Заря Валинора (джен)

в которой Эрвен разрушает четвёртую стену, автор делает отсылки к Пратчетту, а наши «герои» покидают Мандос

План пошёл наперекосяк с самого начала.

— Это как понимать — «не буду»? — ревел Феанор. — Ты мой сын! И будешь слушаться меня!

— Не буду, — отвечал Маглор.

— От тебя не просят ничего аморального, Кано, — уговаривал Куруфин. — Только спеть.

— Не буду петь.

— Ты не смеешь отказаться мне помочь! — кричал Феанор. — Ты давал клятву!

— Именно поэтому и не буду! И оставьте меня в покое!

И дух Маглора уплыл в дверной проём между двумя довольно-таки очаровательными гобеленами, изображавшими великую войну муравейника Подкаменного с муравейником Замшелый Ствол.

— Не могу его винить, — заметил Амрод. — Не будет ли опять преследовать нас наша клятва, если мы вернёмся в мир?

— Мне казалось, Руссандол и Кано исполнили её, — сказал Куруфин.

— Ну, в какой-то мере, — ответил Маэдрос.

— «В какой-то мере»? — не понял Куруфин. — Что это значит? Так исполнили или нет?

— Мы вернули два сильмарилла, — объяснил Маэдрос, — но Макалаурэ выбросил свой в море, а мой был при мне, когда я…

— Обычно говорят «бросился в пылающую расселину», — подсказал Келегорм.

— Да. Именно так.

— А третий где? — поинтересовался Карантир.

— У Эарендила, — ответил Амрас. — Мы видели на гобелене, помнишь? Он получил от валар корабль из стекла и мифрила и плавает в небе как звезда.

— О, тогда нам действительно надо захватить третий самоцвет, — сделал вывод Феанор, который к тому времени успокоился настолько, что смог говорить без крика. — О тех двух беспокоиться не придётся.

— Нет, — отрезал Маэдрос. — Если возвращение к жизни означает необходимость напасть на Эарендила, то я в этом не участвую.

— Я тоже не участвую, — неохотно сказал Амрас.

— Я тоже, — поддержал Амрод.

Феанор чуть не взорвался от гнева:

— Да вы тут все — предатели!!! Да как вы смеете!!! Я ваш отец!!!!

— Слишком много восклицательных знаков, — сказала Эрвен.

Все уставились на неё.

— Ну, знаете такие восклицательные знаки? — объяснила она. — Используются на письме, чтобы показать, что говорящий что-то восклицает.

— Так то на письме, — заметил Амрас, — а мы-то разговариваем.

— Так-то оно так, но всё, что мы говорим, записывается, — сообщила Эрвен. — И последнее предложение Феанаро потребует четырёх восклицательных знаков, что опасно близко к пяти. А пять восклицательных знаков — это уже верный признак абсолютно свихнувшегося разума.

— Ты хочешь сказать, что мой отец свихнулся? — возмутился Карантир.

— Нет, это было бы самоубийством…

— Самоубийство тебе не грозит, ты уже мертва, — напомнил Келегорм.

— Что я пытаюсь сделать, так это заставить вас прекратить споры и сосредоточиться на нашей главной проблеме: как освободить вас от клятвы.

— Не думаю, что это возможно, — Маэдрос покачал головой. — Мы клялись именем самого Илуватара. Клятва нерушима.

— Стало быть, придётся её исполнить, — сделал вывод Куруфин.

— Только не ценой очередного кровопролития, — покачал головой Амрас. — Лучше бы ты вообще не заговаривала об освобождении. Из-за тебя я опять мечтаю почуствовать ветер в лицо… А я ведь почти избавился от этого желания.

— Я вижу два выхода, — сказала Эрвен. — Либо вы получаете сильмарилл мирным путём, либо просите Илуватара освободить вас от клятвы.

— Никто добровольно не откажется от сильмарилла, — заявил Келегорм. — Ты знаешь, мы всегда сначала просили по-хорошему. Ни разу не получилось. Не вижу, почему бы в этот раз что-то пошло по-другому.

— Должен быть какой-то путь, — рассуждала Эрвен. — Мы освободимся, это точно, и для этого нам нужен Макалаурэ, это тоже несомненно. А чтобы Макалаурэ согласился помогать, надо, чтобы клятва была снята или исполнена, причём так, чтобы никто при этом не пострадал. Значит, такая возможность есть.

— По-моему, это какая-то неправильная логика, — заметил Амрод.

— Да, — согласился Карантир, — это глупо.

— Пожалуй, сейчас самое время, как ты говорила, «проникнуть в мысли автора», — предложил Куруфин.

