Гарри Поттер и Светлый круг, часть первая (гет)

Сон ускользал, и Гарри боролся с пробуждением; боролся, улыбаясь с закрытыми глазами, и пытался разглядеть и запомнить смеющееся мальчишеское лицо. Сознание распалось на две половины – проснувшаяся говорила, что это всего лишь сон, а спящая возмущалась: «Не мешай! Я хочу посмотреть!» Мальчик рассмеялся, бросился на шею Гарри, несколько раз коснулся губами его щек – словно бабочка крылом задела — и растаял. Вторая половина Гарри успокоилась и тоже проснулась. На щеках, в тех местах, где его поцеловал мальчик, оставалось ощущение легкой прохлады. Он открыл глаза, и они встретились с глазами Гермионы. Конечно же, это были ее летучие поцелуи, она его всегда так будила.

— Тебе снилось что-то хорошее?

— Да… так, — все с той же улыбкой он потянулся к очкам на тумбочке. – Луна вчера навеяла… когда рассказывала про свой сон. Мне снился…

— Не говори! – воскликнула Гермиона и Гарри, надев очки, с удивлением уставился на нее. — Я хочу угадать сама… У него каштановые волосы, как у меня?

— Нет, темнее… — у Гарри вдруг пересохло во рту. – Намного темнее, но все же не черные! И не настолько кудрявые…

— …но все же вьющиеся. А топорщатся, как у тебя! А глаза то карие, то зеленые…

— …смотря как падает свет!

Гермиона потрясенно повалилась на спину рядом с ним и уставилась в потолок. Они взялись за руки и крепко сжали.

— Обалдеть… — пробормотал Гарри. — Хочу такого сына!

— И я!

— Помнишь, о чем вы говорили с Луной перед танцами? – напомнил Гарри его собственный голос.

Гарри повернул голову и встретился взглядом со своим портретом. Конечно же, он помнил – это было позавчера, хотя после стольких событий вчерашних суток казалось, что прошло не меньше недели.

«Ты хочешь сказать, что, если кто-то из нас что-то умеет, значит – умеют все?»

«Да, именно это».

— Думаешь, мы заглянули в будущее? – взволнованно спросила Гермиона и приподнялась на локоть, чтобы посмотреть на картину.

— Кто его знает? – одновременно сказали оба Гарри. А настоящий добавил: — Хорошо, если так!

— Значит, так и будет, — Гермиона поцеловала его. – Не знаю, правда, когда…

— Некуда спешить! – быстро сказал Гарри. – Пусть сначала…

— …жизнь придет в норму, — закончил за него Гарри-с-портрета.

С этим все были согласны, и Гарри почувствовал легкий холодок. Позавчерашние нападения были, никуда от этого не денешься – от этого и от слов Френка: «Что-то затевается!»

— Здесь все было в порядке! – поспешил заверить его Гарри-на-портрете: сейчас, когда все рядом, он, конечно, знал, о чем подумал его оригинал.

— Спасибо, — улыбнулся Гарри.

На душе снова стало спокойно. Конечно, он мог просто войти в портрет и, слившись со своим двойником, узнать все, что происходило в Хогвартсе за время их отсутствия… но неохота было вставать. Гермиона, тоже успокоившаяся и удивленная тем, что Гарри-на-портрете торчит в гордом одиночестве, спросила:

— А где я? Я, нарисованная…

— У Рона, — улыбнулся портрет. – В портрете Луны, то есть. У Луны случился приступ творческого вдохновения – рисует Рона.

— Гарри! – возмущенная Гермиона-на-портрете выскочила из-за края рамы. – Это должно было быть сюрпризом!

— Ой!

— Ущипни его, Гермиона!

— Меня?! – завопил настоящий Гарри. – Я-то тут при чем?

— Когда она тебя ущипнет, он тоже почувствует, — объяснила Гермиона-на-портрете.

— Так ущипни его ты! – возразил Гарри. – Тогда будет справедливо – он почувствует, а я нет.

— Жалко… — призналась Гермиона-на-портрете.

— Ладно, — сказал, посмеиваясь, нарисованный Гарри. – Я уже сам себя ущипнул, так что проблема решена. Пойдем в гостиную, — предложил он нарисованной подруге. – Хочу прогуляться по этому пейзажу – я его вчера толком не рассмотрел.

— Давай! – она уже забыла, что сердилась. – А вы?

— Я хочу кое-что дописать, — с ноткой извинения сказала Гермиона, кивнув на стол, где с позавчерашнего дня ее дожидался развернутый свиток.

