Как-то раз из-за Тимьяна (гет)

Драко оказался прав. Что бы ни было в той записке, это убедило Мэри встретиться с ним.

И теперь, после этой встречи, Мэри Лудлоу, старая няня Гермионы, нервничая, вошла в покои леди Грейнджер. Мэри была рада, что лорд Грейнджер отсутствовал, осматривая свои владения, потому что она принесла крайне опасные вести от того, кто находился в немилости.

Мэри нервно сжала пальцами маленький клочок пергамента в кармане.

— Миледи?

Леди Грейнджер оторвалась от книги. Она казалась уставшей и бледной. Мэри не знала, кто теперь выглядел хуже: мать или дочь.

— Да, Мэри?

Мэри захлопнула за собой тяжелую дубовую дверь и заперла ее на засов. Леди Грейнджер выглядела удивленной.

— У меня плохие новости, — глаза Мэри были темными и испуганными.

Леди Грейнджер вздохнула.

— Говори. С недавнего времени я получаю лишь недобрые вести.

Мэри Лудлоу нервно откашлялась.

— Я… Простите меня… Но я только что встречалась с парнем, с которым Гермиону поймали той ночью.

Леди Грейнджер прикрыла глаза. Мэри решила, что сейчас ей велят уйти или замолчать, но леди Грейнджер лишь кивнула.

— Он сообщил странные н-новости…

Леди Грейнджер распахнула глаза.

— Быстрее, Мэри, переходи к делу.

— Он з-знает. Я не понимаю, откуда, но он знает о леди Гермионе. Я клянусь, что никому не рассказывала, я хранила молчание с тех пор, как поступила к вам на службу.

— Что он знает?

— Он сказал, что если мы заставим ее выйти замуж против ее воли, то будущее Грейнджеров обречено. Он сказал, что оно никогда не настанет.

Леди Грейнджер ахнула.

Мэри сплела руки, продолжая:

— Он сказал, что это работа ф-фей, что он и леди Гермиона не отсюда… Посмотрите, что он написал, когда просил меня о встрече.

Леди Грейнджер дрожащими руками взяла у Мэри кусок пергамента. Там было написано:

«Я знаю, что вы верите в фей, Мэри. Я не могу объяснить, но это связано с ними. Мне нужно поговорить с вами о Гермионе».

Леди Грейнджер отшвырнула записку и обхватила голову руками.

— Это правда! Мэри, это правда.

Мэри с беспокойством смотрела на расстроенную госпожу.

Леди Грейнджер принялась рассказывать о том, что произошло вчера:

— Гермиона сама сказала мне, что ей здесь не место, она сказала, что хочет уйти. Что из-за нее погибнет вся семья и что ребенок в моем чреве — единственный полноправный наследник рода. Потом… я пошла к отцу Лоренцо, и мы сделали то, на что не решались целых восемнадцать лет… Мы испытали ее святой водой…

Мэри затаила дыхание. Леди Грейнджер грустно улыбнулась.

— Ты знаешь, что произошло, Мэри?

Мэри печально покачала головой.

— Я слышала россказни, слухи, но я никогда не верила им до конца.

— Ох, это все истинная правда! Восемнадцать лет назад мы пытались окрестить леди Гермиону, но, когда святая вода коснулась ее… Это было ужасно… Перед всеми этими людьми, собравшимися в церкви… Мы думали, ее шрамы никогда не заживут…

Мэри перекрестилась.

— Так это правда?

Леди Кэтрин Грейнджер кивнула со слезами на глазах.

— Но после прошлой ночи, когда я увидела, как она смотрела на того парня, и когда сегодня утром она умоляла меня позволить ей уйти, потому что ей здесь не место, я решила попробовать снова…

Мэри Лудлоу ждала, пока ее госпожа подберет правильные слова.

— Она не обожглась, Мэри. Она держала свою руку в чаше целую минуту — и ее не обожгло!

— Слава Богу, — пробормотала Мэри.

— Ты понимаешь, что это означает, Мэри?

Мэри едва заметно кивнула.

— Да… Это означает, что то, о чем вам говорила моя подруга, Мэри Калдон…

— …было правдой. Она предвидела. А также это значит, Мэри, что мы не можем позволить моему мужу принудить леди Гермиону к браку без любви!

— Вы верите в это?

