Право на поражение (гет)

Уснула я под утро, измученная болью и ожиданием. Мне всё казалось, что Том вернётся, чтобы продолжить копаться в моих воспоминаниях. Я боялась этого, но в то же время хотела снова его увидеть, заглянуть в любимые упрямые глаза и убедиться, что я всё ещё ему нужна.

Я его полюбила, хоть и понимала, что он не тот человек, к которому стоит привязываться, что его нельзя любить, ведь для него мои чувства просто звук. Пустота. Он забрал у меня моих друзей и мою жизнь, дав взамен лишь своё доверие, которое я так неосторожно предала. И видят боги, я об этом жалела и ненавидела себя за слабость, за доверчивость, которые перечеркнули между нами всё, что было и что могло бы быть.

Мне снова снился Гарри. Он смотрел на меня своими невыносимо-зелёными глазами долго-долго, а затем протянул руку и закрыл мне веки, как покойнице. Я хотела сказать ему, что жива, что меня ещё рано хоронить, но не смогла произнести ни слова. Что-то навалилось сверху, давя на грудь и мешая дышать. Что-то живое, горячее, вечное и неотвратимое, как возмездие за всё то зло, которое я причинила людям.

Вздрогнув, я проснулась и увидела Живоглота. Уютно растянувшись на мне, он щекотал шерстью шею. Кот был тяжёлым и горячим, как печка. Осторожно переложив полукниззла рядом на одеяло, я медленно села, цепляясь за спинку кровати. Живоглот сердито посмотрел на меня, а затем свернулся клубком и снова уснул. Мне бы так.

Ужасно кружилась голова, и было жарко. Пробежка под дождём дала о себе знать так не вовремя. По-хорошему нужно выпить перечное зелье, да где же его взять? Сделав усилие, я поднялась и медленно пошла к двери. Надо найти Лестрейнджа или на худой конец хозяина кофейни. Он ведь тоже волшебник и сможет помочь. О Риддле сейчас думать хотелось меньше всего. Я сомневалась, что после всего Том станет отпаивать меня лекарством, чтобы сберечь мою дурную голову.

Дойдя до лестницы, я ухватилась за перила и стала медленно спускаться. Казалось, что моё тело сделано из желе и ваты, что я вот-вот споткнусь и скачусь вниз, переломав все кости. Вздохнув, села на ступеньку, чтобы немного перевести дух и собраться с силами. Внизу вкусно пахло свежезаваренным кофе и выпечкой. Я зажмурилась, вдыхая запахи уюта и дома, позволив себе помечтать, — всего на мгновенье! — что всё ещё будет хорошо, что я сейчас спущусь вниз и увижу Тома, такого привычного и родного, сидящего за угловым столиком и лениво просматривающего новости в «Пророке». Что он посмотрит на меня, улыбнётся, чуть снисходительно, тепло, и кивком пригласит присоединиться.

Кажется, я снова уснула, но в этот раз меня разбудил не Живоглот, а Лестрейндж. Настойчиво тормошил за плечо и всё повторял:

— Эй, золотце, здесь нельзя спать. Слышишь?

Затем вдруг прижался губами к моему лбу, а затем отстранился и выругался.

— Да у тебя жар, Гермиона! Так дело не пойдёт. А ну-ка давай, хватай дядю Рабастана за шею — он отнесёт тебя в кроватку и даст лекарство, а то ещё помрёшь, не дай Мерлин. Кто тогда будет мозги Риддлу вправлять? Ещё одного Тёмного лорда я не переживу, поверь.

Он подхватил меня на руки и куда-то понёс, болтая о всякой чепухе. Гораздо позже, вспоминая об этом, я поняла, что тогда он боялся за меня, боялся, что не справится и потеряет ещё одного дорогого человека. Сейчас же мне больше всего на свете хотелось, чтобы он заткнулся хотя бы на мгновенье и дал мне чуть-чуть поспать.

Внезапно Лестрейндж остановился, будто натолкнулся на стену. Я ощутила, как Рабастан сильнее прижал меня к себе, словно хотел защитить, но понимал, что, если дело дойдёт до драки, он проиграет.

— Не трогай её. Не сейчас, — сказал Лестрейндж.

— И не думал, — услышала я голос Риддла, а затем он добавил вполголоса: — От неё столько неприятностей.

Том всё же пропустил Рабастана, и тот занёс меня в комнату, положил на кровать и заставил выпить горькое лекарство, после чего я забылась тяжёлым душным сном без сновидений.

…а утром на прикроватной тумбочке я увидела букет гиацинтов.