— Тогда я посижу в гостиной, — сказал Гарри, меняя пижаму на рубашку и свои излюбленные потертые джинсы. – Попрошу Добби принести кофе.

Портреты помахали им руками и исчезли, оставив на картине пустующую гостиную. Гарри с улыбкой оглянулся на подругу – накинув домашнюю мантию, она уже сидела за столом и задумчиво грызла кончик пера – и тихо закрыл за собой дверь.

Он с наслаждением плюхнулся в кресло – роскошное кожаное кресло, обнимающее сидящего так, что тот чувствовал себя невесомым. Почти сразу же открылись еще две двери, и на порогах возникли Рон и Невилл, оба в пижамах. Одновременно потянулись, зевнули и пошли к свободным креслам.

— Привет, Гарри! – сказал Невилл.

— Привет! Ты уже встал? – спросил Рон.

— Как видишь. А где Джинни, Невилл? Спит еще?

— Нет, она в ванной.

— А Луна еще дрыхнет, — сказал Рон.

— А я понял так, что она тебя рисует, — удивился Гарри, — нам мой портрет сказал.

Рон рассмеялся:

— Это не она рисует, а ее портрет!

— То есть как? Ее портрет рисует твой портрет?

— Ага! Такое только она могла придумать! Она – ну, настоящая – вчера нарисовала на своем портрете мольберт, а он для нарисованной стал как настоящий, и Луна-с-портрета начала рисовать на нем меня.

— Думаешь, что-нибудь получится?

Рон картинно развел руками:

— Ну, это же Луна! Посмотрим. Во всяком случае, если помнишь, на втором курсе в кабинете Локонса было полно его портретов. И там был такой – он, одетый как художник, рисует собственный портрет… помнишь?

— А, да!

— Я тоже помню, — сказал Невилл. – И оба портрета были живыми!

— Вот-вот. Так что – вдруг получится?

Обе двери опять распахнулись, и два девичьих голоса одновременно сказали:

— Привет, ребята!

Голос Джинни был бодрым, Луны – еще сонным.

— Как там с портретом? – поинтересовался Рон.

— Она еще не закончила-а-а... – голос Луны перешел в сладкий зевок. – Но он уже ожил!

— Ну, и какой он? – полюбопытствовал Рон. – Такой же, как я?

Луна со смехом втиснулась рядом с ним в кресло.

— Да, — безмятежно-рассеянным голосом подтвердила она. – Такой же несносный – уже даешь ей советы, как лучше сделать! Я люблю тебя, Рон, — несколько неожиданно закончила она и потерлась щекой об его плечо. – Я тебе это говорила?

Поперхнувшись и прокашлявшись, Рон с улыбкой ответил:

— Сегодня еще нет. Хотя нет, говорила – когда я пытался тебя разбудить.

— Ну ничего… Мне лишний раз не жалко…

— Ты еще собираешься спать? – удивился он, когда она закрыла глаза.

— Нет, я пытаюсь вспомнить, что же я забыла… Невилл, у тебя случайно нет напоминалки? Ой, нет, я забыла, у меня же есть!

Она выпрямилась, порылась в карманах мантии, доставая какие-то совершенно несусветные предметы – разноцветные перья, волшебную чернильницу-непроливайку, целую горсть сережек-редисок – и вручая их Рону. Наконец с торжествующей улыбкой она выудила стеклянный шарик, наполненный красным светящимся туманом.

— А куда тебе столько? – удивился Рон, разглядывая кучку сережек у себя на ладони.

— Мне их все время дарят мои фанаты, — рассеянно отозвалась Луна, забирая у него сережки и кладя назад в карман; чернильницу она поставила на журнальный столик и положила рядом перья. – Некоторые почти такие же хорошие, как и мои… Так…

Она стала разглядывать напоминалку.

— Что-то ты точно забыла, — заметил Рон. – Красная вот.

— Это потому, что я забыла, что у меня есть напоминалка, — объяснила девочка. – Так…

Невилл, у которого был самый большой опыт с напоминалками, посоветовал:

— Сожми ее пальцами и припоминай по очереди… или лучше называй вслух.

Луна с благодарностью улыбнулась ему и последовала совету.

— Так… — в третий раз повторила она. – Кажется, я что-то забыла… записать… для кого-то… Невилл, а почему цвет не меняется?

— Ну, значит, именно это ты и забыла.

— Ага! Значит, я что-то для кого-то забыла записать или написать… Айрис?

Шарик вдруг стал прозрачным.

— Ой, работает! – восхитилась Луна. – Для Айрис я ничего не забыла! Для Габриель?.. Ой! Ну конечно!

