Перекрестки миров и тридцать три тысячи жизней (гет)

Это время, когда соединяются две половины года — темная и светлая, соприкасаются два мира — человеческий и потусторонний, а границы меж ними настолько истончаются, что бессмертные могут проникнуть в мир людей, а люди с чистой душой и храбрым сердцем — в мир бессмертных. Это безвременье, не принадлежащее ни прошлому, ни будущему...

Развалившись на широком каменном парапете в школьном дворе Хогвартса, Живоглот то лениво гонял лапой, то с остервенением грыз подсохшую кисть крупного кроваво-красного боярышника с обломком ветки и ярко рыжим листом, повторяющим окрас его густой шерсти, наслаждаясь терпким кисловатым вкусом боярышниковой коры. Через полукруглые стрельчатые арки открывался чудесный вид на Запретный лес, импровизированная игрушка сухо шуршала по шероховатому камню, вокруг по плитам двора вальсировали разноцветные водовороты из кленовых листьев, мягко светило осеннее солнце, и на морде Живоглота блуждала счастливая полуулыбка. Почти совсем человеческая, потому что счастье его в это мгновение было почти полным. В конце концов, он снова жил в Замке и теперь — уже совершенно официально — в вожделенных им Подземельях.

Эта осень была особенной.

В Шотландию не торопились обычные для этого времени года дожди и хмури. Однако по утрам слегка примораживало, и на шкурках полевых мышей, которые в изобилии водились в Запретном лесу, блестели искорками звездочки голубого инея. Хогвартс уютно укутался в мягкую осеннюю тишь и дремно слушал шелест волн Черного озера, приготовившись заснуть до весны. Приближался Самайн.

Живоглот лишь на несколько мгновений прекратил свою игру, заметив идущую через двор миниатюрную трехцветную кошку с длинной блестящей шерстью и невероятно пушистым хвостом. На ушах у нее были рыжие кисточки, а шкурка, казалось, впитала все краски этой осени. Живоглот прищурил рыжие, как праздничная тыква глаза, позволяя себе полюбоваться на красоту и грацию своей хозяйки. Кошка изящно вспрыгнула на парапет и, положив голову на лапы, уставилась на Живоглота блестящими золотыми глазами. Тот пошевелил усами и насмешливо фыркнул.

«От тебя пахнет валерианой, Котенок».

Кошка согласно мурлыкнула и прикрыла глаза.

«А от тебя — Запретным лесом и мышиными шкурками. Между нами, ты нашел себе весьма странную игрушку».

«Дети притащили много таких штуковин. Самайн, ты же знаешь».

«Ну конечно! Самайн, красные ягоды и заговоры на любовь...»

«А еще много вкусной еды, ночные костры и магия... Никогда не понимал людей, превративших этот древний праздник в пестрый тыквенно-конфетный карнавал! А между прочим, Хеллоуин — лишь одно из воплощений многоликого Самайна. Хотя, похоже, ты не слишком веришь в такие вещи».

«Мы верим, что в эту ночь духи умерших могут вернуться в наш мир и прикоснуться к живым».

«И только, Котенок».

Живоглот недовольно дернул хвостом, когда на них, погасив солнце, упала длинная мрачная черная тень.

— Вы нужны мне в лаборатории, мисс Грейнджер, — крайне недовольным тоном произнес Северус Снейп. — Поскольку вы моя ученица, то извольте быть рядом тогда, когда можете мне понадобиться, а не носиться по замку вместе с вашим рыжим недоразумением. Я ищу вас уже битый час.

«Вы повторяетесь, профессор. Раньше вы называли так и Рона».

Снейп нахмурился еще больше, когда трехцветная кошка не спеша поднялась и, даже не взглянув на него, направилась ко входу в замок. К ее пушистому хвосту пристал дразняще красный кленовый лист. Профессор проводил ее беспомощным взглядом и направился следом.

Едва только странная пара скрылась в воротах, из-за уродливой каменной горгульи показалась высокая пожилая женщина со строгим лицом. Она опустилась на массивную резную скамью рядом с Живоглотом, взметнув полой зеленой твидовой шотландки тучу разноцветных листьев.

— Как у них дела? — поинтересовалась она в пространство, щуря близорукие глаза навстречу налетевшему прохладному ветру.

«Варят зелья. Они оба очень глупые, знаешь ли».

МакГонагалл тяжело вздохнула.

— Знаю. Поэтому и не перестаю тревожиться за них.

