Заря Валинора (джен)

в которой описывается сцена, навеянная «Хоббитом», автор желает стать хотя бы наполовину такой же классной, как её персонажи, а переводчик сомневается, в каком грамматическом роде писать название главы

В Тирионе был самый обычный день. Солнце лениво двигалось по ярко-голубому небу своим привычным путём, нисколько не пугаясь маленьких облачков цвета взбитых сливок, разбросанных вдоль горизонта; лёгкий ветерок играл листьями деревьев, заставляя их тихо шептаться, а море возле города казалось волнистым сине-зелёным шёлком, расшитым сверкающей серебряной нитью. Единственным не самым обычным событием — можно даже сказать, совершенно необычным событием — было то, что Феанор только что послал своего младшего сына передать Галадриэли приглашение зайти к нему в мастерскую.

А на приличном расстоянии к северу от Тириона полз на юг дракон. Это было величественное чудище, красное с золотом, покрытое чешуёй алмазной твёрдости, сверкавшей на солнце. Крыльев у него не было, но это ничуть не мешало ему оставаться весьма устрашающим. Смерть и разорение следовали за ним по пятам; где он протаскивал свою тушу, там оставался след из пожухлой травы, убитой прикосновением его зловонного брюха. Медленно, но без остановок он двигался на юг, к сердцу Валинора, к жилищам эльфов.

И появилась с юга маленькая фигурка, всадник, скачущий прямо к дракону. Герой? Что ж, змей уже видал героев, и убивал их, бывало. Этот герой, должно быть, храбр, но одна лишь храбрость — плохая защита против дракона. Чтобы убить дракона, вам понадобится не только мужество, но и сила, и ум, и железная воля, а ещё — немалое везение; а у этого героя, похоже, ничего подобного не было — только конь, да меч, да новенькая сияющая броня, и ничто из этого не могло серьёзно помочь против столь могучего врага.

Возможно, герой и сам это понял, потому что остановился достаточно далеко, чтобы дракон не смог поджарить его заживо. Он спешился и что-то сказал коню, который остался стоять на месте. А герой снова двинулся к дракону, на это раз пешим ходом; он подходил ближе и ближе, и наконец дракон открыл пасть и выдохнул раскалённую добела струю огня, которая полностью охватила героя и должна была превратить его в маленькую кучку пепла, и обугленных костей, и расплавленного металла.

Вот только ничего подобного не случилось. Он по-прежнему стоял, и его броня местами закоптилась, но была цела.

— Кто ты? — спросил дракон.

Герой набрал в грудь воздуха:

— Я — укротительница пламени.

* * *

Галадриэль открыла дверь в мастерскую Феанора. Та оказалась неожиданно просторной и светлой. Можно было бы ожидать, что рабочее место кузнеца будет тёмным, закопчённым, похожим на подвал и освещённым ревущим огнём, но это помещение совершенно не отвечало подобным ожиданиям. Оно было большим, с высоким потолком, идеальных пропорций, и вообще скорее походило на студию художника. Вдоль одной из стен шли арочные окна, свет из которых падал на стоящие перед ними верстаки; там в аккуратном порядке стояли банки со странными сверкающими субстанциями, лежали стопки пергаментов, деформированные куски различных металлов, самоцветные камни всех цветов радуги и даже совсем диковинного вида, какие, верно, нигде больше не встретишь. Было, конечно, и кузнечное оборудование: в углу комнаты, за столом, заваленным заготовками для мечей и доспехов, мелькнула наковальня. А в центре комнаты, рядом с тем, что, по-видимому, являлось величайшей в мире коллекцией палантиров, стол сам Феанор. Он был в шлеме.

— Привет, Артанис, — сказал он. — Заходи, только не зацепи дракона. Турко как-то споткнулся о него, и мне пришлось собирать его заново.

Галадриэль глянула вниз. На полу, у самой двери, стоял миниатюрный дракон. Его золотая чешуя была полупрозрачной, и скозь неё можно было разглядеть скелет.