Она в легкой панике вскочила на ноги, кинула в карман покрасневший шарик и бросилась к двери своей комнаты.

— Вылетело из головы, – донесся оттуда ее голос, — а она ведь собиралась зайти!

Луна выскочила назад с толстой тетрадью и свитком пергамента в руках.

— Нет, — пробормотала она, положив свою ношу на столик, — я не успею переписать… О! Гермиона знает Протеевы чары, она же тогда сделала нам сигнальные галеоны!.. Где она, Гарри, еще спит?

— Работает.

— А ничего, если я ее позову? Она мне очень нужна!

— Конечно, ничего! – горячо заверил ее Гарри. – Она еще не завтракала, а мне ее звать бесполезно. Может, тебя она послушает!

Луна кивнула, приоткрыла дверь и заглянула в их комнату.

— Привет, Луна! – донесся оттуда голос Гермионы.

— Привет! Ты мне не поможешь?

— Сейчас, только абзац допишу. Это срочно?

— Ужасно! И знаешь, я потом покажу тебе одну папину статью в «Придире». Он там неопровержимо доказал, что писать натощак очень вредно!

Из комнаты послышался смех:

— Ладно, сейчас!

Луна ждала, слегка подпрыгивая от нетерпения. Когда Гермиона, запахивая мантию и поправляя волосы, вышла наконец в гостиную, она сразу же схватила ее за руку и потащила к столику, объясняя на ходу.

— Перенести текст в тетрадь? – переспросила Гермиона. – А это не Протеевыми чарами, тут нужно Копирующее заклинание… Сейчас!

Она подняла палочку. Свиток ожил и начал разматываться. Написанные на нем строчки вдруг вспыхнули золотистым светом, и эта светящаяся копия начала отделяться от поверхности и подниматься в воздух; текст быстро бежал вверх и начал исчезать в потолке. Гермиона, которая помимо воли вглядывалась в него, вдруг спохватилась:

— Это ничего, что я их читаю?

— Ничего, конечно! – удивилась Луна.

Гарри тоже пытался что-нибудь разобрать, но строчки шли слишком быстро, а читать со скоростью Гермионы он не умел. Только когда, заинтересовавшись, она с тихим: «О!..» притормозила текст, заставив две строки вспыхнуть ярче, он смог прочитать:

«…если все это неправда,

зачем тогда снятся сны?»

(Р. Рождественский)

Рон и Луна обменялись улыбками, Гарри и Гермиона тоже. И Невилл с Джинни – неужели и у них был такой же сон?

— Это твои стихи? – с восхищенной улыбкой спросила Гермиона.

Луна засмеялась и помотала головой. Гермиона с недоверчивой улыбкой глянула на нее. Гарри тоже подумал, что Луна просто скромничает.

— Так, — сказала Гермиона, когда последние строчки повисли в воздухе.

Она опять взмахнула палочкой. Текст поплыл вниз, погружаясь на этот раз в поверхность столика, пока в комнате не появилось снова его начало. Тетрадь раскрылась, лента, образованная из светящихся строчек, изогнулась, ее начало легло на раскрытой странице, а затем страницы, шелестя, начали с громадной скоростью перелистываться, втягивая невесомый текст.

— Вот это да-а-а… — выдохнула потрясенная Луна. – Работа мастера!

Она схватила тетрадь и начала листать. Гермиона даже порозовела:

— Спасибо, Луна…

— Тебе спасибо! Только, если можно… — она умоляюще посмотрела на Гермиону, — Протеевы чары тоже нужны. Чтобы все, что я записываю в этот свиток, сразу появлялось в тетради. Это не сложно?

— Нет, нисколько. Положи их рядом.

Гермиона начала водить палочкой над тетрадью и свитком, словно соединяя их множеством невидимых нитей.

— Все, — сказала она, опуская палочку. – Только, когда свиток закончится, на следующий надо будет снова наложить чары.

— Он не закончится, — несколько рассеянно успокоила ее Луна, открывая чернильницу и вставляя в нее свои разноцветные перья. Получилось что-то вроде причудливого букета в миниатюрной вазочке.

— Луна, — с мягкой снисходительностью заметила Гермиона, — любой свиток рано или поздно заканчивается…

— Только не этот, — возразила Луна. – Это Бесконечный свиток.

Придвинув палочкой к столику низенький пуфик, она уселась, положила тетрадь перед собой и, задумавшись, достала из чернильницы синее перо. Одним быстрым движением вывела на обложке аккуратный прямоугольник и начала заштриховывать.

— Лу-на… — выдохнула Гермиона.