Живоглот крутанулся, елозя спиной по теплым от солнца камням парапета, и чинно уселся, обернув вокруг лап мохнатый хвост и пристально уставившись на директрису.

«Как говорите вы, люди? Мы в ответе за тех, кого приручили! Чушь! Хозяйка заботится обо мне, но о том, что теперь я не единственный ее питомец, часто забывает. Посуди сама: она приучила Черного к себе. Теперь в Подземельях тепло, а по утрам его ждет сытный завтрак. Она занимает его разговорами так, что теперь он не может без них обойтись ни дня. Склянки и флаконы валятся у него из рук, если ее нет рядом... а ей и дела нет! Вопиющая безответственность!»

— Могу сказать про Северуса то же самое! — сьехидничала МакГонагалл. — Задурил девочке голову умными рассказами, она слушает его разинув рот, считает умнейшим и интереснейшим человеком в волшебном мире. А он продолжает язвить и плеваться ядом и частенько доводит ее до слез... ох! — вздохнула она, скорбно покачав головой. — Они и впрямь очень глупы.

Живоглот спрыгнул на землю и с ласковым мурлыканьем отерся о подол ее платья.

«Не печалься, Серебряная Шкурка. Осень расставит все по местам...»

— Почему ты так в этом уверен?

Живоглот сладко потянулся. Взгляд его желтых глаз стал еще хитрее.

«Самайн. Время магии и перемен. Поглядим, что он принесет нашим с тобой питомцам...»

* * *

Гермиона уже целый месяц корпела над экспериментальным зельем в одиночку. Снейп насмешничал, но стремился дать ей как можно больше самостоятельности, за что она была ему безмерно благодарна. Правда, накануне ей здорово влетело за то, что она взялась испытывать это самое зелье на себе... Всего-то ничего особенного — новая модификация Орлиного глаза, который Северус постоянно варил для жалующейся на неуклонную потерю остроты зрения Минервы. Только оно имело временный эффект, а Гермиона надеялась с помощью комбинации заклятий и своего нового зелья излечить любимую преподавательницу окончательно и бесповоротно.

Девушка машинально добавила в зелье четверть унции лепестков златоглазки и теперь мерно помешивала его по часовой стрелке.

Она часто ловила себя на том, что ее волнует отношение Северуса. То есть профессора Снейпа, конечно... Тот давний вечер самого необыкновенного в ее жизни Рождества, когда они оказались запертыми на площади Гриммо, изменил ее жизнь. Она стала учеником Мастера, которого считала лучшим из лучших, и теперь изучала науку, которой жаждала больше всего. Но огорчения не оставляли ее. Потому, что с того памятного Рождества минуло уже много времени, волшебство забывалось, а в реальности Снейп продолжал относиться к ней, как к малолетней гриффиндорской надоеде. Во всяком случае так казалось склонной к преувеличениям Гермионе. Изредка профессор позволял себе холодную скупую похвалу, но в остальное время оставался насмешливым, язвительным и циничным. Иногда она замечала его полный интереса и задумчивости взгляд, обращенный к ней в те моменты, когда он был уверен, что Гермиона этого не видит, иногда — беспокойство, когда он старался оградить ее от самых опасных экспериментов... Девушка могла бы поклясться, что Снейп весьма расположен к ней, и, черт возьми, ей хотелось увидеть в его взгляде то самое, особенное, что заставляет сердце стучать сильнее...

Зелье кипело, медленно, но неуклонно поднимая из котла изумрудно-зеленую пену.

— Грейнджер! — раздался за плечом рык вышеупомянутого профессора. Он выдернул у нее из рук серебряную ложку и щелчком пальцев погасил магический огонь под котлом. — Что вы творите?! От ваших бесконечных помешиваний зелье едва не взорвалось! Ноль вам, Грейнджер, ваш Орлиный глаз непоправимо испорчен!

У Гермионы, которая понимала, что на этот раз он прав, немедленно задрожал подбородок и предательски защипало глаза.

— Простите, сэр, я отвлеклась, — пролепетала она, склонив голову. — Этого больше не повторится.

— О чем вы вообще думали? — не унимался профессор. Он скрестил руки на груди и иронично задрал бровь. — Неужели о Поттере или вашем рыжем болване Уизли? И кто из них двоих не догадался пригласить вас на свидание в будущий праздничный выходной?

Гермиона отпрянула, бросив на него бешеный взгляд. Слезы высохли в одно мгновение.

Я болван, — очень кстати пронеслось в голове профессора.

