Когда б имел златые горы... (гет)

Возвращение в Альдбург походило больше на траурную процессию, чем на поездку. Всю дорогу не прекращался мелкий дождь, будто даже природа оплакивала наш край, никто не торопил лошадей, не пел песен, люди почти не разговаривали, а если и шептались, то едва слышно и скупо. Дружина Эомера полностью разделяла настроение своего командира, а Эомер ехал весь путь молча — я следила за ним, держась позади, — и даже на коротких привалах никто не находил смелости обращаться к нему.

Ворота нам открыли без слов, и разочарование на обычно непроницаемых лицах воинов даже не нужно было угадывать. «Мы пришли одни, простите…» — устало подумала я, проезжая арку, и тут же одернула сама себя: какое «мы»? Это вот Кенрик, и Алхельм, и Эдбальд, даже юный Эсне, чудом попавший в дружину в неполные семнадцать, — они рыцари, воины, от них есть польза, их ждали. А я так, никому не интересный довесок. За время пути никто со мной не заговорил, не считая нескольких «дай пройти» или «вставай, поехали!» Но я, конечно же, ни в чем их не винила, понятно, что настроение не помогало общению, а большинство, наверное, вообще оказались в разлуке с родными, а то и потеряли кого-нибудь навсегда. Так что, мысленно поблагодарив мужчин, что не бросили и даже приглядывали, чтобы не отстала, я свернула на свою улицу в гордом одиночестве, и обернувшийся Эсне едва заметно кивнул мне: дескать, видел.

Лефлет встретила меня холодно, едва поприветствовав, и я этому не удивилась, скорее, даже почувствовала какое-то облегчение, что она не сильно переживала из-за моего внезапного отъезда и не стала упрекать в его бесполезности. Молчаливый дом навевал тоску, несмотря на то, что был чист и обжит. Застыв в дверях, я никак не могла понять, что же мне сделать — пойти в комнату, разложить вещи и снова жить здесь или?..

Сначала я должна была вернуть лошадь.

Подходя к конюшням, я уже знала: к Лефлет не вернусь. Кедду принял дежурный, а я, отряхнув приставшую к подолу солому, двинулась к дому Эомера. Если марш-бросок в Эдорас чему меня и научил, так это тому, что лучше мучиться рядом, чем издалека.

«Буду сидеть здесь, пусть хоть убивают, — решила я, подходя к дверям личной части Дома и убеждаясь, что они закрыты. Низкое крыльцо пустовало, хотя раньше, я точно помнила, всегда стоял конвой. — Или он рано или поздно выйдет сюда, или я просто умру с голоду».

Упрямствовать мне пришлось недолго. Всего через полчаса дверь открылась, и на меня рявкнули:

— Ты чего здесь забыла?

Я было дернулась, но голос был женский, так что с места не встала:

— К правителю я, личное.

— Никого не принимает, уходи!

Дверь захлопнулась, а я осталась сидеть и просидела оставшиеся пару часов до вечера, но из Дома так никто больше и не вышел. В предзакатных сумерках я уже начала подозревать, что силы воли мне точно не хватит и, как двенадцать лет назад, я с ревом побегу куда глаза глядят. Я обхватила коленки руками и зажмурилась, с трудом вспоминая обрывки тех воспоминаний из золотого поля. С годами мне стало уже казаться, что я все себе придумала, но потом я раз за разом вспоминала слова, которых здесь не знали, и вещи, которых здесь и быть не могло — и это не то что бы успокаивало, скорее наоборот, но становилось не так страшно за собственный разум. Все же я была в своем уме. Хотя надолго ли?

Внезапно распахнулась дверь, и на пороге появился Эомер, а сразу за ним еще двое, хотя при мне никто сюда не заходил. Наверное, они беседовали в комнатах наверху все это время. Мужчины спустились во двор, скорее всего даже не заметив замершую у колонны меня, а может, им было попросту все равно. И я конечно же не стала мешать их делу.

