Своя сторона (джен)

Уильям изо всех сил старался не торопиться. По крайней мере идти не слишком быстро, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Людей в церкви пока было совсем немного, но несколько прихожан стояли возле ворот церкви, не спеша расходиться после службы, а возле одной из могил в глубине кладбища неподвижно сидел пожилой мужчина, тихо рассказывая что-то двум улыбающимся портретам на широком надгробии. Пастор помнил его: несколько лет назад он потерял жену и единственную дочь — кажется, то была автомобильная авария. И с тех пор приходил сюда каждую субботу, к утренней мессе, оставаясь рядом со своей семьёй до полудня или немного дольше. Уильям, если говорить откровенно, сомневался, что несчастному вдовцу есть дела до куда-то спешащего священника. Но рисковать он не хотел.

…В том числе и потому, что не мог предсказать, как поведёт себя демон, если вместе со знакомым ему пастором в их ненадёжное убежище заявится кто-то ещё. И изо всех сил гнал от себя дурные мысли, боясь даже гадать, что могло случиться за прошедшие с его ухода три часа. Заутреня закончилась уже давно, но лишь сейчас он смог освободиться от всех неотложных дел, возложенных на него как на викария этого небольшого прихода. Сейчас он думал, что, возможно, можно было и нарушить устоявшиеся традиции немного. Это было бы более безопасно, чем оставлять двух потусторонних существ в полном одиночестве посреди склепа со сломанными вратами, где их мог застать любой человек, которому не посчастливилось бы забраться так глубоко в заброшенную часть церковного кладбища.

Едва ступив в осквернённый склеп, пастор с облегчением понял, что его страхи были напрасными. Перед ними открылась, поистине, пасторальная картина: светловолосый мужчина, которого прежде он видел только полумёртвым, а после просто крепко спящим, сидел прямо на исчерченной символами фанере, не слишком умело скрестив ноги в слабом подобии позы для медитации, с тоскливым видом разглядывая совершенно пустую стену гробницы. На его руках, обвившись вокруг правого предплечья диковинной лозой, спал уже знакомый Уильяму чёрно-алый змей, и ладонь ангела осторожно гладила его по чешуйчатой спине невесомыми, болезненно-бережными жестами.

У пастора возникло ощущение, что его шагов человек (точнее, конечно, ангел, вряд ли демон соврал на этот счёт) вовсе не слышал. По крайней мере, когда Уильям протиснулся в широкий пролом и его длинная тень упала внутрь склепа, он вздрогнул и испуганно вскинулся, безотчётно-защитным жестом прижимая к себе даже не шевельнувшегося змея. Священник настороженно замер. Примирительно поднял руки перед собой, невольно пытаясь сообразить, стоит ли ожидать опасности от этого ангела. Которые, к слову, упоминаются не только как вестники Божьи, но и как его карающие персты. И, в теории, могут быть не менее опасны, чем порождения Преисподней.

Мысли эти попахивали богохульством. Так что Уильям не стал их развивать. Вместо этого нервно прокашлялся и осторожно, не уверенный, что именно стоит говорить, негромко произнёс:

- Рад видеть тебя в добром эээ… здравии. Азирафаэль, я так понимаю? Я обещал демону Кроули позаботиться о том, чтобы вас никто не заметил.

Он запнулся, не вполне уверенный, что выбрал верный тон. А светловолосый гость просветлел и неуверенно, но, без сомнений, облегчённо заулыбался.

- О! — воскликнул он, глядя на не решающегося пока двигаться с места пастора, и Уильям увидел, как буквально вспыхивают внутренним светом яркие серо-голубые глаза. — Ну конечно же, это были вы! Простите мне мою невежливость! Разумеется, Кроули рассказывал мне о вас.

Он осторожно прикоснулся к голове спящего змея, неуверенно пошевелился, явно пытаясь встать, но не зная, как сделать это, не потревожив спящего демона. И после нескольких неловких попыток только вздохнул и улыбнулся с лёгким смущением.

- Ох, простите, боюсь, мне придётся быть невоспитанным…

Он запнулся, и пастор невольно улыбнулся в ответ.