— Вы..! Да вы... Если бы вы только знали, о чем я думала! Идите к дьяволам! — проорала Гермиона и вылетела из лаборатории, шарахнув дверью, прежде чем он успел сделать хотя бы движение, чтобы ее остановить.

— Я болван... — произнес Снейп уже вслух и тяжело опустился на стул.

«Не могу не согласиться с очевидным фактом», — презрительно мурлыкнул Живоглот, наблюдавший эту сцену с одного из самых высоких лабораторных шкафов.

* * *

По замку медленно плыли оскалившиеся потусторонними улыбками праздничные тыквы. В ставших суетливыми коридорах кучковалась молодежь, загорались и гасли смущенные, загадочные и хитрые улыбки, обрывки разговоров сводились к темам праздничного ужина, бала и любовной магии. Хогвартс охватила предпраздничная лихорадка.

Гермиона едва дождалась окончания ужина и поспешила сбежать в темноту и тишь Подземелий, постаравшись не попасться на глаза своему учителю. Горечь обиды никак не желала проходить и жгла глаза непрошенными слезами. На сегодня с ее обязанностями было покончено, и девушка надеялась воспользоваться отсутствием Снейпа и скоротать вечер за интересной книгой из его личной библиотеки.

Гермиона перебрала с десяток книг в потертых, траченных зельями переплетах, но в голове был сумбур и хаос, которые не позволяли сосредоточиться на чтении. Живоглот наблюдал за нею, пытливо кося желтым глазом и раздраженно подергивая кончиком хвоста, потом деловито поднялся и, вспрыгнув на одну из книжных полок, уцепил когтем темно-зеленый, почти черный рифленый переплет с медными, покрытыми ярью застежками.

Гермиона ахнула и с интересом воззрилась на переплет, рельеф которого изображал красивого мужчину в головном уборе из голых осенних ветвей. Она приподняла раскрывшуюся вверх корешком книгу и прочла вслух:

— Самайн — промежуток времени не принадлежавший ни будущему, ни прошедшему. В дни Самайна истончается граница между мирами, открываются Переходы, раскрываются холмы, Сид и все сверхъестественное устремляется наружу, готовое поглотить людской мир. В мир людей проникают бессмертные и духи умерших. В ночь Самайна вырываются на свободу силы хаоса... Что ты хочешь сказать, Глот? Мне следует поддаться всеобщему сумасшествию и погадать на досуге в ночь Хеллоуина?

Живоглот неопределенно мурлыкнул и отвернулся от хозяйки.

А Гермиона неожиданно для себя перевернула страницу, потом другую и третью и скоро с головой погрузилась в чтение.

Через несколько часов из лаборатории вернулся Северус Снейп. Весь день он думал о том, что непременно попросит извинения у своей ученицы за свой резкий тон. В конце концов, он был из рук вон не прав. Время было позднее, профессор полагал, что Гермиона мирно спит в своей комнате, и надеялся поговорить с ней на следующий день.

Однако он нашел девушку в библиотеке и не слишком удивился этому. Она уютно устроилась на маленьком диванчике с книгой на коленях и дремала, подложив под щеку ладонь. Свечи на столике оплавились почти до основания, некоторые и вовсе прогорели и погасли, уронив фитили в лужицы жидкого воска... Позволив себе полюбоваться на Гермиону, Северус сдернул со спинки дивана шерстяной плед и аккуратно прикрыл им девушку... и натолкнулся на пару желтых, светящихся в темноте глаз. Он взял со столика свечу и, поднеся ее ближе, прочел название книги.

— Древний Самайн? Интересный выбор для легкого чтения... Пусть спит, не станем ее тревожить, — подмигнул он коту, сделав приглашающий жест рукой.

Живоглот прошествовал за ним в гостиную, где получил миску молока и угощение в виде обожаемого им сладкого печенья. После трапезы он забрался в свое любимое кресло около камина и тщательно умывал усатую мордочку, поглядывая на профессора. Тот опустился в противоположное кресло и, жестом призвав бутылку огневиски и бокал, скупо плеснул на дно.

— Ты тоже считаешь, что я сукин сын, да, приятель? — усмехнулся он, сделав длинный глоток. — Что ж, ты прав, пожалуй... Каждый раз, когда я открываю рот, чтобы похвалить ее работу, то не могу произнести ничего, кроме гадостей. Привычка. А я больше всего на свете хочу назвать ее по имени и пригласить куда-нибудь на чашечку кофе... Что мне делать, рыжий? У кого спросить совета? Минерва вцепится мне в горло и вне своей анимагической формы, едва узнает, что старый подземельный гад по уши влюблен в ее юную протеже.

