Орнейские хроники (джен)

Следуя совету сьера Эрнана, Оденар постарался отстраниться от нерадостных размышлений как об участи своей невесты, так и о сгущающихся над Альби тучах. И за те неполных три дня, что он провел в Талоне, ему это почти удалось. Тому в немалой степени способствовала полная беспечной неги жизнь, присущая приморскому городишке, который находился в десяти лигах к юго-западу от Талассы и являлся излюбленном местом для летнего отдыха альбийской аристократии. Оденар остановился на постоялом дворе «Золотой скипетр», известном далеко за пределами Талона своей кухней и особым лоском, и который по размерам мог бы соперничать с небольшим поместьем провинциального дворянина. Хозяин, мэтр Кишон, в молодости служил поваром при дворе прежнего принчепса, герцога Амадео, и со всем тщанием поддерживал репутацию заведения. «Золотой скипетр» был расположен на берегу; росшие вокруг пинии вплетали смолистые ноты в запах моря. Второй этаж опоясывала арочная галерея, увитая виноградом. Большинство семей уже вернулись в столицу, постоялый двор пустовал, что несказанно радовало Оденара.

В рубахе, распахнутой на груди, и кюлотах он устроился на поставленной прямо в галерее сахрейнской кушетке и смотрел на море, сверкающее под лучами закатного солнца. Внизу Уно с дикими воплями плескался на мелководье. Оденар тоже не отказал себе в удовольствии окунуться в бирюзовые волны. Он не считал себя искусным пловцом: бурное Закатное море и холодные северные реки не располагали к частым купаниям, однако мог уверенно проплыть сотни две туазов, и поэтому решил, что будет нелишним научить и Волчонка держаться на воде. Ошалевший от такой чести парнишка пришел в полный восторг и, храбро ринувшись в море, немедленно нахлебался воды. Однако рвения не утратил, и к третьему дню у него что-то начало даже получаться.

Где-то внутри здания громко заговорили, затем раздались приближающие шаги. Оденар повернул голову. В дверном проеме показался человек в темно-зеленом мундире сержанта вестовой службы. Серые разводы на потном лице и пыль, покрывающая одежду и ботфорты, свидетельствовали, что он приехал издалека. Звеня шпорами, сержант быстро шел по галерее, и Оденар поднялся с кушетки, стряхивая блаженную расслабленность.

— Сьер Оденар, — поднося пальцы к шляпе, просипел вестовой, — для вас срочное письмо от его светлости принчепса.

«... по милости Посланца Звезд, дук Конти вместе с дочерью сегодня прибыли в Талассу...»

Раймон ожидал чего угодно, вплоть до объявления Галеей войны, но только не этакой новости. Он перечитал строчку два раза, словно сомневаясь, что верно понял смысл написанного, и позвал:

— Мэтр Кишон!

Из дверей выглянул хозяин.

— Я должен вернуться в столицу. Пусть конюхи седлают лошадей. — Оденар взглянул на вестового: — Сержант?

— Со мной еще рядовой. Ежели не возражает ваша милость, и лошади сменные у господина Кишона будут, то к вам присоединимся...

— Лошадей на смену всегда держу, — веско и не без обиды в голосе прогудел дородный хозяин, — А то Кишон порядок не знает!

— Отлично, — кивнув, Оденар подошел к перилам и крикнул:

— Уно! Вылазь из воды, мы возвращаемся в Талассу!

По дороге он прокручивал в голове послание принчепса. Дука Конти спас один из коэртских либеросов, на его корабле дук и прибыл в Талассу. Завтра, в час вола, намечен прием по этому случаю. «... Я видел дону Лару и могу утверждать, дон Винченцо ничуть не отступил от истины, говоря о красоте и манерах дочери, — писал сьер Эрнан. — Однако, Раймон, приезжай в Фортес утром, дабы окончательно решить вопрос с бракосочетанием».

Все-таки открылись некие факты, порочащие сиятельную дону, и сьер Эрнан желает дать ему еще одну возможность отказаться от нежеланного брака? Отчего-то это вызывало раздражение — будто сейчас не существовало ничего важнее, чем добродетель несчастной девушки. Он подгонял вороного Нера, время от времени оглядываясь на скачущих позади и выискивая взглядом Уно. Держится. Прав Стерен, будет из него толк.

