Гарри Поттер и Светлый круг, часть первая (гет)

Глава 36. Об орденах и героях.

Как только они вошли в гостиную, остальные бросились к ним, собираясь засыпать их вопросами; однако, увидев ошеломленное состоянии Гарри, остановились и расспрашивать не стали. Гарри пробормотал, что ему надо немного прийти в себя, и устроился в кресле у окна, предоставив рассказ Гермионе.

Она рассказала, и в конце остальные выглядели не менее ошеломленными, а Луна — прямо-таки счастливой. «Раз я уже знаю, где маму искать, — обычным для нее рассеянным тоном сказала она, — половина дела сделана». Рон был очень тронут посланием Лаванды, а Джинни вдруг нахмурилась и спросила:

— А почему она ничего не передала для Дина?

— Она не знает.

Джини вздрогнула и оглянулась — в картине с пейзажем стояла Лаванда-с-портрета. Все смутились.

— А как она может не знать? — удивилась Джинни.

Лаванда грустно улыбнулась:

— У нас с Дином еще ничего не было… пока я была жива. Он влюбился в меня, когда рисовал мой портрет, ну и… когда я очнулась, я уже любила его.

Она вдруг отвернулась, скрывая слезы, и исчезла за краем рамы.

— Все будет в порядке! — крикнула ей вслед смущенная Джинни.

— Надеюсь… — чуть слышно пробормотал Гарри.

Он сидел у окна, думая о словах Дамблдора.

«Я тебе все расскажу, мой мальчик, — сказал призрак, остановившись в дверях кабинета, — обещаю… Дай мне немного времени. Мне нужно самому разобраться». Обещание касалось самого большого послания, полученного от истинного Дамблдора и переданного фениксом без помощи слов. Гарри понимал — и все же… Что-то от того недоверия и разочарования, которые отравляли его отношение к Дамблдору во время поисков, зашевелилось снова.

Пусть Дамблдор-призрак и понял, как глупо скрывать правду, пусть даже истинный Дамблдор это понял… но сможет ли он преодолеть многолетнюю привычку скрывать, недоговаривать, «давать понять»? Он улыбнулся Гермионе, которая подсела к нему, и негромко сказал:

— Знаешь, мне очень хотелось бы вспомнить то, о чем он рассказал.

— Он же обещал, — напомнила она, — или ты ему все еще не доверяешь?

— Есть немного…

— Я понимаю. Так попроси его просто снять блок.

— А если не захочет? Или не сможет? Не факт, что его магия так же сильна, как и у истинного…

— Гарри, брось. Блок, настолько сильный, что сам волшебник не мог бы его снять, очень опасен для психики. Думаешь, он стал бы подвергать тебя такому риску, чтобы защитить от некоей опасной правды? К тому же есть способ вспомнить, несмотря ни на какие блоки, — добавила она.

— Это какой?

— Омут, Гарри.

Гарри выпрямился:

— Ты гений!

— Да ладно тебе.

— Хотя есть способ защитить воспоминание и от Омута, — она сказал это больше из-за того, что увлекся спором. — Помнишь, как Слизнорт в свое время сделал?

— Там другое — Слизнорт наложил на себя фальшивое воспоминание. Если бы Дамблдор сделал так с тобой, ты бы «помнил» что-нибудь другое. И это было бы что-то очень мощное и яркое, потому что настоящее воспоминание не должно даже просвечивать. Такое есть?

— Нет, конечно. Я ведь даже смутно вспомнил, как было на самом деле… Ты же видела.

— Ну вот, значит, и блок слабенький.

Гарри засмеялся.

— И все-таки я за Омут, — сказал он. — Там ведь можно видеть и себя со стороны. Так интереснее.

— Это конечно!

— Раз согласна — значит, ты и правда гений, и не спорь!

Гермиона не выдержала и рассмеялась:

— Может и правда, но меня это смущает.

— Случаются порой чудеса, которые даже волшебника удивляют, — несколько неожиданно заметил Гарри.

— Хорошая мысль, но к чему ты это говоришь?

