Своя сторона (джен)

- Что это? — холодно спросила Вельзевул, с брезгливостью глядя на плоский предмет, который двумя пальцами, как что-то на редкость противное, держал бесёнок из прислуги. Дагон, чей доклад был прерван его появлением, бросала на бесёнка многообещающие взгляды, и тот под ними ёжился, словно от ощущения ледяных капель за шиворотом. Впрочем, почему «как»? Дагон всегда, ещё до Падения, больше всего интересовалась водными массивами, и даже сейчас, уже несколько тысяч лет занимая пост герцога Ада, не пожелала менять свой подводный грот на дне Марианской впадины на что-то более подходящее статусу. Устроить провинившемуся холодный душ (или даже целый водопад, который прольётся на виновную голову и больше ни на кого), для неё — не проблема.

- Я спросила, что это! — повысив голос, с тихим бешенством повторила Вельзевул, поскольку бесёнок, вместо того чтобы нормально отрапортовать, что-то испуганно пробормотал себе под нос, вжав голову в плечи. — Отвечай, пока я не превратила и тебя, и эту мерзззость в плесень!

Словно подтверждая озвученную характеристику, предмет вновь мелко завибрировал, заставив бесёнка вздрогнуть, а Дагон — благоразумно попятиться назад, и под низкими сводами троннога зала разнеслись отвратительные звуки «Аве Мария». Бесёнок посмотрел на предмет с настоящим отчаянием, и, обречённо подняв голову на Вельзевул, с запинкой отрапортовал:

- Люди н-называют это телефон, лорд В-вельзевул…

- Вижу, что не радио! Откуда он взялся? У Кроули отобрали? Почему мне не доложили сразу?

С достижениями человеческой техники Вельзевул была знакома и, хотя не испытывала восторга предателя-Кроули перед этими предметами, осознавала необходимость учитывать их при общении со смертными. Вопрос в том, что ультрасовременный гаджет делал здесь, внизу, если практически никто из демонов, кроме отступника, не стремился окружить себя этими человеческими игрушками? Это открывало интересные перспективы…

Однако бесёнок, опровергая её предположения, поспешно помотал головой:

- Изъято у п-пленного ангела. Что п-прикажете делать с ним?

Музыка продолжала надрываться. Вельзевул поморщилась.

- Для начала зззаткни его!

Бесёнок беспомощно уставился на продолжающий верещать и вибрировать предмет, и на мордочке его отразилось такое отчаяние, что Вельзевул, с трудом подавив очередной приступ раздражения, мысленно плюнула и просто прищёлкнула пальцами, ставя полог молчания. В зале воцарилась долгожданная тишина.

А Вельзевул, хищно улыбнувшись, с удовлетворением откинулась на неудобную спинку трона. А ведь перспективы и впрямь открываются… дьявольски широкие. Пожалуй, всё даже лучше, чем она надеялась.

Бесёнок и Дагон ждали, почтительно глядя на неё. Дагон нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, и на её покрытом мелкой чешуёй лице отчётливо было видны досада на неожиданную помеху и нетерпение. Ничтожество. Даже герцоги не видят дальше собственного носа, и при этом даже учиться этому не желают. Проклятый Кроули, надо же ему было взбрыкнуть именно сейчас, когда ей так нужен кто-то быстро соображающий и не зашоренный всей этой адской мишурой! Вот уж от кого она не ожидала подобной пакости с подменой Антихриста. Хастур был тугодумом, но, по-крайней мере, всегда был достаточно умён в житейских вопросах. А Лигура и Кроули Вельзевул давно привыкла считать своей главной опорой во всех делах, требующих хитрости и остроумных решений. И вот теперь двое мертвы, а третьего придётся пустить в расход, как только удастся выковырять из его очередного убежища. И что теперь ей делать с этим скопищем недоумков, которые даже простейших выводов сделать не могут?

- Дагон, я меняю твоё ззззадание, — раздражённо бросила лорд, с досадой косясь на недоумённо вытянувшееся лицо подчинённого. — Зззабери телефон, выясни, кто пытался звонить ангелу, какой у этого смертного статус по нашей базззе, чем он связан с Аззззирафаэлем. И быстрее!

- Но лорд Вельзевул, портал…

О, Сатана, почему её не расплавили вместо Хастура?!

«Кроули, ты ответишь мне за это», — мысленно пообещала себе лорд Ада.

- Я найду, кому поручить определение точки выхода! — сквозь зубы процедила она вслух, с трудом сдерживаясь, чтобы не развоплотить разом и Дагон, и испуганно втягивающего голову в плечи бесёнка. Мелкому недоумку хотя бы хватает ума понять, что повелитель в бешенстве. Переведя глаза на осёкшуюся Дагон, она поймала её взгляд и не отпускала, пока выражение недоумение окончательно не стёрлось с её невыразительного лица, смытое запоздалым страхом. И лишь тогда тихо, почти ласково, напомнила:

- Я жжжду отчёта о владельце телефона через час, Дагон.