Эрвен вздохнула:

— Я постараюсь. Рано или поздно кто-то из нас должен набрести на мысль — ведь если мы так и останемся сидеть в Мандосе, приличной истории не выйдет.

— Займись, — кивнул Маэдрос. — А я пойду поговорю с Макалаурэ.

— Как думаешь, Вайрэ уже закончила сегодняшний закат? — спросил Амрас.

— Разве что для восточных земель, — ответил его брат-близнец. — Хочешь пойти посмотреть?

— Ну, занятия получше у меня всё равно нет, — сказал Амрас. — Хотя должен сказать, что мне больше нравится закат на западном берегу, когда солнце погружается в море. Это и в жизни так прекрасно?

— Ещё лучше, — вздохнул Амрод. — Намного лучше.

* * *

Искривлённая природа пространства-времени в бесконечных чертогах не даёт точно определить, когда именно Эрвен набрела на идею — как обычно, очень простую. Не удастся и назвать срок, который понадобился, чтобы вновь собрать вместе всю небольшую компанию — Эрвен, Феанора и всех его сыновей за исключением Маглора. Поэтому я просто приведу разговор, последовавший за изложением вышеупомянутой идеи.

— А я всё-таки думаю, что ничего не выйдет, — ворчал Келегорм. — Никто не отдаст сильмарилл.

— Но мы и не просим его отдавать, — настаивала Эрвен, — только разрешить одному из вас подержать его несколько секунд. Этого достаточно, правда ведь? Вы уже захватили два сильмарилла, и как только вам в руки попадёт третий, клятва будет исполнена. А что вы сделаете с ним потом, уже неважно.

— Думаю, это сработает, — согласился Феанор.

Маэдрос сомневался:

— Я не встречался с Эарендилом лично, так что о нём ничего сказать не могу, но сталкивался с его женой. И последний раз видел её, когда она бросилась с обрыва. Потому что не хотела отдавать мне сильмарилл. Они могут отказаться разговаривать с нами.

— Не исключено, — признала Эрвен, — но Макалаурэ, думаю, сможет уговорить Элронда, чтобы тот замолвил за нас слово. Ну а что касается прыжков с обрыва — что ж, по крайней мере у вас с Эльвинг есть что-то общее.

— Не смешно, — буркнул Маэдрос.

— А я думала, это забавно, — надулась Эрвен.

— А если не получится? — спросил Амрас. — Нам нужен план «Б».

— План «Б» — найти Илуватара и попросить освободить нас от клятвы, — выдал Карантир. — План «В» — вернуться в Мандос.

Братья скептически глянули на него.

— Не слишком тщательно разработанные планы, — хмыкнул Маэдрос.

— Хватит и таких, — заявил Карантир. — Ну что, кто пойдёт говорить с Макалаурэ?

— Я, — сказал Феанор. — Я его отец; он должен меня послушаться.

— НЕТ! — выкрикнули Маэдрос и близнецы хором.

— Иди ты, Руссандол, — предложил Амрод. — Ты всегда был ему ближе всех нас.

Маэдрос ушёл, а всем остальным не осталось другого занятия, кроме как разглядывать стены. Те светились оранжевым.

— Недра земли, — сказал Амрас. — Может, кто-нибудь найдёт Руссандола?

— Или кольцо, — подхватила Эрвен. — Пять очков за вашего брата, двадцать за кольцо.

Этого занятия им хватило до возвращения Маэдроса.

— Он отказался, — сказал тот.

— Это как понять — «он отказался»? — возмутился Карантир.

— И чего тут непонятного, Карнистир? Он выслушал меня и отказался.

— Почему? — быстро спросил Амрод, торопясь получить как можно больше информации, пока неминуемый взрыв отцовского бешенства ещё не произошёл.

— Он сказал, что когда в последний раз я уговорил его действовать по моему плану, чтобы заполучить сильмарилл, ему пришлось снова убивать ни в чём не повинных эльфов, потерять последнего брата и шататься по морскому берегу несколько тысяч лет, так что я должен его простить, но на сей раз он моим советом не воспользуется, — ответил Маэдрос.

— НУ ПОЧЕМУ НИКТО МЕНЯ НЕ СЛУШАЕТСЯ?! — завопил Феанор.

— КРИК КАПСОМ, — отметила Эрвен. — Это лучше или хуже, чем куча восклицательных знаков?

Все уставились на неё.

— Ты тоже спятила, — вздохнул Амрас. — Пойду я попрошу Макалаурэ.

— Удачи, — с горечью бросил Маэдрос.

