Aeternum (гет)

Чудом миновав места, в которых ее еще могли заметить, и тесные дворики, Элли оказалась в парке. Старая аллейка, заросшая и потому выглядевшая как кусочек леса среди городской суеты, выходила к заливу; дальше начинался каменистый берег, оголенный отливом, и кромка серебристо-синей воды. К ней Элли не пошла; уже не жалея платье, она уселась на траву под высоким кленом, оглядела себя. Бурливший в крови адреналин сменился оцепенением. Все части тела, казалось, неумолимо жгло изнутри, даже в глазах защипало от неприятного ощущения; Элли сжала зубы и, взявшись правой рукой за левую, с глухим стоном ее развернула. Боль дернула ножом по нервам, но зато теперь кость могла вправиться самостоятельно. Плечо встало на место, локоть вернулся в нормальное положение. Тело надсадно гудело, заращивая закрытые переломы. Нужно было подождать, потерпеть, и Элли опустила веки, измученная медлительностью регенерации — в прошлый раз было быстрее.

Лето теплом ласкало истерзанную фигурку, деревянную куколку без подставки. Ноги и руки — строго после ребер. Дышать было уже нормально. Тот мальчишка ведь в порядке? А ведь он травму психики так заработает, увидев подобное. Жаль, она не хотела ему вредить. Элли только... спасла его? У нее получилось! Голова пошла кругом.

— А ты не торопишься исцеляться, — прозвучал приветливо со стороны голос, незнакомый, с нотками веселья; молодой и сильный, а еще мужской. Элли от неожиданности дернулась, чудом не упав, распахнула глаза, оглянувшись так, что шея хрустнула, и незнакомец тут же проговорил: — Ну, ну, не бойся! Я тебе не враг!

Он сказал «исцеляться». Круглыми глазами Элли смотрела на человека, внезапно появившегося со стороны парка, куда и так редко заходили на прогулки. Черные джинсы и кеды, темно-красная рубашка по фигуре, с закатанными рукавами, и перекинутый через локоть темный пиджак. Этому парню было лет двадцать; едва на полголовы выше Элли, натуральный блондин с открытым, распахнутым до изнанки взглядом голубых глаз. Тот самый, чей взор она поймала в толпе. Он знал, кто она! Он понял это, но мало того, он еще и знал про исцеление! Подобравшаяся Элли спешно соображала, как себя вести, а потом вспомнила про собственный внешний вид — стало стыдно.

Парень протянул ей пиджак, тактично отведя глаза. Все еще настороженная и недоумевающая, она приняла вещь и надела, верно растолковав предложение; короткий подол платья был запачкан кровью и песком, но теперь она хотя бы могла более-менее адекватно слушать незнакомца. Тот улыбнулся.

— Я Рин, — представился он галантно, чуть поклонившись. — Такой же бессмертный, как ты, юная леди.

Элли с подозрением нахмурилась. У нее не было объективных причин не верить парню (Рин, это имя или сокращение?) на слово, но вместе с тем ее сбивали с толку определенные элементы. Например, пирсинг. Уши Рина, не скрытые короткой, хоть и торчащей во все стороны, светлой шевелюрой, были проколоты, две сережки в правом ухе и три — в левом. Правильно истолковав ее замешательство, Рин коснулся кончиками пальцев металлических колечек:

— Излечение не даст тебе умереть, но ты всегда можешь его замедлять или даже останавливать. Например, чтобы носить серьги. Главное — контроль над своим телом.

Элли косо взглянула на свои кисти. Они тоже были вывихнутыми, но их она вправила почти в самом начале, после того, как восстановила сердцебиение. Сознательно ли она выбирала участки, которые залечатся первыми? Может, потому что кисти сращивать легче, чем ноги? Сам факт того, что кто-то в курсе, накатил волной осознания, и Элли подскочила. Чужой пиджак на ней не пах ничем, как будто у его обладателя не было собственного аромата. Рин спокойно улыбался, и глаза его сияли. Его лицо было хорошо видно в тени листвы.

