Под кроной Ясеня (джен)

Когда Донни наконец добрался до комнаты, где ему, если очень не повезет, конечно, предстояло прожить несколько лет, его буквально колотило от ярости. В зале перехода, куда он попал после неудачного разговора с Бабушкой, почтительные, но неумолимые брауни отобрали у него практически все принесенные обереги («вы можете пораниться, сэр!») и всю еду. То ли она тоже считалась контрабандой, то ли их беспокоило, не пострадали ли в процессе ее приготовления семена еще чего-нибудь, то ли здесь было принято таким образом обрекать смертных на вечную жизнь в Эльф-как-ее-там-ландии — в объяснения местная прислуга не вдавалась. Учитывая последний вариант, Донни сражался за остатки сэндвичей и бутылку с соком до последнего и даже не удержался от слез, когда их таки отобрали... что теперь бесило его еще больше. Единственным, что хоть как-то скрасило процесс конфискации, был короткий эпизод, когда один из “таможенников” случайно коснулся коры рябины лапой, с которой в пылу борьбы слетела защитная перчатка. Его визг, должно быть, слышало полграфства.

Потом была ванна с какой-то зеленоватой жидкостью. Короткое, но очень болезненное прикосновение к плечу, после которого на мокрой коже проступило что-то вроде яркой многоцветной татуировки в виде птичьего крыла. Форму Донни надел сам. Это было чуть ли не самое унизительное, что ему приходилось делать в жизни, но когда он представил, как эту дрянь на него, истошно орущего и отбивающегося, силой натягивают другие... нет! Нет, нет и нет!

Шлепая вслед за брауни-провожатым по коротко стриженной травке, видимо, заменявшей здесь ковры, он старался не смотреть на свои голые колени. И заставлял себя думать о килтах. Пледах. Саронгах. Этих... как их там... с картинок энциклопедии по древнеримской истории. Воины тоже носили юбки. Не в Саффолке, конечно, но носили... Мальчик цепко ухватился за эту мысль. Именно так он и чувствовал себя: не подростком в дурацкой форме дурацкой школы, а воином, которого взяли в плен. Заклеймленным, обезоруженным. Но несломленным. Это не стыдно. Не стыдно.

Все больше входя в роль, он начал осторожно поглядывать по сторонам, запоминая повороты, выискивая пути к бегству. Это было трудно: просторные коридоры, освещенные чем-то вроде керосиновых ламп (почему-то источавших слабый запах лаванды и разогретой латуни), изгибались с такой прихотливой небрежностью, что только в узлы не завязывались. Повсюду царил своеобразный фэнтезийно-деревенский уют: стены украшали гобелены с растительными мотивами и веселыми пасторальными сценками, на потолке, то спускавшемся так низко, что Донни приходилось пригибать голову, то возносившемся на десятифутовую высоту, то тут, то там виднелись деревянные барельефы, изображавшие причудливого вида созвездия, виноградную лозу или улыбающиеся рожицы сатиров. В общем, мило до зубного скрежета. Поначалу помещения были довольно пустынны, но чем дальше, тем чаще им встречались другие ученики. Человекообразных здесь было совсем немного. В этом царстве крохотных цветочных фей, бородатых карликов и прочих троллей мальчик сам себе начинал казаться великаном. Гулливером, привязанным за волосы.

— Травная, — немногословно комментировал порой брауни, указывая на ту или иную дверь. — Прачечная. А вот тут выход к Ивовому пруду, сэр... осторожно! Берегите голову!

Заметив, что снаружи мелькнуло что-то вроде лужайки под открытым небом, Донни попробовал запомнить картину, висевшую слева от этого выхода, но куда там! Коридор уже снова кружил волчком, и одну нарисованную вербу невозможно было отличить от десятков других. А потом потолок снова начал повышаться, и через несколько десятков шагов они оказались в огромном не то зале, не то подземном соборе, не то каменном саду. Милота интерьеров исчезла, точно ее ливнем смыло. Вошедших со всех сторон обступили белые мраморные изваяния причудливых деревьев... или, быть может, причудливые деревья, похожие на мраморные изваяния. Своды, ненавязчиво намекая на готику, круто устремились вверх, к едва видневшемуся на головокружительной высоте хрустальному куполу. В мягком рассеянном свете танцевали золотистые пылинки. Даже Донни, весьма далекий от увлечения архитектурой и решительно не настроенный чем бы то ни было здесь восхищаться, на миг замер, пораженный красотой этого места. Но, оглядываясь, заметил пару эльфов все в тех же ненавистных платьях и снова насупил брови.