Впрочем, разговор на улице у рыцарей с командиром был короток, и они почти сразу ушли, а вот Эомер остался. Он стоял в одиночестве под звездным небом, глядя куда-то вдаль, и мне было достаточно одного того, что это вижу только я. Время словно замерло, и даже вездесущий ветер как будто бы стих. В глухой тишине огромное, тяжелое до того небо вдруг показалось невесомым и улетело куда-то прочь, а в лицо бросилась пыль и запах земли.

Я смутно чувствовала, как оторвалась от земли и болтается в воздухе моя голова, как стукнулись о дверь ноги — кажется, меня несли — но когда окончательно смогла осознать, что происходит, обнаружила себя сидящей, или скорее полулежащей, в прихожей, на том самом диванчике, где ночевала когда-то. Надо мной склонилась женщина — и нахмуренные брови ее не обещали мне ничего хорошего. Это она прогоняла меня днем и вряд ли подобрела с тех пор.

— Ты заболела, беременная или еще чего?

Я промямлила что-то вроде «нет», еще не вполне понимая, что случилось.

— Чего?

— Н-нет, наверное, просто не поела, забыла…

— Да как же, забыла. Весь вечер глаза мозолила… — пробормотала женщина так, чтобы я точно услышала, и обернулась назад. Я проследила за ее взглядом и наконец увидела того, кто меня принес. Он дожидался, пока я приду в себя?

Отложив полотенце — нужна ты ему, глупая девчонка! — и встряхнув мокрыми волосами, Эомер безразлично кивнул и стал подниматься наверх, к себе.

«Уже ведь ночь», — запоздало вспомнила я и осторожно встала. Голова не кружилась, ноги не подкашивались, хотя некоторая слабость пока еще ощущалась. Когда я ела последний раз? Перед прошлым рассветом в Эдорасе? Нет, я же чуть не опоздала на сбор, да и в столице все время было как-то не до харчей…

— Ты идешь или снова собираешься полы подтирать?

Резкий голос вывел меня из тумана, и я пошла за его хозяйкой на кухню, где меня усадили за стол. В огромную кружку с ромашкой, что бухнулась передо мной, заплескался крутой кипяток.

— Хелинд, — рядом с кружкой тут же оказалась мисочка с медом, а сама женщина, вздохнув, села напротив и уставилась на меня.

Я чувствовала себя будто пойманной на месте преступления и откровенно тупила.

— Ну, так что ты хотела-то, Безымянная?

— Я Ольга, — торопливо исправилась я, — Ольга. С востока я, братья пали — некуда мне идти, больше никого не осталось… — соврала я и полезла пальцем в мед, стараясь не смотреть Хелинд в глаза. — Только Эомера вот и знаю здесь…

Женщина еще раз вздохнула и ничего не ответила.

В таком же молчании я выскребла весь мед, хотя есть и не хотелось, потом выпила чай, который наконец-то немного остыл, и когда меня уже стало клонить в сон, Хелинд накинула на меня толстенное покрывало:

— Спи здесь. Нечего в ночи по дому шастать.

Здесь так здесь. Мне не впервой было спать на кухне. Завернувшись в покрывало, я попыталась воссоздать в памяти сценку, как Эомер поднимает меня и несет в свой дом на руках, но кроме пары неявных картинок у меня в голове ничего не было, и все, как обычно, осталось лишь голой фантазией.

* * *

Из Дома меня в итоге никто не прогнал. Эомеру не было дела до того, кто сидит на кухне или готовит ему обед, он не приходил сам и не вызывал меня, а Хелинд ничего не передавала. Делать тоже было особенно нечего, потому как кроме правителя, жили здесь только мы. Неудивительно, ведь во всем городе было теперь вряд ли больше двух сотен человек, да и то в основном воины, живущие в казармах. Часть гарнизона оставалась на востоке, и Хелинд сказала, что где-то там, среди них, ее младший, последний сын, и она его ждет.

