Своя сторона (джен)

В небольшой квартире-студии, заваленной недописанными картинами, пустыми банками из-под краски и газетными обрывками, молодая художница раздражённо швырнула смартфон на постель и нервно запустила руки в волосы. Волосам к таким жестам было, по всему видно, не привыкать; вряд ли живописному вороньему гнезду, в которое давно превратилось короткое каре, что-то уже могло повредить.

- Чёрт, — расстроенно пробормотала она, мрачно сверля взглядом на молчащий телефон.

- Мр-р-рыу? — подняла голову растянувшаяся на низком пуфике сиамская кошка.

- Не тебе, — отмахнулась девушка. Помедлив минуту, она порывисто прошлась по комнате. Попавшуюся под ноги пустую банку не глядя отпихнула в сторону. Тихо чертыхаясь, сгребла вместе четыре пустых кружки, небрежно сгрузив их на подоконник, и без того напоминающий склад после бомбёжки. Подошла было к мольберту… Но почти тут же, скривившись, раздражённо швырнула кисть обратно на палитру и, закатив глаза, со злым стоном рухнула на диван. Раскинула руки, разглядывая разрисованный под ночное небо потолок.

- Только попробуй сказать, что меня опять кинули, — мрачно пригрозила она, скосив глаза на кошку. Та, понятное дело, не ответила, вместо этого флегматично свернувшись обратно в клубок.

Какое-то время в квартире стояла тишина. Только тикали громко часы над кроватью, да сонно мурчала пятнистая сиамка. Но долго находиться в неподвижности хозяйка квартиры, похоже, не умела. Уже через минуту она со вздохом сложила руки на груди, на миг став похожей на обиженную, невыспавшуюся Белоснежку. Потом, тяжело вздохнув, схватила телефон, привычно набирая один из контактов. И вновь замерла, зажав его в ладони и мрачно разглядывая стилизованный под Ван Гога потолок.

Минуту спустя светящийся экран смартфона мигнул и погас. Так и не надумав звонить, девушка мрачно швырнула его рядом с собой и, закинув руки за голову, закрыла глаза. Выглядела она скорее растерянно, чем обиженно, и если и была чем-то похожа на «вновь кинутую», то разве что полным отсутствием в квартире кого-либо, кроме равнодушной ко всему кошки.

Зазвонивший смартфон заставил её подскочить и, посветлев лицом, схватиться за телефон. Но почти тут же выражение её скисло, превратившись в досадливую гримасу.

- Ну что опять? — недовольно пробормотала себе под нос она, с неохотой нажимая на приём. Женский голос в трубке что-то взволнованно спросил. — Я сказала, доброе утро! Мама, я же просила не звонить мне в такое время! Я только что легла спать! Что? Да, именно, спала, не выдумывай!

Голос в трубке стал ещё более недоверчивым. Девушка озадаченно отвела трубку, разглядывая её с каким-то обиженным удивлением.

- Погоди, ты что, за мной следишь? Откуда ты знаешь… А, я поняла, опять Дженис, я так и знала, что она не из простого альтруизма вызвалась подвезти меня домой! Нет, я никого не ждала. Да, именно, просто гуляла. Мам, да оставь ты меня в покое! Ты что, пьяна?! Не влюбилась я, он просто друг!

Рывком опустив телефон, она зажала микрофон рукой и негромко, но с чувством произнесла несколько фраз, больше подходящих портовому грузчику, нежели худой до прозрачности девушке с одухотворённым выражением лица. Переведя дыхание, она вновь подняла телефон к уху и произнесла уже спокойно, холодно цедя сквозь зубы:

- Да вы все охренели со своими идеями! Ты вообще нормальная? Аааа, так это папа? Ну-ка дай ему трубку! Ну ладно, тогда я ему сама потом позвоню. Вы побесились, что ли, все? Ему за сорок, он не в моём вкусе и, по-моему, вообще гей! Мы просто… О, господи, да отстань ты от меня! Не пришёл и чёрт с ним, не слишком-то и хотелось! Нет, мама, я спокойна, это ты истеришь. Нет, писать не буду. И звонить тоже. Да, уверена. А теперь можно мне всё-таки лечь спать?!

Голос в трубке ещё что-то продолжал спрашивать, но девушка уже злым жестом ткнула на кнопку сброса и, со злостью швырнув смартфон рядом с собой, закрыла лицо ладонями.

Потревоженная громким разговором кошка настороженно приподняла голову, сверля хозяйку немигающим взглядом. Потом, запрыгнув на постель, забралась на грудь девушке и, громко мурлыча, принялась слабо покусывать её за подбородок.