— Малый пиршественный зал, сэр, — пояснил брауни, указывая на расположенные в центре сада каменные столы в окружении резных скамей. — Здесь все ученики Шейдихиллз принимают пищу. Слева, рядом с алтарем Дану, вход в учебные лаборатории Гринхэндс, запомните дорогу, будьте добры, некоторые из ваших занятий будут проходить там. Справа начинается спуск в подземелье Дроузкейва, на его границе можно увидеть предупредительные руны. Посещение этого сектора возможно только в сопровождении кого-то из преподавателей... А теперь давайте пройдем вон к тому ряду колонн, там располагаются жилые помещения Пика, мы всегда стараемся селить новичков рядом с Залом: так меньше вероятности заблудиться. Впоследствии вас могут перевести на верхние этажи. Пожалуйста, сю...

У Донни вдруг заложило уши: чуть поодаль, у подножия каменного дуба, он увидел Илмирна и его прихвостней. Те уже тоже переоделись в школьное — что-то вроде черных комбинезонов, смотревшихся неплохо... да к черту! смотревшихся очень круто. Эльф тоже явно заметил мальчика. Он ничего не сказал, лишь демонстративно оглядел его с ног до головы и выдал мерзейшего вида полуулыбку. Донни покраснел до корней волос. Ему казалось, что в него плюнули. Илмирн заулыбался шире, он явно надеялся, что смертный полезет в драку. В другой момент Донни непременно ответил бы на этот молчаливый вызов, и будь что будет. Но рядом топтался встревоженный брауни, который, разумеется, позовет подмогу, и вместо хорошей драки выйдет очередная унылая возня, да и преподаватели, кем бы они ни были, явно не обрадуются. Явив буквально чудо самоконтроля, Донни заставил себя отвернуться и пойти прочь. Каждый миг он ожидал, что сзади раздастся хохот, и тогда... Эльфы промолчали.

* * *

Сектор, где селили первокурсников Пика, Донни толком не рассмотрел: не в том был состоянии. Вроде бы там были окна, и двери, и одна из дверей вела в его новый дом — это все. В комнате кто-то был, но его это не тронуло и не заинтересовало. Он вошел, точно тяжелобольной в новую палату: нашарил взглядом первую же свободную койку, бросил рядом с ней изрядно похудевший рюкзак, лег лицом к стене. И только тогда позволил слезам течь, изо всех сил стараясь не издать при этом ни звука. Неудержимо хотелось домой. Быть может, не «домой, к мамочке», но — домой. Туда, где всем безразличны страдания семян тмина, а каннибалы сидят за крепкими решетками психлечебниц. Где действуют правила: нормальные, человеческие, пусть не всегда справедливые, зато понятные. Но это было невозможно.

Голоса соседей по комнате, упавшие было до шепота, когда вошел Донни, постепенно снова набрали громкость. Выплакавшись и почувствовав себя если не менее несчастным, то, по крайней мере, более спокойным, мальчик поневоле начал прислушиваться к ним. Разговаривали четверо. Вернее, одна девчонка тараторила без устали, многословно восхищаясь комнатой, колледжем, школой, перспективами, которые дает образование, и проч. Еще двое порой вставляли в этот поток щебета отдельные фразы. Четвертый молчал, но его присутствие легко угадывалось по постоянным риторическим обращениям, мелькавшим в речи болтуньи: «не так ли, Куэ?», «что скажешь, Куэ?». От нечего делать Донни принялся считать, сколько раз она упомянет это имя, прежде чем ей ответят. Но неведомый Куэ (или неведомая Куэ?) молчал. Когда счет пошел на третью дюжину, мальчик понял, что уже достаточно успокоился для того, чтобы встретить очередную порцию неприятностей этой ужасной ночи. В том, что беды еще не кончились, он ничуть не сомневался.