Даже когда она обнаружила в лавке Фреда и Джорджа книгу Локонса, на ее лице не было такого потрясения, как сейчас!

— Что? – рассеянно спросила девочка. Закрасив прямоугольник, воткнула перо назад и начала задумчиво перебирать остальные.

— Это… это правда?

— Что – правда?

Выбрав желтое перо, она быстро вывела в синем прямоугольнике красивыми золотыми буквами: «Песни Габриель».

— Это правда… Бесконечный свиток?

— Ну да… — Луна краем глаза глянула на нее. – А, ты же считала, что его не существует…

Гарри тоже было интересно, но он все же не понимал, что так поразило его подругу. Лично ему куда более занятным показалось то, что чернила Луны меняют цвет в зависимости от цвета пера. И рисунок понравился тоже – хотя то, что Луна хорошо рисует, он знал еще с прошлого года, когда они столь драматичным образом навестили ее отца.

Теперь она, быстро меняя перья, разрисовывала обложку цветами и птицами

— Ну прости, что не верила! — жалобно извинилась Гермиона. – Луна, а… он у тебя… только один, да?

Девочка отложила перо и некоторое время озадаченно смотрела на нее. Потом в ее глазах вспыхнуло торжество, она вдруг вскочила, скрылась в комнате и почти сразу же вышла с охапкой свитков.

— Вот, — сказала она, сияя улыбкой. – А то все никак не могла придумать, что бы тебе подарить. С днем рождения, Гермиона!

— Ты с ума сошла… — жалобно шепнула Гермиона, нерешительно принимая подарок. – Луна, спасибо тебе, но… нельзя же так, это же такая редкость!..

Луна с улыбкой помотала головой, взяла со столика тетрадь и начала внимательно разглядывать.

— Красиво получилось, правда? – спросила она, показав ее Гермионе и тут же, не дождавшись ответа, засмеялась: — Они уже не редкость. Первый – да, папа раздобыл его в Египте. Если бы он не верил в такие вещи, он бы даже не понял, что попало ему в руки! Потом мы их продублировали, и… вот!

Осторожно, будто неся что-то до невозможности хрупкое, Гермиона шагнула к комнате. Медленно присела, нажав локтем на ручку, открыла плечом дверь и скрылась. Мальчики, кто с недоумением, кто с улыбкой, смотрели ей вслед.

— Ну конечно, — сообразил Гарри, — пергамент, который никогда не кончается… Мечта Гермионы!

Рон рассмеялся, кивнул и деловито спросил:

— Завтракать будем?

— Да! – спохватился Гарри. – Добби!

На этот раз ему удалось самому оторвать Гермиону от созерцания нового сокровища и привести ее в гостиную, где эльфы, ревниво поглядывая друг на друга, расставляли на двух столиках чашки, тарелки и прочее. Кричер, явившийся по собственной инициативе, покосился на Гермиону, которая сердечно поздоровалась с ним, и ответил коротким кивком. Это был немалый прогресс – раньше необходимость здороваться с ней, маглорожденной «грязнокровкой», вызывала у него судороги.

Появление Кричера привело к ссоре между ним и Добби, по счастью, недолгую – недолгую по человеческим меркам, конечно: между собой они говорили с невероятной скоростью. Но что-то удавалось уловить. Добби настаивал на том, что он, как свободный эльф, имеет полное право обслуживать своих друзей, а Кричер – что он, как домашний эльф сэра Гарри Поттера, имеет не меньшее право обслуживать друзей своего хозяина, не говоря уж о самом хозяине.

Когда дело дошло до самого завтрака, эльфы чуть не подрались – на вопрос, чего они желают, Гарри опрометчиво ответил: «На ваше усмотрение». Кричер стал настаивать на булочках, Добби – на гренках. Если бы Гарри в свое время не запретил им драться, то дракой бы и закончилось. Проблему разрешил Рон; изнывая от голода, он воскликнул: «Давайте и то, и другое, чего уж там!»

Эльфы несколько секунд таращились друг на друга, потрясенные гениальностью этого решения, потом молниеносно накрыли столик и стали по очереди трансгрессировать на кухню. Так что завтрак удался на славу. Добби, не дожидаясь на этот раз приглашения, взял свою чашку и одну из булочек Кричера и юркнул под столик. Старого эльфа это возмутило: «Если Добби считает, что его гренки лучше, почему он берет булочку?!» «Кричер сказал, что он обслуживает друзей сэра Гарри Поттера, — парировал Добби. — А Добби тоже его друг!» Гарри оборвал новую перепалку, пригласив и старого эльфа. Пригласил с некоторой опаской (зная характер Кричера), но в то же время и с желанием показать Гермионе, что не считает эльфа слугой, пусть тот и категорически не хочет свободы (как-то наедине, он ему предложил – эльф, конечно же, закатил истерику!) Реакция Кричера поразила всех. Поклонившись Гарри и заявив, что слово хозяина – закон, он поколебался и вдруг попросил разрешения сесть рядом с Гермионой! От изумления даже Добби выскочил из-под столика и уставился на него.