* * *

Риддл пришёл ко мне сам, спустя три дня, когда я поправилась настолько, что больше не нуждалась в сиделке, чью роль всё это время выполнял Рабастан.

Том куда-то отлучался, а вернувшись, принёс с собой запахи дыма, летучего пороха и чернил. Он сел в столь полюбившееся ему кресло возле окна, я же осталась лежать в кровати. Живоглот недовольно заворчал, а затем спрыгнул на пол и спрятался под кроватью. Если присутствие Лестрейнджа коту просто не нравилось, то Риддла он терпеть не мог.

— Тебе уже лучше.

Я кивнула и сказала:

— Тебе тоже.

Отчуждение, появившееся между нами, никуда не делось. Более того, за эти дни оно превратилось в каменную стену столь высокую и непреодолимую, что мне становилось по-настоящему страшно. Наши с Риддлом отношения были похожи на танец над пропастью. Он не позволял мне упасть, не разрешал смотреть вниз, уверял, что страха нет, а взамен требовал быть послушной и верить ему. Верить в него.

Я верила и продолжала танцевать, раз за разом ставя Тома превыше всего. Смешно, но стоило мне перестать видеть в нём чудовище и разглядеть человека, как я лишилась права на ошибку. Права на поражение.

Ведь любой мой выбор, правильный или нет, мог стоить кому-то жизни.

— Мне нужны твои воспоминания.

— А мне — моя волшебная палочка, Том.

Риддл поморщился. То ли потому что услышал своё имя, то ли потому что напомнила ему, что он лишил меня возможности колдовать.

— Я верну её тебе, но не раньше, чем буду уверен, что ты никому не навредишь. Согласна?

— Разве у меня есть выбор? — в свою очередь спросила я.

Том нахмурился, но ничего не сказал. Достав волшебную палочку, он взмахнул ею, врываясь в моё сознание раскалённой иглой и принося с собой боль.

* * *

— Хотите, я расскажу вам сказку, мисс Грейнджер?

Снейп измельчал травы в ступке, затем постучал пестиком о её край и отложил его в сторону. Получившуюся смесь он высыпал в кипящий котёл и принялся размеренно помешивать зелье.

Я сидела на жёстком деревянном стуле и бессмысленно смотрела перед собой. Страха не было. Боли, впрочем, тоже. Казалось, что Снейп избавил меня от всех чувств и эмоций, оставив лишь прочный сосуд, который он постепенно заполнит тем, чем посчитает нужным. И ни унцией больше.

— Сказка скучна, в чём-то даже банальна. Жил-был на свете волшебник: ни добрый, ни злой, ни старый, ни молодой, далеко не красавец, но и не урод. Самый заурядный и ничем не выделяющийся, если бы не его страсть к изобретениям. Он любил свою работу, был верен ей и отдавал всё своё время. Всего себя. Но вот проходили годы, волшебник старел, терял сноровку и в один далеко не прекрасный день понял, что если что-то не предпримет, то у него отберут то единственное, чем он дорожил всю свою жизнь. — Снейп закончил помешивать зелье, потушил огонь под котлом, а затем повернулся ко мне и добавил: — Его изобретения, которые он ещё не успел сделать. Волшебник понимал, что не успеет создать все те замечательные и полезные предметы, которые существовали лишь в его мечтах. У него не было на это времени. Поэтому он решил изобрести артефакт, который сможет перехитрить смерть. Он должен был бы стать венцом его творения.

Взмахнув палочкой над котлом, Снейп наложил на зелье охлаждающие чары, а затем с помощью ложки с длинным черенком налил немного жидкости в бокал и придирчиво посмотрел на него.

— В этом месте, мисс Грейнджер, вы должны были бы нетерпеливо поинтересоваться, что же он создал? Как оно работало? Получилось ли у него перехитрить смерть? Но, к сожалению или к счастью, я не смог бы ответить на все ваши вопросы. Только на часть. — Снейп криво усмехнулся и протянул мне бокал с зельем со словами: — Пейте.

Я послушно отхлебнула из бокала и снова замерла, продолжая слушать сказку.

— Известно, что волшебник создал некий предмет, который мог извлечь сознание мага из тела и сохранить его на века, тем самым даря бессмертие. Что может быть лучше для учёного, чем не зависеть от такого хрупкого и неидеального инструмента, как человеческое тело? Так же известно, что творец не смог воспользоваться своим изобретением, умерев накануне испытаний, и оно попало к его единственному кровному наследнику — к внуку его сестры.

Моё тело стальными тисками охватывали кольца жара, пока ещё сносного, но я понимала, что оно предвещает бурю. И боль. Это уже было, это ещё будет. Всё, что мне оставалось делать — безмолвно терпеть и надеяться, что в этот раз пытка будет короче.