Дагон невольно передёрнулась — что ж, по крайней мере, распознать угрозу в её голосе у неё ума хватило — и, раболепно поклонившись, исчезла вместе с телефоном.

Бесёнок, воспользовавшись тем, что на него пока что не смотрят, постарался незаметно скрыться из зала; Вельзевул почти собралась было остановить его и припахать к работе, раз уж у него не хватило ума и удачливости не попадаться начальству на глаза в такой момент. Но потом, подумав, махнула рукой. Если уж всё равно придётся пополнять свиту, то стоит посмотреть на тех, кто сейчас оказался достаточно догадлив, чтобы найти себе достаточно уважительную причину оказаться как можно дальше от тронного зала.

…Кажется, Кроули прикармливал кого-то из мелких демонов с верхних Кругов. Возможно, хотя бы среди них окажется кто-то, понимающий, что средние века давно закончились.

* * *

Что может быть проще для ангела, чем одарить страждущего исцеляющей силой небесной Любви? Ангелы состоят из любви — из неё и веры. Это их естество, их глубинная суть. Они просто не способны не делиться ею. В каждом благословении, в каждой крупице силы, направленной на что либо, есть отсвет этого божественного чувства. Даже карая, ангелы осеняют подлежащего наказанию нечестивца ею. Скорбя о заблудшей душе, а не теша свою ненависть.

…Сейчас же Азирафаэлю нужно было отдать только согревающее золото любви. Только его. Не ослепляющий огонь Благодати.

И в этом-то и была основная сложность. Любовь — это и есть Благодать, разве нет? Ангелы сохранили этот свет, в то время как демоны отреклись от него — и Пали. Как он сможет изъять из собственной силы то, что составляет самую её суть?.. Выхолостить, разъять на составляющие, сохранив при этом то, ради чего он собирался её призвать?

Ещё вчера он сказал бы, что это невозможно.

…Но вчера ещё не было того невыносимо-бесконечного пути сквозь стены Преисподней и мягкого сияния их с Кроули общей силы. Вчера ещё не было чёрных крыльев, заслоняющих его от удушающего ветра Скверны. Спасительного тепла окутывающего его океана заботы и любви, целительного, всепоглощающего, бескорыстного океана, который не мог, не способен был, как всегда считалось, исходить от демона — не было.

Вчера он не стал бы даже пытаться, боясь обжечь своего друга вместо того, чтобы спасти его. В конце концов, обычного исцеления достаточно, оно не имеет цвета, не способно спалить проклятый прах демонической плоти божественным светом.

Вчера он просто смирился бы с ситуацией, как смирился с нею полвека назад, радуясь уже тому, что ожоги не поднялись выше ступней, а значит, нескольких дней терпеливых усилий хватит, чтобы превратить их в лёгкие зудящие потёртости на коже, которые легко сойдут при первой же змеиной линьке.

Вчера…

Вчера осталось позади. Сегодня Азирафаэль знал, что может помочь. Сразу. Не растягивая исцеление на долгие мучительные недели, не ограничиваясь облегчением боли…

Он медленно закрыл глаза, отстранясь от струящих Благодать стен, от холода раннего весеннего утра, от тревожных, немигающих глаз Кроули…

И осторожно, с мучительной щемящей нежностью заново осознавая, какие страдания перенёс его друг, чтобы спасти его, послал к воспалённой обугленной чешуе лёгкую волну исцеляющей силы.

Кроули слабо вздрогнул и издал долгое, прерывистое шипение.

- Больно? — испуганно закаменел ангел. Он не почувствовал никакого ущерба: сила текла легко, беспрепятственно, буквально лаская израненную плоть. Но так было для него. А для Кроули…

Змей вяло качнул головой; раздвоенный язык выстрелил изо рта и вновь спрятался.

- Хорошшшо… Продолжай.

Азирафаэль облегчённо выдохнул. Он и сам не заметил, как напрягся, в ужасе ожидая увидеть, что своими усилиями принёс Кроули новую муку…

Руки вдруг мелко задрожали, и ангел, слабо всхлипнув, часто заморгал, чувствуя, как вдруг против воли влажнеют ресницы. Последние дни совершенно вымотали его — не столько даже в телесном, сколько в душевном плане. Если бы снова оказалось, что его благие намерения обернулись для его бедного друга новой болью...

Азирафаэль устало опустил веки и с усилием выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы, пытаясь вернуть себе самообладание.