- Уильям, — представился он. — Отец Уильям, пастор этого прихода. Впрочем, разумеется, «отец» в этом случае неуместен, скорее это я должен… хм…

Он на миг задумался, насколько уместным будет обращаться к посланнику Небес просто по имени. Но тут же отбросил эти мысли. Были вопросы и поважнее.

- Никаких проблем не возникло, пока… — он покосился на выход, и ангел, разом погаснув, опустил взгляд. Уильям ощутил, как его пробирает нехороший озноб. — О, Господи… Кто это был?

- Что? — непонимающе вскинул на него небесно-синие глаза ангел. Миг спустя лицо его вытянулось, и он, видимо, догадавшись о панических мыслях пастора, поспешно замотал головой. — Ох, нет, конечно, нет! Нас никто не потревожил, если вы имели в виду это… Ничего такого, что стоило бы беспокойства.

Он нервно рассмеялся и вдруг зажмурился, болезненно сглотнув.

Уильям сделал медленный медитативный вздох. Спокойно. По крайней мере, никаких разорванных на куски невезучих прихожан. Хочется в это верить. Что ещё могло случиться за два с небольшим часа в заброшенном склепе?

Господи. Да что угодно.

- И всё-таки? — стараясь говорить спокойно, уточнил он. Светловолосый ангел прерывисто вздохнул. И, открыв глаза, взглянул на пастора — и тот на миг задохнулся от острого чувства вины, сочувствия и боли, плеснувшего из прозрачной синей глубины.

- Святая земля, — с тоской прошептал ангел, вновь опуская голову и дрожащей ладонью проводя по спине неподвижного змея. — Б… благодать, и…

Он виновато улыбнулся бледными губами.

- Это… наверное, сложно объяснить.

Уильям задумался лишь на миг. В памяти ещё слишком жив был дикий, исступлённый крик демона, корчащегося на полу склепа, его болезненный жест, которым он баюкал у груди обожжённую руку, его слова, прозвучавшие, казалось, уже целую вечность назад: «_Святая земля… обжигает».

- Ожоги очень серьёзны? — негромко спросил он. И, запоздало вспомнив, что так и стоит возле самого входа, неловко загораживая собой проход, переступил валяющийся на полу обломок мрамора, пробираясь, наконец, в гробницу. Краем глаза увидел, как судорожно дёрнулся кадык на горле ангела.

- Чудовищны, — дрогнувшим голосом пробормотал он. — Я имею в виду… Были такими. Сейчас уже лучше, но всё же...

Он вновь умолк, а пастор наконец понял, что показалось ему странным во всём этом разговоре.

Демон за всё время ни разу не шевельнулся.

Подозрение вдруг обожгло болезненным ознобом, и Уильям, боясь увидеть подтверждение своим страхам, поспешно шагнул вперёд, склоняясь над сидящим ангелом и его неподвижной ношей. Ангел вскинул голову, и пастор, скорее машинально, чем из опасения нарваться на удар, приподнял раскрытую ладонь.

- Позволь, я посмотрю. Не уверен, что мои знания подходят для демонов…

На самом деле, он вообще не был уверен, что много сможет вспомнить из своего медицинского опыта. Несмотря на то, что во Вьетнаме он принадлежал к миссии милосердия, его участие в судьбе раненых заключалось в утешении страждущих и отпущении грехов тем, кому помочь было уже нельзя. Но Азирафаэлю, разумеется, знать об этом было необязательно.

Тем более что Уильям слабо представлял, чем он сможет помочь, если с демоном и впрямь всё… не слишком хорошо.

Но об этом задумываться не стоило тем более.

…Как выяснилось, если у демона и были проблемы со здоровьем, то явно не настолько серьёзные, как Уильям успел себе вообразить. Он успел только протянуть руку к чешуйчатой спине — какое там коснуться! — как жёлтые глаза резко открылись, и пастор едва успел отшатнуться, на дюйм избежав удара загнутых зубов. А Кроули вскинул голову, угрожающе покачиваясь вперёд-назад, и тихо, с недвусмысленной угрозой, зашипел.