— Я… Да вот, подумал о Лаванде и Дине. Мне ее так жалко стало…

— А почему жалко? Ты не веришь, что мы найдем способ вернуть ее… и всех?

Гарри помолчал.

— Верю, — сказал он наконец, — только… по-прежнему не знаю, как. Даже смутной идеи нет. Круг воскресил всех, кого смог… вас с Невиллом и Луной, и все.

— Еще Седрик… хотя да, это Чжоу и Золотой луч. Но все равно… Да, Снейп же нашел какой-то способ, — напомнила Гермиона.

— И вроде согласен поделиться. Никогда не думал, что буду желать ему удачи, но вот… надеюсь, ему удастся. А насчет Лаванды — если даже и вытащим ее, она — настоящая — не знает о Дине, о том, что ее портрет его любит.

— Узнает, как только они со своим портретом встретятся. Как и у нас было. Твой портрет не знал, что ты любишь меня, пока вы не встретились. Но узнал, и они с моим портретом теперь вместе, как и мы с тобой. А у Лаванды и ее портрета будет так же, но наоборот.

— Расскажи об этом какому-нибудь маглу, — рассмеялся Гарри, — так он наверняка скажет, что все волшебники сумасшедшие!

— Если и скажет, то от зависти, — заметила Джинни.

Гермиона подошла к двери в комнату, открыла и зашла, достав палочку. Джинни взмахнула своей, стопки книг сорвались со столика и дивана и полетели к двери. Из комнаты донеслись негромкие постукивания — повинуясь Гермионе, книги сами расставлялись по полкам. Гарри подумал присоединиться, но девочки справлялись и сами, да и неохота было вставать.

Зелье, отчасти возвращающее жизнь… Что значит «отчасти»? Насколько? И как вообще можно такое сделать? Гарри знал, и то по книгам, только одно средство — кровь единорога. Она возвращает уходящую жизнь, даже если человек на волосок от смерти. Если у смертельно раненного человека хватит сил на один глоток — он будет жить. Раны затянутся, болезнь уйдет… Но последствия ужасны. На человека, поднявшего руку на единорога, падет проклятие; жизнь его превратится в ад, и из нее навсегда уйдет удача. «Феликс Фелицитас» наоборот… За свою жизнь Гарри знал только одного человека, который решился на такое — профессора Квирелла, в которого вселился Волдеморт. Квирелл пил кровь единорога, чтобы поддержать жизнь Волдеморта в себе. И погиб от одного прикосновения Гарри, когда пытался отнять философский камень.

Если уж на то пошло, то ведь и Волдеморт тоже в конце концов погиб…

Так что вряд ли зелье Снейпа имеет с этим что-нибудь общее. А ему еще нужна кровь Гарри. Что же он придумал?

Разобрав книги и вспомнив вчерашнее предложение Джинни, Гермиона позвала его навестить Эрни с Оливандером и пригласить их на вечеринку.

Они не спеша пошли к больничному крылу.

— Ты вчера обещала рассказать мне о Стране Смерти, — напомнил Гарри..

Задумавшись, Гермиона проговорила:

— Да, но… потом. Или нет, сейчас тоже можно, но… понемногу. Понимаешь ли, это очень трудно рассказывать. Страна Смерти — это страна абсурдов. Там порой меняются законы… их даже законами природы не назовешь. «Алису в Зазеркалье» читал?

— Конечно. В школе проходили.

— Вот помнишь то место, где Алиса должна была бежать со всех ног, чтобы оставаться на месте? Там… нет, не так, но что-то близкое. Внезапно меняются расстояния, или ты куда-то идешь, а приходишь не туда. Причем не всегда. По большей части все выглядит, как в реальном мире, а потом словно буря начинается, и все начинает корежить…

— Жуть.

— Наверное, не знаю. Там же на всех давит магия дементоров, такой вот вечный депресняк. На такие вещи мало кто обращает внимания. Вот это действительно жуть.

Гарри попробовал представить и содрогнулся.

