Стигийские собаки | Гарри Поттер

Я не хочу делать им больно…

Но я буду!..

(триллер «Звонок»)

Часть 1. Равноправие смерти.

Мы встретимся однажды за рекой.

За перевоз последняя монета

Уплачена. И сумрачная Лета

Поманит нас прохладною водой.

И кто-то изберет себе покой,

Теряя память, облик, речь, приметы.

А мы уйдем. Мы будем жить без света.

Здесь все равны. Все под одной рукой.

А. Романов, «Феникс»

Вальсирующие пары утомили Джона своим однообразием. Бал был дан бездарно, по его мнению. Одно только убранство поместья Булдстроут раздражало своей яркостью и пышностью. Одному Богу известно, зачем он подарил Грегори Булдстроут такую любовь к навязчивому барокко и асимметричному рококо. Впрочем, если бы завзятый приверженец готики научился уважать чужие вкусы, он бы по достоинству оценил старинное поместье. Зал был окружён массивными колонами, с каждой из которых спускались круглые лестницы с живыми балясинами в виде засохших ветвей, которые непрерывно росли и обхватывали перила. Звездчатый свод и огромные окна вычурной формы, откуда свет совершенно не проникал, добавляли залу ещё большей пышности. Конечную точку ставили многочисленные полотна с изображением греческих персонажей, выполненные в самом строгом барокко, а потому все невероятно друг на друга похожие.

Джон прикрыл глаза и тут же распахнул их, так как на своей шее почувствовал локон мягких волос. В это же мгновение он услышал шёпот и почувствовал лёгкое прикосновение губ у своего уха.

— Джон, почему ты не приглашаешь меня? Гойл отдавил мне уже все ноги, он совершенно не умеет вальсировать…Пойдём, милый, потанцуем…

— Паркинсон, у меня нет настроения, — устало вздохнул Джон, после чего без каких-либо извинений встал и вышел из зала.

— Надменный мерзавец никак не научится хорошим манерам, — зло прошипела разгневанная девушка вслед закрытой двери.

Оказавшись в знакомой анфиладе, Джон бросил взгляд на старинные часы. У него было ещё пятнадцать минут свободного времени.

Он устало встряхнул головой и направился к дубовому столу ручной работы, где стояло виски, и лежали какие-то бумаги. Налив себе выпивку, он утонул в глубоком кресле возле камина и схватил книгу с журнального столика. «Магические метаморфозы непознанного уровня» утомили и без того уставшее сознание сложными формулировками и новыми терминами. Глаза закрывались сами. Через минуту тяжёлая книга с грохотом рухнула на резной паркет, а вслед за ней выпал из аристократической кисти и хрустальный бокал с недопитым напитком, разбившись вдребезги.

Изо рта молодого человека текла алая кровь.

* * *

Судья не верит присягам. Он и сам присягал.

Альбер Юссон

Грегори Булдстроут устало потёр переносицу. Авроры, казалось, заполонили всё поместье. Гостей допрашивали в отдельных комнатах.

— Да говорю же я вам, всё было как обычно. Вы же знаете, званые обеды и балы – не редкость в наших кругах, — последние слова Грегори произнёс с особым высокомерием и надменностью. Пожилой сухонькой волшебник в потёртой мантии, заведовавший этим отрядом авроров, смотрел на хозяина живыми глазами и всё время хмурился.

— В свете последних событий, мистер Булдстроут, ВАШ круг находится под самым тщательным присмотром авроров, насколько вы понимаете, — начальник сделал паузу, как бы ожидая соглашения. Грегори кивнул, припоминая как в последнее время всё более сложно было добиться разрешения на проведение подобных мероприятий. Авроры следили за каждым их шагом. Встречи со всеми Пожирателями стали настолько редкими, насколько это было возможно. Хозяин был очень недоволен. – И подобное событие только ещё больше бросает на вас тень, — Грегори опять кивнул, — Вы должны понимать, что при всём моём уважении к ВАШЕМУ кругу, — аврор натянуто улыбнулся, — я не могу упустить из виду того факта, что мальчишка мёртв.

— Не считаете ли Вы, что кто-либо из нашей семьи убил его? Мои гости не могли быть в той части замка, они все были на балу…

— А в этом мы разберёмся…

— Разбирайтесь хоть до посинения! – воскликнул доселе сдерживавшийся Булдстроут, — Кого вы ищете здесь? Волан-де-Морта? — аврор не вздрогнул, только обратил свой живой взгляд на хозяина поместья.

— Убийцу. Кем бы он ни был.

— Признайтесь, мистер…

— Стифил.

— Мистер Стифил, признайтесь, вы хотите всех нас усадить в Азкабан…

— Хочу. И я это сделаю, когда вас поймают за горло, — холодно ответил начальник и поднялся с места. К нему подошёл парень лет двадцати пяти с растрепанными волосами.

— Ну что, Майкл, что нового?

— Мистер, причину смерти не могут установить даже эксперты, — парень смешно округлил глаза и почесал затылок, — говорят, что это похоже на древнюю магию Скифов, но чтобы её осуществить потребовалось бы не менее часа, а тут…доли секунды… К тому же, они утверждают, что палочка не использовалась…

— Есть что-нибудь кроме трупа?

— Да, надпись из его же крови, вот, взгляните, — парень достал фотографию, где была запечатлено одно лишь слово: «Equality»

— Ладно, Майкл, — аврор протёр глаза обеими ладонями, — скажи людям, чтоб отпускали всех, мы и так их продержали дольше положенного. Эти ж птицы высоко летают, могут и работы лишить за несанкционированную задержку…

— Но сэр… Ещё пару часов и мы обязательно что-нибудь найдём…ну не можем же мы их просто так отпустить! – начальник посмотрел на парня усталыми глазами.

— Нет, Майкл, можем, и всю жизнь отпускали… — Стифил отвернулся и зашагал к выходу, насвистывая какую-то песенку.

Грегори следил за ним очень внимательно. Если бы он сам знал, кто убил его двоюродного племянника, он бы саморучно отдал его в лапки аврорам. Но произошло что-то выходящее из меры ожидаемого. Ужасный страх прорвался в душу хозяина поместья. «А если заговор? Неужто Хозяин решил сократить наш список, выбирая самых достойных? Надо поговорить с Малфоем…» — и Грегори незаметно исчез из комнаты.

* * *

Где начало того конца, которым оканчивается начало?

Козьма Прутков

Мужчина смотрел немигающим взглядом за первокурсником, который силился изо всех сил добежать до замка вовремя и не опоздать на урок. Мальчик два раза чуть было не упал, его волосы сильно взъерошились, шарф был готов сорваться с него в любую минуту, сумка была расстегнута и из неё падали какие-то пергаменты. Мужчина улыбнулся своим мыслям. Мальчик опоздает. Вот уже и звонок, а мальчик только подбегает ко входу в замок. Из Северной башни было видно всех опаздывающих.

