Дни ухаживания (гет)

Элизабет немало позабавило, как ее маленькие кузены сначала устремились к Джейн, потом, завидев Дарси, замерли, и, поколебавшись, разделились на две части и радостно набросились на обоих. Джон принялся дергать Джейн за юбку, Маргарет, как и подобает юной леди, церемонно сделала реверанс, Эдвард вцепился в ногу Дарси, а Амелия стала требовать, чтобы ее подняли на руки.

К изумлению Элизабет, ее всегда сдержанный жених громко рассмеялся, подхватил взвизгнувшую от восторга Амелию и вручил Эдварду свои часы, чтобы тот мог ими поиграть. Дарси говорил ей, что любит детей, но она не приняла его слова всерьез. Между тем, было очевидно, что дети Гардинеров его не только знают, но успели привязаться.

«Ну конечно! Лидия!»

— Все в порядке, — заверил Дарси миссис Гардинер, которая извинилась за поведение своей младшей дочери. — Мадам, сэр, рад видеть вас снова.

Элизабет увидела, как Бингли прошептал: «Снова?», но тут появился мистер Гардинер в сопровождении сестры и ее нервов, и все прошли в гостиную. Дети покинули своих любимцев, чтобы всех поприветствовать. Маргарет втиснулась между Элизабет и Дарси, а Амелия принялась прыгать у него на коленях.

— Лиззи, — пожелала узнать она, — ты действительно женишься на мистере Дарси?

— Да, — ответила Элизабет, взъерошивая волосы девочки. Эдвард, устроившийся на коленях отца, уронил часы и захлопал в ладоши.

— Я очень рада за тебя, кузина, — с достоинством сказала Маргарет. Амелия, со слегка недоумевающим видом, переводила взгляд с Дарси на Джейн и обратно. Ее бровки были нахмурены.

— В чем дело, Амелия? — спросила Элизабет, приподнимая собственные брови.

— Хорошо, что он станет наши кузеном…

— Куззз-ном? — радостно сказал Джон.

— Потому что с ним весело. — Дарси залился краской. — Но я не хотела бы жениться на человеке, который настолько красивее меня.

Элизабет не смогла удержаться от смеха, как и остальные гости Гардинеров. Маргарет расстроенным голосом прошептала извинения. Элизабет глянула на Дарси: тот прикрыл лицо ладонью, и плечи его еле заметно тряслись.

— Не вижу ничего смешного, — надменно продолжала Амелия. — Мистеру Дарси надо жениться на Джейн – так он все равно станет нашим кузеном, но они гораздо похожее. А ты могла бы жениться на мистере Бингли, Лиззи — он такой же симпатичный, как ты.

Джейн и Дарси посмотрели друг на друга в ужасе; Бингли сумел подавить смех, но не улыбку, а Маргарет прошипела:

— Люди женятся не потому, что похожи, Амелия.

— Ладно, Лиззи, — снизошла Амелия, не обращая внимания на сестру, — вы все равно неплохо смотритесь вместе.

— Спасибо, — серьезно ответила Элизабет. — Ты меня очень утешила.

Миссис Гардинер, помолчав, велела детям отправляться спать, и взрослые смогли насладиться менее откровенной беседой, только изредка прерываемой миссис Беннет. К счастью, удивление, вызванное нескрываемо дружескими отношениями между братом и будущим зятем в сочетании с усталостью сумели ее утихомирить.

Примерно три четверти часа спустя она и Джейн признались, что падают от усталости и удалились в отведенные им покои. Бингли, у которого больше не было особых причин оставаться и были дела дома (а именно, его сестры), откланялся и отправился на Гровенор-стрит.

— Я вас уже поздравил, — жизнерадостно начал мистер Гардинер, — но позвольте мне еще раз выразить, насколько я за вас рад. Изумительно удачный оборот событий, хотя нельзя сказать, чтобы непредвиденный.

Он улыбнулся Дарси, который слегка покраснел.