Пастор с трудом удержался от желания перекреститься. И, сглотнув, осторожно отступил ещё на шаг.

- Кроули! — горестно ахнул ангел, поспешно перехватывая начавшего сползать вниз от резкого толчка змея. На лице его расцвела гремучая смесь тревоги, виноватого смущения и явного облегчения. — Что ты делаешь, дорогой мой!

Пастора посетило странное ощущение, что возмущен Азирафаэль был в первую очередь малополезным для здоровья рывком, чем попыткой нападения на него. Впрочем, он достаточно много успел повидать в жизни, чтобы полностью разделять эту точку зрения, и вместо обиды просто тихо радовался тому, что реакция у него по-прежнему отличная. Спасибо Джессиным сорванцам.

А демон, несколько секунд посверлив его неподвижным взглядом, вдруг буквально сдулся. Только что шипел, покачивая узкой головой и пробуя воздух раздвоенным языком — а миг спустя обмяк и без сил стёк обратно на руки поспешно придержавшего его ангела. Измождённо закрылись янтарные глаза. Азирафаэль тяжело вздохнул и, виновато улыбнувшись Уильяму дрожащими губами, осторожно погладил змея по узорчатой спине.

- Спи, дорогой мой… — беспомощно прошептал он, закусывая губу; и пастор с жалостью услышал, как срывается его голос. — Спи, ты в безопасности, обещаю… Мы оба в безопасности. Я разбужу тебя, если… Если что-то случится.

Змей слабо шевельнул головой. Словно кивнул — а быть может, и впрямь кивнул. И вновь замер.

А ангел поднял на пастора подозрительно блестящие глаза и, улыбнувшись уже спокойнее, виновато пожал плечами.

- О, я надеюсь, вы не пострадали, дорогой мой?

Уильям, стряхнув с себя задумчивость, тихо хмыкнул и покачал головой.

- Разве что моя гордость. Не беспокойся, я сам виноват — стоило учесть, что после всех ваших приключений твой друг будет воспринимать за угрозу любого, кто попытается приблизиться к нему, пока он спит. Хотя… — тут он поймал себя на новой мысли и почувствовал, как губы сами собой растягиваются в улыбке, а глубоко внутри вспыхивает тёплое, привычное чувство симпатии, — Боюсь, за угрозу _тебе_ я бы вовсе остался без руки… и без головы тоже.

И, не дожидаясь, когда стремительно краснеющий ангел найдётся с ответом, решительно кивнул на пролом в дверях, сквозь который лились не по-весеннему тёплые солнечные лучи.

- Я обдумал то, что рассказал мне Кроули, и считаю, что этот склеп — плохо подходящее место, чтобы переждать опасность. Полагаю, искать вас будут не день и не два. Вам гораздо удобнее будет в служебной квартире. Сейчас почти все они пустуют, при церкви живу лишь я, остальные служители приходят только на день. Я подготовил для вас одну из них. Она, разумеется, тоже относится к церкви, но, в отличие от публичных помещений, не освящена. Думаю, там вам будет удобнее, чем в этом склепе.

Он покосился на спящего змея и с сочувствием добавил:

- По крайней мере, теплее. Не хотел бы я быть холоднокровным и сидеть хоть сколько-нибудь долго на таком сквозняке…

Он осёкся. Ангел смотрел на него, распахнув глаза, и на лице его было написано такое искреннее изумление и благодарность, что Уильяму стало несколько неловко. Хм… В принципе, он мог его понять. Интересно, как часто священники за последние пару сотен лет приглашали демона погостить, практически, в собственную церковь, и при этом не питали тайного намерения расправиться с исчадием Ада?

Ангел, наконец, опомнился от своего ступора.

- Ох… — потрясённо пробормотал он, глядя на пастора своими невозможно-синими глазами. — Уильям, дорогой мой, я даже не знаю, как могу благодарить вас…

В голосе его звучало такое искреннее облегчение, что Уильяму стало даже несколько не по себе. Он скорее ожидал подозрительности и страха, чем такой непосредственной доверчивости. После всего, что эти двое, должно быть, пережили в Преисподней…

Хотя… И впрямь, речь ведь не о человеке.