— Эльвира, — растерянно сказала девушка, чувствуя острую необходимость произнести хоть что-то. — Элли, для краткости. Ты... точно бессмертный?

— Показать? — безо всякого раздражения отозвался Рин. Повертел головой, ничего полезного не обнаружил и пожал плечами. — Ладно, как получится. — Он на всякий случай поднял рукав рубашки повыше, а затем шагнул к стволу клена и, размахнувшись, со всей силы, с какой никогда не стал бы бить по дереву человек здравомыслящий, ударил по коре кулаком. Раздался громкий щелчок, на стволе остался кровавый след; Рин, развернувшись к Элли, продемонстрировал ей, как содранная кожа быстро отрастала заново, закрывая кровоточащую плоть. — Теперь веришь?

Элли было уже никакими выходками не удивить. Видение собственной смерти — девчонка против автомобиля — еще не отпустило сознание, и все воспринималось оттеночно и пусто. Он тоже бессмертен?.. Элли взяла его ладонь в свою; явно не ожидавший этого Рин почему-то вздрогнул; если бы Элли подняла взгляд, она бы заметила, как потеплели его скулы, но она сосредоточенно разглядывала залечившийся участок кожи. Ни следа, как и у нее. Словно ничего не произошло.

По спине растекся холод. Не такой, какой замораживал при страхе, сопровождая воспоминания обо всех безуспешных попытках навредить своему проклятому телу, а совсем иной. Облегчение. Накрывшая с головой легкость, как будто Элли среди облаков воспарила; даже колени подогнулись, и девушка медленно опустилась на траву, выпуская руку Рина.

— Что? Тебе плохо? — Юноша обеспокоенно склонился над ней. — Силы после излечения должны быстро восстанавливаться, если ты...

— Нет, — перебила его Элли. Голос у нее дрожал, и девушка закрыла лицо ладонями, подавляя рвавшиеся из груди всхлипы. — Нет, все в порядке.

— Почему тогда ты плачешь? — Судя по звукам, Рин опустился на корточки. Неуловимое ощущение тепла почти коснулось ладоней Элли: должно быть, он хотел к ней притронуться, но не решился, отодвинул руку.

Элли раздвинула пальцы, затем вовсе опустила ладони. Не от чего было прятаться сейчас; ощущение безопасности волнами поднималось изнутри, впервые такое чистое и искреннее, словно до этого Элли никогда не чувствовала такой легкости. С момента, как отца не стало, точно, а до этого времена она вспоминала с трудом, боясь возвращаться к закованным в сердце чувствам. Но сегодня светило летнее солнце, и Элли была жива, и — она не одна такая. Сухие, но сиявшие глаза девушки встретились с внимательными голубыми.

— Я не знала, что есть еще такие, — проговорила она с трудом. Голос шелестел звонко и радостно, как тень птички в листьях. — Боялась, что только я...

Она смущенно замолкла, поняв, что чуть не ляпнула, но Рин кивнул.

— ...такой монстр, да? Хэй, не трясись так, я не обижен. Это ведь правда.

Он старался вести себя непринужденно и ласково, но Элли ощущала его волнение кожей, похожее на слабый электрический ток, точно Рин сам еще не мог поверить в случившееся, в свою удачу. Он так спокойно заговорил с ней о том, о чем она никак не могла признаться семье, и это неожиданное понимание со стороны ободрило Элли. Выдернуло ее из плена страшного сна, в котором она жила последние дни. А Рин был счастлив, что встретил ее, вот и все.

— Скажи, — девушка замялась, — ты сразу понял, что я не... не умерла?