— Вижу, вы вспотели, мисс Грейнджер. Это хорошо, — сказал Снейп, прикоснувшись рукой к моему лбу. — Значит, зелье действует. Вы ещё поймёте, в чём его прелесть. Не сейчас, гораздо позже. Иметь абсолютную невосприимчивость к действию чар — мечта каждого аврора, поверьте. Конечно, зелье заработает в полную силу через пару месяцев, и, если вас не убьют после покушения — а я уверен, что так оно и будет, — вы станете единственным человеком, который сможет на равных потягаться с Риддлом.

Снейп вернулся к столу и стал наводить на нём порядок. Какое-то время я рассматривала его спину, а затем спросила:

— Кто был его родственником?

— Чьим, мисс Грейнджер?

Снейп продолжил уборку, но по тому, как напряглась его спина, я поняла, что он не ожидал этого вопроса. Он искренне верил, что я нахожусь под его полным контролем.

— Изобретателя.

— Ах, его. — Снейп помедлил, прежде чем ответить, но всё же произнёс: — Кто-то из предков Лестрейнджа. Вполне вероятно, что это изобретение до сих пор пылится в их фамильном сейфе и про него благополучно все забыли. Глупо и недальновидно, вы так не считаете?

Я хотела ответить, но не смогла. Кольца жара сдавили мою грудь, а затем — шею, и я упала, потеряв сознание.

* * *

Очнувшись, я несколько мгновений пыталась понять, где нахожусь: в реальности или всё ещё в воспоминаниях. Рядом со мной был Риддл, склонившись так близко, что я могла ощущать его дыхание на своей коже. Могла прикоснуться к нему, могла поцеловать. Могла много ещё чего сделать, но не стала. Он был рядом, и этого было достаточно.

— Ты видел?

— Да.

— Тогда почему Снейп мог управлять мной, если сам же сделал невосприимчивой к магии? Почему смог заставить навредить тебе? — хрипло спросила я.

Ужасно хотелось пить, но я не стала просить принести мне воды. Гораздо важнее было понять, что со мной сделал Снейп и что теперь с этим делать нам. Глупо, но я всё ещё продолжала верить в то, что мы существуем не только в моих воспоминаниях.

— Зелье могло сработать не сразу. Оно до сих пор может не работать в полную силу, — задумчиво произнёс Риддл, рассматривая меня так, словно пытаясь разгадать, какие ещё сюрпризы я смогу ему преподнести. — Хотя его замысел поистине грандиозен. Лишить меня главного преимущества —воздействовать на человека магией, — это дорого стоит. Если бы он не предал меня, я бы снова его завербовал, — со смешком признался мне Том.

Прядь отросших волос упала ему на лоб, и, не удержавшись, я заправила её за ухо. Риддл не стал отстраняться. Сглотнув, он сказал:

— Мне нужно идти. Вечером я вернусь и сниму оставшиеся блоки в твоей памяти. После решим, что делать дальше. Отдыхай.

А затем ушёл, оставив меня измученную, с головной болью, но всё равно полную надежды, робкой и хрупкой, как первые весенние цветы.

* * *

Оставшееся время я маялась бездельем и отдыхала, набираясь сил перед предстоящей встречей с Томом. Всё же он был гораздо добрее, чем я могла рассчитывать. Я всё ещё была жива, сохранила разум и вернула себе большую часть утраченных воспоминаний. А боль… это небольшая плата за возможность вернуть хотя бы часть того, что между нами было.

Когда начало темнеть, я вышла на улицу, прихватив с собой чашку с какао. Вода в озере была темна и неподвижна, воздух наполнен свежестью, влагой и едва уловимым запахом крокусов. Они всё ещё продолжали цвести, и я догадывалась, что без магии здесь не обошлось.

Человек не мог долго находиться один, иначе начинал сходить с ума. Можно ли быть одиноким в толпе? Имея семью и друзей? Имея последователей? Конечно, можно. Это не редкость. Редкость иметь силы и возможности, чтобы отомстить людям за своё одиночество.

Насколько был одинок Риддл и насколько стал одиноким Снейп, что они оба решили найти утешение в мести? Я вспомнила слова Северуса, да простит меня он за фамильярность, о том, что я с Рабастаном стала якорем для Тома в море безумии. Что только мы можем удержать его от того, чтобы он не превратился снова в чудовище, в Тёмного лорда, одержимого кровью и бессмертием. Была ли та сказка, которою мне рассказал Снейп, предупреждением? Быть может, подсказкой? Что на самом деле он хотел мне сказать и во что превратить с помощью зелья?

