Заря Валинора (джен)

в которой мы убеждаемся, что слова «самый мягкий и терпеливый» означают не так уж много, если к ним добавить уточнение «из сыновей Феанора»

Учитывая, что полученное им задание было практически невыполимым, Маглор, пожалуй, справлялся не так уж плохо. Он следил за братьями словно ястреб — хотя если бы им самим пришлось выбирать для его поведения птичью метафору, они скорее сравнили бы его с курицей-наседкой. А заодно потребовали бы прекратить обращаться с ними как с непослушными младенцами и вспомнить, что им уже по нескольку тысяч лет.

В первый день отсутствия Маэдроса случилось только одно неприятное событие: Келегорм споткнулся об одну из незаконченных работ отца. Впрочем, этого «только одного» оказалось более чем достаточно. Феанор полчаса кричал на Келегорма, а потом выставил всех четверых из дома и приказал оставаться в саду, пока они не научатся приличному поведению. Маглор изо всех сил старался не допустить, чтобы горячий спор между братьями перешёл в драку: Куруфин и Карантир упрекали Келегорма в том, что их сюда загнали, а тот отказывался считать себя виноватым в нечестном решении отца наказать сразу всех. В конце концов он вообще прекратил обращать на них внимание и переключился на беседы с птицами. Это ещё сильнее взбесило Карантира, он принялся ходить за старшим братом следом и допытываться, с какого перепугу того стали считать великим охотником, ведь он настолько слеп, что даже у себя под ногами ничего не видит.

В обед Нерданель пустила их обратно, извинившись, что не сделала этого раньше.

— Понимаете, я работала… — сказала она (это было вполне достаточное объяснение), — и не обратила внимания, что вас нет, пока не заметила, что за столом нас только двое.

— И что, ты даже не слышала, как отец кричал на Тьелко? — не поверил Карантир. — Ты же знаешь, какой у него голос, если он разозлится. Я уж думал, изо всех окон стёкла повылетают.

— Да нет, чтобы выбить в этом доме стёкла, требуется что-то посерьёзнее, — сказала Нерданель. — Они сварены по особому рецепту вашего отца. Но, надеюсь, вы приятно провели время?

— Матушка, — ответил Маглор, — меня не пускали в дом, я не мог добраться ни до музыкальных инструментов, ни до нот и слов своей новой песни, и вынужден был часами выслушивать бесполезные споры младших братьев. С моей точки зрения это не очень-то похоже на приятное времяпрепровождение.

— Извини, — сказала Нерданель. — Я в самом деле не заметила. Ну что, обед готов. А вы готовы обедать?

Четыре сына Феанора переглянулись.

— Иногда я не понимаю, — сказал Карантир, — как это наши родители умудрились отвлечься от своей работы на такое время, что его хватило на зачатие семи детей.

* * *

Как ни странно, на следующий день в неприятности угодил сам Маглор. После его случайной реплики Феанор сначала спросил, почему это он говорит так, будто между подлежащим и дополнением нет никакой разницы, а потом разразился длиннющей проповедью о том, что, мол, даже борьба с воплощённым злом и его бесчисленными приспешниками не является оправданием тому, кто позволяет своему языку вырождаться. Куруфин и Келегорм переглянулись и уволокли Маглора из комнаты, прежде чем тот успел ответить.

— Это как ещё понимать?! — бесился Маглор. — А ну отпустите меня!

— Извини, — отвечал Келегорм, не ослабляя хватку на его локте, — мне что-то не хочется ещё раз выслушивать «Ну как вы могли утратить винительный падеж!»

— Отец в Мандосе читал нам об этом лекции, — добавил Куруфин. — Он был этим очень расстроен.

— Из всего, что вы натворили, — не поверил Маглор, — отец больше всего расстроился из-за винительного падежа?!

— Ну ты же знаешь отца, — объяснил Келегорм. — Когда речь идёт о языке, он становится крайне консервативным.

— Нет, — не согласился Маглор. — Это не консерватизм в языке, это неумение правильно расставить приоритеты, и вы двое, отпустите меня немедленно, иначе я, клянусь…

— Я думал, ты больше не собираешься клясться, — прервал его Куруфин.

— Ага, очень смешно, Курво, — Маглор бешено, но без особого успеха пытался вырваться из хватки младших братьев.

— Пойми, — уговаривал его Келегорм, — это для твоего же блага, и — уй, больно!

Дверь распахнулась. Три брата застыли посреди драки, на секунду на их лицах появилось то виноватое выражение, что возникает, когда ваша мать застаёт вас за чем-то неподходящим. Но они тут же успокоились, увидев, что это не Нерданель, а Карантир.

— Горизонт чист, — сказал он. — Матушка увела его в кузницу. Кажется, он работает с ювелиркой; это его всегда успокаивает.

* * *

На третий день терпение Маглора лопнуло, и чтобы не дать братьям отбиться от рук, он применил особый метод. Пожалуй, можно даже считать, что он хватил через край. Во всяком случае, его младшие братья думали именно так.

— Морьо, можно тебя попросить? — сказал Куруфин. — Я пытаюсь сосредоточиться.

Карантир прервал впечатляющий монолог, состоящий из талантливо скомбинированных ругательств, и принялся наблюдать, как его младший брат ощупывает замок. Через несколько минут Куруфин встал:

— Хорошая новость состоит в том, что этот замок не слишком сложен. Мне даже не понадобятся специальные инструменты, я могу его вскрыть своим обычным набором.

— У меня такое чувство, — скривился Келегорм, — что сейчас ты скажешь: плохая новость в том, что обычного набора инструментов у тебя с собой нет.

Куруфин кивнул.