— Хорош, правда? — сказал Феанор. — Я попросил Нерданель помочь с его внешним видом… Нет, не надо близко!..

Предупреждение успело вовремя. Галадриэль смогла отскочить, и её юбка не превратилась в пепел. Но ещё бы чуть-чуть, и…

— Это так ты встречаешь гостей? — сказала она холодно.

— Я очень рассердился на Турко, когда он его разбил, — объяснил Феанор, — и решил встроить защитный механизм. Но он оказался полезным ещё и для тестирования разных металлов на устойчивость к драконьему огню, а в будущем может сгодиться против воров…

— В Валиноре нет воров, — сказала Галадриэль, причём даже не добавила «кроме тебя», что можно считать замечательным примером самоконтроля.

— Скажи это моему отцу, — предложил Феанор. — Но хватит о моих маленьких экспериментах. Тебе, наверное, интересно, зачем я тебя сюда пригласил?

— Да, — подтвердила Галадриэль. — А ещё интересно, зачем ты напялил шлем.

— Мы ведём войну, — заявил Феанор.

— Это не объяснение, — сказала Галадриэль. — Даже ты не настолько параноидален, чтобы ожидать атаку здесь и сейчас.

— Ну, откровенно говоря, если ты не понимаешь, зачем я его надел, то я могу его спокойно снять, — сказал Феанор.

Галадриэль нахмурилась, а потом сказала:

— Ты пытаешься спрятать свою душу от моего взора?

— Да, — кивнул Феанор. — И как, работает?

— Нет, — ответила Галадриэль.

— А ты говоришь так, потому что он не работает, или потому что он работает, и ты хочешь, чтобы я его снял?

* * *

— Я та, чьи мёртвые создания обретали жизнь и чьи живые создания несли смерть. Я та, что оставалась во тьме и никогда не покорялась мраку. Я называюсь мудрой.

— Симпатичные имена, — сказал дракон, — но сегодня ты доказала, что последнее из них ложно. Ты не сможешь выстоять против меня. И тем не менее, ты продемонстрировала великое мужество, выйдя мне навстречу, и я уважаю тебя за это. Если ты сдашься, я позволю тебе остаться в живых.

— Твои слова не повлияют на меня сильнее, чем твой огонь, дракон. Я докажу свою стойкость, я, кого назвали предательницей.

— Какие очаровательные загадки! — восхитился дракон.

* * *

— Да как угодно, оставайся в своём шлеме, если хочешь, — сказала Галадриэль, — но, может, всё-таки продолжим? Ты собирался сказать, зачем пригласил меня сюда.

— Ах да. Я хотел обсудить твой план.

— И почему ты решил, что я готова тебе о нём рассказать?

— В этом нет необходимости. Я уже всё о нём знаю.

Глаза Галадриэли расширились:

— Ты лжёшь. Это невозможно.

— Право же, Артанис, тебе должно быть известно: если ты смотришь, тебя могут увидеть.

Галадриэль перевела взгляд с Феанора на стол, заставленный палантирами. Потом зашипела, и из-за этого тихого звука на лице Феанора к выражению спокойного превосходства добавилась почти незаметная нотка опасения.

— Ты! — сказала она. — Ты подсматривал в моё зеркало!

— Не делай вид, что сама не занималась тем же самым.

— Я использовала его, чтобы шпионить за Моринготто!

— Так и я пытался за ним подглядеть, вот мы и пересеклись, только я это заметил, а ты — нет. Нам очень нужна какая-то система для защиты секретов. Вот этот шлем — её прототип, и было бы очень полезно, если бы ты сказала мне, работает ли он…

— Он не работает.

— Докажи, — потребовал Феанор. — О чём я сейчас думаю?

— Что надо бы сконструировать защиту разума, которая не будет закрывать мои волосы, — скривилась Галадриэль.

