Орнейские хроники (джен)

«Писано второго дня месяца Трав*, лета 988 Эры Странника

Таласса, принчипат Альби

Откуда пришел в наш мир Посланец Звезд, доподлинно не ведомо. Одни летописи утверждают, что из Верхнего мира. А другие — что был он сыном одного из Старых Богов, взбунтовавшимся против воли отца. Сам он назвал себя Странником, иного же имени время не сохранило.

То была Эпоха Тьмы, и смерть грозила всему сущему. Ибо прогневались на людей Боги и скрыли лик Солнца, подателя жизни, за тучами. В знойном месяце Трав лютый холод сковал землю. Скорбь и ужас одолевали сердца самых стойких.

Взывали люди к Старым Богам, приносили им обильные и кровавые жертвы, но не прекращались бедствия. Тогда и явился Странник, чтобы спасти всех. Летописи говорят, что могли его в один день видеть в разных местах, отделенных друг от друга многими лигами, и всегда там, где возникала самая отчаянная нужда. Помогал страждущим, нес надежду отчаявшимся. Одни говорят, что перелетал он в мгновение ока на черном драконе, другие — что ходил незримыми путями, неподвластными смертным. Старым Богам не по нраву пришлись деяния Странника. Часть народов приняла сторону Тьмы, что питала силами их властителей и жрецов, и сражались уже люди меж собою. Но того показалось мало Богам, открыли они врата в Нижний мир и решили сжечь всех непокорных багровым огнем. И тогда Странник поднял посох и ответил Божественным противникам серебрянными молниями. И дрожала земля, и трескались горы, испуская огненные реки...»

Гильем Лора, придворный хронист Эрнана Монтего, принчепса Альби, потянулся к баночке с белым мелким песком, привезенным из самой пустыни Сах, и присыпал глянцево блестящие строчки. Песок вместе с испещренной загадочными символами бронзовой табличкой приподнес ему в качестве дара купец, которому Лора помог добиться аудиенции у принчепса. В более благословенные времена хронист не устоял бы перед искушением самолично отправиться к древним развалинам знойной страны, однако в последние годы альбийские караваны все неохотнее шли в белые пески Сахрейна, предпочитая вести торг лишь в Саэтте, под бдительным оком стражи эмира.

Задумчиво потеребив кончик носа, Лора вновь склонился над столом.

«...Одержал победу Странник, изгнал Богов за Звездный Предел, что серебряной чертой пересекает ночное небо. И рассеялись тучи, и солнце согрело истерзанную землю. Но был тяжко изранен и он, и его дракон. Грубая ткань бытия не могла больше удерживать его. Медленно поднялся он на драконе ввысь и исчез в небе. Но стали рождаться люди с даром, прозванные Искрами Странника. И снова нет единодушия в летописях — кто говорит, что эта божественная суть Странника растворилась в нашем мире; так даровал он свою благодать. А кто-то — будто была у него супруга, земная женщина, и в Искрах течет его божественная кровь... Искры прозревали грядущее и лечили недужных. Но не только — часть из них приняла на себя тяжкое бремя воинского служения, ибо оставались еще армии Тьмы »

Хронист вздохнул. Дальние углы придворной библиотеки тонули в полумраке; в свете свечей тускло золотились корешки тяжелых фолиантов, заполняющие длинные полки книжных шкафов. По повелению месьера Эрнана ему пришлось провести немало часов в библиотеке, сверяя древние, часто противоречащие друг другу летописи, чтобы наиболее точно воссоздать Легенду о Страннике. В последние годы по Орнею стремительно распространялись варианты Легенды, один другого нелепее, что вызывало обеспокоенность как принчепса, так и Магистров орденов обеих ипостасей Странника — Пастыря и Воителя. Дошло до того, что в самой Талассе нашелся полоумный, объявивший мессию демоном из-за Предела, а себя Спасителем мира. Он даже оспаривал божественный дар Искр, утверждая, что таковые были всегда, а Странник лишь направил их силы себе на службу.

Лора покачал головой и отложил лист. У него еще много работы.

«...С помощью Искр были завершены все войны, и закончилась Эпоха Тьмы, длившаяся сто лет. И тогда собрались вожди Орнея: Хиддинк из Галеи, Бальдр из Ноорна, Жордин из Альби, Амери из Ибера, Гвидо из вольных городов Этррури, Фелерих из Эрминаля. И вожди других земель: Аль-Дани из полуденного Сахрейна, и Артур из Эйра, и люди, пришедшие с восхода и полуночи, и даже из далекой страны Чин, ибо и их затронула лихая година. И создали великий союз. И повелели возносить хвалу Посланцу Звезд и строить святилища, где жрецы славили бы его как Единого Бога...»

В высокие окна библиотеки уже лился розоватый свет наступающего дня, а хронист продолжал писать, как будто и не чувствуя усталости. Перо, поскрипывая, выводило ровные строчки, стопка исписанных листов росла.

«...Прошло без малого десять веков. Постепенно иссякала благодать Странника, все реже рождались Одаренные, и за последнее столетие такого не случилось ни разу. А память человеческая оказалась и того короче. Давно уже распался великий союз. В Сахрейне разрушены святилища Странника. Сыны пустыни поклоняются демонам ночи. Сахрейнские пираты нападают на побережья и на корабли в Срединном море, а пленников обращают в свою веру. Тех, кто не примет ее, ждет страшная смерть. Эрминаль мечом прорубает себе путь на восток и уклоняется от любых союзов. А иные, в Галее и Ибере, и даже в Альби желают призвать из-за Предела Старых Богов. Доходят слухи, и содрогается душа моя, что уже обагрены кровью жертвенники в неприступных горах Пиррея. И все чаще говорят о проявлении в людях одержимости как знака начала новой Эпохи Тьмы, хотя до сих пор, на наше счастье, это всего лишь выдумки, порожденные суеверием.

Гаспар Галейский восемь лет назад захватил Ноорн, а Лодо, его сын, в 986 году взойдя на трон, ныне собирает силы у самых границ Альби, и только мудрость принчепса Альби, герцога Монтего, по праву нареченного Справедливым…»

* * *

Переговоры с дуком Винченцо Конти изрядно утомили принчепса Эрнана. А когда тот внезапно предложил руку своей дочери «в знак серьезности намерений и для большего укрепления союза», принчепс не сразу справился с изумлением. Конти пояснил:

«Я женился рано и против воли отца, не взирая на незнатность Ревати, и то, что она была из далекой страны полудня, где люди чтят не Странника, а своих богов. Лара унаследовала ее красоту, а моя вторая жена позаботилась о том, чтобы воспитать ее в наших традициях. Но в Этррури, учитывая обстоятельства, я вряд ли найду ей достойного мужа…»

Поколебавшись, Эрнан согласился, выторговав в добавок снижение процента по займу. Он распрощался с Конти, когда уже светало, затем вышел во внутренний дворик, который примыкал к кабинету, и в котором он любил предаваться размышлениям. Кто бы мог знать, что дука, отца пяти сыновей, настолько беспокоит судьба старшей дочери от иноземки, что он поставил брак условием для заключения договора? Или хитроумный политик видел в этом для себя дополнительные гарантии? Если, конечно, дона Лара сама не являлась скопищем пороков. Впрочем, принчепс был уверен, что девица хороша собой и способна произвести на свет дюжину здоровых отпрысков. Прогуливаясь меж растущих в огромных вазонах апельсиновых и лимонных деревьев, Эрнан перебирал в уме возможных женихов для дочери дука. Однако… Одни были женаты или обручены, другие стары или отличались распутством и дурным нравом…

Имя полковника Оденара сперва лишь скользнуло по краю сознания, а затем завладело мыслями принчепса. Оденар уж точно не был замечен ни в кутежах, ни в каких-либо сердечных привязанностях. Злые языки утверждали, что у него и вовсе сердца нет.

Эрнан ценил сдержанного северянина за верность, военный опыт и храбрость. Именно от Оденара исходило предложение уделить особое внимание полевой артиллерии, и часть полученных от этррури денег пойдет на отлив новых пушек. Эрнан приблизил к себе «ноорнского варвара», вызвав удивление, а то и досаду у альбийской знати, и пожаловал титул барона Рассильонского, Придворный титул, к которому не прилагалось земель, но который позволял «варвару» встать на одну ступень с ненаследными отпрысками аристократических родов. Это заставило умолкнуть наиболее рьяных недоброжелателей ноорнца.

В прошлом году на северо-западе Альби сделалось неспокойно: пирры, нарушив полувековой мирный договор, начали тревожить селения в приграничных землях. И тогда Эрнан на совете Равных настоял, чтобы Оденар принял командование Кардским полком. Особый полк — и особая милость. Или проклятие...

Ну что же, брак с дочерью дука Джинеры добавит влиятельности барону Рассильонскому... Прервав размышления, Эрнан улыбнулся и окинул взглядом громаду дворца. Первые лучи солнца окрасили в розовый цвет черепицу, резные башни по углам, но в дворике еще лежала тень. Он заметил колеблющийся свет в окнах библиотеки: Лора тоже провел бессонную ночь. Принчепс решил заглянуть к нему и узнать, насколько хронист продвинулся в своих изысканиях.

Лора поднял голову. Из приоткрытого окна доносился гомон пробуждающейся Талассы. Солнечные лучи падали на мраморный подоконник, преломлялись в неровностях разноцветных стекол витража, отбрасывая радужные пятна на пол. Он задул почти догоревшую свечу, затем вновь обмакнул перо в чернильницу. За спиной послышались быстрые шаги, и его рука дрогнула; с кончика пера сорвалась капля чернил, растеклась на плотном желтоватом листе жирной кляксой.

— Да чтобы тебе за Предел провалиться, негодный мальчишка! — недовольно воскликнул Лора, оборачиваясь к тому, кто нарушил его сосредоточенность. И его досада тотчас сменилась смущением: в двух шагах от стола стоял принчепс альбийский.

— Сьер Эрнан… — пробормотал хронист. — Я думал, это Жеан вернулся с новыми перьями…

— Твой подмастерье завалился спать где-нибудь на кухне. Или на конюшне. А ты опять всю ночь глаз не сомкнул?

— Как и вы, месьер.

Монтего кивнул и потер переносицу:

— Этррури упрямы, как пиррейские мулы. Но Альби нужны союзники.

— Дук Джинеры? — спросил Гильем, догадываясь, что длившиеся всю ночь переговоры с правителем самого влиятельного города в этррурском Альянце проходили непросто.

— Дук Винченцо согласен предоставить займ и даже не под самый грабительский процент, — устало проговорил принчепс. — И наши корабли смогут беспошлинно заходить в порт Джинеры…

— Но? — Гильем слишком хорошо знал своего господина.

— Всегда есть «но»... — Эрнан с любопытством заглянул в записи и приподнял бровь: — Так значит, по праву — Справедливым?

— По праву, ваша светлость, — твердо ответил Лора.

Эрнан хмыкнул и продолжил:

— Дук хочет укрепить наш союз брачным договором.

— Брачным?

— Именно. У него есть дочь от первого брака. Поскольку это был мезальянс, у сиятельного дука возникли сложности с устройством судьбы девушки. Но я давно и, так скажем, счастливо женат, и старший из моих сыновей — тоже, а младший еще не вошел в брачный возраст... — на губах принчепса появилась ироничная улыбка. — Поэтому дук Винченцо великодушно согласился выдать дочь за одного из моих придворных, не старше пятидесяти и не моложе восемнадцати лет, без физических уродств или тяжких пороков.

— И вы уже выбрали… претендента? — позволил себе иронию Гильем.

— Сьер Раймон Оденар.

— Волк Ноорна? — хронист удивленно взглянул на принчепса.

— Уверен, что сьер Раймон отнесется к моему предложению с должным пониманием, — сухо ответил Эрнан. Он отступил от стола и подошел к окну и вдохнул воздух, напоенный ароматом цветущего под окнами жасмина. — Что ты думаешь о Страннике? — задал он неожиданный вопрос: — Кем он был?

— Летописи говорят, что он был высшим… существом, — пробормотал хронист и, помолчав, осторожно спросил: — А что думаете вы?

— Он был человеком, — отрывисто проговорил Эрнан, поворачиваясь к нему. — Пусть выдающимся, но человеком. А эти полеты на драконах и битвы на молниях… Неизвестно, что еще напишут про нас в грядущем.

Гильем осенил себя знаком рассеченного круга.

Эрнан усмехнулся и шагнул к дверям:

— Ложись спать, мой верный Гильем. Да не брани Жеана. А я еще должен объявить мою высочайшую волю сьеру Раймону.

* * *

Выйдя из библиотеки, Эрнан направился по длинному сводчатому корридору, ведущему к малому кабинету, который использовался для наиболее доверительных или деликатных бесед. Разговор предстоял не самый простой. Должно быть, сьер полковник уже прибыл.

И действительно, когда принчепс завернул за угол, он увидел возле дверей кабинета высокую широкоплечую фигуру Оденара, одетого, вопреки пышной моде альбийского двора, в темно-коричневый колет, кюлоты и высокие сапоги для верховой езды. Разве что сорочка из тончайшего батиста с манжетами и отложным воротником, украшенными этруррскими кружевами, превосходная выделка кожи колета и сапог и расшитая перевязь, к которой крепилась шпага с золоченным эфесом отличали его от какого-нибудь обедневшего дворянина.

Ноорнец склонил голову в строгом военном приветствии.

— Месьер.

— Рад тебя видеть — достав из кармана камзола ключ, Эрнан отпер кабинет. — Входи.

Внутри принчепс приглашающе махнул рукой Оденару на одно из двух кресел, стоящих возле столика из черного дерева.

— Ты получил записку?

— Я как раз собирался к вашей светлости. Посыльный застал меня на пороге дома. На рассвете прискакал гонец из Карды.

— Какие новости?

— Три дня назад со стороны Ветанга была вылазка. На этот раз пирры добрались до копей Аржуана. Перебили рудокопов, сожгли горные механизмы. И судя по всему, собирались устроить обвал в штольне, однако не успели.

— До сих пор их больше интересовал грабеж деревень, — задумчиво проговорил Эрнан. Известие его встревожило: в Аржуане добывалась большая часть селитры для производства пороха. — Какой из кланов?

Оденар покачал головой:

— На них не было знаков рода. Но, — он потянул себя за светлый ус, — в донесении говорится, что шайка была хорошо вооружена, и среди нападающих были и галейцы, а значит, налет не случаен. Мои люди отбросили их за пределы Альби, но я хотел бы на месте разобраться, что там затевается. Как они смогли незамеченными проникнуть так далеко?Поэтому прошу вашего соизволения отправится в Карду.

— Не случаен, — согласился Эрнан. — Молодой Лев пробует клыки и когти. Поезжай. Сегодня я соберу совет. Нужно подкрепление, чтобы усилить гарнизон в Карде и других приграничных крепостях. Но я позвал тебя не для этого. Дук Конти согласен на союз с Альби, но в придачу к договору предлагает руку своей дочери.

— В самом деле? — с вежливым вниманием спросил Оденар. — И кто же счастливый жених?

Принчепс вздохнул. Ноорнцы не любят витиеватость юга.

— Я считаю, что наиболее подходящий кандидат — это ты.

Оденар ошарашенно уставился на него:

— Что?!

— Поверь, это не было легким решением. И, разумеется, дук дает богатое приданное...

— Жениться? — точно не слыша, спросил Оденар: — Мне? Но… зачем?

Принчепс вздохнул еще раз и зашел с другой стороны:

— Сколько тебе лет, Раймон? Тридцать?

— Тридцать четыре.

— И ты, насколько знаю, никогда не был женат и не имеешь детей. Негоже оставить такую кровь без продолжения в потомках. А дона Лара, по словам дука, красива и воспитана в строгих этррурских традициях.

— Вряд ли дочь дука будет счастлива с мужем, который большую часть времени проводит в приграничных крепостях.

Эрнану неожиданно пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести взгляд:

— Большую часть времени, — повторил он, делая ударения на первом слове. — Из этррури получаются самые преданные жены, которые не доставляют хлопот. Моя жена из этруррского рода Ногарола, и она — лучшая доля для мужчины, обремененного многими заботами.

Сказать по правде, принчепс не рассчитывал, что Оденар с восторгом отнесется к подобной затее, да и кто отнесся бы? Однако брак по сугубо политическим соображениям был обычным делом, тем более — при дворах орнейских владык, и большинство молодых дворян без особых затруднений сочетали наличие в своей жизни супруги и любовницы, да еще и не одной. Эрнан мысленно подбирал доводы, ожидая яростных возражений, но их не последовало. Но и ставшее замкнутым лицо ноорнца его удивило.

— Раймон, послушай. Я не приказываю как сюзерен, но прошу. Как друг, коим надеюсь себя считать. Но если есть причины, по которым… — он замолчал, выжидательно глядя на Оденара.

Тот качнул головой и хрипло произнес:

— Никаких причин нет, месьер.

Внимательно наблюдавший за ним Монтего увидел, что ноорнец уже полностью владеет собой.

— Этррури — прекрасные жены, а Альби нужны союзники. И пушки. Я согласен, — твердо добавил Оденар.

________________________________________________________________

*

год — 12 мес по 30 дней, + 5 дополнительных дней между месяцем Зимних костров и Звезды (наступление нового года)

1 Звезды 5 Гроз 9 Осенних зорь

2 Земли 6 Трав 10 Бурь

3 Весенних зорь 7 Летних костров 11 Туманов

4 Вереска 8 Жнивья 12 Зимних костров

«Шестого дня месяц Трав 976 года Эры Странника Гаспар Галейский объявил войну Дериену, королю Ноорна. Напряжение между двумя государствами нарастало в течении последних пятнадцати лет. Гаспар претендовал на Туар, что на юге Ноорна, предъявляя якобы утраченный, но случайно обнаруженный в архивах договор, подписанный еще королем Бальдром на изломе Эпохи Тьмы, в котором Туар с окружающими его землями отходил Галее. Формальным поводом начала войны явилось убийство галейского посла, маркиза Шатори, в Ренне, столице Ноорна. Кем были напавшие, установить не удалось, но уже десятого дня того же месяца армия короля Гаспара перешла границу Ноорна. Война ознаменовала собой окончательный распад союза орнейских владык.

Подлинность найденного договора вызывала сомнения у правителей Альби и Эйрланда, однако Гаспар получил поддержку иберийского короля Анэстаса, который направил северную эскадру в Пролив, не ввязываясь в сражения на стороне галейцев, но подавая недвусмысленный знак Харальду Эйрландскому. Этррурский Альянц и император Эрминаля Вальтер заняли нейтральные позиции... Совет Равных Альби после колебаний так же принял решение не вмешиваться, несмотря на доводы принчепса Эрнана...

...Король Гаспар не удовольствовался завоеванием богатых туарских земель, а двинулся вглубь Ноорна. Стало очевидно, что его интересовал не столько Туар, но выход к Закатному морю, а также удобные гавани, устричные промыслы на северо-западном побережье Ноорна и плодородные земли центра страны. Действия галейского монарха вызвало глубокую обеспокоенность в Альби, и даже те из совета Равных, кто призывал не вмешиваться, как будто усомнились в своем решении. Однако засуха 978 года и последующий за ней мор на юге страны заставили сосредоточиться на разрешении внутренних неурядиц.

Война тем временем продолжалась. Умелыми действиями галейский адмирал Кювилье разгромил ноорнский флот к зиме 979. После падения Ренна наступил перелом в пользу галейцев, а с окружением основных сил ноорнской армии и пленением короля Дериена летом 980 года ситуация для ноорнцев стала безнадежной. В этой связи заслуживает внимание личность маршала Лонея и сражение при Кранне — небольшом селении в Западном Ноорне. Это была последняя, отчаянная попытка изменить ход войны...»

Гильем Лора, Орнейские хроники

980 ЭС, месяц Летних костров, Западный Ноорн

Раймон Оденар встряхнул баклажку. Пусто. Он остановил коня и оглянулся на нестройную колонну солдат, бредущих по Дуареннскому тракту. В хвосте колонны смутно проглядывали фигуры всадников. Вдоль тракта тянулись поля, перемежающиеся дубовыми и березовыми рощами. Пахло прокаленной солнцем землей и полынью, пахло поспевающими хлебами. Жаркое лето до срока выжелтило рожь. Вот только кто будет собирать урожай?

Дрого переступил ногами, шумно отфыркиваясь, замотал головой. Шея коня потемнела от пота. Поднятая пыль белесой взвесью колыхалась над головами, застилая бледное вечернее небо. Пыль забивалась в нос и рот, и даже душа была будто присыпана ею.

Поражение при Кранне означало поражение всего Ноорна. Уж не поэтому ли вкус у скрипящей на зубах пыли отдавал горечью?

...После битвы из двухсот сорока человек роты Оденара осталась пять десятков мушкетеров. Правда, в паре лиг от места сражения их нагнали кавалеристы из легкоконного полка «Синие молнии» сьера Делюка. Кавалеристами командовал теньент, совсем еще мальчишка, явно выходец из южных провинций, со жгучими черными глазами, на которые должны западать трепетные девицы.

«Сосунок», — презрительно подумал Оденар с высоты своих двадцати шести лет, четыре из которых пришлись на войну с Галеей.

Эрвью ап Бенодет ап Понте… и прочая, и прочая. Оденар пропустил мимо ушей полный перечень славных родичей и, испытующе глядя на юного аристократа, предложил становиться в колонну. Тот заколебался, но затем свел брови и кивнул, принимая командование пехотного капитана, заслужив ответный одобрительный кивок.

Сьер Делюк погиб героически, лично возглавив самоубийственную атаку на тяжелую конницу галейцев. Эскадрон ап Бенодета получил другой приказ — идти на артиллерийскую батарею противника. И разъяренные «Молнии» устроили кровавый пир, отправив за Предел немало пушкарей принца Лодо. В живых же из эскадрона осталось восемнадцать человек. Оденар приказал посадить в седла раненых, чем вызвал явное неудовольствие «Молний». Он вздохнул, прикидывая в уме доступные пути убеждения, но затем перехватил взгляды, которыми обменялся теньент ап Бенодет со своими людьми, после чего те сникли, а Оденар пришел к выводу, что мальчишка не зря носит офицерский шарф. Теперь, под слоем пыли, синие с серебром мундиры кавалеристов не особо отличались от коричневых курток мушкетеров...

Оденар посмотрел на багровый диск низко стоявшего солнца и поправил перевязь шпаги. До Дуаренна не меньше десятка лиг. Им попалась деревня, однако дно единственного колодца покрывала жидкая грязь. Отпечатки множества копыт вокруг поилки для скота говорили, что недавно здесь прошел довольно большой отряд, тоже направляющийся в Дуаренн. Двери в ближайших к колодцу домах были выбиты. Глиняные черепки, обрывок кружевной накидки и раздуваемые ветром пестрые куриные перья свидетельствовали, что отступающие не гнушались мародерства. Деревня была пустой: люди успели покинуть дома. По мнению Оденара, ближайший лесок никак не мог служить надежным укрытием, однако испуганным селянам выбирать не приходилось.

Капитан задумался на миг, из какого отряда могли бы быть кавалеристы. Еще один осколок разбитой ноорнской армии? Наверняка, те, кто не попал в плен, будут прорываться на запад, к побережью — к Дуаренну или другому порту, надеясь на контрабандистские фелуки и близкий Эйрланд, лежащий по ту сторону Пролива. Или рассеются по Ноорну в попытке затеряться. А кто-то, может, и сдастся. Но не он, Раймон Оденар. Эйрландцам приходится постоянно сдерживать диких горцев севера, так что ему и его людям найдется способ заработать на кружку эля и ломоть вепревины. Однако до Дуаренна надо еще добраться.

А если галейцы их уже опередили? Вполне может статься. Оденар криво усмехнулся. Еще раз встряхнув пустую баклагу, он сдвинул широкополую шляпу на затылок и отер пот со лба. Воды нет и не предвидится. Придется свернуть к реке.

С ним поравнялся теньент ап Бенодет и протянул плоскую фляжку, оплетенную кожей.

— Оставьте себе, — хрипло ответил Раймон. — Повернем к северу. Онд в полулиге от нас. Сделаем привал.

— Онд? Но ведь там… — запинаясь, пробормотал теньент.

— Что — там?

— Арморийский лес… — краснея так, что это стало заметно под пороховой копотью и пылью, ответил Эрвью.

— Вряд ли Арморийский лес опаснее галейцев, — скептически изогнув бровь, сказал Оденар. — Люди не смогут и дальше идти без воды и отдыха. И не смогут сражаться, если нас настигнут.

Теньент кивнул. Ему с трудом удалось выдержать насмешливый взгляд Оденара. Борясь со смущением, он пробормотал:

— Конечно, сьер Оденар.

Узнав, что привал близок, солдаты приободрились, даже лошади зашагали быстрей.

Тускло поблескивающая в последних лучах солнца, извилистая лента реки Онд открылась с вершины очередного холма. Оденар, прищурившись, огляделся по сторонам. Пологий берег зарос ивняком, на противоположном, более высоком, темно-зеленая, почти черная стена Арморийского леса подступала совсем близко к Онду. Зачарованная Армория, овеянная легендами, которые старательно поддерживали местные жители, от крестьянина до высокородного сьера. Лес, где водятся волшебницы и великаны, только и жаждущие ублажить или погубить неосторожного путника. Оденар хмыкнул: неужто великанов и волшебниц не распугала война и грохот пушек?

Он махнул рукой. Сержант Стерен и пятеро мушкетеров, взяв мушкеты на изготовку, остались на гребне холма, остальные солдаты бросились к вожделенной воде. Спешившись, Оденар свел фыркающего Дрого вниз, к воде; ослабил подпруги, позволяя напиться. Он раздумывал, расседлывать коня или нет, но решил, что вряд ли Лодо вместо празднования победы будет гоняться за побежденными, и несколько часов отдыха у них есть. Стерен, спустившись вниз, подошел к нему:

— Сьер капитан, какие будут приказания?

— Привал. Костров не разжигать, — ответил Раймон, снимая седельные сумки и седло. — Расставь караулы и вдоль берега.

— Есть, сьер.

— Раненые?

Стерен дернул щекой, заросшей рыжеватой щетиной:

— Те, что добрались досюда и дальше сдюжат.

— Хорошо. Выступаем за час до рассвета.

* * *

Храп и сонное бормотание солдат заглушали плеск обмелевшей реки. Взошла полная луна, и темноты будто и не бывало. Раймон, лежа на походном одеяле, неодобрительно поглядывал на Ночную Гостью, заливающую ивняк серебристым светом.

Они могли бы победить в битве при Кранне. Наверное. И, возможно, это дало бы надежду для Ноорна...

…Король Дериен с основными силами попал в окружение месяц назад. Гаспар Галейский предложил переговоры, и, поверив в честное слово галейца, Дериен с немногочисленным эскортом отправился в его лагерь. Но едва король вошел в шатер Гаспара, как эскорт был подло перебит, а сам Дериен предательски схвачен. Через неделю по Ноорну распространили якобы подписанное Дериеном отречение от престола и призыв сложить оружие. Судьба самого короля была неизвестна.

Кузен короля, маршал Лоней не подчинился воле Дериена, и напротив, призвал к сопротивлению. В Западном Ноорне, у деревушки Кранн он две недели собирал войска: не попавшие в окружение отряды регулярной армии, гарнизонные роты из близлежащих городов, дворянское ополчение. Сьер Лоней намеревался дать генеральное сражение. По донесениям шпионов, в этой битве Гаспар поручил командовать армией своему сыну, принцу Лодо. Молодой принц был известен своей горячностью и приверженностью к кавалерийским атакам, это еще больше воодушевило сьера Лонея, У галейцев было тридцать пушек против дюжины ноорнских, но сьер Лоней отмахнулся от превосходства неприятеля в артиллерии, положившись на собственный воинский опыт и выучку ноорнской пехоты.

Маршал разместил войска на пустоши к югу от деревни. В центре стояли «старые волки» — пехота, набранная из ветеранов, костяк армии Лонея. Рота Оденара занимала позиции в первой линии. Слева располагался полк сьера Гверна, включавший в себя артиллерийскую батарею, справа — «Молнии» сьера Делюка и два эскадрона конных стрелков, набранных из добровольцев.

На рассвете, едва рассеялся туман, со стороны галейского лагеря появился всадник под белым флагом. Однако сьер Лоней отказался от переговоров. Не успел парламентер вернуться к своим, как с низким воющим звуком первые ядра галейских пушек вспахали землю перед позициями артиллеристов. Грохнули ноорнские орудия. Следующий залп был врага куда точнее и пришелся по расположению батареи, затем еще один, и еще. Часть ядер поразила шеренги пехоты, и Оденар, посматривающий на левый фланг, с тревогой отметил, что это вызвало замешательство среди солдат Гверна, в большинстве своем — новобранцев. Ноорнские пушки отвечали все реже.

До него донесся отдаленный рокот барабанов. Взглянув вперед, он увидел, что в их сторону выдвигается ощетинившаяся пиками пехота.

— Наш черед, — ухмыльнулся он, оборачиваясь к мушкетерам. — Уж приветим честь по чести. Пусть отведают ноорнского свинца!

В тот же миг слева пропел горн, и в атаку пошла тяжелая конница Лодо. Ее удар был нацелен в левый фланг, и люди Гверна, видя, как на них катится одетая в броню лавина, не выдержали, заметались.

— Ублюдки, да чтоб вас Твари дрючили! Держите строй! — сквозь зубы процедил Оденар.

Пара уцелевших пушек огрызнулась картечью, проредив ряды галейцев, но не остановив их. А те уже рубили бегущих в панике пехотинцев. Галейские артиллеристы с поразительной прыткостью перенесли огонь в центр. Вот тогда-то и состоялась атака «Синих Молний». Они проскочили по Краннскому полю перед наступающими шеренгами вражеской пехоты и ожесточенно врубились в ряды кирасир, оттесняя их влево. На какой-то момент Оденару показалось, что не ожидавшие подобного безрассудства враги растерялись и дрогнули. А может? Но он не позволил себе загадывать, потому что пехота наконец подошла на расстояние выстрела.

...Отчаянная храбрость кавалеристов никак не могла повлиять на исход сражения. Полк Делюка был разбит, и даже внезапно замолчавшие пушки галейцев не изменили катастрофической ситуации. «Волки» еще удерживали позиции, но кирасиры перестроились и ударили им во фланг. Порядки ноорнцев смешались; попытка маршала Лонея сплотить вокруг себя остатки армии была безуспешной...

Он вздрогнул от голоса сержанта.

— Сьер капитан, лазутчика поймали.

Оденар рывком сел. Видимо, он не заметил, как заснул: темноту сменили серые предутренние сумерки. Перед ним стоял насупленный сержант, а чуть поодаль, меж двух дюжих караульных переминался с ноги на ногу щуплый старик в лохмотьях.

— Где поймали?

— Шнырял в кустах.

— Я не… лазутчик, — неожиданно низким голосом проговорил старик. — Живу тут.

Раймон пристально посмотрел в его угрюмые глаза.

— Брешет, — уверенно вставил Стерен. — На лигу никаких деревень нет. Или полоумный.

Старик покосился на сержанта и вновь уставился на Оденара.

— Зачем — деревня? Ушел.

— Может, и живешь, — согласился Оденар. — А что ночью в ивняке забыл?

— Скажу. Но только тебе.

— Вот пес, — сплюнул Стерен, замахиваясь. — Что удумал.

— Погоди, Бьерн, — остановил его Оденар. — Я выслушаю его.

Дождавшись, пока сержант и солдаты отойдут, Раймон спросил, пристально разглядывая «лазутчика»:

— Так что ты собирался мне сказать?

— Не ходи в Дуаренн. Галейцы уже там.

— Вот как? — приподнял бровь Раймон. — Откуда это известно такому отшельнику, как ты? — Старик не отвечал, и он добавил: — А если ты и впрямь служишь врагу и решил заманить нас в ловушку?

— Страннику служу, — пробормотал отшельник. Распустив шнуровку ворота, он оттянул ветхую ткань рубахи, обнажая левую сторону груди.

В свете заходящей луны Раймон увидел нанесенный на кожу синеватый рисунок: заключенный в круг посох, жреческий знак ордена Пастыря. У него самого под рубахой на прочном шнурке висел обычный воинский оберег из бронзы, знак Странника-Воителя, где вместо посоха в круг был заключен меч. Однако ярым приверженцем веры он себя не считал, и требовалось нечто большее, чем жреческая татуировка, чтобы он начал доверять оборванцу.

— Допустим. Но с чего ты решил помочь нам?

— Некогда болтать, даст Странник — узнаешь, — непочтительная усмешка растянула тонкие губы старика. Показав знак, он как будто бы обрел уверенность, если не сказать — неуместную дерзость, даже речь его изменилась, и Оденар собрался было поставить его на место, но жрец продолжил: — Иди в Брейтц.

— Да ты и впрямь ума лишился, жрец. Это же полсотни лиг* к северу!

— Через лес будет вдвое меньше.

— Через Арморийский лес? — прищурился Оденар.

— Ты же не веришь в демонов Зачарованного леса?

— Шайка разбойников вполне может сыграть роль одного из них.

— Может и сыграет. А может — и нет. Поднимай людей. Лодо ближе, чем думаешь. Я знаю это так же хорошо, как и то, что скоро начнется дождь.

Разозленный капитан глянул на ясное небо и махнул рукой Стерену. В этот миг с холма кубарем скатился один из часовых:

— Галейцы! Идут прямо сюда.

В подтверждении его слов Оденар уловил глухой, на грани слышимости, звук. Он вскочил на ноги, хорошо зная, что это: поступь конницы ни с чем не перепутаешь, и рявкнул:

— Тревога!

Стерен бросился к зашевелившимся солдатам, пинками вразумляя тех, кто не был достаточно расторопен:

— Становись, дети тьмы! Да чтоб вас за Предел унесло!

— Здесь брод. Покажу, — быстро проговорил жрец. — От брода идет дорога. Выведет на Брейтцкий тракт.

Брод оказался в десятке туазов** от стоянки. Жрец уверено вошел в воду, за ним — Оденар, ведя в поводу Дрого. Сержант и ап Бенодет замыкали цепочку. Из-за засухи ширина Онда в этом месте не превышала и сотни шагов, вода доходила всего лишь до колен, однако течение оказалось настолько сильным, что солдаты, приглушенно бранясь, едва удерживались на ногах.

Выбравшись на берег, жрец застыл под раскидистым вязом, выросшим на границе леса, подняв лицо с закрытыми глазами к небу. Оденар остановился рядом с ним, отдав поводья коня сержанту. До них все явственней доносился конский топот. Оденар оглянулся на густой подлесок, где растворились его солдаты.

Неширокая, заросшая травой дорога была различима даже в сумраке и вела в глубь леса, но капитан приказал оставаться на опушке: если галейцы все-таки сунутся в реку, в чем он не был уверен, то лучше встретить их залпом на переправе. Ему бы тоже следовало присоединится к своим людям, но неподвижная фигура жреца вызывала любопытство, а тень, отбрасываемая вязом, надежно укрывала их от вражеских глаз.

На холм вылетели первые всадники, и Оденар с изумлением узнал герб королевского дома Галеи на штандартах: черный лев на золотом поле, терзающий лань. Такой же герб красовался на коротких серых плащах кавалеристов. Королевские гвардейцы!

С протяжным кличем галейцы бросили коней вниз по склону. Или у них был проводник, или они заметили следы, оставленные на берегу, но напротив брода всадники закружились, сдерживая коней. С холма спускалась еще одна группа и среди них выделялся высокий человек в шлеме с пышным плюмажем. Заходящая луна высветила золотую насечку кирасы, тускло блеснули наплечники, сработанные в виде когтей льва. Неужто сам принц пожаловал? Не велика ли честь для остатков разбитой роты?

— Стерен, — прошипел Раймон. — К бою!

— Не надо, — как будто из-под земли прозвучал глухой голос жреца.

— Что помешает галейцам переправиться вслед за нами? Неужто демоны?! — зло спросил капитан.

— Река.

На щеку капнуло, и он вскинул голову: с востока наползала огромная, клубящаяся туча.

Тем временем, принц остановился у самой воды, а его гвардейцы начали переправу. Лодо навел подзорную труду на чащу леса, и Оденар инстинктивно подался назад, к стволу дерева.

Лиловая молния расколола небо, громыхнуло. Резкий порыв ветра поднял волны, и ливень упал стеной. Река забурлила, вспенилась. Ледяной после духоты ночи ветер рвал одежду, от хлещущего дождя не было укрытия даже под деревом. Придерживая шляпу рукой, Оденар напрягал зрение, пытаясь понять, что происходит на противоположном берегу. За завесой ливня метались смутные тени. Ржание лошадей и крики всадников тонули в реве вздувшегося Онда.

На плечо легла костистая рука:

— О них теперь позаботится Странник.

Лицо жреца с темными провалам глаз и рта могло принадлежать твари из-за Предела и Раймон едва удержался, чтобы не осенить себя знаком рассеченного круга.

Вода в Онде стремительно поднималась, и наверняка уже затопила ивняк, где они делали привал, так что галейцам теперь не сладко, и на какое-то время о преследователях можно будет забыть.

— У меня есть немного серебряных крон, — негромко сказал Оденар.

—Деньги тебе пригодятся, — ответил жрец. — Заплатить капитану флейта «Аят». — Оденар открыл было рот, собираясь выяснить, кто такой этот капитан «Аята» и почему он должен платить именно ему, но жрец махнул на лес:

— Сам все узнаешь. Иди, иди. И не сворачивай с дороги.

* лига — ок 4,5 км

** туаз — ст.фр. мера длины ок 2 м

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался, небо быстро прояснилось. Но, покачиваясь в седле, Раймон то и дело бросал взгляд назад, на юго-восток, где так и стояла туча, временами расчерчиваемая беззвучными молниями. После пекла битвы и изнуряющего перехода свежесть леса казалось благословением. Дорога вела на север, а значит, они и в самом деле прилично сократят путь. Здесь не ездили уже несколько лет: поднялись молодые деревца, а высокую траву не иссушило даже жаркое солнце этого лета. То и дело приходилось перебираться через упавшие стволы, а корни, вольготно расползшиеся во все стороны, так и норовили попасться под ноги людям и лошадям. Промокшие мушкетеры молча шагали по раскисшей земле. Оденар заметил, что кое-кто из них скрещивал пальцы от сил зла или торопливо очерчивал перед собой знак рассеченного круга. Сам он не спешил поддаваться суевериям: внезапной грозе могли быть вполне естественные причины, а не силы демонов Ночи. А лес был как лес, с солнечными пятнами на стволах буков, с птицами и порскнувшим из-под копыт Дрого зайцем. И как бы там ни было, жрец им помог. Одаренных не рождалось уже лет двести, но кто способен постичь мироздание? Добравшись до Брейтца, Оденар, веря и не веря, дал себе зарок разыскать флейт «Аят» и его капитана.

Дорога медленно поднималась, изрядно выматывая силы. В лесу, под зеленым ковром мха все чаще проглядывали гранитные валуны. Солнце давно перевалило полуденную черту, его лучи, пробиваясь сквозь переплетение ветвей над головами, начали припекать. Впереди деревья расступались, и, заехав на пригорок, Оденар натянул поводья. Перед ним лежала извилистая лощина, зажатая каменистыми, с редкими кустами вереска холмами. На вершине одного из них высились величественные развалины какого-то святилища. Храм был построен в виде прямоугольника, с южной стороны оканчивающегося полукруглой апсидой. Своды рухнули, однако изящные стрельчатые арки из светло-розового камня все еще тянулись к небу. А внутри, являя собой контраст с покрывающей холмы бедной растительностью, выросло несколько высоких деревьев.

— Дол-без-Возврата, — выдохнул теньент, останавливаясь рядом с ним. — Сюда богиня Аэрис заманила многих славных рыцарей, под цветущим багрянником даря свою благосклонность самым достойным из них. И минута неземного блаженства, проведенная в ее объятиях, превращала юных в стариков…

Раймон покосился на него: мальчишка явно слишком много слушал россказни нянек.

— На всех парней никакой богини не хватит, — хмыкнул подошедший Стерен.

— С возвратом этот дол или без, но старик сказал не сворачивать с дороги, — проговорил Раймон, цепко оглядывая лощину.

По ее дну протекал ручей, берущий свое начало из полускрытого зарослями кустарника озерца. Дорога спускалась вниз, продолжалась по другому берегу ручья, затем вела дальше, через седловину меж двух холмов и вновь пропадала в чаще. Не заметив ничего подозрительного, Раймон спросил:

— Что же, этот храм возвели в честь богини Аэрис?

— Так много столетий назад строили храмы Странника, — вновь смутился ап Бенодет. — Но святилище Аэрис наверняка тоже было где-то здесь.

Капитан кивнул и тронул Дрого каблуками:

— Значит, богиня повержена, так что не надейся, Стерен. Да и место благое, вон как деревья-то разрослись. Сделаем привал. Оставим дозорных на дороге, в четверти лиги. Теньент, сегодня назначьте ваших людей в арьергард.

Мысль о том, зачем принца Лодо понесло в Арморию, царапала, подобно попавшему в сапог камешку. Вряд ли он в самом деле преследовал остатки армии Лонея. Тогда что ему понадобилось? И вдруг, если наводнение не умерило прыть, принц возжелает продолжить свой путь?

На этот раз Оденар не видел необходимости скрывать присутствие отряда: они достаточно наследили на дороге. Вскоре на поляне возле ручья разгорелись костерки. На воткнутых колышках сохли башмаки и куртки из буйволиной кожи. Мушкеты составили пирамидой, причем Стерен придирчиво осмотрел оружие, не попала ли влага внутрь, и упаси Странник, не подмочил ли кто заряды.

Оденар тоже стянул куртку и пристроил ее сушиться к ближайшему костру. Рубаха высохнет и так. Затем снял перевязь и, вытащив из ножен шпагу, тщательно протер клинок мягкой тряпицей.

Ап Бенодет вместе с пожилым капралом «Молний» по имени Лорент осмотрели копыта лошадей, затем Лорент и восемь всадников, вооружившись карабинами и прихватив припасы, отправились назад, на дорогу.

Остальные солдаты блаженно растягивались на траве, жуя сухари, благо что в воде теперь не было недостатка. Кристально чистая, холодная — Оденару казалось, что вкуснее этой воды ему в жизни пить не доводилось. Кое-кто из его людей, и вовсе сбросил штаны и рубаху и полез в ручей, сопровождаемый подначиваниями товарищей. Вездесущий сержант, бывший благодаря своему опыту кем-то вроде лекаря роты, менял немногим раненым повязки.

Неплохо было бы поспать, но такой роскоши капитан позволить себе не мог. Поэтому, расправившись со своей порцией сухарей, он присел возле ручья и плеснул водой в лицо, прогоняя сон. По его прикидкам они одолели около пяти лиг. Если слова старика правдивы, то в лучшем случае это четверть пути, и идти им еще несколько дней. Сегодня они еще обойдутся сухарями, но без обоза и возможности разжиться съестным будет туго.

— Стерен! — подозвал он сержанта. — Заночуем здесь. Утром я видел зайца, наверняка и другая дичь водится. Выбери самых метких и опытных и на закате отправляйся на охоту.

— Есть, сьер капитан.

Сержант поклонился и отошел. Вскоре донесся его зычный голос, отдающий распоряжения. Оденар оглядел стоянку и заметил, что и ап Бенодет не спешит отдыхать. Постояв возле ручья, теньент зашагал вверх по течению. Оденар проводил его хмурым взглядом: хоть лес и выглядит безопасным, не стоило бродить по нему в одиночку.

Он посидел еще немного, затем встал и пошел следом. Русло ручья круто изгибалось, и стоянку закрыли прибрежные заросли. Впереди послышался плеск. Несколько удивленный такой стыдливостью теньента, Раймон, бесшумно — скорее, по укоренившейся за годы войны привычке, чем намеренно, — пробрался через кустарник и застыл на месте, ошарашено уставясь на то, что открылось его взгляду. Сбросив мундир и зайдя по пояс в круглое озерко, ап Бенодет самозабвенно плескался в воде. И в этом не было бы ничего предосудительного, да вот только у него обнаружились две острые грудки и еще некоторые особенности строения тела, наличие которых никак нельзя было заподозрить у бравого офицера «Молний».

Под ногой Оденара хрустнула ветка, девушка вскинула голову и в свою очередь замерла, опустив руки и не делая попытки прикрыть грудь.

— Так, — тяжело произнес он. — И что же это значит?!

Она молчала, только щеки заалели. Пытаясь справиться со злостью, Раймон медленно выдохнул и отвернулся:

— Оденьтесь.

За спиной послышались шлепанье босых ног и шорох ткани.

— Ваше имя, сьера? — выждав, спроси он.

— Ивэн.

— Кем вам приходится Эрвью ап Бенодет ап Понте и прочее?

— Братом.

— Вот как? И где же он?

— Погиб во время штурма галейцами Туара, — она говорила подчеркнуто сухо, но голос все-таки дрогнул: — И отец… тоже.

Оденар понимающе кивнул: Туар пал полтора года назад, и бойня была страшная. Но это знание отнюдь не облегчало теперешнюю ситуацию. Гнев вновь всколыхнулся в нем.

— С чего вам взбрело в голову, что вы можете заменить брата, сьера Ивэн? — жестко бросил он и обернулся, едва сдерживаясь, чтобы не начать орать. — А главное, как вам это удалось?

Девушка, успевшая одеться, ответила неожиданно спокойно:

— Я умею сражаться. Отец учил нас с братом одинаково, не делая для меня снисхождения. Так было заведено в его роду с незапамятных времен. Когда я узнала про Туар, то написала письмо сьеру Делюку, старому другу отца, да будет легок их путь по Звездному Мосту. И подделала подпись.

— Полковник Делюк ничего не знал о гибели ваших родных?

— Нет. И... мы с Эрвью близнецы. Были.

— Сколько вы в армии?

— Год.

Капитан присвистнул:

— И что, до сих пор никто не догадался?

— Кроме вас — никто.

— Вот повезло-то мне. И что теперь с вами делать?

Ивэн пожала плечами:

— В Эйрланде, откуда берет начало род ап Бенодетов, бывало, что женщины сражались наравне с мужчинами.

— Нет.

Раймон приготовился к тому, что девушка начнет упрашивать его, и даже к слезам, но та лишь нахмурила брови.

— Могу ли я попросить вас пока не раскрывать моей тайны?

— В Брейтце вы собираетесь увести «Молний», продолжая выдавать себя за брата? — язвительно спросил Оденар.

Однако сьера Ивэн твердо ответила:

— В Брейтце «Молнии» не останутся в неведении относительно того, кто ими командует.

Оденар задумался. Смущение умов среди солдат сейчас было бы нежелательным. Да и какое ему дело, кому захотят подчиняться кавалеристы?

— Хорошо, — согласился он. — До Брейтца вы будете сьером Эрвью. А теперь вернемся в лагерь... теньент. Солнце уже садится.

Оденар с подчеркнутой любезностью пропустил сьеру Ивэн вперед и теперь сверлил взглядом ее напряженную, прямую спину. Злость уходила, сменяясь любопытством. Ему доводилось слышать о храбрых девах-воительницах, однако он относил эти истории скорее к солдатским выдумкам.

...Он начал службу в армии в шестнадцать. После смерти отца остались долги, и средств, вырученных от продажи имущества, едва хватило рассчитаться с кредиторами. Мать ушла за Предел несколькими годами ранее. И конечно, о карьере при дворе или в гвардии отпрыск захиревшего рода без протекции и влиятельных друзей мог только мечтать. Поэтому он оказался в мушкетерах сьера Лонея, для которого знатность и богатство не имели определяющего значения.

Через шесть лет галейцы вторглись в Ноорн. Первое военное лето особенно врезалось в память Оденара. Весьма быстро пришло понимание, насколько война отличается от эпичных баталий, воспетых в балладах, коими забиты головы романтических юнцов, и насколько отвратительны ее действительные лики. То лето тоже выдалось жарким. Вода в бочонках протухала едва ли ни прежде, чем ее довозили до лагеря. Отбросы, гниющие под солнцем, привлекали тысячи вездесущих мух, и к зловонию примешивался запах гари от посевов, сжигаемых летучими отрядами галейцев.

Пехотный корпус сьера Лонея размещался близ городка Аньен, к юго-востоку от Туара. На северо-востоке, где находились основные силы ноорнской армии, галейцам пока не смогли значительно продвинуться в глубь Ноорна. Обе армии завязли в изматывающих стычках и тогда король Гаспар разделил силы, наметив новой целью Аньен. С падением города открывался путь в центральные провинции, и галейским войскам не пришлось бы продираться в обход, сквозь заболоченные леса восточного Ноорна.

Под Аньеном ноорнцы одержали первую победу, вынудив неприятеля отступить. Ликование наполняло сердца, казалось — еще немного, и захватчики будут отброшены за пределы страны.

Через две седмицы к галейцам, отошедшим к самой границе Ноорна, подошло подкрепление — полк графа Даве, что означало новое наступление.

Атака началась на рассвете. Оденар, следящий в подзорную трубу за приближением пехоты, готовился отдать приказ, но слова вдруг замерли на губах, а пальцы стиснули латунный тубус: перед собой галейцы гнали ноорнских пленных. Уловка врага? Но у людей не было никакого оружия. Он и без трубы уже хорошо различал бледные лица и потрепанные, грязные мундиры. На принятие решения оставалась пара ударов сердца. Мушкетеры, изготовившиеся стрелять, растеряно оглядывались на него, опуская мушкеты. Тогда, словно шагнув в бездну, он прорычал:

«Первый залп поверх голов! Вторая шеренга, приготовиться!»

Он надеялся, что хотя бы кому-то из пленных хватит ума упасть на землю в момент залпа. И повезет не быть затоптанным. Так и вышло, и некоторым даже удалось добраться до своих. Но до сих пор ему во снах иногда виделся укор во взгляде умирающего солдата в ноорнском мундире.

...И они победили снова, и яростно преследовали отступавших, ни щадя бросивших оружие и добивая раненых. После боя Оденар надрался почти до потери сознания. Полог палатки был распахнут, на земляной пол падали отсветы костров. Слабый ветер доносил обрывки разговоров и радостные возгласы. А внутри палатки Стерен молча подливал ему ячменной водки.

Новаторские методы ведения войны не нашли одобрения у короля Гаспара, тем более, что среди погибших пленных оказались знатные ноорнские дворяне. Он прилюдно осудил действия графа Даве, назвав их несовместимыми с честью, и даже заключил того под домашний арест. Однако для Ноорна это мало что меняло.

За четыре года Оденар научился пропускать мимо души кровь и грязь. Принимать неумолимость рока, когда удача сопутствует вовсе не благородству и доблести, а хитрости и жестокости. Чувства притупились, а смерть стала обыденностью.

Но сьера Ивэн — как она вынесла тяготы походов и сражений? Как столько времени ухитрялась выдавать себя за мужчину? Хотя в военной неразберихе и при большом скоплении людей трудно ожидать от них пристального внимания друг к другу. Если офицер храбро и толково сражается, кто будет придавать значение тому, что он не спешит скинуть рубаху в жаркий полдень на привале или не поглядывает на лагерных шлюх? Что же она будет делать дальше? Ее дом, если и уцелел, то давно под властью галейцев. Однако, каким бы вероломным ни был Гаспар, Ноорн ему нужен не в качестве бесплодной пустыни. Туар был сожжен дотла, а его жители перебиты, но те города, что сразу открыли ворота, не предавались огню и мечу, а притеснения и страдания населения не выходили за рамки того, что требовали военная необходимость и обычные нужды захватчиков. Тем более — сьера Ивэн миловидная девица хорошего рода. Вот только у Оденара были глубокие сомнения, что она смирится с ролью наложницы или даже жены некоего галейского офицера.

Да ладно, из Брейтца корабли идут не только в суровый Эйр, а в Ибер или даже Альби. Ее конь, чистокровный иберец, стоит дорого. Хотя сейчас за него не дадут настоящей цены, но будет, чем оплатить место на корабле. В конце концов, она явно не нуждается в какой-либо опеке, учитывая ее историю. Главное сейчас — добраться до порта.

— Какая красота, — сказала вдруг Ивэн, останавливаясь, и показала на развалины храма.

Заходящее солнце будто бы зажгло камень изнутри, превратив святилище в сверкающий мираж.

— Альто Арте, — продолжала она. — Мне бы хотелось увидеть его таким, каким он был много лет назад. Жаль, что сейчас храмы возводят совсем по другим канонам...

— Красиво, — согласился Оденар.

Зрелище и вправду было великолепным. Но разглядывая руины, он поймал себя на том, что отмечает пути атаки противника и ищет глазами укрытия для своих мушкетеров. Он кивнул сам себе: война приучила его не отмахиваться от подобных мыслей.

— Я собираюсь разведать местность. Не желаете ли присоединиться, теньент? Заодно полюбуетесь на драгоценные развалины вблизи, — девушка взглянула на него с удивлением, и он добавил: — Впрочем, если вы утомлены...

— Ничуть, — с легкой иронией ответила она. — Купание весьма... меня взбодрило.

Они прошли мимо стоянки к остаткам мостика, когда-то соединяющего берега ручья. Повинуясь порыву, Оденар протянул было Ивэн руку чтобы помочь перебраться на другой берег, но спохватился: так ее тайне недолго оставаться тайной. Девушка то ли не заметила его порыва, то ли сделала вид и уверенно ступила на обломок каменной плиты. Наблюдая, как она перепрыгивает с валуна на валун, он еще раз удостоверился, что сьера Ивэн в состоянии позаботиться о себе, и тут же сам поскользнулся на мокром камне. Извернувшись, чтобы не упасть, он в один прыжок оказался на берегу.

«Нечего по сторонам глазеть!» — язвительно поддел он себя, оглядываясь.

У подножия холма дорога раздваивалась. Вверх вели широкие каменные плиты. Пожалуй, в прежние времена здесь могла проехать повозка. Раймон начал решительно взбираться к храму, Ивэн не отставала, и вскоре они оказались у главного входа. Вблизи святилище казалось еще выше; покрытые искусной резьбой арки парили над головой. Солнце уже касалось краем верхушек деревьев, и цвет стен стал насыщенно-алым.

Капитан заглянул в широкий проем главного входа. Куски розового мрамора, бывшие когда-то колоннами, перемешались с обломками кровли. Пола было не видно из-за толстого слоя земли и прелой листвы. Стволы деревьев стали новыми колоннами, а вездесущий плющ цепко оплетал уцелевшие стены.

Оденар вошел внутрь, внимательно осматриваясь. Толщина древних стен и узкие окна позволили бы небольшому отряду обороняться от превосходящего по силам противника. До подхода подкрепления. А им ожидать подкрепления можно разве что от воинства Странника.

— Что думаете, хорошее место для обороны? — обернулся он к Ивэн.

— Несколько часов продержимся. Если не будет пушек, — серьезно ответила она. — Вы полагаете, что галейцы все еще нас преследуют, сьер капитан?

— Не знаю, — честно ответил Оденар. — Вернее — не думаю, что они шли по нашим следам. А вот зачем им Армория? Может, как и мы, хотели срезать путь. И потом ударить по Брейтцу. Но наводнение изрядно их задержит или заставит идти в обход. Да и дозор мы выставили, так что атаковать внезапно у них не получится.

До них донесся отдаленный выстрел, затем другой. Ивэн встревоженно обернулась за звук.

— Надеюсь, Стерену удалось подстрелить для нас ужин и завтрашний обед, — усмехнулся Оденар, шагая к одному из оконцев апсиды. Пружинящий ковер, покрывающий пол, подался под его ногой, и в следующий миг Раймон с треском ухнул вниз. Ивэн всплеснула руками и бросилась к нему.

— Да чтоб тебя твари за Пределом жарили! — провалившись по пояс, он застрял в переплетении сухих, угрожающе подвижных веток. — Я не вам, сьера Ивэн, — раздраженно буркнул он и еще больше разозлился: — Прошу прощения, теньент. Не подходите, это может быть опасно.

Он попробовал пошевелить ногами и, о чудо, ему удалось нащупать подобие ступеньки и встать на нее. Тогда он начал разгребать землю вокруг себя, Ивэн помогала ему, по одной вытягивая ветки. Открылся квадратный лаз с уходящей вниз лестницей.

— Похоже, подалтарная целла.

Удивительно, но в целле не было полной темноты — видимо, на поверхность вели световые колодцы. В центре находился прямоугольный мраморный саркофаг; даже не спускаясь вниз, можно было понять, что он пуст. Крышка валялась рядом.

— Странно. Крышку будто отбросили... — пробормотала Ивэн.

— Не хотите же вы сказать, что тот, кто был погребен в нем, вышел прогуляться? — пожал плечами Раймон. — Мародеры. Обычно в целлах хранилось самое ценное. Откуда же проникает свет? Световые колодцы? Или еще один выход? Проверю.

Не без труда он спустился по узким осыпавшимся ступеням и остановился, ожидая пока глаза привыкнут к полумраку. Никаких световых колодцев не было и в помине, слабое свечение исходило от самих стен и потолка. Оденар присвистнул: фосфорит. Редчайший минерал, которым подобало инкрустировать королевский трон, а не отделывать каморку затерянного в лесу святилища. Значит, вряд ли здесь побывали мародеры. Неужто и вправду древний жрец покинул сам место своего упокоения? Находясь в сердце Армории, да после чудес прошедшей ночи еще и в не такое поверишь. Он усмехнулся своим мыслям, затем посмотрел на Ивэн. Та сидела на краю лаза, свесив ноги. Тьма! Их никто не видит.

— Прошу вас, сьера, — сказал он, протягивая руку. — Не сочтите за оскорбление, но не хотелось бы подвергать вас риску сломать шею.

Девушка заколебалась, но затем оперлась на его руку. Впрочем, оказавшись внизу, она тут же отстранилась и подошла к саркофагу.

На его стенках был выбит тот же символ, что Оденар видел у старика — рассеченный круг с посохом внутри.

— Здесь был похоронен Одаренный, — заявила Ивэн.

— Откуда вы знаете? — недоверчиво спросил Оденар.

Она обвела пальцем глубокие бороздки:

— Смотрите — в навершии посоха точка. Искра Странника. Я видела такой знак в одной из книг.

— Вы хорошо образованы. А вам не попадалось что-либо о храме в Армории?

— Нет, — улыбнулась она. — О Зачарованном лесе большей частью написаны романтические легенды.

— С участием богини Аэрис, — Оденар тоже улыбнулся: — Надеюсь, она действительно была так хороша, что те бедолаги из легенд были счастливы провести оставшуюся жизнь в ее объятиях.

Ивэн как будто смутилась. Присев возле крышки, она смахнула пыль и принялась рассматривать сложный орнамент.

Оденар, хмыкнув, заглянул внутрь саркофага:

— Тлен и запустение. Хотя... — он запнулся, как будто уловив тусклый блеск на дне саркофага, и разгреб слой песка. На дне лежал продолговатый камень размером с мизинец, в оправе из серого металла. Оденар осторожно взял его, потер обшлагом рукава и посмотрел на просвет. Перед глазами как будто вспыхнула синяя звезда.

— Надо же. Откуда здесь взяться этакой побрякушке?

Ивэн с любопытством взглянула на находку и пожала плечами.

— Выглядит ценной... — он сунул камень в карман куртки: — Пригодится. Ну, разведка проведена. Пора возвращаться. Если позволите, я вновь помогу вам одолеть ступеньки.

В лагере их встретил довольный Стерен. Охота была более чем удачной: ему удалось подстрелить крупного оленя, что в свою очередь привело Раймона в благодушное расположение духа. Если лес столь обилен дичью, вопрос, где добыть провиант, отпадал сам собой. Вскоре запах жаренного мяса дурманяще поплыл в воздухе, вызывая оживление среди солдат.

Оденар отметил, что мушкетеры и кавалеристы рассаживались не чинясь, бок о бок, и это было хорошим знаком. Однако сьера Ивэн устроилась поодаль от всех. Поглощая истекающее соком мясо, Оденар время от времени кидал на нее быстрые взгляды.

Между бровями девушки залегла глубокая складка. Мысленно она явно была очень далеко от весело гомонящих людей. К своему куску она почти не притронулась.

...Ивэн была зла на себя. Как можно быть такой беспечной. И глупой. Отправиться плескаться в воде, понадеявшись что ее уход никто не обратит внимание! Будто ночного дождя было недостаточно. Но ей хотелось смыть с себя не столько грязь, как воспоминания. Хотя все равно не удалось. Стоило ей прикрыть глаза, как на нее обрушивались звуки битвы...

Полковник Делюк, выехавший перед строем, указывает саблей на галейцев в вороненных кирасах, врубившихся в левый флаг ноорнской армии. «Вперед!» — поют горны. А у эскадрона капитана Фонтегара другая задача. На середине Краннского поля они поворачивают и идут на артиллерийскую батарею врага.

Жерла пушек выплевывают дым и пламя; от грохота закладывает уши. Ядра вспахивают поле, вздымая черные столбы, с визгом проносится картечь, и кубарем катятся по земле люди и кони.

«Вперееед!» — горн уже не поет, а хрипло кричит.

Ивэн тоже кричит, и ярость выжигает дотла животный ужас. Впереди, уже близко, — земляной вал, прикрывающий батарею, и блеск мушкетов над ним. «Молнии» влетают в завесу порохового дыма. Залп — и рядом с Ивэн падают сразу несколько всадников. Лир перемахивает через вал; щеку обдает близким жаром. Перекошенные лица галейцев. Один из них наводит на нее пистолет. Она сжимает бока Лира коленями. Конь храпит и вскидывается на дыбы, бьет врага передними копытами. В следующий миг Ивэн рубит галейца саблей.

Батарею защищает едва ли полурота мушкетеров. Пушечная пальба умолкает, однако нарастет гулкий топот копыт, и один из кавалеристов вдруг с хрипом валится наземь: из живота торчит короткая пика. Из сизого марева выныривают всадники в серо-черных мундирах. Черные гусары короля Гаспара! Ивэн отбивает нацеленную на нее пику. Поворот. Короткий взмах сабли. Липкие капли на лице, липкая рукоять. Поворот. Выстрелы и лязг стали. Пронзительно ржут раненые кони.

— Все назад! — сквозь хаос она слышит голос капитана Фонтегара.

Ивэн озирается и замечает его на земле, в туазе от себя. Убитый конь придавил капитану ногу, по мундиру расползаются бурые пятна. В руке — тлеющий пальник.

— Эрвью! Уводи людей! — кричит Фонтегар, срывая голос. — Это приказ!

Ивэн подчиняется скорее инстинктивно. «Молнии» устремляются вслед за ней. Через миг земля содрогается, по оставленной позади батарее проносится огненный шквал, заставляя лошадей с диким ржанием взвиться на дыбы.

А потом все заканчивается.

— Сьер Эрвью! — капрал Лорент трогает ее за рукав.

Ивэн обнаруживает, что сидит в седле, сжимая в опущенной руке ставшую невероятно тяжелой саблю. Они остановились в чахлой рощице, примыкающей к Краннскому полю с запада. К ним подъезжают уцелевшие кавалеристы. Не более двух десятков из ста. Она проводит тыльной стороной ладони по лицу, стирая — а вернее, еще больше размазывая чужую кровь. Уши как будто заткнуты паклей. Она поправляет шлем и хрипло спрашивает:

— Капитан Фонтегар?

— Убит. Какие будут приказания, сьер Эрвью?

Со стороны ставки маршала Лонея доносится треск мушкетной стрельбы и отдаленные крики.

— Возвращаемся назад, — говорит Ивэн, пытаясь разглядеть сквозь переплетение ветвей что там происходит.

* * *

На ночь Оденар приказал выставить дополнительных часовых. На всякий случай.

Солдаты понемногу расходились от костра, лагерь затихал, но Ивэн так и сидела, не мигая глядя в пламя. Капитан тяжело вздохнул и поднялся на ноги, заранее досадуя на себя за то, что собирался сделать.

— Не спится, сьер Эрвью? — голос Оденара ворвался в ее мысли.

Ивэн вскинула голову: капитан стоял в двух шагах от нее, а она так задумалась, что даже не услышала, как он подошел. Вид у него был самый серьезный, но во взгляде Ивэн уловила тень незлой иронии.

— Слишком... тихо. Как будто и нет войны.

— Пожалуй, что так. Войны больше нет, — усмехнулся Раймон и спросил, понизив голос: — Что будете делать в Брейтце?

Она пожала плечами.

— То же, что и многие. Буду искать сговорчивого капитана, который доставит меня в Эйрланд.

— Почему именно туда? Хотя вы говорили, что род вашего отца берет начало из Эйра. Есть ли там кто-то, кто может принять вас?

Ивэн, которую уже начали тяготить расспросы Оденара, уклончиво ответила:

— Ап Бенодеты весьма многочисленны.

Он испытующе смотрел на нее и молчал, тогда она неохотно добавила:

— Землями на юго-востоке Эйрланда владеет Колин ап Бенодет. Дальний родич отца.

— Вы могли бы проделать с нами часть пути.

Девушка вздернула подбородок:

— В качестве кого?

— Будет разумно, если вы так и останетесь тем, за кого себя выдаете, — совсем тихо сказал Оденар. — Пока мы не сойдем на берег.

— Я... обдумаю ваше предложение, сьер Оденар.

— Обдумайте, теньент. И идите отдыхать. Выступаем, как только начнет светать.

Оденар ушел, а она, посидев возле рдеющих углей еще немного, встала, вдохнула прохладный воздух, напоенный запахами трав. Над зубчатой стеной леса взошла луна и деревья казались отлитыми из черного серебра Бриенских копей. Армория застыла в извечном покое, как будто вокруг не лежала истерзанная войной страна.

До позиций ноорнской армии они так и не добрались.

— Вон, гляньте-ка... — сдавленно проговорил капрал, но Ивэн и сама уже видела, что над шатром маршала Лонея развевается галейский стяг.

С трудом оторвав взгляд от желто-черного полотнища, она оглядела взрытое копытами и ядрами, заваленное телами Краннское поле, не находя синие мундиры своего полка. Неужели «молний» уцелело лишь неполных два десятка?!

В разных концах поля еще раздавались одиночные выстрелы, однако сражение закончилось. Даже в роще были слышны возгласы ликования победителей.

Пытаясь справиться с растерянностью и отчаянием, Ивэн глубоко вздохнула и поочередно всмотрелась в хмурые лица солдат:

— Кто-то желает вернуться домой? Глашатаи на площадях Ренна и Нанта уже полгода кричат, что король Гаспар гарантирует помилование и неприкосновенность сдавшимся.

Капрал Лорент отрицательно мотнул головой и сплюнул:

— Сладок он в речах. Поверил ягненок волку...

— Некуда возвращаться, дом-то — тю. В Туаре был мой дом — поддержал его один из из рядовых.

— Тогда нам остается идти к побережью. Дуаренн. А там — посмотрим, — решительно сказала она.

Принц Лодо то ли действительно желая продемонстрировать милосердие к побежденным, то ли проявляя неторопливость сытого хищника, отлично знающего, что раненой жертве никуда не деться, не преследовал остатки ноорнской армии.

Возле Кранна «Молниям» то и дело попадались бредущие в разных направлениях группами или поодиночке солдаты. Но Дуареннский тракт, кратчайшая дорога к морю для тех, кто был не прочь попытать счастья на чужбине, к удивлению Ивэн был пустынным. Только когда солнце начало уже клониться к западу, они нагнали небольшой отряд мушкетеров, которыми командовал светловолосый офицер с резкими, но правильными чертами лица. Он оглядел кавалеристов прищуренными серыми глазами и, не проявляя особой почтительности, обычной для пехотинца, и даже не дослушав приветствие, предложил объединить отряды — на случай внезапной стычки с галейцами. Впрочем, на лице капитана читалось, что он не слишком расстроится, если кавалеристы предпочтут продолжить свой путь самостоятельно.

Поколебавшись, Ивэн согласилась. Кто бы мог знать, что сьер Оденар окажется настолько... внимательным.

А что делать дальше? Про Эйр много рассказывал отец. Набеги горных кланов не прекращались веками. Она не питала особой надежды на гостеприимство Колина ап Бенодета, вряд ли подозревающего о ее существовании. И больше рассчитывала на умение обращаться с клинком. Наемники, да еще из бывших военных, всегда любезны сердцу северян. А тем более — отряд. Однако, они окажутся среди далеко не всегда дружелюбно настроенных людей. И хотя женщины Эйра не раз поднимали оружие, защищая свой дом, если кто-кто, как Оденар, внезапно разоблачит ее обман, это может привести к весьма тяжким последствиям для всех.

Что ж, она предоставит солдатам решать, желают ли они и дальше признавать ее своим командиром. И обдумает предложение капитана. А сейчас ей и в самом деле пора спать

Лагерь пришел в движение, как только небо на востоке окрасилось в алые цвета. Быстро светало, однако солнце еще не взошло. Солдаты негромко переговаривались, звякая амуницией; фыркали и встряхивали головами кони. Раймон поглядывал в сторону «Молний», седлавших лошадей. Ивэн выглядела уверенной и собранной; ни следа от тягостных раздумий, отражение которых он видел ночью на ее лице. К своему удивлению, он еще больше уверился в правильности принятого решения. Девушка останется с ними до Дарна. А может и дальше. Он еще подумает об этом, однако сейчас его весьма беспокоило, что от арьергарда ни слуху, ни духу, хотя часовые возле лагеря призывали в свидетели Странника Карающего, что всю ночь не смыкали глаз, и ничего подозрительного не видели и не слышали.

— Сьер Оденар, — окликнула его Ивэн, — Лорент не прислал гонца.

— Какой срок вы оговаривали?

— Как только будет светать.

— Если ваши дозорные не проспали... — видя ее возмущение, он не закончил фразу и спросил, обращаясь к мушкетерам: — Кто не распугает всех сорок? Роже, ты вроде из охотников был?

Невысокий щуплый солдат подошел ближе.

— Лесовничал, было дело, сьер капитан.

— Прогуляйся-ка. Потом нагонишь нас. Да смотри в оба. Если что, сам сорокой стань.

— Тенью пройду, не извольте беспокоиться! И знак подам.

Он закинул мушкет на плечо, на ходу поклонился и, взбежав на пригорок, исчез в кустарнике.

— Поторапливаемся! — Оденар окинул взглядом стоянку: не забыли ли чего.

Построившиеся в колонну мушкетеры начали переходить на другой берег ручья.

Ивэн, уже сидя в седле, не спешила присоединится к ним, остальные кавалеристы собрались возле нее.

Она напряженно всматривалась в лесную чащу. То, что до сих пор от Лорента не было гонца, означало, что дозорные перебиты или пленены. И враги, кем бы ни были, расправились с бывалыми воинами так, что в лагере ничего не услышали. Если это галейцы, то им помогают Запредельные Твари, не иначе. И если они идут следом, то широкий, но мелкий ручей конницу не задержит, а до спасительного леса по ту сторону долины слишком далеко...

«В лесу можно спрятать целую армию. И при должной выучке солдата, ты ничего не заподозришь, пройдя в шаге от него. Или пока он не решит обнаружить свое присутствие выстрелом в упор, — вспомнились слова отца. — Птицы станут твоими ушами и глазами. Всегда обращай внимание на птиц. Галдят ли они, мечутся ли над деревьями, или наоборот — затаились».

Слишком спокойно. По спине девушки пробежал холодок. Птицы, еще недавно щебетавшие на все лады, смолкли.

— Они уже здесь! — крикнула она.