— Профессор!

Мужчина обернулся. Перед ним стояли Гарри Поттер и Рон Уизли. На лице первого читалось красивое равнодушие ко всему, чтобы ему сейчас ни сказали. Рон явно нервничал. Впрочем, для него это было обычным состоянием в последнее время.

— Я вас жду уже более пяти минут. Мистер Поттер, вам, по-видимому, никто не рассказывал о пунктуальности в детстве?… А от вас, мистер Уизли, я просто не ожидал ничего другого…

— Профессор, очень сложно попасть за десять минут из одной части замка в другую. Урок уже начался. Мы бы не хотели терять время впустую… — Гарри спокойно и устало посмотрел на мужчину.

— Вы сильно изменились, мистер Поттер, — Снегг обошёл мальчиков и сел за стол, — впрочем, это к лучшему. Я думаю, что при такой здоровой рассудительности вы не станете возражать против отъезда из Хогвартса на период зимних каникул.

— Но сэр… Я не хочу уезжать… Я хочу остаться на Рождественский бал…

— Разве я употребил выражение «Хотите ли вы»? Это не моё распоряжение, мистер Поттер. Профессор Дамблдор вернётся не раньше конца января. Это он известил меня о своём желании.

— В таком случае, пусть он известит об этом МЕНЯ!

— Вы забываетесь, — повысил голос Снегг, — до конца января Я исполняю обязанности директора по желанию самого директора. Вам понятна моя мысль? Вас. Здесь. Не будет.

— А если я не уеду? – Гарри с вызовом в глазах посмотрел на директора.

— Вы уедете. – Профессор нагнулся вперёд.

— А если нет?

— Вы. Уедете.

— А если нет? – с каким-то садистским упорством повторил Гарри в желании убить Снегга прямо сейчас.

— Тогда я ЗАСТАВЛЮ вас это сделать, — зловеще прошипел профессор.

— Посмотрим, — бросил Гарри и, взяв за руку бледного Рона, пулей вылетел из комнаты, громко захлопнув дверь.

Профессор опять улыбнулся своим мыслям.

— Он уедет, — сказал он голой стене, — уедет…

* * *

Всё чаще я по городу брожу.

Всё чаще вижу смерть – и улыбаюсь…

А. Блок

— И что вы с ним сделаете?

— Сначала я покажу ему ад. Я начну медленно резать его живое тело. Он будет кричать, извиваясь от боли, его кровь попадёт мне на губы, и я заставлю его слизать её. Свою же кровь. И я заставлю его есть своё же мясо. И он будет кричать в диком ужасе. А потом я перестану резать, и он поймёт, как я гуманен, как я добр к нему. И он будет подчиняться только мне. И он никогда не уйдёт от меня, потому что только я смогу любить его изуродованное тело. О да… я его изуродую…

— Зачем?

* * *

Смерть превращает жизнь в судьбу.

Андре Моруа

Тонкс стучала каблуками по одной из немноголюдных, но очень милых улиц в центре волшебного Лондона. Миниатюрные балкончики жилых домов были заставлены живыми цветами, которые добавляли какую-то летнюю экзотичность в зимний пейзаж города. Падал мокрый снег, яркие волосы Тонкс намокли и завертелись в крупные локоны (неслучайно, разумеется). Настроение от всего этого было поднятое. Во-первых, Тонкс с детским восторгом относилась к снегу и к зиме в общем. Ей казалось, что вот-вот должно произойти что-то такое, отчего она станет самой счастливой на свете, отчего все люди обязательно засветятся, и уже будут светиться до глубокой старости, ходить друг к другу в гости и пить чай с ванильными ватрушками. И даже несмотря на то, что каждая зима не приносила ничего подобного, Тонкс верила, а если и не верила, то по привычке, может даже подсознательно, ждала этого чуда. А во-вторых, за вон тем домом с красной черепичной крышей, под узорной вывеской «Winter paradise» Тонкс ждал молодой человек, с которым она начала встречаться на прошлой неделе, который очень умело управлялся с маггловскими приборами и шутил на серьёзные темы, но совершенно не умел готовить и пить спиртное. Вот он, он ей улыбается.

— Майкл! – девушка обняла за шею лохматого паренька, который тут же поцеловал её в губы и увёл внутрь ресторана.

Они заняли столик возле окна. Вид из него был настоящей сказкой: живописные сугробы, дети со снеговиком в остроконечной шляпе и щербатой улыбкой, снег, снег, снег… В ресторане играло фортепиано, и кто-то пел, но его не было видно. Звёздная пыль падала с потолка, превращаясь у земли в маленькие белые лепестки полевых цветов, поэтому весь пол казался заснеженным. Майкл заказал каких-то блюд и бутылку шампанского: сегодня у них юбилей – неделя.

— Почему ты грустный? – спросила Тонкс обычно оживлённого Майкла.

— На работе…

— Опять ваш отряд ночью дежурил?

— Да дело не в ночи… Понимаешь, в поместье Булдстроут была очередная вечеринка, и там убили паренька…

— Неужели! – немного обрадовалась девушка, — Наконец-то Пожиратели дали нам повод…

— Нет, милая, — Тонкс осеклась, — убили ИХ парнишку… Он приехал недавно из престижной осетинской школы… Ему лет 18 было… Он чистокровный волшебник чуть ли не шестнадцатого поколения, понимаешь… И мы допрашивали, смотрели, искали… и ничего не нашли, не узнали, только нервы потратили. Эти аристократы кого угодно в могилу сведут… Их всех пришлось отпустить…

— Наверняка кто-то решил сдвинуть наследника, или Пожиратели наказали за невыполнение какого-нибудь задания…

— Шеф тоже так считает, но он очень обеспокоен…спасибо, — им принесли шампанское и разлили по бокалам, — ладно о работе… У нас сегодня праздник. Давай за то, чтобы мы всегда были вместе. Я тебя так люблю, что ты даже себе не представляешь! – они чокнулись бокалами.

Едва Тонкс успела подумать, что жизнь вроде в русле, и выпить искристого напитка, как у неё запищал навигатор, что означало, что её ищет начальство. Майкл, будучи знакомым с этой системой (в конце концов в одном месте работали), обречённо улыбнулся:

— Ты нужна не только мне…

— Прости меня, — девушка улыбнулась и поспешила в туалет.

В туалете никого не было. На экране волшебного навигатора исчезло лицо абонента в тот же самый момент, как только Тонкс достала его из сумки. Обычно начальник был готов ждать начала ледникового периода, но до девушки всё-таки достучаться. А сейчас… и был ли это начальник? Их пароли навигаторов висели по спискам в фойе, так что любой мог ими воспользоваться…

— Что за…?

Тонкс подошла к умывальнику и осмотрела себя в зеркале. Она всё ждала, когда же звонок повториться, но навигатор молчал.