— Поразительно, — сказал Феанор. — Подумать только, что бы я мог сделать с такими способностями…

— Ты умудрился натворить достаточно дел и без них. И вообще, ты меня позвал только лишь для того, чтобы продемонстрировать неуважение к моим секретам — или была причина посерьёзнее? Знаешь, кое-кто из нас занят тем, что пытается разрушить хитрости Врага, вместо того чтобы шпионить за союзниками.

* * *

— Я покидала и была покинута. Я королева проклятых, подарившая медную корону тому, кто отказался от короны. Я дочь лиса, невеста огня, мать скорби. Я та, что имела больше любой другой, и всё потеряла.

* * *

— Так вот, насчёт твоего плана, — начал Феанор.

— Ты имеешь что-то против него?

— Нет, нет, это хороший план. Я должен был сам до него додуматься.

— Разумеется, это хороший план, — сказала Галадриэль холодно, — но поскольку он не заканчивается тем, что ты убиваешь Моринготто, я полагала, что ты его не одобришь.

— Я не возражаю отложить бой до тех пор, пока не доведу меч до совершенства, особенно если учесть, что убийство Моринготто означает конец света, а тогда мне придётся разбить сильмариллы, — сказал Феанор. По его тону было понятно, что конец света он считает мелкой неприятностью, а вот разрушение его любимых самоцветов будет настоящей катастрофой. — Так вот, насчёт твоего плана. Как ты собиралась…

— Я думала попросить Тельперинквара.

— На твоём месте я бы поговорил с моей матерью, — сказал Феанор.

Галадриэль внимательно на него посмотрела, а затем проговорила:

— На моём месте… То есть если бы ты был мной… Ты поговорил бы с моей матерью…

— Хорошо, — сказал Феанор. — Если бы я был тобой, я бы поговорил с первой женой моего деда по отцовской линии, и перестань притворяться, будто не понимаешь, что другие имеют в виду, тем более что можешь заглянуть к ним в мысли. Так что ты об этом скажешь?

— Должна признать, что это хорошая мысль. Я должна была сама до неё додуматься.

— Так ты это сделаешь?

— Да, — кивнула Галадриэль. — А ты прекратишь это думать?

— Но мы действительно похожи, Артанис, — сказал Феанор, — больше, чем ты готова признать.

— Но меньше, чем ты думаешь, — заметила Галадриэль.

— Хорошо, — сказал Феанор с озорной ухмылкой.

— Да прекрати наконец! Ты хоть капельку представляешь, как мне надоело слышать, что думают о моих волосах!

Дверь в мастерскую Феанора с грохотом распахнулась. Здоровенный эльф шагнул в помещение и резким пинком отшвырнул миниатюрного дракона, прежде чем тот успел подпалить его внушительную медную бороду.

— Что ты сделал с моей дочерью, братоубийца?! — рявкнул он.

— Махтан? — удивилась Галадриэль. — Что-нибудь случилось с Нерданелью?

— Его спроси, — буркнул Махтан, яростно глянув на Феанора. — Он послал её забрать на испытания нашу экспериментальную противодраконовую броню, но она до сих пор её не вернула…

— Я её не посылал, — сказал Феанор. — Это полностью была её идея. Я говорил ей, что для проверки в боевых условиях ещё слишком рано…

— ТЫ ПОЗВОЛИЛ МОЕЙ ДОЧЕРИ ПОЙТИ СРАЖАТЬСЯ С ДРАКОНОМ?!

— Махтан, — сказал Феанор терпеливо (что вообще-то было ему совершенно несвойственно), — если ты думаешь, что я когда-либо мог диктовать твоей дочери, что ей делать и что не делать, то ты слишком глуп, чтобы называться её отцом.

* * *

— Нет такой беды, что разбила бы мне сердце. Нет таких чар, что обманули бы мой взор. Нет такого огня, что расплавил бы мою решимость. Я стойкая. И я не склонюсь пред твоей волей, дракон, — ты склонишься пред моей.