После неожиданно короткого отсутствия, за время которого Феанор успокоился до такой степени, что смог (приложив некоторые усилия) разговаривать нормальным тоном, Амрас вернулся. И он был не один.

— У тебя получилось уговорить его? — удивился Феанор. — Как?

— Сказал «пожалуйста», — улыбнулся Амрас. — Попробуй как-нибудь, отец.

— И это всё? — не поверил Куруфин.

— Он напомнил мне, как давно он здесь, и сказал, что ему хочется увидеть луну и солнце, — проговорил Маглор. — Я не понимал, насколько скучно вам здесь было; самому-то мне хотелось отдохнуть. Но хорошо, я согласен спеть, если только вы обещаете, что больше не будете убивать других эльфов.

— Клянусь, — сказал Феанор.

— Не надо, — Маглора передёрнуло. — Не надо больше клятв. Достаточно слова.

— Отлично, — сказал Маэдрос. — А теперь идём к Намо.

* * *

Тёмная фигура скептически оглядела души Феанора и его сыновей:

— Вы приговорены к пребыванию в чертогах мёртвых до конца времён.

— Хотя бы выслушай наше прошение, — сказал Феанор. — Пой, Кано.

И Маглор запел. Он пел о прежних их делах, и каждый слог был полон печали и раскаянья. Он пел о позоре и одиночестве, о своих одиноких скитаниях по морским берегам; о том, как разрывало ему душу чувство бессилия: ведь случившегося не воротить и не исправить, как бы этого ни желалось. Если бы только можно было сделать хоть что-нибудь! Их прошлое было тёмным, настоящее — серым, но будущее… Если бы только у них было будущее.

Среди сплошной тьмы возникло маленькое зёрнышко надежды. Это было желание искупить вину.

И Маглор пел, и из зёрнышка вырастал цветок, хрупкий, как мыльный пузырик, и столь же прекрасный. Его тихий шелест говорил о добрых поступках, которые они могли бы совершить, о шедеврах, которые могли бы создать, если бы только у них был шанс. Исправить причинённое зло они не в силах, но могут попытаться дать миру что-нибудь хорошее в отчаянной попытке возместить хоть что-то. Это немного, этого недостаточно, но это лучше, чем ничего.

И с последним аккордом певец сорвал этот цветок и положил его к ногам Намо.

— Но остаётся ещё ваша клятва, — проговорил тот уже не таким строгим тоном, — так что я не могу отпустить вас, даже если бы захотел. Она снова заставит вас творить зло, как уже случилось в прошлом.

— Мы нашли способ исполнить клятву, — ответил Феанор и изложил их идею.

— А если наш план не сработает, мы добровольно вернёмся в Мандос и останемся в заключении до конца времён, — добавил Маэдрос.

В полной тишине Намо обдумывал их слова. Феанор и его сыновья затаили бы дыхание, если бы у них были лёгкие.

— Это что ещё такое? — раздался вдруг возглас на синдарине. Голос был хорошо знаком средним сыновьям Феанора: добрую половину последнего тысячелетия они провели в спорах с его обладателем.

— Эол, — сказал Куруфин. — И Маэглин, как я вижу, с ним.

— Так нечестно, — заявил Маэглин. — Если их выпустят, надо и нас освободить.

— Это почему ещё? — возмутился Карантир.

— Я не совершал ничего худшего, чем вы, — выплюнул Эол.

— А что, я пытался убить своего сына, когда он меня покинул? — поинтересовался Куруфин. — Должно быть, сей эпизод вылетел у меня из головы, я-то думал, что оставил его живым и здоровым в Нарготронде. Да, убийства своей жены я тоже не припоминаю.

— Я только пытался вернуть своё, — отчеканил Эол. — Вы не имели никакого права захватывать наши земли.

— Это ты не имел никакого права жениться на нашей кузине, — ответил Келегорм.

— Мы защищали ваши земли от Моргота! — заявил Карантир.

— Довольно, — сказал Маэдрос. — Спорами о давних обидах мы ничего не добьёмся.

— Ты просто завидуешь, что мой отец — лучший кузнец, чем твой, — бросил ему Маэглин.

— Я так не думаю, — сказал Феанор с надменным видом.

— Можешь думать или не думать, факты от этого не изменятся, — сообщил Эол. — Разве не я выковал меч, которому предсказано убить Моргота?

То ли вспышка гнева, то ли искра интереса на мгновение промелькнула в глазах Феанора — фигурально выражаясь, конечно, потому что реальных глаз у него в это время не было. Затем он отвернулся от Эола и обратился к Намо:

— Ты выслушал нашу просьбу. Каким будет твой ответ?