Несколько дней ничего не происходило, Хелинд просто уносила еду наверх и возвращалась с чем-то, что требовало стирки или чистки. Я старалась сдерживаться и не напрашиваться на ответственную работу, не шататься по дому, но стоило только тетушке Хелинд выйти в город, как ноги неумолимо несли меня в прихожую — и там я замирала, вслушиваясь, как ходит наверху хозяин дома, не принимает ли он кого-то, но пока так никто и не приходил, не считая ежедневного рапорта патрульного, а его Эомер всегда принимал здесь, внизу.

В один из таких моментов, когда я привычно дежурила под лестницей, входная дверь распахнулась, и буквально влетевший рыцарь, в котором я внезапно узнала Верхарда — моего конвоира после того давнего случая на реке — прокричал мне прямо в лицо, тряся за плечи:

— Позови! Позови Эомера! Бегом!

Я взлетела по лестнице не размышляя и даже совсем не подумала, что лишнего могу увидеть, врываясь в комнату мужчины без стука, практически так же, как минутой назад внизу появился Верхард:

— Скорее вниз! Там новости!

Нет, ничего лишнего или неприличного я не увидела — Эомер всего лишь писал что-то, склонившись над столом, заваленном бумагами и картами, но тотчас же отбросил перо и ринулся вниз. Когда я спустилась вслед за ним, в прихожей было уже трое рыцарей. Я почтительно отошла назад, предчувствуя, что затишье кончилось.

Через полчаса Эомера уже не было дома.

Он стал уезжать часто, сразу на несколько дней, иногда возвращаясь злым и бодрым, иногда уставшим и еле поднимающимся к себе. Порой он бывал в грязи и крови — и тогда тетушка Хелинд бежала за лекарем, а я, после того, как Эомер скидывал доспех и поднимался наверх, трясущимися руками осматривала железо, пытаясь понять, насколько все серьезно. Пока ничего страшного не бывало, но я понимала, что так будет не вечно, и однажды могут принести его бездыханное тело, а то и вовсе — лишь весть.

* * *

Сейчас Эомер и его эоред отсутствовали уже пятый день, и это был дурной срок. За четыре дня конница спокойно могла доскакать до северных рубежей Истфолда и вернуться обратно, но что им было там делать?

Я ходила к казармам, дежурила у конюшен, ловила весточки у ворот. Даже навестила родню Себальда, хотя сам он был в отряде Эомера и тоже отсутствовал. Ни у кого не было новостей. Но войско не могло исчезнуть вот так молча, сгинуть без следа и вести, даже если полегли все. Подтверждением последнего уже стала бы вражеская орда у ворот, но дороги были пусты и безмолвны, и это все еще не давало отпустить надежду.

Шестой день был моим днем рождения, но я ничего не сказала Хелинд, и она ушла спать, как только зажглись звезды. Я же поднялась наверх, отворила дверь в пустующую уже почти неделю комнату и, не решаясь зайти, прислонилась к косяку.

Здесь пахло мехом и железом. Еще, конечно, деревом, как и везде в домах, а при взгляде на беспорядок на столе в память настойчиво лез запах бумажной пыли. В окне сияла луна, теперь уже полная и яркая, будто умытая, но рассматривать и трогать что-либо не хотелось — все должно было оставаться так, словно хозяин вот только что вышел.

— С днем рожденья, Оля, — прошептала я, сползая на порог, — с днем рожденья тебя…

А наутро меня разбудила чья-то рука, настойчиво теребящая плечо. Это был Эомер. Они вернулись!

— Где Хелинд?

Я заозиралась, силясь понять, сколько я проспала и где и в самом деле может быть тетушка. Шея затекла, спина болела так, будто ее били палками, но в окна лилось солнце, а значит, Хелинд уже давно встала и куда-то ушла. Иначе бы она, конечно, первой услышала, как вернулись рыцари.

— Воды принеси, внизу не хватило, — донеслось до меня из глубины комнаты, и я увидела, что Эомер начал раздеваться прямо при мне. Спасибо, хоть отошел и отвернулся.