Отчего-то я верила, что, если спрошу, он ответит. Не станет ничего скрывать, в этом больше нет смысла. Снейп сам не верил в то, что мне удастся убить Тома, не верил и в то, что его оставят в живых. Я невольно стала его запасным планом, его страховкой в этой бессмысленной борьбе.

— Пошли в дом, холодает, — сказал Том, положив тёплые сильные ладони мне на плечи. Совсем как раньше.

Я зажмурилась, крепче сжав чашку с остывшим какао, и сказала, сбивчиво, боясь не успеть, боясь, что он снова не захочет меня выслушать:

— Я бы никогда не смогла тебе навредить. Не так, хоть ты заслуживаешь хорошей взбучки. Ты эгоист, Том. Безнадёжный, самоуверенный эгоист, который всегда будет ставить свои желания превыше всего. И всё же, — я всхлипнула, вцепившись в чашку, как будто ища в ней недостающую мне храбрость, — ты мне нужен. Сильнее, чем я готова в этом признаться.

Риддл молчал. Невыносимо долго, раня меня этим молчанием сильнее, чем чарами. Затем осторожно развернул к себе и сказал:

— Знаю. В этом наша беда, Гермиона, и наша сила.

Он коснулся губами моего лба, словно этим нехитрым действием скрепляя непроизнесенные клятвы. Я готова была побиться об заклад, что он чувствует то же самое, но ни за что не признается в этом. Чтобы признаться в своей слабости, храбрости нужно гораздо больше, нежели для того, чтобы произнести Круцио.

* * *

Оставшиеся блоки удалось снять почти безболезненно. Правда, воспоминания, прятавшиеся за ними, были в большинстве своём бесполезными и смазанными, словно в те первые дни Снейп не знал, как лучше поступить: стереть мне память или наложить на неё блоки.

— Возьми. — Том протянул мне осиновую волшебную палочку.

Я забрала её, с удовольствием ощущая, как возвращается уверенность и пьянящее ощущение силы. С ней я снова была собой, снова могла колдовать и стать настолько свободной, насколько бы пожелала сама.

— Спасибо, — поблагодарила я Риддла, а затем спросила: — А где вторая?

— Она тебе больше не нужна.

— Почему?

— Потому что она больше не подчиняется тебе. От бесполезных вещей нужно вовремя избавляться, Гермиона.

— А как быть с людьми?

— Зачем спрашиваешь?

Том встал с кресла и подошёл к окну, чтобы открыть его и впустить свежий ночной воздух в комнату. Я не смотрела на него, продолжала любоваться волшебной палочкой и считать удары сердца.

Раз, два, три.

Риддл сел на кровать и наклонился вперёд, опираясь локтями о колени. Казалось, что что-то его беспокоило и тяготило, но он не был готов поделиться этим со мной. Стена отчуждения между нами всё ещё была высока.

Раз, два, три.

Я протянула руку, касаясь его спины, скользя ладонью вверх между лопатками, к напряжённым плечам, сама не понимая, что хочу и что смогу дать взамен. Наши отношения как сделка, когда покупаешь кота в мешке за фальшивые сикли: выгоды никакой, зато беспокойства на целый галлеон.

Раз, два…

Третий удар сердца пришёлся на то, что Том, повернувшись, привлёк меня к себе, и я оказалась у него на коленях. Уткнувшись ему в плечо, я малодушно старалась избежать его взгляда. Мне всё ещё становилось жутко, когда, забывшись, я видела в Риддле Гарри, его лицо с заострившимися чертами, прищуренные глаза, губы, искривлённые в насмешливой улыбке. Это было одновременно и больно, и сладко, и горько, и радостно. И тихо.

Если бы не насмешка судьбы, я бы никогда не смогла по-настоящему узнать этого человека, и он бы тоже не знал меня. Мы остались бы незнакомцами, задевшими по касательной жизни друг друга, но так и не сумевшими понять, насколько это было важно для нас.

— Обещай больше так не поступать.

— Как? — спросила я глухо, всё ещё не глядя на него.

— Так по-глупому. Ты однажды попросила поверить меня в других людей, поверить, что за них стоит сражаться, но как я могу сделать это, если не до конца уверен в тебе. Если ты раз за разом подводишь меня и не доверяешь.