Дрого выбрался на берег, и Оденар пустил его широкой рысью вдоль колонны солдат. Но не успел он поравняться со Стереном, как позади раздался крик Ивэн и улюлюканье. Оденар натянул поводья, заставляя всхрапнувшего Дрого подняться на дыбы, и обернулся:

из леса вырвался конный отряд. Все те же проклятые гвардейцы принца! Рискуя переломать ноги лошадям, они понеслись вниз, к ручью.

— К храму! — крикнул Оденар. — Быстро! Сьер Эрвью, отходите!

Однако девушка повернула коня навстречу галейцам, и «Молнии» ринулись за ней.

— Задери тебя Тьма! Отрыть огонь!

Мушкетеры пятились к холму, на ходу запаливая фитили и прицеливаясь. Сухо защелкали выстрелы, и мчащиеся первыми галейцы кубарем покатились по земле. Но и кому-то из «Молний» не повезло. Часть солдат Лодо попыталась продраться сквозь заросли и обойти кавалеристов слева, однако мушкетеры ссадили с седел еще нескольких. Оденар, спрыгнув с Дрого, хлопнул того по крупу; поискал глазами Ивэн и скрипнул зубами: «Молнии» уже рубились с гвардейцами, однако кавалеристов окружали, и было очевидно, что их вот-вот сомнут.

Пороховой дым заволакивал берег. Но врагов было не меньше пяти десятков, а из леса выскакивали все новые всадники.

Ивэн выстрелила в несущегося на нее всадника; тот сполз с седла вбок, застрял ногой в стремени, и испуганный конь поволок его по каменистому берегу. Сзади прогремел очередной мушкетный залп — и четверо галейцев рухнули вместо с лошадьми. Она отбросила разряженный пистолет и схватилась с рыжеусым гвардейцем. Кто-то из ее людей — в общей свалке она не поняла, кто именно, рубанул гвардейца саблей и сам упал под ноги лошадям. Кольцо атакующих вокруг них смыкалось. На нее надвигался еще один противник, широкоплечий здоровяк с офицерским шарфом поверх кирасы. Ивэн приняла мощный удар его палаша на крестовину. За первым ударом тут же последовал второй, и ей, хотя и с трудом, удалось парировать его. Обожгло плечо. Пуля лишь оцарапала ее, но рука немедленно налилась тяжестью. А галеец уже вновь заносил палаш.

— Живым, — произнес незнакомый голос. — Пусть расскажет, сколько их.

Ее взгляд натыкался на угрюмые лица окруживших ее галейцев в заляпанных грязью мундирах. А за их спинами, на высоком гнедом коне сидел человек в золоченной кирасе и шлеме с черным плюмажем. Длинное породистое лицо, бледно-голубые глаза. Принц Лодо. Ивэн узнала его сразу, хотя видела только на портретах.

«Рассказать?! Да чтоб тебя Твари за Пределом жарили!» — мысленно повторила она слова капитана Оденара.

— Ты же хочешь жить, мальчик? — спросил принц.

— Хочу, — согласилась Ивэн, опуская саблю.

Она чувствовала, как по руке стекает струйка крови. И знала, что ей нужно сделать. Как бы невзначай она положила левую руку на колено. Страха не было, страх остался где-то на Краннском поле. Один из галейцев подъехал вплотную и протянул руку, чтобы принять у нее оружие. Ивэн улыбнулась ему почти ласково и разжала пальцы, позволяя сабле упасть на землю. И одновременно выхватила из седельной кобуры второй пистолет, наводя его на принца.

На лице Лодо только начало проступать изумление, а перед ней, как из под земли, возник человек в черном. И в груди вспыхнуло злое, жгучее солнце.

* * *

Вдоль ручья метались лошади, потерявшие седоков. Оденар прикинул число врагов — их все еще оставалось слишком много. Принц, в сопровождении одного из своих людей в черной облегающей одежде, то ли советника, то ли телохранителя, наблюдал за схваткой с безопасного расстояния.

Оденар отогнал от себя мысли о судьбе сьеры Ивэн. Не время. И все-таки, «Молнии» погибли не зря, дав возможность остальным добраться до храма. И немало тел в серых мундирах лежало на противоположном берегу; к ним прибавились те, кто сгоряча сунулись к храму. Склон не позволил взять нужный разгон, и первая атака дорого обошлась галейцам, Среди мушкетеров тоже было не меньше десяти убитых и столько же раненых. Галейцы, поняв, что с наскоку храм не взять, изменили тактику. Они рассчитывали вымотать осажденных; часть осталась обстреливать развалины, а часть спешилась, готовясь идти на штурм. Пули вновь защелкали по древним стенам.

— Экономить заряды! — приказал Оденар.

Сжимая в руках мушкет, он выглянул в узкое окно апсиды и тут же отпрянул — пуля выщербила камень в пальце от его головы. Но он успел увидеть, что гвардейцы, пригибаясь, все ближе придвигаются к храму.

И в этот миг раздался протяжный скрежет, стены содрогнулись и, спустя миг, начали рушиться. Оденару едва удалось откатиться в сторону от каменной глыбы, чуть не придавившей ему ноги. Грохот и треск заглушили вопли людей. Взметнулась каменное крошево вперемешку с листьями и сломанными ветками, затем все стихло. Оденар закашлялся от лезущей в рот и нос пыли и встряхнул гудящей головой. Оглядевшись, он увидел, что обвалились апсида и большая часть западной стены.

— Стерен, — позвал он, — Жано!

Мушкетеры зашевелились; они с кряхтением помогали друг другу выбраться из-под завалов, отряхивали одежду,

— Жив... — прохрипел сержант. — А Жано не повезло... И Лардену.

— Остальные?

— Нога.. — просипел кто-то в дальнем от Оденара углу.

— Заживет нога, Реми, — проворчал сержант. — Вон, Жано снесло голову, а Лардену — хребет перебило.

— Целы, сьер капитан... Так, краешком зацепило, — отозвались солдаты, находящиеся у восточной стены.

— Тихо, — сказал вдруг Оденар, прислушиваясь к голосам галейцев. — Тихо, всем. Приготовиться.

Он вновь осторожно выглянул из-за груды камней. Судя по всему, большая часть обломков вывалилась наружу; некоторые, сбивая с ног и калеча наступающих, докатились до самого подножия холма. Принц яростно жестикулируя, спорил с человеком в черном. Возле них стояли два гвардейца с офицерскими знакам различия и время от времени поглядывали на пролом. Лодо, по-видимому, удалось настоять на своем. Двое рядовых медленно двинулись вверх по склону, держа наготове кавалерийские ружья. В пяти туазах от них — остальные.

— Не стрелять, — тихо сказал Оденар. — Пусть думают, что нас завалило.

Гвардейцы преодолели треть подъема и пули уже могли бы достать не только идущих первыми, но развалины молчали. Оденар всей кожей чувствовал устремленные на него напряженные взгляды солдат. Но он следил за принцем, который по неведомой причине решил принять участие в схватке и направил коня вслед за своими людьми. Рядом, с левой стороны, шел озиравшийся по сторонам телохранитель. Лодо словно позабыл об осторожности и держался хотя позади линии наступающих, но еще немного и...

— Давай же. Давай, — беззвучно шевелил Раймон губами, глядя на галейца поверх дула мушкета. — Раз дурь в башку ступила. Ближе...

Он плавно нажал на спусковой крючок. На лице Лодо будто распустился алый цветок и принц медленно начал заваливаться назад. Телохранитель в мгновение ока перехватил узду гнедого, затем взлетел на круп коня позади Лодо.

— Огонь! — рявкнул Раймон.

Развалины огрызнулись нестройным залпом. Ближайшие галейцы повалились наземь, уцелевшие бросились назад. Раймон почти не верил в удачу, глядя, как приближенный принца галопом мчится к ручью, поддерживая своего повелителя. Если Странник был к нему благосклонен, он застрелил Лодо, впрочем, тогда гвардия будет атаковать еще яростнее. Однако галейцы отошли на противоположный берег ручья. Их отряд теперь насчитывал едва ли два десятка. Силы сравнялись. Он криво усмехнулся: а им сражаться придется шпагами да голыми руками. Пуль и пороха хватит разве что еше на один залп. Но к его изумлению, никаких приготовлений к штурму не наблюдалось. Теперь распоряжался человек в черном. Оденар гадал, кем бы тот мог быть. Вряд ли гвардейцы подчинялись бы приказам простого телохранителя. На земле расстелили плащи и два человека вытесывали из молодых деревьев шесты. Остальные торопливо перевязывали раненых товарищей, ловили по зарослям лошадей. Вскоре конные носилки были готовы; на них с осторожностью положили принца. Значит, тот был все-таки жив. Затем галейцы повскакивали в седла, и отряд шагом поехал в сторону леса.

— Уходят... — потрясенно прошептал Стерен. А потом заорал: — Уходят!

Оденар недоверчиво следил за скрывающимися в чаще галейцами. Мало ли, вдруг несмотря на тяжелое ранение принца, это всего лишь уловка? Лодо за какими-то демонами понадобилось в Арморию, и встретить ноорнцев явно не входило в его планы. Но если долго гадать, можно дождаться подхода подкрепления. Чем скорее они уберутся отсюда, тем лучше.

Солдаты, поняв, что непосредственная угроза миновала, возбужденно переговаривались. Слышались смешки и беззлобное переругивание. Раймон оторвал взгляд от леса и встал.

— Как Ларден?

— Ушел за Предел, — мрачно буркнул сержант.

— Да будет легок путь его и всех, кто погиб сегодня, — проговорил Оденар, наклоняя голову. — Сколько тяжелораненых?

— Пятеро, и у Реми нога сломана, сьер капитан.

Из четырех десятков в строю осталось двадцать два человека, включая его и сержанта.

— Четверо — со мной, и ты, Стерен, тоже. Идем на тот берег, может, кто-то из наших еще жив. И нужно собрать оружие и боеприпасы, поймать лошадей. Остальным, кто в состоянии держаться на ногах, помочь раненым. Убрать погибших из храма. Выступаем по готовности. Галейцы могут вернуться.

Вороной Лир, фыркая, тянул морду к кому-то, скрытому высокой травой. Раймон ускорил шаг и остановился, будто споткнувшись. Ивэн лежала на спине; метательный нож с широким лезвием вошел в ее грудь почти по самую рукоять. Нахлынули усталость и горечь. И хотя разум твердил, что на войне смерть стоит за плечом у всех них, но... Он должен был предвидеть и такой вариант. Должен! Сьера Ивэн оказалась прозорливее его, задержавшись на этом берегу. Он присел рядом с девушкой, прижал указательный и средний пальцы к ее шее. Нехорошо щемило сердце. Стерен подошел ближе, взял под уздцы коня.

— Я хочу похоронить сьеру Ивэн, — пробормотал Оденар, глядя в ее застывшее, поразительно умиротворенное лицо.

— Кого? — недоуменно переспросил Стерен.

Оденар не ответил, и сержант сокрушенно покачал головой:

— Вон оно как, значится. Совсем молодюсенькая...

— Стерен, ты вроде не болтлив был, вот и держи язык за зубами.

— Есть, сьер капитан. А нож приметный.

Оденар перевел взгляд на костяную рукоять, покрытую восьмиугольниками и зигзагами, затем взялся за рукоять и выдернул нож. На покрытом запекшейся кровью лезвии были различимы те же знаки, насеченные черным бриеннским серебром.

— Приметный, — Раймон жестко усмехнулся: — Как знать, вдруг сыщется владелец. Тогда можно будет и пропажу... вернуть, — осторожно, словно боясь разбудить, он снял с Ивэн офицерский шарф и, завернув в него нож, убрал в карман куртки.

Срежант поскреб в затылке:

— Могилу прикажете рыть?

— Нет, — сказал Оденар и поднялся, держа девушку на руках. — В целле храма.

Вдвоем со Стереном они спустили тело девушки по узким ступенькам, и Оденар уложил ее в саркофаг.

— Да будет легок ваш путь по Звездному мосту, сьера Ивэн, — прошептал он, касаясь ее волос.

Затем они подняли тяжеленную крышку и накрыли саркофаг.

Когда оба вышли из храма, сборы уже заканчивались. Не было никакой возможности выкопать в каменистой земле могилу. Погибших сложили у подножия холма и завалили камнями, выпавшими из кладки, и булыжниками с берега ручья, чтобы затруднить доступ хищникам. Раненых взвалили в седла. Стерен подвел было капитану Лира, но тот мотнул головой и свистом подозвал Дрого.

...Стервятники, привлеченные запахом крови и смерти, кружили в небе над маленькой, затерянной в Армории долиной. Люди оставили место сражения, и птицы спускались ниже, прыгали по земле, примеряясь к конским тушам, однако вышедший из леса старик в жреческой хламиде заставил их с недовольным клекотом вновь взмыть в воздух. Впрочем, ненадолго. Жрец шел медленно, опираясь на посох, и явно не мог представлять для них угрозу. Он задержался на миг возле импровизированного кургана, после, с трудом одолев крутой подьем, взобрался на вершину холма и вошел в разрушенный храм. У зияющего в полу лаза старик оставил посох и, подобрав полы хламиды, осторожно спустился вниз. Качая головой, оглядел саркофаг, затем положил руку на крышку. Если бы кто-то мог заглянуть в этот миг в целлу, то ему бы показалось, что из-под пальцев жреца разлилось голубоватое свечение. А может, то была странная игра бликов драгоценного фосфорита. Постояв немного, жрец с кряхтением и неразборчивыми жалобами выбрался из целлы и покинул храм. Спустившись с холма, он направился вниз по течению ручья и вскоре исчез в зарослях.

— Гидо... Почему так темно?

Послышались шаги:

— Ваше высочество! Хвала Страннику милосердному, опасность миновала...

— Это ты, Нукар? Откуда... — принц застонал и потянул руку к лицу. Пальцы нащупали повязку, охватывающую левую часть головы.

— Я ничего не вижу!

— Вы потеряли левый глаз, ваше высочество. На правом лежит примочка. Воспаление затронуло и его, но я уверен, что смог сохранить вам зрение. Скажу, что вам необычайно повезло: пуля не затронула мозг. Верно, Странник даровал вам свою милость.

— Сколько...

— Седмица. Я давал вам Свет Луны* чтобы вы не навредили себе. Сейчас вечер, и раз вы проснулись, я уберу примочку.

— Так значит, мой отец извещен, — полуутвердительно произнес Лодо: как иначе, если личный королевский врач возле его постели.

— Его величество здесь и весьма обеспокоен.

Нукар убрал влажную, пахнувшую травами тряпицу. Лодо с трудом разлепил опухшие веки и тут же зажмурился, чувствуя, как правый глаз наполнился слезами.

— Замечательно! — обрадовался врач. — Вы различаете свет. Попробуйте снова.

На этот раз из полумрака выступило смутное белесое пятно — лицо Нукара. Проморгавшись, Лодо понял, что лежит не в своем походном шатре, а в незнакомой комнате.

— Где это я? И где Гидо?

— Вас перевезли в Кранн. Что касается господина Амарры, то мне неизвестно, где он находится. А сейчас я должен сообщить королю радостную весть.

Нукар с поклоном отступил от кровати. Лодо тяжело вздохнул и закусил нижнюю губу. Зрение немного прояснилось, но даже вечерний рассеянный свет был мучителен и любая попытка двинуть головой отдавалась пульсирующей болью. Однако еще более мучительными были едкая досада и ощущение своего промаха.

В коридоре раздались громкие голоса, и в комнату стремительно вошел Гаспар Галейский — высокий мужчина в простом темном колете и кюлотах. Врач едва поспевал за ним.

— Отец...

Король обернулся к врачу:

— Благодарю, Нукар, ты славно потрудился. А теперь оставь нас.

— Счастлив служить вам, месьер.

Дверь за врачом закрылась и тогда только Гаспар взглянул на сына:

— Зачем?

— Что именно? — поежился Лодо.

— Не прикидывайся, что не понимаешь вопроса. — сурово произнес король. — Я уже допросил Амарру и твоих гвардейцев, они несут околесицу про набитый сокровищами храм в лесу.

Лодо облизнул сухие губы:

— Я узнал... что в арморийском храме спрятан Звездный камень Странника, дарующий победу. Вы же знаете предание?

— Что за вздор? — Гаспар прошелся по комнате, затем обернулся к сыну: — Это лишь глупые байки. Если помнишь, последней обладатель чудодейственной реликвии обнаружился в Альби лет десять назад. Не сказать, чтобы ему была дарована победа. Принчепс Эрнан в одном сражении рассеял жалкое сборище бродяг, а сам избранный умер год спустя в цитадели Талассы.

— Древность манускрипта...

— Ты мой единственный сын, не заставляй меня жалеть об этом! Я сквозь пальцы смотрел на твою тягу к тайным знаниям. Но теперь... Гонец догнал нас на полпути к Ренну, — король помолчал, потом резко бросил: — Мне было бы отраднее застать тебя упившимся после славной победы или на какой-нибудь ноорнской девке. Твоя выходка чуть не стоила тебе жизни! И ты потерял немало не самых никчемных солдат, штурмуя пустые развалины!

— Я уверен, что сведения верны. Но было ошибкой взять с собой лишь гвардию, — возразил Лодо. — В Арморийском лесу мы наткнулись на отряд ноорнцев, отступивших из-под Кранна.

— Что же, если ты осознаешь ошибку, это делает тебе честь, — уже спокойнее сказал Гаспар. — Но не извиняет.

— Галея, что должна обрести прежнее величие. То, что мы утратили еще до Эпохи Тьмы. Разве не об этом вы говорили? Ноорн... лишь первый шаг...

— Да, я говорил, — Гаспар тяжело вздохнул: — Но победа достигается не молитвами жрецов и побрякушками, а свинцом и доблестью.

— Отец! — Лодо попытался приподняться, но вновь распростерся на кровати.

— Мы побеседуем еще, но позже. Я рад, что ты выжил, Лодо. Нукар просил не утомлять тебя.

Гаспар повернулся, чтобы уйти, но Лодо остановил его вопросом:

— Могу ли я узнать, где Амарра?

— Заключен под стражу. У тебя оказался негодный телохранитель.

— Его вины нет в том, что случилось.

— Есть, раз это ты лежишь тут, изувеченный, а не он.

— Прошу вас...

— Я подумаю, как решить его судьбу. Спи.

Проснувшись, Лодо обнаружил возле постели телохранителя. Видимо, отец все-таки смягчился.

— Ваше высочество, прошу меня простить. Я готов понести любой наказание... — покаянно пробормотал Амарра

Принц шевельнул рукой:

— Мы не сделали главного, что толку в извинениях. Отец отбыл в Ренн?

— Его величество направился к Брейтцу. Говорят, город оказал неожиданное сопротивление.

— Это ненадолго, я не дам им и трех дней, — криво усмехнулся Лодо. — Их армия разбита. Но хорошо, что отец уехал. Гидо, ты уже доказал мне свою верность. Звезда Странника в храме или была в нем. Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным и завтра же отправляйся в Арморию.

— Будет исполнено, месьер

* * *

Амарра предпочитал действовать в одиночку, и поэтому взял с собой лишь десяток гвардейцев из ветеранов, опытных и невозмутимых, чем вызвал недоумение у капитана гвардии. Слухи о страшноватых чудесах Армории, несмотря на попытки пресечь их, таки распространились среди солдат. Амарра отмахнулся от возражений: против сил из-за Предела и армия не выстоит, а ноорнцы вряд ли до сих пор скитаются по лесу.

До Онда отряд добрался к вечеру. В прошлый раз на переправе из-за внезапной бури они потеряли двенадцать человек. Гидо, во избежание каких-либо новых сюрпризов, не собирался ночью соваться в Арморию и приказал разбить бивак в паре сотне туазов от воды, что, судя по облегчению на лицах солдат, совпадало с их желаниями.

Ночь прошла спокойно, а к полудню следуюшего дня они достигли долины. Запах разлагающейся плоти почувствовался за четверть лиги. Подъехав к самой опушке, Амарра остановил коня и спешился. Он велел солдатам ожидать его и бесшумно скользнул в кустарник. Пробравшись через заросли бересклета, он раздвинул ветки и застыл в изумлении. Даже тошнотворный запах перестал донимать его. На месте храма громоздилась груда камней вперемешку с обломками древесных стволов. Амарра был готов отвесить себе полновесную оплеуху, чтобы убедиться, что не спит. Ему даже на миг подумалось, что духи Армории, про которые то и дело вспоминали выжившие гвардейцы, сбили их с пути, и они вышли к месту другого сражения. Не таясь, он выпрямился и, обмотав рот и нос шейным платком, побрел вниз. Но мираж не думал рассеиваться, разве что зловоние усилилось. На полпути до ручья он обозвал себя болваном и сплюнул себе под ноги, подавляя рвотный позыв. Что тут искать? Цацка, даже если и была спрятана в храме, погребена под завалом, разбирать который можно несколько седмиц. А скорее всего, это выдумка досужих мудрецов. Но как, Тьма его задери, он будет отчитываться перед его высочеством?

* * *

Лицо полулежавшего в подушках Лодо исказилось от гнева:

— Как храма больше нет?!

— Ваше высочество, стены не выдержали. Да и в самом ли деле существует Камень...

— Не берись рассуждать о том, что тебе неподвластно! — оборвал его принц.

Но Амарра продолжил с неожиданной смелостью:

— Не сочтите за дерзость, но есть силы, куда могущественнее Странника. Если мне будет дозволено рассказать.

Он замолк, выжидательно глядя на Лодо.

— Говори — медленно произнес тот.

— Я родом из Луарна, что на самой границе с Пирреем. И мать моей матери — из клана Аратс, что значит Сумрак, а этот клан издревле славится своими шаманами.

— Пирры — демонопоклонники и дикари, прячущиеся в каменных норах и вечно грызущиеся между собой. Что мне за дело до их шаманов?

— Сумеречники были способны говорить со Старыми Богами.

— Старые Боги давно изгнаны за Предел.

— Но они могут вернутся. Сейчас, когда Одаренных больше нет.

Лодо неопределенно повел плечом.

— Месьер, — наклонил голову Амарра и попятился.

— Погоди. Если в небылицах есть хоть крупица истины... Ищи шаманов. Но прежде — призови хоть демонов из-за Предела, но узнай имя командира того отряда ноорнцев, что был в храме. Найди его. И — ты должен захватить его живым. Нельзя отбрасывать вероятность, что Звезда Странника у него, — Лодо слабо усмехнулся. — Я продиктую письмо для отца. Поезжай в Брейтц. Я уверен, они шли туда.

* опиат

«Пиррей — горная страна, населенная народом, имеющим мало сходства что с иберийцами, что с галейцами или альбийцами. По их преданиям, много тысяч лет назад они населяли также и равнинные области Орнея, однако другие народы постепенно вытеснили их с плодородных земель в Пиррейское нагорье. Восточные склоны Пиррея на многих участках неприступны. Торговые караваны идут через главные перевалы, коих четыре. В Ветанге это Аньи и Бильез, в Альби же — Квиллиан и Солье. Говорят на своем наречии, но многим известен и общий язык. Всегда поклонялись иным богам, а не Страннику. В последнее столетие особенно окрепли культы Демонов Тьмы. Шаманы или Мудрые, за которыми укоренилась мрачная слава колдунов, обладают значительным влиянием на их жизнь. По вышивке на одежде, коя весьма разнообразна, возможно понять, к какому клану относить пирра, и целые послания кроются в затейливых узорах. Пирры воинственны. Живут кланами, управляемыми нидеррами — вождями; верховного же правителя не знают и не приемлют, и, бывает, враждуют меж собой. Однако же случается нидеррам собираться, чтобы вершить вопросы войны и мира, и тогда кланы объединяются...

...Издревле представляли они угрозу для торговых путей, ведущих через горные перевалы, однако попытки захватить их земли по разным причинам закончились неудачно, и в том винили насылающих беды шаманов, не обладавших своим даром, но получавших заемный от демонов, становясь одержимыми. Справедливо будет сказать, что в Эпоху Тьмы большая часть кланов встала на сторону светлых сил. И с тех пор купеческие караваны свободно пересекали Пиррей.

Однако в последнее столетие пирры вновь начали тревожить приграничные селения и тогда же заговорили о возрождении темной силы в их шаманах...

...В 950 году Эры Странника заключен мирный договор между принчепсом Альдабертом Великим и так называемыми Южными кланами, а в 978 граф Инар Ветангский сумел договорится о перемирии с кланами Аратс, сиречь Сумрак, и Изейя, Ель, чьи сыны весьма досаждали ему...»

Гильем Лора, Орнейские хроники

981 ЭС, месяц Гроз, графство Ветанг, к западу от Луарна

Гидо Амарра внимательно разглядывал нависшие на головой скалы: ему показалось движение слева, за огромным гранитным валуном. Но только воздух, разогретый по летнему жарким солнцем, колыхался над камнями. Должно быть, показалось. Амарра посмотрел на сизо-серую громаду горы Аньи: он поднялся уже высоко, и давно пересек оговоренную с сумеречниками границу их земель, но пирры не спешили являть себя. Он тронул каблуками бока гнедого мула, и тот неохотно принялся взбираться по тропинке вверх.

…Брейтц, вопреки прогнозу принца, продержался более полугода. Выгодное расположение в устье реки Брейи, скалы, защищающие город с севера и северо-запада, крепкие стены и умелая организация обороны не позволила взять город немедленно. Прибытие под Брейтц короля не изменило ситуацию.

После зноя и засухи пошли затяжные дожди, и лагерь осаждающих превратился в болото. Распутица затруднила передвижение войск, доставку провианта и боеприпасов; в окрестных деревушках большая часть домов была сожжена самими же жителями, укрывшимися за стенами города. Среди солдат начались болезни. У ноорнцев, мокнувших под тем же дождем, были, по крайней мере, теплый кров и еда: фелуки с провизией, несмотря на шторма, пробирались в порт Брейтца, и даже подошедшая из Боннена эскадра адмирала Кювилье не могла полностью перекрыть пути снабжения осажденных по морю. Ранняя и необычайно холодная зима усугубила тяжкое положение галейской армии.

Король безо всякого восторга отнесся к появлению Амарры, и повелел тому отправляться в расположение пехотного полка первой линии. Гидо хорошо понимал причину: вдруг ядро или пула ноорнцев избавят его величество от докуки в лице опального телохранителя сына. Но доставлять такую радость Гаспару был не намерен.

Принц Лодо не участвовал в осаде, отбыв для поправки здоровья в свою резиденцию близ Ариджа. А Гидо, кутаясь в промокший плащ в продуваемой ветрами палатке, не однажды представлял, как всаживает кинжал в правый бок безвестного ноорнского командира и поворачивает в ране. Чтобы умирал долго, очень долго. А перед тем, как отправится за Предел — рассказал все, что может быть полезно принцу. Гидо знал, как развязать язык самым неразговорчивым, не станет исключением и этот ноорнец.

Город сдался в седьмой день месяца Весенних зорь. Слава капитана мушкетеров Раймона Оденара, прозванного Ноорнским Волком, того, которому удалось объединить и простых горожан, и родовитых сьеров, да еще выторговать условия сдачи города, прокатилась по всему Ноорну. И в этот раз король Гаспар не стал нарушать договоренности.

Военная неудача парадоксальным образом помогла выполнить поручение принца, правда не до конца. Амарра, прикидываясь ноорнцем, без труда выяснил, что Оденар и есть искомый командир. Стычка с гвардией в Заповедной Армории приобрела поистине эпичные детали, заставляя Гидо мысленно кривиться. Он выяснил даже то, что именно Оденар стрелял в принца Лодо. Однако, капитана в Брейтце не оказалось: он исчез в тот день, когда город открыл ворота. Но у Амарры теперь было не только имя, но и портрет, набросанный со слов хорошо знавших Оденара людей. Опыт службы принцу далеко не всегда в роли телохранителя, а гораздо чаще — доверенного лица, шпиона и устранителя неугодных, научил его терпению охотника, выслеживающего дичь. Человек, подобный Оденару, не канет в безвестности, а значит, рано или поздно, он, Гидо Амарра, доберется до него.

Что касается второго поручения, то все оказалось сложнее, чем ему представлялось. Обитатели захолустного нищего графства всегда-то отличались нелюдимостью, но сейчас их поголовно настигали приступы слабоумия и избирательной глухоты, едва речь заходила о пиррах. То ли были запуганы, то ли наоборот — преисполнены глубокой любовью к горцам. Попетляв по расположенным в предгорьях деревушкам, он направился в Луарн, называемый Воротами Ветанга.

Гидо никогда не питал сыновних чувств к месту, где родился. И уезжая, вернее — сбегая — с бродячими торговцами двадцать лет назад, искренне полагал, что возвращаться ему не придется. За прошедшее время Луарн ничуть не изменился. Пожалуй и века были бы не в силах изменить лежащий у подножия горы Аньи городишко. Все та же серая кладка домов, тощие козы, пасущееся на склонах под охраной не менее тощих и крайне злых собак, неприветливые жители и их многочисленные отпрыски, возящиеся на мощенных речными окатышами кривых улицах без обычного для более благословенных мест визга и хохота. Разве что храм Странника пришел в запустение: крыша обвалилась, а плиты площади перед храмом поросли мхом и лишайником.

Но в Луарне ему наконец-то повезло: в одном из трактиров он услышал, как одетый в лохмотья старик с красными слезящимися глазами рассказывает заплетающимся языком о своих стычках с пиррами. Пьяницу никто не слушал: то ли надоел, то ли его россказни были далеки от истины, однако Амарра подсел к нему и, бросив полкрону подавальщице, заказал большую кружку изарра — крепкого, настоенного на можжевеловых ягодах, какой делали только в Луарне. И принялся осторожно направлять беседу в нужное русло. При виде янтарного напитка старик оживился и зашептал, дыша перегаром:

«Э, добрый сьер, опасные разговоры разговариваешь, но да Странник тебе благоволит, раз на меня навел... Есть тут один хозяин, брехали, будто горцев привечает. Но т-с-с. Я хоть и пьяница, да пожить хочу...»

Так Амарра оказался на постоялом двор мэтра Роналя. Весьма кстати захромавшему коню понадобился отдых, а всаднику — мул, чтобы продолжить путь. Амарра разговорился с Роналем. Плутоватое лицо мэтра и его бегающие глазки не внушали доверия и даже серебряная крона — значительные по местным меркам деньги — не гарантировала того, что к моменту возвращения конь не окажется «внезапно павшим» от неведомой хвори. Амарре все отчетливей хотелось пощекотать жирный подбородок мэтра кинжалом, однако он продолжал разыгрывать полного дурака, болтая, о чем попало.

В разговоре он невзначай коснулся печального состояния, в котором пребывало святилище Странника. Словоохотливый мэтр пояснил, что последний жрец ушел за Предел больше десятка лет назад, а нового так и не прислали. В его голосе не было печали, и Амарра кивнул — на границе с землями пиррейских кланов, учение Странника уже давно не пользовалось особым почетом.

— А не приходилось ли тебе иметь дело с пиррами?

Мэтр изобразил искреннее недоумение:

— Откуда же, благородный сьер? По последнему договору они нас не трогают, мы — их.

— Неужто не спускаются сюда за девками и выпивкой? — развязно ухмыльнулся Гидо. — Изарр у тебя отменный.

— Так с пиррейским разве сравнится…

— А пиррейских шаманов тебе приходилось видеть? Говорят, если они зовут, то их слышат…

— Ох, не пойму я, к чему вы ведете, месьер, — скучнея лицом, ответил Рональ и сделал вялую попытку осенить себя знаком рассеченного круга. — Мы люди простые, приверженцы истинной Веры и добрые подданные его величества Гаспара, а что Орден жреца не прислал, так нам почем знать… Сами-то куда изволите путь держать?

— Поднимусь на Аньи, — Гидо показал на охотничий мушкет. — Поохотится хочу, — он доверительно понизил голос: — Был у меня дружок из этих мест, прошлым летом ушел за Предел. Да кое-что у него тут осталось, забрать бы. А ты приглядывай за конем. Когда вернусь, получишь втрое больше.

Хозяин кинул на него внимательный взгляд, и пробормотал:

— Не извольте беспокоится, благородный сьер. Лошадка ваша будет в сохранности. Распоряжусь, чтобы вам оседлали мула.

Гидо расстался с ним в полной уверенности, что новость о придурковатом путнике, ведущим ненужные расспросы, а главное — с неясной и заслуживающей пристального внимания целью отправившемся в горы в одиночку, очень быстро достигнет клана Сумрак, к чьем владениям примыкала Аньи. На это и был расчет, хотя рискованный. Но выбирать не приходилось. Если его дальние родичи не окажутся настолько прытки, что умудрятся прикончить его, прежде чем он откроет рот, то скоро он получит возможность укрепить родственные отношения. Он колебался, не надеть ли под куртку специально изготовленную для опасных встреч кольчугу, но затем отказался от этой идеи, предпочтя не стеснять свободы движений.

Амарра вновь остановил мула, осматриваясь. Он выехал еще до утреннего гонга, но до сих пор никого не обнаружил, кроме шуршащей, повизгивающей и чирикающей в траве и кустах живности. Вечерело, из долин наползали лиловые сумерки, а ветер заметно посвежел. Перспектива ночевки на камнях не особо расстраивала Амарру, а вот то, что пирры не клюнули на наживку, начинало беспокоить. Пьяница из ума выжил, или напраслину на почтенного мэтра возвел? Амарра раздраженно наподдал мулу каблуками. И едва не прозевал тот миг, когда справа, со скалы метнули аркан.

Амарра скатился со спины мула и вскочил на ноги, высоко подняв правую руку с зажатым в ней бронзовым восьмиугольником.

— Каиха! Ланьюно найц! *

___________________________________________________________________

*Приветствую! Я друг!

Из кустов бесшумно выступил юноша, держа его на прицеле арбалета. Гидо не обманулся архаичным оружием: с такого расстояния от удара болта не спасла бы и кираса.

— Ланьюно найц, — повторил он, пристально глядя юноше в глаза.

Тот, без всякого сомнения, был пирром: смуглый, с миндалевидными разрезом глаз. Черные волосы были особым образом заплетены на висках. Его одежду составляли штаны из дайма⁽¹⁾, мягкие башмаки из оленьей кожи и льняная рубаха, украшенная у ворота и по подолу прихотливой пиррейской вышивкой. На плечах лежал плащ из пестрой шерсти. К поясу крепился длинный изогнутый нож — лабана в потрепанных ножнах.

Возможно, Амарра сумел бы обмануть сопляка, но тот появился с противоположной от скалы стороны и не мог бы кинуть аркан, значит, в засаде есть и другие. За спиной кто-то с гортанным выговором произнес на общем языке:

— Неразумный орейни (олененок) называет себя другом отсоа (волка), но находит лишь смерть.

Амарра медленно повернулся, не опуская руки. Позади стоял второй пирр, несколько старше первого. Точнехонько в лоб Амарры смотрело дуло мушкета, и не прадедовская рухлядь, а последнее достижение умов галейских оружейников. Вверх завивался дымок от разожженного фитиля. Однако, чутье подсказывало: убивать его не собираются. Пока. Его память хранила рассказы бабки о сумеречниках, дополненные знаниями из книг королевской библиотеки, и пока пирр молча разглядывал путника, нарушившего границу земель кланов, Гидо в свою очередь изучал его. В искусной вышивке, украшавшей рубаху юноши, он заметил повторяющееся изображение солнца с восемью загнутыми под прямым углом лучами. Этот символ, а так же превосходное оружие и богатство одежды свидетельствовали, что звезды свели его с кем-то из клановой знати.

— Откуда у тебя тарга ⁽²⁾Аратс? — надменно спросил пирр. — Кинь сюда, посмотрю.

— Мать моей матери была листком Этсхе Аратс (родового древа), — почтительно склоняя голову, ответил Гидо, бросая таргу на тропинку.

— Листком? — сумеречник презрительно хмыкнул. — Знак настоящий. Однако не припомню, чтобы ты был с нами, когда все воины Аратс мешали кровь в чаше во славу Наргина⁽³⁾.

— Случается, что Хэйзеа — ветер срывает листок и уносит его далеко от подножия родного древа, но листок не перестанет быть листком.

— Листок без древа рассыплется в прах, не успеет Илларга⁽⁴⁾ умереть и вновь родиться.

— Если Дева Луны дарует свою благодать сухому листку, весной он станет почкой, о славнейший из славных, — Гидо решил, что делу не повредит повысить статус пирра до вождя.

Лесть оказала благотворное воздействие на честолюбивого юнца. Он горделиво вскинул голову и одобрительно произнес, опуская мушкет:

— Ты хорошо говоришь, галеец. И знаешь наши обычаи. Чего ты ищешь в горах?

— Мудрости, — с особенным выражением в голосе сказал Амарра, помня, что пирры считают слово «шаманы» оскорблением и называют своих колдунов и прорицателей Мудрыми: — Я принес послание, — он медленно извлек из-под рубахи перстень-печатку с гербом принца Лодо. — Позволь мне говорить с Мудрыми и передать слова моего господина.

Пирр всмотрелся и нахмурил брови.

— Молодому Льву недостаточно всей мудрости жрецов? — недоверчиво спросил он.

То, что он узнал герб, еще более уверило Амарру, что перед ним перед ним если не вождь, что все ж таки вряд ли из-за молодого возраста, то брат или сын вождя: верхушка кланов отнюдь не состояла из тупых дикарей, как про то мог подумать несведущий человек, и в благостные времена случалось, что знатных пирров можно было встретить в университетах Ариджа или Талассы. Так что ему повезло.

— Жрецы утратили мудрость, — ответил он равнодушно.

— За такие речи в Галее тебя бросят в подземелье, а в Ибере — сожгут.

— Мой господин ищет Силу. Он предлагает союз. И когда он взойдет на престол, все изменится. Надо лишь дождаться благоприятного момента, хотя иногда ожидание бывает утомительно.

По лицу юноши пробежала тень и Амарре подумалось, что он ненароком затронул чувствительную для того струну. Интересно, чего устал ждать этот сумеречник? Уж не того ли, когда сможет занять место отца?

— Зови меня Харц, Я провожу тебя к Мудрому, — сказал он и махнул рукой.

Первый пирр приблизился, все так же направляя на галейца взведенный арбалет, а со скалы скользнул еще один.

— Если, конечно, он захочет выслушать тебя, — добавил Харц.

___________________________________________________

* * *

У Амарры забрали метательные ножи и мушкет, однако не удосужились тщательно обыскать его, и в потайном кармане куртки под левой подмышкой, служащим также и ножнами, остался стилет. Харц велел завязать ему глаза и усадить на мула. Тропинка то понижалась, то поднималась, три раза они переправлялись через ручьи, а однажды до слуха Амарры долетел отдаленный шум водопада.

Потянуло дымом, копыта зацокали по камню, мул резко остановился, и Амарра едва не выпал из седла. С глаз сорвали повязку, и он, щурясь, огляделся. Оба пирра остались рядом с ним в качестве стражей, а Харца не было. Они стояли на круглой, мощенной плитами площадке, освещенной пылающим в треножниках пламенем. Перед ними, на фоне ночного неба четко обрисовывались контуры горы правильной конической формы. Прямо из скал вырастало святилище — с арочным входом и покрытыми резьбой стенами, с двумя башенками, увенчанными странным, изломанными скульптурами, изображающими то ли зверей, то ли демонов.

Внутри святилища заговорили, заспорили; голоса, усиленные эхом, далеко разносились в ночной темне. Одним из спорящих был Харц, и Амарра удивился, уловив в его голосе просящие ноты. Другой голос, низкий и хриплый, звучал повелительно. Кроме нескольких слов, телохранитель не знал пиррейский, и не мог четко разобрать, о чем спорят, впрочем — и так понятно, о чем. Он незаметно для своих караульных нащупал стилет — надежда не сдохнуть совсем уж зазря, если дело пойдет плохо. Но вот спорящие замолчали, по стенам качнулись тени; из храма вышли Харц и невысокий пирр в длинном темном одеянии и направились к ним.

Амарра вглядывался в лицо шамана, пытаясь угадать результат переговоров. Он затруднился бы определить возраст: тому могло быть и сорок лет, и семьдесят — и сто семьдесят. Глубоко посаженные глаза, острые скулы, крючковатый хищный нос, тонкогубый, будто прорезанный ножом рот. На плечи свободно падала грива полуседых волос. Амарра встретился с шаманом глазами и сердце екнуло. Ему почудился смешок, хотя он мог бы поклясться, что тот не разомкнул губ.

— Как звали мать твоей матери, галеец? — спросил он.

— Лореа, — ответил Амарра.

— Ты не лжешь, — констатировал шаман. — Харц рассказал мне о предложении твоего господина. Эту ночь ты проведешь здесь, а утром получишь ответ. Заприте его, — он указал на темный, забранный решеткой провал рядом со входом в святилище, — и уходите. Вернетесь, когда Ост-Солнце⁽⁵⁾ поднимется над Аньи. Мула оставьте.

— Да будет Ост благосклонен к тебе, о Беласко, — ответил Харц, в то время как его товарищи бесцеремонно потащили Амарру к выдолбленной в скале пещерке, то ли кладовке, то ли тюремной камере для ослушников.

* * *

В каморке едва ли можно было стоять в полный рост, поэтому Амарра уселся, вытянув гудящие после целого дня в седле ноги. Камень еще хранил дневное тепло, но ночью тут околеешь от холода. Ему кинули фляжку с водой и краюху ржаного хлеба, и он принялся за скудный ужин, тщательно пережевывая черствый хлеб и запивая мелкими глотками воды: неизвестно, когда в следующий раз доведется поесть.

— Инеко был славным воином. Как его кровь смешалась с галейской?

Амарра чуть не поперхнулся: шаман стоял возле решетки и буравил его неподвижным взглядом. Проверка не закончилась. Он мысленно возблагодарил бабку за многословные рассказы, а себя — за цепкую память.

— Лореа, дочь Инеко, похитили люди долины, когда она в поисках убежавшей козы спустилась слишком низко.

— Так почему же она не умерла?

— Через то селение проезжал мой дед. И Мэйте-любовь⁽⁶⁾ вошла в его сердце. И в сердце Лореа. Он выкупил бабку и увез ее в Луарн.

— А твой господин?

Амарра ответил не сразу.

… С караваном торговцев он добрался до самого Ариджа. Но кочевая жизнь его не прельщала, в столице он отстал, затерялся в лабиринтах узких зловонных улиц нижнего города. И не брезговал ничем, чтобы выжить. Однажды на него обратил похмельный взор Жуан Два Ножа. Бретер и наемный убийца. Неизвестно, что за блажь пришла Жуану в голову, но он взялся учить оборвыша владению оружием. И прочим занятным фокусам. Три года они работали в паре, затем Жуан шепнул пару слов знакомому сержанту, и восемнадцатилетнего Гидо взяли в городскую стражу. А затем Удача и вовсе подставила хвост. Юный принц Лодо под видом простолюдина повадился навещать прелестную горожаночку, жившую неподалеку от ворот, где нес караул Амарра. У девицы имелся отец и брат; однажды они задали трепку совратителю, и вовсе прибили бы, не окажись поблизости Амарры. Сказать по правде, он ввязался в драку из скуки, а не из каких-либо благородных порывов, и даже когда выяснилось, что спасенный далеко не тот, кем хотел казаться, не придал тому значения. Назавтра позабудет. Однако, принц не позабыл…

Гидо только прикидывал, что из этого рассказать Беласко, как тот вдруг сказал:

— Я увидел. Чего же хочет Молодой Лев от Мудрых?

«Он увидел!»

— Мой господин жаждет древних знаний… — начало было Амарра, борясь с неуместным ознобом, но смело встречая пронизывающий взгляд шамана.

— Твой господин желает захватить весь Орней, и пойти дальше, на закат и восход, в полночные и полуденные земли. Стать вторым Странником, — перебив его, зловеще проговорил Беласко. — Что нам, пиррам, до того, во славу кого курятся благовония в храмах долин?

— Одна эпоха сменяется другой. Разве ты, читающий в сердцах и душах других, не чувствуешь этого? Ты бы мог стать Верховным Жрецом вернувшихся богов.

В голове будто взорвался горячий ком, Гидо стиснул челюсти, чтобы не вскрикнуть.

— Ты думаешь, что Сугаар⁽⁷⁾, Великий Змей, и другие изгнанные — это гулящие девки, являющиеся по первому зову и готовые угождать, кому придется? — прошипел шаман.

— Мудрый Беласко знает, как позвать, — тяжело дыша, Амарра откинул голову на стену. — И как получить ответ…

Шаман постоял еще немного, затем отпер замок решетки.

— Как бы расплата не оказалась слишком высока для твоего господина. Пойдем со мной, галеец.

Впоследствии Амарра так и не смог восстановить в памяти ту ночь.

Сладковатый запах курящийся в тиглях корений; шаман в центре огненного восьмиугольника, его раскрашенное лицо, ставшее маской из кошмарного сна, монотонный речитатив, от которого на затылке шевелятся волосы; полный боли рев мула, черное лезвие ножа, с которого падают черные капли крови… И огромная тень, вдруг нависшая над ними.

— Чтобы открыть Ворота, нужна И-и-сскра. Кровь… откроет... — низким голосом, странно растягивая слова говорит шаман.

— Но Одаренных больше нет! — возражает Амарра.

— Есть… Одаре-е-енная… Не разглядеть... мало силы. Но сила придет. Пу-усть принц ждет... Я пошлю вессть...

Здесь воспоминания обрывались, и сейчас Амарра не был уверен, не привиделось ли ему все в дурмане. Открыв глаза, он обнаружил над собой низкий потолок каморки. Однако решетка была распахнута. Солнце стояло уже высоко; на площади перед святилищем переминались с ноги на ногу пара давешних пирров.

Амарра поднялся на ноги и вышел из каморки, ища глазами Беласко. Того нигде не было.

«Я пошлю весть…» — будто ветер шепнул в уши.

— Галеец идти дом долина, — на общем объявил тот из парней, что вчера держал его на прицеле арбалета, и недвусмысленно положил руку на рукоять лабаны. — Мы провожать.

На этот раз глаз ему завязывать не собиралась, но и спускаться придется пешком. Амарра встряхнул головой, подобрал седельные сумки, так и валяющиеся посреди площадки, и зашагал по сбегающей по склону тропинке.

1) замша

Вернуться к тексту

2) знак рода, который при достижении совершеннолетия получают пирры

Вернуться к тексту

3) бог войны, покровитель воинов

Вернуться к тексту

4) богиня Луны, с ней связаны культы поклонениям мертвым и вера в реинкарнацию душ

Вернуться к тексту

5) отец всего сущего, бог Солнца и природных стихий

Вернуться к тексту

6) богиня любви и плодородия

Вернуться к тексту

7) повелитель Хаоса, бог разрушения и смерти, который однажды пожрет своего отца — солнце

Вернуться к тексту

«...В лето 981 эпохи Странника Ноорн окончательно отошел под руку Гаспара Галейского. Вскоре после падения Брейтца король разослал главам уцелевших знатных семейств Ноорна повеление прибыть в Ренн, где к изумлению собравшихся, перед ними предстал король Дериен, считавшийся погибшим. Он прилюдно подтвердил отречение от престола и изъявил желание удалится в Реннскую обитель Странника Милостивого. И хотя по свидетельству тех, кто знал бывшего ноорнского короля, тот выглядел тенью себя прежнего, искушенный в политике и сочетающий посулы с угрозами, Гаспар сумел привлечь на свою сторону большую часть ноорнской знати. Для укрепления своих позиций, он, ныне именуясь королем Галеи и Ноорна, повелел также всем знатным родам Ноорна отправлять в Аридж сыновей в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет для обучения и служения. И в Орнее наступил мир, впрочем, более похожий на затишье перед зимней бурей и на долговечность коего вряд ли можно было возлагать надежды...

Гильем Лора «Орнейские хроники»

«...В месяц Вереска лета 983 по поручению принчепса Эрнана и получив рекомендательное письмо Магистра ордена Пастыря сьера Вальена, я отправится в Эйрланд для изучения жреческих архивов в Лондре, славящихся редкими книгами...»

Гильем Лора, личный дневник

Двор Харальда отличался северной простотой нравов. Гильем удостоился чести быть принятым самим королем — жизнерадостным и громогласным мужчиной. Не разводя долгих церемоний, Харальд поручил его попечению одного из приближенных — Алистера Логдейла, выполняющего обязанности секретаря. А также милостиво разрешил воспользоваться своей личной библиотекой. Гильем целыми днями кропотливо изучал древние летописи, сверяя и сравнивая различные толкования событий, относящиеся к эре Тьмы. Логдейл, в противоположность королю, был человеком замкнутым и суровым, однако Гильем ни в чем не нуждался, пусть даже за две недели перемолвился с ним всего лишь несколькими фразами. А через две недели Логдейл неожиданно предложил отправится в Айл-на-Грейне — город, расположенный к востоку от Лондры, на побережье, где в крипте храма недавно обнаружили рукопись с описаниями деяний Странника, и Лора с радостью согласился.

Они выехали на рассвете. Сначала их путь лежал меж лугов, покрытых изумрудной молодой травой, а вскоре после полудня они достигли прибрежной гряды. Порывистый, не

по-весеннему холодный ветер трепал гривы коней. Лора покосился вниз, где морские волны с грохотом обрушивались на берег, и, поежившись, плотнее завернулся в плащ. Он мечтал поскорее очутиться возле жарко натопленного очага, да со стаканчиком ячменной водки.

До Айл-на-Грейне оставалась полулига, когда до них донеслась отдаленная ружейная пальба Лора вопросительно оглянулся на сьера Логдейла, сопровождающего его с десятком королевских гвардейцев. Тот придержал коня и предупреждающе поднял руку. Маленький отряд остановился, солдаты сдергивали с плеч карабины, настороженно озираясь.

Впереди дорога ныряла в лощину. Из нее появился всадник и поскакал в их направлении. Логдейл вгляделся в него:

— Ноорнцы. Мы во владениях тэна* ап Бенодета, должно быть, они из отряда Волка.

Лора чуть не подпрыгнул в седле: в Талассе, разумеется знали о Ноорнском Волке, и о том, что его отряду удалось переправиться в Эйрланд. Принчепс даже обмолвился, что желал бы видеть такого командира на своей стороне. Но у Гильема был свой и весьма животрепещущий интерес к ноорнскому капитану.

— Вы хотите сказать — капитана Оденара? — спросил он, не смея верить в удачу.

— Да.

Подъехавший всадник был одет в черную куртку из промасленной буйволовой кожи, не боящейся влаги, и суконные штаны и, в отличии от людей Логдейла, вооружен драгунским ружьем. Лора с любопытством задержал взгляд на нагрудной бляхе с изображением ощеренного волка.

— Извольте обождать, благородные сьеры! — всадник коснулся указательным и средним пальцем края фетровой шляпы. — Галейцы. Подошли на двух посудинах, думали в Маргейте поживиться, да не тут-то было.

— Галейцы нарушают перемирие? — удивился Лора.

— Это пираты. Официально король Гаспар осуждает морской разбой и выражает признательность его величеству Харальду за борьбу с пиратами, — пожал плечами Логдейл. — Но в последние два года от них нет покоя. Я Алистер Логдейл, секретарь его величества, — Он обернулся к солдату и, распахнув плащ, чтобы продемонстрировать четырехлучевую звезду — знак принадлежности к королевскому двору, деловито спросил: — Капитану Оденару требуется помощь?

— Да уж управились, — ухмыльнулся тот. — «Волки» всегда начеку.

И в самом деле, выстрелы звучали все реже.

— Вы можете продолжить свой путь, благородные сьеры, — прислушавшись, ноорнец вновь коснулся шляпы и развернул коня.

— Постой, — остановил его Лора. — Могу ли я поговорить с твоим командиром?

Солдат окинул его озадаченным взглядом:

— Прошу прощения, месьер...

— Сьер Лора прибыл из Альби и его величество повелел оказывать ему поддержку, — веско вставил Логдейл. — Мы едем в Айл-на-Грейне, где остановимся на два дня в гостином дворе обители. Надеюсь, сьер Оденар почтит нас своим визитом.

— Я доложу сьеру капитану, — поклонился ноорнец, впрочем, без особого почтения.

* * *

Деревня Маргейт, которую наметили своей целью пираты, была лакомой добычей: о зажиточности ее обитателей свидетельствовали черепичные кровли, а в некоторых домах — наборные окна из мутного зеленоватого стека. Своим благосостоянием Маргейт была обязана высокому качеству железной руды, добываемой в окрестных горах, и огромным косякам сельди в заливе, которую жители коптили, солили и вялили, и которой пропахла вся деревня. Наверняка каменистая серая земля хранила пузатые горшки с медяками и даже с серебряными кронами.

Неудивительно, что Колин ап Бенодет приказал держать постоянный пост на возвышающейся над заливом горе Кент, пристально заботясь о главном источнике доходов в своих владениях.

В деревенской харчевне был «чистый зал», хотя скорее — комнатка — для господ, куда простолюдины не допускались, и где сидел сейчас капитан «волков», чуть ли не с досадой рассматривая стоящее перед ним деревянное блюдо с той самой сельдью, посыпанной рубленным луком. По словам хозяйки харчевни, полнотелой вдовы лет тридцати, маргейтскую сельдь не гнушался откушать сам король, но капитана начало уже подташнивать от всепроникающего запаха рыбы.

— Значит, король Харальд повелел оказывать поддержку? — подняв голову, переспросил Оденар у стоящего рядом со столом Стерена.

— Так точно!

Что понадобилось от него придворному альбийского принчепса? Оденар покосился на свои заляпанные грязью ботфорты. И разит от него соответствующе. Досадно было и то, что Айл находится совсем в другой стороне от Кассл-холла, где размещался его отряд. Раймон ковырнул вилкой исходящей жиром кусок рыбины, затем залпом осушил кружку эля. Если альбиец желает разговора с капитаном «волков», то разговор состоится. Но означенному капитану вовсе не обязательно выглядеть, как вельможа. Интересно, найдется ли у благодарных хозяев большая лохань? Все равно сегодня уже поздно пускаться в путь.

Он бросил вилку и сказад Стерену:

— Завтра поведешь людей в Кассл-Холл.

— А вы?

— А я нанесу светский визит, раз уж меня так жаждут видеть.

— Сопровождающие?

— Разве что для важности. Возьму Реми и Жеордена, они покрепче в седлах сидят.

— Двоих всего, сьер капитан? — встревоженно спросил Стерен: — Дак... А как же «торговец из Ренна?»

— Полагаешь, альбиец тоже фальшивый? Ты же видел королевских гвардейцев и звезду Логдейла?

— Тьма их всех разберет... — сержант мрачно насупился.

— Так можно начать пугаться собственной тени, — хмыкнул капитан. — Брось, Стерен. Ступай. И позови ко мне хозяйку. Всем отдыхать.

Лохань в харчевне нашлась, и вместительная. После того, как служанки наполнили ее горячей водой, хозяйка недвусмысленно намекнула, что не прочь присоединиться к бравому капитану, защитившему Маргейт от разорения. Оденар, приподняв бровь, оглядел ее. Его влекла другая красота, однако у женщины были пышные русые волосы, чистая кожа и ярко-голубые, лучившиеся лукавством глаза. Он усмехнулся скорее себе, чем ей. Почему бы и нет?

* * *

Оденар то и дело подгонял ни в чем не повинного коня. Солдаты на низкорослых эйрландских лошадках едва поспевали за ним.

…Под конец осады Брейтца из его роты оставалось не больше десятка. Однако на призыв идти в Эйр откликнулись многие, и в итоге на берег в Дарне сошла сотня закаленных в сражениях солдат.

К Колину ап Бенодету Оденар отправился, чтобы рассказать о судьбе его родичей. И обнаружил, что слава опередила его. Могущественный тэн радушно принял Ноорнского Волка. Он не взял офицерский шарф Ивэн:

«Пусть останется у вас, ведь она была вашим боевым товарищем, я же, увы, не слишком интересовался ноорской ветвью ап Бенодетов, да будет легок их путь по Звездному мосту».

Тэн, выяснив, что у Оденара нет определенных планов, заявил, что почтет за честь, если ноорнцы будут нести охрану его владений, тем более, что пираты все чаще нападали на прибрежные поселения. Раймон согласился. Однако мушкетерам пришлось отказаться от прежней тактики и превратиться в «конную пехоту», наподобие драгун Эрминаля...

Оденар придержал Дрого, поджидая приотставших солдат. Ветер усиливался, а небо, ясное на восходе солнца, затягивали длинные серые облака, обещая дождь еще до полудня.

«Задери тебя Тьма! — мысленно ругнулся Оденар, думая о не в меру любопытном альбийце. — Что же тебе в столице-то не сиделось?»

Айл-на-Грейне, уютный и чистый городок раскинулся в небольшой долине по обоим берегам полноводной реки. Шпили храма Странника, высоко возносящиеся в небо, были видны издали и избавляли от необходимости спрашивать дорогу.

Первые капли дождя упали с хмурого неба, когда ноорнцы остановились перед дубовыми воротами гостиницы, примыкающей к храму. Во дворе их встретил худощавый мужчина в темно-лиловом бархатном камзоле, расшитым серебряным галуном. На груди у него была та самая звезда, про которую упоминал Стерен, и Оденар поднял правую руку в традиционном воинском приветствии:

— Капитан Раймон Оденар.

Мужчина, пристально оглядев их, сказал:

— Я Алистер Логдейл, секретарь его величества. Прошу вас, капитан.

Они поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в просторную светлую комнату

— Капитан Оденар, сьер Лора — с придворной торжественностью провозгласил Логдейл.

Из-за массивного стола, заваленного бумагами, встал невысокий человек с живыми темными глазами, от уголков которых веером разбегались морщинки. Одет он был в суконный черный камзол простого кроя, и встретив альбийца на улице, Оденар подумал бы, что перед ним судейский или аптекарь.

— Прошу меня извинить, сьер Оденар, за то, что своим праздным любопытством оторвал вас от дел, — взволнованно начал Лора, — Но сейчас я полагаю, что сам Странник направлял мой разум.

— Буду рад, если наш разговор принесет пользу. Но что важного или представляющего для вас интерес могу я поведать?

— О, не скажите. Ваше имя овеяно легендами и... — Лора прервал сам себя. — Вы с дороги, голодны и желаете отдохнуть?

— Не откажусь перекусить, однако в отдыхе нет нужды. Со мной еще два человека.

— Я распоряжусь подать холодной телятины и сыра, капитан. И для ваших солдат тоже

Альбиец вышел из комнаты, а Оденар с невольным интересом окинул взглядом исписанные аккуратным почерком листы на столе. Ему бросилось в глаза слово Армория и он нахмурился, начиная догадываться, о чем пойдет речь.

— Мы остановились на легендах, — подтвердил его догадку вернувшийся Лора. — А точнее — я бы хотел расспросить вас о походе через Арморийский лес. Садитесь, — он указал на один из стульев возле стола, а сам занял прежнее место.

— Мы наткнулись на развалины древнего святилища Странника. Хотя это не точно, но Ив... теньент ап Бендет так считал. А потом была стычка с галейцами. Ничего особенного.

— В бою принимал участие принц Лодо, ведь так? Как вы думаете, зачем принц с малочисленным отрядом пустился в такую рискованную авантюру?

Оденар пожал плечами:

— Я размышлял об этом, но так и нашел причины.

Появление слуги с полным снеди подносом, посреди которого возвышался глиняный кувшинчик, прервало разговор. Лора отодвинул бумаги, освобождая угол стола и приглашающе махнул Оденару. Того не пришлось упрашивать дважды. Он плеснул розового храмового вина в кружку, положил тонкий ломоть нежной телятины на краюху ржаного хлеба и с аппетитном принялся за еду.

— Пришел мой через рассказывать, — неторопливо начал Лора, когда за слугой закрылась дверь. — Представьте себе мое изумление, когда буквально вчера, изучая старинную летопись, я наткнулся на упоминание Арморийского храма. К сожалению, время не пощадило пергамент, однако я смог разобрать, что храм был своего рода местом Силы. И тут я подумал про вас. Не случилось ли с вами в Армории чего-то... необычного?

— Мы встретили жреца из ордена Пастыря. Он указал брод через Онд, — прожевав, ответил Раймон.

— Но ближайший храм Странника Милостивого находится в Кранне.

— Старик сказал, что живет отшельником. И он предсказал, что начнется гроза, хотя я не считаю это чудом.

— Люди, живущие в единении с Мирозданием, подмечают такие вещи. А невежды — говорят о чуде, —согласился Лора. — А в самом храме?

— Меня удивило, что внутри храма выросли деревья... — Оденар замолк. Стоило ли рассказывать о найденной драгоценности? Повинуясь необъяснимому чувству, он оставил камень у себя, и даже Стерен не знал о находке. А значит, и альбийцу ни к чему. — Вот что еще. Жрец сказал, что я должен буду заплатить деньги капитану одного корабля. Однако корабля с таким названием не было в порту Брейтца. Я думаю, что все-таки старик повредился в уме.

— Так-так. Возможно. Вам известно, что принц Лодо весьма интересуется артефактами древности и ведовством? Значит, к храму он шел не просто так. И я почти уверен, что ему известно ваше имя и где вы находитесь. На вас не было покушений?

— Вы предлагаете считать за покушения все попытки меня прикончить? — не сдержал сарказма Раймон.

— Нет, — улыбнулся Лора, — только те, что вам запомнились.

— Ну, хорошо. Кое-что было. Полгода назад, я ужинал в одном из трактиров Кассл-Хола с приятелем. К нам приблизился господин весьма солидного вида, представился купцом, вынужденным бежать из Ренна. Он преподнес бутылку отменного шаблера, чтобы почтить храбрых ноорнских воинов. Виноградники Южного Ноорна. Чудесный букет, — Раймон криво усмехнулся. — Я пригласил его к столу. Торговец говорил с реннским акцентом и прекрасно знал город. Мы уже разлили вино по бокалам, но в зал ворвался мой сержант: тэн ап Бенодет срочно вызывал меня к себе. Когда я вернулся, мой товарищ сидел за столом и смотрел в никуда. Его стакан был пуст, а бутылка исчезла.

— Он был мертв?

— Он жив до сих пор, но... не знаю, как объяснить. Будто из человека вынули искру жизни, и осталась оболочка, покорная чужой воле. Купца мы так и не нашли, и никто в трактире не мог вспомнить, когда он ушел и куда направился.

— Полагаю, яд предназначался вам... А несчастный оказался случайной жертвой. Но я в затруднении, — Гильем потеребил мочку уха, — не могу понять, какой из ядов мог бы оказать подобное воздействие. Вам следует быть осторожным, сьер Оденар. И остерегаться незнакомых людей и неожиданных подарков. Гончие принца Лодо, однажды взяв след, не теряют его.

— Насколько это в моих силах, — кивнул Раймон. — Им ничего не стоит пристрелить меня из засады, зачем разыгрывать спектакль?

— Возможно, цель не убить вас немедленно, а... захватить и расспросить. Например, о храме...

— На все воля Странника. Но я понял вас.

— Послушайте, что я скажу. Мой сюзерен поручил мне собрать самые точные сведения, касающийся чудес, творимых Странником. И попытаться найти потомков Одаренных. Возможно, божественная кровь не покинула наш мир. Месьер Эрнан уверен, что грядет новая война. Из Галеи приходят тревожные сведения. И в этот раз победа будет достигаться не только храбростью и силой оружия. И место подобного вам человека — на острие борьбы...

— Прошу меня извинить, но я не совсем улавливаю, к чему вы ведете, сьер Лора, — прервал его Оденар.

— Могу ли я быть откровенным с вами?

Капитан молча кивнул, и Лора продолжил, понизив голос:

— В Альби будут рады принять Ноорнского Волка.

Оденар поморщился: разговор нравился ему все меньше.

— Неожиданно, — буркнул он. — Я поклялся защищать людей в Эйре. Вы предлагаете мне стать клятвопреступником и предателем?

Он пристально смотрел на альбийца. Однако Лора не смутился и не отвел взгляда:

— Я предлагаю вам обдумать следующее. Война начнется не завтра. Но Гаспар пойдет не на север, а на юг. Если Альби не устоит, то для него откроется дорога к Срединному морю. И дальше — к богатству Этррури. А потом уже, напитавшись соками, как мерзкий паук, он атакует Эйрланд. И другие государства. И тогда никто не защитит людей ни здесь, ни в других землях. Вы — выдающийся человек. Кто смог бы добиться почетной сдачи Брейтца? Как знать, не осенила ли вас благодать после пребывания в храме?

— Я не Одаренный, я простой пехотный капитан, — дернул щекой капитан. — Рано или поздно, но город бы пал. Но у короля Гаспара был свой расчет: согласившись на наши условия, он нашел себе много сторонников в Ноорне.

— И все же. Насколько знаю, по эйрладским законам, контракт с наемным войском заключается на три года. У вас иная договоренность?

Оденар мотнул головой и спросил, не скрывая язвительности:

— Разве у обычного хрониста есть полномочия... переманивать офицеров другой страны?

— У вас будет подтверждение, — тонко улыбнулся Лора. — А в остальном положимся на милость Странника.

«Месяц Осенних зорь в год 984 ЭС ознаменовался явлением кометы. Небесная гостья пришла со стороны Звездного Предела. И многие увидели в том дурной знак. Некоторые полагали, что Старые Боги порвали удерживающие их за Пределом оковы, и Тьма вот-вот хлынет в мир. Однако комета покинула небеса; год заканчивался, не принеся людям бедствий сверх обычного.

В пятый день Туманов принчепс сказал мне, что сьер Раймон принял его предложение. Надо сказать, что моя дерзновенная инициатива в отношении капитана Оденара не разгневала месьера Эрнана, напротив, вызвала его одобрение. А я только мог уповать, что Ноорский Волк выберет верно. Я увидел капитана месяц спустя. И он сказал:

«В гавани Брейтца не было флейта «Аят». Однако в гавани Дарна он был».

И тогда я уверовал, что Странник не оставил нас..»

Гильем Лора, личный дневник

* титул военной знати в Эйрланде

Огюст притащил тюк с одеждой: рубашка из сурового полотна, черный колет, суконный плащ и шляпа с высокой тульей. Все было впору, однако Арно передернул плечами, привыкая к грубой ткани. Он решил оставить офицерские сапоги, ведь в Ветанге ему придется сесть в седло. Весьма кстати пришелся и бывший при нем пистолет, а главное — запас пуль и пороха. Фамильная шпага с выбитым на щитке эфеса атакующим соколом Брикассов совершенно не годилась для скромного торговца. Цокнув языком, мэтр Огюст предложил взамен кинжал с широким лезвием, но Арно отрицательно покачал головой. Шпага была символом всего, что было ему дорого, призрачной нитью связывая его с уничтоженным родом. Да и во владении кинжалом он наверняка уступал ветангским и иберским разбойникам.

Маго привела их в опрятный домик, где на первом этаже располагалась пекарня ее мужа, а на втором — жилые комнаты. Запах свежеиспеченного хлеба, добротная мебель из потемневшего от времени бука... У очага двое мальчиков лет десяти что-то мастерили из щепок. Арно на миг задумался: мог ли он забыть обо всем и вести такую простую жизнь? Но мысль канула проблеском упавшей звезды.

Хлопотливая Маго, то протиравшая и так до блеска начищенные медные кувшины, то помешивающая в подвешенном над огнем котелке суп из трески, не умолкала ни на миг, делясь последними сплетнями, однако Арно, погруженный в горестные переживания, почти не слышал ее, разве что отметил, что Блез пришелся по душе добросердечной хозяйке и та пристроит его в пекарню.

От ужина он отказался, и теперь сидел у окна, отстраненно глядя на снующих по улочке людей, и виделся себе палым листом, попавшим в бурный поток.

Не сказать, чтобы ему нравились нововведения короля Лодо, однако флота они почти не касались. Когда война закончилась, наступили скучные времена. Патрулирование побережья Галеи и завоеванного Ноорна, мелкие стычки с эйрландскими пиратами, погоня за контрабандистами. В Аридже Арно бывал редко. Его беспокоила увлеченность отца и Мишеля идеями Вермадуа: он сомневался в законности притязаний того на престол, ведь бабка Ренье была лишь кузиной Алеанор Галейской, матери короля Гаспара. И тем более не ожидал, что Ренье решится на мятеж. Хорошо, что мать давно за Пределом. Она уже воссоединилась с мужем и сыновьями, там, за серебряной чертой, пересекающей ночное небо. А у него — другой путь, раз уж Блез успел предупредить его.

Над городом плыл протяжный звук храмового гонга, означающий окончание дня и призывающий вознести вечернюю молитву, когда в дверь постучали; один из мальчиков отворил дверь, и в комнату шагнул усатый коротышка, одетый в полотняные штаны и матросскую блузу. Это и был Фернан по прозвищу Акула. Вникнув в суть дела, он крякнул и дернул себя за ус:

— То ли Нима⁽¹⁾ вас поцеловала, то ли у самого Странника вы в милости. Мэтр Огюст меня в самый последний миг перехватил. Идем в Кап-Феррет поутру. Двадцать крон. И то потому, что вы из моряков, месьер, и удачливый.

— Не много ли просишь? — начал было Блез.

— У меня есть деньги, — остановил его Арно, вставая из за стола.

— Вот и лады, только отравляться немедля надобно, а то как бы искать вас не начали, да выход из порта не перекрыли.

Маго засуетилась, собирая в провощенный мешок с лямками немудреную еду: сухари знаменитой бонненской закалки⁽²⁾, изготовленные в пекарне мужа, головку сыра, солонину и две фляжки: с водой и кисловатым красным вином, кровью неприхотливых лоз Боннена.

— На первое время хватит, месьер Арно...

— Маго, да пребудет с тобой и дорогими тебе милость Странника, — с теплотой в голосе сказал Брикасс.

Выйдя наружу, он вдохнул прохладный воздух. Весенние сумерки окутали город; на все еще светлом небе одна за другой проступали звезды.

Роан стоял на пороге.

— Прощай, Блез, — сказал Брикасс, с грустью глядя на старого слугу.

— Прощайте, месьер, — Роан закивал, очерчивая перед ним рассеченный круг. — Прощайте!

Они пришли к дальнему, западному причалу, где был пришвартован парусный десятивесельный баркас. Рыбаки заканчивали погрузку; высокий седобородый мужчина, по видимому — старший, придирчиво наблюдал за тем, как матросы укладывают на корме сети. Фернан обменялся с ним парой фраз, затем обратился к Арно:

— «Фортуната» ждет в условленном месте, месьер. Тьерри со своими ребятами нас доставит.

Старший перевел взгляд на Арно и наклонил голову, приветствуя его. Брикасс помедлив, кивнул в ответ, затем подошел ко краю пирса. Мелкие волны тихо плескали о сваи. Он нашел взглядом мачты «Разящего» и горько улыбнулся: завтра, когда выяснится причина отсутствия лейтенанта Брикасса на борту, даже друзья будут считать его презренным изменником.

— Пожалуйте на корму, — услышал он негромкий голос контрабандиста. — Пора.

Лейтенант оглянулся: рыбаки занимали гребные банки, Тьерри сидел на корме, положив руку на румпель.

Фернан устроился на свернутых сетях. Арно спрыгнул в баркас и спросил, усаживаясь возле контрабандиста:

— Когда думаешь в Кап-Феррет прийти?

— Седмицы три займет, месьер. А может — и раньше, если Нима к нам будет благосклонна — ответил Фернан.

— Отваливай! — скомандовал Тьерри.