Внезапная боль внутри живота заставила её согнуться пополам и упасть на пол. Изо рта хлынула кровь… итальянская плитка закружилась перед глазами – и всё исчезло.

Крашеная блондинка с пышными формами, зашедшая в туалет припудрить свой и без того запудренный нос, истошно закричала, увидев на полу скорчившуюся девушку в луже крови. Рядом, на дорогой итальянской плитке цвета африканского змеевика, была алой кровью выведена надпись: «Equality».

Девушка была мертва. Блондинку пришлось долго откачивать успокоительными зельями.

* * *

Закройте дверь перед всеми ошибками,

и истина не сможет войти.

Рабиндранат Тагор

Некогда весёлый и постоянно жизнерадостный Майкл вот уже второй час смотрел в одну и ту же точку. Даже мистеру Стифилу, многое повидавшему на своём веку, было страшно смотреть ему в глаза: столько немого холода, столько холодной, почти садистской боли, что на глаза старику наворачивались слёзы. Но никто не плакал. Привыкшие к смерти привыкли не плакать…

— Майкл… Ты же знаешь порядок, мы должны… поговорить с тобой…

— Я подозреваемый? – шёпотом спросил парень у своей точки.

— Нет, конечно… Тонкс убил тот же человек, что и вчера у Булдстоутов. Он оставляет подпись. Это больше смахивает на маньяка, чем на последователя Волан-де-Морта.

— А если их много?

— Мы бы о них знали…

— Вот и узнали…

— В любом случае, у них должен быть вождь. Получается, этот человек должен бросить вызов не только министерству, но и Лорду… Поэтому я и склонен думать, что это одиночка…

— В таком случае, этот ваш одиночка – настоящий профи, — к ним подошёл толстый волшебник с красным лицом и добродушными глазами, — эксперты опять не могут определить причину смерти…

— Отравление, — твёрдо сказал Майкл. Двое авроров обернулись в его сторону.

— Отравление сильнейшим ядом, возможно неизвестным, или неизученным, раз эксперты не могут разобраться… — медленнее повторил молодой человек.

— Откуда ты знаешь, мальчик мой? – нахмурился ещё больше Стифил.

— Вспомните, Джон пил виски, мы с Тонкс – шампанское…

— Это мысль.…Значит, наш маньяк ещё и зельедел высокого уровня. Мастер своего дела. Но остаётся непонятным всё остальное: кто, как и зачем…

* * *

Все люди рождаются свободными

и равными в своем достоинстве и правах.

(Всеобщая декларация прав человека)

— Зачем?

— Я не могу по-другому. Я кажется родился с этим…

— Чтобы убивать?

— Нет…я не хочу их убивать…я их всего лишь спасаю…

— От чего?

— От смерти…

— Вы убиваете их сами…какое же это спасение?

— Я спасаю их от смерти, они не видят её лица. Они не успевают увидеть. Я не хочу их убивать, я просто хочу быть их спасителем…Гарри Поттер ведь никого, кроме себя, не спас, а я спасаю людей от смерти…

— Всех?

— Да. Все люди равны. Это только идиоты делят мир на чистую и грязную кровь – смерти всё равно. Перед ней все равноправны…

Часть 2. Власть смерти.

И так ли велика твоя вина?

Шел не туда, хотелось слишком много.

А этот путь – то круто, то полого,

А ты всегда всему наперекор.

И ты впервые обратишься к Богу:

«Дай радости идущим на костер!»

……………………………

И снова кровью ночь обагрена,

И снова смерть у каждого порога,

И страшен бледный луч луны двурогой,

Тяжелый серп начищен и остер.

Одна надежда и одна подмога:

«Дай радости идущим на костер!»

Стихи, (с) А. Романов, «Феникс»

(*)

Настроение было испорчено. Предновогодние подготовки заняли у них добрую половину декабря. Гарри пригласил на бал Джинни. Он не знал почему. Просто проснулся ранним воскресным утром, и решил, что Джинни очень изменилась, она стала…раскрепощённее, свободнее в отношениях с людьми и с парнями в частности. Если бы Гарри лучше знал себя и попытался разобраться в сложившейся ситуации, он бы понял, что его просто задевал тот факт, что Джинни больше не испытывает к нему ни капли былой влюблённости. Она не была красавицей, не было идеальности ни в фигуре, ни в лице, но в ней было что-то неуловимо обаятельное. Её эта резкая дерзость, почти детская, была такая милая и гармоничная с ней самой, что к Джинни тянуло не только как к человеку, но и как к девушке во всех отношениях. Обо всём об этом Гарри не думал. Даже не пробовал задуматься, дабы не перегружать и без того загруженную голову. Его тянуло – и он шёл. И он её пригласил, и не переживал, как в своё время с Чжоу, и Джинни солнечно улыбнулась и задорно подмигнула: «Окей!» А сейчас всё летело к чертям. Весёлый вечер в дружной компании с девушкой, которая будет смеяться и задорить своей непринуждённостью, с друзьями – вечер, в который можно будет забыть о Волан-де-Морте и наконец-то расслабиться…всё к дьяволу.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. «А что, если я действительно никуда не уеду? В конце концов, у меня есть на это право… Я никуда не поеду.… И что сделает Снегг? Ничего.… Потому что я ему об этом не скажу.…Ха.… Не думаю, что он появится на балу больше, чем на пятнадцать минут.… Но Дамблдор… Что-то случилось, раз он просил уехать. Мне угрожает опасность? Тогда я тем более никуда не поеду.…И главное – никакой возможности связаться, никакусенькой!!!!!!! Снегг, Снегг, Снегг… Ты заставишь меня? Заставь.…Заставь, будет интересно посмотреть.… А если и вправду заставит? Меня? Н-е-е-е-ет…. Быть того не может… или может? Не, может, конечно, эта тварь и мёртвого достать может… Господи, Сириус, ну почему ты оставил меня совсем одного?» — и не успел Гарри пожалеть себя как следует, как в комнату влетела почтовая сова.

Гарри отвязал конверт и обнаружил ровный каллиграфический почерк Дамблдора. Гарри нахмурился. Директор писал только в случае крайней необходимости…

« Дорогой Гарри!

Я знаю, как тебе трудно послушаться меня. Но прошу тебя, прими это как приказание. Ты обязан поехать к Дурслям. Обязан, понимаешь? Я потом всё объясню. Сейчас в Англии творится что-то странное и ужасное… Я не могу объяснить в письме…

Уезжай завтрашним поездом на 19:00. На вокзале тебя встретят.

А. Д.»

Гарри перечитал несколько раз. «Что такое творится в Англии? Мне кажется, я сделал достаточно, чтобы меня известили, если бы Волан-де-Морт начал действовать в открытую. Ладно, может, у вокзала меня встретят из Ордена и всё объяснят? Надо сказать Рону и Гермионе, что я уезжаю. А, да… И Джинни нужно предупредить»

Гарри поднялся и направился к выходу.

