Стигийские собаки (гет)

* * *

Чудовище – есть пристанище человека и зверя.

Утоли голод зверя и устрани человеческое одиночество –

И твоё чудовище станет твоим пристанищем…

Assenza

Малфой стоял, облокотившись о холодный каменный выступ стены замка, и хмурился. Погода подарила снег с дождём в эту ночь. Было омерзительно и гадко стоять тут, но Малфой стоял специально, назло чему-то, может даже себе. Но, в принципе, мысли его были далеки от этого. Он пытался понять, как и где он допустил эту роковую ошибку. Да, он был расслаблен по случаю выполненного задания, а потом он был зол и тоже невнимателен. Но КАК? КАК? Где? Узкие коридоры, низкие потолки, неясные отблески тусклых свечей на стенах…

Где-то возле леса его внимание привлекло какое-то странное движение. Стена дождя не давала всё увидеть в точном свете, но движение было очевидно. Малфой оторвался от каменного выступа и, движимый каким-то мистическим любопытством, направился к лесу. Чем ближе он подходил к месту, тем больше понимал, что движение перемещалось вместе с ним, теперь оно было на лесной тропинке. Дождь неумолимо хлестал по лицу, вся одежда уже промокла насквозь и стало очень холодно. На секунду Драко даже остановился, тут что-то явно было нечисто, но потом снова пошёл вперёд. Наконец он вышел на ту самую тропинку и услышал песню. Ошибки быть не могло, тонкий женский голос пел какую-то грустную песню…

— Что за чёрт… — прошептал Драко и начал осматриваться по сторонам, но ничего нельзя было разглядеть из-за дождя, снега и темени леса. Он пошёл вперёд на голос, но тропинка оборвалась где-то. Ступая по мокрому и вязкому мху, Малфой уже начал проклинать себя, прикидывая, как именно он будет отсюда выбираться, но тут раздался жуткий хриплый голос над самым его ухом:

— Сын ветра, дочь солнца, обручились на веки в могиле под снегом…

Малфой вскрикнул, обернулся – и ничего не увидел. Сзади никого не было. Сердце бешено заколотилось, он повернул голову обратно и увидел перед собой старушку. Маленькую и скрючившеюся, с кривой палочкой и маленькими чёрными глазками, которые смотрели куда-то в землю, как будто Малфоя и не существовало вовсе. Внезапно из-за туч выглянула круглая и отчётливая, яркая луна, осветив старуху бледным жутким светом.

— Что это значит? – только и смог вымолвить Малфой.

— Пророчества, сынок, ничего не значат. Они либо сбываются, либо нет.

— Кто ты?

— А ты дай бабушке пару галлионов – и узнаешь продолжение пророчества.

Малфой стоял как вкопанный. Это было слишком невероятно, всё что происходило сейчас перед ним.

— Но…

— На твоих руках ещё нет крови, но пророчество гласит, что она там появится и очень скоро. Ты должен убить рыжеволосую девушку.

— Откуда ты знаешь? Какое ещё пророчество?

Старушка перевела на него взгляд. Малфоя он буквально парализовал: в глазах как будто не было белков, одни зрачки, чёрные, как у птицы… Малфой автоматом вывернул одной рукой левый карман, и золото бесшумно упало на заснеженный мох. Старушка не отвела глаз.

— Сын ветра, дочь солнца, обручились навеки в могиле под снегом, на руке его кровью нацарапано имя убиенной девицы, и глаза распахнулись в желании счастья…

— Я не хочу убивать… — на выдохе сказал Малфой.

— Это всего лишь пророчество. Оно либо сбывается, либо нет. Вечно только одно.

— Что?

— Твоя душа. Она либо чёрная, либо светлая. И тут уже никакие пророчества не властны, ибо твоя душа в твоих руках. Потому что зверь не может быть человеком, а человек зверем, потому что зверь упустит свою душу, а человек удержит её в своих руках…

— Я ничего не понимаю!..

Но старушка исчезла. На месте где она стояла, что-то блестело. Малфой наклонился ниже и увидел медальон. Небольшой медальон с изображением пустоглазой птицы.

* * *

И остались – улыбкой сведённая бровь,

Сжатый рот и печальная власть

Бунтовать ненасытную женскую кровь,

Зажигая звериную страсть…

Не стучись же напрасно у плотных дверей,

Тщетным стоном себя не томи:

Ты не встретишь участья у бедных зверей,

Называвшихся прежде людьми.

А.Блок

Снегг пропускал между длинных пальцев её рыжие волосы, она плакала. Беззвучно, неподвижно… Она боялась его, ничего не говорила, всё время молчала, и ждала с каким-то ужасом, что будет дальше. Очень странное чувство не могло никак оставить её: ещё никого и никогда она не желала избавить от душевных мучений так сильно, как сейчас она хотела это сделать для него. Эта мысль, такая жуткая сама по себе, куда от неё было деваться? Он заговорил хриплым тихим голосом:

— А ты знаешь, меня ведь никто никогда не любил…

Она закрыла глаза, из которых тотчас же покатились новые горячие слёзы. Он не видел её лица, но знал, что она плачет.

— Никто, за всю жизнь, представляешь? – он взял в обе ладошки её голову сзади и приблизил своё лицо.

— За долгую никчёмную жизнь никого, кроме грязных шлюх… я никому не был дорог, никогда… может, поэтому мне сейчас так хочется убивать?

— Почему ты не убиваешь меня? – еле слышно всхлипнула Джинни.

— О, детка…ещё…рано!.. Я ведь не прошу твоей любви, хотя и могу заполучить её силой… К тому же, не я твой палач… Я захотел стать твоим покровителем, повелителем твоей жизни…

— Господи!… — простонала Джинни и снова зашлась в беззвучном плаче.

— Не плач, — шептал он ей в самое ухо, — ты умрёшь лучше, чем твой брат. Я так хочу. Он очень, очень сильно мучался…а ты станешь перед судебной скамьёй почти без боли… А ты смогла бы меня полюбить?

— Ты чудовище… — слабо проныла девушка.

— Я? А ну да…почему? Нееет…Ты не видела чудовищ…Ты такая красивая…маленькая, хрупкая, беззащитная, — он наклонился и поцеловал её в макушку, — от тебя так приятно пахнет…Я скоро вернусь…Надо похоронить твоего брата, покормить его смертью Кербера… А тебя похороним утром, часам к пяти…Отдыхай пока…

Снегг встал, подошёл у телу Рона и дотронулся палочкой до него. Труп поднялся в воздух и медленно вылетел из комнаты. Снегг шатающейся нетвёрдой походкой вышел вслед за ним. Дверь захлопнулась — и воцарилась гордая и скорбящая тишина...