— Мы оба, и я, и мой муж, верили словам старухи восемнадцать лет. Вот почему мы всегда разрешали нашей дочери выбирать. Но пять ночей назад мой муж так разозлился на ее поведение, что забыл о суевериях и пророчестве и поклялся выдать ее за барона Бернела. Я не знала, чему верить, пока своими собственными глазами не увидела — её не обожгло.

— Лишь познав любовь, обретет она плоть — святое дитя Господа… Как Мэри Калдон сказала, так и случилось, — тихо произнесла Мэри.

В глазах леди Кэтрин появилось отчаяние.

— Восемнадцать лет назад, когда отец Грэшем сказал мне, что моя крошка мертва, я загадала ужасное желание. Я молилась не только Господу, но и каждому духу на земле, чтобы моя дочь вернулась ко мне. Да, даже феям… — она дико хохотнула и крепко стиснула руку Мэри. — Вот почему мы отослали отца Грэшема и прогнали Мэри Калдон, мою повитуху. Они видели, к чему привело мое желание… Они видели, что случилось той ночью…

— Миледи! Успокойтесь! Вы никогда не хотели дурного, вы просто просили того, чего пожелала бы в вашей ситуации любая мать. Это феи сыграли с вами злую шутку в минуту вашей слабости! — Мэри Лудлоу обняла свою госпожу.

— Я ужасно согрешила и теперь расплачиваюсь… — леди Кэтрин зарыдала.

— Миледи… Пожалуйста, успокойтесь, — Мэри Лудлоу утешительно похлопывала и поглаживала огорченную женщину по спине. — Вы скоро снова станете матерью, и в этот раз все будет в порядке.

— Я не знаю, что делать, Мэри!

— Почему бы вам не помолиться?

— Я молилась восемнадцать лет, и Господь молчал — до этого времени. Теперь я увидела, что она стала святой плотью.

— У парня есть предложение.

— Что?

Мэри Лудлоу понизила голос.

— Вот основная причина, по которой я пришла… Он попросил освободить вашу дочь. Он присмотрит за ней. Он сказал, если вы этого не сделаете, он уверен, что с семьей случится какое-то большое несчастье, потому что леди Гермионе здесь не место. Он сказал, что все это проделки фей.

Леди Кэтрин Грейнджер сидела абсолютно неподвижно.

— Если я предам моего мужа и барона Бернела, то навлеку огромный позор на семью.

Леди Кэтрин хранила молчание, и Мэри Лудлоу позволила ей все обдумать. Госпожа вытерла слезы и глотнула воды.

— Принеси мне чернила и пергамент, — наконец произнесла леди Грейнджер. — Мне нужно написать этому крестьянину. Я должна попросить его кое о чем. Поразительно, что он умеет читать и писать, но сейчас меня уже ничего не удивляет. Наверное, моя дочь научила его.

Убрав в карман письмо своей госпожи с инструкциями для Драко, Мэри Лудлоу присела в реверансе и вышла из комнаты. Ей хотелось бы знать, о чем там говорилось, но леди Грейнджер запечатала письмо прежде, чем Мэри смогла взглянуть.

После ухода старой служанки леди Грейнджер встала и, чуть помедлив, подошла к небольшому письменному столику у стены. Её пальцы нажали на деревянную панель сбоку стола, и панель на противоположной стороне выскользнула, обнажая пожелтевший оборванный кусок пергамента, спрятанный за ней.

Когда леди Грейнджер вытаскивала пергамент, её пальцы дрожали.

Но стоило ей прочесть его, как руки её окрепли, а на лице появилась решительность.

* * *

Следующим утром, в тот самый момент, когда Драко получил от Мэри письмо леди Грейнджер и начал писать ответ, Гермиона беседовала со своим отцом.

— Когда барон Бернел прибудет завтра, ты окажешь ему почтение и уважение, достойные твоего будущего мужа.

Гермиона ничего не ответила.

— Вижу, ты решила быть угрюмой и нелюбезной, когда речь заходит о свадьбе. Это не имеет значения, через две недели вы поженитесь, и барону Бернелу придется самому бороться с твоим детским упрямством.

Лорд Грейнджер пытался отыскать в своей дочери признаки паники или стыда. Но не видел ничего. Она была совершенно безучастна. Слуги доложили ему, что она не ела уже три дня. Сейчас ее лицо и руки казались еще бледнее и тоньше, чем он помнил, даже можно было разглядеть ажурную паутину вен под молочно-белой кожей. Вдруг у него появилось неприятное ощущение, что она находится словно не здесь, что в любой момент может внезапно исчезнуть, растаять, словно туман.