— Тогда на сегодня достаточно, — сказал он, — не буду портить тебе праздник.

Гермиона сжала его руку.

— Ты мне ничего не испортишь, — сказала она. — Но на сегодня достаточно, ты прав.

И Эрни, и Оливандер были несказанно рады — и приглашению, и просто тому, что их навестили. Оба выглядели намного лучше — хотя Эрни, конечно, было далеко до его прежней комплекции, но и серокожей мумией уже не выглядел. Мадам Помфри сначала отнеслась к приглашению с порядочным сомнением, потом немного поворчала, и в конце концов неожиданно согласилась, что больным небольшое развлечение пойдет на пользу.

— Но я буду сидеть поблизости и наблюдать за вами! — строго сказала она. — Так что помните о диете!

Посидели, поговорили. Хоть мадам Помфри и не одобрила, но все же не стала мешать, когда Оливандер и Эрни рассказали о своем заключении.

Рассказывал в основном Оливандер — Эрни все еще плохо помнил.

«Знаете, что мне помогло? Старческое брюзжание…»

Он говорил про «Империо». Это заклинание привело его к ожидавшим его Пожирателям; он не особо удивился, оказавшись в подвале поместья. Когда ему показали мастерскую с привычными инструментами, Оливандер был прямо-таки счастлив.

Это «счастье», конечно, шло из наложенного заклинания. Оливандер это знал, но на первых порах не противился — старикам нужно несколько больше комфорта. «Империо» подавляло волю и стремление к пониманию, и только что-то в глубине души порой начинало тихо ворчать.

Несмотря на заклятие, ему не доверяли. В мастерской были только инструменты, но не материалы. Волшебную древесину и сердцевины для палочек ему выдавали только для починки сломанной палочки или изготовления новой. И во время работы за ним неотступно следили двое-трое Пожирателей.

А починенные и свежеизготовленные палочки пробовали на нем же. Обычно — заклинанием «Круциатус».

Что еще от них ждать?

Однако получилась странная вещь, о которой, видимо, никто из Пожирателей не знал — видимо, никто никогда не применял к человеку два Непростительных Заклятия одновременно. «Империо» и«Круциатус» частично нейтрализовывали друг друга. Причем очень странным образом. И, судя по тому, как поражена была этой частью рассказа Гермиона, об этом и правда никому не было известно.

«…когда на меня накладывали «Круциатус», — тихо, задумчиво рассказывал старый мастер, — я вдруг оказывался как бы вне своего тело и видел себя со стороны. Наверное оттого, что заклинание должно причинять максимальную боль, а я, а своим состоянием оглушенного счастья этому мешал. И оно выталкивало меня из тела, чтобы мучить его без помех. А в результате боль чувствовало, оно, а не я. Вернее, я тоже, но боль была какая-то отдаленная. Но я видел, как мое тело кричит и бьется на полу, и мне это не нравилось. И это недовольство начало вытеснять действие «Империо». Эти дураки сами помогали мне сопротивляться…»

Через какое-то время к нему в подвал притащили Эрни, и он был рад компании. Поначалу. Но потом заметил, в каком состоянии мальчик, и ему стало очень не по себе.

— …Понимаешь ли, Гарри… вставил Эрни и задумался, память у него все еще работала плохо.

Гарри против воли чуть не улыбнулся. Уж привычка говорить так, словно выступаешь на сцене с торжественной декламацией, у Эрни восстановилась полностью.

— Это было не «Империо», — вставил Оливандер.

— Да, не «Империо»… Мне не было ни хорошо, ни плохо. Мне было… просто все равно. Почему я здесь… то есть, там, ну, ты понял… кто они такие, зачем я им понадобился, что они со мной сделают — меня как бы совершенно не интересовало.

