Неизменно изменчивое время (гет)

Северус годами лелеял мечту преподавать Защиту от Темных Искусств. Это было общеизвестно. Каждый год он подавал заявку, и каждый год Минерва сочувственно качала головой, когда должность доставалась кому-то другому. Они вместе напивались до беспамятства и издевались над новоиспеченным преподавателем, но Северус продолжал подавать заявки.

Он всегда был готов к тому, что однажды ему выпадет шанс. Кто мог быть более квалифицированным? Никто.

Но, как это часто случалось с Северусом и его неизменным невезением, его мечта сбылась в духе зловещего проклятия, словно судьба в очередной раз издевательски подмигнула ему.

Он был всего лишь заменой. И единственной причиной, по которой он получил эту должность, было то, что Люпин в данный момент, вероятно, валялся где-то на спине и вылизывал себе яйца. По крайней мере, Северус предполагал, что именно этим занимаются оборотни, когда не терроризируют невинных школьников.

Люпин.

Воссоединение в Хогвартсе.

Жизнь, как известно, обладает коварной способностью превращать даже самые привычные аспекты бытия в нечто невыносимое.

Во-первых, на его долю выпал целый клубок неразрешимых проблем, в котором он и наполовину до сих пор не разобрался.

Во-вторых, он стал «опекуном» перевоплотившегося Поттера, чье существование, казалось, было непрерывным потоком радости и света. Ребенок, унаследовавший раздражающий характер отца и совершенно не похожий на свою мать, словно магнитом притягивал смертельную опасность.

Этого было бы более чем достаточно. Но, явившись на новый учебный год, он узнал, что Дамблдор снова (снова!) отклонил его просьбу о должности преподавателя ЗОТИ. И, когда он, не выдержав, накинулся на Дамблдора во время одного из первых совместных обедов, пытаясь отстоять свои права, старик с невозмутимым видом сообщил, что должность досталась Люпину.

Люпину!

Этому мокрому мешку собачьей шерсти.

И тут, прежде чем изумленный взгляд Северуса успел превратиться в подобие невозмутимого выражения, Дамблдор, безмятежно обмакивая маслянистый тост в яйцо всмятку, сообщил Северусу о его новой обязанности — ежемесячно варить Аконитовое зелье для Люпина. Оказывается, это было обещано, как часть контракта Люпина.

Северус был настолько взбешен, что поначалу даже отказался от их с Минервой ежегодного ритуала — совместного вечера, посвященного жалобам на жизнь.

Но и это было еще не все. Люпин умудрился пропустить встречу преподавателей, что означало, что Северусу пришлось в срочном порядке писать планы уроков на весь первый семестр как по ЗОТИ, так и по зельеварению. Как всегда, удача отвернулась от Северуса. Пока он, запертый в своем кабинете, корпел над бумагами, страдая от боли в шее и спине, судорог в пальцах и дрожи от переизбытка кофеина, Люпин успел сесть на Хогвартс-экспресс, спасти студентов (включая, тьфу, Поттера) от нападения дементоров и прибыть в замок героем.

Услышав эту новость от ликующей Минервы, Северус так сильно стиснул зубы, что даже сам удивился, что не сломал их.

Затем, разумеется, последовал приветственный вечер, на котором Люпин, лучась добродушием и дружелюбием, оскалил свои острые клыки в улыбке Северусу. Что ж, Северус не пережил бы встречи с Беллатрисой и Люциусом и не продвинулся по карьерной лестнице среди Пожирателей Смерти, не отточив до совершенства свои актерские навыки. Так что он изобразил подобие добродушия, весьма близкое к дружелюбию, и одарил Люпина натянутой ухмылкой из-за своего бокала. И при этом он страстно желал проклясть его глупую, приветливую физиономию.

Нет. Не просто проклясть. Он мечтал запихнуть этого человека в ближайший камин и заблокировать его. Неужели Дамблдор ничему не научился из своего предыдущего эксперимента — «оборотень в магической школе-интернате без надлежащих мер безопасности»?

Это превратило комнату отдыха в подобие пыточной камеры. Он никогда не был всеобщим любимцем, но ему нравилось думать, что в нем есть некое скрытое плутовское обаяние, которое проявлялось через его саркастические колкости. Он всегда мог рассмешить Минерву, а Помона любила сидеть рядом с ним за ужином или во время дружеских посиделок. Она говорила, что это «держит ее в тонусе». Он даже умудрялся сделать так, что у Хуч эль лился из носа, когда очень старался. Но появление Люпина окончательно развеяло иллюзию о хоть каком-то его обаянии.