Звезды уже зажглись на зеленоватом, быстро темнеющем небе, когда небольшой отряд въехал в Талассу. Город мерцал огнями — в закрепленных на стенах домов плошках с маслом плавали горящие фитильки, на площадях разложили костры. Пахло печеным на углях мясом и сладкими пончиками. Нарядные горожане кружились в хороводах, или, взявшись за руки, пестрой вереницей текли по улицам; отовсюду доносились взрывы смеха. Раймон вспомнил, что сегодня — канун праздника Плодородия. Колдовская ночь, когда позволено многое, и всем — от бедного селянина до высокородного дворянина должно радоваться. До сих пор в некоторых уголках Орнея в эту ночь женщины сами выбирали себе возлюбленных, а зачатые дети считались благословением.

Они свернули в узкий проулок и неожиданно на них хлынул целый дождь из цветочных лепестков; кони всхрапнули, мотая мордами. Раймон вскинул голову — с балкончика улыбалась девушка в ярко-красной юбке и белой сорочке. Черная полумаска закрывала ее лицо, позволяя видеть аккуратный носик и улыбающиеся губы; в прорезях маски лукаво блестели глаза.

— Экая красотка, — хмыкнул сержант и подкрутил ус.

Она приложила палец к губам, затем поманила к себе. Раймону захотелось подхватить девчонку в седло, с гиканьем умчаться в поля, где уже поднимался туман. Он коснулся рукой шляпы и послал усталого Нера вперед.

* * *

Для переговоров сьер Эрнан выбрал голубую гостиную. Оденару приходилось бывать в ней: небольшая комната с высокими окнами, выходящими в парк, со всевозможными оттенками голубого и синего в драпировках и обивке мебели. Цвет, по мнению мудрецов, призванный смирять страсти и настраивать на созерцательный лад. Уж не поэтому ли сьер Эрнан выбрал эту гостиную, а не строгий кабинет или пышный главный зал? Оденар переступил порог не без волнения, обьяснить которое себе толком не мог. Ожидал увидеть свою нареченную? Разумеется, ее не было. В центре гостиной, образуя правильный треугольник, стояли три кресла. В двух сидели принчепс и человек лет пятидесяти, с волнистыми волосами и остроконечный бородкой, одетый в камзол из черного бархата, расшитого галуном. На его груди лежала золотая цепь из крупных квадратных звеньев со знаком власти этррурских дуков — рукой, сжимающей факел. Оденар отметил, что суда по напряженным лицам собеседников, созерцательности им пока достичь не удалось.

Принчепс Эрнан кивнул ему и сказал:

— Дон Винченцо, представляю вам полковника Раймона Оденара, барона Рассильонского.

Оденар учтиво поклонился:

— Да будет милость Странника со всеми присутствующими. Дон Винченцо, примите мои поздравления со скорым разрешением ваших неприятностей на пути в Талассу.

Дук, чуть наклонив голову, негромко произнес:

— Приветствую, сьер Оденар. И надеюсь, что все беды уже позади

— Садитесь, сьер Оденар, — придав голосу официальное звучание, сказал принчепс и указал на пустующее кресло. — Я не буду тратить время на долгие предисловия и предоставлю говорить дону Винченцо.

— Моя дочь клянется Священным Огнем, что во время плена не подвергалась поруганию, — глухо проговорил Конти, прямо и твердо глядя ему в глаза. — В подтверждение своих слов и чтобы ни у кого не осталось ни малейшего сомнения, она предстанет перед почтенными матронами по вашему выбору и мейстером врачевания.

Раздражение, которое Раймон испытывал от этой нескончаемой канители с браком, усилилось. Наделенные властью и умудренные жизнью мужчины собрались, чтобы в который раз решить судьбу двадцатилетней девушки. Дон Винченцо в своих амбициях не собирается щадить чувств дочери, которая еще не оправилась от потрясений пиратского плена, но теперь должна пройти еще через одно испытание — унизительное освидетельствование. А что он сам? Оскорбит ли он будущую жену недоверием к ее словам? Видимо, он молчал слишком долго, поскольку принчепс вопросительно поднял бровь.

— Клятва, данная женщиной, не должна цениться меньше клятвы, данной мужчиной, — твердо ответил Оденар. — Тот, кто усомнится в непорочности доны Лары, будет отвечать передо мной по закону чести.

Лицо Конти расслабилось, на губах мелькнула слабая улыбка:

— Благодарю, вас сьер Оденар — за великодушие и благородство. И я с радостью вложу руку Лары в вашу перед Священным огнем. Для свадьбы была выбраны празднества Урожая, однако, если у вас нет еще каких-либо возражений, моя дочь просит отсрочить церемонию на седмицу.