…Он сидел или лежал, целыми днями, глядя кода-то сквозь окружающие предметы, сквозь Оливандера, когда тот пытался с ним заговорить, мимо эльфов, приносящих скудную пищу. Исправно, хотя и неохотно, выполнял приказы — а порой ему приходилось даже приказать поесть, иначе он мог даже и не дотронуться до скудной еды. При таком «питании», понятно, Эрни быстро сбавлял в весе — и его похудение было единственным напоминанием того, что в этом мрачном и унылом подземельи время все-таки идет. На вопросы обычно не отвечал, хотя порой видно было, что пытается. Только когда Оливандер попытался выяснить, кто же все-таки сделал с ним такое, вдруг ответил: «Волдеморт». Именно «Волдеморт», а не «Сам-Знаешь-Кто». И даже не вздрогнул, словно это имя ничего для него не значило.

Оливандер же все больше приходил в себя — с «Империо» справиться более-менее удалось. Как он сказал — помогло брюзжание. Он мысленно — лишних пыток все же не хотелось — ворчал на всех: на изредка навещавших его Пожирателей, на бестолкового Эрни, на самого себя за то, что ни одна идея побега не приходит… Часто думал о побеге, но для побега требовалась палочка. А Пожиратели очень тщательно следили за его работой, и даже кусочек волшебного дерева припрятать было невозможно, да что там кусок — эльфы даже опилки собирали и уносили. С магической начинкой — и того хуже, ее выдавали в строго отмеренном количестве на последнем этапе, когда ее надо было положить в выдолбленный желобок и склеить половинки палочки. Воспользоваться изготовленной палочкой тоже было невозможно — его держали под прицелом, а Оливандер, при всех своих знаниях и мастерстве, бойцом не был.

Несколько раз приходили не к нему, а к Эрни, у которого выстригали пучки волос. Зачем — ясно, и Оливандер с содроганием гадал, кто же под видом мальчика пробрался в Хогвартс и зачем.

Эльфы с обычной педантичностью приносили еду, убирали подземелье и — что особо раздражало — стирали все пометки, которые Оливандер пытался делать, чтобы следить за временем. На счастье, их предводитель был пожилым, с отросшими жидкими волосами (у эльфов они появлялись на старости лет) и порой нападавшей на него старческой болтливостью. Конечно, он держал себя в руках, не выходя за пределы обычного ворчания (родственная душа!), но порой мог проговориться. Иногда, может, и сознательно — наверное, тоже чувствовал «родственную душу». Так Оливандер сначала узнал, что появилась новая пленная и ее собираются то ли убить, то ли перевести в их подземелье. Он очень надеялся на второе, а потом был рад, когда узнал, что на поместье напали «нехорошие-нехорошие люди», избили госпожу Беллу, похитили пленную и чуть не убили «Самого-Самого-Темного Хозяина»!

— Я так и не узнал, что это была малышка Луна, — с улыбкой добавил Оливандер. — И хорошо, наверно, это бы меня с ума свело.

…Он был очень рад за пленную, жалел, что их с Эрни тоже не освободили, но понимал, что у неведомых спасателей вряд ли было время обыскивать дом. Время словно остановилось, но незаметно утекало. Эрни исхудал так, что превратился в живой скелет, и Оливандер начал опасаться за его жизнь. Мастер уже владел собой достаточно, чтобы устроить несколько «шуточек» с отремонтированными палочками. Достаточно было в некоторых местах сделать стенки полости для сердцевины потоньше — и палочка могла взорваться от сильного боевого заклинания. Кто докажет, что это произошло само по себе, а не от ответного заклятия противника? Однако Пожиратели не были лыком шиты. Кто-то отметил, что такое происходит только с палочками, починенными Оливандером; у кого-то палочка взорвалась, когда он издевался над маглами — от тех ведь ждать ответных заклинаний не приходилось. То, что последовало за этим, вспоминать не хотелось — Оливандер и сейчас поражался тому, что смог выжить после пытки. И даже пожалел о своей победе над «Империо» — на этот раз оно не помогло…

Однако Оливандеры всегда были жилистыми и крепкими; к тому же вскоре наступила «пора забвения», а старик-эльф, какой-то прибитый и в то же время казавшийся словно несколько более свободным, пробормотал, что «хозяйка Белла погибла, и хозяйка Нарцисса, и молодой господин Малфой. И Самый-Темный тоже»… Оливандер не сразу понял — он еще поправлялся после пытки, благо эльфам приказано было лечить его, вдруг понадобится. И все же через какое-то время до него дошло. Волдеморт пал! Он воспрянул духом и стал ждать авроров. Но те не приходили. И со сломанными палочками никто не приходил. Про них с Эрни словно забыли.