Я метнулась на кухню и с приятной благодарностью помянула Хелинд, которая оставила целый котел горячей воды. Обычно воду и лекаря наверх поставляла тоже она, а я только открывала двери, но теперь с чистой совестью и намытыми руками здоровенный медный таз по лестнице тащила я.

Дверь свою правитель так и не закрыл, и я зашла к нему без промедления. Он уже снял и поддоспешник, и рубаху, и я привычно скользнула взглядом по телу, отмечая лишь несерьезные ссадины, грязь и несвежие уже синяки. Ничего такого, чего я не видела у братьев. Эта привычка даже помогла мне не зардеться маком и с честью выдержать первую минуту присутствия в комнате.

— Ты уже можешь идти.

— Но я могла бы помочь, мой господин. Я всегда…

— Иди.

Перечить правителю не было смысла, и я вышла, прикрыв за собой дверь, но, уходя по коридору, впервые за невообразимую прорву времени я улыбалась.

* * *

Все оставшееся лето Эомер продолжал ездить то в столицу, то в дозоры, правда, более так надолго не задерживался. Тетушка по-прежнему не пускала меня к нему, когда сама бывала на месте, а значит, почти всегда, так что те немногие случаи, когда мне доводилось его видеть, я старательно запоминала и считала по пальцам.

В начале осени, как уже стало привычно в эти годы, день рождения Эомера никто не праздновал, но сам именинник, так случайно ли вышло или было подгадано, в этот день оставался дома. Я привычно дежурила с раскрытыми дверями кухни за шитьем, лениво рассматривая свою работу и думая о том, какая новая зима нас ждет. Хелинд так же неторопливо перебирала посуду: что-то уже не годилось для Дома, и стоило наведаться в хранилище.

Настойчивое железное бряцанье в прихожей возвестило о гостях, и я, бросив дело, поспешила полюбопытствовать.

Принца Теодреда я узнала сразу, хоть был он и в простом доспехе. Эомер уже был тут же, и братья коротко поприветствовали друг друга, будто виделись только вчера.

— Иди комнату рядом подготовь, быстрее! — Хелинд выглядывала вместе со мной и тоже видела, как Теодред заспешил наверх, даже не сняв доспехи. — А потом бегом сюда — поторопимся с обедом, а то видно важное что-то — лясы точить до самых звезд будут, а про еду и не вспомнят.

Я уже давно привыкла к тетушкиной манере общения и рванула наверх. Дверь Эомера была едва прикрыта, но судя по доносящемуся оттуда спокойному голосу принца, ничего страшного не произошло, и я не стала подслушивать личные беседы двух царственных братьев.

Как Хелинд и предполагала, мужчины жгли свечи полночи. Я даже решила, что напрасно готовила комнату, и что Теодред тронется в путь еще до рассвета, даже не зайдя в нее, но ошиблась: принц провел в Альдбурге следующие два дня, не покидая дома Эомера и даже по большей части в его комнате, уходя в свою лишь поспать несколько часов. Отряд, с которым он прибыл, свободно разместился в полупустых казармах, и я даже не знала, сколько их было.

К ночи второго дня я поднялась наверх, чтобы забрать опустошенный поднос с ужином, и в коридоре почти столкнулась с выходящим из комнаты брата Теодредом. Прижавшись к стене, я пропустила сначала его, а потом и Эомера. Кажется, их обоих нисколько не смутило мое присутствие в этом же коридоре. Племянник короля выглядел уставшим и печальным, а вот наследник, напротив, был странно, до нервного, бодр, будто в предвкушении чего-то важного.

— … Гондор теперь не поможет, и если Боромир был прав — нас ждет то, что запомнится в веках! — закончил принц какую-то свою мысль.

— Но мое сердце чувствует, что ты не вернешься, — задумчиво и печально произнес Эомер.

