Под кроной Ясеня (джен)

— Это уже ни в какие ворота не лезет! — от всегдашнего внешнего добродушия Бабушки не осталось и следа. Ее глаза метали молнии. — В первый же школьный день! Вы хоть представляете, какой урон нанесли своим безобразным поступком?!

Донни на всякий случай покаянно склонил вихрастую голову. О каком конкретно преступлении минувшего дня шла речь, он не имел ни малейшего понятия.

Бабушка, меж тем, явно ждала какого-то ответа и, не слыша его, все больше свирепела.

— Э-э-э... насчет Илмирна... — наконец промямлил он, решив, что отпираться бессмысленно.

— Кого? — старшая наставница Пика даже опешила. — А-а-а, ты о том первокурснике Дроузкейва, который умудрился где-то вляпаться в рябиновую кору, а потом еще и напасть на гарпию? Хочешь намекнуть на то, что не ты самый отъявленный хулиган этого потока? Ничего не выйдет! Этот несчастный мальчик — скорее жертва... В первую очередь — собственной глупости, конечно, но именно жертва! А вот ты, мой дорогой — самый настоящий преступник. Половина эликсиров в нашей лечебнице лишилась своих свойств! В защитных чарах внутреннего внешнего местами такие прорехи, что может пройти повозка, запряженная быками! Сильваны с самого вечера с ног сбились, собирая по окрестностям разбежавшиеся ведьмины огни!..

— Мэм, я к этим вашим огням-эликсирам и близко не подходил! — абсолютно честно воскликнул ошарашенный ее негодованием Донни. — Честное спригганское!

— Не подходил он! — взвизгнула Бабушка. — Святая невинность! А кто додумался напевать в магической школе рождественский гимн, а?! Или, когда у тебя нашли при поступлении крест, тебе плохо объяснили, что символика чужеземных верований несовместима с магией этой земли?!

Донни почесал затылок. Нахмурился, перебирая в уме детали неприятного разговора со стражами-брауни. Ничего такого про «чужеземные верования» он не помнил. Как, впрочем, не помнил и рождественских гимнов в своем исполнении. Да, напевал что-то такое... зимнее. Но чтобы вот прямо гимн...

— По правде говоря, мэм, — сказал он, — я подумал, что крест отобрали из-за того, что он железный.

— На все-то у него готов ответ! — проворчала Бабушка. — То, что ученик не хитрит, она явно видела, но отголоски прежнего гнева еще давали о себе знать. — Ты как знаешь, конечно, но я просто обязана теперь поднять перед попечителями вопрос о твоем отчислении...

— О моем... что?

— Ладно, уж, не вешай сразу носа, — немного теплея, утешила Бабушка, приняв благоговейный восторг за страх перед изгнанием. — Оценки-то у тебя хорошие, и эманация усиливается буквально на глазах, вот-вот первые почки начнут проклевываться... Да и не специально ты дел наворотил, вижу. Может быть, еще оставят с испытательным сроком... Давай, юный вандал, не стой, иди на ужин. Сядешь с кем-то из второкурсников, от куртуазной практики и от занятий ты пока освобожден. А ближе к утру, когда соберется комиссия, будем думать, что с тобой делать.

* * *

Путь до каменного леса Донни провел в глубокой задумчивости. Еще несколько часов назад при одной мысли о возможности скорого отчисления из Шейдихиллз, он, наверное, станцевал бы брейк от радости. Теперь же он и сам не знал, чего именно хочет: то ли поехать домой, то ли все-таки... Нет, школа не стала нравиться ему. Но недавнее чувство полной беспомощности, больше всего отравлявшее жизнь, ушло безвозвратно. И еще было то потрясающее ощущение, когда он стал одним целым с Первым Ясенем. Пожалуй, было бы неплохо пережить его снова... и освоить еще что-нибудь в том же роде. Вот только первые почки, о который упомянула Бабушка... Донни вспомнил виденного накануне взрослого сприггана и поморщился: никаких таких почек ему и даром не было нужно. Вот если бы можно было как-нибудь исхитриться, чтобы без них... и, желательно, без цветов вереска на ужин...

Вспомнив об ужине, Донни Керк чуточку повеселел и почти без усилия выбросил из головы все тревожившие его мысли. Придумал тоже: решать что-то на пустой желудок! Вот сейчас он как следует поест, и жизнь сразу станет лучше.

* * *

Буквально через несколько мгновений его жизнь и правда стала лучше. Причем — даже раньше запланированного. Он увидел за столом Дроузкейва Илмирна. Тот сидел в одиночестве, прежняя его компания нашла себе другое место и, похоже, другого лидера. Облик илитиири больше не отличалось правильностью черт: на правой щеке красовался большой свежий ожог, мочка одного уха была разорвана, по подбородку и шее сбегали за вырез комбинезона воспаленные следы от когтей.

А за его спиной в почтительной «пажеской» позе стояла Мифрен. И улыбалась.