— Но, Кричер… — ошеломленно возразила Гермиона, — тебе же это будет неприятно!

Эльф серьезно кивнул:

— Да, Кричер так воспитан, мисс Грейнджер. Кричер не выносит грязнокровок, но Кричеру надо перевоспитаться, потому что мисс Грейнджер будет его хозяйкой.

— В таком случае Кричер должен перестать называть ее этим нехорошим словом! – закричал Добби.

Гарри уже готовился вмешаться, чтобы пресечь новую ссору, но Кричер вдруг кивнул и сказал:

— Добби прав, хозяин, но Кричер по-другому не может, потому что прежняя хозяйка миссис Блек приказала ему называть так всех маглорожденных. Хозяину нужно приказать Кричеру не говорить это слово, и приказать Кричеру любить маглорожденных, потому что миссис Блек приказала ненавидеть их.

Гарри некоторое время смотрел на него, размышляя. Все ждали с неподдельным интересом.

— Хорошо, Кричер, — сказал наконец Гарри. – Больше никогда и никому не говори это слово и запомни, что оно очень дурное и очень глупое. Но это все. Приказывать тебе любить или не любить кого-то я не буду, потому что любить по приказу – это плохо. Ты должен научиться сам.

«О-о!..» — с восхищением пробормотала Гермиона. Кричер задумался, поклонился и сказал:

— Хозяин мудр.

После чего без лишних слов взял свою чашку, демонстративно цапнул гренок со столика, накрытого Добби, и запрыгнул на подлокотник гермиониного кресла.

Он добросовестно просидел на этом месте весь завтрак и в конце заметно расслабился. Но все же ему явно полегчало, когда Гермиона, допив кофе, вспомнила о карточке Бонда и пошла в комнату.

— Все требует времени, хозяин, — сказал эльф, когда Гарри вопросительно посмотрел на него. – Кричер привыкнет.

И, спрыгнув с подлокотника, присоединился к Добби. Вместе они убрали пустую посуду, поклонились и исчезли.

— Я прямо сейчас и сбегаю к папе, — сказала Гермиона, появившись в гостиной уже одетая в хогвартскую мантию. – Приглашу его к нам, не возражаете?

Никто, конечно, не возражал, и она весело убежала.

А вернувшись, обнаружила, что чуть не пропустила знаменательное событие – окончание работы над Роном-на-портрете и первое вхождение Рона в нарисованный мир!

В комнате уже собрались все. Рон, плоский, как фотография, стоял в нарисованной гостиной рядом с нарисованным мольбертом. Полотно на мольберте было первозданно пустым – портрет и оригинал уже слились. Рон обнимал светящуюся от счастья и забрызганную красками Луну-на-портрете и с преувеличенно-скромным выражением принимал поздравления. Настоящая Луна запрыгнула в раму, слилась с нарисованной и повисла у него на шее. Нарисованная гостиная Когтеврана незаметно наполнилась живыми портретами. Двойники Гарри и Невилла пожимали ему руки, Гермиона-с-портрета и невесть как появившаяся Лаванда оттесняли Луну и друг друга, пытаясь его поцеловать. Не выдержав, их оригиналы тоже забрались в портрет, отчего стало казаться, что рама вот-вот затрещит. Но двойники слились, и места хватило всем. В комнате теперь оставалась одна Джинни, у которой не было портрета и поэтому мир картин был ей недоступен. Заметив это и пожалев ее, Луна и Гарри с Гермионой вернулись в комнату. Потом вышел и Рон, оставив на картине своего новообретенного двойника.

— К этому надо привыкать постепенно, — сказал он своему портрету и обратился к Джинни: — Ну что, сестренка? Может, попросишь Дина нарисовать тебя?

Джинни как-то неопределенно пожала плечами:

— Посмотрим…

— Мы прогуляемся немного, — сказал Рон-с-портрета. – По картинам. Крутой здесь мир! Пока, оригинал, не скучай без меня!

Оба Рона подмигнули друг другу.

— А что твой папа? – спросил Гарри, когда они вернулись в гостиную. – Ты вроде хотела его пригласить?