Донни неловко сел на кровати. Повернулся, оглядел комнату. В ответ на него устремились встревоженные взгляды четырех пар глаз. Даже восторги болтуньи стихли. С минуту новые однокурсники разглядывали друг друга. Двух девчонок-оборотней Донни уже видел на мельнице. Та, что с копытом, теперь перестала притворяться или, быть может, ее короткое платье просто позволяло увидеть больше, чем прежние джинсы. Вся левая нога до самого бедра заросла короткой шерстью — пепельно-серой, почти такого же оттенка, как и ее завязанные в высокий хвост волосы. Но хуже всего выглядело изогнутое назад колено. При виде него Донни нервно сглотнул и быстро поднял взгляд. Лицо эльфийки застыло безразличной непроницаемой миной.

— Вообще-то, — решительно сказала ее бойкая приятельница (по голосу Керк-младший сразу же узнал давешнюю тараторку), — нагло глазеть на инвалидов — это хамство! Немедленно извинись, слышишь!

— Лим... — пепельноволосая отрицающим жестом вскинула ладонь.

— Что «Лим»? — уперев в бок руку, осведомилась болтунья. — По-твоему, я должна молча смотреть, как этот невежа таращитсяё на мою кузину?! И это — после того, как твои родители оплатили мою учебу в самом Пике, чтобы я за тобой приглядывала? Нет и нет... А ну извинись, смертный, мы ждем!

Донни набычился. Наездов вообще и наездов с нравоучениями в частности он не терпел органически. Да и не в том настроении сейчас был, чтобы сносить что бы то ни было от кого бы то ни было. Он уже открыл было рот, чтобы высказать менторше все, что о ней думает, но тут вновь наткнулся взглядом на искалеченное колено ее кузины, и ему неожиданно стало стыдно. Воинам негоже обижать своих товарищей по плену. Особенно раненых.

— Извини, — тихо бормотнул он.

Если бы пепельноволосая хоть чем-то выдала удовлетворение от того, что вынудила смертного поступить по-своему, он, вероятнее всего, все-таки затеял бы ссору. Но она только сдержанно кивнула:

— Ничего.

— Как это ниче... — начала было снова заводиться ее неугомонная кузина.

— Лим, хватит! — голос девочки не поднялся и на долю тона, но Лим тут же заткнулась, точно ей кляп вставили. Кто главный в этой паре, было вполне очевидно. — Ты бы тоже глазела, будь ты... ты ведь смертный, правда?

— Они говорят, что я спригган, — горько сказал Донни. — Врут, конечно.

Эльфийка посмотрела на него внимательнее. Донни, который все никак не мог забыть, что он в платье, внутренне ощетинился. Но взгляд широко расставленных серо-голубых глаз, полностью игнорируя форму, задержался на его крупных ладонях и ступнях, оценивающе прошелся по низкому лбу, по изгибу бровей.

— Не врут, — она коротко качнула головой. — Ты даже эманируешь, как спригган, хотя и гораздо слабее, чем обретшие истинную форму особи. Но если ты не хочешь им быть, то это не обязательно, конечно.

— Не хочу? — фыркнул Донни, которому от ее последних слов чуть-чуть полегчало. — А кто хочет-то? Вот прямо всю жизнь мечтал — корнями обрасти!

Щуплый парень примерно его лет, сидевший на кровати рядом с Лим, неуверенно хохотнул. Эльфийки тоже заулыбались.

— Точно не обязательно превращаться? — на всякий случай уточнил Донни.

Девочка кивнула.

— Многие полукровки предпочитают сохранить ту форму, в которой родились. Вот мы, например... Ах, я ведь не назвалась. Ты можешь звать мою кузину Лим. А меня — Мифрен. Мы — дуни.

— Кто-кто?

— Дуни! — настойчиво повторила Лим. — Ну же, ты знаешь!

— На самом-то деле, понятия не имею.

Та раздраженно закатила глаза. Потом одним гибким движением вскочила на ноги и вдруг стянула через голову свое зеленое платье. Донни непроизвольно вскинул руки, прикрывая глаза, но смотреть было уже особо не на что: на месте, где только что стояла Лим, теперь пританцовывала маленькая гнедая пони. Керк-младший, на глазах у которого совершилось первое в его жизни эльфийской чудо, почувствовал себя обязанным сказать хоть что-нибудь по этому поводу. Но в голове было пусто: сказывались последствия пост-стриптизного шока.

— Вау, — выбрал он, наконец.