Баковый выбрал швартовный канат и отпорным крюком оттолкнул нос баркаса от причала, остальные гребцы разобрали весла и вставили их в уключины. Слабый ветер едва наполнял парус, однако отлив увлекал судно к выходу в открытое море. Весла слаженно, почти без плеска входили в воду. Надвинулась приземистая громада форта. По стене расхаживал часовой. Заметив их, он остановился, и Брикассу показалось, что солдат смотрит прямо на него. Он задержал дыхание: пришел миг узнать, не затеяла ли Судьба-Ананк игру с ничтожным смертным. Но часовой лишь молча проводил их взглядом.

Как только они обогнули мыс Алерон, ветер усилился, и баркас резво заскользил по волнам. Тьерри правил на запад, где на горизонте еще горела алая полоска заката. Боннен отступал назад, сливался с темно-лиловыми тенями ночи и сам становясь тенью.

1) покровительница моряков, в нее верят на севере Орнея и в Эйре, напоминает земную русалку

Вернуться к тексту

2) сухарь тройной закалки. Закалка сухаря — уже подсушеный около пяти суток на воздухе испеченный хлеб (сухарь простой) — помещали на специальных лотках в раскаленную печь получали сухарь двойной закалки, потом сухарь "досушивали" пару суток и еще раз калили в печи — тройная закалка.

Вернуться к тексту

«Фортуната» оказалась иберской забарой⁽¹⁾. Корабль был спрятан в четырех лигах от Боннена; место стоянки Фернан выбрал идеальное. Скалы закрывали бухту с моря. Капитан более-менее крупного корабля десять раз подумал бы, прежде чем соваться в узкий и извилистый проход. А прибрежная горная гряда делала труднодоступным путь по суше. На берегу была сооружена хижина; ручей, сбегающий с утесов, служил источником пресной воды.

Дальнейший процесс доставки товаров был превосходно отлажен: в бухту приходил баркас Тьерри, возможно — и других рыбаков. А судя по следам копыт на песке, через горы вели тайные тропы.

Брикасс насчитал шесть двенадцатифунтовых пушек на палубе и два фальконета на корме — неплохо для контрабандиста! Уж не промышляет ли капитан попутно разбоем? Ну а ему-то теперь что за беда? Разве он все еще офицер на королевской службе, чей долг преследовать таких, как Фернан? Арно сжал губы, подавляя вздох.

В команде были тридцать неразговорчивых матросов и помощник капитана — одноглазый Виттор. Появления Брикасса они встретили настороженно. Недовольно зыркающий единственным глазом Виттор отвел ему закуток рядом с капитанской каютой, пропахший невообразимой смесью немытых тел, прогорклого жира и затхлой воды, и где едва ли помещался гамак. Однако, наличие подобного помещения наводило на мысли, что контрабандистам не впервой оказывать услуги платежеспособным гостям, желающим избегнуть пристального внимания королевского правосудия.

Брикасс, не раздеваясь, рухнул в гамак и почти сразу уснул. Под утро, вынырнув из темного омута сна, он подумал, что находится на «Разящем», а вчерашний день был тяжким кошмаром. Однако блаженное заблуждение длилось лишь миг, а потом глухо заныло в груди.

Забара снялась с якоря на рассвете. Арно с невольным любопытством : как же хитрец Фернан выведет корабль из узкого пролива. «Фортуната» шла под одним лишь фор-марселем, ведомая на буксире шлюпкой; борта были обвешаны кранцами. На палубе стояли шестеро матросов с баграми наготове. Фернан сам взялся за штурвал, время от времени отдавая короткие команды. И Арно поразился слаженности действий экипажа и искусству капитана.

Выйдя в открытое море, «Фортуната» взяла курс на северо-запад. Фернан приказал поднять галейский флаг, при этом держась как можно ближе к водам Эйра. Расчет был незамысловат, но действенен: эйрландцы не станут нападать на галейский корабль, а отдаленность от родных берегов обезопасит контрабандистов от преследования сторожевых кораблей Кювилье.

Арно проводил большую часть времени на палубе, а не в душной каюте. Он подолгу смотрел на море или на то, как работают матросы. Корабельная рутина отвлекала, помогала на время забыть о горькой потере. Контрабандисты все так же косились на него, но о мнение держали при себе, что говорило о немалом авторитете капитана.

Нима явила им свою милость: всего за седмицу «Фортуната», не встретившись ни с береговой охраной обоих государств, ни с пиратами, преодолела больше сотни лиг и находилась уже вблизи от Брейтца, когда Арно, выйдя на палубу, понял, что корабль движется к берегу. Ветер благоприятствовал им. И хотя туман клочьями стлался по воде, сквозь мутную завесу уже проглядывали Брейские скалы.

— Ты изменил курс, Фернан? — спросил он у стоящего на корме контрабандиста.

— Дак... Ждут нас не только в Кап-Феррете, месьер. И вода на исходе.

Смутное беспокойство кольнуло Арно:

— Где ты намерен пристать?

— В Ландене, а что такое, сьер Арно?

Арно свел брови. Ланден, обширная бухта, скорее — небольшой залив к востоку от Брейтца. Месяц назад, на совещании адмирал Кювилье назвал эту бухту рассадником беззакония. Тем более, что речь шла о завоеванных землях, где до сих пор было неспокойно. Адмирал приказал перевооружить и отправить несколько шхун и флейтов, замаскированных под торговые, курсировать в окрестностях Ландена. Изнутри поднялся протест, но Арно подавил его: согласившись пойти с Фернаном, он поставил себя по ту сторону долга и чести. Нет теперь разницы между отпрыском благородного рода и морскими разбойниками. Медленно выдохнув, он спокойно сказал:

— Нет. Придется искать другую возможность пополнить запасы воды.

Прислушивающийся к их разговору Виттор подошел ближе.

— Да с чего ли? — во взгляде Фернана отразилось недовольство: до сих пор беглый лейтенант не задавал лишних вопросов и не вмешивался в управление кораблем. — Всю жизнь тут провел. И люди ждут.

— Вас ждет засада!

— Откуда вам знать, месьер? — подозрительно спросил Виттор.

К ним подходили другие матросы; инстинктивное недоверие к знатному сьеру читалась в их глазах. Арно часто видел подобный взгляд у новобранцев, только что завербованных на флот. И прекрасно осознавал то, что никакой власти над этими людьми у него нет — как нет и времени расположить их к себе.

— Под видом торговых, здесь пасутся корабли галейского флота, — сказал он спокойно и как можно убедительнее.

— Брешет благородный сьер, — донесся голос из задних рядов.

— А может, под королевские пушки нас подвести хочет? — добавил другой матрос.

Остальные глухо заворчали.

— Тихо! Сьер у нас непростой, али забыли?! — рявкнул Фернан и задрал голову: — Марс?

— Чисто, капитан, — отозвался впередсмотрящий.

— Где же королевский флот, месьер? — ухмыльнулся Виттор.

Арно, сдерживая гнев, посмотрел Фернану в глаза:

— Тебе придется поверить мне на слово.

— Слово благородного! — издевательски донесся тот же голос, что обвинял его во лжи.

Брикасс резко обернулся, ища взглядом говорящего.

— Спокойно, сьер Арно, — усмехнулся Фернан и обратился к команде: — Брешет благородный или нет — увидим. А пока — все по местам. Приспустить паруса. И зарядить пушки.

Забара вошла в бухту; берег медленно приближался. Брикасс до рези к глазах всматривался в рассеивающуюся мглу.

— Шхуна слева по носу! — вдруг крикнул марсовый.

Впереди и слева проступили очертания двухмачтового судна.

— Это военный корабль! — Арно, скорее по наитию, чем зрением угадывал отрывающиеся порты, количество которых явно превышало подобающее для обороны «торговца». Выстрелили носовые пушки шхуны; ядра, не долетев до борта забары, подняли столб брызг.

— Поворот фордевинд! — скомандовал Фернан, мгновенно оценивший ситуацию. — Шевелись!

«Фортуната» шла левым левым галсом, и ветер благоприятствовал рискованному маневру. Развернувшись в кабельтове от шхуны, забара устремилась к выходу в море. Брикасс в полной мере оценил достижение иберских корабелов — ходовыми качествами та намного превосходила шхуну, особенно в бейндвинде.

Позади вновь громыхнули пушки.

— Капитан! — в взгляде Виттора был вопрос.

— Погоди, — буркнул Фернан. — Пригодится еще порох.

— Справа по курсу!

Со стороны моря, наперерез «Фортунате» шел десятипушечный куттер⁽²⁾ под темно-серыми парусами таможенников.

— Забери тебя Тьма! — выругался Фернан, и Арно понимал, почему: способный ходить под острым углом к ветру, верткий и быстроходный куттер может доставить много неприятностей. Его пушки выстрелили. На этот раз пара ядер ударила в фальшборт забары, расщепив его. Раздался ответный залп; более мощные и дальнобойные орудия контрабандистов повредили такелаж и прорвали паруса куттера.

Фернан оглянулся на отставшую шхуну и скомандовал:

— Круче к ветру!

Он рассчитывал проскочить в зазор между таможенниками и гористым мысом, однако капитан куттера разгадал замысел и попытался увеличить ход. Брикасс затаил дыхание, напряженно наблюдая за гонкой. Куттер нагонял, с другой стороны угрожающе надвинулись испещренные сизым лишайником гранитные скалы.

— Огонь! — рявкнул Фернан.

Грохнул залп.

— Нима с нами! — взревели контрабандисты: одно из ядер «Фортунаты» сбило преследователю гафель; лишившись грота, тот уже не мог продолжать погоню.

— Ушли, — осклабился Фернан, когда «Фортуната» отошла на лигу⁽³⁾ от Ланденской бухты, но тут же буркнул: — Эх, не дождутся товара парни. И воду придется урезать. Ничего, в Дуаренне пристанем, пусть и не по нраву мне тамошние места, — и вдруг обратился к Арно: — Я же говорил, месьер, удачливый вы. Может, не надо вам в Ветанг? Человек вы бывалый, да и не без понятий...

Арно приподнял бровь, представив себя на миг в полотняной рубахе, бордовой повязке на голове и вооруженным фамильной шпагой, стоящим на палубе «Фортунаты» или иного судна и высматривающего в серо-синем морском просторе корабли бывших боевых товарищей. Нарисовавшаяся картина была настолько абсурдной, что он усмехнулся:

— Благодарю, капитан, предложение заманчиво, но я не могу последовать ему.

Кап-Феррет представлял из себя вытянутый на десяток лиг с севера на юг мыс, покрытый песчаными дюнами, на которых кое-где росли неприхотливые приморские сосны. Он защищал от сильных ветров Закатного моря гавань, издревле облюбованную не только рыбаками, но и контрабандистами. При полном попустительстве властей, а вернее — при открытом содействии графа Инара Ветангского, который вовсю пользовался правом некогда дарованной графству автономии. В Кап-Феррет, одноименную деревню на восточном берегу бухты, везли рис и вина из Ибера, этруррские кружева и шелк, знаменитый пиррейский иззар. Из Галеи и Ноорна — сукно, пеньку и кожу. Брикассу пришла на ум мысль, насколько тщетны усилия Кювилье в искоренении незаконного оборота товаров, и что контрабандисты Галеи и покоренного Ноорна нашли общий язык скорее, чем того можно было ожидать.

Фернан-Акула уверовал в избранность беглого лейтенанта и даже скостил ему плату до десяти крон. Он вызвался проводить Арно на рынок, примыкающий к порту, где можно было купить не только припасы для дальнего путешествия, но и коня. Барышник, ежась под пристальным взглядом контрабандиста, продал Брикассу крепкого каурого жеребца по кличке Дорадо, пригодного для горных троп.

Арно распрощался с Фернаном, и сев в седло, окинул взглядом суетливую гавань, а затем посмотрел на юго-запад, где на горизонте голубоватой зубчатой стеной вставали Пиррейские горы. Встряхнув головой, он тронул бока коня каблуками, направляя его к выезду из деревни.

1) В земной истории существовала сабра (забара). Испанское торговое двухмачтовое судно, предназначенное для плавания из Европы в Америку и способное отбиться от каперов. В мире Орнея — корабль двойного назначения, похож на небольшую бригантину, со смешанным парусным вооружением, оборудована штурвалом.

Вернуться к тексту

2) Куттер — тип одномачтового парусного судна XVII—XX в. Имеет одну мачту с косым, обычно гафельным, парусным вооружением, при двух стакселях. Использовался для посыльной и разведывательной службы, а также в таможне и береговой охране.

Вернуться к тексту

3) в данном случае — морская, около 1800 м, кабельтов — ок 180 м

Вернуться к тексту

Месяц Летних костров, Пиррей

Аррано — золотой орел парил в небе над ущельем Аниск, образованным хребтами Сьерра-Тосирол и Сьерра-Ордеса. От нагретых солнцем скал поднимались потоки теплого воздуха и аррано чутко ловил их расправленными крыльями. Он был молод и голоден. Уже второй день охота была неудачной, и сейчас птица не побрезговала бы и падалью.

Далеко внизу, по узкой тропе, опоясывающей подножие Сьерра-Торсирол ехал всадник. Ни человек, ни конь не годились в качестве добычи — по крайней мере пока не ослабли или не нашли смерть на острых камнях, но аррано качнул крыльями, закладывая вираж, и последовал за всадником.

Еще во время плавания Брикасс раздумывал, в какой из портов Ибера направиться. Иной судьбы, кроме как связанной с морем, он для себя не видел. Арно уповал на свой опыт, а прежде всего — на штурманские навыки. И здесь ему следовало бы благодарить адмирала Кювилье. После окончания войны адмирал, получивший в распоряжение порты и верфи Ноорна, принялся бурно развивать флот, уделяя особое внимание обучению офицеров.

Антадер, на севере, был ближе Барадоса, однако после страшных землетрясений эпохи Тьмы, разрушивших города и сделавших непригодными для стоянки больших кораблей гавани, северное побережье Ибера пришло в упадок. Арно казался более привлекательным юг. Три года назад ему довелось провести почти шесть месяцев в тех местах: король Гаспар устремил свой взгляд на Ибер и Этррури и направил пышное посольство в столицу Ибера, Алькарас, и далее — в вольные города Джинеру и Амальфи. Эскадра три месяца стояла в Барадосе, ожидая окончания неспешных переговоров; чтобы занять маявшихся от безделья людей, адмирал Кювилье и вице-адмирал Родригес устроили совместные маневры, и Брикасс получил возможность познакомиться с капризным характером Срединного моря.

Значит, Барадос, пусть даже путь сопряжен с риском заплутать в горах или нарваться на разбойников. Поступившись гордостью, Арно надеялся наняться на иберийский или этррурский торговый — а если Нима продолжит одаривать его своими милостями — военный корабль. К тому же, у него успели сложиться дружеские отношения с несколькими иберийскими офицерами.

Из Кап-Феррета он направился на юго-запад, к перевалу Бильез, и за седмицу пересек почти весь Ветанг. Дорога петляла по предгорьям Пиррея; барышник не сжульничал, и Дорадо⁽¹⁾ оказался достойным своего имени — послушным и выносливым.

Арно сразу понял, сколь неумелой была попытка выдавать себя за торговца. Судя по мелькавшему в глазах трактирщиков скепсису и оброненным словам, его скорее принимали за наемника, по неведомой причине пустившегося в бега. Впрочем, разглядывая в одном из встретившихся на пути озерцов свое отражение — осунувшееся лицо, заросшее темной щетиной, с глубокой складкой меж бровей и незнакомо жестким выражением в глазах, он признавал справедливость подобных предположений. И хотя Арно беспокоила проницательность ветангцев, те, помятуя пословицу, что слишком болтливые языки укорачиваются вместе с головой, следовали неписанному правилу: гости могут рядиться хоть жрецами, главное, чтобы платили. Подозрение в принадлежности к гильдии черного плаща⁽²⁾ даже сыграло ему на руку, когда на одном из постоялых дворов хозяин отвел его в сторону и предложил подзаработать, сопровождая настоящего торговца, почтенного Тортю, чей телохранитель спьяну ввязался в драку и получил удар ножом в бок.

Что заставило Тортю доверится незнакомому вояке, знал лишь Странник, но выглядел купец напуганным. Во дворе ждала повозка, груженная тюками холста и сукна. Возможно, в тюках находилось что-то еще, вплоть до Лунной травы⁽³⁾, возможно страх почтенного происходил из природной трусости. Арно оглядел тщедушного бледного Тортю и заставил замолкнуть внутренний голос, заявивший о недостойности сего занятия. Деньги и провизия у него заканчивались, а городок, куда направлялся Тортю, лежал всего лишь в трех лигах к югу от Бильеза. В благодарность, помимо щедрой платы, Тортю позволил скопировать карту, на которой был отмечен путь от Бильеза до Эскалона, приграничного иберского поселения. Арно спросил торговца о пиррейских кланах.

«Особые за Бильезом земли. Обычно не нападают, договоренность есть, чтобы пропускали, — ответил Тортю: — Торговать-то и пиррам надо. Если встретишь на дороге — не пялься. Они этого не любят. А так — на все воля Странника. Держи направление на Монте-Ерридж, Королевскую гору. Пройдешь долиной Ордеса, вверх по течению Нисы, потом за рекой свернешь в ущелье. Дорога там не шибко хороша, и караваны в обход, долиной идут, но ты налегке, проедешь. Зато ущелье тебя выведет прямиком к Эскалону. Стражи помогут не сбиться с дороги, — заметив недоумение Арно, торговец пояснил: — Идолы дикарские. Отмечают рубежи. Если еще куда сунешься — пеняй на себя».

«За каждым идолом пирр с кинжалом сидит?» — недоверчиво хмыкнул Арно.

«Сидит — не сидит, не нашего ума дела. Слыхал, поди, про колдунов? Заморочат и сгинешь».

«Так уж и сгину?»

Торговец покосился на него и пробормотал:

«Иди уже, добрый человек, Странника ради. Ты здесь чужак, не веришь — делай, как пожелаешь...»

Достигнув перевала, Арно остановил Дорадо и огляделся. Ветанг лежал туманно-зеленой чашей позади, а впереди, на юго-западе, вонзаясь в самое небо, сверкала вечными снегами сердце Пиррея, Монте-Ерридж. На седловине он обратил внимание на большеголовые приземистые скульптуры с плоскими лицами и раззявленными ртами, высотой в полтуаза, установленные по обеим сторонам дороги. Судя по всему, это и были «Стражи». Из почти мальчишеского любопытства Арно заставил Дорадо взобраться выше и поехал по тропинке, идущей по склону. Через лигу тропинка сворачивала на север. Никаких пирров с кинжалами так и не обнаружилось, и шаманы не спешили разить его молниями. Подивившись суевериям ветангцев, он вернулся на дорогу.

На то, чтобы одолеть долину Ордеса, потребовалось три дня. Плутать не приходилось, наезженная дорога шла по берегу Нисы. «Стражи», расставленные на возвышениях то тут, то там, таращились на него выпученными глазами. На ночлег Арно останавливался под раскидистыми каштанами, благо, что ночи были теплыми. Дорадо вполне довольствовался травой, не успевшей потерять свою сочность, а воду им давала река. Земли и вправду были особенными, или, скорее, общими для всех — и пирров, и «людей долин», как те называли жителей Ибера и Галеи. Время от времени Арно видел пастухов с отарами овец на склонах гор, на дороге встречались караваны иберийских и галейских купцов. Попадались ему и пирры верхом или в небольших повозках, запряженных мулами. Презрев совет Тартю, он бросал любопытные взгляды на их украшенную сложными и разнообразными вышивками одежду. Все вокруг казалось слишком мирным, будто он перенесся в одну из тех чудесных историй, которые ему нравились в детстве, и отчаяние впервые с того мига, когда он узнал о гибели родных, немного отступило, притупилось.

На четвертый день, следуя за изгибом русла Нисы, он свернул в ущелье. Дорога и в самом деле превратилась в тропу и вела по узкому скальному карнизу. Внизу ярилась и плевалась белой пеной зажатая в утесах река. Арно придерживал Дорадо, двигаясь шагом: если конь оступится, то путешествие завершится за Пределом.

В небе описывал круги орел. Арно поначалу не обратил на него внимания, но поскольку птица продолжала следовала за ним, хмыкнул, подумав, что он и Дорадо представляют для короля воздуха гастрономический интерес, и немудрено.

Впереди дорога огибала скальный выступ; вдруг с пронзительным «Кьяаак!» орел спикировал вниз. Повернув за скалу, Арно понял, что привлекло птицу: на огромных речных валунах лежала конская туша. Орел, вцепившись когтями в круп, уже рвал клювом багровую плоть. Надо же, вот и готово хищнику пиршество. Это был самый опасный участок, далее ущелье расширялось, тропа вновь становилась похожей на дорогу и начинался пологий спуск к реке. Всадника не было видно, вероятно, бурная Ниса унесла тело. Тем не менее, Арно спешился и осторожно заглянул за край выступающего над рекой карниза. Каково же было его удивление, когда под карнизом обнаружился уступ, на котором скорчился мужчина средних лет, судя по одежде — пирр.

— Эй!

Пирр не отозвался.

«Не повезло бедолаге — а ведь почти прошел…»

Брикасс уже поворачивался, чтобы отойти, когда краем глаза уловил движение. Пирр шевельнулся, пытаясь приподняться.

— Встать сможешь? — спросил Арно, не особо надеясь, что его поймут.

— Рад бы встать, добрый сьер... да ноги, — ответил мужчина на общем и указал на неестественно вывернутую ступню левой и потемневшую от крови штанину правой ноги.

— Все-таки попытайся. А я попытаюсь тебя вытащить.

После нескольких попыток пирру удалось встать сначала на колени, затем, цепляясь за скалу, он выпрямился.

Тем временем Арно соорудил подобие веревки из скатанного плаща и перевязи шпаги. До уступа было около туаза, должно хватить. Один конец он прикрепил к седлу, а другой, с пряжкой, кинул пирру, затем взял Дорадо под уздцы и присвистнул. Конь подал вперед, импровизированная веревка натянулась. Арно, следя за тем, чтобы ремень перевязи не перетерся о камни, заставил Дорадо сделать несколько шагов. Над краем карниза показалась голова пирра. С посеревшего лица градом катился пот. Еще один рывок, и, неразборчиво ругаясь сквозь зубы, незадачливый путник выбрался на тропу и откатился от края.

— Да пошлют тебе удачу Ост и Наргин, — тяжело дыша, пробормотал он.

— Удача мне пригодится, пусть и от чужих богов, — ответил Арно, раздумывая, что ему делать. Его не слишком вдохновляла мысль задерживаться в горах, но не оставлять же спасенного посреди дороги.

Отдышавшись, пирр сел, привалившись спиной к скале.

— Все мы дети Оста, пусть некоторые и блуждают впотьмах... Наши воины сражались бок о бок с людьми долин против выползышей Сугаара в Эпоху Тьмы.

— Что произошло?

— Глупый конь испугался гадюки и сорвался с тропы.

— Я еду в Эскалон, и если нам по пути, помогу тебе добраться до своих...

Однако пирр спокойно проговорил:

— Жаль, что земли моего клана лежат в другой стороне, — он прикрыл глаза. — Оставь меня здесь.

«Вот те раз!» — опешил Арно.

— Оставался бы внизу! Или здесь камни мягче?

— Дорога. Кто-нибудь проедет, как и ты, — пояснил пирр.

— А если нет?

— Пусть Илларга решает.

По всему выходило, что спасенный вовсе не нуждался в спасении, и обозленный Арно резко сказал:

— Я не за тем тебя вытащил, чтобы тобой поужинали волки или вон тот орел. Впрочем, как пожелаешь.

Он надел перевязь и пристегнул шпагу. Пирр покосился на него, задержал взгляд на эфесе и вдруг сказал:

— Сдается мне, Илларга уже решила, послав мне тебя. Мое имя Астигар из клана Фальго* * *

.

Арно удивленно приподнял бровь. Однако, проследив его взгляд, начал догадываться, почему настроение пирра изменилось.

— Арно... из рода Брикассов.

— Твой пращур был одной крови с моим, — торжественно кивнул Астигар, — А ты будь моим гостем, Арно из рода Брикассов.

1) (ибер) золотой, в данном случае — «Золотце»

Вернуться к тексту

2) наемники

Вернуться к тексту

3) опиат

Вернуться к тексту

У Астигара оказались сломана левая лодыжка и вывихнута ступня, вдобавок голень правой ноги была распорота о камни. Лубок сделать было не из чего, поэтому пирр лишь перетянул рану оторванным от подола рубахи куском ткани. Арно помог ему взобраться на Дорадо, и повел коня в поводу.

— Далеко ли земли твоего клана? — спросил он, когда они спустились в долину.

— Прежде чем Ост-солнце уйдет за Монте-Ерридж, ты увидишь Руэрбу, потомок Сокола.

Лицо пирра, несмотря на испытываемую боль, было спокойно, если не сказать — исполнено величия.

«С кем же это меня свели его и мои боги?»

Брикасс взглянул на солнце, давно преодолевшее полуденную черту. Значит, деревня Астигара не так уж и далеко, тем более странно, что поначалу он отказался от помощи. Ну, душа пирра — темный лес. Впереди была развилка, и даже путевой камень с насеченным знаками. Более широкая дорогая вела на юг, как полагал Арно — к Эскалону, другая сворачивала на восток.

— Поверни к восходу, — сказал Астигар. — До Руэрбы три пассоса*. Или одна ваша лига.

Заходящее солнце зажгло снега Королевской горы, когда перед ними открылась Руэрба. В воображении Арно пирейские селения представлялись скопищем лачуг, сложенных из неотесанного камня. Однако Руэрба разительно отличалась: на словно срезанной гигантским ножом вершине холма, в кольце известняковых стен, виднелись крытые дранкой крыши. Земля у подножия холма была распахана под рожь, ячмень и овес, на крутых склонах Арно увидел виноградники. Вездесущие козы паслись у самых домов. Порыв ветра принес замах дыма и готовящейся еды; послышались отдаленные голоса и смех.

Однако, какой бы идиллической ни казалась картина, из высокой травы, подступающей к самой дороге, бесшумно поднялись двое парней, вооруженных арбалетами. Один из них взял на прицел Арно, другой ткнул себя в грудь кулаком и что-то почтительно сказал на пиррейском. Астигар повелительно бросил короткую фразу; второй юноша сразу же опустил арбалет и повторил приветственный жест.

Их заметили и в Руэрбе: пропел рог, на дорогу высыпали другие пирры и припустили навстречу путникам. Окружив их, женщины воздевали руки к небу и кланялись Астигару, мужчины, как и до того охраняющие селение юноши, ударяли себя кулаком в грудь. Астигар милостиво кивал соплеменникам и Арно окончательно убедился, что спасенный занимает весьма высокое положение в клане. Появились накрытые роскошными мехами носилки на длинных шестах. Астигара с осторожностью сняли со спины коня, уложили на носилки. Брикасса попытались оттеснить, но Астигар отдал еще один приказ, и люди расступились, позволяя чужеземцу держаться рядом. Процессия двинулась вверх, к воротам.

Арно, на правах почетного гостя, беззастенчиво глазел на пирров. Женщины одевались в светлые платья свободного кроя и расшитые разноцветными нитками черные корсажи. На голове — шапочка из темно-синего или черного бархата; гладкие прямые волосы падали на спину у самых юных или были заплетены в косы и покрыты бордовой вуалью у более старших. Лица невольно притягивали взгляд: высокие скулы, удлиненные глаза под густыми ресницами. Легкая горбинка носа ничуть не портила их особенную, диковатую красоту. На лицах мужчин, с более грубыми, но гармоничными чертами, читалось достоинство, и Брикасс невольно сравнивал их с настороженным или безразличным выражением на лицах крестьян в Ветанге или Галее. Одноэтажные — и даже двухэтажные дома из беленого известью камня, также никак не походили на те, что он видел в горных деревнях по ту сторону Бильеза.

Процессия вышла на площадь правильной круглой формы и остановилась возле большого двухэтажного дома.

Началась суета. Невысокий пирр с поклоном забрал у него поводья Дорадо и приглашающе поманил за собой.

— Джан**, пойдем, — сказал он на общем.

Арно вошел в дом и огляделся. Весь первый этаж занимал просторный зал, через центр которого протянулся длинный стол со скамьями, покрытыми яркими тканями. Во главе стола стоял резной стул темного дерева с высокой спинкой. В огромном камине, расположенном в дальнем от входа углу, можно было бы зажарить быка целиком. Узкие окна выходили во внутренний двор, откуда доносились взволнованные голоса. Арно снял шляпу и бросил ее на стол, затем отстегнул кобуру с пистолетом и снял перевязь. Положив оружие на край ближайшей скамьи, сел рядом и прислонился к стене, с наслаждением вытягивая натруженные ноги. На втором этаже, куда из зала вела лестница с широкими ступенями, судя по всему, располагались личные покои Астигара. Служанка с мотками бинтов в руках, торопливо поклонившись Арно, взбежала наверх.

«Нидерра Астигар»! — вычленил он из неясного гула. Это было созвучно с «нидеро» — иберским словом, обозначающим вождя или старейшину. Он подивился капризам затейницы Ананк, пожелавший свести его не с разбойником, а вождем клана. И, наверное, задремал.

— Отведайте, джан Арно.

Арно встрепенулся, услышав девичий голос. В поле зрения возник поднос с разнообразной снедью: миска с ячменной кашей, приправленной соусом из овощей, ломти темного хлеба, нарезанный желтоватый сыр и кувшинчик, над которым завивался пар. Арно принюхался: пахло травами и чем-то пряным, незнакомым. Он поднял взгляд. Перед ним стояла девушка в традиционном одеянии, разве что вуаль, покрывающая ее волосы, была не бордовой, а пепельно-серой.

— Сьера... — улыбнулся Арно.

— Меня зовут Ихинца. По вашему значит Роса, — девушка смотрела внимательно, даже строго.

— Благодарю, сьера Ихинца, вы очень добры, — церемонно ответил Брикасс и наклонил голову.

Ихинца коснулась левой рукой своего лба, затем груди:

— Потомок Сокола всегда найдет кров в Руэрбе.

Она вышла из зала, оставив Арно в недоумении, стремительно переходящем в подозрение, что его принимают за кого-то другого. Впрочем, не бежать же за ней, уверяя в обратном. Он хмыкнул и принялся за еду; напиток, оказавшийся необычайно приятным на вкус, понравился ему, и вскоре кувшинчик опустел. Странное умиротворение охватило Брикасса. Он хотел бы длить этот миг. Здесь, в этом доме, с закопченными балками, с лунными лучами, пронизывающими полумрак зала, с терпким запахом скошенных трав, врывающимся в распахнутые окна. Арно вздохнул, откидывая голову. И увидел перед собой Ихинцу — та будто соткалась из лунного света. Он не удивился — так и должно быть, все не наяву. Совершенство обнаженного тела девушки было совершенством статуи древней богини. Мириады звезд отражались в ее глазах. Руки ощутили мраморную гладкость кожи... Все было не наяву, вот только богиня в его объятиях была живой, настоящей.

— Роса... — прошептал он, целуя жаркие губы, уплывая, растворяясь в сверкающем мареве.

*около 1,5 км

Проснувшись, Арно увидел над собой беленый потолок. Он повернул голову и обнаружил, что лежит на ложе, устланном мягкими ворсистыми коврами. И он совершенно не помнил, как оказался в этой комнате. В голове слегка шумело; к тому же его весьма волновали отрывочные воспоминания о том, что случилось ночью. На нем все еще были штаны и рубашка, остальная одежда, включая плащ, оставленный вчера в седельной сумке, аккуратной стопкой высилась на табурете. Но в самом ли деле Ихинца обнимала его или все ему привиделось?

«Что они подмешали в напиток?!»

Он рывком сел, озираясь в поисках оружия и перевел дух: шпага и пистолет были на втором табурете, рядом обнаружились сапоги . Пирры показывали ему, что опасаться нечего, однако Арно поспешил одеться, натянул сапоги и проверил пистолет. Едва он застегнул перевязь, как на пороге бесшумно возник давешний слуга.

— Джан Арно, нидерра Астигар желает тебя видеть.

Вопреки ожиданиям Арно, слуга привел его не в покои, а во двор, где Астигар полулежал

на походной кушетке в тени огромного Орехового дерева*. Замшевые штаны и куртку пирра сменила белоснежная туника из белой шерсти; покалеченные ноги укутывало бархатное покрывало.

— Да будет милость Странника с тобой, нидерра Астигар, — подходя к нему, пробормотал Арно.

— Милость мне пригодится, пусть даже и от чужих богов, — усмехнулся вождь, возвращая ему сказанную ранее шутку. — Доволен ли ты тем, как тебя приняли, Арно из рода Брикассов?

— Да, нидерра.

Астигар кивнул и вдруг спросил:

— Почему на твоем оружии знак Фальго?

— За ярость в бою моего предка прозвали Соколом. Его приблизил к себе сам король Хиддинк, еще на изломе эпохи Тьмы, — заметив накануне внимание Астигара к их гербу, Арно не удивился. — Так возник род Брикассов.

— Это фальго-ерромес, — палец вождя ткнул в эфес шпаги. — Он гнездится только здесь, в Пиррее. Как получилось, что твой предок выбрал именно этого сокола?

Арно пожал плечами: отец никогда не упоминал, что в их роду были пирры, а он не слишком разбирался в ловчих птицах и не мог бы с уверенностью сказать, чем отличается изображенный на гербе сокол от тех, с которыми в Галее ездили на охоту.

— У нас есть предание про юного сына вождя, одного из тех, кто сражался в рядах армии великого галейского короля. Юноша принял учение вашего Странника и остался в долинах... — глаза Астигара так и впились в него: — Что ты помнишь о прошедшей ночи? Если помнишь, конечно.

— Я видел прекрасную деву... — Арно запнулся, раздумывая как бы не навлечь на Росу беды.

— Хорошо. Я велел дать тебе Аскен Еджа, Вино Истины. Я не ошибся: ты — потомок Фальго. И ты не умышляешь пиррам зла. Человек с чистыми помыслами, но без единой капли нашей крови, забыл бы все, что с ним произошло, а тайного врага Аскен Еджа свел бы с ума.

Пока Арно пытался осмыслить заявление вождя, тот продолжил:

— Ихинца — моя дочь.

От изумления у Арно перехватило дух.

— Я... не знал, — выдавил он из себя, прекрасно понимая, насколько жалким было оправдание.

Однако Астигар казался довольным:

— Она вдова, ее супруг отправился служить Илларге, не успев дать роду продолжения. Но Ведающая жизнью и смертью судила, чтобы ваши пути пересеклись. Я оставил решение за Ихинцей. Вы разделили ложе?

Брикасс подобрался, чувствуя, как кровь приливает к щекам, однако не отвел взгляда.

— Да.

— Клан с радостью примет тебя, Арно из рода Сокола.

Вот ведь угораздило! Брикасс проговорил, тщательно подбирая слова:

— Эта высокая честь — быть среди Фальго. Однако я избрал другой путь, нидерра Астигар.

— Не такого ответа я ожидал, — свел брови Астигар. — Куда же ты идешь?

— К морю. Оно — в глубине моего существа. Оставшись, я буду подобен ерромесу-соколу, запертому в клетке.

Вождь смотрел пристально, испытующе. Молчание становилось осязаемым, даже воздух будто сгустился. Наконец Астигар сказал:

— Твои слова исходят из сердца. Да будет так. Для тебя еще не пришло время. Но знай, что Ост терпелив и всегда дожидается возвращения своих детей. Отныне земли Фальго будут тебе домом.

— Благодарю, нидерра, — наклонил голову Арно. — Сьера Ихинца? Что ждет ее?

— В положенный срок она родит славного воина. По нашим обычаям, он будет считаться сыном Наргина. Пусть тебя не тревожит ее судьба.

Арно мотнул головой. Хотя он был уверен, что Астигар не даст в обиду дочь, и, говоря откровенно, все произошло при не самом добровольном его участии, но он знал, что колдовская ночь останется в памяти.

— А в наших краях есть такой обычай: когда моряк уходит в плавание, он дарит той, что запала ему в душу, подарок. Я не могу обещать твоей дочери, что вернусь, и мне почти нечего подарить ей, разве что вот это... — он снял с мизинца перстень из светлого металла с сине-зеленым камнем. — Слеза Нимы⁽¹⁾ есть у всех моряков. В Галее верят, что она защищает от зла и невзгод.

Астигар внимательно взял перстень и внимательно его оглядел. Солнце вспыхнуло в гранях Слезы, брызнули бирюзовые искры.

— Благой дар, — улыбнулся пирр. — Я бы мог дать тебе таргу Фальго. Однако таргу можно потерять или ее могут украсть. Сделаю иначе, — он закатал рукав туники, и Арно увидел синюю вязь татуировки на предплечье. — Для непосвященных это лишь еще один дикарский обычай пирров. Но любой из наших верно прочитает знаки. И будет тебе братом.

* * *

Море Арно увидел с вершины одного из холмов, окружавших Барадос, и обрадовался ему как старому другу, пусть и была лазурь его волн непохожей на привычную глубокую северную синеву.

Город раскинулся по берегам бухты Кармези, Багряной. Черепичные крыши золотило закатное солнце. Важнейший порт Ибера и всего Срединного моря. Корабли на рейде заставили сердце забиться. Арно почти не верилось, что он преодолел бессчетные лиги. Сейчас ему казалось, что все беды остались за хребтами Пиррея. Он потер зудящее предплечье правой руки, по которому вилась татуировка Фальго. Признаться, у него были сомнения, что пирры не станут препятствовать его уходу, однако Астигар держал слово. Арно был рад, что не проехал мимо сорвавшегося в реку коня и помог человеку, достойному называться вождем, хотя и вряд ли доведется еще раз воспользоваться гостеприимством клана. Улыбнувшись, он пустил Дорадо рысью, предвкушая ночлег под какой-никакой крышей, а не под деревом на каменистой земле.

Три года назад ему запомнилась припортовая таверна «У Ринальдо». Чистота, годная еда и комнаты за приемлемую цену. В таверну не гнушались заглядывать капитаны торговых судов и офицеры иберского флота, и он надеялся встретить знакомых или разузнать, не требуется ли кому помощник или штурман. И еще надо договориться о продаже Дорадо.

* * *

Таверна обнаружилась на прежнем месте, но, к удивлению Брикасса, на вывеске значилось другое название: «Меченос». Рядом была нарисована толстобрюхая рыбина с непомерно вытянутым носом, весьма отдаленно похожая на грозного морского хищника.

Брикасс привязал Дорадо к кольцу коновязи и вошел внутрь. Таверна показалась ему не такой как прежде — грязнее, а посетители — поплоше. За стойкой, вместо немногословного громилы Ринальдо, самолично справлявшегося со вздумавшими буянить гостями, тоже стоял другой человек — полноватый и низенький, с хитрым лицом и маленькими цепкими глазками. Выяснилось, что Ринальдо год назад перебрался к дочери, а дело передал своему кузену, Базилу. Впрочем, доносящиеся с кухни ароматы все так же впечатляли.

Словоохотливый Базил заверил, что найдется и комната для сьера, и покупатель на коня. Арно спросил про найм.

— После вечернего гонга придет капитан Миландос, в Джинеру собрался. Ему в аккурат штурман нужон был. А не по нраву придется, так с другим кем сговоритесь. Пойдемте, взгляну на коня.

Придирчиво осмотрев Дорадо, хозяин таверны удовлетворенно крякнул.

— Эй, Дьогу, отведи коня в стойло, — окликнул он встрепанного паренька, подметавшего улицу перед входом. — Почисти да корм задай.

— Почтенный, видишь ли, я несколько стеснен в средствах, — решил на всякий случай уточнить Арно.

— Ну так в счет стоимости и пойдет, за то не беспокойтесь, сьер. Назавтра же продам. Славный жеребчик. И вам хватит столоваться да жить, на седмицу — так точно хватит. И на припасы останется.

Напоследок потрепав Дорадо по шее, Арно проводил его взглядом, мысленно желая коню доброго хозяина, а сам заколебался: то ли соблазниться стряпней мэтра Базила, то ли сэкономить и хотя бы сегодня обойтись оставшимися сухарями. Но пустой желудок запротестовал, и раз уж хозяин сулился быстро продать коня... Уж точно Базил свою выгоду не упустит, как бы еще несъеденный ужин не учел.

Девушка-подавальщица поставила перед ним блюдо с тушеной рыбой-мечом — той самой, неумелое изображение которой красовалась на вывеске, — и высокую глиняную кружку с белым вином. Арно попробовал и счел, что искусство повара искупает бездарность художника. Давно отзвучал гонг, однако Миландос не появился. Мало ли — нашел себе штурмана да и поднял якорь. Но Арно не спешил уйти в отведенную ему комнату. Он пил кисловатое вино и наблюдал за посетителями. Никого из знакомых ему офицеров не было, но ничего, завтра он наведается в порт. Время двигалось к полуночи, гул в таверне нарастал. Раскрасневшиеся служанки без устали таскали подносы с едой и выпивкой.

Возле выхода подвыпившие матросы играли в кости, громогласно выясняя, кто их них жульничает. К единому мнению им прийти не удалось, и разъяренные игроки вышвырнули одного из своих товарищей наружу. Тот едва не сшиб с ног высокого мужчину в кожаных штанах и полотняной куртке, только что вошедшего в таверну. Арно задержал на нем взгляд: смуглый, левую щеку от виска до уголка рта пересекал шрам, курчавые волосы были заплетены в косицу, а борода — крашена хной по сахрейнскойму обычаю. Впрочем, в Барадосе, где встречались люди даже из страны Чин, внешность вошедшего не являлась чем-то диковинным, и на него почти не обратили внимания. Обменявшись парой фраз с Базилом, он направился к столу Арно, и, садясь на свободный табурет, спросил:

— Верно ли, что ты знаешь Срединное море и можешь проложить курс?

— Верно, — Арно прикидывал, к какому народу отнести капитана. Не походил он ни на этррури, ни на иберийца. Сахрейн, другие страны полудня?

— Я Рем Миландос.

Арно усмехнулся и ответил:

— Фальго.

— Фальго, а дальше?

— Просто Фальго.

— Как скажешь. Но ты не ибериец, и тем более — не пирр.

— Галеец.

— А говоришь — знаешь море, — разочарованно скривился Миландос.

— Я был здесь три года назад. С эскадрой Кювилье, — Арно решил, что нет смысл скрывать свою принадлежность к флоту. — Успел изучить. И в Джинере был.

В черных глазах капитана пробудился интерес:

— Сколько дней от Барадоса до Джинеры?

— Корабль?

— Бригантина.

— В это время года — дня три-четыре. Если в штиль у Сарады⁽²⁾не попадет.

Миландос хмыкнул, затем задал еще несколько вопросов, касаемых квадранта и баллестилы⁽³⁾, и о течениях возле Сарадских островов; после чего, меняя тон, сказал:

— Слыхал я, не самый бездельный у вас флот. Что, неужто жалование задержали?

— Мой лекарь пришел к выводу, что воздух севера стал слишком вредным для меня.

— Ну-ну. Только ведь у меня порядки не такие, как в королевском флоте. И ребята навытяжку стоять не будут. Десять крон. Оплата, когда на место придем.

Арно задумался. Попробовать разыскать лейтенанта Хименоса, с кем он был наиболее дружен, подождать другого капитана или все же согласиться? Изначально он надеялся наняться на военный корабль, но теперь все сильнее сомневался в том, что ему это удастся. Хотя договора о выдаче беглецов между странами не существовало, было сложно предугадать, как воспримет иберское командование появление бывшего галейского офицера.

— Двадцать, — он посмотрел Миландосу в глаза.

— Эх... Если бы не срочно в Джинеру... И если бы Хавьер не допился до Демонов из-за Предела. Ладно. Пятнадцать. Еда из общего котла. А если и дальше поладим, так на обратный путь возьму.

— Что везешь?

— Кошениль и кожу, по мелочам еще.

— По рукам.

— Через два дня снимаемся с якоря. Бригантина «Борей». Приходи к утреннему гонгу.

1) аквамарин

Вернуться к тексту

2) островная цепь, протяженностью около ста лиг, остатки огромного острова в 40 морских лигах от Джинеры, разрушенного землетрясениями в эпоху Тьмы

Вернуться к тексту

3) навигационный инструмент, градшток

Вернуться к тексту

«Борей», не новая, но еще крепкая бригантина, была оснащена восемью парами весел. Команда насчитывала сорок человек. А вот вооружение — шесть вертлюжных трехфунтовых пушек, — по мнению Арно было недостаточным, чтобы отбиться от пиратов. Он даже завел разговор с Миландосом, но тот недовольно буркнул, что до сих пор Странник их миловал. Арно пожал плечами — миловал, так миловал.

Впрочем, плавание шло даже удачнее, чем ему представлялось: штиль не захватил корабль в удушливый плен среди Сарадских островов, и команде не пришлось гнуть спины на веслах. И посему настроение на борту бригантины царило благодушное. И даже лицо капитана, хмурое в начале плавания, разгладилось.

"Из Джинеры до звезд ближе", — эта фраза вошла в присловье как олицетворение изобильного товарами и возможностями города. Выгодное расположение — на пересечении дорог, соединяющих восток юг этруррского полуострова с остальным Орнеем, вместительная гавань в бухте Медзалуна, Полулунной, где могли стоять одновременно до полусотни больших кораблей в сочетании с традиционно прагматичной политикой джинерских дуков позволяли Джинере уже три века являться самым влиятельным городом в Этррурском Альянце.

В отличии от угрюмых контрабандистов, матросы Миландоса были по-южному говорливы, безалаберны и не сторонились нового штурмана. Сыграло роль и то, что его не относили к «благородным», и даже капитан предпочитал не допытываться, кем на самом деле является Фальго, особенно убедившись, что тот знает свое дело. Арно быстро — быстрее, чем ожидал — свыкся и с простотой в общении, и с выбранным именем. Он отпустил бороду и даже внешне теперь мало чем отличался от остальных: бронзовый загар, парусиновые штаны до щиколоток, башмаки и синяя блуза. Одежда не стесняла движений и казалось ему куда удобнее офицерского мундира.

Бездонное небо и яркие краски Срединного моря завораживали, манили неведомой ранее, шальной свободой. Временами ему казалось, что иной жизни у него не было. Шпага, завернутая в плащ и обвязанная бечевкой, лежала на дне рундука в его крошечной каюте. Открывая крышку, Арно касался свертка, слово напоминая себе, что он все еще Арно Брикасс, из древнего рода Брикассов.

Через четыре дня бригантина бросила якорь на внутреннем рейде огромного порта Джинеры. От берега отошла шлюпка и вскоре на борт, отдуваясь, поднялся таможенный чиновник, важный, как сахрейнский эмир. Близоруко прищурился, читая коносамент, который с поклоном протянул ему Миландос. Арно заметил таллеру*, мелькнувшую меж пальцев капитана и перекочевавшую к таможеннику. После чего тот извлек из кармана деревянную бирку и вручил ее Миландосу. Формальности были улажены.

Брикасс хмыкнул и, отвернувшись, стал смотреть на город. Белостенные домики лепились друг к другу, взбирались по склонам Гранде-Коллины к стенам, опоясывавшим Читтавеккья, где селились аристократы и богатейшие купцы. На самой вершине высилось величавое Палаццо д'Аурора, утопающее в темной зелени сада. Резиденция джинерских дуков. Здание, построенное из розового карерского мрамора, представляло из себя квадрат с высокими угловыми башнями и внутренним двором. Стрельчатые окна, эркеры и резные балконы — дворец считался одним из красивейших во всем Орнее.

— Фальго, — раздался голос Миландоса. — В расчете!

Арно оглянулся на капитана. В руках у того был кожаный мешочек.

— Но я бы тебя и на обратную дорогу взял. Человек ты дельный. Что сам думаешь? Через неделю загрузим товар, а пока гуляй да девок тискай.

Что он думал? Пожалуй, отцу, для которого фамильная честь ьбыла превыше всего, и в кошмаре не привиделась бы подобная сцена. Оставалась надеяться, что свет Предела застит ушедшим дела мирские.

— С тобой пойду, капитан, — ответил Брикасс, ловя кошелек.

— Вот и лады. Лучшие — в «Розовом бутоне», — Миландос подмигнул. — Скажешь, что от меня, маман скидку сделает.

* * *

На берег с ним увязался Микеле Ринетти, старший матрос, который был родом из Джинеры. Арно не возражал против компании коренастого этррури. Микеле начал с того, что привел его к «Розовому бутону». Стоящая на пороге размалеванная девица зазывно улыбнулась им и обнажила грудь. Арно отвел взгляд и шагнул прочь. Он был уверен, что матрос останется в борделе, но тот спросил:

— Не по нраву, что ль? Давай, отведу тебя к своим. Матушка фьорентину** готовит — ум отъешь.

Проталкиваясь сквозь пеструю толпу, наводняющую припортовые улицы, Арно невольно вспоминал предыдущее посещение города. Ничего не изменилось и — изменилось все.

Улица вильнула, и на повороте они чуть не столкнулись с паланкином, несомым четырьмя дюжими слугами в богатых ливреях. Рядом шел стражник в куртке из плотной бычьей кожи и шлеме, вооруженный тесаком и этррурским кнутом, коим, как было известно Арно, отдельные умельцы могли с равной легкостью смахнуть слепня с уха коня или перебить позвоночник человеку.

— Прочь с дороги!

Микеле с поклоном попятился, а в Арно будто распрямилась яростная пружина. Он надменно вскинул голову.

— Фальго, не дури, не видишь — кто?! — дернул его за рукав Микеле.

На дверцах паланкина пламенели три красных лепестка в синем круге — герб дука Конти, такой же знак был нашит на куртку стражника. Тот положил руку на рукоять кнута:

— Кнутом погладить?

Возле них понемногу собирались люди, держась, правда, на почтительном расстоянии.

— Джинера перестала быть вольным городом? — громко спросил Брикасс.

Стражник побагровел и шагнул к нему. В воздухе раздался свист, однако Арно гибко отклонился назад и влево, и граненный наконечник чиркнул по стене дома.

— Северино! — Отдернулась занавеска и из паланкина выглянула девушка. — Что происходит?

Стражник потупился:

— Оборванцы, дона Лара.

— Разве дуки Джинеры уподобились солнцеликому эмиру Эль-Аяту, чьи подданные лобызают оставленные им в дорожной пыли следы?

Девушка гневно свела брови: слова Арно ей не понравились. А он в упор разглядывал ее.

Шелковая чадра закрывала ее лицо до черных, оттененных длинными ресницами, глаз; под полупрозрачной тканью можно было различить точеные скулы и пухлые губы. На плечи из-под золотого обруча струились вьющиеся волосы, тонкие пальцы сжимали костяной веер.

Но яркая красота доны Лары не тронула Брикасса.

— Должен ли и я припасть губами к камням мостовой, благородная сьера?

— Нишкни! — прошипел Микеле. — Простите моего товарища, сиятельная дона, он чужеземец...

— Видимо, те земли населены дикарями! — резко произнесла та.

— Дикари чтут установленные ими для себя обычаи, — не остался в долгу Арно, — в отличии от...

Микеле наградил его чувствительным тычком в бок, а стражник взревел, вновь занося кнут.

— Стой, Северино! — велела дона Лара. — Я прощаю это человека. Он и вправду прибыл издалека, так пусть знает великодушие дженерских дуков.

— Аве дук Конти! — послышалось из успевшей собраться толпы.

— Кланяйся! — рявкнул Северино.

Арно поклонился с безукоризненной учтивостью, которой позавидовали бы придворные шаркуны в Аридже, и, выпрямившись, с ноткой иронии произнес:

— Аве, дона Лара.

Девушка, ничего не ответив, откинулась на стенку паланкина и стукнула сложенным веером, подавая сигнал двигаться вперед.

Северино, сматывая кнут, смерил Арно угрюмым взглядом:

— Я запомню тебя, чужеземец.

— В тебя Запредельная Тварь вселилась, а, Фальго? — зло бросил Микеле, когда они отошли на несколько шагов. — Повезло, что это старшая дочь сиятельного дука, ее мать тоже была чужеземкой. А если бы оказалась его нынешняя жена или еще кто... поркой бы не отделался.

Брикасс оглянулся на удаляющийся паланкин.

— Повезло, — усмехнулся он.

— Рисковый ты... — продолжал бубнить Ринетти, — Но со стражей дука шутки плохи. Так что давай-ка быстро к моим, а потом на «Борей». Нечего тебе по городу шляться.

* двойная крона

** бифштекс на косточке

Несмотря на предостережение Микеле, Арно выбирался в город. Джинера полюбилась ему еще в прошлый раз: тонкий аромат пиний, все оттенки розового и лилового цветущих олеандров и азалий, неистовое солнце, журчание фонтанов на площадях и протяжные крики продавцов свежей воды. Но теперь город открывался ему и с другой стороны — переулки, где стравливали свирепых огненно-рыжих эррурских петухов. И поединок между двумя яростными птицами нередко заканчивался не менее яростными драками их хозяев. Харчевни, куда не заглядывали «благородные», и где подавали умопомрачительные пончики, жареные в свином жире, а полуголые зингарские танцовщицы отплясывали прямо на сдвинутых столах под аккомпанемент кастаньет и тамбуринов и гортанные выкрики. Заходил он и в Читавеккью, хотя к Палаццо д'Аурора все же не совался. Ринетти, с кем у него сложились приятельские отношения, ворчал, что из-за прекрасных глаз доны Лары Фальго сам пропадет, и его под кнут подведет, но почти всегда сопровождал товарища.

Арно отшучивался, приглашая Микеле на свадьбу. Но вовсе не возможность еще одной встречи с красивой дочерью дука влекла его в аристократический квартал. Произошедшее наглядно показало пропасть, отделившую его от прежнего мира, и глухая тоска поднималась в душе...

Однажды Ринетти неодобрительно спросил, указывая на пиррскую татуировку:

— Зачем тебе это? Ты же не из дикарей.

— Они не дикари.

— Ну да, слыхал я твои дерзости. Ох, не прост ты, Фальго, не прост...

Через седмицу, как и говорил Миландос, бригантина с грузом специй и оливкового масла отправилась в обратный путь. Брикасс обратил внимание, что капитан был сильно не в духе: то поносил всех и вся последними словами, то закрывался в каюте с бутылкой виноградной водки. Ринетти, у которого Арно поинтересовался насчет дурного настроения капитана, пробормотал нечто маловразумительное. Напряжение нарастало, выливаясь в потасовки среди команды.

На второй день «Борей» достиг Сарадской цепи. Они лавировали межу крошечными островками, идя лишь под фоком и триселем. Солнце стояло почти в зените, когда марсовый заорал:

— Парус слева по носу!

Матросы из палубной команды оборачивались и замирали, глядя, как из-за лежащего в четверти лиги островка выдвигается шебека под полосатыми желто-красными парусами.

«Сахрейнские пираты!» — пронеслось в голове Арно. — «Так близко от Этррури?!»

Шебека шла им наперерез, но он прикинул расстояние и направление ветра: «Борей» еще может вырваться в открытое море.

— Капитан, проскочим! — крикнул он.

Однако стоящий на корме мрачный Миландос только мотнул головой:

— Лечь в дрейф!

Брикасс на миг растерялся, ведь купцы использовали малейшую возможность для бегства, понимая что им не выстоять в бою с хорошо вооруженными сахрейнцами. И тем более, что «Борей» был достаточно быстроходен. Но капитан, судя по всему, собирался сдаться.

— Мы проскочим, если ты прикажешь добавить парусов!

Миландос поморщился:

— Тебя это не касается, Фальго.

Они что, не знают, что их ждет? Арно огляделся и заметил на лицах мастросов странную покорность. Похоже, напротив, это он чего-то не знал. Ринетти с другого конца палубы делал ему отчаянные знаки, призывая молчать. И все-таки он попытался еще раз:

— Посади людей на весла! Или в рабство захотелось?

— Здесь я отдаю приказы! — рявкнул Миландос.

Пока они спорили, шебека приблизилась, отрезая им выход в море. Матросы уже брасопили к ветру паруса, но словно этого было недостаточно, носовая пушка дала предупредительный выстрел поперек курса. Рука Арно непроизвольно потянулась к бедру. Капитан верно истолковал его жест:

— А ну, заприте-ка его в трюме, пусть охолонет!

К ним придвинулся один из рулевых, Саджио, многозначительно поигрывая кинжалом. Сильный, как бык, но не самый умелый боец. Если сейчас броситься к трапу, есть шанс добраться до оставленного в каюте оружия и тогда... Брикасс сгруппировался, поднырнул под руку взмахнувшего кинжалом рулевого и врезал ему кулаком под подбородок.

Глаза Саджио закатились, но в этот миг сзади на голову Арно обрушилось что-то тяжелое, и наступила тьма.

Миландос, опуская вымбовку, буркнул:

— Вы не в королевском флоте, благородный сьер. Тащите его вниз. Я потом с ним потолкую.

Саджио, отупело встряхивая головой, приподнял Арно за плечи, как вдруг раздался хриплый голос:

— Приветствую тебя, Рем. А я уж и заждался.

На палубе шебеки, скрестив руки на груди, стоял невысокий поджарый мужчина в красном тюрбане, шароварах и кожаной жилетке. Десять пушек правого борта его корабля нацелились на бригантину.

— Прости, Эль-Сауф... — со страхом пробормотал Миландос и склонил голову. — Торговля была неудачной...

— На все воля Сейд Тахрира*, — пират коснулся левой рукой лба. — И что же, даже на Лунную траву не нашлось покупателей?

— Леруа заплатил лишь половину, а потом пригрозил, что выдаст меня гвардейцам Конти. — он извлек из-под куртки увесистый кошель, заискивающее глядя на сахрейнца,: — Но я уже приготовил твою долю, вот она!

— Я огорчен, — ровным тоном произнес тот. — Ведь это только половина доли...

Миландос съежился, остальные матросы глухо зароптали.

— Отработаю... Странником клянусь!

— Что мне до северных божков! — Эль-Сауф презрительно фыркнул. — Конечно, отработаешь... А сейчас я отправлю к тебе Мусайеда, он сам все посмотрит.

Миландос угрюмо наблюдал за тем, как с шебеки спускают шестнадцативесельную шлюпку.

Вскоре на борт бригантины поднялся бородатый верзила Мусайед в сопровождении четырех вооруженных мушкетами пиратов. Они скрылись в недрах «Борея». Миландос страдальчески скривился: вмешиваться было не просто бессмысленно, но сулило еще большие неприятности.

— Кстати, кто это у тебя такой прыткий? — Эль-Сауф кивнул на все еще лежащего на палубе Брикасса. — Не припомню его.

— Один бездельник, — неохотно ответил Миландос, досадуя на себя, что не был достаточно расторопен. — Высажу его в первом порту. Или рыбам на корм кину.

— Мне нужны гребцы, а он выглядит сильным. Отдай его мне.

Миландос замялся: лишится штурмана в самом начала плавания не входило в его планы. С другой стороны, после того, как Фальго затеял свару на виду у всей команды... В этот миг Мусайед высунулся из люка и поднял над головой шпагу. Солнце блеснуло на золоченном эфесе.

— Ах, Рем, мой дорогой друг! — тонкие губы сахрейнца саркастически змеились. — Не вздумал ли ты обмануть меня? Благородный сьер из королевского флота... — он возвысил голос: — Мусайед! Забирай все, что сочтешь нужным! И всю казну! А ты, Миландос, должен мне еще одного гребца. Сам назовешь или мне выбрать?

— Сам... Его! — доведенный до умоисступления свалившемся на него бедами, Миландос ткнул пальцем в Ринетти. Тот отпрянул, растерянно озираясь: — Да, Микелито, ты вроде дружок Фальго? Так составь ему компанию!

* Дарующий освобождение, бог священной ярости, жизни и смерти, которому поклоняются сахрейнские язычники

Арно двинул раскалывающейся от боли головой и к горлу подкатила тошнота. Он приоткрыл глаза, моргнул, привыкая к свету фонаря, покачивающегося на вбитом в бимс крюке. Значит, его оттащили в трюм, как и приказал капитан. Слышался плеск и мерное буханье тулумбаса⁽¹⁾: корабль шел на веслах.

— Эй! Очнулся?

Над ним кто-то наклонился.

— Микеле? — прохрипел Арно.

— Твой приятель среди гребцов, на палубе. Ветер-то стих...

— А ты... кто?

— Джузе из Амальфи.

В команде не было никого с таким именем. Арно огляделся, пытаясь понять, где находится. Он лежал на соломе в закутке, отгороженном решеткой, судя по всему — в средней части корабля. И это был не «Борей»!

— Эль-Сауф потребовал у Миландоса гребцов, — подтвердил его догадку Джузе. — Тот отдал вас. Ты показался господину ценным, он велел побыть с тобой.

Брикасс стиснул челюсти, чтобы не заорать в голос. Вероломный Миландос продал его пирату! Если бы в руках была шпага, он захватил бы пару мерзавцев с собой, за Предел!

— Сколько прошло времени? — выговорил он сквозь зубы.

— Вечереет. Крепко тебя приложили. Уж думал — отправишься к Аль-Бахру, Морскому Змею. Славь Сейд Тахрира, что выжил и разум не оставил тебя.

— Разве этррури поклоняются... языческим демонам?

Джузе отстранился и Арно наконец смог рассмотреть его: утонченные черты лица уроженца юга Этррури подобали бы принцу, однако тоска затравленного зверя во взгляде разрушала благостный образ. Одет лекарь был по-сахрейнски — в длинную рубаху и бинити — широкие штаны из небеленного хлопка, схваченные на лодыжках шнурками.

— Северянин, что ты знаешь о силе и власти Сейд Тахрира? Когда придет твой черед... — пробормотал он, затем сменил тон: — Впрочем, не важно. Выпей-ка вот это.

Джузе поднес к его губам плоскую фляжку и в рот полилась терпкая жидкость с резким неприятным запахом. Горло обожгло и Арно закашлялся.

— Это что... за зелье демонов?

— Великий Цедалиус считал экстракт корня Пеонии лучшим средством от головных хворей, — заявил Джузе. Его тон приобрел менторские нотки: — Особенно, если смешать его в равной пропорции с соком древа Го, произрастающего в сердце Сахрейна и бараг-шуном.⁽²⁾

— Ты лекарь?

Этррури вдохнул, потом неохотно ответил:

— Я учился в университете Амальфи, изучал медицину, математику, фармакопею и науку о флюидах⁽³⁾. Теперь я присматриваю за имуществом господина Эль-Сауфа.

— В том числе — лечишь.

— Если на то есть повеление...

Настил заскрипел под чьими-то грузными шагами. К клетке приблизился сахрейнец огромного роста, с лицом, иссеченным шрамами. Он гортанно сказал что-то лекарю, выслушал ответ, затем бросил взгляд на Арно и, развернувшись, ушел по полутемному твиндеку в сторону кормы.

— Эль-Сауф желает расспросить тебя, — пояснил Джузе.

— Так пусть придет, — криво усмехнулся Арно. — Я полностью к его услугам.

Мерзкое снадобье придало ему сил. Тошнота улеглась, и в голове больше не вспыхивали искры боли.

— Ш-ш-ш. Будь осторожен. Как бы господин не решил, что твоя ценность преувеличена, — недобро улыбнулся Джузе.

Вновь послышались шаги и неясные голоса. Вскочив, лекарь согнулся в низком поклоне. Лязгнула решетка, в круг отбрасываемого фонарем света вступил сахрейнец, одетый богато, если не сказать — роскошно: кафтан из серебристой парчи, перетянутый алым кушаком, за который были заткнуты два пистолета, атласные шаровары и тюрбан с золотой брошью. Судя по всему, это и был Эль-Сауф, чьим имуществом Арно теперь являлся. Верзила почтительно держался за спиной пирата. Несколько мгновений Эль-Сауф молча разглядывал пленника, потом спросил:

— Как ты оказался у моего доброго друга Рема?

Арно ответил не сразу, раздумывая, насколько стоит быть откровенным. Пират, должно быть, видел стычку...

— Я нанялся к нему в Барадосе. А на обратном пути... мы не сошлись во мнениях по одному вопросу

— Клянуь палицей Сейд Тахрира, ты иной породы, не ровня бездельникам Миландоса. Кто ты? И что делал на том корыте? Если твоя семья богата, она может выкупить тебя.

— Тебя ждет разочарование, — дернул уголком рта Арно. — Семьи у меня нет.

— И больше ты ничего не хочешь сказать? — Эль-Сауф смотрел испытующе.

Арно отрицательно мотнул головой.

— Ну что ж. Мне был нужен гребец и я его получил. Но на тебя другие планы. Ибо мудрый человек не наденет на скакуна ярмо, уподабливая его волу, если на базаре за него дадут цену двух волов, — пират плотоядно улыбнулся и прищелкнул языком: — Кем бы ты ни был, красивые невольники дорого стоят в Саэтте, тем более — северяне с синими глазами. Если повезет, попадешь евнухом в гарем к солнцеликому Эль-Аяту, да продлятся его дни. А если особенно повезет — в храм Сейд Тахрира,

Арно внутренне содрогнулся. Ему доводилось слышать об омерзительных мистериях, проводимых в капищах Сахрейна, и даже если истории были приукрашены, будущему, обрисованному пиратом, он предпочел бы смерть.

— А если с товаром в дороге приключится неприятность? — медленно проговорил он.

— Неужто я не обеспечу доставку товара в сохранности? Однако я заинтригован и, пожалуй, дам тебе право выбора — так повелел нам Дарующий освобождение. Ты храбр и упрям, но не очень умен. Полагаешь, что можешь терпеть боль и не боишься смерти, но как бы тебе не пришлось изменить мнение. Правда, Мусайед? — оглянулся он на верзилу.

Брикасс лихорадочно взвешивал «за» и «против». До Саэтты больше седмицы пути. Как знать, за это время может представиться шанс...

Видимо, Эль-Сауфу наскучило ждать.

— Да будет так, — он пожал плечами и велел Мусайеду: — Займись им.

— Дурак... — прошелестел Джузе.

Арно мельком глянул на лекаря, так и стоявшего, низко склонив голову, и сказал в спину уходящему пирату:

— Я действительно знатного рода.

Тот остановился и повернул голову:

— Так значит, это принадлежит тебе?

По его знаку Мусайед шагнул вперед и показал шпагу.

Арно приподнялся на локте, не сводя с оружия взгляда.

— Да. Но это ничего не меняет. Я не лгал тебе: родных у меня не осталось, и некому внести выкуп. Мне пришлось бежать. Поскольку я служил во флоте и бывал в Срединном море, то нанялся штурманом к Миландосу.

Пират приподнял бровь:

— Отчего же не меняет — меняет. Миландос сказал, что ты называешь себя Фальго. А как твое настоящее имя?

— Мое имя — вчерашний дождь в пустыне...

— Ты прав: что есть имя перед лицом Дарующего освобождение? — хмыкнул Эль-Сауф, оглаживая бородку: — Все к лучшему: у тебя нет ничего за спиной и что тянуло бы назад, на север. Опытный моряк ценится куда больше храмового раба. Признай власть Сейд Тахрира — и обретешь новую жизнь. В ином случае...

Арно прикусил губу, чувствуя, как на висках выступает испарина. Но потом ему подумалось, что вряд ли сахрейнцы, приверженцы длительных и пышных церемоний, относятся без должной торжественности к принятию в лоно веры неофитов. Немного времени у него будет. Скорее всего... Но он не должен соглашаться слишком поспешно.

— Это серьезный шаг, — начал он осторожно.

Взгляд Эль-Сауфа стал пристальным. Мысленно вручив себя милости Странника, Арно продолжил:

— Когда судьба бросает кости, никто не знает, что ему выпадет — единица или шестерка. Если твой бог настолько силен, мое сердце откроется ему...

— А! — блеснул в ухмылке белыми зубами пират. — Вижу, на тебя снизошло благоразумие. Мы побеседуем еще, завтра. Но — не пытайся обмануть меня, Альсахр⁽⁴⁾!

1) тулумбас — большой барабан котлообразной формы, применяется для задания ритма гребцам и в военных целях

Вернуться к тексту

2) мумие

Вернуться к тексту

3) алхимия

Вернуться к тексту

4) Сокол, буквально перевел прозвище Фальго

Вернуться к тексту

Шаги сахрейнцев стихли. И лишь тогда Джузе встряхнул головой и шумно выдохнул, садясь рядом с Арно.

— Уф-ф. А я уже думал, что зря потратил на тебя драгоценное лекарство. Какого демона ты упирался? Честь высокородная взыграла?

— Честь... — само слово отдавало сейчас пеплом. — Будем считать, что честь.

— Господин сегодня в хорошем настроении, но и ты вовремя согласился.

— С чего ты взял, что я согласился?

Джузе отшатнулся:

— Ты обезумел?! Или удар по голове был сильнее, чем я полагал?

— Выдашь меня? — Арно в упор смотрел на него.

— Н-не знаю...

— Благодарю за честность. Послушай, Джузе. Дай мне пару дней, чтобы окончательно решить.

— Что ты задумал? За тобой будут следить. При малейшем подозрении — отдадут Мусайеду. Умирать будешь долго, — едва слышно проговорил лекарь.

— Ты же не думаешь, что я смогу что-то немедленно предпринять, когда у меня перед глазами плывет? — так же тихо спросил Арно.

— Ну а дальше? Ты же все равно попытаешься бежать и будешь схвачен, под пыткой назовешь мое имя, и я разделю твою участь...

— Скажи хотя бы, куда идет шебека, в Саэтту?

— Не понимаю, зачем мне... Ладно. Эль-Сауф только вышел в плавание. Вряд ли он повернет назад немедленно.

— А ты сам? Неужели не хочешь вырваться на свободу?

— Не надо меня искушать, северянин... — Джузе отвел взгляд и поднялся на ноги. — Я уже выбрал.

Уходя, лекарь запер клетку и для надежности дернул замок. Арно проводил его взглядом, затем посмотрел на фонарь, где горящий фитилек плавал в плошке с маслом. Мысль разбить стекло и устроить пожар показалась ему весьма привлекательной. Однако если он намерен выбраться, а не задохнуться в дыму, надо все тщательно продумать. И ему потребуется помощь.

Ведомый скорее наитием, а не разумом, он пошел на безумный риск и открылся Джузе. Будто бросил камешек на весы Ананк. Теперь оставалось ждать, которая из чаш перевесит. Если лекарь донесет на него... что ж, он должен подготовить свой дух к тому, что за этим последует. Арно сел, привалившись спиной к переборке. Голова закружилась, и он несколько раз глубоко вздохнул.

Напротив его клетки, через неширокий проход, находилась еще одна — пустая, гораздо больше по размерам. Арно вслушивался в звуки корабля. В носовой части хлюпала и лязгала, откачивая воду, помпа; наверху гудел тулумбас, скрипели уключины. Там, на верхней палубе, Микеле наверняка проклинал его, ворочая тяжелое весло. Пару раз в трюм спускались матросы, копались в наваленных в кормовой части тюках или тащили наверх бочонки с водой. Впрочем, на пленника внимания не обращали. Мгновения текли каплями липкой смолы, и напряжение уступало место мутному омуту безразличия.

Стемнело, когда рабов согнали вниз. Их оказалось восемь, значит, остальные гребцы были из числа команды. К запаху стоялой воды и гнилой соломы добавилась резкая вонь нечистот и застарелого пота.

Арно не сразу узнал Микеле — встрепанного, в одних лишь штанах и босого. На спине джинерца алел след удара плетью, а правый глаз заплыл от кровоподтека. Затем привели еще четверых, бредущих, едва переставляя ноги. Видимо тех, кто работал на помпе. Обессиленные люди валились на устланный соломой пол, кряхтя и охая. Микеле глянул на Брикасса и отвернулся. Арно вздохнул. Он, впрочем, заметил, что тот устроился поблизости от решетки.