Больше он ничего не говорил; молчал и гипнотизировал взглядом огонь Живоглот, в умных глазах которого профессору чудилось осуждение и презрение.

* * *

Вечером в канун Хеллоуина Гермиона выскользнула из Большого Зала, успев дабы не вызывать подозрений показаться на глаза МакГонагалл, но минуя уже разгорающееся праздничное безумие, разделять которое у нее не было ни малейшего желания. Она могла признаться самой себе и в том, что ей не слишком хочется видеть своего учителя.

Очутившись в своей комнате, она переоделась в теплую черную мантию, в которой обыкновенно совершала вылазки в Запретный лес в поисках потребных ингредиентов для зелий. С собой Гермиона планировала взять только одну вещь. Это была маленькая ладанка на тонком кожаном шнурке, которую девушка накануне смастерила сама из кусочков серебристо-зеленого шелка, без магии, припомнив полные терпения уроки рукоделия Молли Уизли, заговоренная от потери и чужих рук.

В ночь Самайна храбрый и стойкий духом может просить у бессмертных того, чего больше всего желает. Если не побоится, то они даруют ему исполнение этого желания.

Гермиона не знала, верит ли она вообще в подобные вещи, но идея сделать амулет прочно засела в ее голове. Во всем этом было что-то волнующее и необыкновенное, к чему безумно хотелось прикоснуться этой магической ночью.

Покидая Подземелья, она погасила полусгоревшие свечи везде, где только могла, поставив вместо них новые. Замок она оставляла уже в своей анимагической форме, чтобы не вызывать ненужных вопросов, и решилась обратиться в человека только когда вокруг нее сомкнулась лесная темнота.

Была чудная ночь. Не слишком теплая, но душистая и тихая, вспыхивающая мерцанием далеких звезд и озаренная светом приближающегося полнолуния. Гермиона ушла из замка без палочки, но ее и не требовалось — воздух был пропитан чистой природной магией, она искрила и щекотала, касаясь разгоряченной кожи девушки.

Гермионе не потребовалось много времени, чтобы найти то, зачем она пришла.

Красные ягоды — пища бессмертных. Сотвори из них амулет, и он защитит тебя от нежеланной страсти или подарит настоящую любовь.

Это был шиповник. Крупные рыжевато-алые плоды соседствовали с поздними благоухающими цветками. Он как нельзя лучше подходил для ее задумки, и девушка сорвала семь ягод, а восьмой — дикую розу, бережно сложив их в ладанку, которую носила на груди. Лес одобрительно забормотал, протягивая к ней руки-ветви, Гермиона подняла лицо и увидела, как в разошедшихся от ветра кронах блеснул небесно-звездный просвет...

Она уже намеревалась повернуть назад, к замку, когда поняла, что ей не чудится, и к монотонному лесному бормотанью примешиваются нежные звуки необычной далекой музыки. Это было настолько неожиданно, но вместе с тем правильно и гармонично, что Гермиона почти не испытала удивления. Она спрятала ладанку с ягодами под мантией и двинулась в ту сторону, откуда по ее мнению доносилась музыка. Это, вне всяких сомнений, звучала арфа. Ноги сами несли девушку все дальше в лесную чащу, любопытство кипело, подогретое волшебством ночи, и скоро она заметила забрезживший среди ветвей огонек.

По мере того, как Гермиона уходила все дальше от привычных тропинок Запретного леса, свет становился все ярче и ярче. Усталости не было, только ночной влажный холод выгонял легкую дрожь, да сердце колотилось в бешеном ритме, предчувствуя волшебство. Девушка раздвинула густой куст боярышника, даже не заметив, что острые шипы впиваются в ее ладони...

* * *

Северус Снейп подозревал, что его ученица замыслила что-то безрассудное. Острое чутье, годами отточенное на студенческой безголовости, подсказало ему еще и то, что безрассудства, совершаемые в ночь Хеллоуина, относятся к разряду опасных для жизни. Не то чтобы он считал Гермиону глупой девчонкой, неспособной к рациональному мышлению, но она была гриффиндоркой, а для профессора принадлежность к этому факультету означала классическую триаду диагнозов — безголовость, отсутствие чувства самосохранения и потрясающую способность влипать в неприятности.

К тому же она, вероятно, все еще была расстроена их ссорой накануне.

В гостиной Подземелий горели свечи. Все до одной — новые, хотя Северус помнил, что домовики заменили их совсем недавно. Он чертыхнулся.