Девушка со вздохом опустила одну руку. Вяло почесала питомицу за ухом, поморщилась от слишком «нежного» укуса и, оттолкнув мордочку кошки от лица, принялась гладить её уже активнее.

- До-ста-ли, — тихо, по слогам произнесла она. Сиамка, блаженно жмурящая голубые глаза, согласно мурлыкнула.

* * *

Несколько минут и десяток почти полностью исцелённых ожогов спустя Азирафаэль с неудовольствием был вынужден признаться себе, что переоценил свои силы. Низ тела Кроули больше не напоминал забытый над огнём бифштекс, однако и у самого ангела мелко тряслись руки, а в голове медленно разрасталась противная обморочная лёгкость. Неприятное тянущее ощущение в спине, к которому он за последние часы в Аду успел притерпеться и постепенно просто перестал замечать, перешло сперва в болезненное жжение, а потом остатки искалеченных крыльев начали ныть, отдаваясь противной тяжестью между лопатками. Нельзя сказать, что боль была особо сильной; по сравнению с тем, что ему пришлось перенести внизу, подобные мелочи просто не стоили отдельного упоминания. Азирафаэль старался не обращать внимание на усиливающийся дискомфорт, полностью сосредоточившись на Кроули, которому явно было намного хуже. Но ощущения были далеки от приятных. А главное, он с тревогой чувствовал, что ему всё труднее направлять собственные, стремительно тающие, силы вовне своей сущности.

Между тем до полноценного исцеления Кроули было ещё очень, очень далеко. Ещё после первых трёх ран Азирафаэль, спохватившись, принялся действовать более осторожно, экономно расходуя собственные силы, которые плен и последующий выматывающий путь через Ад вычерпали почти до дна. Теперь, сняв боль и поверхностно залечив ожог, он переходил к следующему повреждённому участку, разумно рассудив, что лучше Кроули будет немного неудобно шевелиться из-за двух дюжин наполовину заживших ран, чем чудовищно больно из-за одной — но открытой и глубокой.

…Те более что открытыми и глубокими были все почти без исключения. Разве что глубина этих чудовищных отметин была разной… Какие-то из них казались поджившими, схватившиеся грубой коркой, и лишь потом опалёнными заново. Другие же…

Другие выглядели настолько свежими, что Азирафаэль, с трудом сглатывая болезненный комок в горле, то и дело косился взглядом на гладкий каменный пол, невольно пытаясь найти на его равнодушной белизне следы крови и обугленной чешуи. Тщетно, конечно. Все частицы демонической плоти, попавшие на пропитанную Благодатью землю, давно уже стали пеплом и растаяли без следа.

Но можно подумать, от этого было легче…

- «И будешь ты ползать на животе…», — удручённо пробормотал Азирафаэль себе под нос, с состраданием проводя подрагивающей от всевозрастающей слабости ладонью над особо неприятным ожогом. Неуютно повёл плечами, пытаясь справиться с тянущей болью между лопатками. Помогло слабо.

Кроули лениво дёрнул головой. Приоткрыл глаза, неохотно выныривая из полудрёмы.

- Дурацкая фраза… — пробормотал он. — С-с-с-словно до той неудачной ш-ш-шутки с-с-с яблоком я на чём-то другом ползал…

Ангел вздохнул.

- Это просто легенда, дорогой мой, — устало возразил он, понимая, что вновь ввязался в успевший надоесть за шесть тысячелетий спор.

- Глупая легенда, — упрямо прошипел змей. — Можно реш-ш-шить, что я получил это тело в наказание. Ос-с-скорбительно! Я с-с-сам его выбрал, быть змеёй круто!

- Не сомневаюсь, Кроули. И всё-таки, согласись, у этого тела есть свои недостатки.

- Можно подумать, что у человечес-с-ской формы их нет… — не желая сдаваться, огрызнулся демон. Но Азирафаэль уже чувствовал, что спорит тот из чистого упрямства. Голос его становился всё замедленнее, все невнятнее. И ангел с облегчением осознал, что стихающая боль, должно быть, усыпляет его, заставляет расслабиться теперь уже по-настоящему.

Он слабо улыбнулся. И мысленно пообещал себе больше не тревожить Кроули, даже если он заснёт по-настоящему.

Но исполнить это намерение не удалось. Несколько минут спустя он, обессиленно опустив руки, перевёл дыхание. И, смаргивая кружащие перед глазами чёрные точки, потряс головой. Определённо, он переоценил свои возможности. Силы, ещё несколько минут буквально бурлящие в его истинной сущности, таяли стремительно и неумолимо. Тупое давление между лопатками сменилось тянущей, муторной болью; он почти чувствовал, как вздрагивают от прокатывающихся спазмов не существующие на физическом плане крылья.