— Да занят он, — недовольно ответила Гермиона. – Похоже, решил до Рождества изучить всю магию от Древнего Египта до наших дней. И мама туда же – изучает магическую медицину. Она сейчас работает у мадам Помфри.

— По крайней мере понятно, в кого ты такая пошла, — глубокомысленно заметил Рон.

Гермиона рассмеялась.

— А еще, похоже, папа решил переспорить всех наших преподавателей и Дамблдора, — добавила она, откинувшись в кресле. – Тут у них были такие дискуссии! – потом уже серьезным тоном добавила: — Он очень напуган этими нападениями, ребята…

— А что тут странного? – удивилась Джинни. – Он же твой отец!

— Не только… Он старался не показывать, но я же своего папу знаю, — Гермиона слегка улыбнулась. – Папа боится не только за меня, но, кажется, и за весь Хогвартс… Вы не представляете, как он привязался к Хогвартсу! Наверное, потому что здесь так много детей… ну, и магия тоже. Они когда-то хотели, чтобы у них было много детей, как у вашей семьи, но так получилось – у мамы после меня был еще один ребенок, который умер после родов, и после этого у нее больше не было детей. Мне тоже жаль – у меня была бы сестренка, и тоже волшебница, наверное. Ладно, не надо смотреть на меня с таким сочувствием! – смущенно попросила она и поспешно сменила тему: — Джинни, а что у тебя за колебания? Ты разве не хочешь, чтобы и у тебя был портрет?

— Да хочу… — с какой-то непонятной досадой отозвалась Джинни. – Только тут такое дело…

— Дин хочет, чтобы она позировала ему обнаженной, — засмеялся Невилл.

— Ну и что? – удивился Рон. – Он же был твоим парнем, сестренка!

— Рон, у нас с ним дальше поцелуев не заходило – хочешь верь, хочешь нет! — сердито сказала Джинни. – А потом пошли всякие ссоры… ну, и до большего так и не дошло… Да ладно, не в этом дело, — добавила вдруг она. – Я, вообще-то, не против, мне просто не хочется расстраивать Лаванду. Им и без того тяжело оттого, что они не могут даже прикоснуться друг к другу.

— А что мешает Дину нарисовать самого себя и войти к ней? – недоумевал Рон.

— Он… не хочет, — сказала вдруг Гермиона и все с удивлением посмотрели на нее. – Да, мы как-то говорили об этом, и он очень подробно расспрашивал меня о том, как мы входим в картины и как сливаемся со своими портретами. Он считает, что у него не получится, и, похоже, он прав. Если бы такое происходило всегда, об этом бы знали давно – художники, по крайней мере. Он думает, что это возможно только для нас… потому что мы Круг. Я тоже так думаю. Что-то вроде побочного эффекта магии Круга. Может, стоит еще раз вызвать Мерлина из книги и рассказать ему… наверное, он и сам не предвидел такого.

— Последний враг… — пробормотал Гарри.

— Ты о ком? – удивился Рон, которому показалось, что Гарри говорит о Мерлине.

— О смерти.

— Мы видели эту надпись в Годриковой Лощине… — объяснила Гермиона. — На могиле его родителей.

— Ох, извини, ты же рассказывал! – с досадой на себя воскликнул Рон. – «Последний враг, которого нужно победить – это Смерть»! Ну так мы это сделали, Гарри!

— Нет, — тихо, словно про себя сказал Гарри, — пока еще нет.

Он встретил взгляд Рона. Тот провел рукой по волосам Луны, выразительно посмотрел на Невилла и Гермиону и снова повернулся к нему:

— Разве нет?

— Еще нет, Рон. Трое… ну, четверо, если считать Седрика. Правда, не мы его воскресили, а Чжоу, это ее заслуга…

— Прежде всего это твоя заслуга! — возразила Луна; сонно-безмятежное выражение слетело с нее, ее обычно широко раскрытые глаза были слегка сощурены и смотрели очень внимательно. – Дамблдор и Орден Феникса еще рассуждали и копались в теории, когда ты воскресил Гермиону! Ты первым доказал, что смерть можно победить, Гарри. Это уже половина победы!

Он смотрел на нее в легкой растерянности, а она на него – так, словно ждала что-то важное. Со стороны могло показаться, что они играют в гляделки. И как-то сами собой вспоминались ее реплики, которые Луна бросала невзначай и которые скрывали в себе что-то очень важное. «Это же мы, — сказала она позавчера. – Значит, разница есть».

«Что это?» — спросил Рон два года и еще вечность назад, когда они вшестером стояли в обнимку на Астрономической башне. «Это мы», — сказала Луна, и все почувствовали – придет время, и они поймут, что это значит.