— Должна признаться, что я так и не поняла, как вы пришли к согласию, — сказала миссис Гардинер. — Лиззи уверяла меня, что вы не были помолвлены, когда мы покидали Дербишир.

Дарси был явно удивлен.

— Конечно, нет. Я был бы рад, если бы к тому моменту не вызывал у нее слишком сильной неприязни.

Миссис Гардинер приподняла брови.

— Не вызывал неприязни? — повторила она, бросив недоверчивый взгляд на свою племянницу. Мистер Гардинер расхохотался.

— Мы … в апреле… поссорились, — запинаясь, сказал Дарси. — Я… наговорил вещей, за которые мне теперь очень стыдно, и не был бы удивлен, если бы она возненавидела меня еще сильнее, чем раньше.

— Вещей, за которые тебе стыдно? — воскликнула, рассмеявшись, Элизабет. — Стыдиться следовало мне!

— Я заслужил каждое твое слово.

Элизабет тряхнула локонами.

— Нет! Нет, не заслужил. Не в таких выражениях, и тем более, не того, что я наговорила об Уикхеме.

— Об Уикхеме? — вмешалась миссис Гардинер. — Так вот как ты о нем узнала?

— Не совсем, — призналась, порозовев, Элизабет. — Он написал мне письмо… Кстати, мне надо поговорить с тобой об этом. Может быть, завтра?

Она нервно переплела пальцы. Дарси свел брови:

— Оно все еще у тебя?

Он заметил движения ее пальцев и нежно взял ее за руку.

— Да, я… Я как раз хотела с тобой о нем поговорить.

Он кивнул в знак согласия. Мистер Гардинер откашлялся:

— Вы написали моей племяннице письмо, сэр? [1]

— Я его не посылал, — торопливо сказал Дарси. — Отдал его прямо в руки. Может быть, мне следовало бы поговорить с ней самому, но…

— Ты поступил правильно, — заверила его Элизабет, прежде чем повернуться к дяде и тете. — Вот так обстояли дела, когда мы отправились в Пемберли. Можете вообразить, что я чувствовала.

— Так вот почему ты так упорно не хотела туда ехать!

— Комедия, достойная пера Шекспира, — заметил мистер Гардинер, откидываясь на спинку стула. — Насколько это было вероятно, как вы думаете?

— Сэр? — переспросил Дарси; но Элизабет полная невероятность того, что произошло, поразила уже давно.

Мистер Гардинер усмехнулся.

—Что ваш друг арендует поместье по соседству — это допустить легко. Что ваша тетушка станет покровительницей мистера Коллинза, это уже переварить труднее. А если принять в расчет прибытие Уикхема в Меритон вместе с полком, Маргарет, родившуюся в двух шагах от Пемберли, и совершенно случайное изменение маршрута нашей поездки на Север…

Он потряс головой.

— Мое воображение отказывает! Но с вами двумя меньшим вряд ли удалось бы обойтись.

Дарси улыбнулся Элизабет почти также тепло и открыто, как если бы они были одни.

— Да, наши… отношения дались нелегко, — согласился он.

— Двоих больших упрямцев не существовало в природе, — заявила Элизабет. — Нам нужна была вся помощь, какую мы могли получить.

Повинуясь порыву, она поцеловала тетушку в щеку.

— Мы всегда будем питать к вам благодарность, вы же знаете. Если бы вы не взяли меня с собой в Дербишир…

— Не стоит, — ответил мистер Гардинер, ласково глядя на свою жену. — Мы ухитрились свести вас прямо под носом у всех. Немалое достижение!

— Эдвард, — возразила миссис Гардинер. — мы не делали ничего подобного. Лиззи и мистер Дарси были вполне в состоянии решить свои проблемы самостоятельно. Мы их просто немного подтолкнули.

— Кажется, вам пришлось все время нас немного подталкивать, — сухо заметил Дарси. — Элизабет права: мы обязаны вам больше, чем кому бы то ни было. За наше счастье мы будем всегда у вас в долгу. Надеюсь… Надеемся, вы приедете в Пемберли на Рождество.