— Не тревожься тем, что неизвестно, брат, а я знаю, что мы еще увидимся, — улыбнувшись, Теодред хлопнул Эомера по плечу и прошел дальше, к себе. — К тому же никому еще не удавалось выбить меня из седла, а конь у меня лучший! — крикнул он уже с порога своей комнаты.

— Лошади смертны, брат мой, как и мы… Как и мы.

Эомер постоял еще немного в пустом коридоре, будто надеясь, что принц передумает и вернется, а потом зашел к себе и закрыл дверь. Это был знак, что меня там уже не ждут, и я с пустыми руками спустилась на кухню. Сон не шел, и горькие слова Эомера все никак не хотели покидать мою голову.

Наутро братья выехали вместе, каждый со своими воинами, и вне города должны были разъехаться в разные стороны. Ощущая какую-то неясную тревогу и печаль, я провожала их взглядом от крыльца, в рассветном тумане силясь до последнего не отпускать медленно тающие силуэты.

Я зашла обратно в мигом опустевший дом, не спеша поднялась наверх — стоило прибраться в комнате, где ночевал принц, — но первым делом заглянула в комнату Эомера. Было похоже, что он не спал всю ночь — постель была едва тронута, а поверх одеял разложены карты. Другими картами и какими-то свитками оказался завален стол и даже пол рядом с ним. Осторожно развернув один из них, я уставилась на незнакомые витиеватые буквы и, даже видя их впервые, поняла, что это тот самый эльфийский, о котором когда-то говорила Лефлет. Вернув свиток на место, я осторожно вышла и закрыла за собой дверь, понимая, что влезать в этот беспорядок нельзя, да и все равно я не сложу все как надо.

День шел за днем, и наступившая зима не принесла снега — лишь дожди и постылое уныние. За это время я даже несколько раз навестила Лефлет, хотя по большей части Редвина. Подруга ничем не показывала, что злится или обижена, но в нашем общении не было уже совсем ничего близкого. В один из моих последних визитов она сказала, что собирается поехать к своей семье и ждет, когда немного подсохнут дороги и целой группой отправятся последние желающие.

В один из дней Эомер, уехавший как обычно с дозором, вернулся к ночи, когда я уже почти спала: он прогромыхал по лестнице, и я выскочила в прихожую, едва успев накинуть на сорочку платье. Он не снял доспехи, как обычно это делал, и сердце мое заколотилось в панике. Стараясь оставаться бесшумной, я скользнула вслед за ним наверх и, осторожно заглянув в открытую дверь, застала Эомера застывшим посреди комнаты и обычного уже бумажного беспорядка в глубокой задумчивости.

Я постучала в косяк:

— Мой господин?

Не сразу, но Эомер обернулся.

— Позвольте помочь?

Кивок был мне ответом, и я первым делом осторожно собрала раскиданную по полу бумагу, переложив все на стол. Образовавшаяся там гора теперь вряд ли могла иметь какую-то систему, но никаких возражений не последовало, а значит, порядок был уже не важен. Три зажженные свечи разогнали сумрак и оцепенение.

Свой хвостатый шлем и перевязь с мечом Эомер снял сам, и я потянулась к ремешкам панциря, отмечая, что сегодня правитель в бою явно не был, а значит, о ранах можно не волноваться. Я помогла ему стянуть кольчугу и собралась было утащить все железо вниз, но Эомер меня остановил:

— Оставь здесь. Просто принеси воды.

Внизу меня встретила Хелинд, но я, изо всех сил давя в себе довольную улыбку, сказала ей, что правитель попросил меня лично, и что-то невнятно бормоча, тетушка вернулась к себе.