- Простого «Спасибо» будет достаточно, — слабо улыбнулся он этим светлым глазам. И глубоко вздохнул, чувствуя, как расслабляется где-то в груди натянутая, глухо звеневшая тревогой пружина.

По крайней мере, там оба его гостя будут в безопасности. А у него будет время спокойно подумать, что делать дальше, не боясь за судьбу случайных прохожих…

Сбивчивые и даже чрезмерно, на взгляд пастора, импульсивные благодарности ангела он слушал краем уха. Сейчас его больше волновал вопрос, как донести наполовину опустошённое ведро, коробку с остатками свечей и приличного веса секатор одновременно, чтобы не привлекать излишнего внимания своими прогулками туда-сюда. Ах да, ещё корзина. Поскольку ангел по-прежнему баюкал на руках уснувшего змея, и было сомнительно, чтобы у него нашлась лишняя конечность для этого безвкусного чуда галантерейной промышленности.

Новая мысль заставила его замереть на середине движения и задумчиво повернуться к Азирафаэлю.

- Я так понимаю, — обречённо спросил он, окидывая взглядом успевшего подняться на ноги гостя, — что отправить своего друга в корзину ты не захочешь?

Ангел неуверенно покосился на корзину. На тяжёлое неподвижное тело в своих руках. Снова на корзину.

- Ох… — сокрушённо пробормотал он, и Уильям буквально прочитал на лице ангела охватившие его сомнения. — Боюсь, это будет не слишком хорошей идеей… И потом, я бы не хотел, чтобы…

- Неважно, — устало отмахнулся пастор, вдруг осознав, что это, на самом деле, уже почти не волнует его. Господи, среди его прихожан есть раскаявшийся мафиози, милая семья геев и дама более чем лёгкого поведения, с поразительной регулярностью приходящая раз в месяц на исповедь. Можно подумать, что мужчина средних лет в наполовину расстёгнутой рубашке с огромным удавом на руках может ещё кого-то удивить…

- Неважно, — повторил он, с флегматичным каким-то фатализмом открывая корзину и разглядывая недвусмысленные изображения на её стенках. — Просто иди рядом со мной и делай вид, что всё в порядке.

«В крайнем случае, я всегда могу сказать, что ты пришёл посетить могилу какого-нибудь давно забытого всеми остальными предка», — мысленно закончил он про себя.

Поймал полный искреннего недоумения взгляд ангела и, пожав плечами, составил в пустующую корзину всё то, что не могло расплескаться и вызвать потенциальный взрыв. То есть, всё, кроме ведра.

Это обещал быть весёлый день. Даже, возможно, веселее, чем прошедшая нескучная ночь…

* * *

Сьюзан казалось, что она сходит с ума.

Это было странное впечатление, очень рассудочное, не похожее на обычные её порывы-озарения, и одновременно глубоко нездоровое, похожее на алкогольный бред, наступающий после пятого стакана текилы, выпитого без закуски в компании в хлам обкуренных людей. Потому что окружающие, похоже, тоже были конченными безумцами.

Чем ещё объяснить то, что никто, похоже, не видел в её поведении ничего странного? Что никто её, кажется, вообще не видел после возвращения из ветклиники, словно она вдруг превратилась в привидение?

…А может, так и есть? Быть может, ей просто показалось, что она спрыгнула с подоконника в комнату, на пол — не наружу? Может, на самом деле её тело сейчас валяется на тротуаре, между красно-белых полицейских лент? Она не ощущала себя мёртвой (или привидением, если уж на то пошло — хотя привидения, если верить фантастическим книгам, в отличие от трупов всё-таки могут мыслить). Но если она не могла вспомнить, почему оказалась на этом чертовом подоконнике — может, и в остальном её воспоминания ничего не стоят? Но ведь окно — вот оно, чуть ли не до середины заложенное разным хламом: она помнит, как бездумно наваливала на подоконник всё, что попалось под руку, надеясь, что в случае чего у неё хотя бы останется шанс опомниться, пока она будет пытаться открыть раму. Вот и красная точка с размазанной каплей крови на пальце — кажется, это был бокал. Или кружка из-под кофе? Несильную, но отрезвляющую боль она помнила хорошо. А вот что именно она расколотила об стену в отчаянной попытке вернуть себе хотя бы иллюзию контроля над собой…