— Если тебя беспокоит реакция людей, то они примут это за чудо. — Рин пожал плечами. — Чудесам они верят на удивление легко, хотя сами столь усердно отрицают их существование. — Он помолчал. Ветер принес запах воды и гудок со стороны моста. — Ты тоже в своем роде чудо, Элли. И не у каждого чуда нужно знать природу. Но когда ты будешь готова, я расскажу, кто ты такая и что будет дальше.

— «Когда»? — Элли свела брови. — Я уже хочу знать это!

— Правда? — его мягкая улыбка остудила пыл. Элли замерла, а Рин только покачал головой: — «Когда» — потому что рано или поздно придется. Я подожду, у меня много времени. Не торопи себя и не заставляй. Знаешь старую церковь на Прибрежной? Я буду ждать тебя там каждый день на закате. Приходи, когда будешь готова принять истину. Она, знаешь ли, непростая.

И, не сократив в итоге расстояние, он встал на ноги. Хмыкнул задорно и весело, как будто пытался напоследок поднять настроение, и его тень на траве была не темнее тени клена — такая же настоящая и нематериальная. Человек. Человек, на котором заживали любые раны.

— Постой! — окликнула его взволнованная Элли, когда Рин уже направился прочь; он оглянулся через плечо. — Пиджак...

— Оставь себе. — И парень отсалютовал ей двумя пальцами, а затем скрылся среди парковых деревьев, так ничего и не объяснив.

Элли обхватила себя руками, проводя пальцами по приятной ткани пиджака. Все-таки в чем Рин был прав? Она еще не готова? Но как ей понять, что ей необходимо узнать тяжелую правду, даже если это обойдется в непомерно высокую цену?..

*

Это не православная церковь, как ни странно, хотя в России ценилось православие. Высокие витражные окна запылились, но по-прежнему пропускали свет, фильтруя его разными цветами, и высокий потолок отдавал чем-то готическим в своем орнаменте. В разгар дня хорошо было видно грязь и запустение этого некогда прекрасного места; обитель веры превратилась в дряхлое напоминание о прошлом, все еще атмосферно-привлекательное, но не вызывающее чувств помимо сожаления.

Рин, мягко ступая, обошел ряды сидений и поднялся на возвышение. Когда здесь собирались люди, должно быть, их голоса наполняли зал аж до самой вершины, отдаваясь гулким эхом, и здесь же проводились службы. Отношение к религии было у Рина двояким: несмотря на то, что он своими глазами перевидал множество всего, он по-прежнему чтил единого Бога. Не относясь ни к какой школе духовного воспитания, сам по себе Рин обладал несокрушимой верой. Посторонним, конечно, ее не втирал, но про себя часто размышлял, когда его воспитание переросло в образ жизни.

Ни гроша в кармане, не осталось и пиджака. Что бы подстелить, когда спать будет? Рин не слишком придирался к условиям, он вообще был покладистым и ни на что не жаловался. Это вам не в окопах пытаться отдохнуть, когда в паре километров готовятся зажарить вас в шашлык. Тут совершенно спокойно, а потому спокойно было и Рину. Славные времена.

До заката оставалась уйма времени, и зачем он пришел сюда? Тем более, эта девушка, Элли, все равно не придет сегодня. Она радовалась, как ребенок, когда узнала, что существует еще Рин, но так и не поняла масштаба того, от чего теперь была отделена. «Такая красивая, — подумал Рин, садясь на первый ряд и подпирая подбородок локтем, — а не человек».

Он порядком переволновался, представляясь, как зеленый юнец, ни разу девчонку не видевший — и чего, собственно? Только из-за того, что в бренном мире, лишенном покоя, вдруг наткнулся на родственную сущность, подобное ему создание, такого же потерянного героя? А теперь сидел и ждал ее, как верный пес, и радовался бы, приди она; придет, конечно, но как скоро? Рин откинулся на спинку, игнорируя поднявшуюся пыль. Эх, она ведь совсем ничего не знает о своем новом мире, эта Элли. И, когда узнает, ей будет очень больно. Жаль, что от этого Рин ее не сможет оградить.

