Колесо Рёна. Гнездо Гарпии (джен)

Эдмунд остался в своих покоях совершенно один и не знал, куда себя деть. Обычно в это время он выговаривал всё, что не успел сказать днём, Жазону. Но сейчас его не было — он пал, попав под заклятие. Эдмунд прекрасно осознавал, что атака была предназначена исключительно ему, поэтому он был благодарен слуге за то, что тот так вовремя оказался рядом. Однако, в то же время, он был зол. Зол на то, что слуга не вспомнил про почтительную дистанцию, что так не вовремя ушёл.

Он закрыл лицо руками и опустился на кровать. Истерика утихла ещё в приёмной отца. Остался только странный ступор, в точности как после смерти матери, бабушки, брата. Только сейчас было ещё хуже — бледное, непривычно спокойное лицо Жазона в свете Моста всё ещё стояло картинкой перед глазами, и всё чувствовался незримый дух, покидающий тело. В остальном — всё точно так же. Словно погиб ближайший родственник.

Эдмунд шмыгнул носом. Жазон и правда был ему как брат с самого детства и особенно в последние годы. Молчаливый, ответственный и, по глазам это неплохо читалось, язвительный. Принц жалел, что они так и не открылись друг-другу полностью. Пока он был рядом, Эдмунд не сомневался, что готов стать правителем. Вот только, судя по всему, готовность была только временная, вызванная поддержкой простого слуги.

Теперь всё: за правым плечом — никого. Как-то Беннед Дракур — его второй старший брат, нехорошо пошутил, что прикрывающих спину надо беречь, что они одноразовые. И теперь смешного в этой шутке не осталось совсем. Голая правда. Однако сейчас принц откинулся на спину и всё равно засмеялся мрачным смехом.

Размышлять Эдмунд мог долго. Когда он вышел к ужину, все были в ужасе — он выглядел совершенно больным и безучастным. Прямо как венценосный отец. Все сразу начали бегать вокруг, словно старые няньки. Только сейчас он понял, как они его раздражают. Но что с этим чувством делать, он не знал, поэтому привычно улыбался.

* * *

Жазон спокойно смотрел на то, как лежит на земле его тело, и пытался понять, что будет дальше. Всё это слишком походило на сон. Яркие цвета, пёстрый воздух — всё казалось реальным, словно так и должно быть, и раньше он просто жил как в тумане. Страха не было. Только понимание и досада, что всё так резко завершилось и что принц теперь точно не выдержит тяготы правления.

Но тут принц шагнул в какой-то коридор или нору. Жазон мог объяснить увиденное только так. Никогда он не видел ничего подобного. Следуя привычке, он проследовал за ним, не обратив внимание, что искривлённая конструкция исказилась ещё больше и уже почти разрушилась.

Теперь он точно не знал, где находится. Чёткость восприятия чуть угасла, поэтому ему показалось, что он попал в огонь, но паники и боли не было. Однако осознание, что панику надо бы и испытать, заменило чувство в полной мере. Жазон хотел было схватиться руками за голову, или хотя бы приобнять себя за плечи, но рук не было. Ни рук, ни тела, ни, тем более, головы и плеч. Представив, как он делает шаг назад, Жазон переместился.

Теперь он не видел ничего, кроме пятен зелени и ряби. Опять шаг. Бело-голубое поле. Шаг. Всё стало серым, как грозовые тучи, которые пересекают неисчезающие полосы молний. Мыслей не было, как и чувств.

Вдруг, словно издалека, он начал различать голос. Ни мужской, ни женский, ни тихий, ни громкий. Однако, когда Жазон начал прислушиваться, ему показалось, что говорит молодой мужчина. Причём сам с собой, самозабвенно пересказывая события своей жизни, зачастую нелогичные и туманные. Но это была единственная зацепка, поскольку голос не исчезал, что только Жазон ни предпринимал. Теперь нужно только слушать и искать. Он верил, что голос его выведет отсюда. А тем временем, смысл слов начал проясняться:

— … Мама построила дом, развела сад и зверушек завела, посадила яблоню. Конечно, не совсем так: сначала была яблоня, и всё на ней держалось. Но не в этом суть. На яблоне появились цветы.

«И что дальше?»

Мысли Жазона прозвучали неожиданно громко, и рассказ на секунду прервался. Говорящий его явно услышал. И продолжил с новой силой, словно обрадовавшись новому слушателю:

— Она запретила их трогать всем! Мне, зверям, пчёлкам. Чтобы не «поранить», не «испортить». Глупо, да?

«Ну, да. Если их не трогать, то как появятся яблоки?»

