Дни ухаживания (гет)

Из неоконченного цикла «Пять женщин, на которых Фицуильям Дарси так и не женился»

«Ежели б я полюбила — тогда, конечно, другое дело!»

«Эмма», гл. 10

Мистер Вудхаус никогда не отличался телесной крепостью, но в год, когда Эмме исполнилось семнадцать, здоровье его стало быстро приходить в упадок. Эмма посоветовалась с мистером Найтли и с мистером Перри, и через несколько недель отец с дочерью (и компаньонкой дочери) очутились в Бате.

Местное общество пришлось Эмме не по душе. Она рассчитывала на почтение, подобающее мисс Вудхаус из Хартфилда, а приходилось толкаться среди вульгарной толпы в Галерее-бювете.

Поэтому, когда выдавались свободные полчаса, она предпочитала прогулку с мисс Тейлор.

— Сначала чуть не сбил меня с ног, — возмущалась она, — а как при этом смотрел! Извинился только после того, как какая-то дама — которую я впервые видела — упомянула мое имя и размер приданого. После чего я пятнадцать минут не могла от него отделаться.

Миссис Тейлор успокаивающе что-то пробормотала.

— А потом мне пожелал представиться лорд Клэр! Ир…

— Ирландский виконт, — презрительно произнес мужской голос.

Эмма, пылая от негодования, резко свернула за угол.

— В Лайме он вполне сошел бы за знатного вельможу… Ох!

Голос принадлежал высокому, очень красивому, очень молодому и очень изумленному джентльмену.

— Прощу прощения, мадам, — сказал он, и Эмма тут же прониклась к нему расположением.

— Это моя вина, — честно призналась Эмма. — Как и в большинстве случаев. Но все равно спасибо.

Все рассмеялись, и спутник молодого джентльмена, с которым ее вроде бы знакомили несколько дней назад, представил его как мистера Дарси из Пемберли.

Эмма сделала реверанс. Мистер Дарси поклонился, и довольно скоро выяснилось, что между ними — пятая степень родства и что он — наследник ее прапрадеда.

Мистер Тилни наблюдал за происходящим с явным удовлетворением.

Пять встреч и один танец спустя (только один, потому что мистер Дарси ненавидел танцы еще сильнее, чем мистер Найтли) оказалось, что их мнения совпадают по всем возможным поводам. Он был суров, а она — жизнерадостна, он язвил там, где она оставалась серьезна, но это не имело значения. Их соединяло внутреннее сродство, инстинктивное согласие, которое пронизывало любой разговор.

Они не могли наговориться. Слова не успевали сбежать с языка — они схватывали мысли друг друга из наполовину высказанных фраз. Дело было не в понимании — временами Эмма совсем его не понимала. Но она знала его просто потому, что знала себя.