Его же когда-то не смогли.

*

Тяжелее признавать правду, чем пытаться от нее сбежать. Рин наверняка имел ввиду, что истина страшна, а Элли, и без того напуганная странностями своего тела, вряд ли была готова получать удар в лицо жестокими фактами. Почему Рин радовался, встретив ее, и не поморщился, ударив по дереву — подозрения не давали покоя, и Элли, и раньше обладавшая талантом накручивать себя по мелочам, места себе не находила. И все-таки не посещала старую церковь.

Прошел день, три, пять. Каждое утро, просыпаясь, Элли думала, что не сможет больше жить в неведении, но потом начиналась дневная рутина, и страхи отступали. Они с мамой и сестренкой ездили по магазинам, постоянно что-то подбирали. Мама, ставшая после ухода отца мастером на все руки, сама руководила ремонтом, и дочери носились по квартире, помогая ей то тут, то там. Они поклеили обои и проложили кабель Интернета. Даже на стену гостиной модульную картину повесили: белое полотно с бесформенными разводами краски. Элли она почему-то понравилась. Лидирующим цветом в палитре был ясный голубой, от которого она никак не могла отделаться.

Жизнь продолжалась. У Элли отрастали ногти, чему она была счастлива: значит, она и взрослеть будет. Заживают только раны! Элли даже забыла бы про зловещее клеймо на своем неубивающемся теле, если бы не совесть, мучившая ее каждый рассвет и с ярой силой — каждый закат. Интуитивно Элли понимала, что Рин и правда ждет ее там, под темными старыми сводами. Он никуда не уйдет, потому что нужен ей. И Элли нужна ему. Только зачем и почему? Стоит ли это тоже спросить, когда... если она к нему придет?

Мама, видимо, списывала все на стресс. Не каждый день они переезжали, и Элли, готовившейся к пусть и временному, но расставанию с семьей, было заведомо нелегко. Днем она оживлялась, порхала канарейкой, а к вечеру потухала и не смотрела матери в глаза. Волновалась девочка, да что поделаешь; однажды ей придется жить самостоятельно, и мама готова была поддерживать ее, даже если будет безумно скучать.

А вот младшая, Анюта, опытом не обладала, и расстроенный вид сестры не могла понять. Из невинного желания подбодрить Элли она таскалась за ней хвостиком, шумела в ее присутствии и по-всякому старалась отвлечь. Понимая это, Элли улыбалась: приятно было видеть старания сестренки, хоть и напрасные. Как-то она отреагирует, когда узнает, что любимая старшая сестра — неубиваемое чудовище? Даже если Элли будет расти и взрослеть, она уже не похожа на остальных. По самой сути отличалась.

«Я не человек», — думала Элли, поворачиваясь лицом к закату, расстилавшемуся над домами. Он заливал кухню багряно-оранжевым сиянием, и все казалось контрастным, от красных до синих оттенков. Очертания предметов ложились чернилами, освещенные стороны выделялись маркерами, на каждом — своя печать уходившего вместе с сегодняшним днем солнца. Элли протянула бледную руку, подставляя свечению, но оно словно обогнуло ее. Девушка внешне такая же, как все, но в подобных мелочах не чувствовавшая себя живой. Она умерла уже дважды. И оба этих раза восстала.

Может быть, она и вправду чудо? Но чудеса не заливаются кровью и не выворачивают кости до переломного угла. Ей следовало бы знать свое место, а не тешить себя иллюзиями.

Да, знание истины могло бы навредить, уничтожить ее изнутри, но разве постоянное метание и смятение лучше, чем сломанность? Сил почти не оставалось. Элли положила подбородок на кисти и смотрела, как за крышами домов, видимых из окна кухни, гаснет пылающее светило, оставляя после себя только пламенные рыжие потоки по всему небу. Шлейф. Если сравнивать людей по оставляемым следам, то за Элли тянулись только ручьи крови — той, что течет и течет, но никак не может закончиться. И где здесь чудо?