Пока вдруг не объявился Люциус Малфой, похудевший и осунувшийся после Азкабана, но по-прежнему высокомерный. С напускной заботливостью справился о состоянии Оливандера, подтвердил информацию о поражении Темного Лорда, и намекнул, что заключение скоро закончится. Последнему утверждению Оливандер на всякий случай не поверил.

Малфой тоже пропал надолго, а потом вдруг заявился в сопровождении глубокого старика, для которого попросил сделать палочку. Оливандер привычно взял линейку-самомер, спросил, какой рукой тот будет колдовать, измерил магическую силу незнакомца… Записав результаты на пергаменте, сделал нужные подсчеты и заказал ветку осины и перо волшебной совы. Малфой молча кивнул, увел своего гостя, а Оливандер вернулся к столу и стал рассматривать листок. Что-то в подсчетах было такое… что-то очень не нравилось. Магическая сила незнакомца была огромной. Он знал лишь несколько человек с такой силой и только одного в столь древнем возрасте — покойного Дамблдора. Старик выглядел его ровесником.

В те времена было лишь двое таких волшебников. Дамблдор и… Гриндельвальд.

Это — Гриндельвальд?!!

Оливандеру стал нехорошо.

Тут вернулся Малфой с веткой осины и коробочкой с пером; попросил (с явной угрозой в голосе) проверить при нем качество материалов. Посоветовал не торопиться, потому что палочка должна быть «очень хорошей». «Я надеюсь, что вы превзойдете себя, мастер Оливандер, — сказал он, — а я в долгу не останусь. Думаю, свобода — это щедрая плата за хорошую работу». Оливандер подчинился — где-то в глубине шевельнулась неясная идея. Он одобрил перо и попросил другую ветку, побольше. Объяснил, что участки древесины с максимальной концентрацией магии неравномерно расположены, поэтому сильные палочки склеиваются из нескольких кусков. Любой из его коллег после такого объяснения катался бы по полу от смеха. Но Малфою-то откуда было знать? Холодно кивнув, Малфой забрал ветку и вскоре принес другую, побольше. «Работайте», — приказал он и ушел.

Оливандер всегда был рад работе, хотя и шевелилось порой в душе: «Для кого ты это делаешь?» Но ведь он и раньше делал и продавал палочки всем — потому что они для волшебников, для любых, хороших, плохих, без разницы… Потому что волшебники на грани вымирания, а без палочек они не волшебники. И все же… Прикидывая, как разрезать ветку, он опять справился по листку с расчетами и невольно содрогнулся.

Так, в середине есть прямой участок достаточной длины; вообще-то, чуть короче, чем требуется, это несколько ослабит мощность… но для мага такого уровня это будет не особо заметно. Зато отпиленные края, если их отполировать и склеить, превратятся во вторую палочку! Изогнуты, правда, сверх меры, форма получится — как у старинного пистолета. Вот только чем начинять прикажете? Просить еще и запас сердцевины — Малфой заподозрит… Достаточно того, что тот оставил его работать без охраны! Придумаем… или найдем… или понадеемся на удачу…

Удача вскоре пришла.

Здесь все было на виду; пусть охраны и не было, но старый эльф регулярно приходил убирать и, повинуясь прежним приказам, забирал все остатки работы, вплоть до опилок. Надежного места, чтобы спрятать обрезки ветки, не было, и однажды эльф полез в ящик, где они лежали под инструментами. Оливандер в бешенстве схватил его за волосы, оттащил, накричал и потребовал убираться. Перепуганный эльф тут же трансгрессировал, а мастер, несколько ошеломленный собственной вспышкой, некоторое время смотрел на свою ладонь — сам того не заметив, он выдрал у эльфа изрядную прядь!