…Сьюзан, чуть не опрокинув мольберт,сдёрнула с холста накрывающую его ткань и, не чувствуя пальцев, принялась наливать краску в палитру. Её надо успокоиться. Надо хоть немного отвлечься. Пока она и впрямь не сделала с собой что-нибудь… нехорошее. Захлёстывающая ненависть к себе и страх за Грэйс мешал связно думать. При одном воспоминании о неподвижном теле её ласковой малышки на металлическом ветеринарном столе внутри начинал подниматься удушливый чёрный ужас. Что, если что-то пойдёт не так? Что, если ей станет хуже? Если то, что напало на неё, найдёт её и там?!

Сьюзан даже сама себе боялась признать, что, если бы даже ей разрешили забрать Грэйс сразу, она бы придумала сотню причин, чтобы только оставить свою питомицу в ветлечебнице. Хотя бы на несколько дней. Хотя бы на эту ночь. Только не нести её домой, где…

Где что? Поселился полтергейст? Или она сама сошла с ума? Сьюзан могла поклясться, что не душила Грэйс. Она бы скорее сама сунула голову в петлю, но никогда бы не причинила боль своей малышке. Единственному существу, которое любило её бескорыстно, просто так, безо всяких условий. Никогда. Нет.

…Но тогда — что случилось утром?

Всхлипнув, Сьюзан, не глядя, подтянула к себе безразмерный бежевый свитер: подарок мистера Фелла на рождество, безвкусная, но удивительно тёплая вещь, со старательно вывязанными на груди ангелочками и удобным отложным воротом. Трясущимися руками натянула его на себя. Расстроенно взялась было за подол, запоздало заметив, что надела его наизнанку — но почти тут же, забыв об этом, без сил уронила руки. Грэйс. Только бы она выжила. Только бы всё было хорошо. Пожалуйста, ну пожалуйста — пусть с её кошкой всё будет хорошо!

Сьюзан почувствовала, как из горла, вопреки всем усилиям держать себя в руках, рвётся истеричный глухой вой — и, изо всех сил впившись зубами в рукав, принялась бездумно раскачиваться взад-вперёд.

При одном воспоминании о том, как всё утро нервничающая и шипящая непонятно на что Грэйс вдруг истошно, душераздирающе завыла, а потом, захрипев, рухнула на пол и начала корчиться в судорогах, в голове поднималась поднималась какая-то чёрная муть. За этим всепоглощающим ужасом даже обида на мистера Фелла и тоскливое осознание собственной никчёмности гасло, теряло остроту. Какая разница, господи, какая разница, что сказал ей этот добрый — как она считала — книголюб, какая разница, если Грэйс может больше никогда не запрыгнуть ей на грудь…

Острая боль в руке на какое-то время привела Сьюзан в чувство. На коже, даже сквозь рукав, отпечатался глубокий красный след от зубов. Она долго, прерывисто вздохнула, пытаясь успокоиться. И попробовала ещё раз мысленно восстановить события последних часов. Итак, сначала был звонок матери. Нет, он был позже, сначала она звонила мистеру Феллу. И Энтони. И снова мистеру Феллу. Кажется. Потом был скандал с мамой. Потом спящая на груди Грэйс вдруг вскочила, встопорщила шерсть и, глядя куда-то на дверь, злобно зашипела. Сьюзан тогда мельком бросила взгляд на висящее напротив входа зеркало — и чуть не поседела: на какой-то миг ей показалось, что прямо на неё пялится какая-то мерзкая рожа, похожая одновременно на человеческую и звериную, только гротескную, уродливую. Но, когда она в ужасе вскочила с кровати, поворачиваясь туда, ничего ни в зеркале, ни возле двери, разумеется, не было.

