Ликорис (гет)

Такемичи достала из холодильника моти, которые купила вчера вечером, и положила их перед Хинатой. Девушка благодарно кивнула и взяла одну штучку, откусывая половину. Немного муки осталось на её щеках.

— Итак, ты сбежала из дома, — вздохнула Ханагаки, садясь за стол напротив подруги.

— Ну… Вроде того, — смущённо кивнула та, отводя взгляд.

Такемичи прищурилась и скептично подняла бровь.

— Ты, Тачибана Хината, самая правильная девушка из всех, кого я только знаю, сбежала из дома? Я точно не сошла с ума?

— Да, я, Тачибана Хината, самая правильная девушка из всех, кого ты только знаешь, сбежала из дома. И нет, ты не сошла с ума, — немного раздражённо процедила девушка. А потом потупила взгляд: — Просто… понимаешь, отец, он… Я уже три месяца сижу под этим чёртовым домашним арестом, и это при том, что я не сделала ничего плохого! Отец несправедлив! Он постоянно ругается, он недоволен мной, недоволен моей дружбой с тобой и с Тосвой, а когда неделю назад Чифую-кун был ранен, он и вовсе как с цепи сорвался! Он хочет контролировать каждый мой шаг всю мою жизнь! Он решает, на какие дополнительные я буду ходить, в какую старшую школу поступать, с кем мне общаться, а с кем — нет. Это сводит с ума, понимаешь?

Хината громко выдохнула и зажмурилась, пытаясь успокоиться от накативших эмоций. Она доела моти и чистой стороной ладони вытерла чуть выступившие слёзы.

Такемичи закусила щёку изнутри, с сожалением глядя на Хинату: та всегда была примерной и старательной дочерью, и то, что родной отец не доверял ей от слова «совсем», не могло не ранить. Девушку было элементарно жалко.

— Ты можешь остаться сколько захочешь, — выдохнула Ханагаки, потирая шею. — Я приберу для тебя комнату родителей, хочешь? Там очень просторно!

— С-спасибо, — внезапно всхлипнула Хината и не сдержалась: первая слезинка скатилась по её щеке. — Я так боюсь! И так боялась! Я собирала вещи в тайне, сбежала, пока мама вышла в магазин! Наверное, она уже обнаружила, что я пропала, но я отключила мобильник, потому что мне страшно признаваться ей. И я… — запиналась она, вскакивая со своего места. — И я знаю, что она будет волноваться, что у неё заболит сердце, что из-за моего побега они с отцом поругаются, но я… Я так боюсь ей звонить. И мне так жаль, что я втянула тебя в всё это. П-правда, п-п-прости меня-я-я-я!..

И разрыдалась.

Такемичи вскочила со своего места и бросилась обнимать Хинату, гладя её по спине и стараясь утешить. Что она могла сказать в такой ситуации?

«Всё будет хорошо»? Вот уж вряд ли.

«Твой отец тебя поймёт»? Ещё более сомнительно.

«Вам всем нужно время»? Ну, пожалуй, да.

— Вам всем просто нужно время, — повторила девушка, прижимая подругу к себе. — Не бойся. Хочешь, я позвоню твоей маме или Наото-куну? Ты хоть записку оставила?

— О-о-оставил-ла-а-а, — шмыгнула носом Хината, хватаясь ладонями за одежду на спине. — Но не сказ-зала, к-куда п-п-пойду-у.

— Думаю, твой отец и так поймёт, что ты у меня, — вздохнула Такемичи, понимая, что велика вероятность того, что Тачибана-сан явится за дочерью прямо сюда. И он явно будет ой как зол.

Ханагаки уже сейчас предвидела эту головную боль. Скривилась. Да уж, мнение Тачибаны-сана о ней станет ещё хуже, чем было раньше. Хотя, казалось бы, куда хуже-то.

Хината перестала плакать только спустя минут десять. Такемичи сразу же направила подругу в ванную умыться, а сама отнесла чемодан на второй этаж в комнату родителей. Там было довольно душно, да и воздух оказался довольно спёртым, потому что комната практически не открывалась, так что девушка поспешила чуть приоткрыть окно и включить кондиционер. Затем она достала постельное бельё из шкафа, заправляя им большую двухспальную кровать.

Ханагаки практически закончила взбивать подушки, когда на пороге показалась Хината. Кончики волос девушки были мокрыми, а лицо — влажным, что говорило о том, что она долго и упорно умывалась, пока, наконец, не стёрла с щёк все засохшие дорожки слёз.