Вместо этого Северусу снова пришлось отступить в тень, наблюдая, как все вокруг рассыпаются в любезностях перед Люпином. Помона тайком подсовывала ему травяные настойки, Филиус зазывал на короткие партии в шахматы между уроками. Он даже застал Поппи за тем, как она давала Люпину ее знаменитое песочное печенье, чтобы тот спрятал его в карман. Она хотя бы покраснела под его испепеляющим взглядом, ведь она всегда уверяла, что это печенье — исключительно для студентов (и игриво хлопала его по рукам, когда он пытался незаметно стащить парочку из ее запасов).

Но настоящим ударом стало то, что, когда он наконец проскользнул в покои Минервы, чтобы соблюсти их ежегодную традицию, там уже сидел Люпин. В его кресле! Минерва, как ни в чем не бывало, объяснила, что пригласила его, полагая, что они захотят наверстать упущенное. И Люпин одарил его этой своей фирменной, мокрой от жалости и совершенно бесполезной улыбкой, которую он так часто демонстрировал в Хогвартсе. Той самой, которую Северус привык видеть на лице Люпина после очередной грязной выходки Поттера и его шайки. Этого было достаточно, чтобы вызвать желание применить Авада Кедавру. Честное слово.

И, конечно же, этот фарс с боггартом, о котором судачили все учителя. Которого, кстати, не было даже в ебучем плане урока, над которым он корпел, так что спасибо Люпину за потраченное впустую время. Знал бы он, что Люпин просто проигнорирует его наработки, он бы просто сыпанул собачьего корма между листами чистого пергамента — и дело с концом.

Каким-то образом новость о боггарте, принявшем облик Северуса, разнеслась по всему замку, и его коллеги не преминули возможностью подшутить над ним. Он попытался сохранить невозмутимый вид, словно все это его совершенно не касалось — привычная и, как правило, эффективная стратегия. Эти шутки не вызывали у него ни малейшей улыбки. Напротив, он счел эту историю с боггартом еще одним подтверждением своей чужеродности в этом месте.

Ему никогда бы не пришло в голову подвергать учеников испытанию, заставляя их лицом к лицу встретиться со своими худшими страхами. Вероятно, это было изобретение людей, выросших в благополучных семьях. В конце концов, что такого страшного в том, чтобы увидеть страх ребенка? Пауки? Змеи? Снейп? Все довольно обыденно.

Северус задумался, что бы он увидел в детстве, если бы ему пришлось столкнуться с боггартом. Возможно, грозную фигуру отца, с искаженным от ярости лицом и сжатыми кулаками. Или окровавленную мать, неподвижно лежащую у подножия лестницы. Или, может быть, Мародеров, с их злобными ухмылками, когда они загоняли его в угол темной ночью. Как бы «замечательно» было пережить это снова, на глазах у всего класса.

Это был Хогвартс во всей своей красе. Снова и снова он оказывался в стороне, изолированным, не давая ему забыть о его отличиях. Как всегда.

И Мерлин, как же он это ненавидел.

Это также многократно усугубило его переживания, связанные с Грейнджер.

Семестр тянулся, а Северус чувствовал себя все более одиноким. Даже взгляд на нее вызывал у него острую, ноющую тоску, которая быстро перерастала в гнев и отвращение. Она была здесь. Прямо перед ним, каждый день. Но ее здесь не было. Это сводило с ума. К тому же, она была невыносимо раздражающим ребенком, и порой он срывался на нее, словно обвиняя в том, что она не та умная, зрелая женщина, которую он хотел видеть.

Но настоящей занозой в заднице, и, вероятно, истинной причиной его мрачного отношения к девочке, было ее решение подружиться с двумя самыми наглыми, безрассудными идиотами во всем Хогвартсе. Честно говоря, если бы у мальчишки Уизли в голове болталась хоть половина мозговой клетки, он бы остался в одиночестве. Он и в подметки не годился старшим близнецам, с их тягой к творчеству и анархии — качеству, которым Северус, хоть и неохотно, но восхищался. А о Поттере лучше и вовсе не говорить. В основном потому, что Северус не мог подобрать других слов, кроме матерных.

И он ревновал.

Вот в чем заключалась проблема.

