Чумной год (джен)

— Сир Огрим, приглядите за этим… м-м… сорванцом.

Архидьякон Лурьен, скривив губы, сдвигает безглазую маску на самую макушку — лишь на пирах после праздничной мессы он позволяет себе открыть лицо прилюдно, и лицо у него некрасивое, совсем не такое, как у знатных господ, — сухое и постное, с носом, похожим на остриё шпиля; на пирах молодой архидьякон молчит — лишь сидит по левую руку короля, запивая халву белым вином, и Огрим решительно не понимает, какое ему с этого веселье.

Впрочем, веселье Лурьен не любит вовсе.

— Сир Огрим, сие дитя шалит, и на него пролили пиво. Отведите его в сад или к прислуге.

Вессель шмыгает носом, обнимает колено Огрима и, спрятавшись, по-звериному зыркает на архидьякона исподлобья, — глазастый, маленький, как жук, в кружевной с чёрным рубахе; дитя уже шесть лет бегает по Белому дворцу и королевским садам, и никому даже в голову не приходит, что оно здесь чужое.

— Что, подрался с кем-то?

— Не-а.

— Обидели?

— Не-а.

— Перед отцом провинился?

— Не-е-а, — бубнит Вессель, прилепившись к колену крепче пиявки.

Лурьен морщит нос, прячет пальцы в бесформенные рукава и уходит в трапезную залу, а рыцарь Огрим, весёлый и пьяный после пира: Бледный Король тоже не больно-то смешлив, но гостеприимен, и его стол никогда не бывает пуст, — хохочет, отцепляет мальчишку от себя и, сграбастав за шиворот, взваливает на плечо. От Огрима, как всегда, за милю несёт солодом, потом и лошадьми, и Вессель ойкает, но тут же оживляется, ёрзает и ловко хватается за кожаный наплечник.

— Хочешь, отведу тебя на конюшню? Я привёз из-за перевала молодого коня для Его Бледности, он весь седой, как твоя голова, и глаза у него похожи на звёзды.

— Хочу.

— О! А не хочешь потом попробовать на пиру медовуху из Улья?

— Не хочу. Там чужие слуги. — Вессель не болтлив, как дети его возраста: всё больше смотрит, напуская на себя тупое выражение и сунув палец в рот, когда заезжая знать позволяет себе грязные слова, — и порой рыцарю Огриму кажется, что глаза у Весселя совсем пустые, но случается это ненадолго — и вот Вессель, легко вздрогнув, уже поворачивает голову или шугается вспорхнувшего вороха светляков. — Они говорят, что король не мой отец.

— Кто из них? Покажи!

— Они, — угрюмо повторяет Вессель. — Почему так?

Пожалуй, жителям Улья, которых Огрим, и сам-то болтливый, всегда недолюбливал за их пряные остроты, не будет излишне поучиться манерам.

— Чужой язык всегда можно подкоротить, а ты вырастешь и станешь рыцарем.

— Правда?

— Истинная.

— И лошадь у меня будет?

— Ага-а, — говорит Огрим: грязно-белый конь, некрупный и жилистый, исходит на ржание, мотая гривой, и вздувает вены на крепкой шее. — Кейли! Что за балаган тут творится?

— Да это чудовище, сир Огрим! — чуть ли не плачет дородный конюх, повисая на узде и волочась сапогами по сену. — Вы ушли, а он взбесился, что тремова матка!

— И только? Ну-ка, дай сюда!

Конь слюняво храпит, скалится; Огрим сажает Весселя на скамью, отпихивает конюха, вцепляется в гриву, гикает и умудряется даже взлететь на спину — и конь притихает, на несколько мгновений перестав топтаться, но тут же ловко валится, — еле-еле удаётся соскочить с него, шлёпнувшись через бок.

— Тьфу! А говорили, ласковым будет. Совсем необъезженный, — сердито плюёт Огрим, затягивая на его шее узду, и отпрыгивает — вовремя, потому что конь рвётся так резко, что хрустят путы на передних ногах. — Надо бы усмирить.

— Кто его будет усмирять-то, сир? Вы или леди Дрийя?

— Дрийя? Да она ж пустит его на ремни! Будто ты не знаешь, как леди обращается с лошадьми.

— Это разве её конь, Огрим? Не её, не твой. Мой.

Огрим вздрагивает, трезвеет, поспешно отвешивает поклон и хватает узду покрепче: Бледный Король невысок и щупл, и пальцы у него — нежные, чуть ли не белее кружев на рубашках и вороте, но Огрим, лишь год как заступивший на службу и прежде видевший короля лишь в виде резных идолов, до сих пор перед ним робеет.

— Ох, Ваша Бледность! Право, мараться-то…

Король молча обходит Огрима и, протянув руки, высвобождает коня из ременной петли, — а тот тут же подставляет шею под его пальцы в серебряных перстнях.

— Хороший ты для меня привёз подарок, мой верный рыцарь.

Вессель смотрит на отца, ковыряясь в щербине молочного зуба.