В голове что-то начало опасно кружиться. Азирафаэль сморгнул. Но, вместо чтобы прекратить измываться над собой, упрямо провёл подрагивающей ладонью над телом Кроули, не желая оставлять его страдать от боли.

И, вздрогнув, замер. Склонился ещё чуть ниже, пытаясь, не ворочая неповоротливое змеиное тело, разглядеть его спину.

Прерывисто вздохнул и, отшатнувлись, закусил губу. Нет. Не показалось.

- Господи, Кроули, как ты мог обжечь спину? — вздрагивая от жалости, пробормотал он. Пальцы его уже осторожно двигались над самым глубоким, тянущимся вдоль хребта ожогом. В голове, словно по волшебству, прояснилось, и даже навалившаяся усталось вдруг притихла, отступила в сторону, смытая острой волной сочувствия. Сочувствия — и гнева: на Ад, на демонов, на Кроули, ухитрившегося где-то прислониться к освящённой поверхности…

На себя, заметившего этот, наверняка очень болезненный, ожог лишь сейчас.

Кроули, просыпаясь, неохотно шевельнул головой. Глаза его были полуприкрыты, и Азирафаэль не мог отрешиться от мысли, что настрадавшийся змей жмурится от удовольствия.

- Не бери в голову… — пробормотал он расслабленно. — Прос-с-сто с-с-споткнулс-с-ся.

Ангел сглотнул. Он мог представить, насколько это должно было быть больно.

О да. Теперь — мог.

Теперь, когда испытал на себе жесткость адского огня…

Ему очень не хотелось вспоминать те бесконечные минуты в раскалённой могиле. И ещё меньше — то, что сделал с его крыльями Хастур.

…Представлять, какие страдания испытал и всё ещё продолжал испытывать Кроули, было почему-то даже страшнее. По крайней мере, его собственная пытка уже закончилась. Почти.

«Ещё немного», — мысленно пообещал он себе, словно уговаривая себя. Руки тряслись уже так, что сложно было держать их над обожжённой кожей, не прикасаясь. Когда же в последний раз он чувствовал себя настолько измученным?.. Кажется, как раз во время последней вспышки чумы… Да, точно. Даже во время обеих мировых войн ему не приходилось выматываться до такой степени, что перед глазами начинала колебаться опасная красноватая муть.

Ещё немного. Хотя бы — просто снять боль с вот этого ожога… И хоть немного стянуть вот эту сочащуюся сукровицей рану… И…

Он упрямо тряхнул головой и сморгнул, отгоняя от глаз обморочную муть. И закусил губу, пробегая взглядом по расслабленно вытянувшемуся телу Кроули. По крайней мере, боль явно стихла настолько, что не мешала ему задремать. Наверное, это тоже хорошо…

Он обязательно справится с остальным. Только немного отдохнёт…

Но для начала — уберёт этот ужасный ожог на боку…

- Как ты, дорогой мой?.. — изо всех сил стараясь говорить ровно, пробормотал он. Кроули слабо шевельнул головой.

- Хорош-ш-шо… — сонно, невнятно откликнулся он. — С-с-с-спасибо, ангел…

Азирафаэль сморгнул упрямые слёзы. Да, вот этот ожог — и всё, остальное сможет подождать ещё полчаса… Или час.

- Тише, тише, не просыпайся… — поспешно пробормотал он, осторожно сводя вместе края раны и заращивая их свежим слоем чешуйчатой кожи. — Боюсь, я не справлюсь сейчас со всем сразу… Тебе придётся потерпеть ещё немного, дорогой…

Кроули вяло дёрнул головой.

- Я не с-с-с-сплю, ангел, даже и не думай… Прос-с-сто жду, когда ты наиграешься в с-с-святого Пантелеймона…

Голос его при этом был таким расслабленным, что Азирафаэль буквально расплылся в невольной улыбке, чувствуя, как распирает грудь чувство всеобъемлющего умиления.

Потом Кроули, должно быть, что-то понял, и по телу прошла едва заметная волна напряжения. Он приподнял голову, открывая мутные глаза, и с тревогой уставился на пошатывающегося от усталости Азирафаэля.

Тихо испуганно зашипел. Азирафаэль невольно задумался, насколько же он жалко выглядит, что Кроули, бедняга, аж отшатнулся.