Время пришло. Они поняли. Гарри улыбнулся ей, и она просияла.

— Спасибо, Луна, — серьезно сказал он. – Но пока это только половина.

— Будет и остальная, — сказала Луна. – Когда Лаванда будет с Дином, когда мама будет со мной…

На мгновение в ее глазах мелькнула печаль. Она потянулась к тетради с надписью «Песни Габриель» и начала листать:

— Где же оно?.. А, вот!

«Когда в душе полярная зима,

Пересеклась порой полоской света…»

Послышался звонкий удивленный смех, и новый голос с легким забавным акцентом продолжил:

— Что можьет просийять таким лучом?

По струнам позабытой старой скрипки!

(Эдуард Голдернесс)

— Габриель! – Луна радостно вскочила.

Поставив у двери черный футляр, девочка пролетела через гостиную и повисла у нее на шее. Следом нерешительно зашел Денис, тоже с каким-то футляром в руке. По форме казалось, что внутри футляра сковородка с очень длинной ручкой.

— Заходи, Денис! – приветливо сказала Гермиона, отчего мальчик еще больше смутился. Габриель отпустила Луну, подошла к нему и решительно потащила за руку.

— Что это у него? – негромко спросил Гарри.

Гермиона пожала плечами.

— Банджо, — застенчиво сказал мальчик, услышав его вопрос, и уселся на краешек кресла.

— Мы собьираемся организовать оркестр! – весело объявила Габриель. – Луна, спасибо, что познакомила меня с Айрис! Она тоже будет участвовать… О! – ее взгляд упал на тетрадь, она порывисто схватила ее и начала листать. – Луна! Спасибо тебе, гран мерси! Только почьему «Песни Габриель»?.. Нет, очень мило, но это же твои…

Луна вздохнула:

— Это не мои стихи, Габриель, я тебе уже говорила.

— Ну, Луна! – слегка сердито возразила девочка. – Ну кто, кроме тебя, можьет написать замечательное стихотворение про нафталин?

— Про что? – со смехом воскликнула Джинни.

— Про нафтальин! – с восторгом повторила Габриель. – Видьишь? Такое может только Луна!

— Значит, не только, — мягко сказала Луна, — значит, еще кто-то может.

— Ну, кто?

— Я не знаю, Габриель. Я не пишу стихи. Я их только записываю. Их кто-то пишет, и они приходят ко мне. И если они мне нравятся, я их записываю.

— Ну кто? – в полном замешательстве снова спросила Габриель. – Кто, если не ты?

— Кто-то, — пожала плечами Луна. – Кто-то где-то когда-то их написал… или еще не написал, но обязательно напишет. Ну не расстраивайся! Ты же собираешься это петь, верно? Значит, это будут твои песни, и все.

Габриель размышляла над ее словами, то улыбаясь, то хмурясь, и казалось, что свет в гостиной слегка мерцает.

— Не напрягайся так, — засмеялся Рон, пытаясь стряхнуть наваждение. – Луну просто так не поймешь, Габриель.

— Даже ты? – удивилась девочка.

— Даже я!

— Ну, хорошео! – она посмотрела на Дениса. – Давай спойем Луне! Деньис!

Мальчик, заворожено уставившийся на нее, вздрогнул и чуть не уронил футляр:

— Да… давай! – он рванул молнию и начал вытаскивать инструмент: что-то вроде гитары, но с совершенно круглой декой. Габриель подбежала к черному футляру и достала аккордеон. Денис взял пробный аккорд – и улыбнулся, как-то сразу забыв про напряжение и чувство неловкости.

— Про нафтальин! – сказала ему Габриель. – Ен-де-троа!

Она растянула мехи, и банджо Дениса тут же отозвалось слегка дребезжащим звоном струн.

Табарен говорил: "Нафталин — это шар; — запела девочка, -

в глубине сундука ядовит он и светел"

Денис подхватил:

Со слезами во рту Франсуа возражал:

"Нафталин это бог, нафталин это ветер!"

Дальше они пели дуэтом:

Не полуночный шаг и беспечный ночлег,

Табарен говорил: "Нафталин — это смерть; — пела Габриель. -

погостил и пропал, и никто не заметил"

Франсуа закричал Табарену: "Не сметь! — протестовал Денис. -

Нафталин это бог, нафталин это ветер!".

Нафталин — это бог, нафталин — это ветер!

(Владислав Дрожащих)

Друзья долго смеялись, долго аплодировали, а Рон и Джинни одновременно закричали:

— Спасибо!!!