Он ревновал ее к их дружбе. Она, хоть и была маленькой, болезненно развитой не по годам девочкой, являлась лучшим другом, чем любой из них заслуживал. Возможно, даже лучшим, чем заслуживал он. Но это было неважно. Ему друг был нужнее, чем им. Поттер буквально купался в друзьях. А у Уизли была целая армия братьев и сестер, словно друзья, которых родители родили для тебя. По крайней мере, он так думал.

Поэтому ему приходилось наблюдать, как она пишет им домашние задания, спасает их от неприятностей, в которые их втягивал Поттер, и как они игнорируют ее, увлеченные друг другом.

А еще он не хотел, чтобы она писала домашние задания ему.

Поэтому он старался избегать ее. За исключением уроков. Которых было не так уж и много. Только зелья. И, конечно, пока Люпин не брал свой ежемесячный отгул, и Северусу приходилось вести ЗОТИ.

В порыве досады он задал им сочинение об оборотнях. Предупрежден — значит вооружен, в конце концов. Мисс Грейнджер написала весьма неплохое эссе, и он почти поддался искушению поставить ей заслуженную оценку, пока не прочел ту чушь, которую она приписала в конце. Он сжал губы в тонкую линию, и тщательно, с наслаждением, перечеркнул каждое оскорбительное предложение. И в конце резким росчерком написал «Нет».

Оцененные эссе были возвращены, и тут же на его стол легла новая стопка сочинений. Эссе никогда не заканчивались.

Блядь, преподавание — это отстой.

Он продирался сквозь словесную блевотину, которую пятикурсник с Пуффендуя решил выдать за сочинение о защитных чарах, когда услышал приближающиеся шаги.

— Простите, профессор Снейп, — раздался почти знакомый голос, полный нервозности.

Он не удостоил ее взглядом. Она всем своим видом выбивала его из колеи. Что, в общем-то, было на руку.

— Вы извиняетесь, мисс Грейнджер, — ответил он, мысленно похвалив себя за идеально нейтральный тон. Он, кажется, начинал привыкать.

— Я хотела бы узнать о своей работе, сэр, — продолжила девушка, и в ее голосе уже чувствовалась меньшая нервозность.

— Вы хотите оспорить оценку? — произнес Северус, не отрываясь от исправления пергамента красными чернилами. Это эссе было просто отвратительным.

— Профессор Снейп, сэр, я прошу пересмотреть мою оценку, — произнесла мисс Грейнджер.

— Пересмотр оценки предполагает наличие разногласий и стремление к компромиссу, — произнес Северус. — Вы ожидали более высокой отметки. Я ожидал более качественной работы. Разногласий нет.

“Вот так!” — мысленно ликовал он. — “Посмотрите, как хорошо у меня получается! Я совершенно спокоен и владею собой. Именно так и должны вести себя нормальные люди. Абсолютно нормально.”

— Но я считаю, что моя работа заслуживает более высокой оценки, — с нажимом заявила мисс Грейнджер.

Он замер, пораженный узнаванием. Она говорила почти как профессор Грейнджер. Почти.

— Э-э... сэр, — добавила мисс Грейнджер чуть менее уверенно.

Наконец он поднял на нее взгляд и отложил перо. Она стояла перед ним, такая юная, такая серьезная. Его вдруг захлестнула волна стыда. Разве он сам не стоял перед ней в подобной ситуации? И она никогда не пыталась его запугать. Северус почувствовал себя отвратительным человеком. Наверное, хуже не бывает.

Разве что Беллатриса.

Или Волдеморт.

Или Люциус.

— И каковы ваши основания? — спросил он, пытаясь изобразить спокойствие и доброжелательность, но в итоге получился лишь тон человека, смертельно уставшего от жизни.

— Тщательное исследование и логически выверенные аргументы, — с уверенностью тринадцатилетней всезнайки ответила мисс Грейнджер.

Северус не смог сдержать скептического взгляда, подняв бровь в немом вопросе. Он протянул руку и аккуратно взял эссе из ее рук. Прочистив горло, он встретился с ее взглядом, в котором тоже читалось недоумение.

— "Нам нечего бояться оборотней, живущих и работающих среди нас", — процитировал он. — Ваше определение "логически выверенные аргументы" вызывает у меня сомнения.

— Но это правда! — воскликнула мисс Грейнджер. — С аконитовым зельем — это правда.

— Вы полагаетесь на эффективность зелья, которое больные принимают добровольно, чтобы обеспечить безопасность всего общества, — заметил Северус. — Позволю себе заметить, мисс Грейнджер, что, возможно, вы еще не сталкивались с реальностью, но люди в своей массе — идиоты. Я бы не доверил им столь важный вопрос.