— А я так не считал. Не знал, вернее. Но подозревал, что что-то неправильно. Я тряс дерево, наблюдал за опадающими лепестками. Мать меня за это сильно ругала. А потом пришла Она, и мы поняли, что нужно делать. Слово за слово, цветы отцвели. О, мама была в гневе. Пришлось бежать к Ней. Детей завёл. И со временем гнев матери поутих — теперь на дереве полно красных, как кровь, плодов. Она считает это прекрасным. Но опять.

«Не разрешает?»

— Совсем не пускает в сад! Нет, я ещё залезаю, колёсами скриплю, яблоки таскаю. Но она сама не снимает урожай. Даже падать им не позволяет.

«Они, скорее всего, сгниют на дереве», — заключил Жазон. Он хоть и не был из крестьянской семьи, но прекрасно осознавал это.

— Сгниют. И яблоню погубят. И дом, и почву, и зверей. А если бы она собрала урожай, то яблоня зацвела бы вновь, или был бы у неё целый сад цветущих яблонь. И не было бы горя, когда от старости погибнет самая первая. Мир стареет. И лучше он состарится, чем сгниёт. Да, Хасон?

Теперь Жазон точно понимал, где он находится. Ажурная веранда странного дома. Не богатого каменного, но тонкостенного, цветного, с узорами резьбы. Краска уже начала трескаться, но с крестьянскими грубыми домами это совершенно его не роднило. Жазон также отметил полностью застекленные большие окна, распахнутые настежь, и паутинки штор. Было что-то в этом доме угловато-изящное и подчёркнуто яркое, как ранняя юность. Он никогда такого не видел. Вопрос возник внезапно:

— Это место существует?

— И да, и нет.

Он сидел за таким же обшарпанным и тонким столом. Напротив Жазона сидела его точная копия. Та же растерянная поза, одежда до последней потёртости, такие же тяжёлые вихры. Только глаза и отличались: непроглядно чёрные, словно вообще без радужек, окружённые зеленоватым узором вен из-под кожи. Жазон, который мог испытывать какие угодно чувства, оставался спокоен, только чуть-чуть поморщился. Его черноглазая копия знакомо улыбнулась.

— А ты собственник. Ни на кого не похож: сам собой любуюсь, а похожие раздражают.

— Меня не только это волнует, господин, — ответил Жазон, потягиваясь и наслаждаясь пребыванием в «теле». — Где я?

— Сад напротив.

Незнакомец задумчиво накрутил тёмную прядь на палец и с улыбкой сменил облик. Теперь перед Жазоном был краснокосый женоподобный юноша с бледной кожей. Пурпурные сети вен стали ещё более отчётливы. Жазон резко, стараясь сохранить невозмутимость, отвернулся в сторону сада, где мирно работала девушка в белом и зелёном — мальчишка был практически нагим. Однако и так оказалось не легче. Симпатичная с виду девушка пробудила в нём сковывающее чувство страха. Весь его дух словно сжался под взглядом бирюзовых глаз. Мир опять исчезал. Но раздался рокочущий смех, и всё встало на свои места.

— Не волнуйся. Смотри на меня.

Жазон вернулся в изначальное положение, выходя из ступора, и опять попал уже в другие силки. Первое впечатление не было обманом: радужек не было от слова совсем, только две блестящие дыры. И больше ничего вокруг. Мальчишка положил узкие ладони на его лицо и монотонно заговорил. Его голос, казалось, звучал откуда-то сзади, отовсюду, из головы. Словно мысль или озарение, как его описывали в церковных книгах. Но тут было что-то не то. Слишком много слов, слишком непонятно и безумно, слишком, слишком, слишком…

— Ты оказался здесь. Это и то, что произойдёт дальше, подобно маленькому камешку. Он может как и вызвать обычные круги на воде, так и повлечь за собой оползень и полностью изменить русло реки. Всё зависит от тебя, Хас. Ты уже привлекал моё внимание однажды, и хотя ты не предрасположен к ворожбе, ты можешь мне помочь. Взойдут новые ростки, да? И яблоня зацветёт, и станут ближе звёзды.

Теперь всё исчезло окончательно, но ощущение рук на лице не пропало, как и бездна глаз. Последние слова отразились эхом:

— Приди в себя.

* * *

— Эй, парень? Ты там живой?

От неожиданности Жазон скатился на выстеленный соломой пол и непроизвольно засмеялся. Он чувствовал себя именно так, как некоторые его знакомые описывают похмелье. Однако это только радовало его. Он жив, и это главное. Рассматривая деревянный потолок, он потихоньку начал приходить в себя. Боль быстро уходила, проясняя разум, одновременно с этим запуская осознание того, насколько всё плохо. Жазон тяжело приподнялся на локтях и осмотрелся. Было светло: солнце светило прямо в маленькое окошко под самым потолком. От него до решетки было всего несколько шагов. В камере было светло, а дальше — тьма.