Жёлтая сипуха вылетела в окно и полетела к родной совятне.

Эта часть плана прошла на ура.

* * *

Не загадывай надолго,

будь в надеждах осторожен:

Колесо судьбы коварно,

поворот любой возможен.

Хусрави

Снегг смотрел, как Поттер тащит свои чемоданы по направлению к карете. Так усиленно… С ним шли Уизли и Грейнджер, и ещё кто-то, тоже гриффиндорец. Поттер сел в карету и уехал. Профессор дождался, пока экипаж не скроется из виду, а затем пулей побежал вниз, в подземелья. Миновав десять тысяч коридоров и лестниц, которые здорово заметали следы при любой слежке, Снегг оказался в тусклом коридоре, освещаемом лишь единственной свечой в бронзовом подсвечнике на выщербленной и сырой стене. Свечой, которая никогда не гасла. Что-то было не так. Мужчина чувствовал какое-то беспокойство. Он резко остановился и прислушался. Надеясь на свои идеальные обоняние и слух, он простоял так с минуту, но, ничего не услышав, пошёл дальше. Его шаги глухо отдавались в тёмном длинном коридоре с призрачными отблесками свечи, и эти шаги пугали его самого. Снегг много раз оборачивался в холодном поту, но сзади никого не было. И вот, наконец, эта дверь. Четыре заклинания – сложная комбинация паролей, — и дверь поддалась, впуская внутрь. Снегг зашёл в полупустой зал и как можно тише закрыл дверь. Всё чаще он работал без света, только иногда пользуясь палочкой, потому что чувствовал рядом ещё кого-то. «Паранойя, это паранойя». Но паранойя превратилась в настоящую фобию, и временный директор работал на ощупь. В зале не было окон, и поэтому воздух был пропитан гнилой сыростью. Это место находилось где-то под озером, по крайней мере, так думал Снегг. Он прислонился затылком к только что закрытой двери и прикрыл глаза. С каждым днём приходить сюда было всё более и более тяжело и страшно. Его бросало в пот при мысли, что кто-то узнает о том, чем он тут занимается.

Он отстранился от двери и сделал пару шагов по направлению к креслу.

Внезапно он услышал, как чиркнули спичкой. Прямо перед ним зажёгся маленький огонёк, и неровная струйка дыма поднялась к потолку. Снегг замер и шумно вдохнул воздух. У него перехватило дыхание: самые страшные кошмары сбывались прямо на глазах. В это время огонёк был поднесён выше и выхватил своим слабым светом лицо Драко Малфоя. Тот подался чуть вперёд и демонически улыбнулся:

— Добрый вечер, профессор!

Снегг пытался вдохнуть хоть ещё немного воздуха, но ужас перед происходящим давал о себе знать. Он смотрел на призрачный огонёк спички, на дьявольскую улыбку Малфоя, и не верил своим глазам. Малфой заговорил снова, не меняя выражения лица:

— Профессор, я не нашёл, как здесь включается свет…поэтому решил зажечь его самостоятельно, — тут он дунул на спичку и маленький огонёк погас, оставляя после себя лишь сизую дымовую дорожку, но через мгновение – зал освещали тысячи свечей, так ярко, что глаза, уже привыкшие к темноте, ослепли.

Профессор сделал пару шагов назад от неожиданного эффекта. Он натолкнулся спиной на железный столик с колбами и слышал, как пара из них разбилась. Он в отчаянии оглянулся: яркий свет беспощадно раскрывал всё содержимое комнаты. То там, то здесь стояли железные столики с разными колбами и препаратами; стеклянные шкафчики с запрещёнными ингредиентами располагались длинным рядом у одной из стен; под каждым из столиков стояли клетки или террариумы со змеями, ящерицами, черепахами и спящими крысами; на полу и на столах, на шатких табуретках стояли банки со слизями. В центре зала находился длинный стол, покрытый белой простынёй, на которой лежала мёртвая собака с распахнутыми глазами и разрезанной брюшной полостью.

Малфой, не отрывая взгляда от профессора, обвёл правой рукой всю эту картину:

— И смотрите, что я нашёл?! – он улыбнулся шире, — чья-то лаборатория, профессор. Не находите ли вы странным, что в Хогвартсе кто-то решил обзавестись подобным занятием? Мне вот кажется, что это даже более, чем странно… А главное, моя находка совпала с кое-какими событиями… Скажите, профессор, вам ничего не передавали о загадочных смертях в Лондоне? Это ещё не вывели в прессу…но мне почему-то кажется, что вы знаете об этом? – он вопросительно поднял брови.

— Мистер Малфой, — обрёл голос Снегг, правда, очень тихий и неуверенный, но всё же голос, — о каких смертях вы говорите? И вообще я не понимаю, что это за маскарад, зачем вы сюда это поставили? – Снегг кивнул на стол с мёртвой собакой.

Малфой неожиданно расхохотался, и точно также неожиданно прекратил. Он вскочил с кресла, подошёл к одному из железных столиков и взял маленькую баночку тёмно-коричневого цвета. Не взглянув на этикетку, он быстро отвинтил пробку и поднёс баночку ко рту. Как только он наклонил голову, собираясь вылить в себя всё содержимое, Снегг сорвался с места и выхватил у Малфоя банку, которая упала на пол, разбившись вдребезги. Вылившаяся жидкость зашипела и мгновенно прожгла деревянный паркет.

Малфой поднял голову на профессора, который смотрел в одну точку и тяжело дышал.

— Профессор, — наиграно серьёзно произнёс Малфой, — вы спасли мне жизнь! Вот только никак не возьму в голову, откуда вы знали, что я пью яд? Послушайте, а может вы знакомы с этими препаратами, — он обвёл рукой комнату, и сделал шаг навстречу Снеггу, сокращая расстояние между ними до минимума, — при чём знакомы настолько, что знаете наверняка их расположение и, не глядя на этикетку, можете определить степень ядовитости содержимого, — зловещим и тихим голосом сказал Малфой почти на ухо профессору.

— Что вы хотите сказать, мистер Малфой? – еле слышно спросил Снегг: где-то в глубине его существа пряталась глупая надежда, что всё ещё можно уладить, если всё отрицать. Это был испытанный приём, которому его долго учили…

Малфой отошел от него и снова уселся в кресло. На этот раз его голос прозвучал холодно и уверенно, как будто речь шла о денежной сделке:

— Я хочу сказать, профессор, что всё это принадлежит вам. Я наблюдал за вами несколько дней и вот, наконец, раскрыл ваше логово. Не смотрите на меня с такой ненавистью, вы должны понимать, что я теперь заинтересованное лицо, — он холодно улыбнулся.

— Чего вы хотите?

Малфой снова расхохотался.

— Интересное положение, да, профессор? Ученик ставит учителю условия, а учитель, как затравленный щенок, стоит, потупившись, и ждёт роковых слов семнадцатилетнего парня.