— Том…

— Не перебивай. — Риддл сильнее прижал меня к себе, делая больно. — Я понимаю, что Снейп заставил тебя сделать всё это, но и ты должна понять, что твоя доверчивость губительна для нас обоих. Ты не сможешь остаться рядом со мной, если не изменишь своё отношение к людям. Рано или поздно я не смогу защитить тебя, и тебя попросту уничтожат, попытавшись добраться до меня. — Он всё сильнее сжимал меня в объятиях, и я не удивлюсь, если утром на моих плечах появятся синяки.

— Том, мне больно, — сдавленно прошептала я, и он отпустил, нехотя и медленно, будто вынужден дать немного времени и свободы, чтобы я смогла сделать выбор, но мы-то оба понимали, каким он будет.

— Я не смогу стать такой, какой ты хочешь меня видеть. Не смогу стать второй Беллатрикс или Рабастаном, да и не хочу, если честно.

— Тебя никто не заставляет быть ими.

— Ты хочешь, чтобы я изменилась, но беда в том, что люди не меняются. Они ожесточаются, гнутся под давлением обстоятельств, но не меняются. Всё, что я могу — пообещать, что буду осторожнее и больше не позволю застать себя врасплох. Больше не позволю нам навредить, но и только. Не проси меня о том, чего я не смогу тебе дать.

— Не буду, — сказал он, усмехнувшись, и легко коснулся губами моего лба.

Ночь мы провели вместе, а утром меня ждала коробка, внутри которой лежало подвенечное платье и белая картонка, на которой было написано «двадцать пятое апреля». Что же, я могла себя поздравить: моя свадьба должна будет состояться через три дня.

Не удержавшись, я надела платье. Правда, застегнуть его оказалось тяжело. Все крючки и пуговицы находились на спине, и я бы никак не смогла справиться с ними самостоятельно. Лестрейндж зашёл в комнату как всегда без стука и застал меня в криво застёгнутом платье, уныло рассматривающую себя в зеркале. Он ничего не сказал, лишь покачал головой и развернул меня к себе спиной. Легко прошёлся по крючкам и пуговицам, приводя платье в порядок, а затем вдруг подхватил меня на руки и закружил, то и дело натыкаясь то на кровать, то на кресло с тумбочкой. Я рассмеялась, крепче обхватив его за плечи, чтобы не упасть.

— Так-то лучше, хоть улыбнулась, — сказал он, всё ещё держа меня на руках. — Ты уж извини, но невеста перед свадьбой должна быть счастливой, а ты похожа на утопленницу, да и ещё не первой свежести.

— Я счастлива.

— Врёшь.

Рабастан понимал всё и дальше больше, ему не нужно было ничего объяснять, не нужно было и оправдываться. Быть рядом с Риддлом тяжело и дорогого стоит. Прошло меньше года, но седины в волосах Лестрейнджа стало гораздо больше, чем за годы, проведённые в Азкабане.

Все мы отдали что-то важное и оставили позади дорогих нам людей, чтобы прийти к сегодняшнему дню. Чтобы быть вместе. Кому-то это показалось бы не важным, не стоящим затраченных усилий, но для меня с Рабастаном, да и для Риддла, это была единственная реальность, в которой мы хотели бы оказаться.

— Вру, конечно, — призналась я.— Правда в том, что я не умею быть счастливой, но зато точно знаю, что никогда не останусь одна.

— Ты действительно веришь, что Риддл станет постоянно с тобой нянчиться? — рассердившись, Лестрейндж опустил меня на пол и положил руки на плечи, словно хотел хорошенько встряхнуть, чтобы одним махом выбить всю дурь у меня с головы.

— Конечно, нет. Этим ведь занимаешься ты.

— Нахалка.

— Я тоже тебя люблю, — рассмеялась я и, вывернувшись из его рук, снова подошла к зеркалу. Платье сейчас сидело на мне гораздо лучше, и в нём я казалась себе красивой и хрупкой, как цветы гиацинтов, которые любил дарить мне Риддл.

— Знаешь, я даже рада, что всё так получилось.

— А! Так ты всегда хотела ткнуть Риддла чем-то острым? — Лестрейндж встал за моей спиной, но не стал ни прикасаться, ни обнимать. Просто рассматривал вместе со мной наше отражение в зеркале, думая о чём-то своём.

— Нет, но я всегда хотела знать, насколько далеко мы с Томом сможем зайти, прежде чем попытаемся убить друг друга.

— И как? Узнала?

Я кивнула и прошептала:

— Слишком далеко, и от этого страшно.

На что Рабастан сказал:

— Не стоит бояться, золотце. Для грязной работы у вас всегда буду я. Как видишь, роли няньки, шпиона и наёмного убийцы мне удаются лучше всего.

Он был прав, но эта правда не могла сделать его счастливым, и в этом мы были с ним похожи.