— Если ты будешь пытаться расстроить эту свадьбу, — сказал он Гермионе, — можешь забыть, что ты моя дочь. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Он подскочил, когда Гермиона рассмеялась.

— Ты совершаешь ужасную ошибку, отец, — спокойно произнесла она. — Этой свадьбе с бароном Бернелом не суждено быть. Она так и не состоялась.

— Что значит «так и не состоялась»? Да ее еще и не было! — воскликнул отец, гневно глядя на нее.

На лице Гермионы застыло странное выражение.

— Я не знаю, как или почему, отец. Я просто знаю, что никогда не выйду замуж за барона Бернела.

— Ты угрожаешь покончить с собой?! Потому что я велю заковать тебя в цепи, если потребуется!

Гермиона не могла понять этого. Она просто знала, что брак с бароном Бернелом не станет частью ее судьбы, и если бы она сделала это, то поменяла бы ход истории. Она была из будущего, и если бы ей удалось как следует поразмыслить над всей этой ситуацией, она непременно поняла бы, что этому никогда не суждено случиться. Но в тот момент, когда она пыталась зацепиться за эту мысль, та ускользала от нее.

— Я не покончу с собой, — тихо сказала Гермиона. — Это я могу тебе обещать.

Лорд Грейнджер ощутил, что у него голова идет кругом. Заверения девчонки звучали слишком самонадеянно.

— Лучше и не пытайся, — произнес он. — Барон Бернел приезжает завтра. Запомни, что я тебе сказал.

Гермиона спокойно и равнодушно присела перед отцом в реверансе и покинула комнату. Она аккуратно закрыла за собой дверь и ощутила, как ноги сами несут ее вверх по лестницам к её покоям. Слуги не смотрели ей в глаза, когда кланялись, попадаясь на пути. Она была уверена: все они знали, что она в опале.

Оказавшись у себя в комнате, она опустилась на кровать так осторожно, словно была сделана из стекла. Она чувствовала, что любое резкое движение или громкий звук могут разбить её на тысячи осколков. Ей казалось, она вот-вот потеряет всякий контроль над эмоциями — её маска спокойствия скрывала бурю страха и горя внутри.

Последние три дня её мысли вертелись вокруг одного и того же, по кругу. Она не могла выйти за этого барона Бернела. Она должна вернуться в будущее. Её мать так странно вела себя с ней — была то укоризненной, то снисходительной, то рыдала, то смеялась без причины. И этот странный инцидент с отцом Лоренцо и святой водой…

С тех пор, как все в ее жизни пошло кувырком, успокоение приносили мысли о Гарри и Роне в будущем. Рон и она, идущие в Хогсмид… Гарри и Рон, перебравшие сливочного пива и так глупо ведущие себя… Но при попытке сбежать в эти счастливые воспоминания они ускользали от нее, словно сон, оставляя ей лишь холод.

Вместо этого Гермиона обнаружила, что ее мысли постоянно возвращаются к серебристо-светлым волосам и серым глазам. К зеленой полоске над квиддичным полем. К переглядываниям в классе. К долгим летним вечерам во Флиндерском лесу. И, наконец, к диким цветам, голубым ленточкам для волос и страстным поцелуям. Эти мысли теперь утешали ее и доставляли радость, каждый особенный момент отпечатался в ее памяти подобно яркому свету во мраке.

Где ты?

В дверь постучали. Гермиона не стала отвечать — кто бы это ни был, он в любом случае войдет.

Действительно, в комнату вошла Мэри Лудлоу и закрыла за собой дверь. Гермионе показалось, что у Мэри какое-то странное выражение лица. Она была взволнованной и порозовевшей.

— Миледи… Пожалуйста, вставайте. Ваша матушка желает вас видеть.

Гермиона медленно поднялась с постели, слегка пошатнувшись от голода и слабости, но все-таки удержала равновесие.

Мэри покачала головой.

— Вы должны как можно скорее что-нибудь съесть или, клянусь, вы подхватите лихорадку.

Гермиона, ничего не ответив, вышла за Мэри из комнаты и направилась к покоям матери.

Мэри постучала в дверь, и Гермиона услышала голос матери:

— Войдите.

Оказавшись в покоях матери, Гермиона сразу поняла: что-то изменилось. Последние четыре дня вокруг Мэри и её матери витала напряженная, эмоциональная и обвиняющая атмосфера. Но теперь что-то было иначе. Гермиона не понимала, что именно.