— Мистер Мал… — повысил голос Снегг, который никак не ожидал подобного обращения, но Драко его перебил, подняв указательный палец:

— Не горячитесь, профессор, помните, что теперь от меня зависит ваше будущее…

— Чего вы хотите? – повторил Снегг сдавленно.

— Для начала, расскажите мне всё…

— Что? – «Только не это, только не Малфою…»

— Вы слышали мою просьбу… Я должен знать, что, чёрт возьми, тут происходит. Зачем, для чего и так далее, — Малфой победоносно усмехнулся, — а дальше посмотрим…

— А вы не боитесь, что я сотру вам память? – Снегг поднял горящие глаза и крепко сжал палочку под мантией.

— Нет, профессор, не боюсь. Я защищён от этого заклинания: думаете, я такой дурак? Я приобрёл щит в Лютом переулке за огромную сумму. И он мне пригодился, насколько вы можете заметить… Рассказывайте. Всё сначала…

— Вам не надо это знать, мистер Малфой.

— Да? – усмехнулся парень, — почему?

— Это может плохо кончится. Эта игра не для слабонервных…

— Не жалуюсь…

— Вас могут убить.

— Кто?

— Я. Например, — Снегг посмотрел исподлобья.

— Вам меня не запугать, профессор. Вы в моих руках. А если вы меня убьёте – Азкабан вам обеспечен. Сами понимаете, мои связи против этого, — он кивнул на труп, — говорите.

Снегг опустил голову, но через минуту размышлений сел на противоположное кресло и потёр лицо руками. Он предупредил. Остальное – не его проблемы. Драко вперил жадный взгляд, но молчание продолжалось ещё минут десять. Наконец, Снегг заговорил:

— Всё началось после Хогвартса…

* * *

Этих демонов страшных вспугнуть?

Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь

В эту страшную пропасть глядеть!

А. Блок («Чёрная кровь»)

Малфой сидел нахмурившись и недоверчиво смотрел, не отрываясь, на опущенную голову профессора, который вот уже как минут десять назад окончил свой рассказ. В зале стояла мрачная тишина, неподвижная как воздух перед грозой. После такого рассказа Малфою было не по себе. Какое-то тяжёлое беспокойство закралось в душу, и поневоле в ушах стояли слова профессора: «Вас могут убить» — «Кто?» — «Я. Например.»

Он узнал то, что знать не должен был, и теперь его уверенность в безнаказанности испарилась, как дым. А впрочем…

Малфой приоткрыл рот и снова закрыл его. Надо всё взвесить… Он чувствовал, что впутался в слишком липкую паутину. Наконец Драко слегка сморщился и тихо спросил:

— А что теперь?

Снегг поднял глаза. Если бы Малфой не научился держать себя в руках в своё время, он бы вскрикнул от удивления: в глазах профессора блестело злое торжество.

— Интересное положение, да Малфой? Ученик, который был пол часа назад уверен в своей непревзойдённой хитрости и уме, как затравленный щенок ждёт роковых слов учителя…

Снегг расхохотался. Малфой молча наблюдал.

— Нет, профессор, вы ошиблись, мы теперь в одной лодке. Убейте меня, и вся правда выплывет наружу.

Снегг расхохотался пуще прежнего. Малфой понимал, что его утверждения не убедительны. Спасительное решение пришло скорее от отчаянья:

— Профессор, а ведь я могу помочь вам. Я могу быть вам полезным.

Снегг остановился и очень внимательно посмотрел в лицо Малфою.

— Вы правы, мистер Малфой, вы мне поможете. Вы мне поможете.… Поможете… — и он снова зло рассмеялся.

* * *

Больше всего люди интересуются тем,

что их совершенно не касается.

Бернард Шоу

Беспокойный сон ворвался в эту ночь непрошеным гостем. Ей снилась череда картин, набор кадров, кажется, совершенно не связанных между собой. Кленовый лист мучительно медленно отрывается от мокрой ветки – кричит женщина и внезапно замолкает, как будто её убили – длинные коридоры, петляющие из стороны в сторону, которые слишком быстро несутся вперёд, и страшно упасть на повороте, врезавшись в косяк мокрой стены – и снова лист – и снова крик – и снова коридоры – а потом она пробует ключи в замке, ей нужно спешить, она боится. Но ключи не подходят, и она кричит от бессилия – и снова лист – и снова крик – коридоры – ключи – лист – и виселица. Последний эпизод кошмара – длится дольше всего, как будто именно к нему она шла с таким упорством, ради него мучилась – виселица, чёткая и ясная, а на втором плане — размытой акварелью серый фон с красными, кровавыми пятнами…

Джинни вскочила на постели. Она очень тяжело дышала, постель была смята, на лбу выступал холодный пот. Она огляделась – всё как прежде.

За окном мерно барабанил дождь, соседки спали за пологами кроватей, её полог упал на пол – она, видно, сбила его во сне. Сон оставил страшный отпечаток, теперь всё казалось нереальным, и все вещи сами собой напоминали о нём. Она всё ещё тяжело дышала. Наконец, решив успокоится, закрыла глаза и рухнула на подушку.

Завтра ответственный день, надо выспаться, глаза слипались, но страх, пробравшийся в недра организма, не давал заснуть. Джинни поворочалась ещё с минут десять и снова поднялась на кровати.

— Бред какой-то, — прошептала она и потрясла головой в надежде избавиться от тупых мыслей. Ничего не помогало.

Внезапно она услышала лай собаки. Джинни повернула голову к окну, но с её ракурса было видно только ночное небо и беспорядочный дождь, стучащийся в стекло. Джинни сползла с кровати, нащупав ступнями мягкие тапочки, и прошуршала к окну, встав вплотную. Из-за дождя ничего было не разобрать. Лаяла собака – это было совершенно очевидно, но какие собаки могут быть в Хогвартсе?!

— Что за…? – сморщилась девушка в яростной попытке разглядеть хоть какие-то признаки животного. Надо признать, тщетной попытке.

Наконец, лай прекратился. Собака видно стала скулить, но Джинни не была в этом уверена до конца. Она взглянула на свою кровать и, решив, что всё равно спать она не хочет, вышла тихонько из спальни. «Должно быть, из гостиной будет всё видно», — и Джинни в одном халатике вышла в гостиную Гриффиндора. Но и отсюда был виден только дождь.

Как только девушка отошла от окна и направилась уже было в свою спальню, лай возобновился с новой силой.

Джинни остановилась на лестнице. Что-то было не так.… Как будто её куда-то заманивали. От этой мысли она поёжилась – Реддл запечатлел огромную метку в её душе. Она быстро побежала вверх по лестнице – второй раз она не попадётся!

Но лай как будто усилился. Собака уже истошно орала, если можно так выразится по отношению к четвероногим.