— Как вам будет угодно, дон Винченцо.

— Дона Лара не почтит своим присутствием сегодняшний прием? — спросил принчепс, вставая на ноги.

— Увы, по нашим обычаям, последние седмицы перед свадьбой жених и невеста проводят порознь. К тому же, ей надо восстановить силы. Нет-нет, ничего, чтобы требовало помощи врача.

— Ну что же, не смею настаивать, — принчепс взглянул на Оденара: — Сьер Оденар?

— Надеюсь, что дона Лара в самом ближайшем времени оправится от тягот пути, — поклонился Раймон.

* * *

До начала приема еще оставалось время, и Раймон решил заглянуть к мейстеру искусств Дюпону. Из дворца по крытой галерее он перешел в Башню Арте. Двухэтажное здание действительно несколько веков назад было башней, но с тех пор неоднажды перестраивалось и теперь выглядело как небольшой форт. В Башне размещались златошвейки и чеканщики, а так же ювелирная мастерская знаменитого Дюпона.

Ученик, перерисовывающий из растрепанного фолианта на клочок бумаги рисунки с этапами огранки диаманта, указал на дверь, за которой находилась святая святых — комнатка, где мейстер Дюпон обдумывал и воплощал в виде эскизов свои шедевры.

Оденар вошел внутрь. Мейстер, сидевший за освещенным двумя лампами столом, отложил лупу, через которую разглядывал надпись на широком, потемневшем от древности браслете, и поднял голову.

— Сьер Оденар, гарнитур для вашей невесты готов! — воскликнул он вместо приветствия и извлек из ящика стола плоский футляр. — Я отправил записку еще позавчера...

Увлеченного красотой камня ювелира мало волновали дела мирские, и он ничего знал ни о нападении на дука, ни о его спасении. Сказать по правде, вчера Оденар не стал просматривать ворох депеш и записок, ожидавший его в кабинете, и поэтому с запоздалым угрызением совести ответил:

— Я был в отъезде, мейстер Дюпон.

— А, понимаю. Надеюсь, доне Ларе понравится.

Раймон открыл крышку. На подкладке из черного атласа лежали серьги и колье. В свете ламп сверкнули крупные изумруды, обрамленные жемчужинами, заискрились золотые стебли и листья, которые переплетались, образуя изящный венок.

— Изумруды из копей Ибера, обратите внимание на цвет — он насыщенный, с оттенком синевы, — пояснил Дюпон.

— Великолепно! Окажите ли вы мне любезность послать украшения от моего имени доне Ларе?

— Разумеется.

— А что с другим заказом? — спросил Оденар, понижая голос: вместе с подарком для невесты он решил изготовить кулон со Звездой.

— Об этом я тоже писал в записке, — произнес Дюпон. Он нажал на что-то под столешницей, Раздался тихий щелчок, и сбоку выдвинулся незаметный прежде ящик. Порывшись в нем, ювелир достал сложенные вдвое плотный лист бумаги и шкатулку. — Работа оказалась сложнее, чем я предполагал, тем более, вы пожелали оставить оправу в неприкосновенности. Основная проблема была в том, чтобы найти серебро, схожее по виду. Два дня назад мне доставили из Бриена образец, он темнее обычного, однако же светлее их знаменитого черного серебра, и показался мне подходящим, но я ждал вашего одобрения. Взгляните... — он вынул из шкатулки брусок темно-серого цвета и Звезду.

Оденар взял в руки камень, подержал, будто бы тот наконец мог откликнуться, затем приложил его к бруску.

— Кажется одинаковым.

— Цвет оправы все еще чуть светлее, но вряд ли возможно найти идентичное серебро, — ювелир развернул лист. — А вот эскиз, размеры — два инча в длину и полтора в ширину.

На рисунке была изображена голова волка, державшая в пасти камень и Оденар усмехнулся: слова Амарры подсказали решение.

— Как вы и указывали, камень будет большей частью скрыт под металлом, хотя скрывать сапфир такой редкой красоты... но дело ваше. Для цепочки я планирую использовать эрминальское плетение, считающееся наиболее прочным. Что думаете? Но увы, на изготовление потребуется декада...

— Сколько бы не потребовалось, мейстер Дюпон. Полагаюсь на ваш талант и благодарю вас за терпение.