- Ты что тут ус-с-строил, чёртов идиот?.. — раздражённо прошипел Кроули, не отводя от него взгляда. И с трудом, явно буквально заставляя себя шевелиться, подтянул к себе длинное тело, скручиваясь в плотный клубок. — С-с-сдохнуть захотелос-с-сь?

Ангел тяжело вздохнул.

- Ох, Кроули… — пробормотал он, неохотно убирая повисшую в воздухе руку. — Что ты такое выдумываешь, дорогой мой… Я просто немного… устал, не больше.

Посмотрел на скептически сощурившегося змея (выглядело это, к слову, жутковато), и обиженно добавил:

- Да, именно немного, Кроули! Уверяю тебя, я знаю пределы собственных сил! И потом, ты перебил меня. Я как раз хотел сказать, что буду вынужден сделать небольшой перерыв, прежде чем… прежде чем долечить тебя окончательно.

Змей пренебрежительно зашипел. А Азирафаэль, с лёгким чувством вины, поймал себя на мысли, что рад упрямству друга. Кажется, он и впрямь… немного не расчитал своих возможностей. Но он обязательно, как только немного отдохнёт…

Голова вдруг опасно поплыла в сторону, и ангел, испуганно вздохнув, поспешно опёрся рукой о пол. С болью увидел, как дёрнулся к нему Кроули. И поспешно замотал головой, рискуя окончательно потерять равновесие.

- В… всё хорошо, дорогой! Извини, мне, кажется… не очень хорошо… Ты ведь не будешь против, если я полежу тут… немного?..

Он сам слышал, как подрагивает и теряет внятность его голос, и на миг испугался, что, кажется, надорвался.

Как сквозь слой ваты, услышал нервное, сдавленное шипение Кроули, его испуганный голос… Белый, затянутый паутиной потолок вдруг качнулся перед глазами, резко поплыл куда-то в сторону и вниз…

Потом перед глазами потемнело окончательно. Мягко толкнул в спину чудесно удобный, ласкающий искрящейся святостью каменный пол…

- Ангел! Ас-с-сирафаэль, очнис-с-сь! Ты слышиш-ш-шь меня? Ас-с...

Азирафаэль хотел ответить, что да, слышит, всё в порядке, ему просто нужно немного полежать… Но все тело вдруг налилось свинцом, и даже языком шевельнуть вдруг стало — непосильным трудом. Сбоку донеслось испуганное змеиное шипение и шорох чешуи по фанере. Он через силу приоткрыл рот, пытаясь заставить себя говорить…

Вместо слов с губ сорвался только слабый бессвязный вздох. Да что с ним?! Не так уж и сильно он устал, подумаешь, небольшой перерасход энергии!

А миг спустя Азирафаэль понял, что ему стоило вовсе молчать. Кроули зашипел — громко, отчаянно. На грудь вдруг навалилась тяжесть, скользнула по коже прохладная чешуя…

А потом сквозь ватную одурь полуобморока вдруг хлынула, смывая усталось, волна согревающего света. Он потрясённо вздохнул, на миг буквально оглушённый ею… И, чувствуя, как стремительно тает перед глазами мутная пелена, в ужасе дёрнулся, вцепляясь в сжавшегося у него на груди змея обеими руками.

- Кроули, нет! Что ты делаешь!

Он чудовищным усилием открыл глаза — с трудом, борясь с непослушными, так и норовящими вновь опуститься веками и, в панике прижимая к себе змея, рывком сел. Змей рваным движением обвился вокруг его руки, упираясь узкой головой ему в подбородком, и что-то зло прошипел.

И это определённо не было согласием.

- Хватит! Кроули, пожалуйста, уже достаточно, не нужно больше! — чувствуя, как захлёстывает паника, взмолился он. Волна силы, вливающаяся в него, утихла, но он всё ещё ощущал её слабые ручейки, текущие к нему от Кроули. — О, ради Бога, дорогой мой, прекрати! Со мной уже всё хорошо, ну же!

Змей замер. Отстранился, крупно вздрагивая всем телом и настороженно глядя ему в лицо мутными глазами. А потом, измученно прошипев что-то, без сил обвис в его руках. Азирафаэль только и успел, что поспешно подхватить безвольно соскользнувший с его колен хвост, чтобы тот не коснулся пола.

Горло перехватило вдруг мучительным спазмом, и ангел, резко зажмурившись, судорожно вздохнул, изо всех сил пытаясь удержать вскипевшие на глазах слёзы. Нет. Нет, нет, пожалуйста, ну зачем так… Какой же он глупец, слепой глупец…

И он ещё пытался угадать, откуда взялись особенно глубокие, совсем свежие ожоги?..

