Перекрестки миров и тридцать три тысячи жизней (гет)

Песнь Песней

…Вблизи Дейла раскинулся целый палаточный городок. Плескались на легком ветерке разноцветные стяги, небо над долиной было чистое, голубое, солнце светило ярко — июль был в самом разгаре. В полуразрушенных одичалых городских садах, до которых у людей еще не дошли руки, дозревала по верхам черная от сладости, оставленная на милость птахам вишня, и над Дейлом и днем, и ночью плыл ее густой, сочный, уже немного винный аромат.

Бард — в рубахе с разверстым воротом и старых охотничьих сапогах, совсем не похожий на градоправителя — трудился вместе с бригадой эреборских каменотесов, то и дело утирая со лба льющий градом пот и поднимая бронзовое от загара лицо к солнечному небу, улыбался счастливо, а у глаз лучились морщинки — не хмурые и скорбные, а веселые и хитрые. Над головой, помахивая длинными хвостами, вольно парили разукрашенные воздушные змеи. Как гигантские птицы или морские гады, иные — похожие на солнце или луну, но ни один — на дракона...

Торин уже битый час не отходил от озерника — втолковывал ему про укрепление города и строительство крепостной стены. Тот кивал, соглашался со всеми его измыслами, выспрашивал подробности, потому, что в таком деле не найти лучшего советчика, чем гном. Да только Торин подозревал, что сегодня и у человеческого правителя не лежит душа к серьезным разговорам — слишком уж чудесным выдался день, слишком ласковым и расслабляющим было его тепло.

К ним, улыбаясь, подошла Эмин. Молча передала Барду большой расписной кувшин, который принесла на плече, как носили тут тяжелые хрупкие вещи местные женщины. Мужчин окутал теплый сладкий запах бодрящего напитка, который здесь варили прямо под открытым небом из меда, мяты и ягод шиповника, чуть приправляя звездочками гвоздики. Бард перехватил тяжелую ношу и тут же с шипением опустил на землю.

— Горячий! — совсем как ребенок пожаловался он и широко улыбнулся. — Леди Эмин, а можно просто воды из колодца?

— Хочешь потерять силы? — возмутилась девушка. — В такую жару да при такой тяжелой работе пить холодную сырую воду! Ноги не понесут.

А тот все смотрел на нее с таким просительным полудетским выражением на лице и немного озорным блеском в глазах, что Торин начал потихоньку беситься.

Зря, ох, зря снова взял ее с собой в Дейл! А ведь не хотел. Со дня их свадьбы был полон решимости исполнить задуманное и держать ее подальше ото всех, по его мнению, подозрительных. Список этот, конечно, возглавлял остроухий, но и человеческий лидер был там не на последнем месте. Но Эмин, просидевшая в Горе безвылазно два месяца и казавшаяся такой покладистой, ластилась к нему, как хитрое дитя, заглядывала в глаза невинным золотистым взором, в глубине которого плясали коварные огоньки и в конце концов добилась своего. Торин бесславно сдался. Заставил только убрать волосы — ведь гномьих причесок она не носила...

Эмин обняла ладошками кувшин с питьем, замерла на мгновение и улыбнулась Барду.

— Все же лучше, чем просто вода, — сказала она, сделав приглашающий жест рукой. Озерник заглянул внутрь и поменялся в лице. Потом для верности тыкнул туда пальцем. Торин пренебрежительно хмыкнул. На золотистой поверхности напитка плавали стеклышки льда.

— Первый раз видишь, как она колдует? — насмешливо поинтересовался он у Барда. — Однако, ты удачливей, чем я. Мне приходится не только наблюдать это ежедневно, но иной раз становиться жертвой ее деяний.

Он проводил взглядом жену — она уже убежала к другим женщинам, которые готовили еду на открытых очагах и присматривали за ребятишками, что носились всюду стайками, как воробьи, чтобы те не лезли куда не следует и не мешали мужчинам работать. Так уж вышло — Дейл и строился, и одновременно уже жил почти совсем обыкновенной жизнью...

Торин думал о том, что очень просчитался, когда счел, что его терзаниям пришел конец. Не мог не мучиться ревностью едва ли не ежеминутно, прятал это в себе, стараясь не слишком тиранить жену, потому, что не виновата была, что притягивает взгляды... Была хороша, но, став женщиной, расцвела невероятно, словно бутон прорвал оболочку и распустился огромным, одуряюще ароматным золотым цветком. Стала гибкой как ракитник, растеряла, наконец, болезненную худобу, что нажила во время Путешествия. Даже в смехе ее появилось что-то новое, дерзкое... И хотя всем существом принадлежала только ему, он не хотел позволять другим даже глядеть на нее.