...А Кроули, с долгим вздохом опустив голову, уже расслабленно вытянулся почти во всю длину и смежил кожистые веки. И Азирафаэль лишь сейчас, ощущая, как размягчаются спазмированные мышцы под ладонью, запоздало понял, насколько напряжён был демон всё это время.

Он сглотнул. И мысленно пообещал себе, что отныне — никакой боли. Никаких растянутых на много дней сеансов лечения и тщательно дозированного ангельского участия. Теперь — можно.

…Теперь — подлостью, недопустимым эгоизмом было бы всё иное.

- Потерпи немного, дорогой мой… — стараясь говорить ровно и всё равно слыша, как против воли срывается голос, прошептал Азирафаэль. Кроули лениво моргнул. И слабо шевельнулся, без возражений подставляя сожжённое до чёрно-красной, сочащейся сукровицей корки брюхо под исцеляющие руки.

А Азирафаэль, с невольным облегчением выдыхая, уже без страха послал к пальцам новую порцию сил. И минуту спустя с радостью увидел, как почти на глазах бледнеет и затягивается здоровой плотью оплавленная глубокая рана. Кроули вновь тихо зашипел — на этот раз с настолько блаженными интонациями, что ангел против воли заулыбался и поспешно пригасил эту улыбку, представляя, как ощетинится Кроули, если вздумает открыть глаза. И потянулся к следующему, более глубокому ожогу. На этот раз уже безо всяких сомнений.

Потянулся — и закусил губу. Здесь чешуя сгорела не полностью. К сожалению. Оплавленные ороговевшие пластины глубоко впились в воспалённые мышцы, царапая и без того буквально расползающиеся от малейшего прикосновения ткани и наверняка причиняя змею нешуточные страдания.

Он заколебался. Возможно, стоило взяться сперва за другие раны, а к этой вернуться потом, когда Кроули уже будет чувствовать себя не таким измученным…

Но ведь любое движение и дальше будет задевать эту обгорелую заусеницу, и каждый раз, когда Кроули придётся шевелиться, он будет испытывать боль. Испытывал её — всё то время, что скрывал тяжесть полученных ран, делая вид, что всё в порядке.

…И Азирафаэлю до дурноты хотелось верить, что все эти жуткие ожоги получены уже после возвращения из Ада. Потому что иначе жестокий вопрос «чего Кроули стоило моё спасение» просто терял свой смысл, превращаясь в грозящий настоящим безумием безжалостный приговор. Потому что невозможно — ходить, бегать, летать с обожжёнными до живой плоти ногами.

Невозможно ведь?..

- Потерпи немного, дорогой мой… — с острой жалостью пробормотал Азирафаэль, решаясь. — Я постараюсь не причинять тебе боли…

Змей неохотно открыл глаза. Посмотрел на него — мутным, безразличным — смертельно усталым, как вновь с болезненным уколом осознал Азирафаэль, взглядом. И слабо мотнул головой.

- Делай, что сссчитаешь нужным, ангел. Не ссстрашно…

Азирафаэль сглотнул. И, внутренне сжимаясь от одной мысли о том, что должен будет сейчас сделать, осторожно взялся пальцами за обугленный край криво торчащей чешуйки. Бережно окутал повреждённое место согревающим золотом целительной силы, стараясь если не убрать боль полностью, то хотя бы немного приглушить её. И быстро, не давая ни себе, ни Кроули времени передумать, потянул её на себя.

- Хс-с-с-с-с!

Кроули дёрнулся, болезненно скручиваясь и непроизвольно отшатываясь назад. Вскинул голову, дико тараща на него глаза.

- Прости, дорогой… — удручённо пробормотал ангел. И поспешно накрыл вновь начавшую кровоточить рану ладонью, посылая в израненный организм новую порцию силы. Кроули, содрогнувшись, покосился на окровавленную черную чешуйку в его руке. Азирафаэль перевёл на неё взгляд и, опомнившись, разжал пальцы.

Кроули проводил чешуйку мрачным взглядом пульсирующих жёлтых глаз. Но буквально через несколько секунд потерял к ней интерес и, облегчённо вздохнув, вновь измученно опустил узкую голову на фанеру. Азирафаэль чувствовал, как неохотно, с трудом пробиваются лучи энергии сквозь повреждённые ткани. Совсем не так, как на предыдущем неглубоком ожоге. И ангел не мог отрешиться от неуместной, пугающей мысли: если бы эти раны были глубже… Если бы эти ожоги нанесли не церковные камни, а святая вода…

Хватило бы ему сил, чтобы исцелить их? Хватило бы времени?

И он до болезненно нутряного озноба был рад, что искать этот ответ на практике нет нужды.