Потом начал смеяться. Бросился к столу, похватал свои измерители; начал делать расчеты, не переставай хихикать…

Эльф! Волшебное существо!

Посмеиваясь, Оливандер потянулся к тумбочке и достал из ящика палочку. Гарри принял ее с опаской — такого странного инструмента держать в руках еще не приходилось.

— Правильно, — подтвердил мастер, — будьте осторожны и лучше не машите ею. Она получилась, знаете ли, капризной, как престарелый эльф. Как ни странно, лучше всего подчинялась Эрни…

Эрни беспомощно покачал головой:

— Я плохо, очень плохо помню.

…Оливандеру она тоже подчинялась, но хуже. Ему удалось наложить «конфундус» на старого эльфа, и тот вывел их из поместья. (Видимо, подумал Гарри, мастер не вспомнил о способности эльфов трансгрессировать, несмотря на защиту, или не догадался, что эльф может трансгрессировать в паре с человеком; впрочем, об этом мало кто знал). Отправив эльфа назад, он взял безучастного Эрни за руку, попытался трансгрессировать… и не смог. Больше года в подземельи, забыв, что такое солнечный свет, свежий воздух и открытое пространство… скудная еда, пытки, работа для того, чтобы выжить и как-то скрасить чудовищную монотонность заключения… Свежий воздух, свет и простор обрушились на него, как лавина. Оливандеру внезапно стало очень плохо.

До наступления ночи они прятались в кустах неподалеку от ограды. Поместье было странно безлюдным. Хотя понятно, большинство его обитателей и гостей наверняка угодили в Азкабан, Малфой куда-то опять уехал, а Гриндельвальд предпочитал не покидать свои покои. За это время Оливандер дважды был на грани обморока, потом приходил в себя — и, как ни странно, чувствовал себя лучше. К окружающему миру приходилось привыкать заново.

C наступлением темноты он попытался трансгрессировать вместе с Эрни… и не смог. Вместо привычного узкого канала его затянуло словно бы в воронку, сжало, закрутило и выплюнуло обратно. Ошеломленный, он некоторое время лежал, пока головокружение не отпустило, успокоился, нащупав руку мальчика, попробовал снова…

Не получилось. Словно огромная воронка проглотила их, закрутила, сдавила и выплюнула назад. Оливандер опять приходил в себя, пытаясь понять, что же происходит и почему получается так. Рядом тихо стонал Эрни.

Стонал?

— Эрни… — почти беззвучно, ни на что не надеясь, шепнул Оливандер. — Попробуй ты… Возьми палочку.

Казалось, вечность, прошла, прежде чем мальчик отозвался:

— Зачем?

— Я не могу трансгрессировать. Может, тебе удастся.

Прошла еще одна бесконечная пауза.

— Ладно…

Ему удалось, и они оказались непонятно где.

— …Я до сих пор не знаю, куда нас забросило в первый раз, — с задумчивой улыбкой сказал Оливандер. — Ну да, ночь, все такое… Было холодно. Под утро стало рассветать, Эрни сделал еще одну попытку… На этот раз нас занесло где-то на юг. Потом аж к морю… Один раз оказались в воде. В пресной воде, в каком-то озере — хорошо, что недалеко от берега, еле выплыли. Эрни меня почти что на руках вытащил… Потом снова и снова. Наверное, побывали на всех оконечностях нашего острова. Может, даже дальше — там один пейзаж очень Ирландию напоминал.

Знаете, я уже был в какой-то апатии, хуже, чем у Эрни. Он, по крайней мере, пытался. Но я старый человек, и столько трансгрессий подряд — измотало ужасно. И хорошо, что в конце концов я задался вопросом — если у него трансгрессия получается так чисто, ни одного расщепа, с четким соблюдением «три Н» — почему же нам не удается попасть в Хогвартс? Я спросил у Эрни…

— Это я помню, — отозвался Эрни. — И я ответил: «Я не знал». Мистер Оливандер спросил: «Чего ты не знал?» Я сказал: «Я не знал, что нам нужно в Хогвартс. Вы просили трансгрессировать подальше от поместья, и я так и делал». Я ведь ничего не соображал, Гарри, я мог делать только то, что мне сказали делать.