Ну конечно. Девчонка решила последовать традициям. Зажечь огонь в канун Самайна — священнодействие. Новый огонь, живой и чистый, не от магии, а добытый без волшебства.

Северус набросил мантию, привычным движением вскинув палочку, чтобы спрятать ее в рукаве, но остановился и, помедлив, аккуратно положил ее на читальный столик. Он не будет рисковать и не сунется в Запретный лес с палочкой этой ночью. В конце концов, он владеет и беспалочковой магией. Возможно, ночная прогулка мисс Грейнджер окажется гораздо более безобидной — в этом случае он не обнаружит свое присутствие и просто проследит, чтобы она благополучно вернулась в замок.

* * *

Навстречу плеснуло мягким жарким светом, показавшимся после лесной тьмы ярче, чем Люмос Максима. Гермиона зажмурилась, прикрыв лицо ладонью, и только потом решилась приоткрыть постепенно привыкающие к свету глаза.

Здесь лесные заросли словно раздвинулись, окружив небольшую полянку, сплошь заросшую бело-голубыми колокольчиками луноцвета. Посреди нее жарко пылал высокий костер, вокруг которого расположились люди в длинных светлых одеждах. Одуряюще пахло яблоками.

Ступни тонули в мокрых от росы цветах. Гермиона сделала шаг назад, в темноту, но ноги не слушались ее. Мысли девушки стремительно завертелись. Сиды. Она была так глупа, что пошла на звуки музыки и набрела на пирующих сидов.

— У нас гости! — тягучий голос пригвоздил ее к земле. — Поглядите, какое чудесное человеческое дитя!

Бессмертные взирали на девушку с прохладным, полным превосходства любопытством. Тот, что заметил ее первым, приблизился и, продолжая гипнотизировать взглядом, от которого тело становилось легким и безвольным, как ватный шарик, протянул белую руку и едва коснулся ее щеки. Длинные пальцы спустились ниже, скользнули по шее, дотрагиваясь до шелковой ладанки... Сид улыбался, но глаза его были холодны, как звездный свет.

— Она знает правила! — вдруг громко восхитился он. — Принесла с собой только ту магию, которая струится в ее крови. Давно я не встречал подобных тебе, девочка.

Он протянул руку, словно намереваясь снова прикоснуться к ней, и на раскрытой ладони Гермиона увидела большое красное яблоко. Оно было удивительно красивым и благоухало опьяняюще и сладко.

— Ешь! — приказал бессмертный, и Гермиона тут же почувствовала неодолимое желание подчиниться. Этой магии она не могла противиться. Внезапно другой голос, знакомый и еще более властный, развеял этот дурман.

— Не вздумайте, мисс Грейнджер! — рявкнул Северус Снейп, выбираясь из зарослей. — Угоститесь яблочком — и уйдете вместе с ним, — он кивнул в сторону бессмертного, — туда, откуда обыкновенно не возвращаются.

Гермиона затравленно завертела головой.

— П-профессор? — пролепетала она. — Что вы здесь делаете?

— Это я должен вас спросить, мисс! — прорычал тот. Девушка заметила, как он незаметно сменил дислокацию и оказался рядом с ней, слегка загородив ее от бессмертных. В его позе было что-то защитное, покровительственное. — Что же вы не озаботились прочесть что-нибудь еще кроме той общедоступной книжки? Вам известно, что этой ночью граница между мирами слишком тонка?

— Конечно, профессор, — обиженно произнесла Гермиона. — Но это всего лишь сиды, они приходят в наш мир пировать и играть на арфе в ночь Самайна...

— ...и заодно подыскивают себе суженую среди смертных, — проворчал Снейп и отвернулся от девушки, загораживая ее собой. — Прошу прощения, — обратился он к хранившим молчание бессмертным. — Эта девушка — неразумное дитя и попала сюда по ошибке. Мы ничего не станем просить.

— Она уже попросила, смертный, — промурлыкал сид. — Теперь в нашей власти, одарить ее или наказать.

Гермиона в ответ на свирепый взгляд профессора виновато сглотнула и сжала в ладони ладанку.

— Я зажгла священный огонь в ночь прихода Самайна, чтобы повернуть все вспять. Ненависть к любви, несчастье к радости. Я прошу избавления от сомнений и терзаний. Это мое желание, и да будет так, — прошептала она.

— Вот видишь? Дитя признается в том, что призывала древнюю магию. А ты, человек с кровью на руках и израненным сердцем, чего ты хочешь в эту ночь?