— Необыкновенная песня, — серьезно сказал Невилл. – Очень весело и очень грустно… правда?

Джинни посмотрела на него и закивала.

— Габриель, Денис, вы знаете, что у Гермионы завтра день рождения?

Реакция на ее вопрос была более чем неожиданная. Дети как-то всполошились, переглянулись и покраснели, будто их поймали на какой-то шалости.

— Ну… да, знаем… — выдавил Денис. – А что?..

— Да ничего, — удивилась Джинни. – Просто хотела спросить, не споете ли нам? Фред и Джордж решили организовать вечеринку.

— Д.. да, конечно… Правда, другое…

— Деньис! – предупреждающе воскликнула Габриель.

— Ой… ну, мы тогда пойдем, порепетируем…

Мальчик вскочил, подал руку Габриель, и они кинулись к двери, на ходу заталкивая инструменты в футляры. Друзья озадаченно смотрели им вслед. Вдруг Гермиона со смехом воскликнула:

— О, кажется, все понятно!

— Что? – спросил Гарри.

— Когда я ходила к папе, от меня все младшекурсники шарахались, — весело объяснила она. – И у всех такие хитрые мордочки! Похоже, они готовят что-то для вечеринки и боятся, как бы мы раньше времени не узнали!

— Ну, тогда будем делать вид, что ни о чем не догадываемся! – рассмеялся Рон. – Или наоборот – что все знаем!

— Не стоит, Рон, — серьезно сказала Луна. – Не надо их смущать.

— Да я пошутил, — сконфузился Рон.

Луна улыбнулась, встрепала ему волосы и скрылась в комнате.

— Помнишь, — сказала Гермиона, когда они вернулись в комнату и Гарри плюхнулся на кровать, — когда Дамблдор сказал: «Жизнь вернулась в Хогвартс»?

— Конечно!

— Мне сейчас кажется, что ее стало больше.

— И любовь стала приходить раньше, — улыбнулся Гарри. – Юан и Айрис, Денис и Габриель…

Гермиона присела рядом и наклонилась над ним, щекоча волосами его лицо.

— Габриель – француженка, — заметила она. – У них с этим легче. Я бы не сказала, что на наших младших курсах не было любви. Ты, наверное, не замечал… Ханна Аббот, скажем, и Эрни Макмиллан – они были неразлучны со второго курса. Бедняжка Ханна, — ее голос стал грустным. – Сначала Пожиратели убили ее маму, потом Эрни погиб…

— У меня на глазах, — тихо сказал Гарри.

Гермиона сжала его руку. Он посмотрел на нее, догадываясь, что она скажет: «Ты ничего не мог сделать»…

— Ты ничего не… — заговорила Гермиона.

И осеклась. В гостиной раздался крик, от которого оба вскочили на ноги.

— Есть кто-нибудь?!! – с надрывом кричал знакомый девичий голос, и кто-то отчаянно забарабанил в дверь. – Ребята, вы здесь?!!

Снова раздались удары, более глухие – кто-то метался по гостиной и стучал во все двери.

— Легка на помине… — ошеломленно воскликнула Гермиона, бросаясь к двери.

Все уже повыскакивали из комнат, окружив рухнувшую в кресло девушку со светлыми косичками. Она закрывала руками лицо, ее трясло. Луна и Джинни присели на подлокотники, обнимая ее; Гермиона подбежала, присела перед ней, и все наперебой спрашивали: «Ханна, что такое?.. Что случилось?..»

— Сейчас… простите… — прохрипела Ханна. – МакГонагалл… просила, чтобы вы пришли в больничное… она сама хотела вас позвать, но я вызвалась… я хотела сама сказать вам… она просила только никому больше…

Она наконец отняла руки от лица, подняла голову, и Гарри с изумлением обнаружил, что, хоть ее лицо и залито слезами, но она… улыбается!

— Кто-то пострадал? – спросил Рон.

— Да… нет… — у нее снова перехватило горло. – Эрни… — и вдруг закричала: — ЭРНИ ЖИВ! Вер… вернулся!

Кто-то наколдовал стакан воды, и она стала давясь, пить, расплескав половину содержимого, ее зубы стучали о край стакана. Потом долго кашляла, наконец заговорила более связно:

— Его нашли у ворот, его и еще какого-то старика, он его тащил на себе… У них еще палочка была какая-то странная…

— Ханна, — внимательно спросила Гермиона, — а ты уверена, что он не…

— Нет! Не инферни! Он говорит… и он меня узнал… а я его не сразу узнала, кожа да кости… крайнее истощение… Ребята, пойдем… пожалуйста! Мне страшно!