Вслед за рабами появился Джузе, принес воду и сухари. Не глядя на пленника, взял его за запястье, считая пульс.

— У тебя крепкая голова.

— Почему же ты не рассказал о нашем разговоре хозяину? — тихо спросил Арно.

— Решил дать тебе время образумиться. Как ты и просил, — угрюмо ответил лекарь и наконец встретился глазами с Арно.

Как и ранее, лекарь тщательно запер его. Но теперь у Арно появился проблеск надежды. Фителек в фонаре вспыхнул и погас. Однако через некоторое вермя глаза привыкли к темноте. Арно встал, держась за прутья и вглядываясь в забывшихся тяжелым сном рабов. Он надеялся, что Ринетти не спит.

— Микеле.

В другой клетке послышался шорох, однако джинерец не отозвался.

— Ты же не спишь.

— А хоть бы и так, — буркнул тот. — Вам что с того, месьер?

— Не глупи. Я... отказался от прежнего имени. И уж тем более не желал, чтобы ты угодил из-за меня в переплет.

— С благородным связаться — беде быть. Тебя, небось, к веслу не приставили...

Арно резко оборвал Микеле:

— И давно Миландос возит лунное зелье да продает своих матросов пиратам?

Джинерец замолк, потом глухо ответил:

— Пять лет с ним плаваю — не случалось, чтобы людей отдавал. Видать, крепко Эль-Сауфа разозлил. Да нам теперь без разницы, как перед командой будет выкручиваться. А ты — какого демона ты опять поперек полез? Ведь я тебе маячил!

— Раньше надо было... маячить. Так и будешь причитать? — Арно заговорил совсем тихо: — Я получил отсрочку. Дня два-три. Однако из трюма сложно планировать побег.

Микеле присвистнул сквозь зубы:

— Побег... Разве что в море утопнуть.

— Лучше, чем остаток жизни веслом ворочать. Или стать храмовой шлюхой. Ты со мной?

Поскольку Микеле молчал, Арно счел это готовностью согласиться.

— Сколько людей в команде?

— Зря это затеял, Фальго. В команде — пять десятков, если не больше. Все тертые-перетертые. Особливо этот боров, Мусайед — он помощником у капитана. А еще Ломейни, подлюга. Надсмотрщик, глаз с нас не спускал. И как будем выбираться?

— Что-нибудь придумается. Куда идет шебека?

— На закат. Может, чуть к полночи.

Кто-то из рабов дернулся и невнятно забормотал.

— Тс-с-с. Надо выяснить настроение других. Тебе они доверятся скорее. А я постараюсь договориться с лекарем.

Ночью один из рабов умер, а утром еще один не смог подняться, несмотря на окрики надсмотрщика — жилистого и верткого, покрытого лиловыми татуировками. Тот взялся за плеть, но и боль не возымела действия. Арно, стоя у решетки, встретился взглядом с Микеле. Тот скривился и отвел взгляд.

В трюм спустились Мусайед и Джузе. Раб лежал ничком, прикрыв руками голову, под серой от грязи кожей ходуном ходили ребра. Лекарь перевернул его на спину и осмотрел, затем покачал головой. Сплюнув, Мусайед отдал короткий приказ. Два раба выволокли мертвого товарища из клетки, подступились было к заболевшему. Тот слабо запротестовал. Арно невольно стиснул прутья руками: неужели несчастного еще живым бросят в море?

Однако Джузе вдруг что-то сказал по-сахрейнски. Помощник капитана отмахнулся, но лекарь продолжал говорить. В его просящем тоне прорезалась настойчивость. К удивлению Арно, Мусайед все-таки прислушался и изменил решение. Больного оставили в покое, а сахрейнец повел взглядом по сгрудившимся рабам и ткнул пальцем в Микеле, в стоящего рядом с ним крепкого русоволосого мужчину, затем выбрал еще двоих. Но грести им не пришлось: двоих увели на корму, двоих — на нос. Вскоре застучали и захлюпали водой помпы.

Оставшиеся уселись обратно на пол, безучастно наблюдая, как лекарь возится с больным.

Закончив, Джузе подошел к клетке Арно.

— Смотрю, ты уже на ногах. Эль-Сауф будет доволен.

— Ты хорошо присматриваешь за имуществом господина, Джузе, — хмуро сказал Брикасс. — Раб выздоровеет?

— А ты как думаешь?

— Тогда почему же ты вмешался? Разве быстрая смерть в море не желанный удел для него?

— Никто не ведает, что его ждет назавтра, — флегматично ответил лекарь.

Гнев волной поднялся в Арно, и он бросил, едва сдерживаясь:

— Ну уж ты-то должен знать, что его ждет назавтра. Он сдохнет на клочке вонючей соломы, так и не увидев дневного света!

Этррури насмешливо прищурился:

— А может, я даю ему шанс? Как и тебе, Фальго? Кстати, что ты решил?

Арно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Если он хочет договориться, гнев — плохой помощник.

— Ты говорил, что власть Сейд Тахрира безмерна. Расскажи, как проходит обряд.

— Да-да. Ты хочешь схитрить, — закивал Джузе.

В скупом свете, проникающем через решетчатую крышку трюма, Арно заметил, что тот побледнел.

— Думаешь, что сохранишь свою веру в душе. Я тоже так думал… Да не вышло!

— Не ори, — попросил Арно, покосившись на соседнюю клетку.

— Эти? — фыркнул Джузе. — Их взяли в пустыне Сах, они не понимают общий. Я расскажу тебе, северянин. Взыскуя мудрости, я отправился на остров Коэрт, в университет Рагасты. Ведь тамошние ученые славятся по всему Срединному морю. На обратном пути корабль захватили. О, тот капитан не давал отсрочек. Тем, кто не соглашался, перерезали сухожилия под коленями и в локтях, потом бросали в море. Не все сразу пошли на дно… — лицо лекаря исказилось: — Я был готов. Но появились акулы… Они рвали людей на куски…

— Никто не требует от обычного человека подвигов воителей из легенд, — сказал Арно.

Будто не слыша его, Джузе забормотал:

— Согласившихся — а нас было около двух десятков — привели в святилище. Знаешь ли ты, что есть Истинная Тьма? Я не мог дышать. Воздух стал… твердым, и шепот… со всех сторон, и кто-то касается тебя. Я молился Страннику, взывал, чтобы он не оставил меня. Ответа не было. Я утратил ощущение времени — Вечность или миг — все было едино. Потом далеко впереди замерцал свет, и я пошел туда. В круглом зале горело множество свечей. А посреди возвышалось изваяние Сейд Тахрира. Золотая статуя бородатого мужа с глазами из черного агата. Я посмотрел в них и понял, сколь жалкой была попытка притвориться. Ему было известно все обо мне… Все, понимаешь?! Мысли, воспоминания, мечты и самые постыдные порывы, прошлое и будущее… Паук. Как если в тебя запустили ядовитого паука, чьи жвала перемалывали в прах то, что дорого, а яд отравлял душу и навсегда губил ее... — он замолчал, затем глухо добавил: — Инициацию завершил жрец. Я покорился ему, если ты понимаешь, о чем идет речь… Не знаю, что сталось с теми, кто был со мной, никогда их больше не видел. Может ты и прав, лучше было достаться акулам. Но я — живу. Дышу. И Эль-Сауф добр ко мне. Одно страшит меня. Прошло четыре года, а через пять лет обряд для новобращенных повторяют…

Сердце Арно сжалось, когда он посмотрел в расширившиеся глаза этррури. Будто погрузился в бездонный колодец, где плескался непроглядный мрак. Только сейчас он понял, что Джузе молод — едва ли не моложе его самого. Но пережитое заложило горькие складки у рта и меж бровями, добавив десяток лет.

— Твоя душа не погибла. Ты не донес на меня и сохранил жизнь другого человека. Помоги нам! Бежим вместе. Или умрем. Но тогда… никому из нас не придется встречаться с пауком.

— С кем ты собрался бежать? — истерически хохотнул Джузе, — Кроме твоего Микеле и еще одного северянина — остальные — тупые скоты, которым все равно, где умирать, здесь или там!

— Шлюпка? У тебя есть ключи от замков наших клеток. Четверых на веслах достаточно, если шебека подойдет достаточно близко к иберскому берегу, — Арно говорил тихо и проникновенно, удерживая взгляд этррури своим.

— Даже если я открою замки, как ты собираешься спускать шлюпку?

— Нам плыть не один день. И не всегда Эль-Сауф будет улаживать дела, как с Миландосом. Если будет бой, шлюпка окажется за кормой. Попытаемся улучить момент и пробраться в нее!

— Фальго, ты еще больший безумец, чем казался! Нас схватят, как только мы выйдем на палубу.

— Ты же ученый, не просто смотритель добра. Неуж наука о флюидах не предполагает занятных фокусов? Или паук выел не душу, а мозги?

— Замолчи! — хрипло выдохнул Джузе. — Я должен подумать.

Он отпрянул от клетки и бросился к трапу.

Арно в гневе ударил кулаком по задребезжавшим прутьям решетки. Ощущение бессилия и в самом деле сводило с ума. Он внимательно оглядел замок и щеколду — нечего и пытаться выбраться самостоятельно! — затем с тоской посмотрел на светлое пятно люка, ведущего на палубу.

После обеда в трюм спустился капитан, удовлетворенно хмыкая, оглядел Брикасса.

— Джузе сказал мне, что ты оправился. Что же, ты решил?

— Да, — Арно пришлось призвать все свое самообладание, чтобы голос звучал ровно и уверенно. — Я признаю власть твоего бога.

— Рад, что не ошибся в тебе, Альсахр. Хотя некоторые сомнения у меня были — такие, как ты, обычно упорствуют до конца.

— Ты сам сказал, что нет ничего, что осталось бы у меня за спиной, — равнодушно ответил Арно, пожимая плечами.

— Это так. Но только Сейд Тахрир читает истину в сердцах смертных. Для каждого у Него — свой лик. Кто слаб — идет дорогой страха и боли. А храброму воздается по силе его. Как знать, какая дорога выпадет тебе. Однако до обряда тебе придется терпеть неудобства, — Эль-Сауф обвел рукой клетку. — Я велю кормить тебя наравне с моими людьми.

Сахрнеец ушел, а Арно опустился на пол и обхватил голову руками. Стыд и отчаяние мешались в душе. Не было ли достойнее отказаться и принять свою судьбу? Чтобы пробраться в шлюпку, нужно чудо, сравнимое с деяниями Странника, который сделал бы их невидимыми или послал слепоту пиратам. Он перебирал и тут же отметал другие способы побега. И все же не хотел сдаваться.

Из размышлений его вывел резкий звук: наверху хлопнул парус; шебека дала крен, затем еще раз. Судя по всему, надвигалась непогода.

Рабов на помпах сменили. Надсмотрщик Ломейни подошел к заболевшему, ткнул в бок носком сапога. Тот даже не пошевелился. Бранясь по-сахрейнски, Ломейни увел оставшихся шестерых.

Микеле молча вытянулся на соломе. Арно также не стал заговаривать с ним, а принялся исподволь изучать русоволосого раба. Северянин, про которого говорил Джузе. В полумраке вырисовывалось скуластое лицо, неровный рубец на лбу и впалые щеки, покрытые щетиной. В отличии от покорного и безразличного выражения в глазах других рабов, этот смотрел с угрюмым вызовом. Возможно, его захватили недавно или сила духа позволяла ему стойко сносить тяготы рабства.

К вечеру волнение моря усилилось, а ночью разразился шторм. Волны яростно обрушивались на корабль; в трюм, несмотря на задраенный люк, стекала вода. Сквозь свист ветра и скрип такелажа доносились обрывки команд. Арно сидел, вжавшись спиной в борт, рядом со шпангоутом. В соседней клетке кто-то всхлипывал и бормотал неразборчивый речитатив, да изредка стонал умирающий. Кромешная тьма была словно преддверием той, про которую рассказывал лекарь. Означали ли слова пирата, что обряд зависит от поведения неофита? Но удалось ли бы ему пережить то, что выпало Джузе, и сохранить себя? Затем он подумал, что нынешней ночью они вполне могут пойти на дно, и все закончится. И разозлился: слишком просто! И такая мысль действительно недостойна того человека, которым он себя считал.

Под утро шторм утих. Арно задремал и проснулся, когда слабый дневной свет проник в трюм. Позевывая и ворча, по трапу спустился один из матросов, принес рабам жбан с водой и сухари. Для Арно полагалась еще кружка разбавленного водой кислого вина и несколько темных полосок солонины.

Он посмотрел в сторону рабов. Оказалось, северянин пристроил голову больного себе на колени. Проявление милосердия, учитывая обстоятельства, было настолько неожиданным, что у Арно вырвалось:

— Он еще не умер?

Раб уставился на него и, помолчав, ответил:

— Дышит.

— Это твой родич?

— Нет. Но никому не должно издыхать, как собаке, в мерзости и блевоте.

У него был странный акцент. В Эрминале и Эйре говорили иначе.

— Откуда ты?

— Из Рунеи. Слыхал, небось?

Рунея, далекая страна, лежащая за Эрминалем, почти такая же мифическая, как Чин! Как его занесло в Срединное море?

— Дивишься, господин? Чаял псиглавца узреть? — ухмыльнулся раб, демонстрируя отсутствие двух передних зубов.

Ринетти приподнялся, прислушиваясь к разговору.

— Дивлюсь, что ты пожалел его! — сказал Арно и обратился к джинерцу: — Микеле, я протолкну мясо и кружку. Постарайся дотянуться. Разделите между собой.

— Господин до-о-бр, — хмыкнул рунеец.

— Мне в клетке сидеть, а вам...

Брикасс выдвинул еду на середину прохода, Микеле вытянул руку, но забрать не успел. На палубе поднялась суета, в трюм кубарем скатился Ломейни, заорал на общем:

— Шевелись, сучья отрыжка! — Он мазнул по Арно ненавидящим взглядом и пнул стоящую на пути кружку: — Шевелись, путь ваши потроха сожрет Аль-Бахр!

Щелкая плетью, надсмотрщик выгнал рабов на палубу. И тут же прогремел пушечный залп. Сердце Арно екнуло: неужели Эль-Сауф ввязался в бой? Он вскочил на ноги. Хватит ли решимости у Джузе устроить какую-нибудь каверзу?

Но с кем именно сражается пират? Если их атаковал военный корабль, то шанс освободиться есть и без участия лекаря, пусть и ничтожный.

Содрогаясь от залпов, шебека маневрировала. Несколько ядер противника ударили в корпус. В трюм натягивало все больше порохового дыма. Над головой слышались топот, треск мушкетной стрельбы и резкие команды на сахрейнском. Трещал разбиваемый ядрами рангоут. Вот сейчас бы! Кусая губы, Арно готов был взывать не только к Страннику, но и пирейскому Осту, чтобы Джузе достало мужества. Тем временем, противник отвечал все реже. Да и пушек у него явно было меньше. Скорее всего, Эль-Сауф ведет шебеку на сближение. И верно — орудия смолки и раздался протяжный вопль, подхваченный множеством глоток, а еще через мгновение последовал сильный толчок, едва не сбивший Арно с ног. Начался абордаж...

Довольно скоро сопротивление противника было сломлено. Возвращающиеся пираты громко переговаривались, перемежая разговоры взрывами смеха — нападение увенчалось успехом. В трюм с окриками и бранью привели пленных; в большой клетке сразу стало тесно. Поразмыслив, Мусайед показал на клетку Арно, и в нее втолкнули двух человек с захваченного корабля. Лекарь так и не появился, несмотря на то, что среди пленников имелись раненые. Впрочем, ничего серьезного. Тяжелораненных, если таковые были, попросту добили.

Сгрудившиеся пленники еще не вполне отошли от потрясения: бледные лица, блуждающие взгляды, отрывистые восклицания, переходящие в ропот... Их было шестнадцать, на вид — обычные моряки. Какому-то торговцу не повезло встретиться с сахрейнскими хищниками. Однако, если Эль-Сауфу взял пленных, то он намерен вернуться в Саэтту.

— Не скажите ли, добрые люди, где мы находимся? — спросил Арно у новых товарищей по несчастью, оказавшихся в одной с ним клетке.

Те переглянулись, затем один хрипло произнес:

— Два дня пути до Талассы.

— К восходу?

— К полуночи... Домой из Амальфи шли...

А он думал, что шебека идет вдоль побережья Ибера! Видимо, шторм отнес их на юг. До Саэтты теперь даже ближе, чем в начале его злоключений. А чем дальше шебека будет отходить от Орнея, тем невозможнее побег. На Джузе тоже не стоит рассчитывать. Арно прикрыл глаза и вздохнул. Отупляющая усталость охватила его.

Джузе, дрожжа, стоял на самом носу шебеки. Боль толчками билась в висках.

«Твоя душа не погибла»...

Ой ли? Однажды он хотел бы храбрым. Не удалось. Тогда он познал, как низко может пасть. Жрец давно ушел, а он так и корчился у ног статуи Сейд Тахрира, лепеча бессвязные мольбы. Потом его купил Эль-Сауф, и он был счастлив — как может быть счастлив пес или другое бессловесное животное. Но цепенящий взгляд жестокого бога преследовал его даже во сне.

Почему он сразу не выдал Фальго?! Сегодня все случилось по словам проклятого северянина. Впередсмотрящие заметили потрепанный штормом альбийский полакр⁽¹⁾, и Эль-Сауф решил захватить его...

«Неуж наука о флюидах не предполагает занятных фокусов? Или Паук выел не душу, а мозги?»

Ректор считал студиоуса Джузе из уважаемой семьи Орсала лучшим из курса. Поэтому и отправил на Коэрт. И Джузе-раб все еще помнил немало занятных фокусов, предполагаемых наукой о флюидах. Например, сделать так, чтобы корабль окутал густой белый дым. Суеверные сахрейны увидели бы в этом неблагоприятный знак. В любом случае, беглецы могли бы воспользоваться заминкой. Но у него есть только соль, и нет ни купоросного масла⁽²⁾, ни поташа, ни кристаллов нушадира⁽³⁾.

Позади послышался гогот. Джузе оглянулся на вселившиеся пиратов.

Груз полакра составляли шелковые ткани, высоко ценимые в знойном Сахрейне и превосходное этруррское вино. «Кровь Дракона». Терпкое, темное, как кровь пущенная из жил... Капитан, вознося благодарственные молитвы, приказал взять курс на Саэтту. Еще бы! Богатая добыча, новые рабы и призовое судно. А для свободных от вахты он выставил бочонок вина.

Орсала презрительно скривил губы. Привыкшие к дурному пойлу пустыни, эти собаки вряд ли могли оценить тонкий букет «Крови», и уж тем более не подозревали о коварстве вина из вяленого на солнце винограда. Вахтенные и вооруженный мушкетом часовой, поставленный у люка, жадно поглядывали на товарищей, явно желая поучаствовать в веселье.

А может, пробраться в пороховую камеру и разбить там лампу? Отправить сахрейнцев к обольстительным девам их посмертия? Верные Страннику уйдут за Предел, а что уготовано ему?

— Эй, Джузе! Капитан желает видеть тебя! — крикнул стоящий посреди палубы Мусайед.

Кивнув, Орсала поплелся на корму.

Помощник раздраженно пыхтел. Он не слишком жаловал вино и поэтому разве что пригубил. Вполголоса помянув Аль-Бахра, он пошел вместе с лекарем в капитанскую каюту. Эль-Сауф, в белоснежной сорочке и шароварах, полулежал на обтянутой цветастым бархатом кушетке. На низком столике возле кушетки стоял кувшин и два бокала; аромат «Крови Дракона» плыл в воздухе.

— Чего... изволит господин Эль-Сауф? — спросил Орсала.

— Взгляни, — капитан протянул правую руку. Вокруг глубокого пореза на большом пальце расползалась багровая припухлость, а ноготь посинел. — Зацепило во время стычки. Я считаю — пустяк, но Мусайед возражает.

Джузе наклонился, пристально осматривая порез.

— Даже такая рана может быть опасной, господин. Я принесу целебную мазь.

В своей каморке Джузе открыл лекарский ящик, достал баночку с экстрактом акилеи⁽⁴⁾ и прополиса и моток бинтов. Он хотел было уже уйти, но взгляд упал на фляжку, в которой он хранил Свет Луны. И пришло решение, испугавшее его до озноба. Слово во сне, он положил банку с мазью и бинты обратно, затем скрутил с фляжки крышечку; осторожно, чтобы не пролить зелье, взял ящик и понес его в капитанскую каюту.

— Порез глубокий, его надо почистить, чтобы огневица⁽⁵⁾ не пошла, господин, — побормотал он, водружая ящик на стол.

… Самым сложным было унять дрожь в пальцах. Но Орсала представил, что все происходит не с ним, он лишь смотрит спектакль бродячих актеров. Обработав и перевязав рану, он принялся копаться в ящике и неловким движением смахнул бокал капитана со стола.

Эль-Сауф, беседующий с Мусайедом, бросил на него досадливый взгляд. Джузе заохал, гнусаво запричитал, воздевая руки. С гримасой отвращения пират отвернулся. Лекарь поднял бокал и, постаравшись встать так, чтобы закрыть собой столик, щедро плеснул лунного зелья в кувшин, затем быстро наполнил вином оба бокала.

— Что ты возишься, раб? — подозрительно спросил Мусайед.

— Боюсь оплошать, почтенный... Ведь это же «Кровь Дракона»!

Орсала обернулся и, угодливо склонившись, протянул вино капитану. Руки подрагивали, а жалкая улыбка намертво приклеилась к губам. Эль-Сауф, поморщившись, взял бокал и отхлебнул из него.

— Этррури — никчемные воины, но вино делают не самое плохое, — он в два глотка осушил бокал и приглашающе кивнул помощнику: — Выпей, мой верный Мусайед, пусть никакие печали не омрачат сегодня твое чело.

Кажется, оба забыли о лекаре. А Орсала зачарованно смотрел, как капитан вновь разливает вино. В груди было холодно и вместе с тем — пьяно кружилась голова, будто он сам одолел целую бутылку солнечной крови Этррури.

1) в истории Земли — суда Средиземноморья, которые в основном занимались торговыми перевозками. Они имели три мачты, на грот-мачте несли прямые паруса, а на фок— и бизань-мачтах латинские.

Вернуться к тексту

2) старинное название серной кислоты

Вернуться к тексту

3) аммиак (речь идет о реакции «дым без огня»)

Вернуться к тексту

4) тысячелистник

Вернуться к тексту

5) заражение крови

Вернуться к тексту

Солнце клонилось к закату и рыжие отсветы падали на кромку люка. На палубе пираты отмечали свою удачу, а запертые в трюме пленные хранили угрюмое молчание. Микеле и рунеец вернулись, двум другим рабам повезло меньше.

«Хотя с какой стороны взглянуть», — с горькой иронией подумалось Арно.

Но теперь до конца плавания недостатка в людской силе не будет. Содержимое трюмов купца также перекочевало на шебеку, и судя по восхищенным восклицаниям, у сахрейнцев были все поводы для радости.

Он лежал, заложив руки за голову, рассматривая доски палубного настила над головой, и когда кто-то подошел к клетке, не сразу повернул голову. В замке скрежетнул ключ.

Арно вскинулся: Джузе смотрел на него в упор, и на его губах играла шалая улыбка.

— Иди, Фальго... господин зовет тебя, — лекарь открыл дверцу.

— Что желает солнцеликий Эль-Сауф? — ровно спросил он, поднимаясь на ноги.

— Там все... узнаешь, — Джузе схватил его за руку и потащил к трапу, горячечно шепча: — Я опоил их...

Сердце бешено заколотилось, но Арно не спешил верить:

— Ты говоришь о...

— Да! Остатки вылил в бочонок с вином... Быстрее... — он сунул Арно два кинжала. — Забрал. Пистолетов не было...

— Да погоди же! — Арно, отцепив его пальцы с запястья, шагнул обратно: — Открой вторую клетку.

Джузе заколебался, нерешительно переводя взгляд с Арно на зашевелившихся пленников.

— Микеле! Не передумал?

— Я с тобой, Фальго.

— Перебьют... — обреченно протянул кто-то из пленных.

— Так тоже недолго на свете задержишься, — буркнул Микеле. — Вот уж поверь.

Рунеец подошел вплотную к решетке.

— Кто не чувствует в себе смелости рискнуть, пусть останется здесь. А ты, рунеец, что?

— Отчего бы нет, господин.

— Зови меня Фальго.

— Вольх.

Еще несколько человек встали и приблизились к ним. Арно посчитал — вместе с ним было десяток. Не так уж и плохо.

Лекарь открыл замок и шикнул на загомонивших пленников:

— Тихо, всех переполошите...

— Где оружейная? — спросил Брикасс.

— Оружие заперто в капитанской каюте. Думаю, Свет Луны уже подействовал и на тех, кто пирует на палубе. Ломейни я тоже поднес кружку, — Джузе, казалось, справился с лихорадочным возбуждением: — Часть команды на полакре, идет позади. Остаются вахтенные и часовой у трапа, — на его лице проступило презрение пополам с ненавистью. — Но с этим я знаю, как поступить. Заманю его в трюм. А вы уж приготовьтесь.

— Хорошо. Нужно проникнуть в пороховой склад. Взять порох и картечь. Микеле, бери двух человек. Сможешь открыть замок? — Арно протянул Ринетти один из кинжалов.

— А то нет! — в глазах Микеле вспыхнул хищный огонь.

Лекарь гибко скользнул к трапу.

— Сдается мне, Фальго, тебе кинжал несподручный,— проговорил Вольх. — Не из варнаков ты.

— Верно, — Арно пристально глянул на рунейца, затем отдал второй кинжал ему.

Они прокрались вслед за лекарем и замерли, прижимаясь к борту.

— Махлаан, Реис!

Темная фигура часового, вырисовывающаяся на фоне закатного неба, шевельнулась. Он наклонился над люком и что-то спросил. Джузе ответил — хрипло, с низкими, вибрирующими интонациями. Арно, который не до конца был уверен в том, что лекарь управится с часовым, с удивлением увидел, как тот расплылся в ухмылке и начал спускаться вниз. Как только он оказался под палубой, за его спиной возник Вольх. Короткий взмах кинжалом, и часовой осел, даже не вскрикнув. Рунеец не дал ему упасть и осторожно уложил возле трапа.

Арно выдохнул и обернулся к пленным:

— Кто-то знает сахрейнский?

Вперед выступил седобородый альбиец.

— Надень его одежду и возьми мушкет.

Он поднялся по трапу и осторожно выглянул из люка. Лекарь был прав — свободные от вахты были на пути к блаженству. Однако, это еще полдела.

Подоспевший Микеле показал ему продолговатые цилиндры, наполненные картечью, и мешочки с порохом.

— Я, Вольх и Джузе — в капитанскую каюту. Микеле и вы двое, — тихо сказал Арно и указал на переодетого альбийца и стоящего рядом с ним юношу: — Идите на корму. Уберете рулевого, но по-тихому, и ты, Микеле, займешь его место. Зарядите пушки. Остальным ждать. Сигнал — пистолетный выстрел. Да будет Странник к нам милостив, — он громко обратился к лекарю: — Джузе, ну так веди меня к господину, он уже терпение потерял. И Вольха веди, его тоже звали.

В сопровождении Джузе они прошли по палубе, перешагивая через развалившихся пиратов.

Эль-Сауф мечтательно смотрел в подволок и видел нечто, недоступное их взглядам. Однако Мусайед, которого не брало даже лунное зелье, смог подняться. Его руки шарили по кушаку в поисках кинжала, на лбу вздулись сизые вены. Не найдя оружия, помощник повел по сторонам мутными глазами, затем с утробным рыком поднял столик и швырнул его в вошедших. Вольх уклонился и шагнул вперед; в свете лампы блеснул клинок.

Выпад — и на лице помощника отразилось недоумение, затем его глаза закатились и, захрипев, он повалился на пол.

Арно покосился на рунейца, сноровисто прикончившего уже двоих. Тот перехватил его взгляд и по-волчьи ощерился, вытирая клинок об одежду Мусайеда.

— Поделом отродью Тьмы!

Он подступил к кушетке, на которой лежал Эль-Сауф, но Арно остановил его:

— Стой. Просто свяжи его.

Рунеец остановился. Отблеск безумия погас в его глазах, и Арно перевел дух.

Они вскрыли оружейный шкаф. Шпага Брикассов была внутри. Арно надел перевязь и эфес лег в ладонь, будто ласкаясь.

— Стрелять приходилось, Вольх? — Заряжая пистолеты, он чутко ловил все звуки, не поднимется ли тревога. Но с палубы доносились лишь пьяные возгласы, а значит, Микеле не сплоховал.

— Приходилось.

— Бери пистолеты и катласс. Джузе, надо отнести остальные вниз.

Лекарь понимающе кинул, сдернул с изголовья кушетки кафтан Эль-Сауфа, завернул в него оружие и, криво ухмыльнувшись, вышел из каюты.

Арно, в щель между дверными створками наблюдал, как он спокойно идет к трапу. Дождавшись, когда лекарь спустится, он отыскал взглядом вахтенных. Двое — на марсах, один на носу. Еще трое пригорюнились на палубе.

— Пора! — он толкнул двери и выстрелил в ближайшего вахтенного.

Внезапно раздавшиеся выстрелы оповестили тех из пиратов, кто еще в состоянии был отличить свою руку от вымбовки, что их представления об устройстве мира пришли в глубокое противоречие с действительностью. Вырвавшиеся с диким воем из трюма пленные усугубили замешательство.

Оставшиеся часовые стряхнули оцепенение, и Арно сцепился сразу с обоими, парируя шпагой удары сабель На выручку ему пришел альбийский моряк, полоснувший одного из них клинком по шее. И вдруг сам упал: в спине у него торчал нож, который метнули с марса. Вольх метким выстрелом снял марсового; с коротким воплем тот рухнул вниз. Второй сам прыгнул в море и исчез в темных волнах.

С палубы поднялся еще один пират, неожиданно ловко отбил саблей шпагу Арно и взмахнул длинным кинжалом, метя в живот. Но дурман сказался и на нем, исчерпав себя в этом порыве, пират покачнулся, и Арно ударом эфеса спровадил его в глубокий обморок.

На руку было то, что у пиратов не оказалось огнестрельного оружия. Попытки сопротивления были быстро подавлены, и вскоре шебека полностью оказалась в руках восставших, которые потеряли всего лишь троих. Сахрейнцев, кто сразу не отправился на свидание с девами-гайрани, загнали в рабскую клетку.

Арно отметил, что уцелевшие рабы из пустыни Сах, запертые со своими пленителями, все также безучастно сидели на корточках: мир или война совершенно не касались их.

Разумеется, на полакре, идущем в пяти кабельтовых, услышали выстрелы, и он попытался настичь их. Но шебека без особых затруднений оторвалась от поврежденного в бою корабля, со сбитой фок-мачтой и малочисленным экипажем. После того, как сгущающиеся сумерки скрыли их, Арно приказал взять курс на полночь.

Брикасс стоял на корме, глядя в ночное небо. Шебека, которая носила гордое имя «Хасада», «Лев», резво бежала по волнам. Судя по расположению звезд, «Хасада» оказалась намного дальше к югу, чем он полагал со слов альбийцев. Поэтому Эль-Сауф и проявил беспечность. На палубе возбужденно переговаривались бывшие пленные. Кажется, они еще не до конца поверили в обретенную свободу. А пред ним теперь, когда ликование схлынуло, вставал вопрос — куда направиться? Вернуться в Барадос (и поквитаться с вероломным Миландосом — хмыкнул он про себя) или идти в Талассу? Скорее всего. С ним — альбийские моряки, а в трюме груз полакра. Однако путь не близкий. И людей хватит, чтобы управиться с парусами, но не для того, чтобы отбиваться, если им вдруг навяжут бой.

И как поступить с Эль-Сауфом и остатками его команды — а пиратов не менее двух десятков? Рискованно держать на корабле такое количество головорезов и неразумно тратить на них припасы. У проблемы было решение, однако у Арно оно вызывало протест и отвращение. Одно дело — сражаться с врагами в бою, и другое — хладнокровно расправиться с пленными...

Он обернулся, скорее почуяв, чем услышав шаги. Джузе, неслышно ступая, подошел к нему.

— Куда ты решил идти, Фальго?

— Таласса.

— Почему туда?

Арно пристально вгляделся в лицо лекаря:

— Ты ведь не просто так завел разговор.

— Не просто. К восходу и полдню лежит остров Коэрт. Сид⁽¹⁾ Танкред привечает храбрых и удачливых. То и другое у тебя есть. И корабль с ценным грузом...

— Ты предлагаешь мне уподобится Эль-Сауфу? — хмурясь, прервал его Арно. — Груз принадлежит альбийцам.

— А ты спроси у седобородого, он у них за старшего, — тонко улыбнулся Джузе и позвал: — Элой, подойди.

Из темноты выступил пожилой альбиец.

— Ты был капитаном?

— Помощником.

— Так что ты хотел сказать мне, Элой?

— С нами был торговец из Амальфи — ему и принадлежал товар. Торопился доставить на осеннюю ярмарку в Талассу, а другого корабля не нашел. Он уговорил капитана снять шесть пушек, у нас остались лишь фальконеты. Сладко пел, клялся Огнем Странника, что с сахрейнцами договор есть. Показал вымпел в доказательство, что на мачте надо поднять. Хорошо заплатить обещал, — альбиец махнул рукой. — Жадность затмила капитану разум. Может, тот пес, что сейчас в клетке сидит, и не слыхал про договор, а может — нечисто с самим торговцем. Оттого и спешка. Капитан отправился за Предел, пусть там ответ держит, за погубленные души...

— А торговец?

— Из виду его потерял в начале боя. Подох — так плакать не буду. Только если в Талассу придем — не видать нам денег, Торговая Гильдия не даст продавать, как бы еще в разбое не обвинили.

Арно задумался: с одной стороны, злоключения альбийцев мало его касались, но с другой — эти люди пошли за ним, когда никто не смог бы предугадать исход бунта.

— Потолковал я с ребятами. И про Коэрт нам ведомо, — продолжал между тем Элой. — Там лишних вопросов не задают. Можно товар сбыть. А ежели надумаешь либеросом у сида Танкреда стать — некоторые с тобой счастья попытают... По нраву ты им пришелся.

— Благодарю, Элой, — Арно заметил, что стоящий у колдерштока Микеле заинтересовано прислушивается к разговору. — Дай нам посовещаться.

Альбиец с поклоном отступил.

— Танкреду весьма досаждают пираты. А помощи от других вольных городов не дождаться, скорее те рады, что правитель Коэрта берет на себя... решение этого вопроса, — сказал Джузе. — Вот он и дает своей властью грамоты либеросам.

— Таким же пиратам? — скептически спросил Арно.

— Нет. Вроде эйрландских рейнджеров, только в море. Они не трогают мирных купцов.

— Так уже и не трогают? Море скроет все следы.

— Море, может, и скроет, да сиду все равно станет известно, и не спрашивай меня, как... И тогда не позавидуешь ослушникам.

— Фальго, лекарь дело говорит. Али опять к кому наниматься будешь? И корабль ладный... — вставил Ринетти. — Только надо сейчас курс менять, а то сильно к полночи уйдем.

— Сколько же стоит грамота сида?

— Грамоту он тебе так выдаст. И за Эль-Сауфа награда полагается. А дальше — доля от того, что будет найдено в пиратских трюмах.

Арно свел брови, заметив это, Джузе с кривой усмешкой продолжил:

— В Рагасте пасутся представители самых крупных купеческих домов Этррури и других государств, выкупают товары у Коэртской гильдии.

— И задирают цены.

— Своего барыша всяко не упустят, — буркнул Микеле. — А либеросам, чай, не даром на пиратские сабли лезть.

В словах лекаря и Микеле был резон. Что же. Рейнджер, охотник за головами. Далеко же это от того, чем Арно первоначально думал заниматься. Но предаваться размышлениям о превратностях бытия он не мог себе позволить.

«Ты больше не в королевском флоте, благородный сьер», — с толикой иронии сказал себе Арно и встряхнул головой:

— Хорошо. Идем на Коэрт.

* * *

«Хасада» вошла в гавань Рагасты, столицы острова, через день, рано утром. Арно приказал лечь в дрейф и поднять на грот-мачте белый флаг в знак мирных намерений. Сторожевой пинас, стоящий на внешнем рейде, дал предупредительный выстрел из носовой пушки, затем от него отвалил баркас под парусом, полный вооруженных людей. Вход на внутренний рейд защищал узкий и опасный пролив среди скал, называемый Фаринго — Глотка.

С борта шебеки спустили штормтрап, собравшиеся на палубе настороженно наблюдали, как приближается баркас.

Коэртианский офицер, поднявшийся на борт в сопровождении четырех солдат, также настороженно оглядел пестрый экипаж, остановил вгляд на оборванце с дворянской шпагой на боку, и его брови поползли вверх.

— Фальго, — представился Брикасс. — Хочу послужить сиду Танкреду.

Офицер презрительно оттопырил губу.

«Где этот проходимец раздобыл шпагу?» — внятно читалось в блекло-голубых глазах.

— Многие хотят, — небрежно бросил он. — Чей корабль?

— Мой, — спокойно ответил Арно, подавляя раздражение. — Захвачен в бою. И в трюме есть кое-что для светлейшего сида. Такому блестящему офицеру, как вы, должно быть ведомо имя Эль-Сауфа, причинившего немало убытков этррурским купцам?

Коэртиец недоверчиво фыркнул:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что победил самого Эль-Сауфа?

— Не угодно ли взглянуть на название корабля, благородный сьер? — растянул губу в улыбке Арно, помня, что должен проявлять почтительность: — И на самого Эль-Сауфа?

Офицер в растерянности покосился на подчиненных, каменевших лицами позади.

— Смотри, если ты врешь... — важно протянул он, пытаясь сохранить за собой поле боя.

Впрочем, при виде запертых в клетках пиратов, призывающих на головы врагов громы и молнии, а главное — тюков с шелком и бочонков с вином, спесь с него слетела окончательно.

— Я доложу капитану порта. А он передаст выше... Седмицу займет. Пока можешь бросить якорь у южного причала. Я пришлю к тебе лоцмана, проведет через Фаринго. Этого, — он указал на Эль-Сауфа, сидевшего на охапке соломы, так, будто это был княжеский трон, — заберу с собой. За остальными приду позже.

Эль-Сауф, хранивший во время всего плена молчание, встретился с Арно взглядом и вдруг сказал:

— Ай, Альсахр, ты провел меня. Однако путь Сейд Тахрира извилист, как знать... — он многозначительно замолк и, отыскав среди собравшихся в трюме людей Джузе, добавил несколько слов на сахрейнском.

Лекарь отшатнулся, затем, упрямо набычившись, что-то хрипло ответил.

— Пошевеливайся! — прикрикнул на пирата коэртиец, прижимая батистовый платок к носу: — Ну и воняет же от тебя! Кстати, Фальго, портовые сборы — двадцать процентов от выручки.

Микеле присвистнул:

— Двадцать, ого!

— Пока так, мой друг, — живо обернулся к нему к офицер: — Вот будет грамота либероса, тогда и разговор другой.

Коэрт, южный аванпост Орнея, перевалочный пункт между двумя мирами, вобравший в себя черты обоих... Прокаленная солнцем Рагаста разительно отличалась от Джинеры и Барадоса. Дома, преимущественно из бледно-желтого ракушечника, были обращены к улицам глухими стенами. Порт, огромный рынок и примыкающее к нему Термы являлись центрами деловой и общественной жизни для горожан, а в остальном она протекала во внутренних двориках и на площадях, где под старыми оливами стояли низкие широкие скамьи, на которых почтенные мужи играли в древнюю и требующую сосредоточения игру шотраджу, перемещая по расчерченной доске фигурки. А хозяева кондитерских лавок бесплатно подавали купившим сладости крошечную — на один глоток — чашечку тэ, янтарного бодрящего напитка из листьев растения, произрастающего только на Коэрте и обладающего целебным свойствами. Городом в городе был университетский квартал, обнесенный высокими стенами, где в удалении от мирских соблазнов постигались тайны Мироздания. Впрочем, судя по знанию злачных мест Рагасты, которое демонстрировал Джузе, у Арно возникли обоснованные сомнения по поводу «удаления от соблазнов».

Прошли почти две недели, как они стояли в Рагасте, и жизнь налаживалась — на вино и шелк нашелся оптовый покупатель, а сегодня утром офицер береговой охраны сообщил, что его возжелал видеть сам сид Танкред.

Неугомонный лекарь затащил Арно и Микеле с Вольхом в Термы, называя их главной достопримечательностью города. В воздухе разливался запах сандала и этррурского кедра. Брикасс блаженствовал в облицованном мрамором бассейне, позволяя ароматной горячей воде смыть не только многодневную грязь, но безрадостные воспоминания.

У другого бортика гикал и плескался Микеле; суровый рунеец хранил по обыкновению молчание. Рядом плюхнулся в воду Джузе, расплылся в улыбке.

— Куда ты дальше, Джузе? Вернешься домой?

Улыбка у того погасла:

— Тебе разве не нужен врач в команде?

— Нужен, но я не считал себя вправе удерживать тебя. Я бы хотел, чтобы завтра ты сопровождал меня во дворец.

— О... всегда мечтал проверить, правда ли, что внутри все из золота, даже нужник, — хмыкнул Джузе. — А стража не погонит?

— Не погонит, — помолчав, Арно тихо спросил: — Как ты сумел заманить часового в трюм?

— Ты запомнил? Ерунда... Сын пустыни отчего-то воспылал ко мне страстью, — у Джузе вырвался смешок, но глаза потемнели, — Статус личного раба Эль-Сауфа защищал меня от его притязаний. Ну я и решил попробовать... свои чары. Нет, не думай, я не...

— Я и не думаю. А Эль-Сауф, что он сказал тебе?

— Сказал... что прошедшего обряд Сейд Тахрир не отпустит... — лицо лекаря на мгновение исказилось. — Я ответил, что не боюсь, но...

— Понимаю. Я рад, что ты пойдешь с нами, — сменил тему Арно. — Расскажи мне о Коэрте,

— Входит в Этруррский Альянц, но сиды Коэрта издревле вели самостоятельную политику. Пересечение торговых путей, защищенность гаваней, свободная торговля всех и всем. И тэ. За пять либр⁽²⁾ сушенных листьев в Сахрейне платят золотой динар, а в Орнее — таллеру. Пытались развести в других землях — нет, не растет.

— И как мирятся с такой несправедливостью? — усмехнулся Брикасс.

— Дукам проще заключать договоры и закрывать кой на что глаза, ведь либеросы очищают море от пиратов. А сахрейнцы несколько раз нападали. Но золото позволяет либо откупиться, либо заплатить кондотьерам и каперам...

Послышался звонкий смех, из клубов пара вынырнули девушки-банщицы, одетые в короткие безрукавные туники. Микеле издал восторженный вопль, с шумом и брызгами выметнулся на нагретые мраморные плиты и протянул к прелестницам руки.

— Срамота, — буркнул Вольх, погружаясь в воду по шею.

— Девочки знают толк в массаже, — к Джузе вернулась жизнерадостность. — И во всем прочем тоже знают! Смелее, Вольх! Когда еще выпадет такое счастье. А ты, Фальго, что застыл?

* * *

Кроме знающих толк банщиц, в Термах нашлись цирюльник и даже портной, который подогнал одежду: короткий, расшитый серебрянным галуном кафтан из синего атласа, к которому полагался бесконечной длины кушак. Джузе в срочном порядке пришлось научить Брикасса премудростями расположения складок. Костюм завершали панталоны, присборенные под коленями, шелковые чулки и башмаки из мягкой кожи. Лекарь также приоделся — в светлую льняную тунику со стоячим воротничком, типичную для этррурских медиков, и штаны свободного кроя.

Перед визитом во дворец правителя Брикасс завернул в храм. Негасимый огонь пылал в чаше треножника, установленном у подножия статуи Странника. Арно задержал на ней взгляд. Обычно Посланца Звезд изображали могучим воином или благообразным мудрецом. В храме Рагасты это был усталый, только вышедший из боя мужчина средних лет в порубленных доспехах, тяжело опирающийся на меч. Что же вдохновило скульптора на такой образ? Он постоял немного в прохладном полумраке, затем бросил в огонь веточку мирта, мысленно вознося благодарность за избавление от опасности, и очертил перед собой знак рассеченного круга. Джузе в храм заходить не стал и ждал снаружи. Вздохнув, Арно воздержался от расспросов.

У кованных ворот резиденции вытянулись два солдата в желто-красных цветах Танкреда Коэртского. Рядом, под навесом, защищавшем от палящего солнца, скучал сержант. Об их приходе стражу предупредили, поскольку сержант, как только Арно назвал себя, открыл ворота.

Дворец представлял из себя трехэтажное здание с портиком. С оружием внутрь не допускались, поэтому в вестибюле Арно не без легкого беспокойства расстался со шпагой. В сопровождении сержанта он и Джузе поднялись на второй этаж и пройдя анфиладу роскошно отделанных покоев, остановились перед дверями, инкрустированными листовым золотом и пластинками лазурита.

— Сид Танкред ждет вас, — поскрипел из угла секретарь, взглянув на посетителей поверх пенсне.

Сержант аккуратно стукнул в двери, распахнул их и отступил в сторону.

Арно зашел внутрь и, дойдя до середины, остановился: в кабинете никого не было. Удивившись отсутствию правителя, он переглянулся с Джузе. Тот пожал плечами. С невольным любопытством Брикасс осмотрелся. Может, у сида и был нужник из золота, но обстановка кабинета отличалась строгостью: шкафы из темного дерева с фолиантами и свитками, подробная карта Срединного моря на стене, заваленный бумагами массивный стол, в углу — статуэтка в два локтя высотой, уменьшенная копия изваяния Странника из храма. Все выглядело даже слишком обыденно в сравнении с роскошью других залов, разве что подвешенное под потолком чучело зверя-тамсаха⁽³⁾, которого Арно приходилось видеть лишь на картинках, выбивалось своей диковинностью.

Неприметная дверца слева от главного входа распахнулась, и в кабинет стремительно вошел худощавый седовласый мужчина в бордовой ферязи⁽⁴⁾ с золотыми нашивками на груди. Арно дал бы ему лет пятьдесят, если бы не знал, что правитель оставил за плечами уже шестидесятую весну.

— Так это ты победитель Эль-Сауфа?— спросил Танкред, изучающе разглядывая его.

— Да, сид, — почтительно склонился Брикасс. — Но без помощи лекаря Джузе, бывшего в рабстве у пиратов, ничего бы не вышло.

Танкред скупо улыбнулся и сказал Джузе:

— Мне знакомо твое лицо, юноша.

— Сиятельный Танкред, вы почтили своим присутствием университет четыре года назад. Я был представлен вам ректором как подающий надежды...

— Припоминаю. Ты из семьи Орсала, ведь так? Наслышан, наслышан. Рад, что ты обрел свободу. Должно быть, твой почтенный отец будет счастлив обнять тебя. Ступай, Джузе, — Танкред подошел к столу и, взяв медный колокольчик, встряхнул им. Дверная створка приоткрылась, в кабинет заглянул секретарь: — Выдай славному Джузе Орсала кошелек с дукатами.

— Да будет над этим домом милость Странника, — кланяясь, Джузе попятился к дверям.

— Почему ты пожелал служить мне? — обратился Танкред к Арно, когда они остались вдвоем. — Надеюсь, тебе уже объяснили, что либеросы ни при каких обстоятельствах не занимаются грабежом.

— До плена у пиратов я служил во флоте. Сражаться с подобными Эль-Сауфу... мой долг. Тем более сейчас.

— Интересно. А как твое имя? Настоящее имя?

Арно заколебался, и это не укрылось от внимание правителя.

— Разные пути приводят ко мне тех, кто желает стать либеросом. Иногда следом за ними идут месть и могущественные враги. А я ценю годных моряков и храбрых воинов. Скажу тебе и то, что есть некоторые люди, чье влияние возможно на сильных мира сего, и они заинтересованы в сохранении равновесия здесь, в Срединном море. Однако, если однажды ко мне придут с требованием выдать тебя, я должен знать, кого защищаю. А ты уже прославился, пленив Эль-Сауфа, и что-то мне подсказывает — твоя слава будет еще громче.

Арно прямо посмотрел в пронизывающе темные глаза Танкреда:

— Я Арно Брикасс. Мой род один из древнейших в Галее. Был. Отца и братьев казнили за участие в мятеже против короля Лодо. Мне пришлось бежать.

— Хорошо, что вы были честны со мной, сьер Арно. Лейтенант Родригес подробно описал вашу шпагу. Он утверждал, что вы убили владельца или попросту украли ее, — как бы между прочим заметил Танкред и выставил перед собой ладонь, предупреждая возмущение Арно: — Мне даже пришлось навести справки и полистать армориал ⁽⁵⁾. Что же, ваша тайна останется в этих стенах, на людях я буду по-прежнему звать вас Фальго. Секретарь подготовил грамоту, а капитан порта выдаст штандарт либероса, чтобы ваш корабль не спутали с пиратским. Я плачу за взятых пиратов. И то, что вы обнаружите в трюмах — ваше по праву. — Танкред снял с пальца серебрянный перстень с сапфиром и протянул Брикассу: — Сим принимаю вас на службу, Арно Брикасс.

Шагнув к столу, Арно низко склонился, беря перстень.

— Долг и Вера! — слова, много веков назад начертанные на гербе Брикассов сами пришли на ум.

Орсала, запрокинув голову, смотрел в бездонное небо. Кошелек приятно оттягивал пояс. Напиться от щедрот сиятельного Танкреда? Так и стоит поступить. А потом он завалится к самым лучшим девочкам Рагасты. И хотя бы в эту ночь не будет просыпаться от теней, крадущихся за ним по бесконечным коридорам снов.

— Джузе!

Он встрепенулся, услышав голос Фальго.

— Все прошло отлично, да? Как я и говорил...

— Ты прав. Думаю, что это стоит отметить.

— У папаши Клико неплохое пойло.

— Вот и нагрянем. Но послушай. Я понял, что ты из уважаемой семьи? — осторожно спросил тот.

— И что с того? Теперь ты будешь называть меня сьером? — иронично скривил рот Орсала. — Так это скорее мне так должно к тебе обращаться... — он заметил, что Фальго нахмурился. — Ох, ну и зануды некоторые благородные. Моя семья богата и имеет влияние в Амальфи. Но я покрыл имя позором, пройдя обряд. Пусть лучше считают меня мертвым.

— Будь по-твоему. Сид Танкред сказал, что мы можем отправляться на патрулирование хоть завтра.

— Или когда протрезвеем. Шучу. Кстати, ты дашь шебеке новое имя?

Фальго неожиданно улыбнулся:

— Конечно. «Этансель». На одном из наших диалектов — «Искра».

1) правитель (пришло из сахрейнского, сеид, сейд, искаженное)

Вернуться к тексту

2) древнеримская мера веса ок 330 гр

Вернуться к тексту

3) крокодил (сах.)

Вернуться к тексту

4) свободная долгополая одежда с длинными рукавами с нашивками из разного рода тесьмы на груди по числу пуговиц

Вернуться к тексту

5) гербовник

Вернуться к тексту

«Лето 988 года Эры Странника выдалось жарким, и не только потому, что солнце щедро являло нам свой лик, но и постоянными стычками на северо-западном рубеже Альби. Пиррейские кланы, позабыв о полувековой договоренности, то и дело тревожили своими набегами селения, особенную же тревогу вызвало то, что после нападения на Аржуанские копи были обнаружены тела галейцев, переодетых пиррами. Галейский посланник, граф Моруа отрицал любую причастность галейской армии к сему недружественному шагу, списывая все на обычный разбой, однако на Совете Равных было решено усилить гарнизоны приграничных крепостей и направить ноту королю Лодо...»

Гильем Лора, Летопись Альби

Месяц Летних Костров, 988 ЭС, Джинера

Белогрудый коломбо топтался по мозаичным плитам террасы, ворковал, красуясь перед подругой. А та не обращала на него внимания и деловито собирала крошки, бесстрашно подбираясь к самым ногам. Лара разломила миндальное печенье и кинула птицам. Самец оставил ритуал ухаживания и тоже принялся клевать подношение. Девушка чуть улыбнулась: недолго же длился любовный порыв.

Дуновение бриза донесло запах моря. Лара поднялась с резной деревянной скамьи, поставленной между вазонами с апельсиновыми деревцами, и подошла к балюстраде. С вершины Старой башни, самой высокой из четырех, было видно море. Полдень растекался зноем, над Джинерой повисла дымка. Черепичные крыши Читавеккья сбегали вниз, туда, где вовсю кипела жизнь Нижнего города и гавани. Но сюда, на Гранде-Коллину, доносился лишь отдаленный гул, почти не нарушающий безмятежный покой Палаццо д'Аурора. Впрочем, покой был нарушен приближающимися голосами, среди которых она узнала голос своей камеристки, Мануэлы. Коломбо, заполошно хлопая крыльями, метнулись ввысь.

— Лара, вот вы где! — раздался за спиной глубокий контральто. — Вас все обыскались.

Лара обернулась. Мачеха величественно плыла к ней во всем великолепии нового туалета. Изумрудное верхнее платье с распашной юбкой было отделано золотой тесьмой на рукавах и по подолу. Квадратный вырез лифа обрамляли кружева в тон нижней, молочно-белой юбки. В каштановых волосах поблескивали жемчужные нити; плечи и грудь прикрывала шифоновая вуаль. За ее спиной семенила растерянная камеристка.

— Простите, дона Эриния, что доставила вам хлопоты. Не знала, что я понадобилась...

— Никто не догадался, что вы на террасе Старой башни, — с мягким упреком сказала Эриния. Даже подьем по крутой лестнице не сбил ее дыхание, и не зажег румянца на аристократически бледном лице. Ее губы улыбались, но зеленые, кажущиеся еще ярче от цвета платья, глаза смотрели холодно: — Вернулся ваш отец.

Сердце радостно забилось: отец уехал в Альби два месяца назад и не послал ни одного гонца.

— Вернулся?! Когда же?

— Вы слишком увлечены созерцанием эфемерных далей. Разве вы не слышали переполох?

Лара передернула плечами: безупречная в манерах мачеха как никто другой могла заставить ее почувствовать себя неуютно.

— Я... задумалась. Благодарю, что сообщили мне. Где отец?

— Дон Винченцо будет ждать в кабинете, у него важное известие для вас.

Она шагнула в сторону, намереваясь обойти Эринию, но та остановила ее:

— Но не собираетесь же вы явиться к нему в подобном виде? Переоденьтесь, и пусть Мануэла причешет вас.

Хотя Лара не считала что ее скромное домашнее платье отец сочтет неподобающим, но пререкаться с мачехой и дать ей омрачить радость встречи не хотелось. Она присела и наклонила голову:

— Хорошо, дона Эриния.

Мануэла убирала под серебряную сеточку волосы, а Лара, сидя перед зеркалом, задумчиво разглядывала себя.

— Не тянет ли здесь, госпожа?

В зеркале Лара перехватила неуверенный взгляд девушки: Мануэлу приставили прислуживать ей в прошлом месяце, поскольку прежняя горничная собралась замуж. Дона Эриния неохотно отпустила расторопную Дженизу, однако робкая и тихая Мануэла нравилась Ларе больше ее болтливой предшественницы.

— У тебя хорошо получается, — подбодрила она горничную.

Но что за важное известие собирается сообщить ей отец? Отчего-то стало тревожно, и она встряхнула головой. Темные кудри рассыпались по плечам, и камеристка расстроенно охнула.

— Извини, Мануэла, — с сожалением сказала Лара, досадуя на себя. Теперь служанке придется начинать все с начала.

Наконец, едва замер мелодичный перезвон из часовой башни храма, возвестивший о наступлении часа вола*, Лара, в небесно-голубом наряде из креп-сатина подошла к дверям отцовского кабинета.

Створка была закрыта неплотно, и по доносящимся голосам девушка поняла, что дона Эриния уже внутри. А она-то думала, что сможет поговорить с отцом наедине!

Вздохнув, Лара взялась было за ручку, но застыла на месте, услышав голос мачехи:

— Не думаю, что нам следует медлить со свадьбой, Винченцо. Ларе миновала двадцать первая весна.

Свадьба? Ее свадьба?! Сердце замерло, потом зачастило. Между тем Эриния вкрадчиво продолжала:

— По Джинере гуляют слухи несмотря на все наши усилия. Это бросает тень на род. Того и гляди люди начнут судачить в открытую о...

— Довольно, Эриния, — прервал ее отец.

Лара закусила губы, слишком хорошо зная, что собиралась сказать мачеха. Несколько мгновений в кабинете было тихо, потом вновь заговорил отец:

— Людям свойственно болтать о том, в чем они не смыслят. Поспешность также неуместна.

— Никакой поспешности не будет. Понадобится самое малое месяц или даже два, чтобы подготовить приданое...

Девушка сглотнула, пытаясь справиться с собой, и решительно толкнула дверь.

— Папа!

Стоявший у окон дук Винченцо обернулся к ней, и ласковая улыбка появилась на его губах:

— Здравствуй, дорогая. Какая же у меня красавица.

Он шагнул к ней, раскрывая объятия, и Лара, как в детстве, подбежала и уткнулась лицом ему в грудь. Ей показалось, что отец вздохнул.

— Ах, дитя, — подала голос мачеха, — Скоро ты будешь счастлива...

Лара отстранилась. Дона Эриния сидела в кресле возле стола, прижимая кружевной платочек к глазам.

— Оставьте нас, Эриния, — ровным голосом произнес отец.

— Но...

— Позже вы обсудите с Ларой все необходимые вопросы.

Мачеха на миг утратила ледяное достоинство, позволив досаде проявится на лице, но тут же пропела:

— Как пожелаете, муж мой...

Выждав, когда жена уйдет, Винченцо спросил:

— Ты слышала наш разговор?

— Только пару фраз, — потупилась Лара.

— Присядь, — он указал на кресло, которое занимала Эриния, а сам сел напротив.

— Я не хотел, чтобы ты узнала вот так, но на все воля Странника.

Дочь кивнула, не поднимая головы, ее пальцы сминали ткань платья на коленях.

— Кто мой нареченный?

— Приближенный причепса альбийского. Полковник Раймон Оденар.

— Не альбиеец. Он дурен собой или стар?

— Неужели ты думаешь, что я отдам единственную дочь за урода или старца? Сьер Оденар родом из Ноорна. Ему тридцать четыре года и Эрнан Альбийский охарактеризовал его как человека достойного и благородной внешности. Но я вижу, что ты не рада.

— Отец, зачем мне уезжать от вас? — дочь подняла на него блестящие от слез глаза.

— Дитя мое, покинуть, когда придет срок, отеческий дом — удел всех девушек, — дук улыбнулся: — Не в обитель же сестер Странника ты собралась?

— Возможно, это было бы лучшим выбором для меня. Вы же не сказали месьеру принчепсу о... моих особенностях? — прошептала Лара.

Тьма раздери Эринию и ее длинный язык! Девочка услышала больше, чем он полагал!

— Не говори ерунды, — тяжело произнес Винченцо. — Совпадение, пусть трагическое, но совпадение. Ты не одержимая, обряд доказал это. И магистр Аврелиан прилюдно подтвердил, что в тебе нет ни капли Тьмы. Но если ты продолжишь упорствовать, то можешь и в самом деле навлечь на себя беду. Особенно, когда окажешься в чужом краю.

— Поэтому...

Винченцо, теряя терпение, втянул в себя воздух, затем медленно выпустил его сквозь зубы и сухо сказал:

— Ты моя дочь. И ты будешь достойна имени Конти, ведь так? Ступай, Эриния желает обсудить с тобой ткани для новых платьев.

Дочь ушла, пряча слезы. Оставшись один, Винченцо раздраженно ударил кулаком по подлокотнику кресла и мысленно пожелал жене прикусить язык, да как следует! Затем встал и прошелся по кабинету взад-вперед. Меньше всего он хотел, чтобы разговор коснулся этой темы. Прошло много лет, но все случилось как будто вчера...

… Отец отправил его в Сахрейн, постигать искусство дипломатии в составе посольства Альянца. На невольничьем рынке Саэтты Винченцо увидел рабыню, что словно сошла с древней фрески. Огромные глаза глянули ему в душу, и он остолбенел, завороженный ее красотой. Ушлый купец заломил цену, вдвое превышавшую стоимость сильного раба, но молодой эррурский аристократ не стал торговаться.

Ревати привезли из отдаленного уголка Сахрейнского эмирата, она была одной из последних представительниц какого-то истребленного сынами пустыни народа. Разумеется, отец был недоволен глупой расточительностью отпрыска, и пришел в ярость, когда узнал, что тот собирается не просто дать волю девушке, но и жениться на ней. Неслыханный скандал!

Конти слабо улыбнулся и, подойдя к окнам, распахнул створки. Тогда у него впервые прорезался фамильный характер, а вернее — упрямство: он нашел жреца, согласившегося совершить тайный обряд. Отцу пришлось уступить и срочно придумать Ревати благородное происхождение.

...У нее была шкатулка с причудливой формы фигурками, выточенными из слоновьей кости. Она подолгу могла перебирать их, раскладывала в сложные комбинации или бросала наугад. И иногда вдруг советовала мужу отказаться от выгодного предложения или поверить в невероятные слухи. Поначалу Винченцо отмахивался, потом стал прислушиваться. Он не распространялся о необычном даре Ревати, но Джинера все равно знала,что жена молодого Конти якшается с неведомыми силами.

Он не обращал внимание на косые взгляды и шепотки и любил жену с пылом первого чувства. Любила ли его Ревати? Он был уверен, что да. Но временами он смотрел в ее черные глаза, и ему казалось, что он смотрит в глаза самой Ночи. Тогда он спрашивал себя, а так уж неправы те, кто считает ее ведьмой?

Лара настолько похожа на мать, что глядя на нее, Винченцо видел Ревати в юности. Но он не ожидал, что она унаследует способности матери. Впервые странности проявились, когда Ларе было шесть лет, незадолго до смерти Ревати. Девочку начали мучать кошмары, от которых она просыпалась, захлебываясь рыданиями.

«Ворон схватил маму когтями и унес!» — повторяла она.

На его встревоженные расспросы Ревати печально улыбалась и молчала. Она ни на что не жаловалась, лишь обручальный браслет с каждым днем становится все свободнее для ее запястья. Через месяц ее не стало.

Винченцо относил сны Лары к обостренному детскому чутью. Все-таки признаки болезни матери были очевидны. Да и после смерти Ревати кошмары прекратились. Но происшествие с Джулианой, дочерью одного из самых богатых джинерских негоциантов Иеронимо Моранды, взбудоражило весь город. Девочки ладили между собой и Джулиана часто гостила у них. Так было и в тот раз, пока юная Моранда случайно или из шалости не опрокинула флакончик с тушью на портрет, нарисованный Ларой.

По словам Джулианы, Лара побелела, как полотно, и выкрикнула:

«У тебя будет гореть под ногами земля! И на твоем лице расцветут Ночные лилии**!»

Сама Лара ничего не помнила...

Ссору прекратили, однако на следующий день в особняке Моранды вспыхнул пожар. Джулиана выжила, но ее лицо осталось изуродованным ожогами. Особенно мнительным казалось, что по форме они напоминали лилии. Лара тяжело переживала случившееся, считала, что притянула несчастье своими словами. А Иеронимо потребовал созыва Совета Джинеры, где обвинил Лару в одержимости Демонами из-за Предела, попутно припомнив колдовство матери-чужеземки. Он настаивал на обряде Очищения. Влияние семьи Конти были в данном случае бессильно, Совет поддержал негоцианта. Ларе предстояло пройти по узкому — в одну плитку — проходу между двумя священными Огнями. Винченцо провел бессонную ночь перед тем, как сказать дочери о решении Совета. Однако девочка на удивление спокойно восприняла его слова.

Когда она ступила на треугольную площадку храма и направилась к пылающим в центре кострам, Конти закрыл глаза, ожидая услышать ее полный муки крик. Но стояла тишина, нарушаемая лишь дыханием собравшихся людей — представителей всех знатных семейств Джинеры. Потом слитный вздох всколыхнул душный пряный воздух.

— Чиста! Лара Конти, дочь дука Конти — чиста! — огласил своды храма зычный бас магистра Аврелиана. — И пусть никто отныне не усомниться в том!

Он не знал, почему огонь не оставил ни следов копоти на белом платье, ни опалил волос дочери. Не раз собирался расспросить, но слова замирали на языке. Шли годы, способности Лары — если они действительно были, никак не проявлялись. И Винченцо считал, что трагедия изгладилась из памяти людей. Пока три года назад не завел разговор с доном Гильермо Асуаной, намекая на возможность породниться.

— Скажу вам откровенно, дон Винченцо, и возможно, я — единственный, кто будет честен с вами. Если бы у вас была еще одна дочь, почел бы за честь. Но я не хочу, чтобы после супружеской ссоры у моего сына загорелась под ногами земля...

Конти был неприятно поражен и велел навести справки, осторожно выясняя настроение глав других семей. Результаты повергли его в еще большее смятение.

Он нахмурился и отошел от окна. Предложение союза со стороны Альби пришлось как никогда кстати. И вряд ли достойный во всех отношениях ноорнец будет дурно обращаться с его дочерью. А он пошлет в Талассу соглядатая, чтобы быть наверняка в этом уверенным.

* * *

Вероятно, дона Эриния ждала ее в главном зале или в Девичьей гостиной — личных комнатах Лары, однако девушка, пройдя по галерее, повернула в противоположную сторону и спустилась по боковой лестнице, ведущей в старую часть парка. Пинии и эттрурские кедры давали густую тень. Лара остановилась под пышными кронами и вдохнула смолистый аромат, особенно сильный в преддверии вечера. В голове не укладывалось, что самое большее через пару месяцев она уедет из Джинеры, и скорее всего — никогда не вернется назад.

Души северян суровы и грубы... Жених представлялся ей похожим на воителя с фрески храма, где изображалось одно из сражений эпохи Тьмы: мужчина огромного роста, с развевающимся светлыми волосами и глазами цвета льда беспощадно разил мечом жалких демонов.

«И прилетит он на ужасном драконе, который пожрет бедную деву, — абсурдность возникшего образа рассмешила Лару. — Чего я печалюсь? Уж точно, северянину не сравниться в холодности с доной Эринией».

Почему она решила, что никогда больше не приедет в Джинеру? Ноорнцы — не сыны пустыни, и дают своим женам куда большую свободу, чем то принято даже в Этррури. К тому же Альби не так уж и далеко, и природа там мало отличается от здешней.

Ей жаль расставаться с отцом, но ни с братьями, ни с мачехой нет никакой душевной близости.

А любовь, то сердечное томление, о котором шептались девушки на устраиваемых отцом приемах? Их признания будоражили, но Лара не могла бы похвастать, что ее сердце хоть раз дрогнуло при виде юношей, являющихся предметом обожания и жарких споров. Лишь однажды, мимолетная встреча посреди шумной улицы, лицо, мелькнувшее и растворившееся в толпе, ставшее миражом... Какой вздор. И не пристало дочери дука помнить об таком.

Она уселась на покрытый слоем опавшей хвои пригорок. Неумолчный цокот цикад успокаивал. В сгущающихся сумерках возникла тень, блеснули два золотистых топаза. Лара протянула руку и послала мысленный зов, как когда-то учила мать. Это она передала умение ладить с животными, особенно — кошками.

Крупный черный кот бесшумно подошел, щуря глаза, боднул лобастой головой руку. Лара почесала его меж ушей. Полудикий крысолов, неведомо как пробирающийся в дворцовый парк. Она совершенно не боялась его, а он ни разу, даже играя, не оцарапал ее. В самом ли деле мать передала ей свой дар — а вернее — свое проклятие? Девушка вздохнула: воспоминания полнились безграничным светом, исходящим от матери и озаряющем черты ее лица, и ощущением безграничной любви... Разве может скрываться в этом свете Тьма?

Отец полагает, что случаем с Джулианой все и ограничилось, однако Лара быстро научилась молчать о странных снах. Касались они других людей, собственную судьбу предсказывать не удавалось. Впрочем, видения были редкими и обрывочными, и ничего пугающего или предвещающего гибель — так, мелкие неурядицы или радости. Но однажды Лара услышала брошенное ей вслед с боязливой неприязнью — «порченная».

«Магистр Аврелиан не может ошибаться...»

— Мне будет не хватать тебя, Месьер Кот, — прошептала девушка, прислоняясь спиной к стволу пинии. Кот забрался к ней на колени, рокочуще замурлыкал. Лара рассеяно поглаживала его, дыхание ее стало размеренным.

«Все уладится, — пришла неожиданная уверенность, — Не так, как я могу себе представить и вряд ли, как бы мне хотелось, но уладится».

*на наши часы выглядит так:

03 час волка

06 утра — утренний гонг

09 час ласточек

12 — полдень

15 час вола

18 вечерний гонг

21 час гашения огней

24 полночь

и есть еще бой часов в середине каждого промежутка. "получасие"

** ненюфары — разновидность лилий, по некоторым мнением связанная с миром мертвых

Месяц Костров, 988 ЭС Альто-Альби*, крепость Квилиан

Карта долины Венаско пестрела пометками: крестиками, треугольниками и стрелками, отмечающими проходы через горы. Долина, ограниченная хребтами Монт-Арьег с севера и Эстийским с юго-запада, зазубренным клином врезалась между графством Ветанг и землями пирров. Впрочем, автономия графства после восшествия на престол Лодо осталась лишь на пергаменте договора. Инар Ветангский затворился в родовом замке, однако Оденара мало волновала судьба прежде всевластного графа, но весьма — то, что за последний год в четырех приграничных городках Ветанга были размещены части галейской армии. Галейский посланник в Альби, граф Моруа продолжал рассыпаться в витиеватых заверениях о нерушимой дружбе и самых благих намерениях короля Лодо, но принчепс не питал никаких иллюзий. Оденару ситуация напоминала события почти пятнадцатилетней давности, предшествующих вторжению галейцев в Ноорн, и ему все сложнее удавалось придерживаться дипломатических рамок при встречах с Моруа. Кроме того, после многолетнего затишья усилились воинственные настроения среди пирров. Весьма относительного затишья, но все-таки угон овец или похищения вздумавших прогуляется, куда не следует, девиц не шли ни в какое сравнение с участившимся проникновением в долины Альто-Альби разбойничьих шаек и грабежом деревень и купеческих караванов, а особенно — с нападением на Аржуан в прошлом месяце. Он нашел на карте черный треугольник, обозначающий копи. Пять лиг к югу от крепости Квилиан, запирающей путь в долину. Далека дорога. Как же передвижение довольно крупного отряда осталось незамеченным ни дозорными, ни кем-то из местных? Этим утром Оденар приехал в крепость, чтобы на разобраться на месте. Он поднял взгляд на коменданта, майора Тоне:

— Вы уверены, что в последней вылазке принимали участие галейские солдаты?

Грузный, багровый от жары Тоне повертел головой, слово пытаясь ослабить тугой шейный платок и пробасил:

— Выживший рудокоп слышал, как они разговаривали на общем. И откуда у пирров мушкеты?

— Охрана копей усилена?

— Так точно, сьер полковник.

— А это что? — Оденар указал на обведенные красным названия деревень на западе Венаско

— Об этом я хотел с вами поговорить. Здесь население подозревается в симпатии к горцам — почти все с ними в родстве. Долина лишь в прошлом веке отошла к Альби, и границ толком не было, пока не нашли селитру. Уверен, враги просочились возле Гуардена, — толстый палец коменданта ткнул в один из крестиков, затем в соседний, — или Мартеска. Надо выжечь разбойничьи гнезда!