Снейп стиснул зубы.

— Этого мне не сможет дать никто и ничто. Даже ваша магия.

— Неужели? Подумай хорошенько, иначе я заберу ее, — он кивнул на перепуганную Гермиону, — с собой.

Снейп свирепо глянул на сида. Это была игра, и ему приходилось принять правила. Он набрал в легкие воздуха, собираясь с духом.

— Я тоже прошу избавления от сомнений и терзаний, — произнес он. — Прошу о том, чтобы мое прошлое осталось в прошлом.

Сиды расхохотались, словно покатились по воздуху серебряные колокольчики.

— И только? Тогда тебе ни к чему помощь магии. Ты в силах исполнить свое желание сам. Твоя беда в том, что будущее тревожит тебя, прошлое — держит, поэтому настоящее ускользает от тебя. Прошлое твое горько, но чем горше оно, тем сладостнее настоящее. Подумай, стоят ли воспоминания того, чтобы ради них отказываться от счастья.

Яблоко, которое он недавно протягивал Гермионе, распалось на две идеально ровные половинки, будто разрезанное воздушным лезвием.

— Берите, — приказал сид. — Это ваша трапеза на пиру бессмертных в ночь Самайна. Ваше желание исполнится, и мы преподнесем вам свой дар, а не подвергнем наказанию только в том случае, если сейчас вы оба сделаете шаг навстречу исполнению ваших желаний.

Сердце Гермионы пропустило удар. Она подозревала, что Северус испытывает то же самое, потому что никогда не видела своего профессора таким растерянным и сбитым с толку. Наверное, такое лицо было у него в тот момент, когда он обнаружил пропажу шкурки бумсланга.

Она еще додумывала эту последнюю мысль, когда он шагнул к ней, одновременно заключая в крепкие и какие-то исступленные объятия, а его поцелуй, взорвавший ночь вокруг них, уже не показался ей чем-то неожиданным и неправильным. Гермиона ответила ему с радостью, ощущая, как жар их тел и почти осязаемая магия наполняют воздух вокруг них, проникают сквозь кожу и текут по жилам, заставляя кипеть кровь, и стремятся к бешено колотящимся сердцам...

* * *

— Ты правильно сделал, что привел их к нам, маленький брат.

Живоглот улыбнулся в усы. Где-то высоко в небе уже шел рассвет, и он ощущал на кончиках ушей хрусткий предутренний холод. Костер почти прогорел и теплился кучкой голубых угольков, поляна опустела, и на серебристом ковре из смыкающих лепестки чашечек луноцвета остался только рыжий книзл и один из бессмертных.

"Они нуждались в помощи. Будь один из них слабее, все сладилось бы гораздо быстрей. Но они оба слишком сильны и горды, а уж упрямства в них больше, чем в любом из моих сородичей. Ты одарил их, верно? Все же они исполнили ритуал, придя на свет вашего костра".

— Я думаю, что они не нуждаются в бессмертии. Поэтому я подарил им счастье.

"Мррр... счастье — весьма относительное понятие".

— Я подарил им настоящее, лишенное тягостных дум о прошлом и беспокойства о будущем. Думаю, что это именно то счастье, в котором они нуждались.

"Тогда ты воистину мудрец, Эс Сид", — почтительно склонил голову Живоглот.

Бессмертный поднял лицо к небу.

— Новый рассвет идет, волшебство уходит. Мне тоже пора. Ты уверен, что не хочешь пойти со мной, маленький брат?

"Еще нет, мудрец. Мое время течет гораздо быстрее, чем хотелось бы, и совсем скоро я присоединюсь к тебе по ту сторону костра, но остаток этого времени мне бы хотелось провести с моими питомцами, уж извини".

— Ты помнишь, каково там, маленький брат? Рассветы, как малиновое вино, хрустальная роса на изумрудной траве...

"...рыбы плещут золотистой чешуей в молочном роднике, и бабочки танцуют с феями в цветах в стране вечной теплой осени... А мне полюбилась здешняя зима".

— Твоя работа тут завершена, — сказал бессмертный. — Ты много лет приглядывал за своей человеческой питомицей и вполне заслужил возвращение.

"Это не работа, мудрец. Это нечто совсем иное".

— И что же?

Живоглот снова улыбнулся в усы и неспеша направился в чащу леса, за которой его ждал спящий Замок. На краю полянки он обернулся, чтобы увидеть, как исчезают в теплящемся костре серебристые одежды бессмертного.

"Любовь, — промурлыкал он. — Просто любовь..."