— Вижу, живой. Что это с тобой было?

Голос, хриплый, заискивающий, но вполне доброжелательный, доносился из этой темноты. С огромным трудом можно было разглядеть ещё несколько отделённых друг от друга каменной стеной клеток. Жазон не знал, с кем говорит, но вряд ли это был стражник.

— Не знаю, — он поднялся на ноги, чтобы сесть обратно на койку и раздражённо опустить голову в непонимании. — Сон был странный. Будто умер. Причем дважды. Там ещё сад был. И что-то про гнилые яблоки… Не важно, это бред. Меня больше интересует…

Вдруг неизвестный захрипел, чарующе и певуче, с сильным акцентом, запел.

— «В идеальном мире безумием не пахнет,

Но в тайне от хозяйки он гниёт и чахнет.

Четыре раза по четыре стихии, во тьме и при свете,

Им не подвластны лишь злые дети,

Им не подвластны согнувшие спины.

Блудное дитя гниющего мира, Спаситель и Зло, Тьма и Светило,

Нам предсказание давший одно:

Гнилой крови вихрем запустят Его».

Жазон замер, прислушиваясь к словам незнакомца. Он явно на скорую руку перевёл и срифмовал этот стих. Но больше его шокировало то, что он что-то такое во сне помнил. Что-то общее есть про хозяйку и идеальность во сне и песне. Жазон понял, что человек из тьмы ведёт куда-то, возможно, к объяснению.

— Кого «Его»?

— Колесо Хаоса, Удачи. Оно же Колесо Рёна, — незнакомец усмехнулся. — Конечно же, это очередная метафора. Нет такого колеса, чтобы с бесконечным количеством спиц-вариантов. Очередной неточный символ, иносказание. И одна из сказок, которые я слышал в детстве. Как и Сад во сне, как и Смерть с серпом, хозяйка в доме…

Внезапно дверь раскрылась, пронзая тьму мягким светом факелов. Видимо, в коридоре тоже не было окон. Жазон поднял голову, всматриваясь в тройку силуэтов. Один из них прошёл мимо, чтобы открыть другую клетку и поднять на ноги какой-то ворох ткани. На секунду огонь осветил блестящую золотом улыбку. После они скрылись, оставив Жазона наедине с двумя другими. Один из них был смутно знаком, но Жазон надеялся, что ошибается.

Надежды не оправдались. Герс неуверенно стоял рядом с седоволосым стражником. Привычного берета на его голове не было. Жазон впервые увидел, что волосы художника были не просто светлые, а именно рыжие. Он такие только на картинах видел, уж очень редко подобные встречались в Дракур и окрестностях. Наверное, именно поэтому его друг их и прятал. А друг ли?

Стражник устало зевнул и кинул им что-то на незнакомом языке, прежде чем выйти. Жазон остался с Герсом наедине. Всё ещё дурной, он уже сейчас видел, как нервничает художник. Ничего нового: Герс так себя вёл довольно часто. Однако отчего-то Жазону было противно на него смотреть. Его практически единственный друг, которого он помнил с ранней юности, казался мелким, неказистым и слабым.

— Жаз… Мне жаль, что всё так вышло…

Но договорить он не смог. Неожиданно раздался сначала тихий, а затем безудержный истерический смех. Сам Жазон не сразу понял, что смеётся он сам. Но ничего поделать не мог: перспективы были совершенно не радостные. С трудом, он поднялся на ноги и подошёл к решетке.

— Мне тоже, Герс. Мне тоже. Проваливай!

Последнее он выкрикнул и ударил по железным прутьям кулаком, не чувствуя боли. От получившегося грохота Герс отшатнулся и двинулся к выходу, напоследок бросив на него сожалеющий взгляд.

Когда Герс вышел, Жазон замолчал, уставившись во тьму. Никакой бред из снов больше не волновал его. Возможные варианты дальнейших событий и все причины его положения нервировали — слишком многое не сходилось. Но на застывшем лице отразилось только серьёзное выражение, положенное ему по регламенту. Через пару минут он усмехнулся краешком губ:

— Кто же знал? Можно было и догадаться, что так всё и будет!

И упал на колени, почтительно улыбаясь и глядя на землю пустыми глазами. Свет уходил: ветер, завывающий снаружи, закончил передышку и вновь гнал тучи. Послышалась дробь первых капель дождя.

Тем временем, на вершине соседней башни изящный мужчина подставил руку небесам и удивлённо посмотрел на рассыпавшиеся по ней бусины воды. Дождь не входил в его планы, как и ураган накануне и сейчас. Он устремил взгляд больших, отразивших небо глаз к горизонту, где серый океан сливался с бесконечными тучами. Всё уже пошло не по плану, так что ему терять?