Чужая судьба (гет)

«Ты его уже который раз защищаешь… мило».

Арис едва сдержал горькую усмешку — какими путями он шёл к этим отношениям, вспоминать было стыдно.

Старшего брата он всегда любил, всё-таки других близких родственников у него не было. Долго, правда, привыкал к тому, что вот этот вот бледный хрупкий мальчик, который даже ходить не может и шугается каждого шороха, может его как-то воспитать. Не воспринимался он как взрослый, поэтому Арис его изначально больше жалел, чем действительно слушался.

Да только, когда Геуст отошёл от шока и окреп, выяснилось, что характер у него всё же не сахар, а маленькому Арису, несмотря на всё хорошее, терпеть часто не хотелось.

Скучный. Геуст, когда сидел, уткнувшись в книгу, ото всех слов отмахивался, даже не вникая в их смысл. И учился-учился-учился. Ребёнку это было непонятно, и он часто пытался его отвлечь, да только, если вдруг Геусту приходило в голову попробовать объяснить брату, что он читает, было ещё скучнее. Арис обиженно зажимал уши, вызывая смех старшего.

Холодно-вежлив со всеми. Это подчёркнутое «вы» ко всем, кроме него самого, несколько огорчало — его, значит, как ребёнка воспринимает, а даже тех близнецов, что у них работали, нет. А ещё эта воспитанность невыносимо умиляла взрослых, и потому от Ариса ждали подобного поведения, хотя ему совершенно не хотелось казаться маленьким ангелом.

Чересчур миролюбивый.

Геуст с Джеком отошли тогда буквально на десять минут, заглянув в какой-то дом по своим делам, а выйдя, обнаружили, что шестилетний Арис, взъерошенный и растрёпанный, потирает кровоподтёк на лице, хотя при этом и выглядит довольным. Геуст всплеснул рукой, искренне возмутившись:

— Вот на минуту тебя нельзя оставить! Когда ты поймёшь, что можно решать вопросы миром? С кем уже поругался?

— Неважно, — отмахнулся Арис, вытирая нос рукавом рубашки.

Геуст задумчиво провёл пальцем по щеке брата, вздохнув, потрепал ему и без того взъерошенные чёрные волосы.

— Горе моё. Можно ведь было бы сказать их родителям… — начал он решительно, но младший, помотав головой, поспешно выпалил:

— Нет-нет, мы сами всё уладили, — и искренне порадовался, что приятели уже успели убежать.

Они-то что, раз поцапались, быстро забыли, но Геуст ведь мог и впрямь родителей найти, а он тогда уже всё, навсегда «ябеда».

Арис вечно ходил с синяками от частых драк с деревенскими мальчишками, но ни разу так и не выдал обидчиков, хотя бы потому, что зачинщиком часто являлся он сам. Геуст же сильно боялся за него, а младший лишь сердито огрызался — это его дела!

Хилый и болезненный — мальчик, сам здоровый и крепкий, так долго не мог осознать, почему Геуст вечно раздражающе медленен и вечно все ему уделяют столько внимания, от которого, впрочем, сам Геуст старательно отказывался.

Чересчур нервный и нелюдимый, на улицу предпочитал лишний раз не выходить, а потому и Арис часто оказывался запертым в замке. Да, его выпускали в деревню, но это было не то. Один раз, тоже в шесть лет, он умудрился сбежать, хоть и недалеко; нашли быстро, но Геуст его встретил весь в слезах и на грани обморока. Арис только тогда мысленно пообещал себе защищать брата, да только все равно не сразу смог до конца всё принять.

Придирчивый и занудный. Когда Арис начал учиться, Геуст его постоянно контролировал, всё проверял, следил, чтобы младший брат всё понимал и всё делал, при этом успевая и свои уроки сделать. А проверял весьма придирчиво и сурово.

Семилетний Арис косо смотрел на старшего брата, который, оперевшись спиной о стол, внимательно изучал написанное. Небрежный жест, и лист с противным треском вырван из тетради, беспощадно скомкан и летит в мусорное ведро. Тетрадь вновь очутилась на столе перед Арисом, и мальчик ошалело смотрит на чистую страницу, словно издевающейся своей белизной.

— Отвратительно. Переписывай, — коротко объявил Геуст.

Арис обиженно насупился и, едва брат развернулся, незаметно выставил ногу так, чтобы Геуст о неё споткнулся. Тот, ойкнув, неловко успел ухватиться за стол, только один из костылей выронил. Вытирая выступившие слёзы, наклонился за ним, поднял и, кивнув брату, вышел из комнаты — словно и не заметил.

Таких мелких подстав и шалостей было немало. Сейчас — стыдно-стыдно-стыдно, хотя Геуст обо всём этом даже думать забыл, тогда — тихая мстительная радость.

В какой момент Арис окончательно решил, что не даст больше никому Геуста в обиду, он не запомнил. Но было стыдно за своё предыдущее поведение, особенно учитывая то, что старший довольно легко всё прощал. Потому — надо было исправлять. Терпеть, понимать, помогать. По-прежнему были у них разногласия, по-прежнему Геуст часто считал Арис маленьким и несамостоятельным, но всё же, если не зацикливаться на обидах, то жизнь могла спокойно течь в более мирном русле.

Арис осторожно приоткрыл дверь кабинета брата и заглянул внутрь. Геуст, ссутулившись, заполнял какие-то бумаги за столом. Арис бесшумно подкрался к нему и потеребил за плечо. Врач, вздрогнув, выпрямился и оглянулся.

— Геу, ты как? — поинтересовался Арис.

Брат нервно потер плечо — рана оказалась удачной, вылечили, но все еще побаливала.

— Превосходно, — буркнул он, хрустнув пальцами. — Кирка не успела сбежать?

— Она спит, — с легкой обидой ответил Арис.

Кирка все равно хорошая. Ей просто не везет, да и не понимают ее многие, ей же и так трудно. Хотя, когда эта сумасшедшая тетя, причем давно умершая, вселилась в нее, это и впрямь было страшно. Зачем он тогда сводил ее в замок? В этом он немало виноват.

Геуст облегченно вздохнул, откинувшись на спинку кресла и сильно вцепившись пальцами в подлокотники.

— Уже хорошо, — хмыкнул он. — Послезавтра у нас будет гость. Сможете вести себя тихо?

Арис обречённо вздохнул и кивнул. Гость так гость.