Миссис Гардинер покраснела при этой, для Дарси исключительно красноречивой, благодарности. Она с надеждой посмотрела на мистера Гардинера.

— К сожалению, дела вряд ли позволят мне…

— Вы, должно быть, давно не видели настоящую дербиширскую зиму, миссис Гардинер? — спросил Дарси.

— Зима в Дербишире вряд ли отличается от зимы в остальных местах: холод и слякоть, — смеясь, заявил мистер Гардинер.

Миссис Гардинер и Дарси обменялись сочувственными взглядами.

— Мой бедный невежественный муж не понимает, что говорит, мистер Дарси, — объяснила миссис Гардинер. — Он никогда не бывал зимой севернее Хартфордшира.

Оба посмотрели на мистера Гардинера с сожалением.

— Я тоже, — сказала Элизабет. — Неужели Пемберли может быть еще прекраснее, чем летом?

— Зимой все по-другому, — ответил Дарси.

— Я впервые побывала в Пемберли именно зимой, — добавила миссис Гардинер. — Мне показалось, я попала в царство небесное. Конечно, я была еще ребенком.

— Вы и раньше бывали в Пемберли? — удивился Дарси. — Когда?

— Мне, по-моему, было лет одиннадцать, значит, году в восемьдесят девятом, или около того.

— Я в ту зиму болел, иначе мы бы непременно встретились. Матушка всегда была очень внимательна к гостям, даже ес… — он запнулся, но миссис Гардинер сгладила неловкость.

— Да, так и было. Не думаю, что меня когда-либо более любезно принимали в большом поместье, во всяком случае, до нынешнего лета. Она была так изящна, так элегантна, так милостива — настоящая знатная дама! Признаюсь, я была просто в ошеломлении. — Она тряхнула головой. — Никогда и вообразить не могла, что увижу на ее месте собственную племянницу!

— Случались и более странные вещи, — заметил мистер Гардинер, но его жена тут же возразила:

—Только в романах. Я, в гостях в Пемберли? Если бы ты предположил такое, Эдвард, когда ухаживал за мной, я бы рассмеялась тебе в лицо и отказала, как настоящему безумцу. А теперь… — Она пожала плечами. — Прости, Лиззи, иногда слишком большая удача выбивает из колеи.

— Я понимаю, — заверила ее Элизабет. — Вы не можете быть поражены сильнее, чем я сама.

Без особой причины, просто повинуясь порыву, она взяла Дарси за руку и рассеянно переплела его пальцы со своими.

— Так что же, дядюшка, может быть, вы все-таки выкроите время среди своих забот?

Дарси и мистер Гардинер открыли рты, без сомнения, чтобы обосновать неизмеримое преимущество дербиширской зимы перед зимой в любом другом графстве, но мистер Гардинер их опередил.

— Думаю, что выкрою. Если Маргарет пропустит ваше ледяное Рождество, мне вовек не знать покоя.

Элизабет просияла, а Дарси серьезно ответил:

— Это большая честь для нас, сэр.

* * *

Поутру, до того, как миссис Беннет и Джейн встали, Элизабет рассказала историю с письмом миссис Гардинер с несколько большими подробностями, хотя всячески избегая прояснять суть их «ссоры». Они с Дарси давным-давно решили — или им казалось, что это было давным-давно, в самом начале помолвки — что его первое предложение и последующее поведение обоих должно остаться исключительно их частным делом. О происшедшем была осведомлена только Джейн, и, возможно, Бингли, хотя Элизабет сомневалась, что его поставили в известность.

Мнение миссис Гардинер оказалось утешительно похожим на мнение Джейн.

— Лиззи, — сказала она. — Мне не надо знать, что в нем было. Если это важно для тебя, он поймет.

— Он хочет, чтобы я его сожгла. Это важно для него.

Она знала, что Джейн слишком к ней расположена, чтобы постигнуть, в чем дело, но миссис Гардинер поняла мгновенно.