Оденар покачал головой:

— Не самая удачная идея, сьер Тоне. Этим мы не добавим любви к себе, и отвратим тех, кто до сих пор был лоялен.

На круглом потном лице Тоне отразилось внутренее несогласие, но он смолчал. Оденар посмотрел на рисунки, обозначающие пиррские кланы по ту сторону границы: сокол, ласка, горный кот. С которым же из них сговорились галейцы? В любом случае, это весьма тревожный знак.

— Я хочу взглянуть на окрестности со стены, — сказал Оденар.

— Конечно, месьер.

Они вышли во двор. Стоящий возле крыльца в ожидании командира сержант экскорта вытянулся и коснулся рукой шляпы.

— Бестье, скоро выезжаем.

— Сьер Оденар, раньше вечернего гонга вы до Карды не доберетесь, — вставил комендант. — Не откажите ли мне честь отобедать? Распоряжусь накормить ваших людей.

Раймон посмотрел на солнце. Полдень давно миновал, а он и солдаты с рассвета в седле. Наверняка, у майора не сухари да солонина в погребе и на столе.

— Благодарю, сьер Тоне. Не откажусь.

Бестье так и расцвел: перспектива дороги на голодный желудок явно его печалила. Он быстрым шагом отправился к навесу, под которым рядовые коротали время, играя в кости.

— Сюда, прошу, — Тоне махнул в сторону ступеней, ведущих на западную стену.

Позади послышался звук бьющейся посуды.

— Ослеп?! — возглас сержанта заставил Раймона обернуться.

Бестье держал за плечо мальчишку лет двенадцати. На брусчатке двора, в растекающейся луже молока валялись осколки глиняного кувшина. Сержант замахнулся, намереваясь отвесить оплеуху, но подросток, вопреки ожиданию, не сжался в страхе, а гибко уклонился от увесистого кулака.

— Паршивец!

— Сержант, оставить, — велел Оденар.

— Так несется, зенки задрав, сьер полковник...

Оденар заинтересованно оглядел взлохмаченного мальчишку, исподлобья зыркающего темными глазами. Почти сошедший синяк на левой скуле, пара старых шрамов на предплечьях. Одежда, не по росту и ветхая, но на удивление чистая.

— Сьер Оденар, приношу свои извинения, это досадное недоразумение, — сухо проговорил Тоне. — А ты сгинь, Хотс.

— Погодите, сьер Тоне, — Оденар обратился к «досадному недоразумению»: — Ты пирр?

— Не-а... Прозвали так. Хотс по-нашему Волчок, грят мамка с дикарем путалась, а токмо брешут. Отец у меня самому принчепсу служил...

— Не мели, — прервал его Тоне и добавил, заметив вопрос во взгляде полковника: — Волчок значит приблудный. Он полукровка, из деревни, что внизу. По доброте душевной позволил ему молоко в крепость носить.

Оденар перехватил взгляд Хотса, устремленный на висевший у него на груди медальон — ощеренную волчью голову — и усмехнулся:

— Как по мне, храброму зверю нанесено оскорбление, Хотс.

— Простите, добрые сьеры, не нарошно я...

Порывшись в кармане, Оденар кинул мальчишке медяк. Тот недоверчиво улыбнулся и в мгновение ока спрятал монету за щеку.

— Смотри в следующий раз, куда бежишь. Пойдемте, майор.

Квилиан, строительство которой завершилось всего двадцать лет назад, представляла из себя почти правильный пятиугольник с угловыми башнями. Крепость занимала господствующее положение на холме. У подножия лепились друг к другу домишки — видимо, та деревня, оттуда родом Хост. С востока холм омывался бурными водами реки Арьег. Со скалистым Монт-Арьегом крепость соединял единственный на десяток лиг мост; тот берег выглядел необжитым: острые гранитные пики возносились на головокружительную высоту, перемежаясь с осыпями и расщелинами, из которых сбегали белые нитки горных потоков. Более пологие склоны Эста заросли лесом; среди темной зелени виднелись серые островки деревень, вырубки и ярко-желтые поля. И лишь на Пике Ането, самой высокой горе хребта лежали вечные снега. Скорее всего, враги прошли через потаенные тропы этой стороны. Как и предполагал комендант, у них есть поддержка местных жителей.

— Вон Мартеск, — показал Тоне на большое селение в четверти лиги к западу.

— Я пришлю подкрепление, — Оденар поднес к глазам подзорную трубу. — Устройте постоянные посты здесь и здесь, — указал он на две возвышенности Эстийского хребта: — Пусть держат запас хвороста, чтобы подать сигнал.

— Эх, еще бы оружия, — вздохнул Тоне. — Видел у ваших солдат карабины, сьер полковник, — не то, что с фитилем маяться…

— Будет и оружие. Десяток новых мушкетов, но только для лучших стрелков.

— Благодарю, — просиял комендант.

— Кстати, вы сказали — сжечь деревни. А я предлагаю — изыскать пути договорится с вождями пирров, по крайней мере, соседних с нами кланов.

Комендант скептически пожал плечами:

— Для них мы все — завоеватели. От века не было, чтобы договаривались, только Альдаберту Великому удалось перемирие заключить в девятьсот пятидесятом...

— Договорились однажды — договоримся и впредь. Очевидно, что эмиссары Лодо уже добились многого и нашли себе союзников, в том числе — на нашей земле. Вызовите к себе старост деревень, узнайте настроение. Возможно, найдется толковый торговец, и тех, кто постоянно ездят через Пиррей.

Раймон убрал трубу в футляр и задумчиво потер указательным пальцем висок. До них доходили сведения о пиррейских прорицателях и колдунах при галейском дворе, но военный союз с кланами — весьма неприятное открытие. Следует как можно скорее обсудить это с месьером Эрнаном, придется ехать в столицу. Тоне слишком прямолинеен и категоричен, вряд ли он справится с подбором нужных людей. И... свадьба, Тьма раздери его и чадолюбивого джинерского дука! Совсем из головы вылетело. Оденар нахмурился и сжал губы. Только молодой жены ему не хватало! И кто — избалованная девчонка, привыкшая совсем к другой жизни, чем та, что может он предложить. Он с трудом представлял себя обремененным супружескими узами. Но раз уж дал согласие, что проку сожалеть. Пусть ее. Будет жить в его доме в Талассе, а у него других забот полно.

Комендант Тоне изо всех сил старался угодить с обедом. Пирог из зайчатины, сыры, еще теплый хлеб с деревенским маслом и доброе пиво — незамысловатая, но сытная и вкусная еда несколько примирила Раймона с текущими неприятностями и грядущими изменениями в его жизни. Солнце клонилось к западу, когда обед завершился. Оденар вышел из дома коменданта. Конюх держал под уздцы гнедого жеребца, солдаты уже сидели в седлах. Однако обычно предупредительного до назойливости сержанта не было видно. Раздраженно хлопнув по бедру перчатками для верховой езды, Оденар оглядел двор. Забухали сапоги и из-за угла комендатуры вылетел Бестье, на ходу оправляя мундир:

— Виноват, сьер полковник! По нужде отлучился, живот прихватило...

— Жрецы советуют быть умеренее в пище, сержант, — бросил Раймон, садясь в седло. — И они правы. А то как бы враги не застали тебя со спущенными штанами.

Среди солдат послышались смешки, однако быстро смолкшие, едва полковник поднял руку — знак начала движения.

— Милость Странника в пути, сьер Оденар, — попрощался стоящий на пороге Тоне.

— И остающимся, майор. Ждите гонца и дополнительные силы.

Караульные открыли ворота и небольшой отряд выехал из крепости. Дорога вилась вдоль берега Арьега, а где-то через пол лиги свернула в лес. Оденар пустил коня размашистой рысью, торопясь до темноты успеть вернуться в Карду. Державшийся рядом сержант вдруг натянул поводья, переводя свою кобылу на шаг. Оденар тоже придержал коня и удивленно оглянулся: Бестье повернул лошадь, загораживая дорогу остальным.

— Сержант, в чем дело?

На лице у того проступила странная смесь страха и торжества. Внезапно раздался протяжный громкий треск и сразу две ели — впереди и позади, в паре туазов, начали валится на дорогу, отделяя Оденара от отряда. Испуганные кони вскидывались на дыбы, сбрасывая солдат.

Раймон выдернул из седельной кобуры пистолет и развернул жеребца. Из кустарника с гудением ударили арбалетные болты, пронзительно заржали лошади. Сквозь переплетение ветвей он увидел, как сержант выстрелил из карабина в одного из солдат и схватился на саблях с другим. Предатель!

— Бестье! — прорычал Оденар, нажимая на спусковой крючок. — Тварь продажная!

Сержант дернулся и осел. В этот миг гнедой с визгом взвился свечой, и тут же обжигающе резануло правое плечо. Раймон левой рукой выхватил второй пистолет и едва успел высвободить ноги из стремян, как конь рухнул на землю. Он глянул на метательный нож с черной рукоятью, торчащий из плеча. Новый набег? Или галейцы таки начали войну?

Впрочем, враги, кем бы они ни были, не спешили являть себя, лишь сухо щелкали выстрелы, да вспарывали воздух болты и крики обрывались хрипами, там, за упавшей елью. Оденар шагнул к завалу. С ним творилось Тьма знает что. Рука перестала слушаться, от раны огненной волной растекалась боль. В невесть откуда взявшемся тумане деревья кружились в тошнотворным хороводе. Шатаясь, он водил стволом пистолета перед собой:

— Покажись!

— Отчего бы и нет. Побеседуем, Ноонрский Волк! — прозвучал незнакомый голос. Из тумана выступила темная фигура, но различить лицо он уже не смог. Затем все исчезло.

* Высокогорная область западе и северозападе Альби, примыкающая к Пиррею

Сознание возвращалось неохотно. Вспышками боли в плече, саднящим ощущением веревок, стягивающих запястья за спиной. Близко капала вода, пахло мхом и мокрым камнем. Звякнул метал, кто-то подошел к нему, с силой надавил на челюсти, вынуждая открыть рот. В горло полилась приторно-сладкая жидкость с привкусом корицы. Поперхнувшись, Оденар проглотил пойло. Застилающая зрение мгла рассеялась, и он понял, что находится в небольшом гроте. Перед ним стоял человек самой непримечательной внешности, увидишь такого в толпе — через получасие позабудешь.

— Пора бы. Ты Волк или сомлевшая от утех шлюха?

— А ты... кто такой? — прохрипел Оденар. — Галеец?

— На твоем месте меня бы волновали другие вопросы.

Оденар, приподнявшись, привалился спиной к камням:

— Поменяемся?

— Избавь меня от казарменного остроумия, — поморщился мужчина. — И не будем терять время. Мне нужно кое о чем расспросить тебя.

— Ничем не могу помочь.

Галеец усмехнулся:

— Мне приходилось иметь дело с высокородными чаще, чем ты думаешь. Уверяю, вы точно так же визжите под ножом, как и презираемая вами чернь. Но у меня другой приказ. Только я что дал тебе яд. Шаманские штучки. И теперь ты сам расскажешь.

Оденар сморгнул. Ему кажется или в гроте прибавилось народу?

— Итак. Ты Раймон Оденар, бывший капитан роты мушкетеров ноорнской армии?

Он хотел презрительно сплюнуть, но вдруг ставшие чужими губы вымолвили:

— Да.

— И ты был восемь лет назад в арморийском храме?

Вот оно что! Дыхание перехватило. Не об этом ли предупреждал хронист? Для Лодо и впрямь мифические артефакты крайне важны, раз галейцы пошли на рискованную авантюру — устроить засаду. Зря он не стал выяснять, что же такое нашел в целле...

— Да... — как со стороны он услышал свой голос.

— Ты стрелял в принца Лодо во время атаки на храм?

Сопротивляться. Оденар стиснул зубы. Или только хотел стиснуть?

— Д...да.

— Перейдем к более важным вопросам. Храм. Что ты видел в храме?

Оденар скользит по обледенелому склону, где не за что уцепиться. Пришедшее извне сокрушает волю, холодные щупальца вторгаются в разум, шарят, выдирают из памяти давно забытое. И то, что он хотел бы забыть.

— Деревья...

— Дальше.

Он снова идет по пружинящему ковру из мха и ветвей, покрывавшему пол храма, над головой, в закатном небе парят ажурные арки.

— Целла.

— Дальше.

Все быстрее спуск, все ближе край. Сопротивляться! Капает вода. Кап — вдох. Кап — выдох.

— Саркофаг.

«Здесь был похоронен Одаренный», — говорит сьера Ивэн, и в полумраке мягко сияют ее глаза. А в уголках губ притаилась улыбка, и ему хочется дотронуться до ее щеки...

— Что было внутри?

— Тлен и запустение...

— Перстень? Другая цацка? Обыскал тебя, думал ты спрятал камень в медальоне.

Покачивается голова волка на серебряной цепочке, скалится влажными клыками. Волком его прозвали позже.

— Вспоминай! Что было в саркофаге?

Враг теряет терпение, и это хорошо. Но отчего-то неважно. Важно другое. Он проводит рукой по волосам Ивэн.

— Простите меня, сьера Ивэн, я должен был предвидеть...

— Что ты несешь?! Звезда Странника. Ты нашел Звезду?

Звезду? Может, и нашел, да потерял, сам того не поняв. Горечь от того, что не сбылось и не сбудется, и щемящая тоска. И безграничный свет, который плавит душу. Если бы вернуться... туда.

— Не стоило связываться с зельем, — бормочет галеец.

На лезвии ножа восьмиугольники и зигзаги, насеченные черным бриеннским серебром. Точно такой же он вытащил из груди Ивэн. Он впивается зубами в нижнюю губу и кровь наполняет рот. Ненависть и боль будто проясняют сознание.

— До тебя не дошло. Ты все равно умрешь. Но у смерти много ликов. Выбирай — я без затей перережу тебе горло или ты сдохнешь, подвешенный на собственных кишках.

— Кишки, конечно.

— С удовольствием докажу тебе, насколько ты ошибся в выборе.

Рядом, в паре инчей** от виска есть острый каменный выступ. Хорошо...

Тяжело дыша, Оденар перевел взгляд на галейца:

— Это ты убил ее. Как поживает твой повелитель? Вырастил себе новый глаз?

— Сейчас узнаешь, как быть без глаза. Или без обоих. На то время, что тебе осталось, они без надобности. Где ты спрятал артефакт? Ведь ты же его нашел!

Острие ножа приблизилось. Оденар улыбнулся окровавленными губами:

— Увидимся за Пределом! — и с размаху ударился головой о выступ.

Уно по прозвищу Хотс любил бывать в Крепости. Знал, что есть и другие, в полдне пути или даже ближе. В Карде есть — с двумя кольцами стен и множеством башен. Или в Талассе, та, говорят, еще больше. Но для него что Карда, что Таласса — все одно как Изнанка Мира, а Крепость — вот она, над головой. Сьер комендант изволил платить по центиму** за кувшин молока и терпел, вернее, не обращал на него внимание, а конюх Ньер разрешал расчесать и заплести гривы коням. Сегодня и вовсе был повод в Крепость наведаться: из Карды высокие гости пожаловали.

Войдя в боковую калитку, Уно так и застыл, глазея на солдат в бордовых мундирах, бряцающих амуницией. И лошадки справные да сытые. Любил он лошадок. А больше всего его поразил сьер командир — не старый еще, взляд строгий, и сам как снаряженный лук. Про луки-то он знал, дед, пока жив был, лесовничал малость, приносил то дикого гуся, то куропатку. А на груди у сьера — поди-ка, — медальон с волком! Волков в деревне не любили, от того и приблуд волчками звали, да только, по мнению Уно, иные люди похуже зверей бывают.

И вот непруха! Нанесло на него дюжего сержанта! И вовсе он не бежал, а этот боров

своим брюхом в него воткнулся, кувшин выбил и чуть кулачищем не вмазал. От кулака Уно уклонился; частенько драться приходилось, что мать с отцом над Священным Огнем руки не держали, что никому из ребятни прозвище свое позорное не спускал, да мало ли какая причина найдется. Но быть ему битому, если бы сьер командир не вмешался.

От изумления Уно забыл, что перед сьером надобно глаза долу опускать... И вовсе диво, что тот не разгневался, а медным пятаком одарил. На радостях Уно решил в деревню не идти. Лучше подняться на Монт-Тесту, заодно в ельнике грибов наберет.

Взбираясь по склону, он то и дело касался языком монетки, словно проверяя, на месте ли. Про отца мать ничего не хотела рассказывать, но вдруг примечталось, что был бы он похож на давешнего офицера. Нет, не знатностью да богатством, куда тут, а... даже не сообразить, чем. От дерзких мыслей Уно запнулся и, остановившись, оглянулся на Крепость.

С лесной прогалины — как на ладони. Меж зубцов южной стены сверкнула искра. Раз, другой. Потом еще раз. Солнце блеснуло на нагруднике дозорного? Так не видать никого. Почудилось, верно. Он залез на гранитный валун, ожидая, сверкнет ли еще. Но нет, только ворота медленно раскрылись, и из Крепости на рысях выехал отряд Волчьего сьера. Уно спрыгнул с валуна и побежал тропке вдоль гребня Монт-Тесты. То ли проводить хотелось, то ли — отложить момент возвращения домой к вечно тревожащейся матери.

… Он услышал негромкие голоса и замер: говорили на общем, но иначе. Чужие. Метнулся к лиственнице и осторожно выглянул из-за ствола. Мужики в чудных коричнево-зеленых одежах возились возле ели. Приглядевшись, Уно заметил, что комель подрублен, и удерживается ель баграми. Сердце затрепыхалось и ухнуло в пятки. Ох же ты, Странничек, не выдай! Донеся конский топот, скозь ветки мелькнули размазанными тенями всадники. Ель рухнула, преграждая им путь, рядом — еще одна.

А на дороге началось побоище. Уно бы и рад был зажмуриться, да не смог. Вот и смотрел, закусив руку, чтобы не скулить, как погибали люди и кони. И как упал Волчий сьер, а потом чужаки его на уцелевшего коня взвалили, да в сторону Ледяных гротов повезли.

Стихло все, тогда только Уно отлепился от дерева. Трясло как в лихоманке: вдруг не все ушли, злыдни?! Недаром староста стращал, чтоб в леса не совались. Бежать надо, в Крепость, солдат поднимать.

«А может, ну его? — спросил внутри тоненький голосок. — Да и не поверят тебе. Никогда своим не станешь. Забыл, как мать плакала, да судьбу кляла, когда на последнем сходе припомнили твоего отца?»

Он потрогал скулу. Ну а Волчий сьер как? Живым ведь увезли, навряд ли добра ему ждать от чужаков.

«Что сьер? — не унимался голосок. — Ушел за Предел. А не ушел, так о тебе точно не вспомнит!»

Уно сердито всхлипнул и заставил подлюку замолкнуть. Вспомнит или нет, не его забота. Он прислушался. Тишина, только пичуги лесные пробуют голоса. Значит, ушли. Что же Странник не заступился? Или недосуг ему на мир смотреть? Ну да некогда теперь сетовать и жаловаться! Уно скатился на дорогу и припустил в сторону Квилиана.

Солнце уже царапало краем гору Ането, когда спотыкаясь, размазывая по лицу слезы и пот, он одолел крутой подъем и кулаками забарабанил в ворота. Из пересохшего горла вырвалось сипение:

— Засада... в лесу... Волчий сьер!

— Что городишь, Хотс?! — Недоуменный часовой выглянул из караулки.

Уно запоздало сообразил, что назвал командира выдуманным именем.

— Напали на отряд... А сьера командира к Ледяным гротам увезли...

Комендант грозно брови сдвинул, не врешь мол? Уно аж испугался — не поверят, да как самого бы подсылом не объявили. Однако поверил сьер Тоне. Собрал солдат, велел одному взять Уно на коня. Трясясь на крупе, он то у Странника прощения просил, за то, что усомнился, то молил, чтоб успели они. Вот и упавшая ель. Захрапели кони, затем и до людей, перебивая запахи летнего вечера, дотянулся смрад крови и смерти.

Из отряда живых не осталось, а по кустам на пять мертвяков наткнулись, чужих. Не сразу заметили, потому как на куртки из дайма были нашиты зеленые и коричневые ленточки. Сколько всего было врагов, Уно толком не мог сказать, дальше десятка счета не знал, но выходило — больше. Комендант мешкать не стал, выбрал с собой самых бывалых, что не ломятся через лес кабанами, благо, до Ледяных гротов не так и далеко. Остальным позади держаться приказал.

К гротам они подошли в сумерках. Уно глянул и приуныл — нагромождение камней, поди, пойми, куда могли уволочь сьера. Тоне махнул Дюрану, Уно его знал, из местных охотников в солдаты пошел. Тот крадучись двинулся по неприметной тропке между скальных стен и вдруг отпрянул, прижавшись к выступу. На тропе появился чужак, и Дюран, метнувшись вперед, прижал его к камням, надавливая на горло. Глаза часового расширились, он открыл рот, когда кинжал вошел под дых, но вскрикнуть не успел.

— По верху пройдем, — прошептал Дюран. — Там они все.

... Амарра в бешенстве пнул бесчувственного пленника. Кто бы мог подумать, что Волк выкинет такую штуку? Сначала решил, что прикидывается, на инч всадил ему нож в бедро. Нет, без дураков. И что, ждать, когда очухается? Или подохнет. Они и так задержались и пошумели, того и гляди гарнизон переполошится. Не стоило полагаться на туманные обещания шаманов, надо было действовать привычными и проверенными методами. Шорох осыпающихся камешков привлек его внимание, и он выглянул наружу.

— Ирем, что там?

Часовой не отозвался. Амарра вышел на площадку перед гротом.

— Ирем!

Снова нет отклика.

— Дери тебя демоны!

Звериное чутье не говорило, а кричало Гидо, что следует уносить ноги. Вернуться и добить Оденара или это сделает яд? Зашуршало на скальном карнизе над головой. Он скатился в подлесок за миг до того, как пуля выбила в валуне ямку — ровно напротив, где полагалось быть его голове.

* дюйм

** центим — одна сотая кроны

Ухают галейские пушки, картечь выкашивает пехоту.

— Держать строй! — рявкает Раймон.

По перепаханному полю на них катится вал закованной в броню конницы. Принц во главе атакующих, и Раймон знает, что должен убить его. Тогда все изменится. Он пытается разглядеть кирасу с наплечниками в виде когтей льва.

— Сьер Оденар!

— Сержант Стерен, в строй!

— Сьер Оденар, вы слышите меня? — его тормошат чьи-то руки, он отмахивается и поднимает пистолет.

Но солнце палит так, что пред глазами плавают радужные круги, а шлем, кажется, раскалился докрасна.

— Принесите льда! — приказывает кто-то. — Да шевелитесь же!

Ядро взрывает землю у самых ног, и дугой разворачивается сверкающий мост, повисает во мраке.

— Рано. Еще рано!

— Почему? — рядом, невесть как, оказывается старый жрец.

— За Лодо — Тьма. Я должен убить его, — отвечает Раймон. — И отомстить.

— Месть приведет тебя во Тьму куда скорее. И не вернет ту, что ушла. Есть ли что-то иное, ради чего тебе стоит жить?

Раймон задумывается, потом упрямо говорит:

— Ты же не зря отправил нас в храм. Если Лодо призовет Старых Богов, как сможем мы противостоять? Камень. Надо понять, в чем его сила.

Жрец молчит, молчит долго. С тихим звоном переливаются звезды.

— Хорошо. Ступай, — говорит он наконец, и видение гаснет, сменяется благословенным ничто...

Оденара потревожили сердитые голосами, показавшиеся ему знакомыми. В более низком слышались властные нотки, однако второй спорящий, говоривший по-старчески надтреснуто, и не думал сдаваться. Оденар поморщился и открыл глаза.

Спорящие замолкли. Над ним склонился Стерен. Поседевший, раздавшийся в поясе. Не сержант — теньент. Прошло восемь лет, и Краннское поле давно заросло травой.

— Стерен?

— Сьер Оденар! — теньент расплылся в радостной улыбке. — Хвала Страннику!

За его спиной маячил Густов, гарнизонный лекарь Карды. Как они здесь очутились? Последние связные воспоминания относились к поездке в Квилиан, и в крепости он и находится, судя по надвратной башне, виднеющейся за раскрытым окном. Лучи вечернего солнца наискось проникали в комнату, где-то перекликались солдаты.

Густов оттеснил теньента. Сухие цепкие пальцы обхватили запястье Раймона, затем врач проверил зрачки и, пожевав губами, изрек:

— Скажу, что основная опасность миновала, и будем полагаться на Странника Милостивого.

Оденар дотронулся до повязки, охватывающей голову. Виски ломило, особенно левый, еще ныла рана в плече, однако самочувствие можно было бы назвать даже сносным, если бы не ощущение, что его разум поместили в соломенное чучело. Он попробовал сжать пальцы в кулак. Удалось плохо.

— Господин лекарь вам чуть всю кровь не выпустил, сьер Оденар, и снова порывался, — неодобрительно заявил Стерен, заметивший его попытку.

— Если мне будет дозволено сказать, — едко парировал Густов, — наличие яда в жилах требовало кровопускания.

Стерен недовольно глянул на лекаря, но спорить не стал.

Яд? Про яд говорил телохранитель Лодо. События постепенно выстраивались в цепь. Засада в лесу, допрос и пришедшие из прошлого тени... И острый каменный скол.

— Как... я?

— Вовремя из гарнизона подоспели, — пробурчал Стерен. — Хотя майор Тоне сказывал, что вы, как есть, были в шаге от Звездного моста. Он сообщил в Карду, вот и примчался я с полусотней драгун, да господина Густова привез... Серди напавших на вас были как пирры, так и галейцы в пиррской одежде. Скорее всего, тот же самый отряд, что и в Аржуане. Ну, теперь больше не нападут...

— А телохранитель?

— Какой?

— Тот... Из Армории...

Стерен крякнул и прикусил рыжий ус:

— Длинные руки у короля Лодо. В гроте никого не было. Убег, значит.

— Сколько прошло?

— Седмица. Отправил гонца в Талассу, известить месьера принчепса.

— Ты поступил верно... но этого недостаточно, — Оденар тяжело перевел дух: если камень действительно является Звездой Странника, врагам не составит труда проникнуть к нему в дом и найти тайник. Его охватила тревога: — Мне... надо срочно возвращаться в Карду...

— Сьер Оденар, да как можно!

— Если мне снова будет дозволено высказаться, никак нельзя, сьер полковник... — подал голос лекарь: — Странник сотворил чудо, вы пришли в себя, и ранение никак не отразилось ни на вашей памяти, ни, надеюсь, на ясности ума...

— Господин Густов! — угрожающе начал Стерен.

Оденар слабо усмехнулся:

— Густов, не умру пока. Мне обещали.

Врач взглянул пристальнее, а Стерен осторожно спросил:

— Кто обещал?

И в самом деле, кто? Старик-жрец служит привратником у Странника? Отроду он не верил, что боги снисходят для разговоров со смертными. Но теперь, получается, обет дал. На Звездом мосту стоя...

— Неважно. А ты, Бьерн, готовь повозку к утру.

Стерен шумно вздохнул:

— Будет исполнено, сьер полковник.

— Как меня нашли?

— Парень из местных. В лесу шастал, да засаду увидел, а после в крепость прибежал.

— Хотс?

— Он, — Стерен подошел к раскрытому окну. — Внизу торчит. Легок на помине. Каждый день в крепости. Гонять толку нет — все о вас, месьер, справляется.

— Надо же... Пусть придет.

— Эй, Хотс! Поди сюда! Сьер полковник зовет! — зычно крикнул теньент.

— Вам не стоит утомлять себя, месьер, — предпринял еще одну попытку Густов.

— Ничего... Мне уже лучше.

Врач сокрушенно покачал головой.

По ступеням дробно застучали башмаки, однако звук шагов оборвался перед входом в комнату.

— Что мнешься? — Стерен распахнул дверь.

Запыхавшийся Хотс стоял на пороге, прижимая к себе пузатый кувшин с широким горлышком. Оденар посмотрел с любопытством:

— Не разбил в этот раз?

Мальчишка вспыхнул:

— Не... Молоко для вашей милости, утрешнее.

— Так ты с утра сидел с кувшином? — удивился Оденар.

Румянец на щеках Хотса стал еще гуще:

— В погребе стояло, месьер. Погреб туточки, я туда сначала... У Бланки молоко годное, всю отраву зараз вытянет, всяко лучше припарок да зелий!

Оденар покосился прикроватный стол, заставленный флаконами и бутыльками, и перевел вгляд на Густова, чьи кустистые седые брови гневно сошлись на переносице.

— Отвечаешь? — нарочито строго спросил он, предупреждая готовое прорваться возмущение врача.

— Зуб даю!

— Ну, раз зуб, тогда попробую.

Хмыкнув, Стерен взял из рук Хотса кувшин, шагнул к кровати и наполнил стоящую на столе кружку молоком.

— Позвольте, месьер, — он подсунул ладонь под затылок Раймона и приподнял ему голову, помогая напиться.

Молоко оказалось вкусным — приятно прохладным, чуть отдающим цветущим лугом. Откидываясь на подушки Раймон улыбнулся:

— Вправду сил прибыло.

Хотс так и расцвел:

— Я и завтра принесу!

— Э, парень, завтра нас тут уже не будет, — вмешался Стерен, укоризненно глянув на своего командира.

— Ох... — на лице Хотса проступило отчаяние, но что-либо сказать он не посмел, лишь голову опустил.

Оденар окинул его внимательным взглядом, ловя себя на том, что парнишка ему нравится. Смышленый, не перетрусил. Будто что-то тенькнуло в душе.

— Тебя как звать-то?

— Уно...

— В армию барабанщиками берут с четырнадцати. Тебе сколько?

— Четырнадцать! — брякнул Уно, чуть не подпрыгнув на месте: неуж сьер Оденар его забрать с собой хочет?! А взгляд у него вовсе не суровый, усталый только очень...

— Врешь.

— Вру, — согласился он, сердито шмыгнув носом: ишь, размечтался. — Не знаю я, сколь. Мамка по-всякому сказывала.

Коренастый рыжий теньент в усы ухмыльнулся. Ну, шутят, вестимо...

Месьер переглянулся с теньентом:

— Однако, полагаю, что проблема решаема, не так ли, Стерен?

— Так точно, сьер полковник. К делу пристроим.

Но мать как же? Совсем без подмоги останется?

— А ты у нее спроси, — вдруг проговорил сьер Оденар, и Уно понял, что вслух сболтнул, вот стыдоба!

— Мы против материнского слова не пойдем, — голос серьезный, а глаза улыбаются: — Если отпустит, приходи на рассвете. Опоздаешь — пеняй на себя.

— Придет? — спросил Стерен, когда Уно умчался прочь.

— Как иначе, — ответил Оденар. — Наизнанку вывернется, а добьется, чтобы отпустили.

Густов откашлялся и чопорно сказал:

— Месьер, позвольте мне вас оставить.

— Иди, Густов. Благодарю тебя.

— Вам все равно не угодны мои советы, — напоследок проворчал тот, скрываясь за дверью.

— Не всегда я согласен с господином лекарем, но рановато вам, месьер, в путь пускаться. Не оправились же! Как бы худа не вышло, — приглушенно сказал Стерен.

— Дело не терпит, Бьерн. И вот еще что. Сержант Бестье оказался предателем.

— Бестье?! — Стерен вытаращил глаза. — Да как проглядели стервеца? Два года служил, я же сам его в эскорт вам назначил...

— Так и проглядели.

— И в курган со всеми положили, эх...

— Ему за Пределом ответ держать. Но Бестье не мог в одиночку... Есть кто-то еще. А мне и в самом деле лучше. Напомни, откуда перевели сержанта?

— Из Марсаллы.

Оденар утомленно опустил веки. Да, Марсалльский егерский полк. И рекомендация была. От командира, полковника Риардо. «Старая знать» Альби. Мог ли существовать заговор или Бестье продался врагу позже? С этим он разберется, но прежде всего — реликвия.

Серые сумерки едва сменились нежными красками утра, а двор Квилиана уже был заполнен солдатами. У крыльца комендантского дома ожидала крытая парусиной повозка с высокими бортами, запряженная парой мохноногих болоне. Оденара устроили на соломенном тюфяке и обложили набитыми овечьей шерстью подушками. Майор Тоне, провожающий отряд, выглядел растеряно и виновато, и клялся, что теперь у него и мышь не проскочит через перевалы.

Уно Хотс, как и предполагал Оденар, обнаружился возле ворот. Переминался с ноги на ногу, держа в руках узелок. Рядом стояла худощавая женщина с тревожным взглядом. Молча, в пояс поклонилась Оденару и легонько подтолкнула Уно, затем очертила рассеченный круг, осеняя не только сына, а весь отряд.

Дорога Оденару запомнилась плохо, он плыл между забытьем и явью; просыпаясь, слышал звяканье сбруи и всхрапывание коней, да ворчливые наставления возницы сидевшему рядом с ним на козлах Уно. Густов тоже дремал, скорчившись в углу повозки. Окончательно Раймон очнулся лишь когда они въехали в Карду, и колеса загрохотали по булыжной мостовой, а Хотс изумленно ахнул:

— Громадина! Это сколь же войска надо!

Оденар догадался, что Уно говорит о крепости Буртаж, которая в свое время произвела впечатление и на него. Выстроенная на рубеже веков, когда пирры всерьез принялись угрожать Альби, она считалась неприступной и по форме представляла из себя восьмиконечную звезду, с мощными бастионами и внутренним кольцом стен. Гарнизон насчитывал две тысячи солдат и включал мушкетеров, артиллеристов и две сотни драгун Стерена. Крепость окружал широкий ров, наполненный водой. С Кардой ее соединяли три подъемных моста; внутри располагались четыре казармы — по числу батальонов Кардского полка, несколько глубоких колодцев, питающихся водой из подземных источников, апартаменты офицеров, конюшни и склады с провизией, две пекарни и даже птичники. В центре, на пологом холме, виднелось приземистое здание Арсенала, слева от него в небо вздымались шпили храма Странника-Воителя. В случае осады Буртаж была в состоянии укрыть за своими стенами все население города.

Копыта простучали по деревянному настилу моста. Полог был поднят, и Оденар увидел проплывающую надо головой арку Северных ворот. Стерен, приказав солдатам двигаться к казарме, подъехал к повозке и обеспокоено уставился на него. Оденар вопросительно изогнул бровь, смутив старого вояку насмешливым взглядом. Теньент, всем своим видом показывая, что так просто от него не отделаться, пришпорил коня и гаркнул на возницу. Повозка тронулась вверх, в сторону Арсенальной площади, где напротив храма находился дом Оденара.

Впрочем, присуствие грозного теньнта благотворно сказалось на всполошившихся слугах, явно не ожидавших возвращения господина. Отправив кухарку согреть вина со специями, Стерен взял в оборот конюха и камердинера. В результате бурной деятельности Оденар оказался в своей спальне гораздо быстрее, чем думал. Стерен позаботился и о том, чтобы все оставили его в покое, аккуратно выпроводив за порог подоспевших офицеров, прознавших о ранении командира, и даже Густова. Терпкое красное вино разогнало кровь, и Раймон блаженно вытянулся на кровати.

В доме все звуки стихли, только в смежной со спальней гостиной покашливал лекарь. Судя по всему, Густов, невзирая на упрямство неблагодарного пациента, вознамерился до конца исполнить свой долг. Огромная крепость жила привычной жизнью: доносились отдаленные команды и пение горна; в приоткрытую створку окна тянуло запахом дыма, мешавшегося с запахом наваристой мясной похлебки.

Утром он соберет у себя офицеров и напишет подробный доклад для месьера Эрнана. Сегодня же... Он посмотрел на противоположную стену, где за барельефом, изображающим заключение перемирия Альдабертом Великим с пиррейским вождем, находился тайник. Ничего подозрительного в последние дни не произошло, и барельеф выглядел нетронутым, однако тревога все равно кольнула изнутри. Превозмогая слабость, Оденар сел и спустил ноги. Выдохнул, пережидая дурноту, затем встал, держась рукой за высокую спинку кровати. Терпимо. Слишком долго валялся да нежился. Однако ноги препаршивейше дрожали, когда он добрел до стены. Нажав на голову вождя, он сдвинул барельеф в сторону, достал из тайника деревянную шкатулку и почти рухнул в стоящее рядом кресло.

Отдышавшись, он открыл шкатулку. Реликвия хранилась в мешочке из черного бархата. Оденар вытряхнул камень на ладонь и поднес к глазам. Как и в целле храма, на просвет тот налился густым сапфировым цветом. Однако Раймон не ощутил ни потоков силы, ни еще чего-либо необычного. Действительно ли это Звезда Странника, артефакт, что дарует победу? Он не смог бы отличить его от сапфиров в скипетре месьера Эрнана. Ну так он не Одаренный. А король Лодо? Какие силы он призвал, почему камень так важен для него? Что проку гадать, надо отвезти его в Талассу и предъявить Магистрам. Оденар убрал Звезду в мешочек. В шкатулке были еще два предмета: метательный нож телохранителя и шарф Ивэн.

Сначала Оденар достал покрытый загадочным символами клинок и повертел в руках. Да, один в один с тем, что он видел седмицу назад. Пожалуй, его тоже стоит взять с собой и показать Гильему Лора, знатоку древностей. Он положил нож обратно и коснулся кончиками пальцев голубого шелка, испятнанного бурым. Давно за Пределом та, что носила шарф; яркой зарницей прочертила грозовое небо и исчезла. Ему же все эти годы некогда было предаваться воспоминаниям. А может, он не желал вспоминать? Суровая походная жизнь не оставляла места для душевных терзаний. О высоких чувствах он и вовсе не задумывался, время от времени позволяя себе мимолетное увлечение хорошенькой трактирщицей или ни к чему не обязывающую связь с одной из дам полусвета...

Что же вызвало тень Ивэн? Яд? Или он наконец-то заглянул себе в душу? Печаль и эхо давней вины нахлынули на него и вместе с ними пришла непривычная, непрошенная боль, сбила дыхание, заставив сжаться сердце. Он мотнул головой и прошептал:

— Да будет с вами милость Странника там, где вы находитесь, сьера Ивэн.

Таласса

Месяц жнивья

Карета качнулась на колдобине, левый висок отозвался тупой болью, и Раймон мысленно вознес хвалу каретных дел мастеру из Талассы, нашедшему способ смягчить дорожную тряску. Прошли две седмицы, раны почти затянулись, но отравление неведомым ядом еще сказывалось головокружениями и слабостью. Эту запряженную четверней карету в сопровождении пяти гвардейцев прислал месьер Эрнан, узнавший о намерениях Оденара как можно скорее приехать в столицу.

На совете, состоявшемся на следующий день после прибытия в Карду, главным вопросом стали засада и предательство сержанта Бестье. Однако ничего определенного выяснить не удалось. Перевод из Марсаллы сопровождался личной рекомендацией сьера Риардо, выслуга в армии двенадцать лет, из них — два года безупречной службы в Карде; самого Бестье характеризовали как человека исполнительного и рассудительного. Стерен пыхтел и наливался багровым цветом. Его крайне удручало, что под его началом служил предатель. Он припомнил, что будто был у Бестье то ли брат, то ли еще какой родич в городе, держал харчевню «Три медяка», куда сержант часто наведывался. В «Медяки» нагрянул усиленный патруль под командованием теньента, но и эта ниточка оборвалась. На мостовой перед харчевней собралась небольшая толпа из соседей и любопытствующих прохожих, а возле закрытых на замок дверей топтался чиновник из Магистрата. Оказывается, рано утром слуги — кухарь и подавальщица, обнаружив, что харчевня закрыта, и хозяин не отзывается, заявили в сыскной департамент Магистрата. Там поначалу отмахнулись, мало ли по какой надобности мог тот отлучится, но кухарь настаивал, утверждая, что хозяин ни в какие поездки не собирался и даже велел прийти до утреннего гонга, очаг растапливать. Чиновник, присланный разобраться и засвидетельствовать убийство либо пропажу человека, был молод и не отличался особой решимостью, почему душевно обрадовался появлению патруля. Собравшиеся бурно обсуждали возможные версии исчезновения хозяина и щедро делились ими с солдатами.

Особо не раздумывая, Стерен приказал сбить замок и обыскать харчевню. В комнатах, где жил хозяин, обнаружились следы поспешных сборов, однако — никаких доказательств, что Бестье или его родич были связаны с галейцами. Двери опечатали, за харчевней установили наблюдение. Однако Оденар был уверен, что ищейки Магистрата зря теряют время, а своевременное исчезновение мэтра только усугубляло его обеспокоенность. Оставалось надеяться, что расследование Тайной стражи принчепса приведет к каким-то результатам.

Помятуя об обещании, данном коменданту Квилиана, Оденар распорядился направить в крепость полусотню пехотинцев, отобранных среди хорошо знающих местность. И, не доверяя бумаге, в письме принчепсу изложил лишь просьбу о личной аудиенции.

Накануне Стерен предложил ему взять Уно Хотса с собой. На удивленный взгляд пояснил:

— Не извольте гневаться, сьер Оденар. Пригодится. Присмотрит за вами.

— С чего тебе взбрело в голову, что мне присмотр нужен? — спросил Раймон.

Гневаться на неожиданное предложение он не спешил: теньент, за эти годы ставший не просто соратником, но и другом, без причины с советами не лез.

— Мало ли — не удалось раз, попробуют вдругорядь. Парень вам с потрохами предан и не пугливый. А его всерьез не воспримут, и прыти особой ждать не будут. Поучил я его малость, пару приемов с ножом показал. На кулаках он и до того ловок был. И из седла сразу не выпадет.

— Так столица — не горный лес, — хмыкнул Раймон, но Уно с собой взял. Не чтобы присматривал, а... Успел, оказывается, привязаться к Волчку.

И сейчас Уно сидел напротив него на переднем сидении кареты. Тщательно умытый, с приглаженными волосами и в подогнанных гарнизонным портным добротной куртке и штанах, он выглядел старше своего возраста, и ощущение усиливалось серьезным и внимательным взглядом.

По дороге Оденар решил распросить его о той части жизни приграничных деревень, которая зачастую оставалась скрытой от сильных мира сего.

Его интересовало сколько полукровок, если ли «чистые» пирры. Уно отвечал обстоятельно и охотно, и картина вырисовывалась любопытная: майор Тоне был прав в своих предположениях о симпатиях целых деревень горцам. Однако вряд ли в этом следовало винить жителей. Пренебрежительное отношение со стороны альбийских властей дошло до того, что в довольно большом Мартеске не было ни жреца, ни святилища Странника, и то же касалось других деревень с преимуществом смешанного населения. А значит — ни наставления усомнившимся, ни обучения грамоте, ни помощи недужным. Об этом ему тоже следует поговорить с принчепсом.

Путь до столицы занял три дня. Оденар досадовал на медленную карету, прекрасно, впрочем, понимая, что врядли выдержал в седле хотя бы пяток лиг. Таласса, «город тысячи башен» лежала на берегу Лазурного залива, в устье полноводной Роаны. Изначально башни строились для защиты от набегов пиратов и иных врагов, в качестве сторожевых, но с ростом мощи принчипата Альби такая необходимость отпала, превратилась в традицию, и уже лет двести каждая знатная семья считала делом чести возвести их в своих владениях. И теперь десятки башен возносились в небо, соревнуясь с друг с другом в изяществе и смелости замысла.

Оденар в первые годы службы довольствовался сьемными апартаментами, и лишь год назад, уступая укорам месьера Эрнана, что не по чину барону Рассильонскому ютиться в комнатах, как простому теньенту, купил трехэтажный дом неподалеку от Звездной площади, где находился Фортес, дворец принчепсов альбийских и главный храм Странника.

Карета проехала по широкому каменному мосту на левый берег Роаны, затем по шумной и оживленной Рю де Юстис, излюбленному месту прогулок высшего общества столицы, и свернула в переулок, направляясь к особняку за узорчатой кованной оградой, которые окружал разросшийся и запущенный сад. Ворота распахнулись, копыта лошадей процокали по плитам двора и карета остановилась. Слуги были извещены о его приезде. Оденар собирался без промедления отравиться в Фортес, как только приведет себя в порядок и переоденется, поэтому велел вознице и гвардейцам сопровождения ждать его во дворе.

Привратник Линье, из «волков», потерявший в одной из стычек три пальца на правой руке, низко поклонился:

— Месьер Оденар...

— Здорово, Линье, — кивнул ему Раймон.

Сойдя по откидной лесенке, Оденар окинул взглядом дом. Бывая в столице наездами и привыкший самостоятельно справляться с бытовыми нуждами, он обходился возмутительно малым штатом прислуги. Кроме привратника и управляющего, являющегося еще и камердинером, он нанял вдову, которая следила за чистотой в доме и готовила хоть и без изысков, но вкусно. Но скоро все изменится. Раймон нахмурился, подумав о грядущей свадьбе, которую никто не отменял.

От главного входа спешил управляющий Маниго:

— С приездом, месьер. Все ли было благополучно?

— Благодарю, милостью Странника.

— Желаете отдохнуть с дороги? Когда прикажете подать обед?.

— Некогда церемонии разводить. Скажи Каролине, чтобы нарезала сыра да ветчины, — Раймон махнул Уно, подзывая его. — Не робей, Волчонок, — он обернулся к управляющему: — Маниго, поручаю твоей заботе Уно. Накорми и отведи закут возле кухни. Пусть осваивается — в доме и городе.

— Как вам будет угодно, месьер, — управляющий пристально взглянул на смущенного всеобщим вниманием подростка.

— А ты, Линье, не забыл, как новобранцев учил?

Привратник, отвязывающий вместе с кучером дорожный сундук с запятков кареты, ухмыльнулся:

— Не забыл, месьер. Сделаем из волчонка волка.

— Вот и славно. Маниго, через получасие мне надо быть в Фортесе, Подготовь серый бархатный камзол и... — Оденар провел рукой по заросшему подбородку.

Управляющий кивнул:

— Будет исполнено в лучше виде.

* * *

Секретарь принчепса провел Оденара в малый кабинет. Поклонившись, учтиво проговорил:

— Месьер Эрнан сей момент будет, — и, бесшумно ступая, вышел.

Раймон постоял посреди кабинета, затем опустился в стоящее возле стола кресло и откинул голову на высокую спинку. Утомление давало себя знать, наполняло тело гудением, как после долгого пешего перехода. Щелкнула дверная ручка, послышались шаги, и он вскинулся:

— Месьер...

Принчепс Эрнан шагнул к креслу и положил руку Оденару на плечо:

— Сиди, Раймон, — он покачал головой. — Когда ты приехал?

— Утром.

— Если бы знал, что ты совершенно не оправился, не стал бы карету посылать.

— Что, все так плохо? — чуть улыбнулся Оденар.

— Ты похож на выходца из-за Предела, — серьезно ответил принчепс. — После мой врач осмотрит тебя.

— Благодарю. Но дело не терпело отлагательств.

— Удалось выяснить, кто устроил засаду?

— Да. И здесь весьма много пищи для размышлений. В отряде были как пирры, так и галейцы, и засаду тщательно подготовили. Не обошлось без предательства среди моих солдат. И это не случайно сбившаяся вместе шайка, поскольку я узнал приближенного короля Лодо.

— Тревожная новость. Приближенный? Но ты уверен? — нахмурился Эрнан.

— Приближенный или телохранитель. Восемь лет назад довелось встретиться, правда он не представился, — дернул уголком рта Оденар. — И это вторая причина, почему я хотел как можно скорее увидеться с вашей светлостью.

— Должно быть, это Амарра. Кому еще Лодо мог поручить такое задание...

— Весьма вероятно.

— Значит — заключен военный союз с одним или несколькими кланами, — проговорил принчепс, отходя от кресла к окну.

— И нам стоит попытаться сделать то же самое.

— Горцы ни с кем не шли на союз после Эпохи Тьмы, разве что славный Альдаберт смог договорится — и то, о ненападении.

— Да, месьер, мне это известно. Но осмелюсь предположить — то, что удалось галейцам и Альдаберту Великому — и нам по силам, — убежденно сказал Оденар.

— Я должен поразмыслить. А предатель?

— Убит. Однако он был не один, сообщник подался в бега. Хозяин харчевни в Карде.

— Будет, чем заняться Тайной страже, — принчепс цепко посмотрел на него: — Сведения важны, но ты же не только поэтому примчался в столицу.

— Вы правы. Вам, полагаю, известны некоторые байки обо мне? В том числе о сражении в Армории?

— Разумеется, хотя в своей сути они недалеки от истины, — с легкой иронией ответил Эрнан.

— Иногда — ближе, чем мне бы хотелось...

Оденар достал из внутреннего кармана камзола мешочек с реликвией и завернутый в холстину нож и сказал, вытряхивая камень на стол:

— Это хранилось в подалтарной целле. Прошу извинить мою недальновидность, но я не придал находке должного значения, даже после беседы с господином Лора. Возможно, камень обладает магической силой.

— Даже так? — Принчепс быстро подошел к столу и взял камень, внимательно рассматривая его.

— О том, нашел ли я что-либо в храме, спрашивал Амарра, когда захватил меня. Мне удалось не проговориться, однако из его слов я понял: Лодо считает, что в Арморийском храме была спрятана Звезда Странника.

— Звезда?! — воскликнул Эрнан, вскинув на Оденара взгляд. — Ты же знаешь, что реликвию искали — и находили — не раз? И всегда оказывалось, что это бредни очередного безумца.

— Знаю. Мне и в голову не приходило связать камень с легендарной реликвией. Я хранил его как память о событиях в Арморийском лесу. Полагал, что кулон принадлежал погребенному в саркофаге жрецу. Не Странником же он был... — Оденар нахмурился, подумав о видении Звездного моста, и пробормотал: — Однако... сейчас не слишком удивился бы этому.

— Я не ощущаю ничего необычного, — пожал плечами Эрнан.

— И я ничего не чувствовал, беря камень в руки, но мне не открыты тайны Мироздания, —

— Оправа выглядит древней, но большего я, увы, сказать не могу. Но раз Лодо настолько жаждет заполучить его, что устроил засаду, то находка заслуживает пристального изучения, — он положил камень на стол и задумался.

А если это и в самом дела Звезда, дарующая победу? Орден Воителя месяц назад возглавил молодой и честолюбивый Андроник Дегуа, который вызывал у него раздражение своим напором. Совсем другим был Франсис Вальен из ордена Пастыря: — Пожалуй, начнем с беседы с магистром Вальеном.

— Именно об этом я и хотел просить вас.

Эрнан уселся за стол и, достав из ящика письменные принадлежности и бумагу, написал несколько строк, затем дернул за свисающей со стены витой шнур. Звона колокольчика Оденар не услышал, а принчепс, улыбаясь, пояснил:

— Идея Гильема. Колокольчик зазвенит в приемной. А это что? — он указал на сверток с ножом.

— Нож, которым... был убит мой товарищ в Армории, такой же нож был у того, кто допрашивал меня, — пробормотал Оденар, разворачивая ткань. — Тоже весьма любопытная вещица. Хотел бы показать его сьеру Лора.

— Действительно, странные знаки. Лора уехал в Марсаллу. Оставь — я отдам ему. А теперь перейдем к другим вопросам. Дон Винченцо прислал письмо, в котором недвусмысленно намекает, что не желал бы надолго откладывать заключение брака дочери. И даже называет срок — вторая седьмица Месяца Осенних Зорь, празднества плодородия и урожая, как наиболее благословленное время для создания гармоничного союза. Это гораздо раньше, чем я думал, а ты еще не оправился от ран...

Оденар криво усмехнулся: остался неполный месяц. Но что проку откладывать? Не будет же он менять решение.

— Негоже заставлять девицу ждать, — твердо сказал он.

— Признаюсь, Раймон, у меня было чувство, что я потребовал от тебя слишком многого. И я рад, что это не так, — в голосе принчепса Оденару послышалось облегчение. — О церемонии не беспокойся. Пришлю к тебе моего мейстера празднеств, он все устроит.

— Ваша светлость? — дверь приоткрылась и в кабинет заглянул секретарь.

— Срочно доставить записку магистру Вальену, — велел принчепс, протягивая сложенный вчетверо листок. — И пусть подадут обед на двоих, сюда, — он обратился к Оденару: — Полагаю, ты не обедал?

— С удовольствием присоединюсь к вам, месьер.

* * *

Слуги только успели убрать со стола, а в галерее возник и стремительно приблизился стук деревянных сабо.

— Сьер Франсис подобен соколу, — вставая, усмехнулся принцепс.

Оденар тоже поднялся и склонил голову, приветствуя сухопарого седого магистра в простой серой хламиде, вошедшего в кабинет. О высоком сане говорил только висевший на груди знак ордена Пастыря, изготовленный из белого золота и усыпанный мелкими диамантами. Раймон уважал магистра Вальена, сохранившего в преклонном возрасте не только телесную бодрость, но и живость ума и независимость суждений.

— Надеюсь, я не прервал ваше молитвенное сосредоточение, Светлый Франсис, — смиренно сказал принчепс.

В ярко-голубых глазах Вальена мелькнула ирония, и он ответил, осеняя присутствующих знаком рассеченного круга:

— Если Странник допустил сие, значит, речь идет не о пустой прихоти, месьер.

— Да, нам потребовалась ваши мудрость и знания, магистр. Взгляните, — Эрнан указал на камень. — Есть основание полагать, что это — Звезда Странника.

Вальен осторожно взял камень и посмотрел на просвет:

— На чем основываются предложения?

— Так считает король Лодо.

— О... король галейский весьма, весьма искушен в таких делах... — магистр повертел реликвию в руках: — В летописях встречаются описания Звезды, и даже рисунки, правда — часто противоречивые. Но в самых старых текстах реликвия описывается как крупный сапфир темно-синего цвета в оправе из серого металла. Конечно, сапфиры такого оттенка встречаются. Но металл... Это не серебро и не сталь. Кто нашел камень?

— Я, — ответил Оденар. — В заброшенном храме Армории.

Помолчав, Вальен сказал:

— Я должен еще раз свериться с летописями, но если вы доверяете моему ощущению, то это... в самом деле Звезда.

Оденар выдохнул и встретился глазами с принчепсом.

— Три седмицы назад галейцы захватили меня, пытаясь добраться до камня. По милости Странника, камня при мне не было, он хранился в моем доме, но обнаружить тайник не составит труда. В храме же реликвия будет недоступна. Полагаю, вы отыщете способ пробудить ее мощь.

Вальен положил камень на стол и придвинул к Оденару:

— Оставьте Звезду у себя.

— Светлый Франсис! — изумленно воскликнул Раймон.

— Только Одаренный может полностью пробудить силу Звезды, а их, к сожалению, не осталось. И, если верить легендам, камень сам выбирает, кому служить. Вы же не продали его ювелиру, хотя, наверняка, собирались?

Оденар молча кивнул. Не продал и не заложил, даже когда в кошельке оставалась полукрона, а на скорое получение жалованья рассчитывать не приходилось.

— Я поддержу сьера Вальена, — неожиданно сказал принчепс.— Лучше всего спрятано то, что на виду. Амарра не сумел ничего от тебя добиться, и это поколеблет уверенность короля. Носи открыто — в перстне, в медальоне. Никому и в голову не придет.

— И вот еще что, — лицо Вальена посуровело: — То, что реликвия нашлась, означает, что силы Тьмы готовы вновь ворваться в наш мир. Грядет война. Тогда нигде не будет надежного хранилища. Место камня Победы — на поле боя, не в храмовой сокровищнице. Кому, как не славному воину, владеть им?

— Если вы считаете, что так будет лучше... Хорошо, — Оденар задумчиво потер ноющий висок. В конце концов, он обещал старому жрецу, там, в Запределье. Так почему бы и в самом деле не бросить вызов Тьме?

* * *

Добродушная кухарка Каролина поставила перед Уно кружку с сидром и тарелку, на которой лежала краюха хлеба, обильно политая медом.

— Ешь, ишь, тощий какой.

Уно мед не часто пробовать доводилось, да куда там, кусок в горло не лез. Вот она, Таласса, Изнанка мира. Ошалел он от неожиданно перевернувшейся жизни. Думал ли когда сюда попасть? А уж больше седмицы прошло. Дома огроменные, господа на улицах разряженные. Шум и гам, запахи голову кружат — сладкого хлеба, снеди печеной да жареной. А море — как увидел бездну лазоревую, бескрайнюю, дух захватило. Как если забраться на гору Арето, да в долину посмотреть, на леса, то похоже выйдет. Уно вздохнул, о матери подумав. Как справляется без него? Обрадовалась, что господа с собой зовут, даже прикрикнула, когда провожала, чтобы не нюнился. Что приблуде в деревне делать? А ей все равно печаль... Ничего, он же не навсегда. Вернется. Может — даже сержантом, вот. И все благодаря Волчьему сьеру... Сьеру Раймону — поправил он себя.

Еще в Карде заметил Уно, что из Волчка он в Волчонка превратился. Диво. Учить стали — что против сильного и оружного можно поделать, как из рук, если схватили, выворачиваться, куда бить, если вывернуться нельзя. Поначалу Уно здорово в пыли валяли, потом вроде получатся что-то стало. Сьер Раймон иногда приходил, смотрел, и чудилось Уно одобрение в светлых глазах.

— А когда вернется сьер Раймон? — спросил он.

— Так откуда ж ведомо? — удивилась Каролина. — С утра во дворец уехал. Но ты без дела не слоняйся. Не любит он лодырей.

— Не буду, — уверил ее Уно, наконец откусывая большой кусок. — После обеда дядька Линье во дворе меня ждет.

— Месьер заботится о тебе, будто... — эхом его мыслей отозвалась присевшая рядом на табурет кухарка и запнулась, потом договорила: — Истинный сюзерен*, о которых баллады слагают. Ты уже не подведи его.

Торопливо прожевав, Уно кивнул и уткнулся в кружку. Как подвести-то? Да он всю руту** отдаст. За эти седмицы еще явственней стали мечты о неведомом отце, за которые аж страшно: будто кто догадаться мог, что вылитым месьером мерещится. И за месьера страшно. Ох, и напугался Уно, когда того из грота вынесли: лицо снеговое, а из виска разбитого — алое струится. Но не попустил Странник-Милостивец...

Каролина улыбнулась и сказала, подпирая рукой щеку:

— Вот женится месьер... Сколько можно, одному-то.

А Уно вдруг щекотно внутри стало, ровно лягушку проглотил.

— Женится? — переспросил он.

— Ну да, в будущем месяце. Ой, заболталась я. Да и не нашего ума дело, — спохватилась кухарка. — Поел, так ступай.

Волчок вышел, укоряя себя за глупые вопросы. Верно, не его ума дело. Чтобы там ни мерещилось ему. Да и не старый еще сьер Раймон. Но лягушка внутри все равно насмешливо квакала, и отчего-то будущая жена месьера представлялась Уно похожей на ту лягушку...

* сюзерен — здесь больше в сторону тандема рыцарь-оруженосец, чем феодал-вассалы

** рута — от лат рутус, кровь

Месяц Осенних Зорь, Джинера

Лара медленно шла по аллее парка. Чуть ли не единственный вечер за последние седмицы, когда ее ненадолго предоставили самой себе, к тому же — ее последний вечер под крышей отчего дома. В гавани ждет галера «Аррано», отплытие назначено на утро. Отец плывет с ней, а мачеха отказалась под предлогом недомогания младшего из сыновей. На вид малыш был вполне здоров, но никто, и тем более Лара, не стремился переубедить дону Эринию.

В предшествующие дни та развернула кипучую деятельность, готовя приданое, будто опасаясь, что жених падчерицы передумает. Ларе, вынужденной бесконечно выбирать фасон и отделку наряда, казалось, что она тонет в ворохе ярких тканей, от которых рябило в глазах. Затем последовали утомительные часы примерок. Из обители Сестер Странника пригласили жрицу Фелисию, со свитком «Наставления достойной жене», где кроме советов по ведению дома и рассуждений о том, «как разумно распоряжаться средствами и прислугой», говорилось и об телесных аспектах супружеской жизни. У Лары от беззастенчивой откровенности поучений кровь приливала к щекам, и ей было бесконечно сложно представить, что высохшая, с запавшими глазами жрица была когда-то юной девушкой, коей тоже могли понадобиться «Наставления». Вчерашний же урок отставил особенно неприятный осадок, в очередной раз заставив Лару задуматься о причинах побудивших отца искать ей мужа в чужой стране...

— Жена на ложе да покорится желаниям мужа своего, — указательный палец Фелисии грозно вздымается вверх, бесцветные глаза пристально смотрят на Лару.

Копящееся на протяжении многих дней напряжение и протест выливаются в заданном самым невинным тоном вопросе:

— А муж на ложе тоже должен покоряться желаниям жены?

— Беда придет в дом, коль жена невоздержана в речах, — поджав губы, шипит Фелисия. — Вам, дитя мое, в особенности следует смирять порывы... вашей натуры.

Лару словно охватывает холодным ветром, и она дерзко поднимает глаза, глядя на жрицу в упор. Та отшатывается, и Лара скорее угадывает, чем слышит:

— Порченная...

— Вы сомневаетесь в решении магистра Аврелиана, светлая Фелисия?

На аскетичном лице жрицы проступает бледный румянец и Лара чувствует себя отомщенной хоть немного. Фелисия не отвечает на вопрос и заканчивает урок, но в ее взгляде застыли неприязнь и отвращение...

Лара дошла до конца аллеи и остановилась. Через седмицу жрец наденет ей на руку обручальный браслет, соединяя «для доли лучше и худшей» ее с человеком, о котором она ничего не знает, даже как он выглядит. Начала было расспрашивать, но отец ответил, что ей должно быть достаточно слова благородного Эрнана Справедливого, и Лара поняла, что тот никогда не встречался с сьером Оденаром. Да, в Этрурри девушка не всегда может повлиять на решение родителей, но строгие правила не возбраняли нареченным встречаться и вести беседы под присмотром матрон, уже не говоря о балах. Самые отчаянные решались на тайные свидания, и даже на побег с возлюбленным, правда редко, поскольку позор тяжким бременем ложился на семью. А она увидит супруга только перед Священным Огнем. Лара сморгнула сердитые слезы.

« Вода нежна и ласкает усталые ступни. Вода ярится и разбивает скалы, — говорила мать. — Будь как вода...»

Ее мысли вернулись к будущему мужу. Ноорнец, изгнанник — что привело его на альбийскую службу? Как ни старалась дона Эриния ограждать ее от всего, что не входило в круг подобающего для благовоспитанной девиц, чуткий слух Лары ловил обрывки разговоров. Привыкшая жить среди недомолвок и намеков, она рано научилась выделять суть. Отца тревожили аппетиты галейских королей: Гаспар нарушил тысячелетний договор, захватив Ноорн, но молодой король Лодо внушал ему даже большую тревогу своими устремлениями. Союз с Альби был важен и для Джинеры, но отец не был бы этррурским дуком, если не попытался извлечь дополнительную выгоду, устроив ее брак... Разменная фигура партии в шотраджу.

Лара тяжко вздохнула и прижала руки к груди. Раскидистые старые кедры в наступавших сумерках выглядели многоголовыми великанами из сказок. Багровое на закате небо обещало ветренный день. Ей на миг захотелось, чтобы ветер был встречным или чтобы разразился шторм и отплытие перенесли. Но затем она подумала, что наоборот — пусть скорее свершится то, чему суждено.

Она с беспокойством огляделась. Дона Эриния добилась, чтобы отец купил для охраны парка собак породы добьер, разводимых на востоке Ибера, в предгорьях Пиррея. Якобы ей случалось видеть подозрительные тени. Несколько дней назад привезли трех — поджарых, узкомордых, угольно-черных с рыжими подпалинами. Свирепые твари, выпускаемые на ночь, подчинялись только нелюдимому псарю Джеронимо, приехавшему с ними, и наводили ужас на остальных слуг.

И сегодня Лара, улучив момент, когда ее оставили в покое, спустилась в парк в поисках Месьера Кота, будто бы могла внушить животному не появляться больше в окрестностях Палаццо д'Аурора. Она всматривалась в темноту: не вспыхнут ли где топазовые глаза. Обычно кот быстро находил ее, где бы она не была... Неужели собаки успели добраться до него?

Утробное тихое рычание заставило ее вздрогнуть. Она медленно повернула голову. В пяти шагах от нее сгустком мрака застыл добьер. Верхняя губа приподнялась, обнажая клыки. У Лары перехватило дыхание от ощущения глухой угрозы. До сих пор ни норовистый конь, ни самые злые гончие не проявляли по отношению к ней враждебности. Пес переступил лапами, придвигаясь ближе. И вдруг с ветки дерева ему на голову свалился воющий и шипящий ком. Рычание переросло в скулеж, однако псу удалось стряхнуть обидчика, страшные клыки, щелкнув, выхватили клок густой шерсти.

— Месьер Кот!

Страх сменился яростью, не раздумывая, даже не совсем понимая, почему делает это,

Лара выбросила вперед руку с раскрытой ладонью, мысленно направляя алый поток в сторону добьера. Она ни на что не надеялась, но тварь попятилась, поджимая хвост. Кот изогнул спину, готовясь к новой атаке, и, взвыв, пес бросился наутек.

Силы разом оставили Лару, на висках выступил холодный пот. Тяжело дыша, она упала на колени. Месьер Кот закрутился вокруг нее, требовательно мяукая.

— Дона Лара! — со стороны дома донесся громкий голос Мануэлы. — Где вы?!

— Лара! — это уже встревоженный отец. — Отзовись! Кто-то выпустил собак!

— Я здесь! — крикнула Лара.

Гравий заскрипел под ногами бегущих людей. Дрожащей рукой она погладила кота по спинке.

— Прощайте, Месьер Кот... Мы больше не увидимся. И не попадайтесь псам...

* * *

Лара никогда не путешествовала по морю, однако в те разы, когда ей вместе мачехой доводилось провожать или встречать отцовскую галеру, она не отказывала себе в удовольствии задержаться в гавани и полюбоваться на корабли. Вот и сейчас грусть даже отступила перед восхищением. «Аррано» была красива: изящные обводы длинного, выкрашенного в черный цвет корпуса, резные столбики ограждения; над кормой натянут расшитый гербом Конти бордовой тент с длинными золотыми кистями, свисающими чуть ли не до воды. Орудия шести больших пушек на носу грозно нацелились вперед, на солнце вспыхивала начищенная бронза мощного тарана. Матросы заканчивали последние приготовления к отплытию.

Однако когда Лара в сопровождении Мануэлы оказалась на борту, восхищения у нее поубавилось. К расположенным на корме каютам вела куршея — проход шириной в полтуаза, приподнятый над гребными скамьями. Зловоние ударило в ноздри. Внизу сидели обнаженные, если не считать набедренной повязки гребцы, четверо на весло. Один из них поднял голову, угрюмо глядя на Лару, и немедленно кнут обвился вокруг его плеч, добавляя красную отметину к прежним, уже побелевшим. Она вздрогнула, будто сама получила обжигающий удар.

— Сиятельная дона, — перед ней низко склонился жилистый невысокий комит, надсмотрщик над гребцами. — Презренный оскорбил вас.

— Что произошло? — спросил отец, поднявшийся на палубу вслед за ней. — О каком оскорблении идет речь?

— Ничего, папа, — твердо ответила Лара и добавила, бросил надменный взгляд на комита, — Этот человек не сделал ничего оскорбительного. Даже аспиды взирают на солнце, коему не смеет уподобиться ни один из живущих.

Отец недовольно сдвинул брови, но с кормы спешил капитан Реньяго, статный мужчина с внимательными черными глазами и проседью в курчавых волосах:

— Дон Винченцо, дона Лара, приветствую на борту! Позвольте проводить вас до кают.

Каюта, хотя и небольшая, была обставлена даже роскошнее, чем Лара себе представляла: кровать под балдахином, резной столик и два обитых бархатом кресла. Вся мебель была привинчена к полу, на вбитом в потолок крюке покачивалась маслянная лампа. Находиться внутри Ларе не хотелось, и она решила подняться на палубу, несмотря на робкие возражения Мануэлы, испуганной как предстоящим путешествием, так и наличием большого числа опасных даже на вид мужчин, в чьем обществе им предстояло провести два дня.

Отец и капитан Реньяго были на юте. Они расположились на широких, заваленных подушками скамьях возле столика из сахрейнского красного дерева. На столике стояли блюда с фруктами и сладостями и узкогорлый кувшин с вином.

Скирон, северо-западный ветер, налетая резкими порывами, трепал штандарт дука Джинеры на кормовом флагштоке и вспенивал гребни волн. Облака, легкие на рассвете, после полудня расползлись, смыкаясь краями и заволакивая небо. У самой кормы, стоя на возвышающемся над ютом помосте, здоровяк-рулевой ворочал румпелем. Гулко рокотал тулумбас, ему вторили щелчки кнута комита. Двадцать две пары весел слажено взрезали поверхность моря.

Взгляд Лары невольно устремлялся вниз, где полторы сотни человек выбивалась из сил, борясь с ветром и волнами. Она знала, что в Этррури гребцов набирают из пленных пиратов или осужденных на каторгу, и на галерах срок заключения вдвое меньше, чем на рудниках или в каменоломнях, поэтому многие соглашаются добровольно. Однако ее поразили ужасающих условия, в которых те находились, и неприятное чувство усугублялось укором совести: уж не накликала ли она дурную погоду?

И что же случилось в парке? Так и не смогли выяснить, кто выпустил добьеров раньше срока. Джеронимо клялся, что дело в оторвавшейся дужке засова. Сам он помогал кузнецу подковать пугливую кобылу доны Эринии, а вольера находилась как раз напротив кузни, и никто не мог незамеченным приблизиться к ней. И вдруг добьеры вырвались. Но Лару беспокоили вовсе не сломанные запоры вольеры. Дружба с Месьером Котом и даже сны не шли ни в какое сравнение со всплеском ярости, которым она отогнала добьера. Ночью она прислушивалась к себе, желая вызвать это ощущение, но безуспешно. Возможно, пес испугался не ее, а кота, располосовавшего ему морду острыми когтями? Слабое утешение. Неужели ее и вправду коснулась Тьма? От этой мысли нехорошо защемило в груди. Возможно, ей следует не к нареченному плыть, а затвориться в обители Сестер? Надо рассказать отцу, еще не поздно повернуть галеру.

Она оглянулась. На лице отца было редкое умиротворение. Все складывалось, как он и желал, и, пожалуй, впервые Лара осознала, что время его полдня давно миновало. Глубокие морщины залегли возле губ и на лбу, нездоровая синева обвела усталые глаза. Она устыдилась своей слабости. Нет уж.

«Одолеет дорогу тот, кто сделает шаг, а потом другой. А потом дойдет до конца», — так сказал ей, до смерти перепуганной предстоящим испытанием девчонке, магистр Аврелиан.

И она шагнула. И еще. И Огонь не причинил ей вреда. Она сама справится с демонами, ежели таковые есть.

— Я приказал увеличить темп для гребцов, хочу как можно скорее преодолеть Сарадскую цепь.

— Полагаете, нам может грозить опасность в этих водах, Дамиано?— дон Винченцо отпил из бокала ароматное белое вино, глядя на Реньяго. Тот говорил непринужденным тоном, но чутье подсказывало дуку, что капитан обеспокоен: — Тем более, что я прислушался к вашему совету и усилил команду и вооружение «Аррано».