Сейчас, закончив дела, Эмин помогала детям запускать огромного воздушного змея — длиннокрылого белоголового орла. Бегала по мощеной камнем улочке, сопровождаемая ватагой ребятни, и весело смеялась. Две длинные косы, туго переплетенные разноцветными кожаными шнурками, били по спине, тонкое платье порхало на ветру, глаза сверкали.

Торин скосил глаза на Барда. Тому было не до него... Смотрел на его жену не таясь, будто завороженный, сложив руки козырьком от солнца, улыбался и открыто любовался ею. Торин тут же разъярился. Никто не смеет так смотреть на Эмин! Он одарил озерника таким взглядом, от которого хоббит Бильбо Бэггинс лишился бы аппетита на целый день, и, потеряв терпение, решительно двинулся в ее сторону. Довольно этих прогулок! Больше она и носа не покажет из Горы. Когда Эмин среди гномов, ему не о чем беспокоиться, но люди абсолютно невежественны и лишены в некоторых вопросах стыда. Потому, что любой гном и помыслить бы не мог, чтобы вот так бессовестно глазеть на чужую женщину.

Мимо Торина вдруг пропорхнул воздушный змей, подхваченный ветром, пролетел так низко, что задел его по волосам. И почти сразу же под голубым жарким небом разнесся обиженный детский плач.

Малыш лет трех в льняной рубашонке ниже колен и мягких кожаных сапожках, с головой, похожей на опушившийся одуванчик, тер кулачками заплаканные глаза. На чумазых коленках быстро выступала кровь.

Эмин подлетела, спокойная, без тени испуга на лице, подхватила ребенка, унесла с дороги, погладила светлую макушку...

— Больно? — участливо спросила она, вытирая его слезы рукавом своего платья.

— Змея жалко... — в ответ протянул малыш, провожая взглядом полыхнувший в птичьей вышине длинный хвост.

— Вот это я понимаю — настоящий мужчина! — проворковала Эмин, угощая его спелой вишней из большой плетеной корзинки. — А змей твой полетит за море, в Валинор. Ты же не станешь о нем жалеть? Вдруг там не умеют клеить таких прекрасных змеев...

— Покажи чудо! — вдруг приказал малыш, вмиг перестав реветь, и Торину подумалось, что дети ходят за ней хвостиком всякий раз, когда она приходит в Дейл. Равно как хоббиты — за Гэндальфом, устраивающим фейерверки.

— Ну, для начала... — Эмин накрыла ладонями ранки на коленях ребенка, и, когда убрала руки, от тех не осталось и следа. Дети сгрудились вокруг нее, обступили плотным кольцом.

Она помедлила, сняла с шеи тонкий голубой платок с кисточками по краям, которым покрывала голову, когда находилась рядом с работающими каменщиками, чтобы скальная пыль не набилась в ее густые волосы. Подумала и вынула из волос маленькую, усыпанную камешками заколку да выпутала из косы плетеный кожаный шнурок. Поколдовала, повела ладонями, и перед возбужденно гомонящими от восторга детьми предстал новый воздушный змей, готовый к полету, — голубая, как небо, бабочка с позолотой и цветными сверкающими пятнышками на крыльях.

И вот уже парит новый змей над узкими каменными улочками поднявшегося из руин Дейла под восторженные вопли радостной ребятни...

Торин остановился, как вкопанный, забыв обо всем, не видел уже ни Барда, ни местных женщин, оставивших свои дела и с улыбками наблюдающих за происходящим... Видел только Эмин, ее одну. Подошел совсем близко, вплотную, заглянул в смеющиеся янтарные глаза.

— Малышей, значит, угощаешь? — кивнул он на корзинку с ягодами. — А я как же? Где моя вишня? Отдавай... — и притянув к себе, поцеловал, жарко, крепко и совсем не таясь, прямо на глазах у всей улицы, так, что местные кумушки рты пораскрывали.

Бард усмехнулся и, покачав головой, вернулся к своей работе.

— Как ты с ними... — проговорил Торин тихо и восхищенно, не выпуская жену из рук. — Дети от тебя не отходят. Вынесу ли счастье, когда подаришь мне сына?..