— Помочь? — учтиво спросила Тачибана.

— Нет, не надо. Я уже закончила, — отмахнулась Такемичи, выпрямляясь и оглядывая свободную комнату. — Надо бы, чтобы комната освежилась, так что ты переоденься, а потом спускайся ко мне вниз. Кушать хочешь?

— Нет, — покачала головой девушка.

— Хорошо, — согласно кивнула Ханагаки, чуть улыбнувшись. — Тогда без ужина, я сегодня уже поела. Сделала домашку? Если нет — присоединяйся. А если да — дай списать.

И, наконец, на лице Тачибана появилась небольшая улыбка. Ханагаки могла собой гордиться.

Она вышла из комнаты и спустилась вниз, давая Хинате немного времени побыть наедине с собой, а сама пока достала из холодильника жестяные банки с газировкой и поставила их на столе рядом со своими тетрадками. Вообще, Такемичи осталось доделать только математику и менее четверти японского. Так что это должно было занять от силы полчаса.

Бросив быстрый взгляд на лестницу, Ханагаки прислушалась к шагам Хинаты, а когда не услышала их — взяла в руки телефон и написана Наото короткое сообщение с просьбой успокоить обоих родителей подруги. Мальчик, как ни странно, ответил сразу же, говоря, что мать в ужасе, а отец сорвался с работы раньше положенного и сейчас на всех парах мчал домой. К счастью, к себе домой, но Такемичи уже могла начать отсчитывать минуты до его приезда сюда.

Оставалось надеяться, что она хотя бы успеет сделать домашку до того, как станет свидетелем семейной драмы.

Вообще, ситуация сложилась крайне неприятная. Как взрослый человек, Такемичи понимала переживания Тачибаны-сана и даже несколько разделяла их: не хотелось бы, чтобы жизнь у Хинаты пошла наперекосяк из-за какой-то плохой компании. С другой стороны, девушка понимала свою подругу, потому что то, что было у неё, даже жизнью не назвать. Она не могла делать выбор будущей профессии, не могла гулять с друзьями, не могла ослушаться отца. Весь её кругозор был сужен до дом-школа-подготовительные-дом. И это было крайне печально.

Наверное, будь Хината чуть более вспыльчивым и менее терпеливым подростком, то она бы вскинулась ещё в сентябре, а тут до начала ноября продержалась. Такемичи так не смогла бы, наверное: она уж слишком привыкла свободно жить, самостоятельно неся за себя ответственность.

И вот, минут десять спустя, когда Ханагаки уже приступила математики, со второго этажа спустилась Хината. Она молча села напротив Такемичи и разложила на столе тетрадки с учебниками, затем открыла пенал, достала оттуда ручку и принялась вчитываться в параграф по истории.

Они сидели в уютной тишине, нарушаемой лишь гудежом холодильника на кухне и шелестом переворачиваемых страниц.

И эта тишина была нарушена вибрацией телефонного звонка в тот момент, когда Такемичи сделала половину домашней работы по математике.

— Наото-кун? — совсем не удивилась девушка, беря трубку в руку и прикладывая её к уху. — Алло?

— Отец едет к тебе, — нервно и на выдохе произнёс парень. — И он очень, очень зол! Он готовится орать.

— О, — кивнула Такемичи. — Ну, это было ожидаемо.

— Сестра в порядке?

— Сейчас — да. А вот потом — не факт.

И тут Наото произнёс то, чего Ханагаки ну никак не ожидала:

— Не позволяй отцу забрать её.

— Ась? В смысле? — удивилась она, совсем не ожидая подобной просьбы.

— Отец хочет забрать сестру домой. Не позволяй ему. Пожалуйста, — попросил он, и его голос чуть дрогнул. — Она и так из-за него натерпелась! Он так несправедлив к ней! Так пусть она хоть чуть-чуть побудет счастливой! Пусть поставит отца на место!

Такемичи едва не присвистнула: а в Наото, оказывается, тоже есть бунтарский дух!

— Хорошо. Я постараюсь, — согласилась девушка. — Ничего не могу обещать, но я постараюсь.

— Спасибо. Просто спасибо, — поблагодарил мальчик.

Ханагаки отключилась от звонка и задумчиво посмотрела на телефон в своих руках. По вечернему Токио от дома Хинаты до её дома ехать где-то минут двадцать, но это без учёта пробок. Скорее всего, дороги сейчас немного забиты, так что Масато понадобится ещё минут десять-пятнадцать. Итого: у них примерно полчаса.