— В последнее время пиратов поубавилось, хвала нашим доблестным воинам и либеросам сида Танкреда, но Сарады — их излюбленное место для засады, дон Винченцо. Так что еще десяток храбрецов в команде и фальконеты никогда не будут лишним, а особенно — «нарвал»*, — почтительно ответил Реньяго.

Конти перевел взгляд на хрупкую фигурку дочери, застывшей у борта. Признаться, он не ожидал такой скорби по поводу предстоящего брака. Лара всегда была послушной, не доставляющей хлопот. Ничего. Пышность и веселые нравы альбийского двора прогонят печаль. Составив кое-какое мнение о полковнике Оденаре, вечно пропадавшем в приграничных гарнизонах, он написал принчепсу отдельную просьбу — всячески препятствовать отъезду Лары из столицы и получил его согласие.

— Будет шторм?

— Не думаю. Облака высоко и Скирон стихает. В Талассу придем завтра вечером.

Острова северной оконечности Сарадской цепи остались позади, и дон Винченцо заметил, что к капитану вернулось хорошее настроение. На горизонте возникли голубые вершины Восточного Рубежа Альби, и галера, следуя изгибу береговой линии, повернула к западу.

На закате северо-западный ветер улегся, чтобы уступить место восточному собрату — Эвру. Большие треугольные паруса галеры хлопнули, наполняясь его дыханием, и скорость значительно увеличилась. Однако небо оставалось пасмурным, и на ночь Реньяго распорядился встать на стоянку, не желая в темноте напороться на камни или мель, и «Аррано» бросила якорь в полулиге от скалистого берега.

Конти без сна ворочался на узкой кровати. Сквозь переборку он слышал голоса вахтенных и храп гребцов и матросов. С другой стороны была каюта, отведенная для Лары и ее камеристки, и оттуда не доносилось ни звука. Дон Винченцо иронично спросил себя, уж не ожидал ли он рыданий и жалоб? Лара — истинная дочь Ревати, он зря настолько тревожится.

Незаметно он заснул и проснулся, когда на палубе поднялась обычная суета, предваряющая отплытие. Солнце еще не взошло, каюта была погружена в лиловые сумерки.

Конти поднялся с жесткой кровати и, кликнув слугу, спавшего в смежном закуте, велел подать ему одежду. Только Паоло застегнул пряжки на его туфлях, как вдруг раздался истошный вопль:

— Пираты!

Дон Винченцо замер, не веря своим ушам. Взревела сигнальная труба, галера наполнилась топотом и резкими голосами. Дук, выйдя из оцепенения, отстранил Паоло и бросился к выходу из каюты.

В дверях он столкнулся с дочерью — полуодетой, с распущенными волосами.

— Отец, что происходит? — растерянно и испуганно спросила она.

— Нападение. Лара, запрись у себя, — отрывисто сказал Конти. — Нет, постой, — он вернулся в каюту и схватил лежащий на столе кинжал. — Держи.

Бухнула далекая пушка, послышался всплеск.

— К бою! — все звуки перекрыл громкий голос Реньяго. — Рубить канаты!

— Отец!

— Уверен, что мы потопим мерзавца. Иди, Лара.

Конти взбежал по трапу и огляделся. С запада, со стороны открытого моря шла поперечным курсом шебека. На ее грот-мачте развивался черный флаг, служивший сигналом о намерении атаковать и предложением сдаться. На носу галеры канониры со всей возможной быстротой заряжали пушки. Из оружейной выносили сабли и мушкеты. На армбаде** выстроилось три десятка мушкетеров.

— Самоуверенные ублюдки! Шли ночью, с потушенными огнями, — бросил капитан Реньяго. В отличии от встрепанного дука, он будто и не ложился. — Видимо хотели поживится у альбийского побережья, но заметили нас. Вам следует спуститься в каюту, дон Винченцо.

— С вашего позволения, я предпочел бы остаться, Дамиано.

Капитан пожал плечами и ничего не ответил.

Лишившуюся якорей галеру гребцы развернули носом к шебеке. Реньяго поднес к губам рупор и крикнул:

— «Нарвалам» открыть огонь!

Рявкнули «нарвалы», ядра с воем унеслись в сторону пиратов. Однако их капитан показал как опыт, так и мастерство — шебека, более легкая и маневренная по сравнению с тяжелой «Аррано», уклонилась, и оба ядра упали в море, подняв столб брызг и окатив водой левый борт пиратского корабля. Продолжая движение, пираты огрызнулись залпом десяти двенадцатифутовых бортовых пушек. Часть ядер не долетела до «Аррано», однако два или три угодили в весельные отворы. Галера содрогнулась, жутко закричал кто-то из гребцов. Одно из весел замедлило свое движение, препятствуя соседним.

— Вперед! — скомандовал Реньяго. — Разделаемся с ними!

«Аррано» медленно повернулась носом к пиратам, которые были теперь гораздо ближе.

— Огонь!

«Аррано» окуталась пороховым дымом, и Конти всматривался в серую пелену, пытаясь понять, что происходит с пиратским кораблем. На этот раз залп всех шести пушек причинил немалый ущерб, сбив фокмачту и проредив картечью команду. Однако шебека вновь сумела уйти с линии атаки, и ответный залп, на этот раз — книппелями, сломал сразу пять весел. И в этот миг раздался вопль впередсмотрящего:

— Вторая шебека справа по борту!

Из-за находящихся в четверти лиги к северу скал появился второй корабль и пошел на сближение с «Аррано», норовя зайти с правого борта. Ветер благоприятствовал пиратам, к тому же шебека была оснащена не меннее, чем полутора десятками пар весел, что позволило ей совершить стремительный бросок из засады за мысом. У дона Винченцо сжалось сердце. Он посмотрел на Реньяго:

— Что вы предпримете?

— У нас только один выход — таранить первый, а затем развернуться и встретить второй корабль, — угрюмо ответил капитан. — Роже, приготовиться! — крикнул он командиру мушкетеров.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы выровнять ход галеры, но и первая шебека не могла маневрировать, как прежде. Пиратские пушки успели выстрелить еще один раз. Взвизгнула картечь, веером разлетелись щепки. Вой покалеченных ввинтился в уши. Дон Винченцо поморщился. Ему казалось, что он видит дурной сон. Между тем корабли сблизились настолько, что в дело вступили стрелки.

— В атаку!

Крик был подхвачен десятком людей. Но какофонию боя заглушил треск дерева. Сокрушительный удар тарана проломил борт шебеки. Дон Винченцо от столкновения едва устоял на ногах и ухватился за перила.

— Есть! — радостно воскликнул он, видя, как «Аррано» буквально подмяла под себя пиратский корабль. — Дамиано, мы побеждаем!

Никто не ответил, и он недоуменно оглянулся. Капитан Реньяго лежал навзничь, и посреди его лба темнело отверстие с зазубренными краями.

— Капитан уби-и-т! — заорал кто-то на палубе.

Пока разум Конти пытался осознать случившееся, справа прогремел мощный пушечный залп, и будто кто-то задернул черную занавеску.

* тридцатифунтовая тяжелая пушка, ставится на артиллерийскую платформу на носу галеры

** помост на носу, над артиллерийской платформой, для абордажной команды

Бухали орудия, вопли и резкие команды перемежались залпами и треском дерева. Лара сцепив руки, сидела на кровати. Над головой поскрипывал палубный настил — там, на юте был отец. Мануэла, сжавшись в комок на полу возле кровати, причитала и бормотала молитвы. Сейчас решаются судьбы всех, кто на борту «Аррано» и древние боги Рока рвут и путают пряжу человеческих жизней..

«Посланец Звезд, яви милость свою...»

В каюту натянуло едкого запаха пороха, и пахло еще чем-то, похожим на запах мокрого железа, отчего озноб бежал по спине. Если бы она могла помочь! Не желая поддаваться отчаянию, Лара закрыла глаза и попыталась сосредоточиться, призвать то неведомое, что дремало в ней. Тщетно — как в предыдущую попытку, не ощущалось никаких потоков силы. Лучше бы она на самом деле была ведьмой! Тогда людям на палубе не пришлось бы умирать. К горлу подкатил ком, и она всхлипнула.

— В атаку!

Лара узнала голос капитана, через мгновение сильный толчок бросил ее на переборку. Послышался громкий надсадный скрежет, пол вздыбился, и Лара поняла, что галера столкнулась с пиратским кораблем. Ведь так и должно быть, для этого же нужен таран?

Камеристка зарыдала, уже не сдерживаясь.

— Мануэла, самое страшное позади... — попыталась она ободрить служанку, но ее голос потонул в оглушительном залпе, раздавшемся с противоположной стороны. Сердце оборвалось: у них больше одного противника! «Аррано» содрогнулась, как зверь, получивший смертельную рану, и накренилась. За первым залпом последовал еще один, и еще. На миг наступила относительная тишина, прерываемая только стонами раненых, затем возник и быстро приблизился протяжный многоголосый клич. Догадываясь, что это означает, Лара вскочила на ноги и схватила лежавший рядом с ней кинжал. Ей казалось, что клубящееся темное облако окутало корабль. Все ее чувства обострились до предела. Она слышала яростные хриплые выкрики, лязг и звон металла, и будто видела, как отчаянно сражаются матросы и падают под ударами сабель, как пираты перерезают горло упавшим. Потом в дверь каюты ударили чем-то тяжелым.

Пальцы Лары стиснули рукоять кинжала. Отец не зря дал ей клинок. Ей достанет твердости убить себя. От второго удара засов не выдержал и дверь распахнулась. На пороге стоял высокий чернобородый мужчина, одетый по-сахрейнски — в ярко-красные шаровары и кожаную жилетку на голое тело. В руках он сжимал изогнутую саблю. Лара уставилась на потеки крови на широком лезвии и на багряные капли на обнаженных руках. Мануэла взвыла и, трясясь как в лихорадке, прижалась к ее ногам. Пират радостно осклабился при виде девушек и шагнул к ним.

Внутри все заледенело; Лара взмахнула кинжалом, направляя его себе в грудь. Однако сахрейнец, метнувшись к ней, с силой ударил ее по запястью. Кинжал, чиркнув Лару по ключице, отлетел в сторону.

— Не так сразу, девочка! — с гортанным акцентом сказал сахрейнец, заламывая ей руки. Он отпихнул служанку и притянул Лару к себе: — Пригодишься еще.

Она забилась в попытке вырваться, и пират разразился взрывом хохота:

— Ай, хороша! А сладкая ли — сейчас узнаю.

Он грубо поцеловал ее, вынудив открыть рот. Задрожав от отвращения, Лара впилась зубами в его нижнюю губу. Сахрейнец отшатнулся и занес руку, намереваясь влепить ей пощечину. Лара надменно вскинула голову, в упор глядя на него.

— Отрыжка Аль-Бахра... — пробормотал он, однако руку опустил и отступил на шаг.

В дверном проеме появился второй сахрейнец, одетый в расшитую золотыми нитями черную безрукавку и черные же шаровары.

— Газид, ма хо алимру?⁽¹⁾ — властно спросил он.

— Алфатат эенидад, джалил Зафир⁽²⁾... — смущенно ответил первый и сплюнул кровянистую слюну.

Лара встретилась глазами с одетым в черное пиратом, инстинктивно угадывая в нем капитана.

— Как можно перепутать знатную дону со простой девкой... Однако не сердись на Газида, моя госпожа. Кто устоит перед твоей красотой, — иронично проговорил он на общем, подходя к Ларе.

Та попятилась, тогда капитан, остановившись, приподнял бровь

— Капитан Зафир, — он отвесил преувеличенно учтивый поклон. — Сейд Тахрир даровал сегодня нам победу и богатую добычу, и, клянусь Его палицей, ты составляешь главное сокровище.

Лара не отрывала от капитана взгляда, словно бы могла таким образом удержать его на расстоянии.

— Где... где мой отец?

— Не знаю, — пожал плечами Зафир. — Если его нет здесь, возможно, он погиб в бою.

Он небрежно кивнул Газиду на забившуюся в угол Мануэлу:

— Кхад дха⁽³⁾.

Служанка, поняв, что речь идет о ней, завизжала, однако пират сграбастал ее и выволок из каюты.

Сознание отказывалось вмещать творящийся вокруг кошмар. Лара судорожно вздохнула и провела рукой по лбу.

— И тебя тоже прошу пойти со мной, прекрасная дона, — Зафир указал на выход из каюты.

Лару замутило, когда она поднялась на залитую кровью и заваленную трупами и обломками палубу. Она остановилась, не в силах сделать и шагу и озираясь. Пираты деловито обшаривали погибших, подбирали оружие. Уцелевших рабов расковали и согнали на армбаду. От части весел остались лишь обрубки, остальные торчали в разные стороны. Таран практически разломил одну из пиратских шебек, вторая была сцеплена с галерой абордажными крючьями.

— Туда, — указал на нее Зафир.

Где-то среди этого хаоса был отец. Лара не могла допустить саму мысль, что он погиб. Вместо того, чтобы идти на шебеку, она повернула на ют. Зафир недовольно нахмурился.

— Мой отец — дук Джинеры. Я должна убедиться в его смерти! — твердо сказала она — Если он жив, вы получите богатый выкуп.

Поскольку сахрейнец не возразил, она бросилась на ют, и сразу увидела распростертые тела капитано Реньяго и отца. Прижав руку к губам, она рухнула на колени, не решаясь дотронуться до родного лица.

— Мертвы, — равнодушно сказал Зафир. Он склонился и снял с руки дука перстень с рубином. — Пойдем, мы и так задержались.

Лару передернуло от обыденности действа, она выкрикнула, подавляя рыдание:

— Нет!

Сахрейнец, оставив показную любезность, схватил ее за плечо.

— Подождите! — она заметила, что веки у отца дрогнули. — Видите?! Он жив!

Зафир с сомнением оглядел Конти, и Лара с отчаянно мольбой в голосе продолжила:

— Он просто оглушен! Помогите ему — и выкуп превысит вашу сегодняшнюю добычу.

Сахрейнец, помедлив, кивнул:

— Хорошо.

Он подозвал к себе двоих пиратов, махнул им на ее отца, затем — на штандарт с гербом Конти, колеблемый слабым ветром, и что-то проговорил по-сахрейнски.

Лара успела увидеть, как один из пиратов сорвал флаг и скомкал его.

— Иди же, моя госпожа, — ухмыльнулся Зафир. — Или желаешь, чтобы тебя волокли силой, как твою служанку?

1) что происзодит?

Вернуться к тексту

2) (сах) девка упрямится, почтенный Зафир

Вернуться к тексту

3) (сах) бери ее

Вернуться к тексту

Ощущение непоправимой беды Конти пронес через беспамятство. Приходя в себя, он какой-то миг верил, что нападение пиратов привиделось ему в кошмаре, однако действительность даже превзошла его опасения. В ушах звенело, но прислушавшись к себе, он понял, что не ранен. Пол под ним ощутимо покачивался, донеслись голоса. Говорили на сахрейнском. Плен? А Лара — что сделали с ней?! Тревога обожгла Конти, дернувшись, он хватанул ртом воздух и открыл глаза. Он лежал на охапке вонючей прелой соломы в тесной каморке, освещенной тускло мерцающей лампой. Перед ним сидел, скрестив ноги, чернобородый сахрейнец в красных шароварах. Голова у него клонилась на грудь, но пальцы крепко сжимали рукоять сабира — абордажной сабли с широким лезвием, излюбленного оружия пиратов.

Конти шевельнулся, и звякнуло железо — оказыватеся, на ногах у него были оковы; короткая цепь крепилась к вбитому в шпангоут крюку. Задремавший было страж вскинулся и, мазнув по пленнику взглядом, зычно позвал:

— Джалил Зафир!

Раздались быстрые шаги, полог, закрывающий вход в каморку, отдернули и внутрь вошел второй пират, судя по богатой одежде — капитан. Черты его лица можно было бы назвать благородными, если бы не хищный взгляд и глумливая улыбка, кривившая губы под ухоженными усами.

— Итракна⁽¹⁾, — повелительно сказал он.

Страж выметнулся прочь. Дон Винченцо приподнялся на локте и сел, не отрывая взгляда от капитана. С минуту они разглядывали друг друга, затем сахрейнец проговорил, растягивая слова:

— Твое имя?

— Винченцо из рода Конти, дук Вольной Джинеры.

— Хорошо, — кивнул капитан. — За тебя просила дочь, и я рад, что она не лгала.

— Она жива? — Конти, не смотря на раздирающее душу беспокойство, постарался придать голосу безразличное звучание.

Кажется, его тон несколько сбил пирата с толку.

— Зачем мне было убивать ее? Она очень красива.

— И где же она?

— В мой каюте.

Дон Винченцо опустил веки, чтобы пират не заметил его чувств, и спросил все тем же спокойным тоном:

— Ты овладел ею?

— А я думал, что этрурри больше привязаны к своим чадам! — вырвалось у Зафира. — Но верно, ваши сердца из меди.

— У меня есть деловое предложение для тебя. Однако все зависит от того, сдержал ли ты коня своей страсти.

— Ты говоришь как один из нас. Но это я собирался предложить тебе кое-что. Я не притронулся к твоей дочери. Она девственна, а девственность дорого стоит на рынке Саэтты... — он прищелкнул языком. — Однако и познавших мужчин северянок покупают охотно, так что я еще не решил ее судьбу. Но — оставь мысли о ней. Во сколько ты оцениваешь собственную жизнь?

Конти, отогнав мысль о том, каким образом пират мог убедиться в невинности Лары, сказал:

— Мне доводилось бывать в Саэтте и многих других городах Сахрейна, и я знаю цены на красивых невольниц даже знатного рода. Я предложу тебе гораздо, гораздо больше. Восемь тысяч динаров золотом. За две жизни. Ты отпустишь и мою дочь тоже.

Рот Зафира округлился, но быстро справившись с изумлением, он пробормотал:

— Уж не возомнил ли ты, что сидишь в своем джинерском дворце, дук?

— Лара — часть крайне важной для меня сделки, — спокойно пояснил Конти. — Я должен доставить ее в Талассу. Нетронутой.

Зафир картинно развел руками:

— Мне она нравится, клянусь чреслами Сейд Тахрира! Я оставлю ее себе.

— Женская красота — что цветок под солнцем, девушка может заболеть и подурнеть, или вовсе отправиться в горний мир.

— И тут ты прав, — скривил губы в подобии усмешки Зафир. — Зачем ждать? Что скажешь, если я позабавлюсь с ней на твоих глазах? А потом отдам своим людям. Скольких она выдержит, прежде чем умрет? Возможно, это добавит тебе сговорчивости, да как бы не было поздно.

— Ничего не помешает тебе так поступить, джалил Зафир. Однако подумай, стоит ли мимолетное удовольствие упущенной выгоды.

— Я хочу вознаградить себя. За страдания. В бою погиб мой названный брат и многие славные воины...

Дон Винченцо взглянул пристальнее:

— Ты говоришь о капитане другой шебеки? Ты не слишком торопился вступить в бой, будто...

— Придержи язык, — прошипел сахрейнец. — А то велю вырвать его и бросить морским гадам. Выкуп ты заплатишь и без языка.

— Если я судил неверно, меня покарают и боги — мой и твой... — ответил Конти, наклоняя голову. Он лихорадочно размышлял. Зафир не дурак и не станет резать овцу с золотым руном, угрозы и бахвальство — пустое, по крайней мере в том, что касается его. Если не переходить грань. Но Лара, как спасти ее? И не предал ли Зафир своего товарища, позволив им расправиться с первым кораблем? Тому могли быть разные причины, раздор между пиратами или нежелание делиться добычей. Попытаться упирать на алчность? Он вновь посмотрел в глаза капитану:

— Тогда тем более — щедрый выкуп утешит нанесенные сердцу раны. Десять тысяч. За двоих. Иначе ты не получишь ни динара.

— Жалкий торгаш с душой червя, пожирающего падаль. Есть то, что не исчисляется золотом, — презрительно процедил Зафир.

— Слава. Тебе известно, что за последние пятьсот лет никто не мог бы похвалиться, что захватил в плен одного из джинерских дуков?

В глазах пирата вспыхнул огонек, но он упрямо проговорил:

— Девушка останется.

— Если ты не отпустишь Лару, мы не договоримся.

— Уверен?

— Боль, сколько бы она не длилась, — миг для Звездной Вечности.

— Что думает по этому поводу твоя дочь? Хочешь — я приведу ее сюда, и ты сам спросишь?

— Приведи. Дак якун аль-киделик.⁽²⁾ Лара примет любое мое решение. И ты убедишься, что у «жалких торгашей» души львов.

— Червь видит свою длинную тень на закате и думает, что стал драконом, но стоит ему заметить малую птаху...

Конти, напряженно наблюдавший за пиратом, решил использоваться последний аргумент:

— Позволь задать тебе такой вопрос: если ты убьешь меня, твой покровитель — как он отнесется к подобной... неосмотрительности?

Пират надменно выпрямился:

— Разве есть тот, кто обуздает свирепый Ноэт, что жарким дуновением способен погрести целый город под песком?

Однако на лице его мелькнула досада, и Конти продолжил с большей уверенностью:

— Пусть твой бог напитает тебя мудростью, джалил Зафир. Десять тысяч динаров или ничего. Глиняные черепки кувшина с водой, разбитого в гневе, и из которого уже не выжать ни капли умирающему от жажды.

— Ай, дук джинерский, ты удивил меня! — вдруг рассмеялся Зафир. — И пожалуй, я соглашусь. Пятнадцать тысяч.

Конти прикусил губу. Даже десять тысяч динаров были на грани его возможностей.

— Потребуются седмицы, чтобы собрать такую сумму. Двенадцать.

Пират издевательски рассмеялся.

— Что есть седмицы? Миг. Ты сам только что об этом сказал. Пятнадцать, и ни динаром меньше, дук Винченцо. Через два дня мы придем в Саэтту, если ветер не переменится. Ты напишешь письмо, и я отправлю в Джинеру верных мне людей.

— А если твои люди будут схвачены?

— Они — не сахрейнцы, и не раз бывали в Вольных городах. Но тебе следует молить твоего бога, чтобы с ними ничего не случилось. В ожидании выкупа ты будешь жить в моем доме. Дону Лару я размещу отдельно, так что будь благоразумен.

* * *

Цок, цок-цок-цок.

Стучат ворсистые паучьи лапки по каменным плитам .

Джузе озирается. Концы сводчатой галереи теряются во мраке. Туман наползает серыми лохмотьями, обвивается вокруг ног, и вот уже не туман, а призрачные руки хватают его за лодыжки и запястья, запускают стылые пальца под одежду.

Цок... цок.

— Великий Тахрир не отпустит тебя, — шелестит туман.

Паук, что ищет его, совсем близко, и ужас судорогой сводит внутренности.

— И что же, твой бог за всеми так гоняется? — Пытается дерзить Джузе и слышит смешок.

— Не за всеми. Но ты полюбился ему.

— Вот уж не заметил... И чем же?

— Узнаешь, когда придет время. Но спроси себя — разве ты не пережил экстаз в миг единения с Ним? И разве в глубине своего существа не жаждешь... повторить?

— Нет! Поди прочь!

Опять смешок:

— Ты хоть раз обратился путь даже в мыслях к своему прежнему богу ? Живи пока, Джузе из Амальфи, но знай: Тьма терпелива и ждет тебя...

Орсала рывком сел, едва не ударившись головой о днище баркаса, рядом с которым устроился ночевать. Сердце гулко колотилось где-то в горле. Он вытер испарину со лба и перевел дух. Занималось утро, на востоке ширилась золотистая полоска рассвета. Мелкие волны лениво плескали в корпус «Этансель». На палубе храпели либеросы: жаркая погода выгнала всех из душного трюма на палубу. Вахтенные застыли темными изваяниями на носу и корме. «Этансель» оказалась в этот раз довольно далеко к северу от Коэрта. Накануне они заметили шебеку под черно-желтыми полосатыми парусами, и Фальго отдал приказ пуститься в погоню, продолжавшуюся, пока ночь не скрыла корабли друг от друга.

Джузе подошел к борту и облокотился на планшир, глядя в темно-фиолетовое море. Мерзкая тварь! Почти год паук не тревожил его снов, и он считал, что избавился от кошмаров... Он проглотил вязкую слюну. Если бы не преследование, он спустился бы к себе и хлебнул из заветной бутыли иберского агуардиенте⁽³⁾. Забористое пойло, с ним ночь переставала пугать его... Скорей бы вернутся в Рагасту.

— Джузе?

Орсала обернулся. В дверях капитанской каюты стоял Фальго.

— Не спится? — капитан вышел на палубу и направился к нему.

— Как и тебе. Сдается — упустили мы пирата, — Джузе обвел рукой горизонт.

— Упустили. Ты ради того, чтобы в этом убедится, вскочил на рассвете?

Джузе вздохнул, но промолчал. Ни к чему Фальго знать об его снах.

— Вольх! — Фальго задрал голову.

— Чисто, капитан! — отозвался с марса рунеец: из-за острого даже в сумерках зрения он чуть ли не жил в «вороньем гнезде».

Быстро светало, на палубе зашевелились, позевывая и ворча, либеросы.

— Они шли почти точно на полночь. Наверняка, на Сарады, — задумчиво проговорил Фальго.

— Канун Праздника урожая и плодородия и Осеняя ярмарка в Талассе, — пожал плечами Орсала. — Купцы со всего Срединного моря поплывут.

— Ловить их среди островов — пустая затея. А вот дождаться можно. Идем к Эрбо.

* * *

Поросший лесом холмистый Эрбо, самый южный из островов Сарадской цепи, служил надежным укрытием, для тех, кто не желал обнаружить свое присуствие. Им однажды тоже пришлось приставать к берегу и ремонтировать «Этансель» после шторма.

Шебека бросила якорь бухте у юго-западной оконечности острова, Арно внимательно оглядел в подзорную трубу окрестности. На берегу чернело пятно костровища — следы стоянки контрабандистов или тех же пиратов, однако остров выглядел пустынным.

— Никого, — заявил стоящий рядом с ним на юте Вольх и пояснил: — Лес слышу.

Он был, по своему обыкновению, немногословен, но чутью жителя великой лесной страны можно было доверять, и Арно сказал:

— Тогда бери два десятка молодцов и отправляйся на берег. Надо убедиться, что мы здесь одни и пополнить запасы воды. Оставишь дозорных вон там и там, — он показал на две выступающие из изумрудной зелени пологие вершины. — Дай им сигнальные диски.

Рунеец молча кивнул и спустился на шкафут. Брикасс проводил его взглядом. Сказать по-правде, он полагал, что Вольх вернется на родину, но тот предпочел остаться, заявив, что идти ему некуда, деревню близ границы с Эрминалем сожгли, когда империя вздумала расширить свои пределы. Как и доброй половине из ста пятидесяти человек команды. Они были из разных земель — альбийцы, этррури, ибреийцы и даже эйрландцы. Одни — бежавшие, спасая свою жизнь, как сам Арно, или освобожденные из рабства у пиратов. И другие — искатели приключений или, как Микеле, намеревающиеся заработать быстрых денег, пусть рискуя жизнью, но не горбатясь, тяжким трудом возделывая землю или претерпевая несправедливость бесчестного капитана. Что еще раз наводило Брикасса на философские мысли о прихотливости переплетения нитей в полотне, который ткет богиня Ананк. Их порывы и помыслы были понятны ему. А вот Орсала — язвительный, не всегда подчиняющийся приказами... Вытаскивающий из-за Предела казалось бы безнадежных раненых. Он был глубоким омутом. Подчас вызывал ярость, и Арно подумывал, не оставить ли его в Рагасте. Но лекарские умения взбалмошного этррури и познания в прочих науках пересиливали. Сигнальный диск из бронзы, отполированной до зеркального блеска — это тоже заслуга Джузе. Как и придуманная система передачи сообщений. И все же — Арно ощущал в Джузе надлом, проявляющийся то в разгуле и пьянстве, то в глубоком отстранении от окружающего. И сегодня утром вновь увидел тень в его взгляде.

Корабельный колокол пробил час вола, когда на вершине западного холма засверкала искра.

«Шебека. Идет с полночи на полдень», — прочитал Брикасс и крикнул:

— К бою!

1) оставь нас

Вернуться к тексту

2) да будет так

Вернуться к тексту

3) крепкий алкоголь, результат перегонки как виноградного сырья так и фруктов, может быть на травах.

Вернуться к тексту

Ноги утопали в длинном ворсе пестрого ковра. Ковры в капитанской каюте были повсюду — на полу, на низкой и широкой кровати, и даже занавешивали переборки. Устав мерить каюту шагами, Лара села на прикроватный пуф и с тоской посмотрела вверх. Через люки, забранные мутным стеклом, проникал свет нового дня.

Вчера, после унизительного осмотра и ощупывания, которым ее подверг пожилой сахрейнец, бывший кем-то вроде лекаря у пиратов, она долго лежала прямо на полу, свернувшись в клубок и вздрагивая от стыда и отвращения. С палубы доносились громкие разговоры и хохот. Потом Лара услышала пронзительный крик Мануэлы. Она прижала ладони к ушам: ее могла бы ожидать та же участь, если бы капитан не рассчитывал получить за нее хорошие деньги в Саэтте. Но об отце она ничего не знала до сих пор и кляла себя за беспомощность и никчемность своих способностей...

Щелкнул замок и Лара быстро оглянулась. Вошедший в каюту капитан Зафир остановился и, уперев руки в бедра, принялся в упор разглядывать ее.

— Клянусь чреслами Сейдт Тахрира! Я почти жалею, что согласился на предложение твоего отца и обещал не прикасаться к тебе.

Отец жив! И ему удалось договориться с пиратом! Сердце забилось, Лара не сдержала прерывистого вздоха.

— Однако ты так хороша... Знаешь, есть различные способы, коими женщина может доставить удовольствие мужчине, не лишившись невинности...

Капитан гибким движением скользнул к ней. В горле разом пересохло. Лара быстро встала и прижалась спиной к переборке. Она должна держаться храбро и спокойно. Это станет ее защитой.

— Дарующий освобождение видит не только дела но и помыслы, — хрипло прошептала она. — Разве, утоляя свою страсть одним из тех... способов, ты, в своем воображении не представишь большего?

Склонив голову к плечу, Зафир с любопытством спросил:

— Откуда тебе известно о Нем, изнеженная дочь этррури?

— Я... — Лара на миг запнулась: и в самом деле откуда? Полузабытые рассказы матери, страшные сказки и предания о диковинных землях, которые она читала украдкой, пробравшись в отцовскую библиотеку? Как бы там ни было, похоже память подсказала ей верно. Она продолжила уже громче: — Я читала о великом и ужасающем боге Пустыни, боге ярости и битвы. Ему противны те, для кого вожделение сильнее слова.

Он рассмеялся:

— Маленькая северянка хочет быть смелой. Сейд Тахрир зрит дела и помыслы, но мы сейчас под крышей, куда его взор не проникает.

Он подошел вплотную и обвел указательным пальцем скулы и подбородок Лары, затем его палец скользнул к ее левой ключице с багровой царапиной, оставленной острием кинжала.

— Смелая...

— Тогда... клятва Ему не может считаться действительной! — выпалила Лара

— Клятва? — нахмурился Зафир.

— Ведь обряд принятия Его силы проходит в храме. Под крышей.

На лице капитана отразилось недоумение и напряженная работа мысли. Он убрал руку.

— Твой ум подобен уму змеи, северянка. И как змея, ты пытаешься извернуться. Но ты ошибаешься, и я докажу это тебе.

Ларе показалось, что в его голосе появилась нотка неуверенности. Зафир явно колебался, однако она всей кожей ощущала исходящую от него эманацию темной страсти.

«Будь как вода!» — пронеслось в голове. Она глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух скозь полуоткрытые губы. Полноводная холодная река...

Зафир встряхнул головой и отступил.

— Предложение твоего отца слишком щедро, чтобы.... — пробормотал он. — Впрочем, в ожидании выкупа нам предстоит провести вместе много седмиц. И, как знать, вдруг за это время Сейд Тахрир призовет тебя, и изменит твой путь.

— Никому не ведома его судьба, — ответила Лара. — Но об одной судьбе позволь тебя спросить. Моя служанка, Мануэла. Что стало с ней?

Зафир ухмыльнулся:

— А ты что думаешь?

Лара не отвечала, продолжая твердо смотреть ему в глаза.

— Что же, я расскажу тебе. Жребий определил тех, кто стали ее мужьями на прошедшую ночь. Разве ты не слышала, как она славила Ие-Атал-Хаби, богиню страсти, в их крепких объятиях?

— Она... жива?

— Зачем она тебе? В Саэтте я найду для тебя служанку и не одну.

— Но...

— Хватит возражений и вопросов на сегодня, северянка, — с прорвавшимся раздражением отрезал капитан. — Думай о своей участи. И будь счастлива тем, что я держу тебя здесь, в своей каюте, а не трюме с крысами.

Он пошел к выходу и уже взялся за ручку двери, как снаружи, откуда-то сверху, раздалось:

— Алхалаку-у-у*!

Зафир бросился прочь из каюты, по палубе затопало множество ног, зазвучали громкие команды. И наконец все перекрыл пушечный залп.

* (сах) тревога

Стремительно вынырнувшая из-за мыса наперерез пиратам «Этансель» оказалась для тех полной неожиданностью. Либеросам благоприятствовало то, что они находились с наветренной стороны. Арно загодя приказал зарядить все двадцать восемь имеющихся на борту пушек. В кирасе и шлеме он стоял на юте, разглядывая неприятеля в подзорную трубу. Это был другая шебека, не та, что они преследовали накануне, и явно недавно побывавшая в бою — об этом свидетельствовали глубокие борозды и выбоины на корпусе, расщепленный в нескольких местах планшир и продранные паруса. «Эль-Хариша», «Акула» — вилась по борту вычурная сахрейнская вязь. А судя по тому, как глубоко корабль сидел в воде, его трюмы были полны.

— Уже награбили! — буркнул Микеле, плавно двигая колдершток.

Заметив их, пираты взялись за весла, чтобы развернуться бортом, но Брикасс не дал им такой возможности:

— Огонь!

Грохнули десять двенадцатифунтовых бортовых пушек, заряженных цепными ядрами. Крутящиеся в воздухе ядра ударили по фок-мачте и бушприту. Под тяжестью фока мачта, затрещав, надломилась и рухнула. Пираты с лихорадочной быстротой кинулись рубить перепутавшиеся снасти. С запозданием выстрелили погонные орудия. Арно почувствовал, как содрогнулся его корабль, получив несколько попаданий в корпус. Канониры спешно перезаряжали пушки правого борта. «Этансель», описав дугу, поравнялась с пиратской шебекой и вновь дала залп. Пираты ответили, по фальшборту застучала картечь, выбивая щепу, впиваясь в живую плоть, расцвечивая ярко-красным рубахи либеросов. Стон поднялся над шкафутом.

Однако перегруженная шебека, лишившись фок-мачты и с разбитым бушпритом маневрировала с трудом, и Брикасс, воспользовавшись медлительностью врага, скомандовал:

— Фордевинд! Кормовые орудия — огонь!

Грохнули четыре восьмифунтовых пушки, установленные на корме. Картечь смертоносным шквалом пронеслась по палубе пиратского корабля.

— Приготовиться к абордажу! Орудия левого борта — огонь!

От залпа — на этот раз ядрами — переломился реек грота и разметало весла. Шебека беспомощно закачалась на волнах.

— Микеле, веди на них! Стрелки — вперед!

Арно сбежал на шкафут, где ждала своего часа абордажная команда. Мушкетные выстрелы, яростные крики и стоны раненых слились в привычный гул, который он почти не слышал. Сахрейнцы, намеревающиеся дорого продать свои жизни — вот, что занимало его внимание. Борт «Эль-Харише» приближался.

«Что же, «Акула», найдется и на тебя гарпун!»

— На абордаж!

Взвились абордажные крючья с привязанными к ним канатами и с глухим звуком вонзились в обшивку. Увлекая за собой либеросов, Арно ринулся на пиратов.

… Пираты, зная, какая судьба их ждет, обычно пощады не просили и не стремились сдаваться в плен, но в этот раз сражение отличала особенная ожесточенность. Арно заметил вожака и стал прорубаться к нему. Сахрейнец тоже заметил его и поманил к себе. Теснота палубы и общая свалка не позволяли им сойтись в настоящем поединке. Арно почти не обращал внимания на полученные вскользь удары, пришедшиеся в кирасу, или мелкие порезы, удерживая в поле зрения пиратского капитана. Сахрейнец был вертким и сильным; сабир так и мелькал в его руке. Полоснув по животу одного из либеросов, он прыжком оказался перед Арно. И едва не достал его, упав на колено и попытавшись ударить в пах. Арно сумел отбить его клинок и молниеносно контратаковал, не давая сахрейнцу опомниться. Ощутив прикосновение стали к шее, тот оскалился, с ненавистью глядя на врага.

— Передавай привет Сейд Тахриру! — процедил Арно и резко дернул шпагу на себя.

* * *

Орсала наблюдал за сражением с палубы. Сахрейнцы дрались отчаянно, даже когда погиб их капитан, однако удача была на стороне либеросов. Разумеется, Фальго приказал ему оставаться на «Этансель». Разумеется, он приказ нарушил. Окинув взглядом раненых, кому повезло быть не разорванными в клочья ядрами и изрешеченными картечью, он с циничностью, свойственной как медику, так и его собственным убеждениям, вынес вердикт, отделяя тех, у кого сохранялся шанс выжить. После чего поручил их заботе своих помощников. А сам, подхватив абордажный палаш, перепрыгнул на борт пиратской шебеки. Бой еще продолжался, но Джузе поймал себя на том, что ему даже нравится. Он будто ощущал и предвидел — атаки и парирования, кому умереть или жить. Разноцветные нити вились в темноте, а он парил над схваткой. Походя отбил палашом нацеленный ему в голову удар сабира, затем сам ударил другого пирата эфесом в лицо. И споткнулся, увидев двери капитанской каюты. Там был заслон, который он должен был устранить. Сломать двери не стоило труда, и он ворвался внутрь. И отшатнулся: омерзительный червь бросился в лицо. Орсала занес клинок. И опомнился. Перед ним стояла девушка, держа перед собой медный подсвечник. Откуда она тут взялась? Наложница, пленница? Раздумывать времени не было и он побормотал:

— Прошу меня извинить, госпожа... Мне... показалось.

Девушка не ответила, а он, потрясенный, метнулся прочь из каюты.

Звуки боя смолкли, наступил особый миг, когда сражение завершилось, но противники еще не осознали того. Словно незримый маятник замер в крайней точке, чтобы потом качнуться назад. Но Джузе чуял: они одержали победу. Он спустился в трюм и остановился, услышав не стон даже — а вздох. Как его слух, после грохота канонады, различил этот тихий звук? Он не знал.

— Ты... тоже… желаешь вкусить?

Еще одна девушка, хрупкая, в лохмотьях, которые едва прикрывали наготу, жалась к шпангоуту. Спутанные волосы падали на лицо, в огромных глазах плескал ужас, текучий, как живое серебро Эрминаля.

— Не желаю...

Глубоко внутри разорвалась до предела натянутая струна, и маятник пришел в равновесие. Джузе присел на корточки и протянул руку. Девушка отпрянула.

— Не бойся, — прошептал он с удивившей его самого уверенностью. — Никто больше не причинит тебе зла.

«Странник— Воитель, даруй победу достойному...»

От грохота пушек закладывало уши, каюту заволакивала дымка. Ларе не верилось, что еще три дня назад ее жизнь можно было назвать безмятежной и спокойной. Какими вздорными казались ей сейчас тогдашние горести. Однако внезапное — в том числе для пиратов — нападение возродило в душе надежду. Затем она подумала: а если Зафир сцепился с другим, таким же как он, хищником? Слова молитвы замерли на ее губах. Тем временам орудийная пальба сменилась сухим треском выстрелов и дикими воплями. Значит, развязка, какой бы ей не суждено быть, близка. Подбежав к двери, Лара отдернула занавешивающую узкое окно бархатную портьеру. Кровавый кошмар абордажа заставил ее задрожать и отшатнуться. Но самое главное — она увидела, что атакующие не походили на солдат какой-либо державы и по одежде не отличались от людей Зафира. Новый плен?! В отчаянии она огляделась и, заметив стоящий на столике подсвечник, схватила его. И едва успела отскочить. Дверь, выбитая сильным ударом, распахнулась, в каюту ввалился один из пиратов и шагнул к ней, занося палаш. Лару замерла, выставив перед собой подсвечник. Ее пугал даже не клинок, направленный ей в грудь, а взгляд. Как если бы она стояла на краю пропасти, глядя в мутную пелену. В следующий миг пират мотнул головой и наваждение схлынуло. Он вдруг пробормотал слова извинения и выскочил обратно на палубу. Лара всхлипнула, не зная, что еще ожидать. Сражение заканчивалась, затихли вопли и все реже слышались выстрелы. И вот в дверях возник высокий мужчина в вороненной кирасе, поцарапанной и покрытой вмятинами, и шлеме орнейского образца с красным плюмажем. Тяжелое дыхание вздымало грудь. Глаза, пронзительной синевы, неожиданные для покрытого бронзовым загаром лица, цепко оглядели каюту, безразлично скользнули по Ларе, затем он пристально посмотрел ей в лицо и вдруг склонился в учтивом поклоне.

— Аве, дона Лара.

И она поняла, что знает его. Этот вгляд и сказанные с легкой иронией слова вызвали в памяти знойный полдень и узкую улочку Джинеры. Темноволосый чужак, едва не поплатившийся за свою дерзость. Неужто он стал пиратом?! Она вцепилась в подсвечник так, что побелели костяшки пальцев.

— Прежде, чем вы пустите в ход ваше грозное оружие, поспешу заверить, что вам нет нужды опасаться меня, — предупреждая возможную атаку, сказал мужчина.

— Аве... чужеземец, — прошептала она.

Кажется, он был изумлен не меньше ее, но нотка иронии в голосе стала явственнее:

— Вы запомнили меня, сиятельная дона?

— Мне было сложно забыть вас... — Лара замолкла, не зная как обратиться к нему.

Его губы тронула усмешка:

— Я капитан Фальго. Как же вы оказались на пиратской шебеке?

— Мы плыли в Талассу... — она спохватилась: — Мой отец! Он должен быть где-то внизу!

— Понимаю. Мы все осмотрим. Побудьте пока здесь. И я надеюсь, худшее для вас уже позади, дона Лара.

— Но кто вы?

— Либерос. Вам знакомо это слово?

— Капитан! — окликнули его с палубы.

Фальго коротко кивнул ей и вышел из каюты.

— Да, сьер Фальго, — проговорила Лара, хотя и знала что он не услышит.

Она глубоко вздохнула — к ней пришло ощущение, что с ее плеч спала невидимая тяжесть, пригибающая к земле. Она одернула себя, твердя, что что ничего еше не кончилось. Им не стоит опасаться либеросов, но и обольщаться тоже преждевременно.

И все же... Ей отчего-то хотелось улыбаться.

* * *

На шкафуте Фальго ждал помощник, ибериец Ниградо.

— В трюмах — полно дорогих товаров, — он ухмыльнулся, но тут же помрачнел. — Дрались как Твари из-за Предела. Мы многих потеряли, а раненных еще больше. И не все увидят завтрашний рассвет. Еще нашлись рабы, гребцы с джинерской галеры. Потолкую с ними, может кто с нами пойдет.

— Пленные?

Ниградо, хлебнувший лиха в рабстве, пиратов ненавидел люто. Он помрачнел еще больше, явно сожалея, что таковые есть, и махнул на нос, где под охраной двух часовых с мушкетами сгрудились сахрейнецы.

— Вона, два десятка. Остальные унеслись к своему Демону Пустыни. А и этих бы отправить, догонять...

— Проверьте трюмы. Помимо рабов и товаров должен быть еще один важный пленник... — велел Арно и замолк, удивленно вскидывая бровь: по трапу поднимался Орсала, бережно держа на руках девушку в изодранном платье. Обнаженные ноги и плечи несчастной покрывали багровые кровоподтеки. Она уткнулась лицом в плечо лекаря, судорожно цепляясь пальцами за ткань его рубахи.

— Джузе? Ты почему здесь?

— Прости, Фальго. Но моя помощь могла понадобиться. И понадобилась.

— Кто эта девушка?

— Ее зовут Мануэла. Служанка госпожи. А теперь я займусь ранеными, если не возражаешь.

Арно нахмурился, провожая того взглядом: самовольство Джузе вышло за пределы разумного, им стоит поговорить начистоту. Затем он огляделся. Пятна крови на досках настила подсохли и потемнели. На шкафуте сложили погибших либеросов, тела сахрейнцев побросали за борт. Во время боя они старались стрелять по мачтам и палубе, и шебека не получила серьезных пробоин в корпусе. Если ее подлатать, вполне дотянет до Рагасты. Но им придется задержаться у Эрбо, хотя бы до завтра.

— Ниградо, возвращаемся к острову. «Эль-Харише» пойдет на веслах.

Помощник кивнул и спросил, запуская пятерню в густую бороду:

— С пиратами чего?

— После того, как разгрузите шебеку, загоните их в трюм.

— А может... — Ниградо выразительно провел себя по горлу. — Что с ними возиться?

— Нет, Ниградо, — твердо ответил Арно.

— Будет исполнено, капитан, — разочарованно протянул тот.

Помощник ушел, и Арно, облокотившись на планшир, снял шлем и вытер вспотевший лоб. Горячка боя уступала место усталости, и он все отчетливее ощущал саднящие ранки на руках и ногах, полученные во время абордажа. Особенно его донимал глубокий порез чуть выше запястья правой руки. На рукаве расплылось большое бордовое пятно. Впрочем, прилипшая к ране ткань остановила кровотечение.

— Капитан, мы нашли пленника, — раздался за спиной голос старшины абордажной команды.

Арно обернулся:

— Он назвал себя?

— Дон Винченцо Конти, дук Джинеры. И вот еще, — старшина развернул темно-синюю ткань и Арно увидел алые лепестки герба Конти.

— Хорошо. Сохрани штандарт. И отведи дона Винченцо в капитанскую каюту, Тонино. Там его дочь, пусть порадуется, что она невредима.

Ананк не скупится на сюрпризы. Кто бы мог подумать, что ему доведется свидеться вновь с сиятельной доной Ларой, да еще при таких обстоятельствах. Ее отец жив, и уже за это можно благодарить своенравную богиню. Но все равно, столь знатные пассажиры представляли определенную проблему, и ему предстояло решить, как с ними поступить.

Газид при первых залпах выскочил из закута. А дон Винченцо вытянулся на соломе и закрыл глаза. Он ожидал завершения боя, черпая поддержку для духа в изречении древних мудрецов:

«Стой, хотя бы и рушилось все вокруг. Выполняй свой долг, хотя бы и не было никого, кто бы спросил с тебя»*.

Он сделал для спасения себя и Лары все, что от него зависело. И сделает вновь, если Зафир проиграет сражение. И пусть свершиться то, чему суждено.

Смолкли яростные вопли и пальба. Конти обратился в слух, чутко ловя все звуки, доносящиеся сверху. Победители разговаривали на общем! Послышались приближающиеся шаги. Тогда он, не позволяя себе чрезмерно надеяться, сел поудобнее и, несмотря на дурнотную слабость, выпрямил спину.

Матросы расчистили палубу палубу «Эль-Харише» от обломков рангоута и перепутавшихся снастей. Арно собирался вернуться на «Этансель», но его остановил Тонино.

— Что случилось?

— Дон Винченцо... Он сказал, что у него важные сведения. И попросил вас спуститься к нему...

Набрав в грудь воздуха, Арно мысленно пожелал, чтобы Странник послал ему терпения. Какая беда стряслась у дона Винченцо, что даже воссоединение с дочерью отошло на второй план?

Однако не должно пренебрегать просьбами сиятельного дука.

— Хорошо. Ниградо, — подозвал Арно помощника, — расцепить корабли, бери «Эль-Харише» под командование, — затем он окликнул Ринетти: — Микеле! Поведешь «Этансель» обратно в бухту, мне придется задержаться здесь.

* перефразированная цитата Марка Аврелия

"Стоик" — этот тот, кто "стоит", хоть бы и рушилось все вокруг, "стоик" — это тот, кто выполняет свой долг до конца, хотя бы и не было никого, кто бы спросил с него.

* * *

Дук Конти, сухопарый мужчина с обильной сединой в волнистых волосах и остроконечной бородкой, отличался от рисовавшегося в воображении Арно образа обрюзгшего высокомерного старца. Плен у пиратов заострил черты лица, однако взгляд темных глаз остался живым и проницательным.

При виде Арно он с достоинством наклонил голову:

— Вам, полагаю, известно мое имя.

— Да, дон Винченцо. Я капитан Фальго, либерос на службе сида Танреда.

— Прошу меня извинить, возможно я оторвал вас от насущных дел, капитан.

— Мне передали, что вы желаете сообщить мне нечто важное. Настолько важное, что предпочли разговор со мной возможности обнять свою дочь.

Дук тонко улыбнулся:

— Я хочу прижать Лару к своей груди, но прежде мне хотелось бы определиться в одном вопросе, и лучше, если мы обсудим все без ее присутствия. Итак, я ваш пленник?

— Не лукавьте, дон Винченцо, вам же известно, что единственные пленники либеросов — пираты, — Арно вернул ему не уступающую в учтивости улыбку.

— Тогда я хочу знать — какие у вас планы в отношении меня и мой дочери?

Арно пожал плечами:

— Мы должны задержаться здесь, у острова Эрбо, для небольшого ремонта, прежде всего этой шебеки. Далее я собираюсь вернуться в Рагасту. Думаю, там вам не составит труда найти корабль, идущий в Джинеру.

Конти на миг опустил веки, о чем-то раздумывая, затем решительно сказал:

— Позвольте говорить с вами откровенно, капитан Фальго. Я и Лара направлялись в Талассу, где… через три дня она была должна сочетаться браком с приближенным принчепса Эрнана. Когда нас захватили пираты, я предложил выкуп капитану, и он согласился. Знаю, что все найденное в трюмах пиратского корабля — ваше по закону. И... назовем это так. Я не предлагаю выкуп за наши жизни, но покупаю у вас приданое Лары. Как сделали бы купцы Рагасты. И щедро плачу вам, если вы доставите нас до Талассы.

— Вот как? — вырвалось у Арно. Его неприятно удивила прагматичность дона Винченцо. Словно только что не миновала страшная угроза для жизни и чести не только его, но и его дочери: — Примите мои поздравления по поводу удачной партии для доны Лары. Но разве свадьбу нельзя отложить, учитывая обстоятельства?

— Должно быть, я кажусь вам бессердечным, но таков удел тех, кто обременен властью. Брак Лары крайне важен как для Джинеры, так и Альби. От Эрбо до Талассы — не больше трех дней пути, даже не при самом благоприятном ветре. Но поверьте, путь из Рагасты… может занять гораздо больше времени, чем та седмица, которая требуется кораблю для пересечения Срединного моря.

Конти многозначительно замолчал.

— У меня пленные и раненые, — не самым любезным тоном буркнул Арно.

— И два корабля. К тому же — вы планировали встать на стоянку у Эрбо, если я правильно вас понял.

Пришел через Арно задуматься. Он чувствовал, что по какой-то причине остров Коэрт не устраивал дука Конти. А что устраивает его самого? Впрочем, дук обещает хорошо заплатить...

— Быть либеросом — достойно уважения, — негромко и проникновенно проговорил дон Винченцо, не сводя с него взгляда: — Но пути Странника неисповедимы, и если однажды вам наскучит этот род деятельности и захочется чего-то иного... Тогда вам, возможно, потребуется поддержка и благодарность, сьер Фальго.

Дук выделил обращение, и Арно насторожился.

— О, я не знаю — кто вы, — тот развел руками. — Однако я прожил длинную жизнь, и смею надеяться, научился разбираться в людях. И мне кажется, что вы... иного полета.

— Среди либеросов случаются разные люди, — усмехнулся Брикасс. — Однако быть им не только достойно уважения, но и весьма хлопотно, и прямо скажем, мало кто доживает до почтенных седин.

Улыбка дона Винченцо стала еще более светской.

— Я сказал — а вы услышали. Если вы согласны, мы обговорим сумму, которая не вызовет ропота у ваших людей. Но деньги — пустое. Благодарность никогда не была чужда роду Конти. И кроме того, я обещаю замолвить слово перед принчепсом Эрнаном, так что не не торопитесь отвергать мое предложение.

Брикасс вдруг подумал о доне Ларе, которая, наверняка, извелась от тревоги, ничего не зная про отца, пока они состязаются в риторике. Воистину, характер джинерского дука подобен льдам полуночи.

— Я скажу вам завтра, дон Винченцо. Прежде я должен понять, какими силами располагаю и можно ли разделить их.

— Понимаю и приму любое ваше решение. А теперь, раз мы прояснили позиции, не проводите ли вы меня к Ларе? Один из ваших либеросов был достаточно любезен, чтобы снять оковы, но боюсь, что ноги еще не совсем готовы служить мне.

Опираясь на руку Арно, дон Винченцо вошел в капитанскую каюту.

Всплеснув руками, дона Лара кинулась к нему.

— Папа! — в ее голосе прорезалась мука.

— Все обошлось, — пробормотал дук, — Полно, Лара...

Несмотря на сдержанный тон, Арно увидел, что у дона Винченцо тоже подрагивают губы, а в глазах блестит предательская влага. Дук крепко прижал к себе дочь, затем отстранил ее и сказал почти спокойно:

— Позволь представить тебе капитана Фальго.

Лара перевела взгляд на Арно и церемонно сказала:

— Благодарю вас за спасение, капитан.

Спохватившись, что в нарушение всех приличий он пристально смотрит в ее лицо, Арно поклонился.

— Однако, полагаю, что это лишь формальность, — вставил Конти, внимательно оглядев обоих.

Скрывая смущение за учтивым тоном, Арно проговорил:

— Дон Винченцо, дона Лара. Рад, что для вас все разрешилось благополучно. Мы направляемся к Эрбо. Эти апартаменты — в вашем распоряжении.

— Капитан Фальго, — неожиданно обратилась к нему дона Лара. — Со мной была девушка-служанка. Ее звали Мануэла. Меня тревожит ее судьба.

— Я видел ее, дона Лара, она жива, хотя... — он запнулся, раздумывая, насколько следует посвящать утонченную дочь дука в гнусные подробности того, что произошло с ее служанкой.

— Вам нет нужды проявлять деликатность, — по лицу девушки пробежала тень. — Капитан Зафир предельно ясно дал мне понять, что с ней сделали.

— Лара! — предостерегающе воскликнул дон Винченцо.

Дона Лара утомленно прикрыла ладонью глаза и покачнулась. Арно понял, что она держится из последних сил. Странно, что того не видит — или не желает видеть ее отец.

— Все закончилось, и тебе не следует терзать себя, — наставительно добавил Конти.

Она вскинула голову:

— Я знаю, что ты заключил соглашение с ним, но та же судьба ожидала бы и меня, если бы Странник не пересек наши дороги с капитаном Фальго!

На лице Конти отразились недовольство и досада: ему не могла понравится откровенность суждений дочери и проявление эмоций в присутствии незнакомца. Чтобы пресечь дальнейший спор, Арно успокаивающе сказал:

— Мой врач позаботится о Мануэле, дона Лара, — он подавил вздох, думая о предстоящем разговоре с Джузе. — Когда бросим якорь, вам подадут скромный обед, — он посмотрел вверх, на золотившееся от закатного солнца стекло световых люков: — Или ужин.

— До конца дней моих буду молить Странника хранить вас, сьер Фальго, — с теплом в голосе сказала дона Лара. — Вы ранены и нуждаетесь в отдыхе, а мы заставляем вас вести светскую беседу.

Арно покосился на пятна крови на кирасе и одежде, догадываясь, как выглядит. Ему и в самом деле хотелось умыться и прилечь, а не упражняться в любезности, однако участие девушки тронуло его.

— Чья, как не ваша молитва, дона Лара, может достичь Посланца Звезд, — сказал он и еще раз поклонился: — Однако, не тревожтесь, не вся кровь здесь — моя. Приношу свои извинения, сейчас я должен вас оставить. Меня ждут неотложные дела, а вам, полагаю, многое нужно обсудить.

Уже стемнело, когда «Эль-Харише» бросила якорь рядом с «Этансель» Вернувшись на свой корабль, Арно спустился в трюм. Чадный воздух пропитывали запахи крови и страданий, стонали и невнятно бормотали в забытьи раненые. Кормовая часть была занавешена запасным парусом, и по ткани, подсвеченной лампам, двигались изломанные тени. Будто одна из мистерий, показывающих схождение Странника на нижние уровни подземного мира. Арно отогнал неуместные мысли и шагнул за полог. Джузе, в заляпанном кровью холщовом переднике, поднял на него воспаленный взгляд. На сдвинутых рундуках лежал либерос, которому он только что зашил распоротый бок. Один из помощников Джузе накладывал повязку, второй протирал инструменты. Раненый, к счастью для себя, был без сознания.

— Выживет? — спросил Арно.

— Клинок скользнул по ребрам, внутренности не задеты. Повезло. Уносите его, парни. Если мне не изменяет память, этот — последний. Проведайте, как там другие.

Дождавшись, когда полог опустится за помощниками лекаря, Арно тихо сказал:

— Да, ему повезло. Что все еще есть тот, кто может лечить его.

— Ты о...

— Именно. Ты нарушил приказ. Почему?

Орсала вытер тряпицей окровавленные руки и пробормотал:

— Бой почти закончился, мне ничто не угрожало. Ну и в любом случае, из Нико выйдет толк...

Арно почувствовал закипающий гнев:

— Джузе, в следущий раз твоя выходка может дорого обойтись не только тебе, а всем. Если твой неукротимый дух не желает подчиняться приказам, оставайся в Рагасте!

— Нет! Этого больше не повторится.

— Не знаю. Больше не знаю, можно ли полагаться на тебя.

— Фальго, прошу...

Он смотрел прямо, и во взгляде не было того отблеска безумия, что тревожил Арно в последние дни.

— Я должен подумать.

— Понимаю. А пока — дай взглянуть на твою рану.

— Царапина, — однако предплечье пульсировало болью, и Арно, присев на бочонок, положил руку на импровизированный стол.

Джузе плеснул из плошки воду с экстрактом трав прямо на рукав, выждал мгновение, затем быстрым, но аккуратным движением отодрал присохшую ткань. Рана медленно наполнилась кровью.

— Глубоко рассечено, надо наложить пару швов, — он взял изогнутую иглу. — Хлебнешь агуардиенте?

— Обойдусь, — буркнул Арно и вздрогнул, когда игла проколола кожу.

— Та девушка... — спросил он. — Что ты нашел на шебеке. Как она? О ней справлялась дона Лара.

Лекарь протянул шелковую нить, завязал узелок и оглянулся на каморку, где обитал сам и хранил свои снадобья.

— Не очень хорошо, — его лицо стало суровым. — Боюсь, она не скоро сможет... прислуживать госпоже. Если вообще сможет, — он сделал новый стежок.

— Речь не об этом… — Арно невольно поморщился и втянул воздух сквозь зубы: — Дона Лара искренне переживает за нее.

— Я дал Мануэле Свет Луны, пусть спит. Телесные раны можно исцелить. Но душу... — Джузе сухо рассмеялся и, затягивая последний узелок, сказал уже другим тоном: — Готово. Кстати, красивая татуировка, жаль, рубец ее теперь немного портит. Этот мастер знает толк в пиррейских узорах.

Арно взглянул на синюю вязь:

— Знает. Благодарю, Джузе.

— Не за что, — он смочил кусок корпии в резко и пряно пахнущей коричневатой жидкости и протер шов, затем взял моток бинтов и ловко перевязал предплечье. — В ближайшую седмицу тебе лучше избегать упражнений в фехтовании.

— Постараюсь, — усмехнулся Арно.

Фальго ушел, а Орсала сгреб испачканное кровью полотно, застилающее рундуки, снял с себя передник и, скомкав, бросил на пол. Затем устало присел на бочонок, который только что занимал капитан.

— Господин Джузе, — за полог заглянул Нико. — Мы с Тео присмотрим за ранеными, а вам бы отдохнуть.

— Не зря я тебя взял в помощники, — хмыкнул Орсала. — В следующий раз доверю тебе заштопать какого-нибудь бедолагу. Все лучше, чем штаны в университете протирать.

Нико, отчисленный со второго курса по причине неспособности его семьи платить за дальнейшее обучение, смущенно заулыбался и исчез за складками парусины.

Джузе, оставшись один, облокотился на рундук и уронил голову на сцепленные ладони. Что — или кто! — заставило его пойти на «Эль-Харише»? И ведь он чуть не убил дочь дука Конти, приняв ее за мерзкую тварь. Неужто Тьма настолько помрачила его разум? Тогда Фальго прав, ему лучше остаться на берегу. Или... самому пресечь нить свой жизни. Пока чего непоправимого не натворил... Нико уже сейчас сможет заменить его. Так и надо поступить.

Видимо, он начал проваливаться в сон и вскинулся, услышав тихий плач.

— Иду, — покачнувшись, он встал и побрел к своей каморке.

Из-под сомкнутых век Мануэлы безостановочно текли слезы. Джузе тяжко вздохнул, кладя руку ей на лоб. Девочка блуждает по тропинкам своих кошмаров. О, он слишком хорошо знал, каково это.

— Ш-ш-ш. Я еще поборюсь за твою душу...

Скорей бы Рагаста. Там он попробует одолеть то незримое, что засело в нем, и обратится за помощью к жрецам. Может, надежда для него еще есть? И для Мануэлы тоже?

— На земле родился ты, но уходишь к звездам.

Арно поднес тлеющий пальник к серебристому брусочку Зуба Дракона*. На груди погибшего с шипением вспыхнуло белое пламя; зашитое в парусину тело соскользнуло по наклоненной доске вниз. В море пламя разгорелось ярче, разбрасывая искры и подсвечивая темную толщу воды.

— На земле родился ты...

Еще одна звезда зажглась в море. Либеросы, склонив головы, выстроились вдоль фальшборта, отдавая последний долг товарищам. В ожесточенном сражении погибли двадцать семь человек, к утру умерли еще четверо. Правда, Джузе уверял, что остальные выкарабкаются. Весь день они занимались ремонтом обоих кораблей и обустройством навеса для раненых, которых перевезли на берег. Вечером «Этансель» со скорбным грузом вышла в море.

Большая часть из тридцати гребцов, освобожденных из плена у сахрейнцев, изъявила желание стать либеросами. Ниградо, отличающийся отменным чутьем на людей, побеседовал с каждым, в итоге команду пополнили восемнадцать человек, пять из которых когда-то были моряками.

Искры в воде погасли. Небо медленно заволакивали тяжелые облака, закрывая свет Звездного Предела и словно опуская траурный занавес; ветер крепчал — ночью ждать шторм.

— Микеле, правь к берегу, — приказал Арно и взглянул на стройную фигурку в светлом платье возле бортового ограждения.

К его удивлению, утром дона Лара попросила разрешить ей присутствовать при прощании несмотря на недовольство отца. Поколебавшись, Арно согласился. И утром же дал дуку согласие доставить его вместе с дочерью до Талассы. Однако дон Винченцо не поскупился на оплату, и даже угрюмый Вольх признал, что дело выгодное. Завтра они снимутся с якоря. Арно решил взять с собой семьдесят человек. На Эрбо оставались Джузе и раненые, Вольх со своими парнями и бывшие рабы.

Дон Винченцо также почтил церемонию своим присутствием, но уже давно ушел, а девушка так и стояла на корме. Арно вздохнул и направился к ней.

— Печальный день, капитан Фальго, — тихо сказала дона Лара.

— Печальный. Но те, кто погиб, будут жить памятью в сердцах оставшихся. Как знать, не прибавится ли этой ночью звезд на небе.

— Я верю в то, что души достойных загораются звездами для живущих. И пусть провалятся в вечный мрак те, кто повинен в кровавой бойне! Недавно я спускалась к Мануэле. Бедняжка не узнала меня. Господин Орсала хорошо заботится о ней, признаться, я не ожидала, что он… — недоговорив, она сдвинула брови. — Отец сказал, что вы ради нас пойдете в Талассу. Примите мою глубочайшую благодарность, ведь это дополнительные хлопоты и риск.

— Вы преувеличиваете мое великодушие, дона Лара. Что касается риска — жизни моя и моих людей постоянно сопряжены с ним.

— И все же, вы могли отказаться и мало бы что потеряли.

Арно поймал себя на том, что разглядывает ее, будто видит впервые. Образ надменной знатной девушки, что сложился в его мыслях после мимолетной встречи, растаял, сменившись совсем другим. Осунувшаяся, со следами пережитого страдания на лице и неумело собранными на затылке волосами — такая Лара казалось ему гораздо привлекательнее утонченной красавицы в паланкине.

— Должно быть, вы желаете как можно скорее воссоединится с вашим женихом, дона Лара? — неожиданно для себя задал он вопрос.

Она вздрогнула и отстранилась. Арно обругал себя за бестактность. Он ждал вспышки негодования, но дона Лара бесхитростно сказала:

— Я… не знаю. Никогда его не видела.

— Разве в Этрурри приняты те же обычаи, что в Сахрейне и других странах полудня? — удивился он.

— Нет, но...

За их спинами прозвучал строгий голос дука Конти:

— Лара, почему ты до сих пор здесь?

Обернувшись, Арно учтиво наклонил голову, а девушка спокойно ответила:

— Прости, отец, я задержалась, чтобы выразить признательность капитану Фальго за его решение. Доброй ночи, месьер.

Разговор с доной Ларой оставил Арно в глубокой задумчивости. Пополнение в команде склонило чашу весов в принятии решения или что-то иное? А дон Винченцо, получается, хладнокровно выставил на кон дочь ради выгодного союза. Что же, таков удел высшей знати. К тому же, браки, заключенные в политических интересах, когда супруги лишены иллюзий относительно друг друга, нередко отличаются своеобразной гармонией, чего нельзя сказать о тех, кто с головой бросается в пламя страсти. Если только союз с Джинерой не перестанет быть выгодным для Альби, или на политическом небосклоне Этррури не закатится солнце дука Конти. Тогда участь доны Лары станет незавидной. Впрочем, те черты характера, которые она выказала за столь непродолжительное время, говорят о силе духа и стойкости в испытаниях. Да и что за дело до этих игр либеросу Фальго? Аристократу Брикассу тоже не следует заглядываться на чужих невест.

— Ох, Фальго, чует мое сердце — не доведут тебя до добра черные очи сиятельной доны, — пробурчал Микеле, явившийся невольным свидетелем их беседы. — Это тебе я еще в Джинере говорил...

— Обманывает тебя сердце, Микеле, — резко оборвал его Арно и, круто развернувшись, сбежал на шкафут.

* Металл, аналог самородному магнию, из лавовых выходов. В мире Орнея в результате катаклизма получил широкое распространение, и его открыли и научились очищать раньше, чем на Земле

Бухта Орвотт, юго-восток Альби

Попетляв между зарослей, тропинка свернула к рыжим орвоттским дюнам. Осел остановился, потянул морду к багрянке, стелющейся по песчаному склону, и рванул зубами изогнутые мелколистные ветки.

— Да иди же, Той, ненасытная твоя утроба! — Линн вытянула его хворостиной.

За дюнами шумело море и орали чайки. Она прислушалась — уж больно громко да сварливо орали. Вчера шторм был, выбросило чего на берег? Сюда течением много чего приносит, чаще, конечно, падаль навроде дохлого дельфина, но случается и годное найти.

Она посмотрела на солнце, уже высоко поднявшееся над пиками Восточного Рубежа. Наверняка, падаль, оттого и грай стоит. И до храма далеко. Вик осерчает да прибьет, ежели проваландается, поди-ка, на стены от боли лезет, эк скрутило... Однажды он тоже в шторм угодил, и фелуку о камни разбило. А его два дня мотало по зимнему морю, за мачту цеплялся, уже, сказывал, Предел как есть узрел, да смилостивился Странник. Но застудился, вот и мается с тех пор, под ненастье особенно.

Однако любопытство пересилило, Линн потянула за повод Тоя, который, воспользовавшись заминкой, снова остановился и обгладывал чахлый тамариск. Поддав ослу по бокам пятками, она повернула животное в сторону моря.

Ноги Тоя увязали в песке, и всем своим видом он выражал крайнее несогласие с решением хозяйки отклониться от привычного ему пути, однако Линн безжалостно подгоняла его хворостиной. Она поднялась на гребень и обомлела. На отмели лежала разбитая штормом галера. Лишившийся палубных надстроек и мачт корабль сильно кренился на правый борт. Берег устилали обломки снастей, в полосе прибоя плясала пара бочонков. Порыв ветра принес зловоние разлагающейся плоти. Линн, сдернув с головы платок, прижала его ко рту, разглядев на палубе скрюченные тела гребцов. Даже после смерти они не обрели свободы, так и остались прикованными. Чайки с визгливыми воплями вились над кораблем, садились на борта и перескакивали на погибших, примеряясь к ним клювами. А ведь не шторм погубил корабль, и дыры в бортах оставили не море и камни... Пираты! Сахрейнцы, не иначе. Первым побуждением Линн было броситься назад. Она заозиралась, будто наводящие ужас на все побережья разбойники могли вот-вот вырваться из-за дюн, потом одернула себя. Странник ведает, откуда в Орвотт принесло галеру. Птицы без опаски расклевывают тела, живых не осталось. Мертвецы-то ей ничего худого не сделают. И о галере никто еще не знает, иначе бы стражу выставили. Так что она спустится и посмотрит, нет ли чего стоящего. Чего пиратам без надобности — ей пригодится. Тут каждый куст знаком, есть, где припрятать. Ничего, потерпит Вик. А потом уже можно и в храм, дальше пусть Светлый Альтансир решает, кому весть слать.

Таласса

«... флот Галеи пополнился кораблями, а в портах Брейтца, Дуаренна и Боннена возводятся дополнительные укрепления. Что же касается Эрминаля, то посол еще раз подтвердил: император Вальтер будет и в дальнейшем придерживаться сугубого нейтралитета по отношению как к Галее, так и другим к государствам Орнея, однако, как мне стало известно, при эрминальском дворе любезно принимают маркиза Лефанта...»

В дверь кабинета негромко постучали и Эрнан, нахмурившись, поднял голову от полученного с тайной почтой письма Харольда Эйрландского.

— Что там у тебе, Труве? — недовольно спросил он.

— Месьер! — на лице вошедшего секретаря читалось сдерживаемое волнение пополам с растерянностью. В руках он держал прямоугольный предмет, завернутый в мешковину. — Боюсь, у меня плохие новости. Прискакал гонец. В бухте Орвотт позавчера обнаружили галеру дука Конти, выброшенную на берег. Она подверглась нападению пиратов...

Эрнан, пытаясь осознать услышанное, выпрямился в кресле и отрывисто спросил:

— Сведения точны?

— Да, ваша светлость. На галере найдены бумаги дона Винченцо. — подойдя к столу, Труве развернул мешковину, демонстрируя портфель из черного сафьяна, покоробленный и покрытый белесыми разводами от пребывания в морской воде, с золотой застежкой, на которой пламенели рубиновые лепестки герба Конти: — И вот письмо Светлого Альтансира, жреца Орвоттской обители.