— Но они же не могут забыть его принять, — возразила мисс Грейнджер. — Как такое возможно?

— Действительно, как, — саркастически протянул Северус. Вопрос на миллион галеонов, не правда ли? Как, скажите на милость, можно забыть?

Северус знал наверняка, что в это раз Люпин не забыл. Он лично следил за тем, как тот выпивал каждую каплю зелья. Каждую ночь. В этот раз он не собирался рисковать. Даже когда Минерва попыталась его отговорить, он обрушился на нее с такой яростью, что она замолчала. Как она могла даже заикнуться об этом после всего, что он видел? После всего, что он пережил? После того, что случилось с профессором Грейнджер?

— То есть, профессор Люпин, по-вашему, не заслуживает доверия в вопросах, касающихся зелья? — спросила мисс Грейнджер.

Северус был ошеломлен этим вопросом. Он посмотрел на нее. Ее брови были сдвинуты, и она смотрела на него с немым вопросом.

Она догадалась.

На мгновение он был поражен, но тут же запаниковал. Поттер ведь дружит с Люпином. Он знал, что Люпин дает мальчишке дополнительные уроки. Черт возьми, вдруг Грейнджер расскажет Поттеру, Поттер — Люпину, а тот пожалуется Дамблдору, и Северус окажется в центре скандала.

— Я никогда не утверждал, что профессор Люпин страдает ликантропией, — осторожно произнес он.

— Ну, да, — ответила мисс Грейнджер. — Но, проведя исследование для эссе, это становится совершенно очевидно.

Северус задумчиво забарабанил пальцами по столу. Мисс Грейнджер стояла перед ним, сохраняя полное спокойствие, несмотря на его суровый взгляд. Именно это укрепило его решимость. Она ведь как-то призналась ему, полушутя, что у нее есть нездоровая потребность угождать авторитетам. Без злобы, без желания увильнуть от работы или навлечь неприятности. Она просто хотела получить заслуженную оценку.

— Наконец-то вы демонстрируете способность к рациональному мышлению, — наконец произнес он и вернул ей пергамент, на котором теперь красовалась отметка “Выше Ожидаемого”.

— Спасибо, профессор Снейп, — произнесла она.

— Вы проявляете необычайную симпатию к оборотням, — внезапно заметил Северус, прежде чем успел себя остановить. — Вам доводилось видеть их вблизи?

— Нет, сэр, — ответила мисс Грейнджер.

— Вблизи они производят… несколько иное впечатление, — сказал Северус, стараясь придать своему голосу непринужденный тон. — Полагаю, ваша уверенность в том, что бояться нечего, пошатнулась бы, имей вы подобный опыт.

— Возможно, сэр, — ответила мисс Грейнджер.

— Как вы думаете, вы бы убежали? — спросил Северус, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди.

Он размышлял, что она ответит. Будет ли она беспокоиться о Поттере и Уизли? Они могли бы отвлечь оборотня, так как оба, вероятно, были бы слишком костлявы, чтобы их проглотить, что дало бы мисс Грейнджер время убежать, пока волколак пытается их съесть.

— Если бы вы и ваши друзья оказались лицом к лицу с оборотнем?

— Да, сэр, — ответила Гермиона.

Северус пожал плечами и усмехнулся. Она совсем не была похожа на ту женщину, которую он знал. О чем он только думал? Она была лишь ребенком.

— Но я надеюсь, что нашла бы в себе силы защитить друзей, — с яростью произнесла мисс Грейнджер. И она посмотрела на него так, словно видела его насквозь, знала все его тайны.

И в этот момент он увидел перед собой другую ее версию, более взрослую, с тонкими чертами лица. Она смотрела на него. Металлический привкус крови и звериный запах заполнили пространство. Волколак бился в объятиях чего-то высокого и серого, и она отстранилась, а он отчаянно пытался дотянуться до нее. Затем его окутал запах мяты.

Она бы это сделала. Несомненно. Ради него.

И ей бы пришлось заплатить за это.

Он больше не мог этого выносить. Он хотел, чтобы она исчезла с глаз долой и из его памяти.

— Ваша оценка у вас, мисс Грейнджер. Если у вас нет срочных дел, не отнимайте мое время. Прочь, — приказал он.

— Да, сэр, — ответила мисс Грейнджер.