Джинни медленно обернулась в сторону окна и замерла. Затем перевела взгляд на входную дверь. «Всего только один разик, ну я просто должна посмотреть! Я даже дверь не закрою – я только выйду посмотреть в окно, убежусь, что у меня галлюцинации, и пойду спать.… Ну, пожалуйста, иди спать сразу! Ты же знаешь, чем это всё обычно заканчивается! Ну, один только взгляд.…Один!» — не дожидаясь собственного ответа, Джинни быстро направилась к входной двери в Гриффиндор. Глаза загорелись – не то страхом, не то любопытством, не то детским трепетом перед неизвестным и, возможно, опасным, но приключением.

Когда она выбежала в холодный коридор, лай стал слышен в десять раз лучше. И тут до Джинни дошло, что собака лаяла в здании, а не на улице. Её лай раздавался по стенам, но не так сильно и не так громко, чтобы можно было определить это сразу.

Джинни замерла вместе со своим дыханием. В этот момент входная дверь захлопнулась, предоставляя картину спящей дамы на обозрение.

— Ну да…молодец, оставила дверь открытой! – зло прошептала Джинни самой себе. Но не спешила будить сторожа. Любопытство взяло своё, и девушка медленно, прислушиваясь и задерживая дыхание, пошла вдоль по коридору.

Вскоре собака стала скулить. Джинни пошла быстрее. Так было не страшно: она бежала бесшумно по холодному полу, держа тапочки в руках, чтобы не производить ненужных звуков, а может ещё и опасных. Голые ноги заледенели, но на них обращать внимания не было времени.

Миновав несколько знакомых коридоров, она резко остановилась: кто-то шёл в её сторону. Очень близко… Паника пробралась в душу и девушка стала судорожно искать место, куда можно спрятаться. Выбрав какой-то проём в стене, который всё-таки прекрасно просматривался с левого фронтона, она поспешила туда, вжалась в стену и затихла, прислушиваясь к шагам и уже почти неслышным поскуливаниям.

На другом конце коридора появилась фигура, которая держала, по-видимому, за шкирку, очень большую собаку. Глаза последней блестели. Джинни перестала дышать, когда они проходили мимо неё. Если бы человек в чёрном плаще посмотрел направо, он бы заметил её мгновенно, но он, похоже, был слишком занят собакой, которая, несомненно, вырывалась и постоянно скулила. Мужчина – определила Джинни, — был видно очень сильный, потому что животное он держал железной схваткой.

Только они отошли от проёма на пару метров, как собака рванулась вперёд. Мужчина удержал её, но для этого ему пришлось дёрнуться всем корпусом, отчего слетел капюшон, надвинутый до этого на глаза.

Джинни подвинулась так, чтобы видеть эту парочку. Когда капюшон человека слетел, её глаза расширились от удивления: в неярком блике ночных свечей отразились сальным блеском чёрные волосы. По летящей походке и вышеуказанной примете Джинни узнала в мужчине профессора Снегга.

Оставшуюся часть ночи она провела в жуткой бессоннице и полубреде.

Ночь выдалась неудачной.

* * *

...своеобразен гений.

И собственным величием велик.

Е.А. Баратынский

Малфой молча наблюдал за поведением профессора. Тот, насмеявшись вдоволь, принялся расхаживать по залу неестественно быстрой походкой, потирая руки. Его глаза перебегали от одного предмета на другой и ни на одном не фокусировались. Если бы Малфой не знал Снегга достаточно, он бы точно определил в нём все признаки сумасшедшего. На операционный стол парень старался не смотреть: слишком жуткая картина.

Внезапно профессор остановился посреди комнаты. Его глаза заблестели от какой-то, казалось бы, эйфории.

— Я придумал, — тихо сказал он. Малфой не повёл и бровью, но в сердце закрались не слишком приятные подозрения. Он сел в кресло глубже и продолжил свои наблюдения.

Снегг подлетел к одному из низеньких железных столиков и встал перед ним на колени. Внимательно изучив этикетки баночек, он выбрал одну и, встав, перенёс её на свободный стол. Затем он открыл один из стеклянных шкафчиков у стены и выудил маленькую колбу, запечатанную грязной деревянной пробкой. В колбе был какой-то тёмный порошок, всего несколько десятков грамм, не больше. Она тоже оказалась на столе рядом с баночкой. Снегг надел белые перчатки, которые лежали рядом с трупом. Они все были в крови, но профессора это, похоже, не особо волновало. Он зачем-то наложил на них отталкивающее заклятье и поднёс баночку к одной из свеч, затем сильно взболтал: в баночке образовалась жидкая пена. Он виртуозно откупорил крышку и вылил пену в пустой сосуд из толстого желтоватого стекла. Драко присмотрелся: пена подозрительно кипела, пузырилась, поднималась и опускалась с уровня на уровень. Его слегка передёрнуло: в комнату ворвался стойкий запах разложения. Снегг долго пытался открыть колбу, но та не поддавалась. Он зажёг спиртовку и нагрел колбу в верхней части огня, после чего крышка откупорилась. Профессор подошёл к сосуду и аккуратно стряхнул несколько миллиграмм порошка в пену. Та мгновенно вспыхнула, и также моментально погасла, кристаллизуясь и покрываясь тонким слоем льда, который растопился очень быстро – после всех метаморфоз жидкость стала однородной и приобрела общий оттенок ярко-голубого цвета. Профессор быстро перелил немного этой массы в красивую фигурную колбу, напоминающую по форме миниатюрный графинчик, и закрыл её плотно такой же фигурной стеклянной крышкой.

Снегг полюбовался на своё творение и сел напротив Малфоя.

— Этот яд лучше предыдущих, — пояснил он Драко, хотя тот не спросил ни слова, — он уничтожает сначала желудок, а потом уже въедается в сердечные мышцы…

— Откуда вы знаете, профессор, — нахмурился Малфой. Снегг вместо ответа кивнул на операционный стол.

— Много же она мне причинила неприятностей… Сука как будто предчувствовала смерть в мучениях, но ведь она должна была доверять мне! Я вырастил её своими руками! – воскликнул Снегг в сторону мёртвого тела, — она убежала отсюда и подняла такой лай, что я не знал, как её успокоить…

— Откуда вы её взяли? — Драко старался говорить как можно более осторожно. Снегг перевёл на него чёрный проницательный взгляд…безумца.

— Я принёс её сюда ещё щенком… Как вы понимаете, мистер Малфой, мои решения и действия не спонтанны…

— Вы хотите придумать такой яд, который будет причинять как можно больше боли?

— Я его уже придумал! – оскалился Снегг, — Я придумал феерию! Такого не видел и не знал ни один человек! Он мгновенен, безвкусен, он подлежит любым заклятиям, любым метаморфозам, он незаметен! Конкретно этот состав, — он потряс колбу, — причинит такую боль, какую не принесёт никакое Круцио!!!

— А вы не боитесь, что вас поймают? Ваши метки…

Снегг рассмеялся.