Когда я поднялась обратно, с полным тазиком и запасным полотенцем на всякий случай, Эомер был уже в легких штанах и свободно расстегнутой рубахе с закатанными рукавами. Таз занял свое привычное место на табурете, а я так же привычно дернулась на помощь — полить воды или придержать волосы — когда Эомер склонился над ним. Мне приходилось так помогать братьям, если им бывало неудобно мыться самим. Но едва я подошла и протянула руки, как Эомер выпрямился — и привычное закончилось: стоявший передо мной мужчина не походил на моих братьев и не был сейчас уставшим воином или повелителем — он был моим наваждением. Шум в голове и жаркий трепет свечей сделали свое дело — не в силах оторвать от Эомера взгляд, я скинула свое так и не зашнурованное платье, оставшись перед ним в одной сорочке. Я была рядом почти полгода, я знала, как долго возле него не было женщин, и надеялась, что, может, сегодня он будет не так требователен и закроет глаза на то, что я — не самый завидный подарок.

Мои ладони, которыми я невесомо коснулась его груди, полыхали, как и лицо, и все остальное тело, и задрожали, когда он накрыл их своими …

— Я скорблю о твоих братьях, Ольга, — Эомер отнял от себя мои руки и заставил опустить их, — Обо всех павших в этой войне и тех, кто не доживет до ее конца… — он осторожно отвел с моего лица прядь неубранных волос и невесомо поцеловал в лоб. — И теперь не время для этого, иди спать.

До меня не сразу дошли его слова — мое сознание улетело так глубоко в голову, что пришлось прокрутить их еще раз будто в записи. Я бессознательно двинулась прочь, даже не вспомнив о брошенном платье, и бесшумно закрыла за собой дверь.

Здесь, в коридоре, силы мои закончились. Я упала на колени, окончательно осознавая, насколько сильно ему не нужна. Слезы и обида душили, и я никак не могла собраться и спуститься в свою комнату — вокруг разверзлась черная пустота, и я боялась сделать шаг в сторону, чтобы не утонуть в ней. Мысли бились в беспорядке, малодушно хотелось цепляться за это «не время» как за надежду, что когда-то наступит именно «время», но я знала, что это не так и, если мы переживем все то, что еще предстоит, то уже не вернемся к этой точке никогда.

Я снова и снова вспоминала все наши с ним встречи, начиная с того круга у костра, и не чувствовала стыда за свое сегодняшнее предложение. Стоило отдать Эомеру должное: даже отказывая, он сберег мою честь во всех смыслах, пусть и не сердце. Я прислушалась: там, за дверью, Эомер не ложился. Он ходил по комнате, то останавливаясь, то снова меряя ее шагами. Первое время внутри даже всколыхнулась надежда, что он передумает и выйдет за мной, но внезапный железный грохот и единственный горестный вскрик возвестили, что вряд ли я была предметом его мыслей. Наверное, мне уже должно было быть холодно, но я ничего не ощущала и не заметила, как забрезжил поздний зимний рассвет, а мой разум унесло усталостью от пережитого.

В полудреме я почувствовала, как меня накрыло чем-то безмерно теплым и тяжелым, и сознание обволокло знакомым запахом. По привычным железным звукам я поняла, что Эомер перешагнул через меня и уже спускался вниз. Протерев глаза, я вцепилась в мех и последовала за ним и, выглянув из коридора поверх лестницы, увидела, что внизу его ждал полностью собранный Себальд. Пока командир застегивал на поясе ножны, дружинник подтянул ремни его доспеха, и они, на миг застыв, едва заметно кивнули друг другу. Эомер вышел первым, и я, уже не смущаясь и не таясь от Себальда, сбежала вниз по ступеням. Мой друг даже не стал скрывать свое удивление: лохматая, в шкуре поверх одной сорочки и спустившаяся из комнат господина, я могла навевать только одну мысль. Мне не было до этого дела — опередив Себальда, я выскочила на крыльцо.

Во дворе Эомера уже ждала дружина и его серый конь. Он надел шлем, взлетел в седло и, не дожидаясь, пока Себальд отодвинет с дороги меня и нагонит его, послал коня прочь. Спины снявшейся следом дружины мгновенно заслонили его фигуру, как я ни высматривала знакомый силуэт.

Позже я узнала, что накануне далеко на Изенских бродах погиб Теодред, но не могла даже представить, что сам Эомер больше не вернется в Альдбург.

В эту ночь я видела его в последний раз.