Агония любви (гет)

Их поцелуи выметали из ее груди последний воздух, оставляя лишь блаженное, тревожное чувство счастья. Лианна этого не хотела — переставать дышать, становиться одержимой, зависимой от его поцелуев, — но инстинктивно подавалась вперед, выбивая большее. Это продлится недолго — она знала и не желала останавливаться. Не сейчас, когда так хорошо, так невыносимо сладко и горько одновременно от того, что скоро придет конец. Больше этого она не почувствует, и это добавляло ей остервенелости. А может, виной тому стала ее злость, страстная злость на саму себя — она, честное слово, никогда не мечтала о принце, как все глупые девицы, но угораздило же. Их любовь была обречена, оставалось лишь молиться, что она пройдет. И ловить ее крохи, чтобы потом забыть, окончательно, навсегда, и не думать даже, тем более — не желать вернуться. Лианна чувствовала, что это у нее не выйдет, но продолжала обнадеживать себя. И продлевать мгновение.

Они не говорили, лишь целовались, прерываясь лишь, чтобы втянуть воздух и дать отдых уставшим ртам. Ее губы пылали так, словно бы она искусала их в кровь, а в скулах пульсировала боль, но даже это казалось приятным. Лианна не хотела, чтобы это прекращалось — почему бы им не провести под этим деревом жизнь вот так, позабыв о его долге и ее планах? Это было бы чудесно, но неисполнимо. И все, что ей оставалось, это — дышать тем же воздухом, что он с хрипом выдыхал, и терзать его рот поцелуями, нарочно путая его волосы, чтобы они были столь же растрепанными, сколь у нее, и ловить его короткие улыбки взглядом. И надеяться, что он отстранится, потому что у нее не хватит сил, и что он не отстранится — тоже и, быть может, даже сильнее.

Она не могла остаться с ним; кем бы она стала для него, любовницей? Даже для нее это было слишком, ее манили пенистые гребни моря или дальние белоснежные снега, что простираются за Стеной на тысячи миль; ее ждала уходящая из-под ног палуба или маленькая хижина среди воистину вольных людей; впереди был — легкий бриз или хватающий за лицо ветер, столь же остервенелый, сколь и она; шторм или метель. Но точно не Роберт, точно не шепотки за спиной. Она все решила, все продумала, но он вторгся ураганом, сметая все на своем пути, она чувствовала, что после останется лишь хаос и все же не оттолкнула, не отказала, а позволила. И оказалась в плену его рук, а ей так страстно желалось свободы.

— Давай сбежим, — шепнула она тихо в миг, когда сознание изменило ей, позволив чувствам одержать победу. — Далеко-далеко, где будем лишь ты и я, — сладостное блаженство охватило все ее существо от картины, что рисовалась взглядом. Они вдвоем среди бушующего моря, покоряют неподвластную стихию, или в шкурах лезут через Стену, и она сжимает его руку в ладони, а перед ними горит костер. О, Лианна желала бы разделить с ним свою свободу. — Только представь, как славно это будет, — уговаривала она, пока он молчал. И в глазах его отразилась перемена, словно бы разум вернулся к нему и обретал силу, Лианне это не понравилось, и она прижалась к его губам. Он ответил на ее поцелуй отнюдь не так страстно, как прежде, скорее излишне нежно; его мягкость показалась ей безвкусной. Она отстранилась, не позволив ему заставить ее забыть о своих словах. — Ты не хочешь, — сказала она с грустью. Его улыбка показалась ей извиняющейся.

— Я не имею на это права, Лианна, — в словах слышалась печаль, но Лианна все равно разозлилась. Она тряхнула головой, вынуждая его убрать руки со своего лица.

— Вот как? — запальчиво воскликнула она. — Зачем же ты целовал меня?

— Потому что не сумел побороть себя, — тихо ответил он голосом, полным сожаления. — Если ты пожелаешь, когда все будет… решено, — он на миг замялся, подбирая слово. Лианна вскинула брови. — Ты станешь моей женой.

— У тебя уже есть жена, — Лианна фыркнула и сложила руки на груди — сказка оборачивалась пошлостью, но помимо злости другое чувство бушевало и билось в ее груди. И ей было больно, словно бы он всадил в ее грудную клетку меч — он принял ее за глупую дурочку и попытался обмануть.

— Таргариены с древних времен могли иметь двух жен, — его улыбка была извиняющейся. — Но тебе это не придется по нраву, я знаю. Однако я не мог не предложить тебе этого. Надежда на то, что ты согласишься, сильнее моего здравого смысла.

— Я не соглашусь, — твердо сказала она, но уйти все-таки не сумела — еще немного, еще немного. И она сбежит от него, сбежит от отца, пусть без него, одна. Только один глоток любви, что никогда не даст ей стать свободной.