Подняв голову на замершую, как олень в свете фар, Хинату, Такемичи безрадостно оповестила:

— Тачибана-сан приедет через минут тридцать.

Девушка напротив замерла, так и не донеся ручку до тетрадки. И Такемичи даже показалось, что она даже задержала дыхание.

Хината до ужаса боялась гнева своего отца.

— Что мне делать? — в страхе прошептала она, и её голос приобрёл истеричные нотки. — Что мне делать, Ханагаки-чан?

— Так. Сперва… Сперва просто вдохни и выдохни, — посоветовала Ханагаки. Но если честно, она и сама не знала, что делать.

У Масато был тяжёлый характер, он любил свою дочь — это безусловно. Но при этом он любил контролировать окружающих, любил, когда всё шло так, как хочется ему. И ненавидел неподчинение.

А ещё ненавидел Такемичи Ханагаки.

Девушка вздохнула и потёрла глаза. И что в такой ситуации посоветовать подруге? У неё самой-то тёрок с отцом практически и не было: тот работал в Америке в дали от неё, они редко виделись, предпочитая созваниваться по телефону. Да и вообще, они были довольно близки, понимая друг друга едва ли не с полуслова.

— Просто, — закусила губу Такемичи, стараясь придумать, что бы такое ответить, — подумай, ради чего ты сбежала, объясни отцу причину побега. Реши для себя, что ты будешь делать: поедешь с ним или останешься.

— Останусь, — тут же твёрдым тоном ответила Хината, сжимая руки в кулаки. — И сбежала я потому, что устала так жить. Я не хочу постоянно находиться под его контролем! — продолжила она уже абсолютно серьезно, даже чуть с гневом и без истерики. — Я хочу жить своей жизнью, а не той, которую он представляет для меня. Я хочу быть сильной как ты, чтобы отстаивать свои границы!

— Я — не лучший пример для подражания, — не согласилась Ханагаки, хмыкнув, — да и твой отец меня за такое совсем уж невзлюбит.

— Ты ему и без этого не по душе, — посмеялась Тачибана, воспрянув духом.

И вот, они принялись ждать.

Если бы кто спросил Такемичи о том, как это ощущалось, то она бы смело ответила, что было почти так же напряжённо, как когда они с Баджи ждали новостей об окончании разборок Токийской Свастики с Вальхаллой. Вот только если тогда они просто ждали результатов, то сейчас беда нагрянет прямо к ним на порог.

Часы мирно тикали, минуты длились невообразимо долго, пока, наконец, снаружи не припарковалась машина. Девочки мгновенно вытянулись по струнке и замерли. Хлопнула автомобильная дверца, послышались тяжёлые шаги и, наконец, раздался громкий писк дверного звонка, который зажали и не отпускали.

— Может, сделаем вид, что нас нет дома? — шёпотом спросила Хината. Её руки дрожали, а сама она прикусила губу.

— У нас свет горит, а из окна явно видно наши тени, — покачала головой Такемичи, а затем поднялась. — Если что, я рядом. Не бойся.

Тачибана кивнула, но по её виду было понятно, что не бояться она не могла.

Только Ханагаки вышла к порогу, как Масато отпустил кнопку дверного звонка и принялся барабанить в дверь.

— Такемичи Ханагаки! А ну живо открывай! Я знаю, что моя дочь внутри! — закричал он.

— Для того, чтобы дойти до двери, нужно время, не надо так орать, — спокойно попросила девушка и, оглянувшись на Хинату и кивнув ей, распахнула дверь. Масато, пышущий гневом, оказался прямо напротив. Такемичи непроизвольно сглотнула, но постаралась как можно спокойнее улыбнуться: — Добрый вечер.

— Уйди с дороги, я не хочу тебя даже видеть, — прошипел мужчина, делая шаг вперёд.

Ханагаки же преградила ему дорогу.

— Боюсь, это мой дом, и вам придётся меня не только видеть, но и уважать, как хозяйку, — не менее нагло отозвалась девушка. — Итак, предлагаю вам успокоиться. Для начала.

— Не испытывай моё терпение, девочка, — сощурился от гнева Масато, а затем, посмотрев в даль коридора, крикнул: — Хината! А ну выходи, я тебя вижу!

И Хината вышла: она сделала несколько смелых шагов по направлению к отцу, гордо расправив плечи и выглядя так, будто была самым бесстрашным человеком на всей планете. Такемичи, обернувшись через плечо, оставалось только диву даваться: и эта девушка тряслась от страха минут десять назад?