— Треклятый Макалаурэ! — выругался Келегорм. — За каким лядом он нас тут запер?!

— Он сказал «для нашего же блага», — сообщил Куруфин.

Келегорм фыркнул.

— Ну, ещё он говорил, что собирается заняться чем-то важным и не хочет, чтобы мы ему помешали, — напомнил Карантир. — Интересно, что это у него за дела…

— Так ты сможешь нас отсюда вытащить, Курво? — спросил Келегорм.

— Возможно, — сказал Куруфин. — Соберите мне все мелкие металлические предметы, которые у вас с собой…

— Ты уверен, что сейчас подходящий момент для шантажа? — хмыкнул Карантир.

Куруфин вздохнул:

— Я имел в виду кинжалы, или там шпильки для волос… Не золото. То, что я могу использовать, чтобы отпереть дверь.

Прошёл час.

— Можно попробовать позвать на помощь, — предложил Карантир.

— Это будет чуточку недостойно, — возразил Куруфин, взял шпильку из левой кучки и воткнул её в замочную скважину.

— Сомневаюсь, что кто-нибудь нас услышит, — пожал плечами Келегорм. — Да и не уверен, что хочу, чтобы нас услышали. Нам не следовало попадаться на такую простую уловку.

— Знаю, — сказал Карантир, — но от Макалаурэ подобного не ожидал. Он вроде бы должен быть добрым.

— Это с какого перепугу ты так решил? — поинтересовался Куруфин, не отрывая глаз от замка. — Слышал бы ты, как он орал на нас после нарготрондских событий… Я уж думал, он оторвёт нам головы и пошлёт их Тинголу и Ородрету на тарелочках.

— Хм! Ну, я читал отчёт Эрвен, и там сказано, что его обычно считают мягким, — сообщил Карантир.

— Мягким? — возмутился Келегорм. — Нет, серьёзно, с чего бы это? Только потому, что он позаботился о тех полукровках? Между прочим, Руссандол не просто так поручил ему самый тяжёлый участок фронта!

— Я только повторяю то, что у неё написано, — оправдывался Карантир. — А Руссандола она назвала здравомыслящим.

— Напасть в одиночку на целую армию считается у нас здравомыслием? — хмыкнул Келегорм. — А меня она как назвала?

— Сексуальным, — ответил Карантир, — но указала в примечании, что не понимает, почему так считается.

— Сексуальным? — переспросил Келегорм.

— Это такое человеческое слово, означает «привлекательный», — объяснил Куруфин и отложил шпильку, чтобы взять очередную импровизированную отмычку.

— В таком случае она права, — заключил Келегорм.

— А Курво у нас умный, — продолжал Карантир.

Куруфин улыбнулся.

— Но было примечание, — добавил Карантир. — Что-то насчёт того, как твои планы были разрушены псом твоего брата. И предложение заменить «умный» на «самодовольный».

— Между прочим, именно у меня может получиться вытащить вас отсюда, — спокойно проговорил Куруфин.

— Я только цитирую, — попытался оправдаться Карантир.

— Да, но с большим удовольствием, — сказал Куруфин. Это прозвучало как предупреждение. Карантир замолчал.

— А тебя она как назвала? — спросил Келегорм.

Карантир пробормотал что-то неразборчивое.

— Не слышу! — сказал Келегорм.

— Надутым, — проворчал Карантир.

Его братья рассмеялись.

Время шло.

— У тебя ничего не выходит, так ведь? — поинтересовался Келегорм.

Куруфин молча взял следующий предмет и воткнул в замочную скажину.

— Не выходит.

Молчание. Келегорм врезал кулаком по стене.

— Это не слишком плодотворный подход, — спокойно сказал Куруфин, продолжая возиться с замком.

— Ну должен же быть какой-то выход! — сказал Келегорм в отчаянии. Посмотрел на свою краснеющую руку и потёр её. — А пробить стену мы не сможем?

— Стены тут каменные и довольно толстые, — заметил Карантир, — но попробовать можно. Никакого другого дела у нас всё равно нет.

Время шло.

Куруфин поднял взгляд от своей работы:

— Вам обязательно так шуметь?

— Ты знаешь бесшумный способ разрушения камня? — спросил Келегорм.

— Царская водка, — предложил Куруфин.

— О, великолепно, — восхитился Карантир. — И у тебя в кармане, конечно, завалялся бочонок-другой?

Куруфин вздохнул:

— Вы же понимаете, что даже если каким-то чудом сумеете пробиться через эту стену, то попадёте в комнату, где мы заперли того орка?

Его братья переглянулись и, не говоря ни слова, перенесли свои бесплодные попытки на противоположную стену.

Время шло.

Щелчок был едва слышен даже Куруфину, а ведь его ухо было в считанных дюймах от замка. Его братья наверняка ничего бы не услышали, даже если не были бы заняты своими до неприличия громкими попытками проломиться наружу. Однако они могли бы угадать важность этого события по выражению почти полного довольства на лице Куруфина.

Почти полного.

Куруфин оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что братья не обращают на него внимания. Осторожно нажал на ручку. А потом единым плавным движением вскочил на ноги, распахнул створку, выпрыгнул наружу и захлопнул за собой дверь.

Через несколько секунд изнутри отчаянно застучали.

— Эй, ты чего творишь?! — вопил Карантир.

— Курво! — кричал Келегорм. — Выпусти нас!

— Насчёт твоего давнишнего вопроса, Морьо, я, пожалуй, скажу, что вот сейчас как раз и есть самый подходящий момент для шантажа, — сообщил Куруфин. Для описания его лица больше не требовалось слово «почти», оно выражало чистую, ничем не замутнённую радость. — И что ты там говорил о том, что у меня не получится вытащить нас, Турко?