- Ох, дорогой мой… — беспомощно прошептал он, с трудом сглатывая и слыша, как против воли срывается собственный голос. Он прерывисто вздохнул, пытаясь сказать… сказать… что-то. Что-то, что могло бы облечь словами буквально разрывающие его грудь эмоции. Что-то, что Кроули обязательно нужно было услышать…

Слов не было. Болело сердце, о, как же оно болело… Лишь сейчас Азирафаэль запоздало понял, что эти минуты (или часы?), что он мирно спал в наполненном Благодатью склепе, для Кроули превратились в вечность в самом глубоком кругу Ада. Без преувеличений. Он даже не задался вопросом, что происходило между моментом, когда он услышал прощальное «спи» и погрузился в блаженный сон, до того мига, когда открыл глаза, пробуждаясь в тепле и свете святого места. Что чувствововал Кроули всё это время. Что он успел передумать, дожидаясь его возвращения… в сознание? Или к жизни?

…Что он успел сделать, чтобы исцелить его от адского холода, Скверны — и, возможно, собственного яда? Сколько энергии отдать, пока он был без сознания и не способен был даже ощутить этих спасительных усилий?..

Азирафаэль осторожно сдвинул дрожащую руку и мягко, с мучительным сочувствием и буквально разрывающим грудь чувством вины, погладил безвольно лежащую на его предплечье треугольную голову.

- Спасибо тебе, дорогой мой… — почти беззвучно прошептал он, с облегчением чувствуя, как в ответ на его слова безвольное тело на его руках слабо вздрагивает, пытаясь улечься поудобнее. Шевельнулись, с трудом разомкнулись мигательные перепонки, на миг открывая мутные глаза цвета расплавленного золота. Кроули вяло шевельнул головой, на несколько секунд плотнее прижимаясь к его ладони. Высунулся из рта, тут же спрятался тонкий язык. Потом жёлтые глаза вновь устало смежились.

Азирафаэль сглотнул горький комок в горле. И, беспомощно оглянувшись, со всей возможной аккуратностью сдвинулся на холодящую Скверной фанеру, стараясь не потревожить то ли уснувшего, то ли просто обессиленного змея ни единым резким движением. Зажмурился, чувствуя, как болезненно печёт глаза. Поколебался миг, но всё-таки медленно подтянул к себе ноги, устраиваясь на доске по-турецки.

А потом, тяжело вздохнув, осторожно сдвинул руки, укладывая длинное тело поудобнее, и приготовился ждать. Если он хоть что-то понимал в происходящем, рано или поздно сюда должен был прийти тот самый священник, что помог Кроули со святой водой… и, судя по всему, оставил в углу картонную коробку с каким-то мелким хламом, угрожающего размера садовые ножницы…

И ведро. Если Азирафаэль правильно рассмотрел — не пустое.

Мысленно он застонал. Что ему стоило сразу осмотреть склеп и подумать о том, что он будет делать, когда потребуется восстановить растраченные на исцеление Кроули силы! Если в ведре святая вода (а Азирафаэль был убеждён, что это именно так), ему достаточно было бы несколько глотков, чтобы если не прийти в себя полностью, то, по крайней мере, справиться с отвратительными симптомами перерасхода энергии. Всего несколько глотков воды, где-нибудь подальше от Кроули и его ненадёжного убежища…

И его бедному демону не пришлось бы тратить собственные, и без того вычерпанные до дна, силы, чтобы привести его в чувство.

Ангел медленно вздохнул, заставляя себя не взвыть от разочарования в голос. И, решительно отведя взгляд от соблазнительно поблёскивающего ведра, вновь против воли провёл по спине змея, с горечью ощущая, как грубо топорщатся под пальцами не до конца исцелённые ожоги.

Не сейчас. Как бы не хотелось исправить всё и сразу, но — не сейчас. У него теперь будет время, чтобы вылечить все раны, полученные Кроули из-за него. И извиниться — о, ему за многое, слишком многое придётся просить прощения… За целых шестьдесят веков, которые он с упорством, достойным лучшего применения, считал своего лучшего друга демоном, не желая видеть его истинной сути и истинных мотивов.

А потом он свяжется с Раем. И найдёт способ достучаться до Метатрона. Или даже до Самой, если понадобится.

И заставит их вернуть Кроули то, что по какой-то нелепой, жестокой, несправедливой ошибке было отнято у него на заре времён.

Крылья. Его белые крылья, которых он был достоин больше, чем кто-либо другой на Небесах.