— Ваши интересы не всегда будут совпадать, Лиззи. Это — первая трудность, с которой вы столкнулись, и от того, как вы ее преодолеете, во многом будет зависеть ваше поведение во время будущих разногласий.

— Мы еще ни разу не ссорились!

Это прозвучало так по-детски, что Элизабет сама не удержалась от смеха.

— Но твои желания противоречат его, — спокойно заметила миссис Гардинер. — Это неизбежно, Лиззи. Послушай, милая. Мистер Дарси поступил очень благородно, и тем благороднее, что не ждал никакой награды. Испытывать по этому поводу смирение и благодарность вполне естественно. Но ты не можешь позволить, чтобы это создавало неравенство в ваших отношениях, просто потому, что тебе нечем ему ответить.

— Мы только помолвлены, не женаты. Когда мы поженимся, все будет по-другому.

— Тогда у него будет даже больше преимуществ. Лиззи, я не думаю, что тебе грозит опасность проникнуться к мистеру Дарси излишним почтением, или что он станет это поощрять. Но брак — это не только чувства, Лиззи. Это союз, и то, что заботит тебя, заботит и его.

Элизабет нахмурилась. Она любила Дарси — она никогда не думала, что сможет так сильно полюбить другого человека — но не имела обыкновения откровенничать, даже с Джейн, которой многие годы поверяла свои секреты. И еще она испытывала неукротимое желание защищать его, из-за чего опасалась сказать лишнее. Однако они не могли вечно сохранять дистанцию. Через несколько недель они станут мужей и женой и будут неразрывно связаны до конца своих дней.

— Вы совершенно правы, тетенька, — твердо сказала Элизабет. — Я ему все сегодня объясню.

Ее решимость не поколебало даже то, что Дарси явился с непривычным для него опозданием. Он прибыл на пятнадцать минут позже назначенного часа, причем выглядел гораздо хуже, чем прошлым вечером, когда они без всякой охоты простились. Элизабет немедля обеспокоилась, хотя он переносил подшучивание Бингли с невозмутимым терпением, которое прежде она бы приняла за скрытую издевку. Но когда они, воспользовавшись тем, что у него оставался свободный час, перед тем, как запереться со своими адвокатами, вышли прогуляться по маленькому парку в небогатом городском квартале, она спросила:

— Фицуильям, что случилось? У тебя ужасный вид.

Он устало улыбнулся.

— Полагаю, что сегодня даже Амелия не заявила бы, что я красивее тебя, или кого бы то ни было.

Этого молчаливого признания было достаточно, чтобы она задала следующий вопрос:

— Ты плохо спал?

— Дело не в этом, — он глубоко вздохнул. — Рано утром у меня побывали с визитом дядя с кузеном.

У Элизабет перехватило дыхание, хотя, если говорить честно, она не была слишком поражена.

— Они против нашего брака?

— Да.

У него был измученный вид, и хотя ее первой реакцией стала вспышка гнева — какое право эти люди, которых она никогда не встречала, имеют ее порицать? — она подавила ее и положила руку ему на рукав.

— Фицуильям, ты же не ожидал, что будет иначе?

Он поколебался.

— Нет, но я не ожидал и того… Мильтон начал меня упрекать! Мильтон!

Элизабет недоумевающе нахмурилась, но Дарси был в таком негодовании, что ему достаточно было иметь слушателя.

— Женился на этой мерзкой особе! Даже не скрывала, что охотится за состоянием! Отвратительная мать! А уж про ее безнравственное поведение я и знать не желаю.

Брови Элизабет взлетели вверх.

— И они имели наглость напомнить мне… Мне! — о долге!

Последнее слово он почти что выплюнул.

— Фицуильям, я не успеваю, у тебя слишком длинные ноги! — воскликнула она.

—О! Прошу прощения!

Он перевел дыхание, и замолчал, опустив глаза.

Элизабет была в недоумении. Дарси было совершенно безразлично негодование леди Кэтрин, однако двое мужчин, которые, судя по всему, мало от нее отличались, и неизвестная ей женщина, которую он явно презирал, расстроили его и вывели из себя.