Пони искоса посмотрела на него, явно ожидая продолжения.

— Супер, чего уж, — покорно добавил он. — Только ты не могла бы... э-э-э... превращаться обратно в ванной или где-нибудь еще? Пожалуйста.

Пони фыркнула, гневно топнула ногой. Но все-таки, слава всему святому, подчинилась: подхватила мягкими губами валявшуюся на полу одежду и гордо уцокала в направлении дальней двери. Донни проводил ее долгим задумчивым взглядом.

— Она у вас нормальная вообще? — спросил он. — Головой недавно не билась? Ну, там, о барьер на скачках или еще где?

— О какой барьер? — не поняла Мифрен.

— На скач... а, проехали. Слишком долго объяснять.

— Я, кажется, понял, — несмело вклинился в разговор до сих пор молчавший парень. — Смертные считают, что эльфы... ну, то есть, люди не должны ходить раздетые. Это одно из их заветных правил... или нет... во всяком случае, мне что-то такое говорили... — он окончательно стушевался.

— Это правда? — с любопытством спросила эльфийка.

Донни собрался было объяснить, что, на самом-то деле, все зависит от того, где ты, с кем ты и что на тебе (он с раздражением покосился на свой подол), но встретился глазами с Мифрен и сразу же понял, что такого уровня беседы не потянет. Тем более, к этому моменту у него созрел еще один, причем гораздо более животрепещущий, вопрос.

— Да, — твердо сказал он, — у нас такое заветное правило. И мы очень расстраиваемся, когда его нарушают.

— Ну... хорошо... — Мифрен неуверенно повела плечом. — Наверное, мы сможем по очереди выходить и переодеваться где-то еще, если будет нужно. Или проще будет выходить тебе, посмотрим. Элвин? Куэ? Как вы?

Парень кивнул, соглашаясь. В дальнем углу комнаты тоже наметилось какое-то шевеление. Только теперь Донни заметил последнего из своих соседей. Это оказалась хрупкая малорослая девушка с целой шапкой невесомых белых перьев на голове (похоже, они заменяли ей волосы) и приятным, но удивительно не запоминающимся лицом. Судя по нему, она была самой старшей в их компании, лет семнадцати или даже больше, но телосложением и повадками напоминала шестилетнюю. Почувствовав взгляд Донни, Куэ быстро отвернулась, прикрывая профиль, точно крылом, согнутой в локте рукой.

— Она тоже не против, — расшифровала этот сигнал Мифрен. — А Лим я позже предупрежу.

— Кстати... хотел спросить... — с деланным равнодушием обронил Донни. — Это ведь мужская спальня, я верно понимаю? Или меня подселили по ошибке?

Мифрен и Элвин обменялись непонимающими взглядами.

— Это спальня для фейри крупного размера, — пояснил, обрывая затянувшуюся паузу, парень. — В Пике нас немного, а потому и выбирать особо не из чего, — он несмело улыбнулся. — Просто представь себя в комнате для хобов. Ни одна кровать не выдержит.

— А! — Донни кивнул с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал. — Я так и думал.

Улеглись нескоро. По очереди сходили в ванную. Местные пижамы оказались вполне себе, чего не скажешь о самой купальне: к мысли о том, что некоторое время предстоит мыться в невесть как втиснутом в чуланчик рядом со спальней живописном пруду с камышами и лягушками, еще предстояло привыкнуть. Вернувшиеся последними девчонки задернули туманные пологи над своими кроватями и погасили лампы, теперь комната скудно освещалась лишь чем-то вроде парившей под самым потолком золотистой дымки. Куэ и Мифрен скоро затихли, но Лим еще долго возилась и бормотала вполголоса о странных обычаях смертных, пока Донни не поймал себя на желании придушить ее. Ему ужасно хотелось хотя бы минутку побыть в тишине и подумать над тем, что делать дальше, составить план. Бессонная ночь тем временем давала о себе знать: глаза сами собой слипались, и перспектива подремать хоть минуточку казалась все более и более соблазнительной.

— Нам-м-мдеюсь, тут хотя бы будят к завм-мтраку, — пробормотал он, отчаянно зевая.

— Ты хотел сказать, к ужину? — шепотом уточнил Элвин.

Донни хотел было удивиться, но у него просто не хватило сил. Широко раскинув руки, он падал в сон.