Она тогда здорово перепугалась. Как-то резко вспомнились все те фильмы ужасов, которые так любил смотреть её уже-не-бойфренд. Будь она посуеверней, точно бы поверила в привидения или бугимена. А так — всего лишь осмотрела стены и убила в углу возле двери непонятно откуда взявшегося паука. Грэйс, правда, это не успокоило; и глядя на забившуюся в угол кровати, нервно дёргающую хвостом сиамку, Сьюзан резко пожалела, что не купила спрей от насекомых, как советовала ей квартирная хозяйка.

Потом…

Потом воспоминания начинали путаться. Кажется, она ещё раз пыталась звонить Кроули. «Абонент выключен или находится вне зоны действия сети…» Это было? Вроде бы да. Это она уже помнила с трудом, потому что глухая обида на весь мир и желание закончить с этим дурацким фарсом раз и навсегда, бесследно прошедшее, казалось бы, после новогодних праздников, вновь поднялись в душе. Да с такой остротой, что пришла в себя она, уже дёргая ручку оконной рамы.

Кажется, именно после этого Грэйс и начала биться в припадке.

А дальше было такси, небольшая очередь в ветклинике, которую она, насколько помнит, бесцеремонно растолкала с истеричными криками о том, что её кошка умирает. Очень спокойный молодой ветеринар и капельница в неожиданно тоненькой лапке, с которой наспех обрили всю шерсть.

Как вернулась домой, Сьюзан не помнила. Зато точно помнила, как стояла на кухне, гладя ножом запястье, и никак не могла сбросить с себя жутковатое оцепенение. Отстранённое, неожиданно сладостное желание увидеть собственную кровь было почти непреодолимым.

Потом снова звонил телефон. Два раза. Или три. Она не стала смотреть.

Поймав себя на том, что сомнамбулически раскачивается на кровати, что-то бормоча себе под нос, Сьюзан вздрогнула и открыла глаза. Ну уж нет. Так она и впрямь скоро свихнётся.

Пошатываясь, она встала и, не сразу вспомнив, что хотела сделать, пошла в отгороженный занавеской закуток, где хранила готовые картины и чистые холсты. Может, если она начнёт новую картину, ей станет хоть немного полегче.

…И всё-таки — насколько она может верить своим воспоминаниям? Что из событий сегодняшнего дня было на самом деле, а что — лишь игра её воображения? Звонок мамы — был или нет? А та жуткая харя в зеркале, с алыми глазами и торчащими вверх клыками? И главное — тот дурацкий звонок от мистера Фелла, звонок, после которого она опомнилась уже, стоя на карнизе. Он — был, или всё-таки нет?

Мистер Фелл не мог такого сказать. Просто не мог. Сколько они знакомы, три месяца, четыре? Он ведь ни разу не попытался полапать её, не сделал ни одного пошлого намёка. Чёрт, да он на её глупую шутку об обнажённых натурщицах так покраснел, словно она позвала его поучаствовать в оргии. Даже если ему стало скучно с ней — разве он мог сказать… сказать то, что сказал?

А что такого он сказал, если вдуматься? Мало ли, что ей казалось. С чего она взяла, что ему от неё нужно что-то другое, чем другим мужикам? Такие вот ванильно-ласковые дядечки, похожие на розовых пони, чаще всего и оказываются маньяками и педофилами…

Мысль была мерзкой. Грязная, несправедливая, чужая какая-то мысль. На миг её вновь показалось — видит тот недобрый липкий взгляд, что померещился в зеркале утром…

…И всё-таки, разговор был. Если в зрительные галлюцинации она ещё может поверить, то слуховые у художников не…

«Ага, и Ван Гог тоже не был психом», — ехидно произнёс голос в её голове. Голос, неприятно похожий на её собственный и одновременно чужой.