— Я? Я в отряде Дамблдора, я же не стану убивать «наших»! Тем более – Уизли чистокровный, — и он снова рассмеялся.

— Профессор! – воскликнул Драко, – авроры догадываются об отравлении!

— Молчи, щенок! — оледенел Снегг, – Никто не узнает. Причину смерти установить невозможно.

— Но в замке…

— Заткнись! – прорычал профессор, — это будет балл! Никто никогда не узнает, а если ты хоть что-нибудь сделаешь неправильно, — Снегг опять потряс голубой колбой, — ты умрёшь вслед за ним, — и он демонически оскалился, глядя чёрными углями исподлобья.

— Да профессор… — и Драко опустил глаза. Ему отрезали пути отступления. «Дурак, сам же впутался…Впутался, всё равно как жалкий Поттер! Сидел бы смирно! Нет, хочется ему власти! Смотри, вот она – власть…»

* * *

Так дети, в синеве простынь,

Всматриваются в память.

М. Цветаева

Джинни наблюдала за Снеггом исподлобья. Во всей этой ночной истории было слишком много неясных моментов, а с первого печального курса Джинни ненавидела, когда с ней происходило что-то неясное.

Снегг не удивил её ни чем. В нём не было беспокойства, взгляд был полон прежнего чёрного злого холода, под глазами – ни тени, как будто он спит целыми днями и ни капельки не устаёт. «Зелье, — скучно сказала себе Джинни, — эта задница заботиться о своей внешности, — она усмехнулась, — может, ещё брови по воскресеньям выщипывает?»

— Вас что-то, очевидно, смешит, мисс Уизли? – проницательный взгляд и загробный голос.

Джинни покачала головой и уставилась в конспект. «Очевидно, ещё и по средам и по четвергам… и ноги бреет» — стало ещё смешнее, но девушка спрятала улыбку, так как профессор продолжил диктовать лекцию об истории возникновения какого-то зелья. Джинни не слушала: так, записывала машинально и параллельно рисовала на полях злых человечков, под каждым подписывая красивые «S.S.» Она не испытывала к профессору этой глупой ненависти, о которой говорили брат и Гарри, просто неприязнь. Правда, после вчерашней ночи… Ей казалось, что она знает какую-то тайну, что она стала случайным свидетелем чего-то страшного, во что лучше не впутываться… Она убеждала себя, что это всего лишь больное воображение шестнадцатилетней девушки, глупые предрассудки, следствие бессонницы, но какое-то внутреннее беспокойство мучило её. И этот чёрный взгляд, который, казалось, знал всё, о чём она думала. Но он не мог знать, он не видел её этой ночью, этот факт был очевиден.

— … затем французский учёный Ришар де Карьен применил южно-американскую амброзию серебристую, относящуюся к классификации карантинных сорняков. Как известно, пыльца амброзии вызывает сенную лихорадку, а редкий вид амброзии серебристой вызывает мгновенный летальный исход, — Джинни исподлобья посмотрела на профессора при его последних словах: тот сидел с непроницаемым выражением лица, уставившись в свою тетрадь, с которой и читал, собственно, лекцию.

Последовала пауза. Ученики судорожно конспектировали. Джинни мысленно отправила себя в отпуск, искренне пообещав потом всё списать у Беты Миллер.

— …после длительного и весьма дорогостоящего эксперимента, зелье дало желаемый результат, и сразу же было объявлено секретным. В 1738 году Карьена арестовали и приговорили к поцелую дементора за изобретение «Le virus de la mort» — «вируса смерти», которому даже не дано было научного названия. Все, кто знал о нём и видел его, умерли в течение нескольких дней.

Джинни нахмурилась: профессор едва заметно ухмыльнулся. Она наблюдала за ним с такой непосредственностью, которая присуща только детям, которые знают, что им ничего никто не сделает дурного, так что можно садиться на шею кому угодно.

Он чувствовал на себе взгляд, но не мог понять, чей. Списав всё на нервное напряжение, он снова задумался над «Le virus de la mort». Его зелье мощнее, чем «вирус» Карьена? Безусловно! «Вирус» глуп: он действует сам, убивает, как саранча, всех на своём пути. ЕГО же зелье подвластно только ему. Оно может убить, может изувечить, покалечить – сделать так, как ОН ему прикажет. И он прикажет…

Джинни всё больше опускала брови: Снегг улыбался. Она могла поклясться, что Снегг улыбался! Демонически, и как-то…безумно… Джинни тряхнула головой – и видение испарилось. Снегг продолжил читать лекцию. «Надо больше спать!» — сделала вывод девушка и нарисовала рядом с человечком другого человечка с длинными кудрявыми волосами, пририсовав к нему реплику «Z-Z-Z»

Через несколько минут прозвенел звонок. Джинни, не удосужившись даже засунуть книги в сумку, вывалилась из кабинета с протяжным воем «Неужели!» и направилась к Большому Залу.

Возле дверей караулил Гарри. Джинни поспешила принять человеческое выражение лица. Гарри был взволнован, взъерошен и, похоже, расстроен. Джинни вздохнула – ей нравился этот парень! Давно? Да. Но она пережила влюблённость, пережила любовь, пережила вину – и что осталось? Какие-то неясные очертания, полутона чувств. Но всё-таки Чувств, и всё-таки остались. Да и кто осмелится по-другому назвать состояние, когда девушке «ну вот нравится этот парень, и хоть ты с дементором в засос целуйся»?

Гарри подошёл к Джинни очень близко.

— Джинни, мне нужно срочно уехать. Прости, но наш совместный поход на бал отменяется… Понимаешь, просто…

* * *

И сквозь стекло протянется рука,

И рама не покажется преградой,

И слово вдруг сорвется с языка.

Чтоб оживить живого — много ль надо?

(с) А. Романов, «Феникс»

Сегодня снова выпал снег. Он падал, и падал, застилая крупными хлопьями холодную землю, выкрашивая мир в белый, девственно чистый цвет зимы.

Он смотрел за окно и хмурился. Настроения не было никакого. Он напевал песню «If I could fly, I would depart to horizon, where, maybe, you sleep now» и постукивал пальцами по деревянной раме, наблюдая за снегом и думая о чём-то своём.

Внезапно окно распахнулось настежь, сильно ударившись о косяк шкафа и вдребезги разбившись. Бумаги на столе тотчас разметались по комнате, снег и ветер взъерошили его волосы. Он не понимал что происходит; попытался восстановить стекло, но палочка отказывалась выполнять элементарные заклятия. Он поднял глаза на подоконник и застыл в ужасе: на белом снеге, успевшем замести площадку, сидел ворон, демонически контрастируя своим чёрным оперением. Окно также внезапно захлопнулось и выросло новое стекло, тотчас покрываясь ледяными узорами. Птица сверкала глазами и крутила головой, но с места не двигалась. В комнате воцарилась напряжённая тишина.

