Отражение нарцисса (джен)

Монастырь Сан-Франциско, Ресифе, Бразилия, 2009 г.

На берегу Атлантического океана стоял величественный старинный монастырь. Шум прибоя и шелест пальмовых ветвей смешивались со звоном колоколов и монашескими молитвами, образуя стройную симфонию, возносящуюся к небесам вот уже четыреста лет. Сменялись поколения монахов одно за другим, во внешнем мире кипел бурный водоворот событий, и только эти каменные стены хранили вековой покой в беспрерывном круге богослужений. Здесь время словно бы остановилось, а еще точнее — времени как такового не существовало. Даже случайно забредший в живописный собор человек мог почувствовать, как теряют власть законы мироздания, а душа соприкасается с вечностью. Только что была пышно отпразднована Пасха, означающая для христиан торжество жизни, когда священнослужитель обращается к прихожанам с проповедью словами апостола Павла: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?»

На Пасху в монастыре всегда возрастал поток прихожан, паломников и туристов, в том числе и иностранных, постепенно уменьшающийся в первую неделю после праздника. Вот и сейчас у ворот монастыря появился одинокий посетитель — молодой мужчина лет двадцати восьми — тридцати, по облику обычный американский турист, какие часто ездят по знаменитым историческим местам интереса ради. Он подошел к одному из послушников и спросил что-то на португальском. Послушник закивал в ответ и удалился в сторону келий, после чего к посетителю вышел старик в темном монашеском облачении из грубого сукна.

— Лео! — обрадованно воскликнул он.

— Папа! — крепко обнял тот монаха.

— Ты должен называть меня отец Антонио или просто падре, — напомнил ему человек, некогда носивший имя Аугусто Альбьери. Но монах, принимая постриг, отрекается от прежней жизни и прежнего себя и становится гражданином Неба.

— Извини, я все еще не могу привыкнуть, — смутился Лео. — Можно, я буду продолжать называть тебя папой? Я вот приехал навестить тебя, как ты?

— С Божьей помощью, — улыбнулся монах.

— Я привез фотографии, чтобы показать тебе, — парень расстегнул рюкзак и достал бумажный конверт. — Идем, присядем где-нибудь.

Они разместились на деревянной скамейке под тенью раскидистых пальм во дворе монастыря. Лео принялся перебирать фотографии и комментировать каждую.

— Смотри, здесь мы с Мел возле нашего дома, здесь мы ездили в Лас-Вегас. А это наша Мелзинья, ей уже три года. Правда, она красавица?

— Очень красивая девочка, — согласился старик.

— Это мама и ее американский муж, его зовут Майкл. Бабуля тут еще выглядит моложе, фото не новое. Сейчас она стала совсем старенькой и почти не ходит, — грустно сказал Лео. — Она старше тебя. Вот бабуля с Мелзиньей на руках. Сеньор Леонидас и Иветти рядом с огромным кактусом. Это родители Мел, они приезжали к нам на прошлое Рождество. А это, — у него даже перехватило дыхание от восхищения, — пустыня в Неваде. Только взгляни, какая красота! Нигде больше на земле такой нет, даже в Марокко. Папа, ты знаешь, мне всегда казалось, что моя судьба ждет меня в пустыне, но я ошибался с континентом.

— Тебе больше не нравится Сахара?

— Не то чтобы совсем не нравится, но там глазу зацепиться не за что — один песок, песок… Со скалами куда живописнее, они напоминают другую планету.

— Возможно. Лео, все же, если ты когда-нибудь окажешься в Марокко, найди Али, скажи ему, что я нашел дорогу домой. Он будет рад за меня.

— Домой? — удивился Лео.

— Да, Лео, — задумчиво произнес монах. — Я всю сознательную жизнь плутал по запутанным темным тропам, которые завели меня в глухую чащу, откуда не было пути назад — только смерть. «Сказал безумец в сердце своем: "Нет Бога"»… Псалом пятьдесят второй. Мне не на кого больше было надеяться, кроме как на Господа. Только Ему было под силу вытащить меня из капкана, в который я угодил. И так происходит с каждым, Лео, кто искренне к Нему обращается.

— Ты очень изменился, — заметил Лео.

— Ты тоже, сын мой. Я вижу тебя совсем не таким, каким ты был в юности.

— Да, — поднял он взгляд к белоснежным кучерявым облакам. — Наверное, я уже научился принимать себя. Когда-то я сильно боялся состариться и умереть раньше времени, но потом решил, что это повод ценить каждый день. Когда-то я думал, что я только бледная тень другого человека, у которой нет души, но тени не умеют любить и прощать, не так ли, папа?

— Конечно, ты не тень! — возмутился старик. — Ты такой же человек, как и все, сотворенный Господом. Ведь я не смог бы и песчинки передвинуть, не будь на то Его воли.

— Я больше не один, папа, — проговорил Лео, с упоением слушая звон монастырского колокола.

— Ты никогда не был один и никогда не будешь, — заверил его отец.

Лео действительно был счастлив, возможно, счастливее многих людей, его окружавших. Он даже не подозревал, как часто за него возносятся горячие молитвы у алтаря старинного храма и в тесной келье, но чувствовал сильную руку, ведущую его по жизни, точно корабль посреди бушующих волн, и не дающую ему утонуть.

Двое, монах и турист, еще какое-то время сидели и беседовали в умиротворяющей тишине, разлитой над побережьем. В конце концов, посетитель приготовился уходить.

— Мне жаль покидать тебя, — взгрустнул он.

— Лео, но мне пора идти на службу, — ласково улыбнулся ему старик. — Ты же знаешь, я всегда с тобой, где бы ты ни находился.

— Я знаю, папа. Я тоже всегда с тобой.

— Христос воскрес, сын мой! — сказал отец Антонио на прощание Лео. — Смерти больше нет.