Прибежала Аня. Она держала на руках раскраску; на удивление сложную, с диковинными узорами. Девочка вывалила перед с сестрой цветные карандаши и взглянула внимательными карими глазами — такими же, как у отца.

— Давай порисуем! — предложила Анюта, и невозможно было отказаться, видя сверкание на ее личике, предвкушение и просто удовольствие от нахождения рядом со старшей. Элли улыбнулась, мигом вызывая у малышки восторг.

— Давай. Чайник только поставлю.

Пока она отходила, Анютка успела разложить раскраску на кухонном столе, усевшись спиной к небу, и взялась за первые карандаши, нетерпеливо ерзая на месте, но дожидаясь старшую. Элли, присоединившись, красила нарочито медленно, но аккуратно, и любовалась на то, с каким усердием рядом возилась Анюта. Десять лет, но усидчивая, любившая рисовать больше, чем играть в куклы. Младшую сестренку Элли бесконечно любила, но вместе с тем испытывала и обжигающий холодом стыд. Имеет ли она право находиться рядом сейчас, когда ничего не ясно? И сможет ли оставаться при ней в дальнейшем?

Догоравшее небо отбрасывало на светлые обои кухни тени двоих сестер, и если одна старательно черкала карандашами, то вторая больше смотрела на первую — смотрела с нежностью и вместе с тем незыблемой, горестной болью. Как будто знала, что осталось немного. Как будто уже поняла тайну, которую еще не озвучил Рин, и нуждалась лишь в подтверждении, чтобы позволить скорби охватить себя с головой.

«Я во что бы то ни стало буду защищать тебя, Ань, — беззвучно обратилась Элли к сестренке. — Ценой всего».

— Я налью! — вспомнила о чайнике Анюта, подскакивая и топая по ламинату. Элли тоже поднялась поспешно, вспомнив, что сестренка маловата такой объем кипятка поднимать — чайник был наполнен до предела.

— Подожди, я...

Анюта потянула за ручку, и уже в следующую секунду Элли поняла, что не удержит. Перехватывая в мгновение из рук сестры чайник, она постаралась развернуться, прикрывая ее; из открывшейся крышки хлестнул кипяток, поднялся столбом пар; сестричка вскрикнула, а с ней и Элли — обжигающая вода, падая ровным слоем на кожу, прожгла до основания, и новая боль, еще не знакомая, прошлась по нервам. Элли быстро поставила чайник обратно, не поворачиваясь к сестре, не давая ей шанса заметить, сунула руки под ледяную струю из-под крана, обернулась, стараясь говорить как ни в чем не бывало:

— Не ошпарилась?

Анютка помотала головой, круглыми глазами наблюдая, как Элли взялась за полотенце:

— А ты?

— Ничего, видишь? — Элли с улыбкой показала ей руки, еще минуту назад почти сварившиеся, и они были чисты и нетронуты. Регенерация сработала очень быстро. Почти так же, как Элли успела заслонить сестренку. Не слушая собственный голос, она продолжала говорить с той же приклеенной улыбкой: — Главное быстро подставить под холодную воду. На меня и не попало ничего, повезло, да? Чудеса да и только...

И на этой фразе она занулась. Хотя успокоенная Анютка только с энтузиазмом покивала, Элли было уже не до нравоучений. Она думала о другом. О том, что тогда откинула мальчишку, а теперь загородила сестру. Непроизвольно и поддаваясь порыву. Потому что на уровне подсознания уже смирилась с тем, что ей не причинить вреда; Элли — идеальный живой щит, не так ли?

«Что же я такое? — Девушка без сил опустилась на стул, и глаза ее казались стеклянными. — Что я творю?»

Ей нужно было понять это полностью. Так, как она боялась понимать. Иначе детальки никогда не сложатся в полноценный паззл.

Уже завтра она пойдет к Рину.