Сидя в кресле у окна, леди Грейнджер указала Гермионе на место напротив. Гермиона села, а Мэри стала позади нее.

Когда леди Грейнджер заговорила, Гермиона наконец-то определила, что изменилось в матери. Леди Кэтрин Грейнджер говорила и выглядела увереннее, чем когда-либо прежде.

От слов матери глаза Гермионы расширились, но прежде чем она смогла задать хоть один вопрос, мать вложила ей в руки старый порванный кусок пергамента и велела прочесть его. Чувствуя, что наконец-то отыскала утерянный ключ к замку, Гермиона нетерпеливо прочла выцветшие строки. Текст на латыни был написан вытянутым и витиеватым почерком…

«In spiritu humilitatis et in animo contrito suscipiamur admoneo verbum sapienti sat est…»

Со смирением и раскаянием сообщаю тебе…

Это дитя не принесет ничего хорошего.

Она не из плоти этого мира, она отвратительна всем христианским заветам.

Ты можешь прогнать меня, но мне никогда не забыть того, что видел я своими глазами.

Мертвое тело твоего настоящего, христианского, ребенка было вырвано из колыбели порочной силой, и мерзость заняла его место.

Ты знаешь, и я знаю, что это существо выросло из розы, розы, помещенной в колыбель, и силами дьявола быстро обросшей руками, ногами и головой в порочной пародии на творение Божье!

Не обманывайся.

Девочка — не дитя Господа.

Её кожа — не что иное, как лепестки розы, её руки и ноги — зеленые побеги цветка, а её кровь — всего лишь растительный сок. Она не принесет тебе добра.

Ей здесь не место. Этот подменыш не даст тебе ничего, кроме несчастья.

Это порочное существо никогда не изведает любви, а ты знаешь, что Бог есть любовь. У тебя будут еще дети.

Пусть простит меня Господь, но я умоляю тебя поскорее утопить это отвратительное создание.

Я оставил эту запись в надежде, что даже если ты окажешься слаба и не прислушаешься к Божьей воле немедленно, то прочтешь это однажды и вспомнишь достаточно горьких событий, чтобы изменить свое решение.

Veritas nunquam perit, veritas vos liberabit.

Отец Грэшем

— «Истина никогда не умрет, истина сделает вас свободными… Отец Грэшем», — закончила читать письмо Гермиона.

Вот как ей удалось, вернувшись на пятьсот лет назад, занять тело леди Гермионы Грейнджер так, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.

Настоящей леди Гермионы Грейнджер не существовало.

Её никогда и не было.

Настоящая дочь этой семьи умерла при рождении. С помощью магии появился подменыш, а потом каким-то образом исчез, когда Гермиона, оказавшись в прошлом, заняла его место. Это какая-то безумная волшебная шутка… и Гермионе не повезло очутиться в самом эпицентре всего этого! Почему? Почему? Почему?

И еще все они по-прежнему думали, что она…

— …подменыш, подаренный феями, — произнесла ее мать. — Я годами наблюдала, как ты росла, и ты не приносила мне ничего, кроме счастья. И у меня так и не родилось других детей, поэтому ты была для меня целым миром.

— Феи? Но я абсолютно точно не подменыш! — сказала Гермиона, дотрагиваясь до щеки матери. Женщина выглядела спокойной.

— Слава Богу, Гермиона. Я знаю, что теперь-то нет! Как я говорила тебе раньше, когда мы пытались окрестить тебя после рождения, святая вода обожгла тебя. Но вчера… ты держала в ней руку целую минуту и не обожглась!

— Вот доказательство! — проговорила Гермиона. — Но, мама, разве прихожане ничего не заподозрили, когда меня обожгло?

Мать потянулась и коснулась её щеки.

— Они подумали, что ты плачешь от холодной воды. Единственными свидетелями были отец Лоренцо, наш новый священник, и Мэри Калдон, моя повитуха и твоя прежняя няня.

Мэри Калдон… Гермионе показалось, будто она слышала это имя раньше…

Как, Мерлина ради, могла произойти такая ужасная неразбериха? Было ли это серией странных совпадений или какая-то мистическая сила поработала над этим? Мне не доставляет никакого удовольствия быть пешкой в чьей-то причудливой шахматной партии!

— Мама, а что случилось с отцом Грэшемом, почему его сменил отец Лоренцо?