Кисть дёрнулась в её руках; задетая палитра дёрнулась, и тёмно-карминная густая капля плюхнулась на пол, мгновенно расплескавшись в стороны. Сьюзан, всхлипнув, отшатнулась. Зажмурилась, судорожно хватая воздух, с каким-то беспомощным ужасом ощущая знакомое чувство подступающего шквала. Чёрный беспросветный смерч — только ты, Дороти, не внутри него, и не спрячешься в домике…

Она выронила кисть и, пошатнувшись, вцепилась трясущимися руками в хрустнувший холст. Какой-то частью сознания, ещё цепляющейся за рассудок, она видела, как растекается по полу краска, поймала себя на мысли, что джинсы теперь только выбрасывать…

Давление удушливого шквала нарастало. Сильнее, сильнее, и кажется, ещё миг — и подступающая удушливая злоба, отчаяние, ужас разорвёт её, раздавит, как пустую ракушку…

Мелькнул перед глазами осколок чашки. И на миг желание прижаться к нему шеей, рвануть изо всех сил, почувствовать, как под под острым краем расходится кожа, стало совершенно непереносимым. Сводящее с ума, в клочья раздирающее давление — словно удавка на горле. Если полоснуть углом, станет легче…

Она закусила губу, чувствуя, как во рту становится противно-солоно. И, зажмурившись, изо всех сил швырнула чёртов осколок в стену. А потом глубоко вздохнула, набирая в лёгкие воздуха — и заорала. Бездумно, яростно, с каким-то почти мазохистским восторгом, чувствуя, что ещё миг — и бушующий внутри шквал эмоций просто разорвёт её.

Звон фарфорового куска о стену не помог. Только всколыхнул слепую ненависть внутри, заставляя буквально задохнуться бешенством и мучительным желанием разрушать. Это было страшно. И пугающе приятно. …А ощущение взгляда в спину вдруг дрогнуло. Словно отшатнулась, истаивая, какая-то грязная тень. И тогда Сьюзан, не глядя, схватила первое, что попалось под руку и, не прекращая орать, с размаху запустила это что-то туда же, в стену. С каким-то злым удовлетворением ощутила, как болезненно заныло плечо. И, больше не думая ни о чём, содрала с мольберта подрамник вместе с холстом. Хрустнула плотная ткань, отдаваясь внутри какой-то радостной дрожью.

И, лишь когда ломать в тесной комнате стало уже нечего, Сьюзан без сил рухнула на кровать, тяжело дыша и бездумно глядя в потолок. Давящий шквал внутри стих, сменившись приятным, сонным равнодушием. Чёрт, да даже если мистер Фелл просто всё это время хотел её трахнуть — какая разница? Ей было интересно, ей было не скучно, она была на выставках, на которые никогда бы не смогла попасть, даже если бы по-прежнему работала — плохо, что ли?

…Плохо, на самом деле, очень плохо — она ведь почти поверила в то, что кому-то может быть нужна. Нужна она, она сама, а не возможность завалить её в постель… Чёрт, ну почему всё так?! Нажрался мистер Фелл, что ли? Никогда она у него не слышала такого тона… Да и словечек таких тоже, на каком порносайте он мог такого набраться? Обидно, как же обидно — вот такой плевок, и когда? Тогда, когда она уже почти поверила, что не все люди — моральные уроды! Всё-таки ангелов не существует, в каждом дохрена дерьма, и стоит только толкнуть, так завоняет… Права была мама, выходит.

Она сдавленно, зло рассмеялась. И тут же задохнулась, захлебнулась смехом, как водой. И, судорожно ловя воздух ртом, затряслась от сдавленных рыданий. Нечестно. Так нечестно. За что с ней так?

Если сегодня позвонит мистер Кроули и выдаст что-то в таком же роде — она точно не выдержит. Это будет уже слишком.

Сьюзан, с ненавистью взглянув на расписанный потолок, всхлипнула уже в голос и, рывком перевернувшись на бок, уткнулась лицом в подушку.

…И всё-таки, пусть лучше позвонит. По крайней мере, тогда будет понятно, есть ли смысл цепляться за эту дурацкую жизнь, где она даже родственникам нужна только как повод обсосать очередной её провал…