Он тяжело дышал, не веря в то, что сейчас происходит: этого ворона он видел во сне этой ночью.

Резкий холодный голос за спиной заставил его вздрогнуть и застыть повторно.

— Он голоден, Северус. Он очень голоден. Не покормишь его?

— Ровена…— выдохнул Снегг и медленно обернулся через плечо.

Женщина полусидела на столе и слегка улыбалась. На ней было закрытое платье с поднятым воротником, где ярко алый цвет выгодно читался на чёрном. Она была красива: волосы смолистого цвета, уложенные на затылке, изящная фигура, бледная, неестественно-бледная кожа, благодаря которой особенно проницательно выделялись опаловые глаза и ярко пунцовые губы.

Но её взгляд отправлял в преисподнюю. Это невозможно было объяснить, но её постоянная усмешка, её живой взгляд из-под прядей, её резкий холодный тон, всегда приглушённый, но отчётливый – всё внушало какой-то болезненный трепет…перед смертью.

— Я…мне…я…

— Ты, может, забыл, Северус? Ты, может, забыл мою птицу? – женщина выгнула бровь и поманила длинным пальцем ворона, который тут же сорвался с подоконника и приземлился к ней на руку. Снегг сглотнул и похолодел всем телом, — а может быть, — она сверкнула глазами, — ты уже забыл вкус крови и хочешь снова полакомиться ею, — она щёлкнула пальцами свободной руки – и мгновенно комната исчезла перед его глазами.

Он шёл по мокрому осеннему лесу. Чёрные стволы деревьев, вязкая грязь из гниющих листьев под ногами, стойкий запах сырости и ещё чего-то потустороннего. Он шёл вперёд по какой-то узкой тропинке, пока не увидел еле приметный земляной грот. Рядом со входом лежало тело.

Снегг подошёл ближе и подавил крик: голое тело женщины, мёртвое, быть может, уже второй день. Оно было синим, местами с чёрными впадинами, конечности неестественно выгнуты, голову и туловище скрепляли лишь несколько сантиметров кожи, как будто шея была выжрана клочьями каким-то диким животным. Глаза были распахнуты, и откровенный ужас внушали белки без зрачков и полуоткрытый рот без капли крови. Её волосы были потускневшего пепельного цвета, они, по-видимому, красиво вившиеся когда-то, были кое-где выдраны, но в большей степени смешаны с грязью на земле у головы. Всё тело было в надкусах, кое-где разъедено, рядом лежали куски мяса.

За спиной послышался вороний крик – Снегг резко обернулся на верхушки деревьев: стаи ворон наблюдали за ним. Мужчина стал очень часто дышать; одна птица слетела с ветки и приземлилась на грудь женщины, резко каркнув и сверкнув глазами. Снегг обернулся к гроту: назад не было отступлений – голодные вороны только и ждали его побега. Да, он боялся птиц, как бы не было это смешно. Но эти птицы были армией, силой, внушающий ужас, предвещающей смерть. Всё это Снегг знал, поэтому спустился в тёмный грот, где его ждала приоткрытая тяжёлая дверь, которая мгновенно захлопнулась, как только он оказался за порогом.

Тишина обрушилась как проклятье. В помещении было очень холодно и очень темно. Ни единого луча света – кромешная тьма. Мужчина превратился в слух. Он мог лишь догадываться о том, что его ожидает.

И тогда он услышал рваное дыхание – дыхание голодного зверя, который стоит всего лишь в паре метрах от него самого. Ошибки быть не могло.

Жуткий страх, паника, отчаяние и одновременно оцепенение. Вот она рядом – смерть. И ты – её еда.

Тогда он услышал голос Ровены. Она появилась ниоткуда, зажгла свечу так внезапно, что Снегг чуть не закричал от ужаса. Свеча добавляла её чертам лица, её взгляду ещё больше демонизма.

— Ты знаешь, кто она?

— Да, — на выдохе.

— Кто? – коротко, с внезапным перегибом головы на другое плечо, не моргая глазами – повадки хищных птиц.

— Стигийская собака, — полушёпотом.

— Что ты предпочитаешь, Северус? Быть едой или быть источником пищи для неё?

— Последнее, Ровена...

— Тогда ты ДОЛЖЕН убивать, понимаешь?

— Хорошо.

— Мы договорились, — она улыбнулась, — ты знаешь, как спастись от неё?

— Пить кровь.

Ледяной смех прорезал комнату. Ровена взмахом кисти затушила свечу, другой рукой кидая Снеггу литровую банку с тёмной жидкостью. Мужчина поймал её рефлекторно.

Ровена исчезла. Собака снова стала тяжело дышать. Снегг поднёс банку к губам, и еле подавил приступ тошноты – сырая кровь, возможно не первой свежести. После нескольких секунд колебаний он услышал, как по его ногам уже ходит смертельное щупальце адского чудовища – и сделал первый глоток…

Комната вернулась на своё место. Пережитое видение не давало ему прийти в себя. Он лежал на полу весь в поту и шумно вдыхал воздух через горло.

Ровена подошла к нему и кинула на грудь железный амулет с изображением пустоглазой птицы.

— Я была добра к тебе. Ты обещал убивать. И где же твои трупы? Сколько их? Два? Нужно больше!

— Скоро будет третий, хозяйка.

— Мне нужен двадцать третий, — прошипела она.

— Я потороплюсь.

— Смотри, Северус, если к Новому году ты не постараешься для меня – этот медальон сослужит своё дело! – и женщина исчезла.

— Я убью всех, хозяйка, я обожаю убивать их…

* * *

И такой уж у них обычай:

Что ни утро — кого-то съесть,

Что ни день — за новой добычей,

Что ни вечер — кто-то исчез.

И такие уж здесь порядки:

Если хочешь спастись — беги

Прямо в ночь, во тьму, без оглядки.

Всех забудь, себя сбереги.

Стихи, (с) А. Романов, «Феникс»

— А вы никогда не думали, что Бог решает, кому жить, а кому умереть?

— Думал. Он решает. Он судья. А я палач. Я спасаю людей от лика смерти, а он ужасен…

— Можно подумать, вы его видели…

— Видел.

— И какой же он?

— Вы когда-нибудь слышали о стигийских псах?

— Да. Сказки.

— Смерть – не сказка.

— Вы сказали, что вы его изуродуете, потом будете «любить», а потом убьёте…Но если спасение только в последнем, тогда зачем остальное извращение?

— Я должен подготовить его к адским мучениям. Пусть знает, что его ждёт…

— Вы называете это гуманностью?

— Да. Я щедр. Я – ваш спаситель.

— Спаситель?

— Да. Я буду кормить смерть вашими трупами, чтобы она не начала сама кормиться вами, потому что её голод – это ваш конец света…

— Вы безнадёжно больны…

— Вы считаете меня сумасшедшим… глупые люди…