— Я заставила его поклясться сохранить все в тайне, я умоляла его всем сердцем. Отец Грэшем согласился, но сказал, что не станет больше здесь служить и уедет, как только в наших владениях появится какой-нибудь странствующий священник. Отец Лоренцо по счастливому совпадению прибыл как раз вовремя. Он сказал твоему отцу, что все это полная ерунда — даже когда отец Лоренцо крестил тебя и увидел ожог, то списал это на аллергию. Он оказался практичным, здравомыслящим человеком и огромным утешением для всех нас в те времена. Даже сейчас он едва ли верит в старинные истории. Ты была прелестным младенцем, любой, кто не видел подмену воочию, не поверил бы, что такое могло произойти.

— Даже отец?

— Даже отец. Он крайне скептично отнесся ко всему, хотя я и рассказала ему, что случилось. Только после крещения он начал верить. Признаюсь, что мы с твоим отцом несколько раз разговаривали о том, чтобы убить тебя, пока ты была маленькой, но мы так и не смогли сделать этого. Мы не могли отнять у тебя жизнь, несмотря ни на что, мы любили… нет, мы по-прежнему любим тебя, дорогая. Даже твой отец, Гермиона, хотя, возможно, сейчас тебе и трудно поверить в это.

— Но я больше не подменыш, — изумленно произнесла Гермиона. — Помнишь, теперь я могу прикасаться в святой воде.

Мать Гермионы и её нянюшка обменялись взглядами.

— Да, кажется, что теперь ты, наконец, стала настоящим Божьим дитем. Прочти еще раз письмо отца Грэшема, Гермиона, и ты поймешь почему.

Гермиона прочла: «Это порочное существо никогда не изведает любви, а ты знаешь, что Бог есть любовь…»

— Отец Грэшем сказал нам, что если бы ты однажды всем сердцем полюбила, то только тогда стала бы настоящей. Но поскольку ты подменыш, сказал он, этого никогда не произойдет. Мы с твоим отцом не верили, что ты не сможешь полюбить, поэтому всегда позволяли тебе выбирать женихов.

— Любовь? Вы думаете, я люблю? — прошептала Гермиона. На нее обрушилось осознание.

Её мать продолжила:

— У нас также были и другие предостережения… от Мэри Калдон, твоей прежней няньки. Она говорила мне, что имела видение о твоей судьбе за год до того, как ты родилась. Она сказала, что ты найдешь свою любовь и станешь цельной, но, воссоединившись, ты оставишь нас, потому что тебе здесь не место. Если ты останешься, тебя ждет ужасная судьба. Она рассказала мне об этом по секрету, опасаясь, что её сожгут как ведьму. Я поверила ей, но так испугалась, что отослала её прочь и взяла вместо нее Мэри Лудлоу. Я поверила во все. Я сама вымолила у земных духов даровать мне дитя после смерти моей настоящей дочери. Я видела, как произошла подмена… и именно мне придется отвечать за последствия.

— Твоей настоящей дочери?

— Гермиона, — ее мать улыбнулась, — разве ты не понимаешь? Теперь ты — моя настоящая дочь, — она сжала ладонь Гермионы. — Все это стало правдой, как я и надеялась. Ты обрела любовь, пусть даже и с мальчишкой-крестьянином, ты стала цельной, и в ближайшее время… думаю, тебе придется покинуть нас. Твое место не здесь, и у меня скоро будет другой ребенок.

Гермиона не могла поверить своим ушам.

— Т-ты хочешь сказать, что собираешься помочь мне сбежать? Мне не придется выходить за барона Бернела? — если действительно существовала какая-то мистическая сила, использующая их в качестве пешек, тогда, возможно… «Veritas vos liberabit, — с надеждой подумала Гермиона. — Истина сделает вас свободными».

Мать Гермионы ответила не сразу. Вместо этого она достала что-то из складок своей юбки. Гермиона услышала шуршание пергамента. Когда леди Грейнджер подняла взгляд, Гермиона увидела неподдельное беспокойство в глазах матери.

— Я помогу тебе… при одном условии.

В это мгновение Гермиона была готова на что угодно, лишь бы сбежать.

— Да, конечно, при каком, мама?

Леди Кэтрин Грейнджер улыбнулась и вытащила из своих юбок еще один кусок пергамента. Она положила его на стол перед Гермионой, и та мгновенно узнала элегантный почерк Драко. Прежде чем она смогла сосредоточиться на письме, леди Грейнджер сжала в своих руках ладони дочери.

— Условие состоит в том, что в доказательство своей любви к этому мальчику… ты должна принять его предложение о замужестве.