Принчепс, взяв письмо, сломал печать с изображением ордена Пастыря и пробежал глазами первые строчки с пространными извинениями о причиненных неудобствах, спеша добраться до сути. Дука и его дочь среди мертвых не обнаружены. Это ничего не значит, пираты могли расправиться с ними и бросить тела в море, но скорее всего — взяли в плен. Эрнан отложил письмо и потер виски указательными пальцами. Дон Винченцо был симпатичен ему как умелый правитель, держащий слово, а если подумать о доне Ларе... Но сожаление быстро уступило место тревоге. Пираты напали отнюдь не на купца или рыбака, да еще в такой близи к Альби! Такого не случалось уже давно. Владыки Орнея — и он не исключение, закрывали глаза на мелкий разбой, считая сахрейнских разбойников трусливыми и слабыми врагами, и слишком полагались на либеросов Танкреда. Дук Джинеры стал жертвой этой самоуверенности, не удосужившись позаботиться о надежном сопровождении своего корабля. Что дальше? Если он жив, то пираты потребуют выкуп. А если нет, как знать, удастся ли заключить союз с новым правителем. Но на выяснение уйдут седмицы... И от солнцеликого эмира, погрязшего в чувственных удовольствиях, вряд ли можно добиться внятного содействия. Неопределенность раздражала донельзя, учитывая послание короля Харальда, и то, что обещанного займа Альби еще не получила.

— Я должен сообщить горестные вести полковнику Оденару, — после долго молчания сказал Эрнан выжидательно наклонившемуся Труве. — Ведь дона Лара была его невестой. Пошли записку ему и адмиралу Делакуру.

— Вы желаете принять их одновременно?

— Нет. Начну с разговора со сьером Оденаром. Думаю, получасия нам будет достаточно.

* * *

Стоя перед картой Орнея, принчепс напряженно размышлял. Красные отметки, обозначающие новые галейские гарнизоны, появившиеся вдоль границы с Альби, — будто флажки загонщиков, обложивших зверя. Император Вальтер вполне вероятно затеял свою игру. Если Странник будет к ним неблагосклонен и следы дука Конти затеряются в песках Сахрейна, с кем еще возможно пойти на переговоры? Правящая династия Ибера тесно связана родственными узами с галейской знатью, а король Анэстас не отличается решительностью...

В приемной заспорили, и Эрнан, услышав пронзительный голос жены, поморщился: Труве вряд ли остановит Магдалу. Двери распахнулись.

— Эрнан!

Принчепс обернулся и спокойно произнес:

— Да, моя дорогая?

Жена, не утратившая с годами порывистости движений, стремительно шла к нему. В дверном проеме маячил смущенный секретарь.

— Разве вы забыли о том, что сегодня на обед приглашены граф Моруа с супругой? Они уже прибыли и ожидают вас в голубой гостиной.

Эрнан досадливо прикусил губу. Менее всего сейчас ему бы хотелось расточать любезности галейскому посланнику, да еще в приватной обстановке. После утренних неприятных известий он действительно забыл о встрече с Моруа. А по церемониалу все грозит затянуться до вечернего гонга.

— Кое-что произошло, и я пока не готов встретиться с месьером графом.

Рот Магдалы округлился, в карих глазах сверкнул гнев:

— Весьма недружественный жест! Не только его сиятельство, но и король Лодо воспримет это как оскорбление!

Принчепс пожал плечами:

— Жест не более недружественный и оскорбительный, чем недавнее участие подданных его величества в разбойничьей вылазке в Альто-Альби. Магдала, полагаюсь на вашу находчивость и остроумие. Придумайте что-нибудь.

— Но что?!

— Воспаление седалищного нерва. Несвежие устрицы на завтрак, — сухо сказал Эрнан, начиная раздражаться. — Вы сумеете занять беседой графа и его супругу, а совместный обед состоится в другой день. Когда мне станет лучше, разумеется.

Оставив жену с гневом смотреть ему вслед, он быстро вышел из кабинета и бросил Труве:

— Я буду ждать месьеров Оденара и Делакура во внутреннем дворике. Пусть накроют стол на три персоны в беседке и попадут легкие закуски.

Эрнан прошелся взад и вперед по дорожке меж апельсиновых деревцев, в изумрудной листве которых наливались золотистым цветом плоды. Полдень, несмотря на осень, выдался знойным, принчепс не по этикету расстегнул камзол из плотного лилового атласа и вздохнул, стремясь привести мысли в порядок.

За его спиной заскрипел гравий под чьими-то ногами.

— Месьер, вы желали меня видеть?

Эрнан повернул голову: со стороны восточного крыла дворца, где располагался кабинет, к нему шел Оденар.

— Приветствую, Раймон. Пойдем, — он указал на расположенную в дальнем углу двора круглую беседку с трельяжем*, увитым плющем и жасмином,. — Там можно поговорить без помех.

Оденар кивнул. Срочность, с которой его вызвали, и Труве, со скорбно поджатым ртом, проводивший в святая святых — «дворик для размышлений», говорили о серьезности случившегося, однако сьер Эрнан хранил молчание, и он тоже решил воздержаться от расспросов. Стол был накрыт для троих, слуги позвякивали приборами, заканчивая сервировку. На блюде горкой высились маринованные в пряном соусе мидии, королевские креветки и кальмары, рядом, на резной дощечке лежали головки сыра и свежеиспеченный хлеб, порезанный ломтями. Слуга отодвинул стулья с высокой спинкой, другой наполнил кубки вином светло-соломенного цвета, после чего слуги, поклонившись, ушли прочь. Принчепс сел и приглашающе махнул Оденару рукой.

— Вы ожидаете кого-то еще, сьер Эрнан? — садясь напротив, спросил Раймон.

— Адмирала Делакура. Но он придет позже. А мы пока воздадим должное искусству мэтра Дижона.

Дары моря, которые повар принчепса готовил по особым и весьма секретным рецептам, отличались превосходим вкусом, однако Оденар заметил, что сьер Эрнан почти не притронулся к еде. Осушив кубок, он взял кусок хлеба и принялся задумчиво крошить его на тарелку.

— У меня дурные новости, Раймон, — наконец сказал он. — И дело касается как общей политической ситуации вокруг Альби, так и тебя лично. На галеру дука Конти напали пираты, и что особенно заслуживает внимание — поблизости от наших берегов. Штормом ее выбросило на берег.

Изумление и неверие вперемешку со смутным сожалением охватили Оденара.

— Тел дука и его дочери не нашли, но...

— Но точно ли дон Винченцо и дона Лара были на борту? — спросил Оденар севшим голосом.

— Я тоже не хотел верить, но гонец привез портфель с документами. Бумага пострадала от воды, однако письма написаны рукой дука, я узнал почерк, — принчепс вздохнул. — К тому же, они должны были уже прибыть в Талассу.

— Мне жаль... — пробормотал Оденар.

— Уверен, они в плену, а сахрейнцы часто отпускают знатных пленников за выкуп. Однако, все это может затянуться надолго. И, учитывая произошедшее... Полагаю, ты вправе отказаться от брака. И я настою на том, чтобы ваша помолвка с доной Ларой была расторгнута.

Раймон на мгновение прикрыл глаза, думая о девушке, о которой ничего не знал, кроме того, что она красива и воспитана в строгости. Лучшая доля для обремененного многими заботами мужчины. Какие жестокие гнусности она сейчас претерпевает? Или ее душа уже прошла по Звездному мосту?

— Не буду утверждать, что меня радовал предстоящий брак. Но я положусь на волю Странника и его милость. Скажу так, месьер: сейчас не только о личных бедах следует думать, — ровным тоном произнес Раймон. — Несчастье с доном Винченцо наверняка скажется на ваших договоренностях с этррури.

— Увы. А нам нужны союзники.

— Тогда тем более — я не буду решать преждевременно.

Принчепс внимательно посмотрел на него:

— Иногда ты изумляешь меня. Но я понимаю тебя. Вернее — надеюсь на то, — он помолчал, скатывая шарик из хлебного мякиша. — И сам факт нападения. Необходимо уделить больше внимание патрулированию побережья и охране караванов. Нужны новые корабли — и средства на их постройку. С договоренностями, заключенными с Джинерой, пока ничего не ясно, и возможно, все разрешится благополучно. Но когда? Готовиться надо к худшему. Вопросы патрулирования мы обсудим с сьером адмиралом. Но, как понимаешь, я не могу решать все самолично. Придется созывать совет Равных. И бездарно тратить время, выслушивая некоторых весьма почтенных месьеров, но несколько утративших... представления о реальности. И убеждать, и льстить... — он вдруг скупо усмехнулся: — А тебе — тебе я предлагаю отправиться в отпуск.

— В такой момент?

Оденар удивленно посмотрел на принчепса и тот кивнул:

— Да, Раймон. Пусть это будет запоздалый отпуск для восстановления сил поле ранения и в связи с личными невзгодами. За седмицу все равно ничего не изменится. Но только не в Карду. Поезжай в Кану или Талон или еще какой заповедный край. И — забудь обо всем на эти дни. Потом может долго не представиться такой возможности.

Во дворе дома Оденара встретил возбужденно размахивающий руками мейстер увеселений.

— Сьер Оденар! Этот глупец Боше все перепутал! Я заказал у него шестьдесят локтей шелка цвета бланжэ**, для украшения пиршественного зала, а он доставил бле-д-амур* * *

! А этот цвет не сочетается с оттенком роз, уже не говоря о том, что не подходит сиятельной доне Ларе, ведь по описанию она яркая шатенка!

До сознания Оденара не сразу дошло, о чем толкует невысокий и полнотелый мейстер, чуть не подпрыгивающий на месте от гнева.

— Я вернул ткань обратно, но вот беда — на складе у Боше не найдется и десяти локтей шелка нужного цвета! — продолжал тараторить тот. — Послал записку с вашим Волчонком к другому торговцу, но мы можем не успеть, и что прикажите делать? Можно попробовать...

Встряхнув головой, Оденар прервал поток словоизлияния:

— Постойте, мейстер Журбен. Ничего делать не надо.

— Как это? — воззрился на него Журбен.

— Свадьба отменяется.

Толстяк замер с воздетыми руками и просипел:

— Совсем? О, простите за несдержанность, сьер Оденар...

— Или переносится на неопределенный срок.

От ворот спешил запыхавшийся Уно:

— Господин Ленуар передает нижайший поклон и глубочайшие извинения, но не раньше будущей седмицы! — выпалил он затверженную фразу, затем, спохватившись, принял чинный вид и поклонился. — Сьер Оденар. Господин Журбен.

— Ничего не надо, Уно, — механически повторил Раймон.

Глядя на ошарашенные лица обоих, он удивлялся и царившему в его собственных мыслях сумбуру. Было бы лицемерием говорить, что он глубоко горюет о доне Лары, хотя ее судьба не могла не вызывать печали. Однако, есть о чем поразмышлять. Он не желал брака — и теперь мог бы считать себя свободным от данного обещания. Но прагматичность слов сьера Эрнана нехорошо царапнула душу. В одном тот прав — несколько дней отпуска ему не помешают.

— Уно, Стерен и Линье тебя хорошо обучили? С коня не свалишься? Завтра я еду в Талон, будешь сопровождать меня.

* (здесь) деревянная решётка, покрытая вьющимися растениями

** кремовый

* * *

голубовато-серый

Шторм задержал отплытие, но в последующие два дня ветер оставался неизменно благоприятным, и в Талассу «Этансель» пришла ранним и по-осеннему прохладным утром на третий. Ларе хотелось взглянуть на конечный пункт полного опасностей и горестей путешествия, и она ушла на нос шебеки. Отец, вопреки опасениям, не стал призвать к соблюдению благопристойности, а последовал за ней.

Кутаясь в шаль, она смотрела на медленно наплывающий город, окутанный сиреневой дымкой. В небо горделиво возносились его знаменитые башни, и в огромной — даже большей, чем в Джинере, — гавани покачивался целый лес корабельных мачт. Ларе не верилось, что все завершилось. Завершилось ли? Страшные картины жестоких сражений и гибели людей продолжали стоять перед ее мысленным взором. Она узнала, что такое смерть, когда увидела на погребальном ложе мать, застывшую в мраморной красоте и впервые не отвечающую на ее призывы и плач. Но тогда, где-то в глубине еще детского сознания, Лара понимала, что та обрела покой. Иное дело — люди, умиравшие вокруг нее в эти дни; их лица, искаженные ненавистью или мукой, и — искры, гаснущие в ночном море... Можно ли надеяться, что гневные души погибших за Пределом тоже ждет покой?

Перед отплытием она еще раз проведала Мануэлу. Девушка так и не пришла в себя: испуганно озиралась по сторонам, перебирая пальцами ткань одеяла, и только в присутствии Орсалы затихала. Скрепя сердце, Лара оставила ее на острове, на попечении лекаря, уступая его просьбе и заверениям капитана Фальго, что в Рагасте Мануэлу перепоручат заботам Сестер Странника.

Поразительно, что ввалившийся в капитанскую каюту человек оказался искусным и сострадательным врачом, ведь в первый миг Лара необыкновенно остро ощутила его ненависть и жажду убивать. Впрочем, Орсала держался почтительно, и она решила, что все дело — в безумии, охватывающем людей в пылу боя.

Она зябко передернула плечами. Как встретит ее, побывавшую в руках пиратов, будущий супруг? Правитель Альби и его двор? Об этом не думалось в первые дни после освобождения, но затем мысль о позорном плене все чаще приходила в голову. На лице отца ничего нельзя было прочесть, но Лара догадывалась, что и ему далеко до безмятежности. Она оглянулась на шкафут и увидела капитана Фальго — вооруженного и в кирасе, собранного, как перед новым сражением, и тревога вновь кольнула ее изнутри. Он негромко отдавал распоряжения своему помощнику, затем заметил пассажиров и поклонился:

— Доброе утро — и надеюсь что все дурное позади, и это утро будет действительности добрым.

Отец кивнул в ответном приветствии, Лара потупилась. К своим стыду и негодованию, в эти дни она обнаружила, что ей слишком нравится смотреть на капитана, и стремилась избегать общения.

— Вам следует спустится в трюм. Для вашей же безопасности.

— Вы думаете, что нам может что-то угрожать? Здесь? — вырвалось у Лары прежде, чем отец успел что-то сказать.

— Не думаю, ведь штандарт либероса известен во всех государствах Срединного моря.

Лара невольно взглянула вверх, где на фок-мачте развевался узкий бело-голубой флаг.

— Но нельзя исключать человеческой глупости... или подлости, — продолжал Фальго.

— Согласен с вами, капитан, — поддержал его отец. — Лара, спустись вниз, я приду позже.

Ей захотелось возразить, но она понимала, что перечить не стоит. Опустив голову, она пошла в сторону ведущего в трюм трапа.

Арно проводил ее взглядом и взглянул на невозмутимого дука.

— А вы, дон Винченцо?

— Успеется. Я подготовил вексель, — Конти протянул ему плотный конверт, — И письмо банкиру Скьяветти, он представляет финансовые интересы дуков Джинеры здесь, в Талассе. Груз останется в трюмах вашего корабля, пока вы не получите деньги. Вас устраивают такие условия?

— Вполне. Хотя я верю вам на слово.

— Пусть и у ваших людей не остается сомнений. Поднимите мой штандарт. Не думаю, что командующие флотом Альби не знают его. И помните — я сдержу и другие свои обещания, сьер Фальго.

Из форта, расположенного на узком мысу и защищающего вход в гавань, донесся пушечный выстрел. Белое облачко дыма поплыло в их сторону

Конти вскинул голову, однако Арно спокойно сказал:

— Холостой, — и затем скомандовал: — Ниградо, ответить на приветствие. И поднять штандарт дука Джинеры.

— …Поскольку милость Странника безмерна, следует ожидать нам известий из Джинеры, и ожидаючи, не торопиться идти по стезе, что привести может к гиблую трясину. Считаю нападение на галеру дука Конти трагической случайностью и предлагаю послать петицию эмиру сахрейснкому, дабы неповадно татям посягять было...

Граф Риардо, маршал Запада, говорил получасие*. Или больше. Но принчепс, не выказывая ни малейшего нетерпения, выслушивая многословную и витиеватую речь графа, который выступал против усиления флота. Эрнан ожидал большей поддержки со стороны военной знати, однако и сьер Люмаж, маршал Севера, приближающийся по возрасту к разменявшему седьмой десяток главе дома Риардо, внимал тому со всем вниманием и время от времени кивал. А вот маршал Востока, молодой граф Оверне, раздраженно барабанил пальцами по столешнице. Принчепс подумал, что на месте маршала Запада желал бы видеть совсем другого человека, и даже знал — кого, но многочисленный род Риардо, «старая знать», был весьма влиятельным и действовать следовало осторожно.

Лучи солнца медленно перемещались по бордовым портьерам и полу из белого мрамора. Два цвета. «Служение и Честь. И нет ничего выше» — так говорила древняя присяга. Овальный дубовый стол и одиннадцать простых стульев, дабы не ублажать черезмерным удобством тело в ущерб разуму. Обстановка зала Равных отличалась традиционной аскетичностью, и прежде надлежало являться на совет в самых простых одеждах. Теперь же в солнечном свете вспыхивали золотое шитье и драгоценные камни. Жил ли еще дух Посланца Звезд в помыслах собравшихся?

Эрнан исподволь разглядывал лица остальных шести аристократов. Согласие, вежливая скука или недоумение пополам с недовольством — даже малейшие оттенки эмоций были внятны ему. Оверне, как главы еще трех домов, явно на его стороне. К сожалению, адмиралу Делакуру недостало родовитости, чтобы войти в совет Равных. Голос его самого приравнивался к двум, получалось шесть «за» и пять «против»... Для того, чтобы решение было принято, необходимо по крайней мере семь голосов. Значит, придется обрабатывать тех, кто колеблется. Своей властью он отложит голосование, а завтра переговорит с каждым. Возможно, стоит обратится к магистру Вальену, дабы наставил кое-кого на путь истинный...

Эрнан с горечью подумал, что вряд ли найдет понимание у старшего сына: Фабиана интересуют только охота и женщины. Вчера Магдала сетовала, что невестка, не в силах терпеть постоянные измены Фабиана, собирается вместе с детьми вернуться во владения свого отца. Только этих осложнений не хватало! Он должен серьезно поговорить с сыном...

— И напомню высокому собранию, что содержание флота уже обходится казне в кругленькую сумму, а строительство кораблей означает новые налоги и подати. Да и зачем, если иберийские владыки издревле готовы прийти на помощь Альби, как и заповедано нам Великим договором? И король Анэстас свято чтит его... — граф Риардо закашлялся и отпил из стоящего перед ним бокала.

«Король Анэстас чтит лишь свои интересы!» — едва не вырвалось у Эрнана. Однако он подавил гнев, и, поднявшись со своего места, заговорил:

— Все мы слушали с должным вниманием и почтением речь графа Риардо. Ничуть не сомневаясь в его мудрости и опыте, также позволю себе напомнить благородным месьерам, что сахрейнские «акулы» с каждым годом все ближе подбираются к берегам Альби. Но многим удобного того не замечать. Нападение на галеру дука Конти вовсе не случайность. А наш устаревший и полусгнивший флот не в силах противостоять им. Великий договор когда-то сплотил народы, но прошли века, и что же осталось от орнейского союза? Уже давно все владыки блюдут свою выгоду. Захват Ноорна тому пример. Высокому собранию ведомы настроения при галейском дворе. Особенно достопочтенному маршалу Запада. Ведь так, сьер Бодуэн? — Эрнан посмотрел в упор на Риардо: — Сколько раз за последние седмицы к вам поступали донесения о вылазках со стороны Ветанга?

Граф встрепенулся и проскрипел:

— Стоит ли предавать такое значение обычным пиррейским разбойникам, которые от века были и будут до скончания времен?

— Разбойники, вооруженные новыми мушкетами, — парировал принчепс, — среди которых половина — переодетые галейцы!

На впалых щеках Риардо проступили неровные пятна гневного румянца, однако Эрнан не дал ему возможность сказать что-то еще:

— Пришло время для новых союзов. Поэтому, опираясь на ваше согласие, месьеры, я заключил  новый двусторонний договор с Джинерой, и надеюсь, что этррури не откажутся от него, несмотря на печальные обстоятельства. Однако плох тот правитель, что в лихую годину уповает на помощь других, а не на собственные силы. Если в казне недостаточно денег, то я жертвую личные средства на постройку военного корабля. И предлагаю за основу взять опыт мастеров полуночных стран. И — возможно, кто-то последует моему примеру, — среди аристократов поднялся ропот, они переглядывались, пожимали плечами. Но в глазах Оверне принчепс видел одобрение. Как и в глазах тех, кого уже определил себе в союзники. Добрый знак! Шум нарастал и Эрнан возвысил голос: — Не стоит решать немедленно, ибо вопрос требует осмысления. Черед три дня я вновь соберу вас. Да будет со всеми нами милость Странника. Объявляю окончание совета.

Взяв маленький бронзовый гонг, лежащий перед ним на столе, принчепс ударил в него. Как только замер протяжный звон, гвардейцы, стоящие в почетном карауле снаружи зала, распахнули двери.

В зал вбежал Труве. Привлеченные необычным поведением бесконечно невозмутимого и сдержанного секретаря, члены совета Равных, которые уже поднялись со своих мест и направлялись к выходу, замедляли шаги и оборачивались. Труве бросился к принчепсу и проговорил срывающимся голосом:

— Срочное и важное известие! Дук Конти прибыл в Талассу!

— Но... Как такое возможно?! — воскликнул Эрнан, не смея верить.

Радость, облегчение, страх, что это может оказаться ошибкой — нахлынувшие чувства были насколько сильны, что вызывали физическую боль. Секретарь протянул сложенный вчетверо листок. Принчепс развернул его но от волнения строчки прыгали перед глазами, однако одно он смог уловить: короткое послание, без сомнения, было написано доном Винченцо. Он вздохнул и прижал руку к груди.

— Только что в приемную прибыл капитан порта, — начал сбивчиво рассказывать секретарь: — В гавани бросила якорь шебека либероса Фальго. Она шла под штандартом дука Джинеры, и на ее борту действительно оказались дон Винченцо с дочерью. В подтверждение он написал вам записку...

— Погоди, Труве. Месьеры! — обратился Эрнан к остолбеневшим аристократам. — Новости, впервые за долгое время, хорошие. И я вижу в этом знак милости Посланца Звезд. Сейчас я отправлюсь в гавань, чтобы лично поприветствовать дона Винченцо. И, надеюсь ни у кого не вызовет протеста, если он будет присутствовать в качестве гостя на следующем совете.

* * *

Пушечный выстрел заставил Лару вздрогнуть, однако никаких приготовлений к бою она не видела, и поняла, что их приветствуют — по-видимому, флаг либеросов и в самом деле был знаком альбийцам. А ведь она ни разу не замечала в порту Джинеры таких флагов. Пожалуй, стоит спросить у отца — почему. Лара окинула взглядом полутемный трюм. Задумавшись, она утратила счет времени. Никто не собирается на них нападать, так не подняться ли на палубу?

Отец так и стоял на носу, спиной к ней. Часть парусов была убрана и «Этансель» замедляла ход. Одна из пушек большого трехмачтового корабля, мимо которого они проходили, выстрелила, также салютуя им, с шебеки ответили. Удивленная такой торжественностью, Лара огляделась и заметила, что к бело-голубому полотнищу либеросов добавился штандарт Конти на грот-мачте. Странно, что отец сразу не велел поднять свой флаг...

— Мои опасения были напрасны. — раздался рядом с ней звучный голос капитана. — И к имени причепса Эрнана не зря добавили прозвище Справедливый.

Оказывается, он подошел к ней, а она не услышала шагов. Борясь со смущением, Лара отважилась взглянуть ему в лицо.

— А что символизируют цвета вашего флага?

— Голубой — цвет моря и доблести. А белый — свобода.

— Но ведь флаг коэртского владыки Танкреда выглядит иначе?

— Вы правы, однако храбрецы, сражающиеся против сахрейнских разбойников, существовали издревле. Лишь в последнее столетие сиды Коэрта обуздали стихийную силу и задали ей... верное направление.

— Благодарю капитан, за любезное разъяснение.

Теплая улыбка появилась на его губах, однако в синих глазах девушка уловила тень печали и еще — понимание? Сочувствие? Почему он так смотрит? Это смутило ее еще больше.

— Видите — от причала отвалила лоцманская лодка и идет к нам. Скоро мы пристанем к берегу. Со временем ужас, который вам пришлось пережить, забудется, как кошмарный сон.

— Возможно, нам больше не удастся поговорить, — тихо сказала она. — Я не хочу ничего забывать — напротив. Каждый миг, прожитый в эти дни, трагичный или наполненный надеждой и светом — ценен для меня. У вас благородная душа, сьер Фальго, и я рада, что узнала вас.

— Вот как? — он вдруг кашлянул. — Я тоже… рад. И надеюсь, ничто более не омрачит вашу жизнь, дона Лара.

Кровь прилила к щекам, и Лара, отведя взгляд, посмотрела за спину капитана. И вздрогнула: хмурящийся отец быстро шел к ним.

— Капитан Фальго?

— Дону Лару интересовало значение флага либеросов, месьер, — Фальго слегка поклонился и шагнул в сторону.

Конти проводил его взглядом и обернулся к дочери:

— Лара, полагаю, капитан Фальго исчерпывающе ответил на твои вопросы. Берег близко. Вернемся в каюту, нужно собраться.

В каюте отец что-то быстро написал на листе бумаги, затем устало сказал:

— Конечно, тебе не надо напоминать, что некие вольности, позволительные из-за перепетий нашего путешествия, теперь недопустимы?

Лара открыла было рот, чтобы возразить, но отец жестом остановил ее:

— Это уже неважно. Понимаю, что справляться без камеристки было сложно. Я обратился с просьбой к сьеру Эрнану. К тебе пришлют служанку, чтобы достойно предстать перед альбийцами. Все это... весьма неприятно, но случилось то, что случилось, и я намерен отстоять наши интересы.

— Но какой ценой?

— Принчепс Эрнан — человек слова, и союз нужен ему так же, как и Джинере. Однако та часть договора, что касается твоего брака — я не дам поставить под сомнение твою непорочность. Но и ты должна быть готова подтвердить...

От возмущения у Лары на глаза навернулись слезы. Воспоминания об другом «подтверждении» — унизительном осмотре, устроенном ей на пиратской шебеке, вызвали жгучий стыд.

— Надеюсь, месьер Эрнан не пожелает убедиться в моей невинности самолично?!

— Опомнись, как можешь ты даже думать так?!

Она не ответила, но и не опустила глаз.

— Нам было ниспослано тяжкое испытание, — уже спокойнее сказал отец. — И я поражен твой стойкостью и храбростью. Это делает честь правителю... или правительнице. Ты — дочь дука Джинеры. Моя дочь. Будь сильной всегда, даже если покажется, что во всем мире не осталось родной тебе души.

— Хорошо, папа... — помолчав, ответила она. — Я поняла.

* * *

Отец ушел, сославшись на важные вопросы, требующие срочного решения. Лара, в ожидании камеристки, присела на табурет перед столом, в ящике которого нашлось небольшой зеркало. Она вгляделась в свое отражение. Солнце и ветер сделали смуглее кожу, еще резче обозначились скулы и под глазами залегла синева. Да уж, красавица-невеста для приближенного владыки Альби, где всегда восхищались мраморной белизной лица и рук. Хорошо, что ей принесли шкатулку с косметикой. Лара подняла крышку и принялась разглядывать баночки с кремами и краской для век и губ и бутыльки с притираниями, как если ей никогда не приходилось пользоваться ими. Она открыла наугад одну из баночек. Внутри оказался крем из лепестков роз, и в воздухе разлилось благоухание, кажущееся чуждым и неуместным на военном корабле. Лара чуть улыбнулась — теперь капитану Фальго придется долго проветривать каюту, дабы избавиться от воспоминаний о хлопотных гостях.

Она подумала о спасшем их человеке. Кем он был — прежде? Обстановка каюты разительно отличалась от роскоши «Эль-Харише». Мебель из дерева темных пород, инструменты, предназначения которых Лара не знала, на столе — несколько книг и скатанные в рулон карты. Мягкий акцент в произношении свидетельствовал, что капитан Фальго не являлся ни иберийцем, ни — тем более — этррури. Гордая осанка бывала присуща простолюдинам, по милости судьбы получивших власть. Однако его речь и непринужденная, полная внутреннего достоинства манера держаться... И шпага — подобное оружие подобало бы дворянину, а не охотнику за головами. Что же, либеросами становятся разные люди...

Камеристка появилась даже раньше, чем Лара полагала, и оказалась бойкой светловолосой девушкой лет шестнадцати по имени Вивьен. Она сразу взялась за дело. Лара выбрала платье простой отделки из светло-синего атласа, с корсетом более темного оттенка. Процесс одевания довершила полупрозрачная шелковая вуаль, закрывающая голову и плечи. Пока Вивьен собирала ее густые волосы в прическу, Лара успела узнать, что за сноровку та недавно попала в услужение к самой сьере Магдале, супруге принчепса, и результат, а главное — расторопность — подтверждали слова девушки.

Лара еще раз взглянула в зеркало. Если верить отражению, благопристойный вид был соблюден. Почти.

Выйдя на палубу в сопровождении Вивьен, она увидела на пирсе несколько человек в богато расшитых камзолах и шляпах с пышным плюмажем, среди которых был отец. От толпы любопытствующих горожан их отделяла цепь гвардейцев в черных мундирах и сверкающих под ярким солнцем шлемах. На борт шебеки были перекинуты сходни. Рядом с ними стоял капитан, и Лара отметила, что он был чисто выбрит и сменил свободную одежду моряков юга на кюлоты и колет из тонкой замши цвета охры. Батистовая рубашка проглядывала в разрезах рукавов, у бедра на широкой перевязи висела шпага.

Фальго низко поклонился и указал на сходни.

— Дона Лара, прошу вас.

— Смелее, дочь, — сказал отец, подходя ко краю пирса.

Она ступила на пружинящие, не внушающие особого доверия доски и шагнула вперед. Накатившая волна подняла «Этансель», и Лара, теряя равновесие, покачнулась. Ее обдало холодом. В голове промелькнула картина, как она барахтается в мутной зеленоватой воде, полной отбросов, а черный борт шебеки надвигается, грозя раздавить ее о сваи. Лара зажмурилась. И ощутила сильную руку, обхватившую ее за талию.

Открыв глаза, она обнаружила, что ее удерживает от падения вспрыгнувший на сходни капитан. Намотав на другую руку свисающий с рея канат, он балансировал на шатком помосте. Из толпы собравшихся на набережной людей раздались одобрительные восклицания.

— Спокойствие, дона Лара, — улыбнулся Фальго. — Я не дам вам упасть.

Она выдохнула. На мгновение ей хотелось крепче прижаться к нему.

— Лара! — С пирса протягивал руку отец, на его побелевшем лице был написан ужас.

— Да будет с вами милость Странника, сьер Фальго. Прощайте, — прошептала Лара и, отстранившись, оперлась на руку отца.

* стоит напомнить что час в Орнее равен нашим трем часам

Среди стоящих на пирсе дворян выделялся статный русоволосый мужчина средних лет в темно-бордовых камзоле и широких панталонах. Простота его костюма составляла контраст с расшитыми и украшенными лентами одеждами остальных дворян, однако по тому почтению, которое ему оказывали, Арно понял, что это и есть герцог Эрнан Монтего, принчепс Альби. Его приближенные окружили дону Лару, учтиво приветствуя ее и поздравляя с избавлением от опасностей. Из-за их спин донесся тихий голос девушки, благодарившей всех за участие. Арно вздохнул и помог перебраться на берег светловолосой служанке; та поспешила вслед за госпожой. Гулко застучали копыта, мужчины расступились и на набережную выехала запряженная четверкой светло-серых коней карета. С запяток соскочил лакей и распахнул дверцу, на которой был изображен герб Альби. Дон Винченцо подвел дочь к карете; уже поднявшись на ступеньку, дона Лара оглянулась, встретилась глазами с Арно и грустная улыбка тронула ее губы. Он поклонился в ответ. Судьба затейлива в своих забавах. Вполне вероятно, что жених прекрасной доны — среди этих блестящих вельмож. А ему следует выбросить из головы мимолетные фантазии и сосредоточится на насущных делах. Велев Ниградо готовиться к разгрузке, он сошел на пирс. Однако сосредоточится ему не удалось: дук, вместо того, чтобы присоединиться к дочери, вернулся и громко провозгласил:

— Позвольте представить вам капитана Фальго, сьер Эрнан. Благодаря его храбрости мы получили возможность прибыть в Талассу в кратчайший срок.

— Храбрость либеросов сида Танкреда заслуживает быть воспетой в балладах, — милостиво кивнул принчепс, скользнув по Арно взглядом.

— В этом смысл становится либеросом, сьер Эрнан, — ответил Брикасс и с неожиданной дерзостью добавил: — Служение и честь, долг и вера.

Уже шагнувший в сторону принчепс остановился, в светлых глазах мелькнул интерес:

— Воистину так, капитан Фальго, — он внимательно и цепко вглядывался в лицо Арно. — И вы, по праву заслуживаете благодарность. Мне бы хотелось побеседовать с вами. Надеюсь, вы не откажете мне в такой любезности? Сейчас мы направимся в Фортес и я приглашаю вас присоединиться к кортежу.

Не успел удивленный изменением настроения правителя Арно что-либо ответить, как принчепс повелительно махнул рукой, гвардейцы, повинуясь знаку, оттеснили горожан, расчищая проход.

Как из-под земли перед Арно возник тщедушный человечек.

— Капитан Фальго, я — Труве, секретарь его светлости Эрнана. Если вы не возражаете, то прошу вас проследовать вон туда, — он указал на темно-коричневый экипаж, стоявший в отдалении.

* * *

Арно не покидало странное ощущение, что он вернулся домой. Таласса отличалась от Боннена, где большей частью протекала его жизнь в последние годы, и от Ариджа, а воздушность арок и галерей Фортеса — от тяжеловесной монументальности Лиара, резиденции галейских королей. Но нечто, неуловимо знакомое сквозило в говоре и манерах людей, в запахах готовящейся снеди, вырывавшихся из открытых окон и дверей многочисленных таверн и постоялых дворов. По-другому пахли Барадос и Джинера, и что уж говорить о Рагасте... В городе готовились к празднику Плодородия и Сбора урожая: украшали гирляндами цветов окна и балконы, протягивали над улицами разноцветные ленты. Веселье начнется вечером, но предвкушение зажигало на лицах людей улыбки, и это тоже казалось знакомым Арно, пусть даже краски Юга были ярче.

Если верить легендам, то давно — еще до эпохи Тьмы, один народ жил к востоку от Пиррея и до самых лесов Эрминаля, и от Закатного до Срединного моря. Не эти ли предания стали отправной точкой для идеи о Великой Галее, что владела умами короля Гаспара и его сына Лодо? Ноорн захвачен, на очереди — Альби? Пришедшая мысль должна была бы воодушевлять аристократа, радеющего о величии державы, и мало волновать безродного либероса. Но Арно не знал, как к этому относиться.

Труве привел его в небольшой зал и оставил одного. С интересом он разглядывал бронзовые панели на стенах, где были вычеканены знаменательные сцены прошлого Альби, лепнину на потолке и изящную резную мебель. На всем лежал отпечаток отменного вкуса и гармонии, которому невольно радовалась душа.

Позади послышались шаги, и он обернулся. Герцог Эрнан быстрым шагом вошел в зал, за ним с поразительной для возраста прытью семенил седовласый, одетый в темное человек.

Арно склонился в низком поклоне.

— Приветствую вас, капитан Фальго, — произнес Эрнан. — С вашего позволения, при беседе будет присутствовать Гильем Лора, мой хронист. Ведь для истории бывает важен подчас каждый миг.

— Разумеется, ваша светлость.

— Либеросы редко заходят в Талассу, сьер капитан, — вставил Лора, — Вы не возражаете, если я потом задам вам несколько вопросов, в том числе — об острове Коэрт, где мне давно хотелось бы побывать?

— Буду рад, если мои ответы окажутся полезными, господин Лора, — позволил себе усмешку Арно.

Он терялся в догадках, что понадобилось от него месьеру Эрнану, однако некогда затверженные светские условности напомнили о себе, заставляя сдерживать нетерпение.

Хронист устроился за столиком в углу и достал письменные принадлежности. Арно покосился на его. Уж точно ли хронист, а не полицейская ищейка? А хотя бы и так, ему что до того?

Принчепс не стал садиться в массивное кресло, а остановился в паре туазов от Арно.

— Дон Винченцо рассказал мне о драматичных обстоятельствах своего путешествия. Вы заслуживаете награды, не только за храбрость, но и за великодушие.

— Я лишь выполнял свой долг, месьер.

— Да. Но выбор есть всегда, и от выбора одного зависит многое. К сожалению мы переживаем не самые светлые времена. Вы даже не представляете, какое значение для Альби и Этррури — а возможно для судеб всего Орнея имеет ваше решение, — он помолчал, потом спросил: — Судя по выговору, вы уроженец Севера. Давно ли вы служите сиду Танкреду?

— Почти два года.

— Ваше лицо как будто напоминает мне... Скажите, у вас есть родичи, к примеру — в Галее?

В груди екнуло, но Арно постарался сохранить на лице выражение вежливого внимания. Впрочем, его ответ прозвучал совершенно искренне:

— Нет, месьер. Не осталось никого, в ком бы текла родная мне кровь.

— Что же, печально, когда достойный род пресекается... — задумчиво проговорил принчепс, затем, после паузы, сказал уже иным тоном: — Впрочем, отчего же пресекается. Надо ли говорить, что вы будете желанным гостем в Альби? Сколько вы собираетесь пробыть в Талассе?

— Нам потребуется пара дней на разгрузку и пополнение припасов для обратного плавания, — спокойно ответил он, несмотря на внутренне напряжение, возникшее от странных слов герцога.

— Завтра, в час вола, в присутствии представителей лучших семейств, вам вручат грамоту, позволяющую свободно входить в любой порт Альби. Дабы некие, чей дух, увы, ослаб, увидели в том пример для себя. Но — я вижу кровь у вас на рукаве. Вы были ранены?

Запредельные Твари и все Демоны в придачу! Рана на предплечье поджила, но скорее всего шов разошелся, когда он удерживал дону Лару от падения в воду. Он ощущал легкое жжение, но не придавал этому значения. И только сейчас заметил расплывшееся по батисту рубахи кровяное пятно.

— Это не стоит вашего внимания, месьер.

— И все же, я велю позвать моего врача, — принчепс подошел к столику и, взяв колокольчик, встряхнул его.

Арно не знал, куда себя деть от неловкости и досады, к которым примешивалась еще и смутная тревога. С какой стати принцепсу потребовалось проявлять такое участие? Однако, подавив свои чувства, он предоставил многострадальную руку заботам мейстера врачевания Динье. Затем сьер Эрнан пожаловал ему кошелек с золотыми кронами и, распрощавшись, покинул зал. Тогда за Арно взялся хронист Лора. Он подробно расспрашивал о служении либеросов, жизни Рагасты, делая пометки в растрепанной тетради. Лишь после вечернего гонга Арно вышел из ворот Фортеса.

Праздник уже начался. На Звездной площади собралась толпа: на помосте смуглый мужчина в черных шароварах и украшенной металлическими клепками безрукавке на голое тело жонглировал горящими факелами. Арно остановился, с любопытством наблюдая за огненным действом. Борода жонглера была заплетена в косицу, в ухе покачивалась серьга в виде полумесяца. Неуж сахрейнец? Что же, не все сыны пустыни промышляют разбоем.

Ловко собрав факелы, мужчина поклонился, вызвав аплодисменты, затем сунул факелы в бочонок с водой, оставив только один, повертел его в руках и вдруг, выгнувшись назад и запрокинув голову, выдул вверх струю пламени. Толпа взревела от восторга, на помост полетели монетки. Арно, хмыкнув, тоже бросил серебрянную полукрону и, протолкавшись сквозь людей, зашагал по направлению к гавани. Он размышлял о том, кого мог бы напоминать его светлости. В семейных преданиях ничего не говорилось о связях с домом Монтего. Не явилась ли причиной пристального внимания дерзновенно и почти намеренно сказанный им девиз рода Брикассов, и не будет ли опрометчиво задерживаться в Талассе? Отогнав не самую достойную мысль о западне, Арно встряхнул головой: нет смысла правителю Альби идти на такие уловки, когда можно было без труда арестовать его во дворце. И в чем цель? Выдать опального аристократа королю Лодо? Между Альби и Галеей нет горячей дружбы. Что бы ни сподвигло принчепса к таким шагам, бегство под покровом ночи будет постыдным для человека чести, коим, несмотря на превратности судьбы, Арно все еще себя считал.

Следуя совету сьера Эрнана, Оденар постарался отстраниться от нерадостных размышлений как об участи своей невесты, так и о сгущающихся над Альби тучах. И за те неполных три дня, что он провел в Талоне, ему это почти удалось. Тому в немалой степени способствовала полная беспечной неги жизнь, присущая приморскому городишке, который находился в десяти лигах к юго-западу от Талассы и являлся излюбленном местом для летнего отдыха альбийской аристократии. Оденар остановился на постоялом дворе «Золотой скипетр», известном далеко за пределами Талона своей кухней и особым лоском, и который по размерам мог бы соперничать с небольшим поместьем провинциального дворянина. Хозяин, мэтр Кишон, в молодости служил поваром при дворе прежнего принчепса, герцога Амадео, и со всем тщанием поддерживал репутацию заведения. «Золотой скипетр» был расположен на берегу; росшие вокруг пинии вплетали смолистые ноты в запах моря. Второй этаж опоясывала арочная галерея, увитая виноградом. Большинство семей уже вернулись в столицу, постоялый двор пустовал, что несказанно радовало Оденара.

В рубахе, распахнутой на груди, и кюлотах он устроился на поставленной прямо в галерее сахрейнской кушетке и смотрел на море, сверкающее под лучами закатного солнца. Внизу Уно с дикими воплями плескался на мелководье. Оденар тоже не отказал себе в удовольствии окунуться в бирюзовые волны. Он не считал себя искусным пловцом: бурное Закатное море и холодные северные реки не располагали к частым купаниям, однако мог уверенно проплыть сотни две туазов, и поэтому решил, что будет нелишним научить и Волчонка держаться на воде. Ошалевший от такой чести парнишка пришел в полный восторг и, храбро ринувшись в море, немедленно нахлебался воды. Однако рвения не утратил, и к третьему дню у него что-то начало даже получаться.

Где-то внутри здания громко заговорили, затем раздались приближающие шаги. Оденар повернул голову. В дверном проеме показался человек в темно-зеленом мундире сержанта вестовой службы. Серые разводы на потном лице и пыль, покрывающая одежду и ботфорты, свидетельствовали, что он приехал издалека. Звеня шпорами, сержант быстро шел по галерее, и Оденар поднялся с кушетки, стряхивая блаженную расслабленность.

— Сьер Оденар, — поднося пальцы к шляпе, просипел вестовой, — для вас срочное письмо от его светлости принчепса.

«... по милости Посланца Звезд, дук Конти вместе с дочерью сегодня прибыли в Талассу...»

Раймон ожидал чего угодно, вплоть до объявления Галеей войны, но только не этакой новости. Он перечитал строчку два раза, словно сомневаясь, что верно понял смысл написанного, и позвал:

— Мэтр Кишон!

Из дверей выглянул хозяин.

— Я должен вернуться в столицу. Пусть конюхи седлают лошадей. — Оденар взглянул на вестового: — Сержант?

— Со мной еще рядовой. Ежели не возражает ваша милость, и лошади сменные у господина Кишона будут, то к вам присоединимся...

— Лошадей на смену всегда держу, — веско и не без обиды в голосе прогудел дородный хозяин, — А то Кишон порядок не знает!

— Отлично, — кивнув, Оденар подошел к перилам и крикнул:

— Уно! Вылазь из воды, мы возвращаемся в Талассу!

По дороге он прокручивал в голове послание принчепса. Дука Конти спас один из коэртских либеросов, на его корабле дук и прибыл в Талассу. Завтра, в час вола, намечен прием по этому случаю. «... Я видел дону Лару и могу утверждать, дон Винченцо ничуть не отступил от истины, говоря о красоте и манерах дочери, — писал сьер Эрнан. — Однако, Раймон, приезжай в Фортес утром, дабы окончательно решить вопрос с бракосочетанием».

Все-таки открылись некие факты, порочащие сиятельную дону, и сьер Эрнан желает дать ему еще одну возможность отказаться от нежеланного брака? Отчего-то это вызывало раздражение — будто сейчас не существовало ничего важнее, чем добродетель несчастной девушки. Он подгонял вороного Нера, время от времени оглядываясь на скачущих позади и выискивая взглядом Уно. Держится. Прав Стерен, будет из него толк.

Звезды уже зажглись на зеленоватом, быстро темнеющем небе, когда небольшой отряд въехал в Талассу. Город мерцал огнями — в закрепленных на стенах домов плошках с маслом плавали горящие фитильки, на площадях разложили костры. Пахло печеным на углях мясом и сладкими пончиками. Нарядные горожане кружились в хороводах, или, взявшись за руки, пестрой вереницей текли по улицам; отовсюду доносились взрывы смеха. Раймон вспомнил, что сегодня — канун праздника Плодородия. Колдовская ночь, когда позволено многое, и всем — от бедного селянина до высокородного дворянина должно радоваться. До сих пор в некоторых уголках Орнея в эту ночь женщины сами выбирали себе возлюбленных, а зачатые дети считались благословением.

Они свернули в узкий проулок и неожиданно на них хлынул целый дождь из цветочных лепестков; кони всхрапнули, мотая мордами. Раймон вскинул голову — с балкончика улыбалась девушка в ярко-красной юбке и белой сорочке. Черная полумаска закрывала ее лицо, позволяя видеть аккуратный носик и улыбающиеся губы; в прорезях маски лукаво блестели глаза.

— Экая красотка, — хмыкнул сержант и подкрутил ус.

Она приложила палец к губам, затем поманила к себе. Раймону захотелось подхватить девчонку в седло, с гиканьем умчаться в поля, где уже поднимался туман. Он коснулся рукой шляпы и послал усталого Нера вперед.

* * *

Для переговоров сьер Эрнан выбрал голубую гостиную. Оденару приходилось бывать в ней: небольшая комната с высокими окнами, выходящими в парк, со всевозможными оттенками голубого и синего в драпировках и обивке мебели. Цвет, по мнению мудрецов, призванный смирять страсти и настраивать на созерцательный лад. Уж не поэтому ли сьер Эрнан выбрал эту гостиную, а не строгий кабинет или пышный главный зал? Оденар переступил порог не без волнения, обьяснить которое себе толком не мог. Ожидал увидеть свою нареченную? Разумеется, ее не было. В центре гостиной, образуя правильный треугольник, стояли три кресла. В двух сидели принчепс и человек лет пятидесяти, с волнистыми волосами и остроконечный бородкой, одетый в камзол из черного бархата, расшитого галуном. На его груди лежала золотая цепь из крупных квадратных звеньев со знаком власти этррурских дуков — рукой, сжимающей факел. Оденар отметил, что суда по напряженным лицам собеседников, созерцательности им пока достичь не удалось.

Принчепс Эрнан кивнул ему и сказал:

— Дон Винченцо, представляю вам полковника Раймона Оденара, барона Рассильонского.

Оденар учтиво поклонился:

— Да будет милость Странника со всеми присутствующими. Дон Винченцо, примите мои поздравления со скорым разрешением ваших неприятностей на пути в Талассу.

Дук, чуть наклонив голову, негромко произнес:

— Приветствую, сьер Оденар. И надеюсь, что все беды уже позади

— Садитесь, сьер Оденар, — придав голосу официальное звучание, сказал принчепс и указал на пустующее кресло. — Я не буду тратить время на долгие предисловия и предоставлю говорить дону Винченцо.

— Моя дочь клянется Священным Огнем, что во время плена не подвергалась поруганию, — глухо проговорил Конти, прямо и твердо глядя ему в глаза. — В подтверждение своих слов и чтобы ни у кого не осталось ни малейшего сомнения, она предстанет перед почтенными матронами по вашему выбору и мейстером врачевания.

Раздражение, которое Раймон испытывал от этой нескончаемой канители с браком, усилилось. Наделенные властью и умудренные жизнью мужчины собрались, чтобы в который раз решить судьбу двадцатилетней девушки. Дон Винченцо в своих амбициях не собирается щадить чувств дочери, которая еще не оправилась от потрясений пиратского плена, но теперь должна пройти еще через одно испытание — унизительное освидетельствование. А что он сам? Оскорбит ли он будущую жену недоверием к ее словам? Видимо, он молчал слишком долго, поскольку принчепс вопросительно поднял бровь.

— Клятва, данная женщиной, не должна цениться меньше клятвы, данной мужчиной, — твердо ответил Оденар. — Тот, кто усомнится в непорочности доны Лары, будет отвечать передо мной по закону чести.

Лицо Конти расслабилось, на губах мелькнула слабая улыбка:

— Благодарю, вас сьер Оденар — за великодушие и благородство. И я с радостью вложу руку Лары в вашу перед Священным огнем. Для свадьбы была выбраны празднества Урожая, однако, если у вас нет еще каких-либо возражений, моя дочь просит отсрочить церемонию на седмицу.

— Как вам будет угодно, дон Винченцо.

— Дона Лара не почтит своим присутствием сегодняшний прием? — спросил принчепс, вставая на ноги.

— Увы, по нашим обычаям, последние седмицы перед свадьбой жених и невеста проводят порознь. К тому же, ей надо восстановить силы. Нет-нет, ничего, чтобы требовало помощи врача.

— Ну что же, не смею настаивать, — принчепс взглянул на Оденара: — Сьер Оденар?

— Надеюсь, что дона Лара в самом ближайшем времени оправится от тягот пути, — поклонился Раймон.

* * *

До начала приема еще оставалось время, и Раймон решил заглянуть к мейстеру искусств Дюпону. Из дворца по крытой галерее он перешел в Башню Арте. Двухэтажное здание действительно несколько веков назад было башней, но с тех пор неоднажды перестраивалось и теперь выглядело как небольшой форт. В Башне размещались златошвейки и чеканщики, а так же ювелирная мастерская знаменитого Дюпона.

Ученик, перерисовывающий из растрепанного фолианта на клочок бумаги рисунки с этапами огранки диаманта, указал на дверь, за которой находилась святая святых — комнатка, где мейстер Дюпон обдумывал и воплощал в виде эскизов свои шедевры.

Оденар вошел внутрь. Мейстер, сидевший за освещенным двумя лампами столом, отложил лупу, через которую разглядывал надпись на широком, потемневшем от древности браслете, и поднял голову.

— Сьер Оденар, гарнитур для вашей невесты готов! — воскликнул он вместо приветствия и извлек из ящика стола плоский футляр. — Я отправил записку еще позавчера...

Увлеченного красотой камня ювелира мало волновали дела мирские, и он ничего знал ни о нападении на дука, ни о его спасении. Сказать по правде, вчера Оденар не стал просматривать ворох депеш и записок, ожидавший его в кабинете, и поэтому с запоздалым угрызением совести ответил:

— Я был в отъезде, мейстер Дюпон.

— А, понимаю. Надеюсь, доне Ларе понравится.

Раймон открыл крышку. На подкладке из черного атласа лежали серьги и колье. В свете ламп сверкнули крупные изумруды, обрамленные жемчужинами, заискрились золотые стебли и листья, которые переплетались, образуя изящный венок.

— Изумруды из копей Ибера, обратите внимание на цвет — он насыщенный, с оттенком синевы, — пояснил Дюпон.

— Великолепно! Окажите ли вы мне любезность послать украшения от моего имени доне Ларе?

— Разумеется.

— А что с другим заказом? — спросил Оденар, понижая голос: вместе с подарком для невесты он решил изготовить кулон со Звездой.

— Об этом я тоже писал в записке, — произнес Дюпон. Он нажал на что-то под столешницей, Раздался тихий щелчок, и сбоку выдвинулся незаметный прежде ящик. Порывшись в нем, ювелир достал сложенные вдвое плотный лист бумаги и шкатулку. — Работа оказалась сложнее, чем я предполагал, тем более, вы пожелали оставить оправу в неприкосновенности. Основная проблема была в том, чтобы найти серебро, схожее по виду. Два дня назад мне доставили из Бриена образец, он темнее обычного, однако же светлее их знаменитого черного серебра, и показался мне подходящим, но я ждал вашего одобрения. Взгляните... — он вынул из шкатулки брусок темно-серого цвета и Звезду.

Оденар взял в руки камень, подержал, будто бы тот наконец мог откликнуться, затем приложил его к бруску.

— Кажется одинаковым.

— Цвет оправы все еще чуть светлее, но вряд ли возможно найти идентичное серебро, — ювелир развернул лист. — А вот эскиз, размеры — два инча в длину и полтора в ширину.

На рисунке была изображена голова волка, державшая в пасти камень и Оденар усмехнулся: слова Амарры подсказали решение.

— Как вы и указывали, камень будет большей частью скрыт под металлом, хотя скрывать сапфир такой редкой красоты... но дело ваше. Для цепочки я планирую использовать эрминальское плетение, считающееся наиболее прочным. Что думаете? Но увы, на изготовление потребуется декада...

— Сколько бы не потребовалось, мейстер Дюпон. Полагаюсь на ваш талант и благодарю вас за терпение.

Главный зал был полон гостей; у Оденара в глазах рябило от пестроты и роскоши нарядов и блеска драгоценностей. Голоса сливались в гул, напоминающий шум прибоя, и впечатление усиливалось непрерывным волнообразным перемещением по залу приглашенных, стремящихся произвести выгодное впечатление на того, кто мог быть им полезен, или понаблюдать за врагами. Кто-то жаждал услышать свежие сплетни или самому запустить таковые, а некие ухитрялись передать записку тайному возлюбленному или договорится о свидании.

Лакеи разносили подносы с высокими бокалами, наполненными игристым белым вином; столы вдоль стен были заставлены вазами с фруктами и огромными блюдами, на которых лежали пирожки округлой формы с разнообразными начинками — традиционное угощение праздника Урожая и Плодородия.

Оденар был знаком со многими представителями знатных семейств, в большинстве своем — избравшими для себя военное поприще; с некоторыми у него сложились приятельские отношения, однако он ни с кем особо не сближался. Он испытывал глубокое уважение к графу Оверне, под чьим командованием находились горные стрелки Восточного Рубежа. Оверне тоже выделял его, невзирая на разницу в положении, но друзьями они вряд ли могли считаться.

Оденар поискал глазами маршала Востока, но не нашел, зато заметил графа Риардо, который беседовал с сьером Люмажем, время от времени бросая хмурые взгляды на гостей. Его сын, стоявший рядом, напротив, сосредоточился на разглядывании бокала с вином, из которого время от времени прихлебывал. Командир Марсалльского полка, откуда был переведен Бестье. Еще одна нераскрытая загадка. Оденар знал, что «старая знать» с настороженностью и без особой любви относилась к «ноорнскому варвару», вне всякого сомнения, незаслуженно осыпанному милостями сьера Эрнана. Мог ли маршал Запада видеть в нем помеху для карьеры сына, ведь оказаться в Карде куда престижнее, чем прозябать в Марсалле? И — мог ли он решиться на измену и сговор с галейцами? Верить в такое решительно не хотелось, но и исключать было нельзя. Оставалось ждать результатов расследования Тайной стражи.

Особый статус Кардского полка, размещенного на вечно тревожной границе с пиррами, давал широкие полномочия Оденару, однако, поскольку граф Риардо формально оставался его командиром, он отдал военное приветствие. Риардо, брюзгливо поджав губы, ответил холодным кивком.

Гвардейцы отворили тяжелые бронзовые двери, и в зал, чеканя шаг, вошел сьер Эрнан. По случаю торжественного приема на нем была алая мантия, голову венчала золотая корона, инкрустированная рубинами. Чуть позади шел дук Конти и незнакомый Раймону мужчина лет двадцати пяти — тридцати, темноволосый, с обветренным, покрытым загаром лицом. Одет он был в простой камзол военного образца. Секретарь Труве, державший в руках бордовую папку, замыкал шествие.

Гул стих, взоры всех обратились к принчепсу.

Сьер Эрнан вознес хвалу Страннику за ниспосланное дуку Конти и его близким спасение в лице либероса, капитана Фальго, и пожелал, чтобы небесные молнии поразили сахрейнских акул. Затем призвал оставить дрязги и обиды в прошлом, «ибо грядут непростые времена, и только сообща возможно противостоять силам Тьмы», приведя либеросов сида Танкреда как пример храбрости и верности долгу.

В зале пронесся шепот, причем шептались преимущественно женщины: доблесть и привлекательное лицо капитана Фальго с правильными чертами взволновали не одно сердце.

Слово взял дон Винченцо. Его речь также была краткой: начав с благодарности Страннику Милостивому, он выразил надежду, что союз Джинеры и Альби послужит на благо обоих государств.

Труве, открыв папку, зачитал указ, по которому либеросу Фальго дозволялось «беспрепятственно и невозбранно входить в любой порт Альби, не платя никаких пошлин», а капитанам портов предписывалось «с пристальным вниманием относится к его нуждам», после чего сьер Эрнан вручил ему грамоту, заключенную в серебряный тубус с выгравированным гербом Альби. Наклонив голову, Фальго принял из его рук тубус.

— Благодарю за оказанную честь, месьер Эрнан. Становясь либеросом, я поклялся — как и многие до меня — сражаться с пиратами. И так будет и впредь. Борьба с хищной угрозой продолжится, пока воды Срединного моря не станут безопасны.

Шепот усилился, особо впечатлительные дамы восхищенно ахали — сказанные слова добавили капитану поклонниц.

На этом официальная часть оказалась законченной, Труве взмахнул рукой, и с балкона раздалась музыка.

Оденар заметил, что сьер Эрнан подзывает его. Он приблизился, с любопытством разглядывая Фальго. Среди могущественных вельмож тот держался на удивление свободно, без подобострастия, но и без развязности. Как... равный?

— Капитан Фальго, перед вами барон Рассильонский, сьер Раймон Оденар. Его невесту вы вырвали из рук пиратов, — произнес принчепс.

Раймон шагнул вперед:

— Примите мою самую глубокую и искреннюю признательность, капитан Фальго.

Он протянул руку, капитан тоже сделал движение ему навстречу, но вдруг замер:

— Ноорнский Волк?!

Фальго свел брови, в синих глазах появилось странное выражение — будто бы названное имя неприятно поразило его. Пришел черед Оденара пристально вглядываться в его лицо.

— Да, так меня называют в Галее, и в той ее части, что когда-то была независимым Ноорном. Мы встречались ранее?

— Нет. Но у вас громкая слава, господин барон, и она вышла далеко за пределы Галеи, — капитан несколько принужденно улыбнулся, но, казалось, справился со своим изумлением. — Рад лично познакомиться с вами, — добавил он и крепко пожал руку Оденара.

— Сколько вы еще пробудете в Талассе? — светски осведомился принчепс, явно желая сгладить заминку.

— Для отплытия все готово. С вечерним отливом снимаемся с якоря, месьер. Товарищи ждут меня на Эрбо, а задержка оказалась непредвиденно долгой, — вежливо ответил Фальго и обернулся к Оденару: — Позвольте поздравить вас с грядущим радостным событием, сьер Оденар. И пусть Священный Огонь зажжет любовью ваши сердца, а супружество принесет счастье вам и доне Ларе, — необычное, на грани дерзости, пожелание непостижимым образом сочеталось с искренностью в голосе: — Месьеры, да будет с вами милость Странника.

— И с вами, сьер Фальго, — ответил принчепс.

Капитан отступил в сторону и склонился в учтивейшем поклоне, после чего развернулся и быстро пошел к дверям.

Озадаченный, Раймон перевел взгляд на принчепса:

— Вы знаете этого человека, сьер Эрнан? Фальго — это же не имя, а прозвище.

Тот покачал головой:

— Нет, Раймон. А вот он, похоже, наслышан о тебе. И он с севера.

— Галея? — Оденар, хмурясь, смотрел в сторону выхода. По выправке в Фальго угадывался военный, а в галейской армии о Ноорнском Волке что-то да слышали многие. Галеец, которому он теперь обязан спасением жизни и чести своей невесты! Поневоле задумаешься о причудливом сплетении случайностей и судеб.

— Что галейскому офицеру делать в морских рейнджерах сида Танкреда?

— А что ты делал в рейнджерах Эйрланда? — тихо спросил принчепс. — Пути Странника неисповедимы.

— Воистину так, месьер. Позвольте и мне отправиться домой, нужно распорядиться о возобновлении подготовки к церемонии и... прочие дела накопились.

Вечерний свет окрашивал в теплые тона обстановку кабинета. Эрнан с облегчением откинулся на спинку кресла и расстегнул тесный парадный камзол.

После приема последовала утомительная процедура согласования дополнительных пунктов к договору, призванных упрочить союз с Джинерой, и с Альянцем в целом. Помимо прежних договоренностей, дон Винченцо предложил строить корабли на джинерской верфи, и даже — организовать товарищество на равных паях. Предложение было весьма кстати, но еще больше радовал вексель на обещанный займ, позволяющий получить деньги в представительстве банкирского дома Этррурского Альянца хоть завтра.

Наконец Эрнан остался один, не считая хрониста, который еще перебирал и складывал бумаги.

— Все устроилось, — тихо сказал Эрнан, беря со стола бокал с «Рохья фьямма».

Терпкое, густое вино Ибера, вызывающее в памяти далекие образы. В Альби любят иные вина — ароматные белые, сладкие красные... «Рохья» слишком тяжела для «самого веселого и пышного» двора Орнея.

— Так, как вы желали, месьер, — отозвался Лора, убирая письменные принадлежности.

— Это дает нам надежду, — Эрнан отпил из бокала, позволяя легкой горчинке растечься по языку и задумчиво пробормотал: — Долг и вера...

Воспоминания неумолимо влекли его в знойный летний день, много, много лет назад. Алькарас, столица Ибера, куда он шестнадцатилетним юнцом прибыл в свите отца, чопорный королевский двор и синева глаз девушки в строгом бордовом платье. Антея Серрано. От ее взгляда Эрнан потерял голову. Несколько седьмиц ослепительного счастья, ведь его чувства были взаимны. И ледяное дуновение зимы: отец Антеи был категорически против их брака, и даже отправил дочь в известную суровым укладом Алькарасскую обитель Сестер Странника. Причину Эрнан так и не узнал. А через пару лет до него дошли сведения, что Антея вышла замуж за знатного галейского дворянина из рода Брикассов.

— Вы что-то сказали, сьер Эрнан?

— У тебя превосходная память, Гильем, и ты знаток генеалогии. Не поведаешь ли мне, историю Брикассов из Галеи? Не начиная с Эпохи Тьмы, разумеется, а... за последние лет двадцать.

Хронист взглянул удивленно:

— Кажется, род пресекся из-за участия его главы в мятеже два года назад. Я должен свериться с летописью, но это не займет много времени.

Гильем ушел, а Эрнан, осушив бокал, вновь наполнил его вином. Тогда он считал, что его сердце навеки разбито. Однако жизнь шла своим чередом, Антея отступала в прошлое, становилась сладкой и неуловимой грезой. Политические интриги, женитьба на Магдале и рождение сыновей, борьба за избрание принчепсом...

— Увы, сведения скудны, — из воспоминаний его вырвал голос хрониста. В руках он держал толстый фолиант, раскрытый ближе к концу: — Графиня Антея Брикасс скончалась в девятьсот семьдесят седьмом, граф Гийом Брикасс и двое из трех его сыновей — старший и младший — казнены в девятьсот восемьдесят шестом за участие в заговоре против короля Лодо, судьба среднего неизвестна. Титул должен был перейти к нему, ибо иных прямых потомков мужского пола не указано. Однако недавний эдикт дает право королю лишать титула и конфисковывать все владения в случае тяжких преступлений, коими считаются измена и покушение на особу королевской крови, таким образом...

— Как звали среднего сына? — перебил его Эрнан.

— Сьер Арно Брикасс. Вас интересуют еще какие-либо сведения, месьер?

— Нет. Может, позже... Ступай, Гильем. День был трудным.

...Он не знал о смерти Антеи — к тому времени между Альби и Галеей наступило охлаждение. Черты ее лица почти стерлись из памяти. Но глаза — глаза он не позабыл. И в лице молодого капитана, словно сквозь толщу воды, вдруг проступило лицо когда-то любимой женщины. Шебека либероса Фальго уже на полпути к Эрбо. Если бы он смог вспомнить раньше! Хотя — что это бы изменило?

— Долг и Вера… — повторил он. — Мне очень жаль, сьер Арно.

Лару тронуло великодушие сьера Оденара, но особенно она была благодарна ему за несколько дней отсрочки. На следующий день в апартаменты доставили ее приданое. На удивление, злоключения пути не сказались на дорогих тканях, и Ларе пришло в голову, что иногда жизнь человеческая оказывается более уязвимой, чем тонкий шелк. В этот же день ей прислали подарок — украшения с изумрудами. Она залюбовалась искусной работой, к тому же мастер неведомо как угадал ее любимые цвета. Однако, ожидая записку от нареченного, в футляре она обнаружила лишь карточку с вытесненными золотом надписью — «Несравненной». Лара тихонько вздохнула. Она пыталась представить, что сьер Раймон, которому также суждено увидеть будущую жену только в храме, может чувствовать. Что побудило его дать согласие?

На Талассу опустилась влажная духота, как часто бывало перед началом осенних бурь равноденствия. Мгновения текли вязкой патокой, и Лара почти сожалела, что просила отложить свадьбу: не лучше ли было, если бы все уже свершилось? Оставившая за спиной Джинеру и прежнюю жизнь, она казалась себе древней стрекозой, застывшей в куске окаменелой смолы. В мыслях теснились воспоминания о событиях последних дней, и Лара была вынуждена признать себе, что в них немало места отводилось капитану Фальго. И в то же время она понимала, насколько беспочвенны и даже вредны неясные мечты. Что проку терзать себя? Ей следует думать о том, как стать достойной супругой сьеру Раймону, а не о синеглазом либеросе. Она подолгу расхаживала по отведенным им покоям или сидела на мраморной скамье в лоджии, затененной разросшейся старой глицинией. Из лоджии открывался вид на город и далекие холмы меж которых петляла полноводная Роана; желто-бурые полоски убранных полей перемежались с виноградниками и серебристыми пятачками оливковых рощ. Промаявшись весь день, Лара обнаруживала, что наступил вечер, и солнце уже растворилось в оранжевой дымке, застилающей горизонт на западе. Отец напротив, был спокоен и умиротворен, и предпочитал не замечать ее настроения, а она не заговаривала с ним ни о чем, что напрямую бы не касалась подготовке к церемонии.

За все время она лишь однажды вышла из гостевых апартаментов — ее пригласила сьера Магдала на малый прием, где собирались придворные дамы. Супруга принчепса не утратила статность и все еще оставалась красивой женщиной, несмотря на то, что ее возраст приближался к пятидесяти годам. Она ласково приняла Лару, и с искренним участием расспросила ее о драматическом путешествии. Выяснив, что новая горничная устраивают Ларе, она предложила оставить Вивьен в услужении, и на прощание сказала:

«Полковник Оденар — достойный человек, но вы здесь вдали от родных. Помните, вы всегда можете обратиться ко мне, если возникнут затруднения, дона Лара...»

Из присутствующих на приме Ларе запомнилась графиня Жизель Оверне, жена маршала Востока — кареглазая шатенка, которая располагала к себе сердечностью и веселым нравом. Молодую графиню интересовала жизнь Джинеры, а по остроумным ремаркам, Лара поняла, что их взгляды во многом совпадают. Что касается других дам, то они показались Ларе чопорными и холодными, хотя никто, разумеется, не позволил проявить хоть малейшую неучтивость в присуствии супруги принчепса.

Ночь перед свадьбой Лара провела без сна. На рассвете Вивьен пришла в спальню и озабоченно охнула, обнаружила госпожу — бледную, с залегшими под глазами тенями, — сидящей перед зеркалом. Однако краски для губ и век и крема, подаренные сьерой Магдалой, стерли все следы утомления и непростых раздумий.

Процесс одевания занял порядочно времени. Платье цвета молодой листвы, расшитой золотыми нитями, было великолепным, но Лара отстраненно отметила красивый узор и нежность ткани. Наконец горничная закончила одевать ее, после чего застегнула колье на ее шее и вдела в уши серьги. Наряд довершила длинная вуаль. Сквозь белый шелк вуали Лара смотрела на свое отражение, и видела незнакомку. Ей казалось, что все проходит с кем-то другим.

Скрипнула дверь. Вздрогнув, Лара обернулась: на пороге стоял отец.

— Ты готова, Лара? — с легкой тревогой спросил он.

— Да, отец, — ответила она и, несмотря на холод в груди, ее голос звучал твердо,.

* * *

Оденар, стоя перед большим зеркалом, разглядывал себя со смешанными чувствами, среди которых превалировали скепсис и легкая растерянность, заставляющая его с досадой хмурить брови. Камзол из серебристого атласа, украшенный широким позументом, сидел безупречно, но Оденар ощущал себя скованно. Вокруг него суетился Маниго, поправляя то кружевное жабо, то складки алого офицерского шарфа. Косые лучи утреннего солнца проникали сквозь наборные стекла, рождали блики на золоченым эфесе парадной шпаги и вставленных в рукоять красных турмалинах. День обещал быть погожим.

Сегодня, если судьба не выкинет еще какого фортеля, он обручиться с доной Ларой. И наконец-то увидит ее лицо, — хмыкнул он про себя.

Месьер Эрнан достаточно подробно описал девушку, однако у Оденара, как он ни пытался вообразить ее, ничего не получалось, и в конце концов он оставил это бессмысленное занятие, находя даже своеобразное удовольствие в неизвестности.

Прежде тихий дом полнился топотом ног и голосами, среди который выделялся пронзительный тенор мейстера Журбена. Раймон решил предоставить западную половину дома в распоряжение супруги. Видимо, так было заведено и у прежних владельцев, и привести комнаты в порядок не составило большого труда. На первом этаже была гостиная, на втором — просторная, выходящая окнами в сад спальня, к которой примыкали будуар и еще одна небольшая комната, могущая служить детской. Если, конечно, Странник пошлет им детей. Он усмехнулся: ему все еще было сложно в полной мере принять грядущие изменения в жизни, хотя определенные шаги уже сделаны.

Ему передали, что сьера Магдала отпустила одну из своих горничных прислуживать доне Ларе. Заботой меньше. Помимо прежних слуг, Маниго нанял садовника, который спешно привел дикие заросли в некое подобие сада, кучера, двух лакеев и рослую крепкую девушку по имени Мариза, призванную помогать Каролине. На кухне также командовал теперь мэтр Грассе, повергая бедную Каролину в священный трепет строгостью, но еще больше — кулинарными талантами.

Со двора донеслось ржание и стук колес: карета, запряженная четверкой белых болонэ — свадебный подарок месьера Эрнана, уже ожидала его.

— Пора, — Оденар, резко развернувшись, как будто был на плацу, вышел из спальни.

Главный храм Талассы представлял из себя равносторонний крест, ориентированный по сторонам света и с увенчанным шпилем куполом на перекрестье. Внутрь вели четыре двустворчатых двери, обитых бронзой; нефы сходились в центре круглой площадки, где высилась статуя Странника в его милостивой ипостаси: длиннобородый мудрец держал в руках чашу, в коей собралась вся скорбь мира, собираясь испить ее. У подножия статуи в треножнике горел негасимый Священный огонь. Храм возносился в небо на полсотню туазов, и до сих пор не дозволялось строить ничего выше. Он был воздвигнут на заре Эры Странника, древние стены, сложенные из белого мрамора Восточного Рубежа, были свидетелями взлетов и падений Альби, и уже пять веков как храм изображался на гербе принчипата.