— А я не знал, почему назвал именно Хогвартс, — улыбнулся старик, — хотя потом понял, конечно. Я ведь не имел представления, что творится в стране. Да, я знал, что Волдеморт потерпел поражение, я догадывался, куда пропали обитатели поместья… Но кто сейчас у власти, что творится в том же Косом переулке, цела ли там моя лавка… Я мог надеяться лишь на то, что Хогвартс устоял и в нем все по-прежнему.

…«Да, — сказал Оливандер, — да, Эрни, нам надо в Хогвартс». И мальчик послушно взял его за руку.

Увидев вечного стража Грампианских гор — суровый Бен-Невис, неподалеку от которого находился Хогвартс, Оливандер не удержался и заплакал. А потом потерял сознание — последняя трансгрессия далась ему тяжелее всего.

— Очнулся уже здесь, — сказал в завершение Оливандер, — и не мог понять, как я здесь оказался… Хотя потом догадался, конечно, — он дотянулся до постели Эрни и похлопал мальчика по руке, — Эрни трансгресировал нас уже к воротам…

— Нет, — сказал вдруг Эрни.

Все с удивлением повернулись к нему — он хмурился, припоминая.

— Я не посмел трансгрессировать, — сказал он. — Я уже немного соображал, а вы были в обмороке. Я побоялся… Так что нет. Я вас принес.

— Как… принес?

— Ну… как?.. Взял за руки, взвалил на спину и потащил.

— У тебя хватило сил?!

— Наверное, хватило. Не знаю. Раз принес, значит, сил хватило, не так ли?

— А ты видел Бен-Невис целиком? — спросила вдруг Гермиона.

— Ну вот, как отсюда, — он показал на окно, где милях в десяти вздымалась самая высокая вершина Грампиан, — только с той стороны.

— Что?! Как отсюда, но с той… — Гермиона вскочила, подбежала к окну, некоторое время смотрела наружу, потом ошеломленно повернулась. — Ты же должен был пройти столько же, сколько отсюда туда, и еще столько же… Нет, больше!

— Ну да, больше. Я же не мог взобраться на вершину. Я ее обошел.

— Это же миль двадцать!

— Да? Не знаю, наверное…

— Но как же тебе удалось?!

— Да, наверное… — Эрни вдруг засмеялся, — наверное, потому что не знал. Если бы знал, что Хогвартс так далеко — нипочем не смог бы.

— Все, — раздался голос мадам Помфри, — свидание окончено. Мистер Макмиллан и мистер Оливандер, если вы хотите побывать на празднике, я настоятельно советую немного днем поспать.

— Совет врача — приказ, — согласился Оливандер.

— Здорово! — подытожил Рон, выслушав пересказ эпопеи Эрни и Оливандера. — Думаю, у Пуффендуя появится еще один фен-клуб. Кстати, ужин скоро.

— Уже голоден? — хихикнула Джинни.

— Уже не терпится узнать, что там Габриель с малышней придумали! — рассердился Рон. — Да и мои братья тоже!

— Они что, уже здесь?

— А как же без них — мы ведь и их помолвку отмечаем, забыла?

— Помню, конечно, просто я их еще не видела.

— Я на них во коридоре натолкнулся — сказали, что им еще гримироваться надо, и убежали.

— Гримироваться? Это еще зачем?

— Вот и не терпится узнать.

Они стояли на площадке Астрономической башни, где впервые почувствовали себя Кругом, и рассматривали окрестности — то, что видели столько раз и что никогда не надоедало. На Бен-Невис опустился туман, окруживший его подножие — казалось, вершина оторвалась от породившей ее горы и парит в воздухе. Тот же туман скрывал путь, проделанный Эрни Макмиланном, и пройденное им расстояние казалось еще громадней. Гарри содрогнулся, представив себе парня, истощенного голодом, похожего на скелет, механически, будто инферни, шагающего с абсолютно безразличным лицом, согнувшись под весом такого же измученного старика… Словно услышав его мысль, Гермиона тихо заметила:

— Ты верно говорил, Гарри. Не мы одни герои Хогвартса.