— Отлично. Хината, забирай вещи и поехали домой. Твой домашний арест-

— Нет, — спокойно и жёстко отозвалась девушка. — Я остаюсь.

— Ты едешь домой, — надавил на неё отец, снова попытавшись сделать шаг, но Ханагаки не дала ему это сделать, почти встав перед ним.

— Я остаюсь здесь, — твёрдо отчеканила Хина. — Если ты не хочешь понять меня, дать мне свободу и наконец-то перестать вести себя, как деспот, то я и не хочу идти домой!

Масато выпятил грудь, вена на его шее вздулась, а лицо аж покраснело от гнева.

— Хината! — в край рассвирепел он. Мужчина весь затрясся от удерживаемой ярости. — Я стараюсь ради тебя и твоего будущего! Тебя ждёт достойная жизнь, и я всё делаю ради этого! Но ты продолжаешь шарахаться с этими отребьями, — он указал рукой на Такемичи. От этого блондинка лишь скривилась, не собираясь влезать в спор между отцом и дочерью. — Какое будущее тебя ждёт среди этих отбросов? Им уже не помочь, как ты не понимаешь?

— Они никакие не отребья! — закричала Хината, не желая терпеть оскорбления своей подруги. — А Такемичи-чан — никакой не отброс! Они все — добрые и хорошие ребята, которые стоят друг за друга горой! И что, что они периодически дерутся и катаются на байках? Это не делает их плохими людьми! Они просто дети! Это всё — детские забавы.

— Детские забавы кончились в тот момент, когда одному из них ножом проткнули живот, — прошипел мужчина, и Ханагаки не могла не согласиться с ним.

— Это случайность! — не сдалась Хината. — И вообще, то, что я с ними общаюсь, не значит, что я такая же! Я ни разу не пропустила занятия, ни разу не опоздала на дополнительные! Да и мои оценки выросли!

— Конечно выросли, я же столько денег вкладываю в твою учёбу!

И вот тут-то Хинату прорвало. Она вновь заплакала. Попыталась вытереть слёзы руками — но те опять потекли. Горло душили всхлипы, от чего девушка тяжело дышала.

Даже Масато удивился такой реакции дочери, в момент растеряв всякую злость.

— Ты даже не слышишь меня, отец, — горестно произнесла Хината. — Я говорю тебе, что хочу свободы, что ты ни за что наказываешь меня, что я стараюсь учиться, стараюсь вкладываться в своё будущее, и мои друзья никак на меня не влияют, не в отрицательном ключе, во всяком случае, но ты… Ты думаешь только о себе. Ты даже не понимаешь, что за эти три месяца заставил и меня, и маму, и Наото возненавидеть тебя. Ты несправедлив и упрям, как баран! Не хочу тебя видеть! Вообще не хочу с тобой общаться! Убирайся! — закричала она под конец, а потом, развернувшись на пятках, убежала наверх, хлопнув дверью.

Повисла тишина.

Такемичи неловко посмотрела на ошеломлённого Масато, а потом тяжело вздохнула:

— Хина-чан может сегодня переночевать у меня, я не против, — осторожным тоном начала она. — Она не будет вас слушать, по крайней мере, не сегодня. Дайте ей успокоиться. И успокойтесь сами. И… Поговорите с семьёй. Не думаю, что они вас ненавидят, но Наото-кун очень переживал за Хину-чан все эти три месяца, он очень обижен на вас. Возможно, даже больше, чем сама Хина-чан.

Мужчина посмотрел на Ханагаки, и в его взгляде промелькнуло явное неодобрение, даже остатки злости.

— Я уйду, но только сегодня, — медленно произнёс он, поправив очки на переносице и отступив. — И… Ты мне не нравишься, Такемичи Ханагаки, но ты единственная, кому я могу доверить свою дочь в подобной ситуации. Не дай её натворить глупостей.

— Не дам, — пообещала Такемичи.

— Рад, что ты более осознанная, чем мне казалось, — кивнул он, схватившись за ручку входной двери. — Ну, хорошего вечера. — И ушёл, захлопнув за собой дверь.

И лишь когда звук мотора автомобиля скрылся где-то в ночи, Такемичи осознала, насколько же сильно билось её сердце. Ноги сразу же стали ватными. Руки тряслись от напряжения.

Из последних сил Ханагаки поднялась на второй этаж, приоткрыла дверь в комнату родителей и обняла плачущую на кровати Хинату.