Карета въехала на Звездную площадь, гудевшую от голосов. Занавеска была отдернута, и Оденар мог видеть не меньше десятка экипажей и несколько портшезов; жители окружающих домов выглядывали из окон, за цепью гвардейцев, предусмотрительно расставленных по периметру площади, толпились простолюдины: распространившаяся по Талассе история с пленением и чудесным спасением невесты придала событию романтический флер и привлекла немало любопытствующих. Оденар велел править к западным дверям. Карета остановилась возле высокого крыльца, на котором собрались приглашенные. Его взгляд сразу нашел принчепса с супругой и графа Оверне, почтивших свадьбу своим присутствием, чуть поодаль стояли граф Риардо и его сын. Оденар усмехнулся, заметив кислое выражение лица сьера Бодуэна — кажется, женитьба северного выскочки на дочери дука, пусть и от морганатического брака, воспринималась им как очередной незаслуженный подарок высших сил.

Он распахнул дверцу и спрыгнул на мощенную плитами площадь. Толпа разразилась приветственными криками. Оденар поднял руку, вызвав еще большее воодушевление, и легко взбежал по ступеням.

— Пусть все свершится по милости Странника, сьер Раймон, — тепло сказал принчепс.

Сьера Магдала благосклонно улыбнулась. Оденар поклонился в ответ и решительно вошел внутрь храма.

Высокие стрельчатые окна были завешаны тяжелыми драпировками, и глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полумраку после залитой солнцем площади. Магистр Вальен в белой хламиде уже стоял возле треножника, где горел Огонь, еще пятеро жрецов выстроились полукругом позади изваяния Странника. Вальен милостиво кивнул. Не выказывая ни спешки, ни неуверенности, Оденар подошел к нему и встал слева от треножника. Он посмотрел на мраморный лик Посланца Звезд, обращенный к югу. Всполохи пламени делали его живым. Храм постепенно заполнялся гостями. Жениху и невесте положено было заходить с противоположных сторон и встречаться у подножия статуи. Как ни старался Оденар убедить себя, что предстоявший брак — ничто иное, как выгодный политический союз, ему потребовалось усилие, чтобы справиться с неожиданным волнением.

* * *

На Звездной площади и в прилегающих улочках толпились люди. Лара слышала голоса, и даже короткие канцоны, исполняемые под гитару и воспевающие красоту невесты, и это контрастировало с царящим в карете молчанием. Впрочем, путь был недолог, и вот уже отец повел ее по проходу погруженного в полумрак храма к негасимому огню Стоявший возле треножника высокий широкоплечий мужчина в серебристом камзоле обернулся к ним.

...Суровое лицо, твердо сжатый рот. В прищуренных глазах — настороженность. Темно-серое предгрозовое море...

...Дук Конти шел по проходу, а рядом, опираясь на его руку, будто плыла невысокая стройная девушка в золотисто-зеленом платье. На ее голову была накинута длинная белая вуаль, спускавшаяся на грудь. Подведя дочь к треножнику справа, дон Винченцо остановился. Оденар невольно подобрался как перед решающим сражением, и внутренне усмехнулся: какие странные сравнения приходят ему в голову.

— Мы собрались, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину, — начал магистр Вальен, — для доли лучшей и худшей. И помните, что не тела, но души соединяются, чтобы вместе идти земными дорогами, а когда закончится отпущенный срок — дождаться друг друга на Звездном мосту. Возьмитесь за руки.

Раймон шагнул навстречу нареченной, и дон Винченцо торжественно откинул белый шелк с лица дочери.

... Он взглянул ей в лицо и замер, будто налетел на невидимую стену. На миг ему показалось, что перед ним стоит Ивэн. Сердце споткнулось, потом зачастило. Оденар сморгнул, чувствуя, как на висках выступает пот: да нет же, дона Лара совсем на нее не похожа. Точеные черты лица, большие глаза, оттененные длинными ресницами, смуглый тон кожи и четко очерченные губы... Дочь дука и вправду была красива — необычной, приковывающей взгляд красотой. Морок, порожденный то ли неверными отсветами пламени, то ли его воображением, взявшимся шутить дурные шутки, рассеялся, лишь в сердце остался отголосок тягучей тоски.

— Примите мою руку, дона Лара, — глухо проговорил он, протягивая руку ладонью кверху, — в знак того, что отныне моя жизнь — одно с вашей.

Дон Винченцо, держа руку дочери за запястье, вложил ее в руку жениха и отступил.

— Примите мою руку, сьер Оденар, в знак того...

Лара запнулась и уставилась в пол, ее пальцы дрогнули, затем ее лицо стало отрешенным и она твердо договорила: — Что отныне моя жизнь — одно с вашей.

— Да будет Священный Огонь свидетелем ваших клятв, — продолжил магистр.

Раймон, слегка сжав тонкие пальцы девушки, медленно повел их соединенными руками над треножником. Багряное пламя внезапно рванулось вверх, на мгновение жгучей болью опалило кисть. По тому, как вздрогнула Лара, он понял, что огонь коснулся и ее. Однако боль тут же стихла, а покосившись на кисть, Раймон не увидел даже покраснения.

Собравшиеся в храме ахнули, на лице магистра Вальена тоже мелькнуло изумление.

— Давно не случалось подобного знамения, — севшим голосом сказал он и прокашлялся: — Однако истинно говорю вам, что сей знак — благой.

...Слова магистра ордена Пастыря, широкая ладонь сьера Раймона... Словно со стороны она услышала свою брачную клятву, и вдруг — взметнувшееся пламя. Боли не было, Лара лишь на миг испугалась — неужели это ее проклятье напомнило о себе? Но миновало...

Один из жрецов приблизился, держа перед собой поднос с двумя золотыми обручальными браслетами.

Оденар, взяв женский — тонкий, с замысловатым узором, пристально вгляделся в лицо теперь уже не невесты, а жены, и негромко спросил, надевая браслет ей на правую руку:

— Вы обожглись, дона Лара?

Глуховатый голос мужа вывел ее из странного оцепенения.

Она вскинула глаза и так же тихо ответила, беря мужской браслет — гладкий и массивный:

— Нет... сьер Раймон.

Прохладный метал обхватил запястье Оденара.

— И да благословят звезды этот союз! — возвестил Вальен.

С окон одновременно упали портьеры, и солнечный свет, преломляясь в витражах, хлынул в храм. Возбужденно заговорили, засмеялись гости. Сьер Раймон продолжал пристально смотреть на нее, и в холодном северном море его глаз играли золотистые блики.

— Аве! — слышалось то тут, то там. — Аве, сьер Раймон! Аве, сьера Лара!

— Благослови тебя Странник, Лара, — растроганно сказал отец, — и вас, сьер Раймон.

К ним с улыбками на лицах подошли сьер Эрнан и сьера Магдала, и Лара присела в реверансе.

— Мои поздравления, Раймон!

— Надеюсь, Странник пошлет вам счастье, — чуть растягивая слова добавила Магдала и обратилась к Ларе. — Моя дорогая, на днях я жду вас у себя.

Рука об руку они вышли на крыльцо храма. Площадь буквально взорвалась криками. Лара, оглушенная, растерянно оглянулась на мужа. Тот чуть улыбнулся уголком рта и указал ей на запряженную четверкой белых лошадей карету.

— Прошу вас, сьера Лара.

* * *

В карете Лара откинулась на стенку, обитую мягким голубым велюром, и вздохнула, борясь с волнением.

— Вам нравится Таласса? — светским тоном спросил сьер Раймон, усаживаясь на сидение напротив нее.

— Я надеюсь... полюбить ее. Но пока у меня не было возможности узнать... — она смущенно замолчала.

— В самом ближайшем время, думаю, такая возможность у вас появится. Альбийцы — открыты и горячи сердцем.

— Да пошлет Странник ненасытность жене и неутомимость мужу! — завопил кто-то.

— А вот и подтверждение, — усмехнулся сьер Раймон.

От выкрика Лару бросило в жар и она потупилась: в Джинере шутник мог за дерзость поплатиться ударом кнута. Однако казалось, что мужа это только забавляет. Карета тронулась с места и, сопровождаемая здравицами в честь новобрачных разной степени фривольности, покатилась по улице.

— Празднества Урожая и Плодородия прошли, но уже в следующем месяце, чтобы умилостивить бурное море, состоится Жертвоприношение роз — когда в морские волны кидают цветы. Это... красиво. Есть предание, связанное с ритуалом. Полагаю, что сьера Магдала поведает его лучше, чем я. Двор месьра Эрнана любит увеселения, так что скучать вам не придется.

В карете повисло молчание, и, чтобы развеять его, Лара спросила:

— А вам... бывает скучно в Талассе?

— Я провожу недостаточно много времени в столице, сьера Лара, чтобы начать скучать. Но покровительство сьеры Магдалы сделает вашу жизнь яркой и насыщенной событиями.

«Не хочет ли сьер Раймон сказать, что оставит меня в столице одну?»

Удивленная, она отважилась вновь поднять глаза на мужа:

— Но разве не должно жене следовать за мужем и разделять его земные дороги?

Рамйон изогнул бровь, изучающе рассматривая ее.

— Но и мужу должно оберегать жену от тягот и бед, — помолчав, ответил он. — Мы обсудим все позже, сьера Лара.

Карета свернула, мимо окна проплыли столбы и кованные ворота, увитые лентами и гирляндами цветов, затем копыта зацокали по плитам двора, и у Лары забилось сердце: они подъехали к дому сьера Раймона, который теперь станет и ее домом.

* * *

Опираясь на руку мужа, Лара вошла в пиршественный зал и и даже растерялась от великолепия убранства и роскошных нарядов гостей. Стены украшали драпировки из кремового атласа, собранные в складки; алые и бордовые розы в напольных вазах наполняли воздух благоуханием. Столы располагались «вратами» — два длинных вдоль стен, и один, короткий, — под прямым углом к ним, на возвышении. Разнообразные и изысканные кушания порадовали бы самого искушенного в мирских утехах и смутили сделавшего своей стезей воздержание. Музыканты же, размещенные на балкончике, призваны были услаждать душу гитарными переборами и нежными звуками флейты и виолины.

У самого входа ее ждал отец. Он на миг обнял ее и тихо сказал:

— Ступай, дочь. И помни мои слова. Впрочем, я уверен, ты справишься со всем, что будет ниспослано тебе...

В горле встал ком, она хотела что-то ответить, но ее уже обступили другие приглашенные, и она почувствовала себя в центре пестрого вихря: незнакомые лица, поздравления, сыплющиеся со всех сторон, на которые она отвечала односложно и, как ей казалось, невпопад. Она обрадовалась, заметив Жизель Оверне, графиня тоже искренне улыбнулась ей.

— Дорогая Лара, я так рада за вас! Будьте счастливы.

Сьер Раймон обменялся рукопожатием со стоящий рядом мужчиной в фиолетовом атласном камзоле и сказал:

— Граф Оверне, позвольте представить вам сьеру Лару, мою жену.

У Оверне было удлиненное лицо с тонкими губами под изящными усиками. Темные волосы волнами падали на кружевной воротник, голубые глаза с дружелюбным любопытством смотрели на Лару.

— Почту за честь знакомство с вами, — поклонился он и сверкнул белозубой улыбкой. — Моя супруга рассказала мне о вас, но только теперь я понимаю, как повезло сьеру Оденару. Уверен, вы с Жизель быстро найдете общий язык.

— О, разумеется, Шарль! — графиня бросила на мужа лукавый взгляд. — Мы создадим союз — оборонительный и наступательный, против суровых мужей.

— Для меня не только честь, но и большая радость дружба сьеры Жизель, — Лара окончательно смутилась.

— Мои поздравления, сьер Оденар, — протянул низкий голос. — Ваша супруга станет украшением двора.

Перед ними стоял еще один из гостей — важный, несколько полноватый мужчина с холодным взглядом.

— Благодарю, сьер Риардо.

Голос мужа прозвучал сухо, и у Лары возникло ощущение, что он не слишком жалует разряженного вельможу.

Сьер Раймон подвел ее к возвышению, лакей в темно-серой ливрее отодвинул обитый бордовым бархатом стул с резной спинкой. Она села, и множество взглядов — любопытных, оценивающих и даже скептических устремились на нее. Муж занял стул слева от нее, места для ее отца и принчепса Эрнану с супругой также были отведены за этим столом. Она поймала ободряющий взгляд сьеры Магдалы; та подняла руку со скрещенными указательным и средним пальцем — этррурский древний знак оберега от всяческого зла.

Лара была приятно удивлена расположением как супруги принчепса, так и графини Оверне. Однако оброненные мужем слова про то, что он редкий гость в столице, несколько озадачили ее.

«Разве у месьера полковника не может быть других забот, кроме как развлекать жену, навязанную ему по политическим соображениям? — размышляла она, украдкой поглядывая на его резко очерченный профиль. — И разве это не то, чего я в глубине души хотела бы?»

Перемена блюд следовала одна за другой, однако она лишь сьела кусочек паштета с телячьим сердцем, по альбийской традиции обязательно подаваемого к столу новобрачных. Тесто так и таяло во рту, а в начинку добавили пряностей, «дабы разжечь страсть».

«Жена да покорится желаниям мужа...», — слова жрицы вдруг всплыли в памяти, и внутри свернулся колючий еж. Брак не исчерпывается клятвами у негасимого огня, и ей весьма скоро предстоит испытать силу этого мужчины на ложе...

— Вы почти ничего не едите, — вдруг сказал сьер Раймон. — Мэтр Грассе будет в отчаянии, его старания пропали зря.

Она виновато ответила:

— Блюда мэтра Грассе изумительны, но у меня нет аппетита.

Муж понимающе кивнул:

— Не смущайтесь, сьера Лара, это многим из здесь присутствующих должно смущаться вашей красотой. Вы бледны. Выпейте вина, оно вернет вам румянец и аппетит, — он указал на позолоченный кубок, — «Роза Альби», у него тонкий вкус. И нет риска, что с непривычки... — он запнулся подбирая слово, затем с легкой усмешкой договорил: — У вас закружится голова. И отведайте утиную грудку в гранатовом соусе.

Прямолинейность высказываний мужа была непривычной, но парадоксальным образом успокоила ее. Лара решила последовать совету и осторожно отпила из кубка. Ароматное розовое вино понравилось ей, и она поняла, что голодна. А необычный изысканный вкус тонко порезанного мяса, залитого рубиновым соусом, и в правду говорил о немалых стараниях мэтра Грассе.

Незаметно стемнело, слуги зажгли свечи в канделябрах. Музыка стала громче, однако голоса раскрасневшихся от обильных возлияний гостей почти заглушали ее. Раздался хлопок, фонтаном взметнулись разноцветные бумажные шарики, и в пространство между столами колесом выкатились акробаты в пестром трико.

— Чем мне нравятся обычаи альбийцев, — так это тем, что женщина вольна покинуть любое собрание, не оправдываясь и не объясняя причин, — тихо сказал сьер Раймон. — Если вас утомляет шум, Вивьен ожидает у выхода. Она проводит вас в ваши покои.

Лара с благодарностью посмотрела на него и ответила, вставая:

— Вы очень добры, сьер Раймон...

* * *

Темнота осенней ночи затопила город, лишь на башнях Фортеса горели сигнальные огни, да главные улицы подсвечивались тускло-оранжевым пламенем факелов. Стих стук колес и цокот копыт, последние из захмелевших гостей разъехались, и воцарилась тишина, изредка прерываемая окликами ночной стражи.

Раймон, сменивший камзол на черный шелковый баньан*, стоял на балконе, вдыхая прохладный воздух.

Что дук Конти, что месьер Эрнан сегодня выглядели довольными — все разрешилось к их вящей радости, и, как успел понять Раймон, дук собирается вложить средства в строительство новых кораблей. А им с Ларой еще предстояло выстроить путь друг к другу. Если он подспудно ожидал увидеть жеманную размалеванную куклу, то его опасения были напрасны. Красота нареченной не оставила его равнодушным. Во время пира он наблюдал за Ларой. Она выглядела растерянной, но не напуганной, и глубокой скорби на ее лице он также не заметил. Хороший знак, и поскольку он не собирается слишком докучать ей своим обществом, то к определенной гармонии их союз придет. Скорее всего. И пусть его потрясло явление тени той, что светлой печалью все еще звенела в душе, но... Чего еще ему желать? Милость принчепса и красавица жена с богатым приданым. Сегодня зависть мелькала в глазах некоторых приглашенных. А кое у кого — и откровенная неприязнь.

Он пригласил отца и сына Риардо не столько стремясь следовать приличиям, но и с целью понаблюдать за теми, кого имел основания считать врагами. И не удивился бы отказу, однако приглашение было принято. Сьер Бодуэн, впрочем, ограничился присутствием на церемонии в храме, зато его сын Филип одним из последних покинул пиршество, и Раймон не раз перехватывал мрачный цепкий взгляд, устремленный на него и Лару. Что же, можно считать, что позиция обозначена. По возвращению в Карду он прикажет усилить бдительность часовых, и с особым вниманием относиться к новым в крепости людям. Ну а пока... Раймон поднял голову, подставляя лицо под скупой свет серпика юной луны, повисшего над островерхими крышами Талассы. Благое время для начинаний, будь то новое дело или зарождение новой жизни. Альбийцы называют первый месяц супружества Лунным, ведь Ночная гостья подобна людям — рождается и растет, достигая расцвета, а затем умирает. Улыбнувшись, он вернулся в дом.

Перед дверями спальни жены Раймона охватила странная нерешительность. Он было взялся за дверную ручку, но отдернул руку. Что не так? С этим следовало разобраться. Вместо того, чтобы просто открыть дверь, он постучал.

— Войдите, — послышался тихий голос.

Тогда он толкнул створку. Лара сидела на постели, натянув покрывало до горла, и в упор смотрела на него распахнувшимися на пол-лица глазами. Сказать по правде, он не относил себя к искушенным любовникам и хотя не подвергал сомнению права супруга, ему меньше всего хотелось бы видеть отвращение в глазах жены. Отвращения и не было, но ее взгляд удерживал его, подобно строгой руке.

Не показывая замешательства, Раймон огляделся. Спальню освещали свечи в вычурном канделябре, стоящем на прикроватном столике. Кроме канделябра на столике были два бокала и графин с рубиновым вином, мисочки с шишками артишока в меду, миндалем и финиками. Золотистые отсветы падали на постель и изящную, покрытую завитушками мебель, выдержанную в светлых тонах. Но идиллию нарушало напряжение в позе жены.

— Все ли у вас благополучно, сьера Лара? — как ни в чем ни бывало, осведомился Раймон.

— Да, — прошептала она.

— Вам нравятся отделка ваших покоев? — он обвел рукой спальню.

— Благодарю вас, сьер Раймон, она великолепна... — однако Лара продолжала упорно и жестко смотреть на него.

Он неторопливо приблизился и остановился в шаге от кровати. Подобное он переживал впервые, и не в его правилах было брать женщину, кем бы она ни была, пусть даже простой селянкой, против ее желания. И тем более, если это его жена. Но и отступать перед чем-то непонятным, тоже было не в его правилах.

— Не кажется ли вам, что наедине мы могли бы отбросить высокопарный стиль? Ведь если вы скажете — о, сьер Раймон, не соблаговолите ли вы обратить ваше внимание на сие насекомое, именуемое оса, которое угрожает вашей супруге — то оса успеет вас ужалить?

Ее губы дрогнули:

— Думаю, оса ужаснется и улетит прочь.

— Вот и отлично, тогда мне не придется лишать ее жизни.

— Оса жалит, потому что такова ее природа, ведь боги не дали ей разума.

— В отличии от неразумного насекомого, боги даровали людям свободу выбора, — проговорил он. — Пусть мы не всегда вольны следовать зову своего сердца, но можем выбрать, принимать ли испытания стойко или роптать.

— В испытаниях закаляется дух. Но... какую неожиданную тему вы избрали...

— Для беседы в брачную ночь?

Раймон посмотрел на заботливо приготовленные мэтром Грассе яства, предназначенные для поддержания любовного пыла. Лара также бросила взгляд на столик, и на ее щеках разлился румянец.

— Странник судил нам стать мужем и женой, однако мы впервые увидели друг друга лишь в храме. Но скажу так: иногда даже долгие годы, проведенные вместе, не позволяют узнать человека настолько хорошо, как короткий разговор.

В глазах Лары мелькнуло удивление, и Раймон вдруг осознал, что напряжение, которое было почти осязаемым, исчезло. Он шагнул вплотную к кровати и мягко спросил:

— Скажите, Лара, вы знаете, зачем я здесь?

— Знаю... — она опустила длинные ресницы.

— Возможно, я неприятен вам? Тогда я уйду и поклянусь никогда не переступать порог вашей спальни.

— Нет. Останьтесь... Раймон.

— Так значит, мы поладим?

— Я... надеюсь.

На ее губах появилась слабая улыбка, а у Раймона вдруг забилось сердце:

— Вы позволите?

Лара промолчала, тогда он скинул баньян и, оставшись в одной рубашке, опустился рядом с ней на постель.

...Полупрозрачная сорочка скорее будоражила, чем что-либо скрывала. Раймон различал полукружья грудей с темными сосками, крутую линию бедра. Он легко поцеловал жену в губы, затем, заметив, что она не противится, — уже с большей страстью. В теле нарастало напряжение, однако он не спешил, сдерживая желание и позволяя Ларе привыкнуть к его прикосновениям. И вот она несмело обвила его шею руками, тогда его ладони легли на ее бедра, скользнули вверх, сминая тонкую ткань сорочки...

...Он коротким движением толкнулся вперед, преодолевая сопротивление тесной жаркой плоти, и Лара, болезненно выдохнув, затрепетала в его объятиях.

— Тише... Все хорошо, — шепнул он, целуя опущенные веки. — Теперь будет все хорошо, ведь так?

* Баньян — домашняя просторная одежда мужчин и женщин в европейской моде на рубеже XVII—XVIII веков

месяц Бурь, Рагаста

Северный ветер разогнал мутную знойную пелену, заволакивающую небо в течение многих дней, и на черном бархате проступили крупные звезды.

Заштилевшее море чуть покачивало «Этансель» на мелкой зыби, в воде дробились отражения кормовых огней стоящих на рейде кораблей. Арно отхлебнул прямо из бутылки позаимствованный у Джузе агуардиенте; горечь обожгла рот, горячий ком рухнул в желудок.

— Ну и... зелье Тьмы!

Он сел на палубу, скрестив ноги и привалившись спиной к фок-мачте. Больше двух лет он был либеросом, и это его вполне устраивало Однако посещение Талассы, вызвавшее из небытия призрак прежней жизни, поколебало душевное равновесие, которое ему удалось достичь. В чем же причина?

«Если однажды вам наскучит этот род деятельности и захочется чего-то иного...»

В словах Конти, милости герцога Монтего и ощущении, что он находится среди равных? Или в черных очах доны Лары, как продолжал бурчать Микеле, угадывая то, в чем Арно сложно было признаться себе. Его тянуло к Ларе, и напрасно он твердил, что его не может и не должна волновать чужая невеста, едва ему стоило увидеть ее на палубе, сердце замирало. Их недолгие беседы, воспоминания о невольном объятии на сходнях, от которого его бросило в жар...

...Когда сьер Эранан назвал имя Оденара, он обомлел и и не сразу справился со своими чувствами. Ананк не скупится на выдумки, если он спас невесту Ноорнского Волка! Того, чье умелое руководство обороной Брейтца доставило королю Гаспару и всей галейской армии столько хлопот.

Арно помнил промозглый холод, проникавший, казалось, до костей, обледеневшие снасти «Разящего» и себя, восемнадцатилетнего лейтенанта, до ломоты в висках вглядывающегося в серые волокнистые пласты тумана. Фелуки с продовольствием для осажденных в такие ночи пытались пробраться в порт Брейтца.

Он клял упрямство ноорнцев, не желавших принимать поражение и смирятся с ним. И недоумевал: на что те надеются, когда вся страна уже покорилась Галее? Неужто воинство Странника на драконах спустится с небес им на подмогу? А потом, во время неудачной атаки Брейтца с моря, погиб лейтенант Велье, с кем он дружил, и многие из тех, кого просто знал, и к недоумению добавилась ненависть.

Если бы он знал, кому предназначалась в жены дона Лара... То — что изменилось бы? Не согласился бы на предложение дона Винченцо и вернулся в Рагасту или... попытался соблазнить его дочь? — спросил Арно себя с беспощадной язвительностью.

И усмехнулся: это он изменился, раз пожал руку Волку. За два года ему довелось столкнуться с самыми разными людьми. Имея дело как с черной подлостью, так и высоким благородством, и сам неоднажды идя на компромисс со строгими принципами дворянской чести, он оказался в состоянии признать в Оденаре достойного противника, а за ноорнцами — право на защиту своей земли.

Арно вновь отпил крепкого пойла. Полно. Дона Лара осталась в далекой Талассе и уже стала женой Волка. Не стоит ему слишком задумываться об этом.

— Фальго? — услышал он голос Орсалы.

Тот поднялся на палубу и озирался, не замечая сидевшего в отбрасываемой фок-мачтой тени капитана.

— Я здесь.

Джузе подошел к нему и присвистнул:

— А я-то думаю, где мой агуардиенте.

— Извини, на всей «Этансель» это была единственная бутылка. Завтра наведаюсь к папаше Клико и возмещу твои убытки.

Оба посмотрели в сторону мерцающего редкими огнями берега, лежащего в четверти мили.

— Тебе еще осталось. Садись.

— Что с тобой, капитан? — опускаясь на палубу рядом с ним, негромко спросил Джузе. — Как из Талассы вернулся, ты сам не свой.

— Не важно.

— А... что ты решил по поводу меня?

Арно вздохнул. С того памятного абордажа Орсала вел себя абсолютно разумно, и поколебавшись, он решил таки оставить лекаря в команде:

— В последний раз поверю тебе на слово.

— Не пожалеешь! — в голосе Джузе прорвалась радость.

— Надеюсь. Как Мануэла?

— Лучше. Сестры довольны, говорят — совсем должна поправится. Правда, не знают, когда...

— Ты сильно привязался к ней.

— Мы с Мануэлой... понимаем друг друга. А вот ты меня беспокоишь.

— И чем же?

— Микеле сболтнул.

— Язык у него без костей, то и сболтнул.

— То-то ты сидишь тут с бутылкой.

Желая сменить тему, Арно спросил:

— Ты не передумал вернуться к своим? Не надоело по морю болтаться да парней штопать? Да и мать, поди, глаза выплакала.

— Полагаю, родители знают, что я жив. Полгода назад встретил на рынке купца из Амальфи, компаньона отца. Мы поговорили, у отца все благополучно, и уверен, купец поведал ему о нашей встрече... — Лекарь мотнул головой и приложился к горлышку бутылки. Поперхнувшись, выдохнул, затем проговорил: — Когда захочу на покой, куплю домик у Терм, заберу Мануэлу из Обители и буду пользовать богатеев снадобьями для укрепления мужской силы, а их жен и любовниц — молодильным элексиром. И все же — откуда такие мысли? Тебе, что ли, надоело?

Арно допил остатки агуардиенте и со стуком поставил бутылку на палубу:

— Звезд-то высыпало сегодня. Не надоело. Но кто знает, что будет завтра. Иди спать, Джузе.

Таласса

Лару разбудило воркование коломбо.

«Как в Джинере», — улыбнулась она и, не открывая глаз, коснулась постели рядом с собой: мужа, конечно же, не было. У нее вырвался вздох. Муж не пренебрегал супружеским долгом, и после того, как неловкость и стеснение первых ночей миновало, она поняла, что желает его объятий. Однако просыпалась она всегда в одиночестве. Впрочем, ей повезло, ведь некоторым женам противна телесная любовь, либо, наоборот — мужья холодны и жестокосердны. Ей подумалось, что и у нее с сьером Раймоном могло быть так же. Тем более, что брак заключен по сугубо политическим мотивам. Когда в ночь после церемонии муж появился на пороге спальни, Лара почувствовала, как изнутри поднимается нечто, неподвластное ей. Пугающее. Гигантская волна замерла над берегом... Было ли это очередным проявлением ее проклятых способностей? И могла ли она остановить сьера Раймона, отвратить от себя, как... Зафира? Она не знала, как и то, ощутил ли что-либо странное муж. Он сбил ее с толку фразой, показавшейся ей абсурдной. Но разговор словно протянул между ними ниточку и Лара раскрыла мужу объятия. И в то же время у нее оставалось ощущение недоговоренности, незримой преграды. Cьер Раймон с вниманием относился к ее редким просьбам, но оставался отстраненным, далеким, и пока не изволил поделиться с ней своим видением их супружеской жизни. Лунный месяц, который супругам предписывалось посвящать друг другу с особым усердием, на исходе, и что же потом? Сама Лара также не решалась вернуться к обсуждению этой темы, и в своих чувствах она пока тоже не могла разобраться. Разум говорил, что лучшей доли нельзя и желать. Ее муж — достойный и благородный человек, а любовь, взращённая из уважения, согреет, подобно теплу очага, когда как пылкие страсти скорее испепелят ударом молнии. Да и можно ли считать то, что она чувствовала к капитану Фальго, любовью? Или это лишь увлечение, порожденное благодарностью за спасение? Чем скорее она изгонит из сердца его образ, тем лучше...

Лара открыла глаза. Через плотную ткань темно-зеленых портьер проникал рассеянный дневной свет. Уже довольно поздно, она заспалась. Вскочив, она прошлепала босыми ногами по гладкому наборному паркету и отдернула портьеру. Оконная створка была прикрыта неплотно, поэтому она и услышала птиц. Лара распахнула окно, впуская свежесть осеннего дня. Мутный диск солнца едва проглядывал скозь плотные облака, но дождя скорее всего не будет. После холодных утренников начала месяца Бурь, кроны деревьев приобрели охряные и бордовые оттенки. Ярко пламенели поздние сорта почитаемых в Альби роз. А под окнами ее спальни садовник разбил клумбу с золотыми хризантемами, недавно завезенными из загадочной страны Чин, и все еще редкими гостьями в садах Орнея.

В дверь тихонько постучали:

— Госпожа, вы изволили подняться? — прозвенел голос Вивьен, — Прикажете подать завтрак в спальню?

— Входи, Вивьен. Нет, завтрак позже.

Скользнувшая в спальню камеристка кивнула.

— Помоги мне одеться.

Лара прошла в будуар, отделанный в терракотовой гамме: стены, драпированные карамельного цвета бархатом и плавные линии мебели из каштана — на всем лежал отпечаток изящества и неги. Складная ширма скрывала ванну с высокой спинкой; в углу, возле окон, стояли трельяж и туалетный столик со множеством ящичков для косметики и украшений, большей частью пустых.

Из всего многообразия нарядов она выбрала платье простого кроя из бледно-желтого сатина с высоким воротом.

Пока камеристка причесывала ее, Лара продолжала размышлять. Смешливая Вивьен нравилась ей, однако сложно было привыкнуть к тому, что ее приказания, и даже пожелания, беспрекословно выполняются. Управляющий Маниго представил ей слуг. Кроме камеристки в ее распоряжении оказались круглолицая добродушная Каролина и еще одна горничная, Мариза. Ей в голову не пришлось бы командовать Линье, а у мэтра Грассе всегда были наготове два-три варианта обеда или ужина, и Лара предпочитала оставлять решение за ним. Судя по тому, что сьер Раймон не выказывал неудовольствия, что бы повар не приготовил, она догадывалась, что ему не часто доводилось баловать себя изысканными блюдами. И был еще Уно... Вихрастый, с тревожным и колючим взглядом темных глаз. Она ощущала его неприязнь багровым свечением углей в золе, и не понимала причины. Ну что же, не все сразу.

Отец седмицу назад отбыл в Джинеру. Прощание вышло сдержанным, хотя у нее на глаза навернулись слезы, когда он взошел на борт альбийской галеры и матросы убрали сходни. Волноваться не было причин, ведь после нападения на «Аррано» торговые суда шли в сопровождении военных, однако печальные воспоминания не спешили тускнеть. Она подумала о Мануэле — как знать, вернется ли к ней разум...

Вивьен, закончив утренний туалет, вновь спросила:

— Что бы вы желали на завтрак, сьера Лара?

— Принеси мне печенье и чашечку тэ. Мой муж?

— Сьер Раймон на рассвете уехал, и велел не ждать его раньше обеда.

— У сьера Раймона много забот, — едва слышно прошептала Лара, раздумывая, чем бы заняться. Праздность тяготила ее. В Джинере она проводила время за вышивкой или чтением книг, иногда выезжала верхом или отправлялась на прогулку в портшезе. Но вышивать не хотелось, небольшую библиотеку мужа составляли мемуары полководцев и трактаты по военной части, а заказанные ею книги еще не доставили. Поразмыслив, Лара решила спуститься в сад, прихватив с собой угощение для коломбо.

Белоснежные птицы как будто поджидали ее, поскольку стоило ей выйти на дорожку, как они слетелись, тесня друг дружку, вспархивая перед самым ее лицом, и норовя опуститься на плечи. Что-то в Джинере Лара не припоминала такой любви. Или коломбо Талассы тоже открыты и горячи сердцем? Она отмахнулась и шутливо призвала их к порядку:

— Да угомонитесь же!

Те неожиданно присмирели, затоптались у ее ног, гортанно воркуя. Она встряхнула салфетку с остатками печенья и, оставив птиц подбирать крошки, пошла по тисовой аллее. Из-за деревьев заполошно метнулись еще две, и Лара остановилась, прислушиваясь. Из низко подстриженного мелколистого кустарника на аллею выбрался крупный черный кот с порванным ухом, фыркнув, по-хозяйски огляделся и направился к Ларе. Этого просто не могло быть! Она опустилась на колени, протягивая руку:

— Месьер Кот?!

Топазовые глаза взглянули снисходительно: «а как иначе?». Зверь привычно ткнулся головой в ладонь: «я здесь, знай», затем гибко скакнул обратно в кусты. Изумленная Лара проводила его взглядом. На «Аррано» кота точно не было! Какими неведомыми путями он добрался до Талассы и нашел ее? Ну а какое это имеет значение. Впервые за много седмиц она рассмеялась, беззаботно и радостно.

* * *

Как будто солнце пробилось сквозь серую пелену! Месьер Кот, избежав зубов добьеров и несчетные опасности дальнего пути, последовал за ней... Неся с собой радость, подобную радости от встречи с близким другом, Лара вернулась в дом. Заглянула на кухню, чтобы решить с мэтром Грассе что будет на обед, затем вместе Каролиной спустилась в подвал, проверить кладовые и составить список продуктов, которые следовало закупить. А после все-таки отправилась в библиотеку в надежде найти что-нибудь интересное среди жизнеописаний великих деятелей прошлого. И действительно, ее внимание привлек небольшой томик, задвинутый за тяжелые фолианты. На кожанном переплете было вытеснено название: «О славном рыцаре Ательстане из Ренна, его жизни, странствиях и сражениях с ужасными великанами, его друге Аль-Аджуре и вечной любви к прекрасной Изаудо». Неужели сьер Раймон читает рыцарские романы? Лара взяла книгу в руки и, устроившись в кресле, углубилась в чтение, улыбаясь своим мыслям.

От перепетий драматических скитаний храброго рыцаря ее отвлекли раздавшиеся в холле голоса. Сьер Раймон вернулся значительно раньше полудня, хорошо, что она распорядилась подавать обед в обычное время. Лара отложила книгу и поспешила в холл.

— Послезавтра я выезжаю в Карду, Уно едет со мной. Пора Волчонку волком становиться. Налегке едем, пусть Линье проверит лошадей, — услышала она голос мужа и беззаботное настроение разлетелось мелкими осколками.

Сьер Раймон, который разговаривал с управляющим, оглянулся на звук шагов и наклонил голову:

— Доброго дня, сьера Лара.

— Доброго дня сьер Раймон, — она кашлянула, и посмотрела прямо в глаза мужа: — Не могли бы мы поговорить?

Он чуть сдвинул брови:

— Немедленно?

— Если вас не затруднит.

— Хорошо. Думаю, для разговора подойдет библиотека.

Лара кивнула.

Маниго, переминаясь с ноги на ноги, вставил:

— Будут ли еще какие-либо приказания, месьер?

— Ступай, Маниго, зайдешь ко мне после обеда.

В библиотеке муж указал на кресло:

— Садитесь, Лара. Что у вас стряслось?

Однако сам остался на ногах, показывая, что разговор будет коротким. Лара тоже не стала садиться.

— Вы уезжаете? Прошу извинить, я услышала, как вы отдавали распоряжения Маниго.

— Решение было принято не мной, — сухо ответил он. — Я собирался сообщить вам после обеда.

— И как понимаю, надолго, — тихо сказала она.

Сьер Раймон прошелся из угла в угол, затем отрывисто произнес:

— К сожалению, военная угроза со стороны Галеи сохраняется. Это требует моего присутствия в Карде. Что касается срока — обычно набеги прекращаются, когда на перевалах прочно ложится снег. Вам же вряд ли придется по вкусу северная крепость.

Виски вдруг сдавило, холод потек по жилам, и перед глазами разлилось голубоватое свечение. Лара вздохнула, пытаясь борясь с дурнотой.

— Что с вами?! — из далекого далека послышался встревоженный голос мужа.

На груди у него нестерпимо ярко сияла звезда, настолько ярко, что Лара зажмурилась, но не перестала видеть ее. Как зачарованная, она шагнула вперед и коснулась рукой источника света.

Явь дрогнула, пошла волнами. Лара будто оказалась одновременно в библиотеке и сотне мест сразу. Лавиной обрушились звуки: голоса и смех, вопли, горячечный шепот; лязг и звон металла где-то в кузнице на окраине Талассы...

Вот хрупают овес лошади на конюшне, в углу скребется мышь, а Линье ворчит на Уно, за то что плохо почистил вороного жеребца... Выше... Образы множатся, наслаиваются друг на друга... Мушками ползут по улицам Талассы люди, над Сарадами закручиваются облака, обещая свирепый шторм, но не знает о том капитан двухмачтового корабля, только что вышедшего из Джинеры. Как не знает и девушка с алой розой в черных волосах, стоящая на причале, что жених ее не вернется. Еще выше... Золотятся пески Сахрейна, в ожерелье прибоя лежит остров Коэрт. Вдруг становится различим большой город с лабиринтом узких улочек. Идут, о чем-то беседуя, два человека. Сердце вдруг спотыкается: Лара узнает их. Лекарь Орсала останавливается возле здания, на дверях которого знак ордена Пастыря, а Фальго идет дальше, на его лице — улыбка... Она хочет приблизится к нему, но ее уносит в головокружительную высь, и звезды вспыхивают в темно-синем небе. В ушах нарастает звон, дыхания не хватает, и она рвет ставший тесным ворот платья. Наступает небытие...

В храме Сугаара горят факелы, восьмиугольная площадка исчерчена разноцветными линиями. В каждом из восьми углов — тигли с курящимися травами. Изваянный из камня Сугаар, получеловек-полузмей нависает над площадкой, выкатывая кольца своего тела прямо из толщи скалы. Его глаза — черный обсидиан, в яростном крике раскрыт рот и со змеиного жала капает янтарный яд

В центре площадки, скрестив ноги и положив на колени руки ладонями вверх, неподвижно сидит шаман.

«Великий Змей, Повелитель Хаоса, услышь преданного тебе, ибо годы стекают, как вода в бездонную пропасть, — мысленно обращается он к Сугаару. — Когда же придет срок вернуться тебе и всем тем, кто устал ждать за Пределом?»

Восьмой год идет с того дня, как обещано было, что найдется Одаренная. Ее кровь откроет врата. Каждое новолуние месяца Бурь он вершит ритуал призыва и поиска, но отклика нет. Неужто он одряхлел и сила иссякла? Восемь — священное число Сугаара. В этот раз шаман решает пойти на риск, и до ритуала выпивает растворенный в вине порошок рога Запредельной Твари, что не только отравляет злаки и делает негодным хлеб, но и открывает пути прозрения. Теперь ткань бытия видится ему огромной паутиной. Пальцы подрагивают, касаясь ее. Синяя искра бежит по нити, и судорога сводит все тело. Шаман падает навзничь, бьется на каменных плитах, выплевывая пену.

«Благодарю тебя, о, Повелитель! Я знаю, кто она!»

* * *

Очнувшись, Лара поняла, что лежит на кровати.

— Еще сложно судить однозначно, но я почти уверен, что ваша супруга не носит дитя, — она узнала голос мейстера врачевания Динье и удивилась — сколько же времени прошло?

— Тогда чем вызван обморок? — хмуро спросил сьер Раймон.

— Тому могут быть разные причины. Что произошло непосредственно перед тем, как сьера Лара лишилась чувств?

— Мы разговаривали...

Лара пошевелилась и открыла глаза. Ее действительно перенесли в спальню и раздели. Обеспокоенный муж склонялся над ней.

— Лара, вы слышите меня?

Она вздрогнула, различив голубоватое светящееся пятно на его груди: под камзолом находился небольшой округлый предмет, похожий на медальон. От него и исходило свечение.

— Звезда... — пробормотала она.

Сьер Раймон резко выпрямился, его взгляд стал пристальным.

— Вам лучше, сьера Лара? — к кровати подошел мейстер Динье.

Из-за его спины выглядывала испуганная Вивьен.

— Да.

— Вы расскажите нам, что случилось?

Рассказать? О чем же — о блужданиях по неведомым эфирным тропам? Лара встретилась глазами с мужем. Тот смотрел... странно, как будто предостерегая ее.

— У меня закружилась голова, — спокойно проговорила она. — Но уже все прошло.

В подтверждение своих слов она села на кровати.

— Ну что же, женщинам иногда свойственно падать в обморок, особенно если корсет затянут слишком сильно, — удовлетворенно сказал мейстер. — Оснований для тревоги я не нахожу. Сьера Лара, отдыхайте. Я оставлю укрепляющую настойку. Милочка, — обратился он к Вивьен, — подайте горячего тэ и отмерьте десять капель настойки.

Девушка торопливо присела, затем бросилась выполнять поручение.

— Разумеется, вы всегда можете послать за мной, сьер Оденар, — Динье развернулся к дверям.

Муж отправился проводить врача. Оставшись одна, Лара попыталась собраться с мыслями и понять, что же случилось. Звезда на груди сьера Раймона, корабль и судьба его капитана, остров Коэрт — были ли видения истинными? Прошлым или будущим? Лара зябко обхватила себя за плечи, прислушиваясь к своим ощущениям.

…Шелестом надвинулись далекие голоса, стукнули входные двери, на кухне Каролина уронила нож, которым резала хлеб...

«Замолчите!» — мысленно крикнула Лара.

Все стихло, однако не перестало быть. Странник милостивый, она теряет разум?!

В спальню вошел сьер Раймон.

— Лара... теперь, когда посторонних нет... — его голос звучал напряженно. — Вы сказали — звезда. Что вы имели в виду?

Она молчала, пряча глаза, тогда он сел на постель рядом с ней:

— Доверьтесь мне. Это очень, очень важно. Посмотрите на меня. Есть что-нибудь... необычное?

Неохотно подняв глаза, она тихо ответила:

— Вы сочтете меня безумной... Но я вправду слышу… а вот здесь, — она подняла руку, но не решилась коснуться груди мужа, только обвела в воздухе контуры свечения. — Светится, но не так ярко, как в библиотеке.

Не сводя с нее взгляда, он извлек из-под камзола кулон на серебряной цепочке. Голова волка, держащего в пасти сапфир. Лара глубоко вздохнула. В этот раз ей удалось не поддаться притяжению камня.

— Это?

— Да.

— Ни сейчас, ни в библиотеке вы не могли разглядеть камень сквозь ткань. Но вы дотронулись до него и замерли с закрытыми глазами, не отвечая на мои вопросы. Потом упали без чувств. Что вы видели?

— Я видела... многие места, далекие и близкие, и многих людей...

— А что вы… видите сейчас? — хрипло, потрясенно спросил он.

Лара беспомощно пожала плечами:

— Не знаю. Конечно же, я вижу эту комнату и вас, — она вымученно улыбнулась, — но вы же не об этом спрашиваете.

Сьер Раймон тоже улыбнулся, но, пожалуй, впервые Лара видела мужа настолько растерянным. Он молча ожидал ее ответа, и она со вздохом продолжила:

— Сейчас ничего. Но до этого… У Каролины упал нож, если вы зайдете на кухню, то можете сами убедиться… — голос прервался, и она всхлипнула: — Раймон, я... больна?

Он мотнул головой и ответил, обнимая Лару за плечи и привлекая к себе:

— Нет, ты не больна. То, что ты почувствовала камень, может стать... надеждой и спасением для всех нас. Не пугайся, Лара. Вивьен принесет тэ и легкий обед. Прости, мне придется ненадолго тебя покинуть. Необходимо срочно известить магистра Вальена и месьера Эрнана.

Как и в прошлый раз, для встречи с магистром Вальеном принчепс выбрал малый кабинет.

Выслушав Оденара, Вальен заговорил не сразу. На его обычно невозмутимом лице читалось сильнейшее волнение.

— Невероятно... — наконец прошептал он. — Я не мог и надеяться. Сьера Лара, должно быть, испугана и растеряна?

— Да, — признался Оденар и задал вопрос, который весьма беспокоил его: — Если камень оказывает такое воздействие — как возможно воспользоваться его силой?

— Пробуждение дара всегда потрясение. Звезда усугубила... ощущения, тем более что никто не подготавливал сьеру Лару. Разумеется, дар передавался по наследству, иначе и быть не могло, и в прошлом велась Книга Искр с перечислением всех, в ком возрождалась благодать Странника. Детей , в коих определяли дар, с ранних лет сопровождал наставник — старший родич или жрец, чтобы бережно лелеять благую силу. Увы, те времена миновали безвозвратно, но негоже сетовать.... Я распоряжусь найти в архивах любые сведения.

— Но кто будет учить Лару? — вырвалось у Оденара.

— Полагаю взять на себя это бремя, если, конечно, вы не возражаете.

— Мне сложно возразить вам, светлый Франсис, ведь кто еще обладает достаточной мудростью и чуткостью.

— Все будет зависеть и от желания вашей супруги, сьер Оденар. Однако будем уповать на милость Странника. Вы были хранителем Звезды, и по Его воле ваши судьбы со сьерой Ларой пересеклись — значит, Он не оставит нас и впредь.

Оденар прикусил губу, почти завидуя безмятежной вере магистра. Сам он был далек от подобного просветления.

— Сьеру Лару необходимо защитить, — сказал молчавший доселе принчепс. — Я переговорю с начальником Тайной стражи Товье, чтобы он подобрал людей.

— Мои волки справятся, — позволил себе возразить Оденар.

— Твои солдаты привыкли сражаться в открытом бою, а опасность может таится повсюду, если шпионы Лодо узнают, что нашлась Одаренная.

— Дар иногда дает его носителю возможность предвидения, в том числе умышляемого зла... Не пойдет на пользу, если сьера Лара будет чувствовать себя пленницей в своем доме, — заметил Вальен. — Однако, меры разумной предосторожности не помешают, особенно до тех пор, пока она не научится управлять даром.

— Для начала достаточно наблюдения за домом и негласное сопровождение сьеры Лары, которое не доставит ей неудобства. Я хочу выслушать соображения на этот счет Товье. Что скажешь, Раймон?

Оденар, помедлив, кивнул, признавая правоту принчепса, хотя в душе продрожал сомневаться в действенности подобных мер. Впрочем, ничего не мешало ему приставить к жене одного из волков.

Вальен поднялся на ноги:

— Я без промедления отправляюсь в архивы и, как только что-либо найду, извещу вас. А завтра, в час ласточек, я жду вас и вашу супругу, сьер Раймон. Для благословления и жреческого наставления, — он тепло улыбнулся.

— Светлый Франсис, — Оденар так же поднялся на ноги, — Если вам угодно прислушаться ко мне... Комендант крепости Квилиан, что на границе с Ветангом, говорил о поддержке жителями некоторых деревень горцев. Но насколько я знаю, в этих деревнях нет даже небольшого святилища. Как же людям проникнуться учением Странника?

— Вы затронули весьма болезненную тему, — Вальен вздохнул: — Увы, все чаще жрецами становятся жаждущие власти и мирских благ, а не служения идеям Странника. Честолюбивые молодые жрецы неохотно едут в деревушки. Но учитывая важность... Я должен подумать, кого отправить в эти земли... — Он начертал знак рассеченного круга: — Да не оставит нас Посланец Звезд.

Оденар наклонил голову.

— И будет все по милости Его, — отозвался принчепс.

* * *

— Ты отложишь поездку в Карду? — спросил сьер Эрнан, когда магистр ушел.

— Да. Я должен убедится, что с Ларой все благополучно. Хорошо, что пирры присмирели. За последние седмицы — ничего серьезного. Видимо, разгром того отряда умерил прыть Лодо. Или решили... подготовится получше. Скоро горные тропы станут непроходимыми, и если не произойдет чего-то еще, то затишье продлится до весны.

— А Звезда?

— Вот, — Оденар вытащил из кармана кулон. — Не стал оставлять Ларе, мало ли что... Но пусть светлый Франсис решает.

— Как причудливо все... обернулось, — задумчиво проговорил принчепс.

— И в самом деле... Никогда не верил и не полагался на все эти штуки — предназначение, судьба. Странно ощущать себя... орудием богов. — Оденар встряхнул головой: — Я еще вам нужен, месьер?

— Задержись, Гильем нашел кое-что по ножу Амарры. Много времени не займет, — принчепс дернул за шнурок, вызывая секретаря. — Выпьешь? — он указал на графин с рубиновым вином.

— Было бы кстати.

Потягивая терпкую «Рохью», Оденар смотрел на окна, за которыми угасал пасмурный день. Облака потемнели, набрякли, стекла подрагивали от порывов ветра, усилившегося к вечеру. Быть ненастью. Он молчал, молчал и принчепс, лишь потрескивало пламя в камине, роняя багровые блики на лица и обстановку.

Оденар все еще не отошел от потрясения. Неужто в его жене течет кровь Одаренных?

«То, что реликвия нашлась, означает, что силы Тьмы готовы вновь ворваться в наш мир...» — сказал магистр Вальен.

Но сможет ли нежная хрупкая Лара противостоять злу? Тенью скользнуло сочувствие — путь избранных, когда он был прост? Как постичь смертным умысел богов?

Сьер Эрнан еще раз наполнил его бокал. Оденар кивнул — что лучше иберского вина в такой вечер.

«Что дается нам — то нам по силам». Так гласит древнее изречение. И разве Лара не показала стойкость духа в плену у пиратов? Сколько вопросов, а ответы они смогут узнать только когда пройдут путь.

Хронист Лора не заставил себя долго ждать.

— Рад видеть вас, сьер Раймон, — он положил на стол завернутый в тряпицу нож и пожелтевший от времени свиток: — Сожалею, что не сразу смог уделить время поиску, но на днях я обнаружил манускрипт... — он осторожно развернул документ. — Восьмиугольники — это священный символ демона Сугаара, которому поклоняются отдельные пиррейские кланы. Самый влиятельный и многочисленный — Аратс, на общем — Сумрак. Их земли лежат на севере и граничат с Ветангом.

— Любопытно, — сьер Эрнан склонился над столом, рассматривая рисунки, . — Если ты говоришь, что у Амарры был еще такой же нож, то это не трофей или случайное приобретение. Скорее всего, телохранитель, или кем он там является для Лодо, сам пирр. Значит, нам надо искать союзников... — он замолчал, теребя подбородок указательным и большим пальцами.

— Среди врагов Сумрака, — договорил за него Оденар.

— Точно ли Амарра из сумеречников? Да и кланы то объединяются, то становятся врагами. — как узнать, кто с кем на ножах?

— Только отправившись в гости к пиррам, — ответил Оденар. — Возможно у господина Товье найдется нужная кандидатура?

— Завтра я вызову его сразу после утреннего гонга. Ты тоже приходи, обсудим.

— Месьеры, — робко вставил Лора, — Прошу извинить, что прерываю вас и вмешиваюсь в вопросы, в которых мало смыслю...

— Говори, Гильем, — не скрывая досады, сказал принчепс, словно спохватившись, что при разговоре присутствует кто-то еще.

— Возможно, вам мог бы подойти сьер Брик... эээ капитан Фальго?

Сьер Эрнан изумленно воззрился на хрониста:

— Фальго? Почему он?

— Вы же помните, что мейстер Динье обработал и перевязал ему порез на предплечье? Чуть выше раны я различил искусно выполненную татуировку. Так вот, со всей уверенностью могу сказать, что она — пиррейская.

Оденар, хмуря брови, скептически спросил:

— И этот тоже пирр?

— Нет, Раймон. Капитан Фальго к пиррам не имеет отношения. Он из старинного галейского рода, я... узнал его.

— Вот даже как? — Оденар сжал губы. — Сьер Брик — кто он?

— Граф Арно Брикасс, хотя сомневаюсь, что титул сохранен, ведь Брикассы участвовали в мятеже против короля Лодо, — принчепс вздохнул.

— Раньше надо было бунтовать.

Принчепс пропустил реплику Оденара мимо ушей и спросил у хрониста:

— Чем татуировка может помочь в нашем деле?

— К сожалению, я не обладаю знаниями, чтобы прочитать, что в ней зашифровано. Но это может быть знаком побратимства с одним из кланов...

— Сделал в одном из портов, хватает умельцев, — не сдержавшись, бросил Оденар.

— Понимаю твои чувства, Раймон, но надеюсь, что разум возьмет верх, — спокойно сказал сьер Эрнан, затем пробормотал: — Фальго... Ну конечно же, — он обратился к Лора: — Почему же ты не рассказал мне раньше?!

Хронист виновато развел руками:

— Простите, месьер. Я не мог знать, что вам может понадобиться некто, водящий дружбу с пиррами.

— Тогда так. Раймон, я жду тебя завтра. Но с Товье мы обсудим лишь вопросы охраны сьеры Лары. Что касается пирров... Поступим иначе, и я даже знаю — как.

Месяц Зимних Костров Аридж

По полутемной галерее Лиара стремительно шел человек с самым непримечательным лицом, одетый в облегающие куртку и штаны из темно-коричневого дайма. Сапоги на кожаной подошве делали его шаги почти бесшумными, к широком поясу крепились два метательных ножа в потертых ножнах. Его можно было бы принять за охотника — по скупой грации движений, и оказаться правым: Гидо Амарре частенько доводилось выслеживать и загонять дичь по указанию своего господина, а по слухам — он охотился и для собственного удовольствия тоже. Несмотря на простую, без украшений, одежду, гвардейцы отдавали честь, старательно глядя мимо Амарры ничего не выражающим взглядом.

Тех, кто имел глупость в полный голос заговорить об особенных пристрастиях королевского телохранителя иногда находили с перерезанным горлом, а прево Ариджа разводил руками, сокрушаясь о безвременной кончине еще одного славного дворянина от рук подлых преступников. Большая часть убийств безосновательно ему приписывалась, однако Амарра не спешил опровергать слухи, наоборот, время от времени позволял себе довести до бешенства какого-нибудь хлыща, кичившегося десятью поколениями предков, чтобы в очередной раз понаблюдать за борьбой страха и ненависти у того в глазах.

Но сегодня ему едва ли было дело до чувств придворных. Только что полученные известия были насколько ошеломляющими, что приходилось сдерживался, чтобы не перейти на бег. У часовых возле личных покоев Лодо был приказ пропускать телохранителя в любое время, поэтому, несмотря на то, что близилась полночь, они вытянулись и щелкнули каблуками, не задавая лишних вопросов. Амарра пересек комнату, служившую чем-то средним между гостиной и будуаром, и, подойдя к дверям спальни, постучал условленным стуком.

— Войди, Гидо!

Амарра шагнул за порог и в замешательстве остановился. Полог кровати был задернут, однако тонкая ткань позволяла различить две сплетенные фигуры, двигающиеся в едином ритме: женщина опиралась на колени и локти, а мужчина, стоя на коленях позади, держал ее за бедра и резкими движениями толкал себя вперед. Шумное дыхание и постанывания развеивали последние сомнения в происходящем.

Удивленный, что король позволил ему войти в столь пикантный момент, телохранитель знал так же и привычку Лодо к долгим постельным утехам. И как ни важны были новости, он все же не решился прервать любовную игру, посему приготовился ждать. Однако еще одно движение, сопровождаемое сдавленным возгласом, и король рухнул на постель. Спустя мгновение полог отдернулся.

— Мой государь, — склонился Амарра.

— В такой час? Должно быть, у тебя веская причина, — протянул Лодо.

Он не пытался прикрыть наготу, его любовница, рыжеволосая девица с налитым роскошным телом и вовсе не думала стыдиться.

— Да, есть новости, но они не терпят посторонних ушей.

— Этель, продолжим чуть позже.

Девица встала, подобрала брошенную на пол шелковую вуаль и направилась к выходу, призывно качая бедрами.

— Ваше величество, не слишком ли рискованно оставлять девку одну в гостиной? А если она подслушает? — спросил Гидо.

— О, Этель... Она не девка, а графиня. Жена графа Соланжа...

Лодо рассмеялся и Амарра с неудовольствием отметил, что тот пьян. Некстати...

— Что поделать, если ее величество в постели умеет только лежать на спине и бормотать свои молитвы. Зря отец навязал мне эту ноорнскую дурочку. Он полагал, что брак с племянницей Дериена объединит знать Ноорна и Галеи. И я заполучил в жены ненавидящую меня ледышку. Но отец ошибался. Волки — они волки и есть, — король презрительно скривился и дотронулся до повязки, закрывающей левую глазницу: — Брейтц... Надо было сравнять его с землей!

Амарра терпеливо вздохнул. После бутылки крепкого иберского вина Лодо становился многословным, однако возвращение к событиям войны с Ноорном свидетельствовало о особенно дурном настроении монарха.

— Пусть Этель тебя не беспокоит, она знает, что будет с ней и ее близкими, если у меня возникнут подозрения на ее счет, — буркнул король.

— Иногда предательство свершается теми, от кого это меньше всего ожидаешь, но уже нет возможности... покарать предателей.

— Ты о восстании? Тогда мы чуть не проглядели.

… Да, в восемьдесят шестом они чуть не прозевали заговор. Послание от Беласко пришло за две седмицы до весеннего маскарада и, кроме указания на день начала мятежа, было довольно расплывчатым. Лодо был растерян, обескуражен, хотя и знал, что внезапная смерть отца вызвала много толков и среди нескольких знатных семей, теряющих свое влияние, зрело недовольство. Однако не ожидал, что их главы решатся на переворот. Подозрения сразу упали на Ренье Вермадуа и поддерживающих его дворян, в том числе — графа Брикасса. За ними начали следить. Перехваченный гонец под пытками рассказал о скрытно движущихся к Ариджу вооруженных отрядах, и верные Лодо силы остановили их в десятке лиг от столицы. И все-таки упредить мятеж они успели в самый последний момент. Поначалу король собирался присутствовать на балу как ни в чем не бывало, «дабы возложить стопу на поверженного Вермадуа». Однако он никак не мог справится с лихорадочным возбуждением: то потирал руки, глядя поверх головы Амарры, то в который раз переспрашивал, все ли они учли. Идея заменить короля собой неожиданно пришла Амарре в голову — у него были сомнения, что тот окажется способен сохранить хладнокровие. Изумление на лицах Вермадуа и Брикасса, когда он сдернул маску, доставило ему немало удовольствия.

После он пришел сюда, в опочивальню. Во дворце все еще раздавались яростные крики и звон оружия. За окнами лежал Аридж, погруженный в темноту, затаившийся.

«Уже закончилось?» — спросил Лодо.

Его лицо бледным пятном выделялось в сумраке скупо освещенной спальни.

«Да, мой государь, — ответил Амарра. — Вашей особе теперь ничего не угрожает».

Он ощущал страх короля, и зверь, живший внутри, дыбил шерсть. Уже позже он вспомнил о добьерах. По рассказам, чуя страх хозяина, они могли броситься, не зря их прозвали Тварями из-за Предела. Поэтому только тот, в ком дух силен, справляется со свирепыми псами. Невольно сравнивая себя с добьером, он ухмылялся и обрывал становящийся слишком опасным ход мыслей...

— Но тут все иначе, — продолжал Лодо. — Кстати, месьер граф прекрасно осведомлен о том, где и с кем проводит ночи его очаровательная супруга, и ничуть не возражает.

— Обманутый муж может надолго затаить злобу...

— Достаточно того, что я неотлучно держу при дворе его младшую сестру и сына от первого брака. Но не вздумал ли ты обсуждать мои нравы и благопристойность? Что у тебя за новости?

— Беласко прислал гонца. Нашлась Одаренная.

Лодо втянул воздух сквозь зубы.

— И кто же?!

— Лара Оденар, дочь дука Джинеры Винченцо Конти.

— А почему не наложница сахрейнского эмира? — раздраженно спросил король и вдруг его единственный глаз изумленно расширился: — Ты сказал — Оденар?!

— Да, ваше величество. Жена Волка.

— Где письмо?

Амарра вытащил из-под куртки сложенный в четверо пергамент.

— И как же он… узрел ее, никуда не выбираясь из своего логова? — разворачивая послание, спросил король. В его голосе продолжали звучать скептические ноты. Он уставился на ряды закорючек и символов. — И что тут написано? Это пиррейский?

— Нет. Беласко зашифровал послание. Имя Одаренной открылось ему во время ритуала. Сугаар направил его взгляд, значит, оковы, удерживающие Великого Змея ослабли. Перевод на обороте.

Лодо перевернул пергамент и пробежал глазами несколько строк.

— Если бы еще знать, верно ли шаман истолковал свои видения...

— Предсказания Беласко всегда были правдивы, вспомните другие его предостережения.

— Помню, помню, — отмахнулся король. — Кстати, следующее письмо расшифровывай в моем присуствии.

— Как вам будет угодно, государь, — поклонился Амарра.

— Твои промахи с Волком! Сначала в Эйрланде, потом с засадой, — вскочив с кровати, Лодо набросил бархатный халат и принялся расхаживать по спальне. — Ведь он был у тебя в руках!

Неудача отравленным шипом уязвляла самолюбие Амарры, и он глухо пробормотал:

— В Эйрланде Оденара спасла случайность, снадобье по ошибке выпил другой человек, но оно и не оказало нужного эффекта. Все были начеку и другой возможности мне не представилось, пришлось уходить. А в Альто-Альби... Полностью моя вина, государь. Я был уверен, что рана или яд прикончат его, но это меня никак не может оправдать...

— И ты не смог ничего выяснить про Звезду!

Лицо короля покраснело от гнева, однако Амарра возразил:

— Шаман приготовил яд, действию которого нельзя противостоять. До Волка я испробовал его на троих каторжниках, считавшихся упрямцами, и едва смог заткнуть источник их красноречия. Та чушь, которую нес Оденар... скорее всего, никакого артефакта у него нет.

— Скорее всего, — едко заметил Лодо, останавливаясь напротив телохранителя. — Смотри, не оплошай сейчас. Больше никаких бесед с Волком. Получится — так убей его. Но не он главная цель, а Одаренная. Если Старые Боги пройдут через Предел, камень Победы не понадобится... Ты сказал, что Беласко нужна не сама Одаренная, а ее кровь, чтобы открыть портал. Но в любом случае, женщину надо выкрасть и доставить до храма живой. А это многие, многие лиги пути и погоня, дышащая в затылок...

— Ваше величество, я все тщательно обдумаю, соберу подходящих людей. Перевалы будут завалены снегом до начала месяца Весенних зорь, гонцу от Беласко с трудом удалось спуститься с гор, а после последних снегопадов тропы вовсе сделались непроходимы. Весной я отправлюсь к сумеречникам. Прошу, запаситесь терпением.

— Почти восемь лет я слышу эти слова, — фыркнул Лодо.

— В этот раз я убежден, что цель близка.

Король кивнул:

— Пожалуй, я положусь на Беласко. В Альби есть те, кому неугодно правление герцога Монтего. Граф Моруа получит от меня соответствующие указания. Ты слишком... известная фигура, чтобы колесить по Альби, придется прибегнуть к его связям. Позже я назову тебе имена.

— Клянусь, что больше не допущу ошибок.

— Потому что это будет стоить тебе головы, Гидо, — с улыбкой сказал король, и Амарра внутренне содрогнулся, чуя за этой улыбкой и будничным тоном не шутку, а вполне реальную угрозу.

* * *

«...Благородному Танкреду, правителю Коэрта.

Брат мой, с прискорбием пишу о нападении на галеру дона Винченцо Конти, дука Джинеры у самых берегов Альби. Страдания дона Винченцо и доны Лары в плену были неописуемы. Само нападение вызвало возмущение у других членов Братства — как же могло случиться, что сразу два пиратских корабля прокрались далеко на север? Ничуть не умаляю доблести либеросов, ведь благодаря капитану Фальго дук и его дочь были спасены, но извещаю вас, что этот вопрос будет поднят на ближайшем собрании Братства, ведь теперь Альби, Джинера, Амальфи и другие государства оказались перед необходимостью усилить свои военные флоты, а значит, направить большие суммы на постройку кораблей, и кое-кому может показаться, что поддерживать Ваши вольности и привелегии нецелесообразно.

Это довольно неприятно, но преодолимо. Однако позволю себе напомнить Вам о некоторых обстоятельствах Вашего прихода к власти в обход Бернарда из Мальдалы, Вашего дяди, о которых Вы не любите распространятся. Я не стал предавать их огласке, и не сделаю впредь, но хотел бы, в своей черед, обратиться к Вам с небольшой просьбой.

Так сложилось, что капитан Фальго, чье настоящее имя мне известно, и, как полагаю, Вам тоже, может оказать принчипату Альби важную услугу деликатного свойства.

И если Вы изыщите доводы или примените иные средства убеждения, способствующие принятию им правильного решения, моя ответная благодарность не заставит себя ждать, и я пообещаю вам как поддержку на собрании, так и дальнейшее молчание. Услуга не связана с уроном для чести и заключается в том, что капитану предстоит отправиться с дипломатической миссией в горы Пиррея. Вам, наверняка, покажется странной подобная просьба, ведь Рагасту и Пиррей разделяют значительное расстояние, но уверяю, сьер Фальго поймет, в чем дело. А если вдруг у него возникнут сомнения, предложите ему взглянуть на собственную правую руку. Передайте также, что он будет достойно вознагражден...»

* * *

«Брат мой,

Ваша просьба услышана, и спешу сообщить, что означенный капитан Фальго с должным пониманием отнесся к ней, пусть и понимание это пришло не сразу. Мне стоило большого труда убедить его, и надеюсь, мои усилия не пропадут втуне.

Но поскольку у него возникла необходимость в завершении некоторых своих дел в Рагасте, и частые шторма сезона бурь препятствуют мореплаванию, он прибудет в Талассу не раньше месяца Земли. Что касается грядущего собрания, то...»

* * *

Добротный дом за каменным забором на одной из уединенных улочек Талассы выглядел необитаемым. Окна закрыты тяжелыми ставнями, штукатурка облупилась, из кладки забора местами выпали камни. Среди соседей ходила история о давней трагедии в некогда счастливом семействе: будто молодой торговец, женившись по любви, однажды утром обнаружил свою жену повесившейся, и подался то ли в паломничество, то ли затворился в одной из обителей. Однако на покинутое добро не посягали: опять же по слухам, дом несколько лет назад отошел к другому хозяину, который по какой-то причине не торопился вступать во владение имуществом, во всяком случае, его никто из досужих кумушек не видел. Но во флигеле поселился сторож — немой громила с превосходным слухом, и пустил двух пастушьих собак свободно бегать по заросшему саду. Однако в ненастный вечер конца месяца Зимних костров внимательный взгляд смог бы увидеть слабый отсвет в щель между ставней одного из окон на первом этаже, а значит, печальный покой дома был нарушен.

В гостиной от сквозняка колебалось пламя одинокой свечи, выхватывая то портрет на стене, относящийся ко времени правления герцога Альдаберта, то угол шкафа или кресла под серыми полотняными чехлами. В комнате находились трое мужчин: двое, закутавшись в добротные суконные плащи, сидели за столом; низко надвинутые капюшоны оставляли видимым седую остроконечную бородку одного и полные губы и массивный подбородок другого. Третий — широкоплечий, узкий в бедрах, стоял, уперев руку в бок и выставив чуть согнутую в колене левую ногу вперед. Впрочем, небрежность его позы лишь казалась мнимой, достаточно было взглянуть в сосредоточенное лицо и прищуренные светлые глаза, будто ощупывающие собеседников.

— Итак, Товье доверяет тебе? — спросил седобородый.

— Более чем.

— Что нового у начальника Тайной стражи? — вставил тот, что помоложе

— Благородных месьеров интересует кража ста золотых дукатов из дома торговца Боше? Или убийство жены сьера Пеллье?

— Хорошо живут торговцы, — проскрипел пожилой. — А женушку, поди-ка с любовником застал сьер Пеллье, то и прикончил. Не трать наше время на ерунду, Хин, а то я подумаю, что зря плачу тебе деньги.

— Расследование по сержанту Бестье пока не продвинулось, — названный Хином подобрался, скинув показную небрежность.

— Уже лучше.

— И... вчера подслушал разговор. С большим риском для себя, хочу отметить. Принчепс поручил найти людей для сопровождения и охраны сьеры Оденар.

Сидящие за столом переглянулись.

— Большей удачи и желать нельзя! — воскликнул молодой.

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, а если это западня? — пробормотал седобородый.

— Почему западня? Обычная предосторожность. На месте Оденара я бы тоже беспокоился, — полные губы молодого растянулись в неприятной усмешке. — Как бы красотка не заскучала, да не нашелся бы удалец, который утешит ее.

— Почему из Тайной стражи? Приставил бы своих волков...

— Одно другому не мешает, — пожал плечами молодой и сказал Хину: — Добейся, чтобы тебя включили в телохранители. Путь даже подстроив другим претендентам... несчастный случай. Ты парень сильный, умелый. И, как утверждаешь, Товье тебе доверяет. Чем не телохранитель? Кстати, может и ты попытаешь удачу в постели прекрасной сьеры Лары...

— Это лишнее, — сухо отрезал седобородый. — Хин, мы на тебя рассчитываем.

— Будет непросто, — поскреб в затылке тот.

— Ты уж постарайся. Потом узнаешь, что делать дальше.

* * *

Последняя ночь 988 года Эры Странника выдалась ясной и это был добрый знак. Следующие пять дней — всегда особое время, не попадали они ни в уходящий год, ни в грядущий. Была особенной и эта ночь. Люди искали предзнаменования в криках птиц и тенях на стенах, лили в воду расплавленный воск, кидали деревянные кубики с нанесенными на них рунами. Затем гасили все огни в доме, чтобы дать пламени родиться вновь, из искры, высеченной ударом кремня — как заповедано от предков. И в полночь погруженные в темноту города и селения Орнея озарялись множеством крохотных звездочек — отражением тех, что светили с неба.

Одна из звездочек вспыхнула на опушке Армории. Старик в темной жреческой хламиде осторожно подул на затлевший трут, и в кольце камней заплясал костерок. Жрец обратил лицо с закрытыми глазами к небу и застыл, то хмурясь, то чему-то улыбаясь. Тишина опустилась не только на опушку, а будто и на весь мир. Перепутье, точка равновесия. Куда же качнется великий маятник?