Гарри улыбнулся, глядя на вершину. Белый туман внизу, потемневшее небо сверху, первые звезды… Словно другой мир. Земля тоже казалась темной — и вереск, и дрок, покрывавшие склоны Грампиан, уже отцвели. Луна тоже, видимо, думала об этом, потому что вдруг пробормотала:

— Король глядит угрюмо

И думает: "Кругом

Цветет медовый вереск,

А меда мы не пьем"…

(Р. Л. Стивенсон)

— Мы-то как раз пьем, — рассмеялся Рон. — Медовуха мадам Розмерты — это что, по-твоему? Откуда это, кстати?

— Магловская поэма, — ответила вместо Луны Гермиона, — довольно мрачная, вообще-то… но очень хорошая. А ты ее откуда знаешь, Луна? Тоже из стихов, которые к тебе приходят?

— Нет, читала. Люблю магловские сказки.

Они снова замолчали, глядя в наступающий вечер и наслаждаясь осенней прохладой. Прогуляться сюда предложил Невилл, когда они наконец разобрались с кучей подарков — как он выразился, «проветриться и нагулять аппетит».

— Ко мне на днях приходил один из Министерства, — сказал Гарри, — я его не знаю, да ладно.

— Что он от тебя хотел?

— Ничего, как бы дал знать… намекнул, что Скримджер обдумывает вопрос о награждении меня Орденом Мерлина 1 степени. И я вот думаю…

— А что тут думать, — удивился Рон. — Это же неплохо.

— А вот я думаю, что не очень-то хорошо. Именно потому что не мы одни герои. Почему они не наградят всех, кто сражался?

— Потому что им нужен ты, — непривычно жестко заметил Невилл.

— Вот именно. Мы ведь отбились сами, сами победили…

— Ну, не совсем, — для справедливости возразил Рон. — Они же прислали авроров…

— Которые почти все погибли — и я сейчас понял почему! Их Долиш подставил! Помнишь Долиша, который тогда от Амбридж приходил — арестовывать Дамблдора? Он еще чуть МакГоногалл не убил…

— Ага. Долиш та еще дрянь.

— А его сделали шефом авроров. Я потом вам покажу, план Битвы нарисовал — кто откуда шел и так далее. Долиш загнал их под кинжальный огонь.

— А сам, заметь, живой, — Рон поджал губы.

— Боюсь, этого не доказать, — заметила Гермиона.

— А вот и не надо. Просто, если мне дадут орден, я скажу — либо вы наградите всех героев Битвы, либо я от ордена отказываюсь.

Все заулыбались.

-Только смотри, Гарри, — предупредила Гермиона, — ты столько раз жаловался, что твоя слава тебе уже поперек горла. А такой поступок тебя прославит уж не знаю как.

Гарри задумался, но потом рассмеялся:

— Это ничего. Вот от такой славы я, пожалуй, не откажусь.

— А Перси тебе не жалко? — хихикнула Джинни. — Это беднягу доконает.

— Знаешь, Джинни… Почему-то нет.

— Мне, пожалуй, тоже, — усмехнулся Рон. — Перси давно пора лечить от чиновничьей спеси.

— Мррр…

Они вздрогнули и начали озираться, ища источник звука. Гарри подумал, что это гермионин Живоглот, вечно блуждающий по замку. Но у лестницы стояла полосатая кошка с квадратными, напоминающими очки отметинами вокруг глаз.

— Мяу! — с упреком сказала кошка, повернулась и побежала по лестнице.

— Заговорились, уже семь! — с ужасом сказал Рон, глянув на часы. — Нас же там ждут, побежали!

И они бросились вслед за кошкой.

Конец первой части