После успокоительного молчания, Элизабет сказала.

— Расскажи мне о своем дяде, Фицуильям.

Когда он открыл рот, она добавила:

— Не о том, что было утром – ты бы так не расстроился без причины.

Он остановился и вздохнул.

— Он был очень добр ко мне, когда я был ребенком. Он обращался со мной как с сыном… Как с любимым сыном. Я бы не удивился, если бы мои кузены меня возненавидели – он не скрывал своего предпочтения. Отец и матушка… они не слишком ладили, и… Ну, ты знаешь, что это значит, Элизабет.

Это был первый намек на его мнение о ее семье с тех пор, как он написал письмо, и она прекрасно поняла, почему это было сказано.

— Мы с тобой поладим, — уверенно заявила она, и впервые за все время его лицо просветлело. Он нежно сжал ее пальцы и продолжил.

— Батюшка вечно бывал в отъезде, у матушки были свои занятия, поэтому я много времени проводил в семействе дяди, хотя, конечно, когда подрос, стал бывать у него реже. Но мы всегда были близки; Рождество мы с матушкой обычно проводили в Хьютоне – это его поместье, а когда я пошел в школу, мои кузены позаботились, чтобы было кому меня защищать [2].

Элизабет подняла глаза.

— Твои кузены тебя защищали?

— Ну, я же был самым младшим.

Сначала самая мысль показалась ей странной, наверно, потому, что она видела его только в роли заботливого старшего брата, но, поразмыслив, она признала, что в этом есть резон. Два несовпадающих образа: ласкового, добросердечного мальчика, о котором рассказывала миссис Рейнольдс, и испорченного, избалованного ребенка, о котором говорил сам Дарси, наконец-то стали сливаться у нее в голове. Красивый, умненький мальчик, единственный наследник своих родителей, любимчик графа… Она взглянула на шедшего с ним рядом мужчину, который, кажется, немного успокоился, и подумала, что начинает понимать, как он стал тем, кем стал.

— Твой дядя и матушка были близки? — уточнила она.

—Очень близки. Он ее обожал, оттого так не любил моего отца.

— Полковник Фицуильям – его сын?

— Да.

Вот и еще один человек прибавился к мысленному портрету ее будущей семьи. Гордый, высокомерный мужчина, невзлюбивший Элизабет, даже ни разу ее не видя. Он ни в коей мере не внушал ей симпатию, но и не казался таким отвратительным, как леди Кэтрин. Он любил сестру и оказывал предпочтение ее сыну перед собственными детьми. Такое редко способствует привязанности между кузенами, и безусловная преданность полковника Фицуильяма Дарси стала выглядеть в ее глазах совсем в другом свете.

— Ну хорошо, Фицуильям. Что же он такое сказал, что ты так расстроился? Ты же не ожидал, что он нас благословит, верно?

— Да нет, как раз благословение он дал.

Она посмотрела на него.

— Но тогда… почему…

— Он пришел, чтобы сказать, как я его разочаровал. Он слишком заботится о семейном единстве, или хотя бы о его видимости, чтобы порицать меня или мой выбор открыто.

— Но разве неодобрение леди Кэтрин не получило огласку? — удивленно спросила Элизабет.

Дарси потряс головой.

— Она не переписывается почти ни с кем вне семейного круга, и слишком горда, чтобы жаловаться публично. Так, во всяком случае, говорит мой дядя. Это единственное во всей истории, что доставляет ему удовольствие.

— Что именно?

На губах Дарси проступила невольная улыбка.

— Разойтись во мнениях с леди Кэтрин.

Поскольку они были не на улице [3], а в парке, она позволила себе рассмеяться вслух. Несмотря на все их величие, Фицуильямы очень походили на любую большую, тесно сплоченную семью, выделяясь только богатством и знатностью. Она поняла, однако, что Дарси… Фицуильям… вряд ли оценит это наблюдение, и поэтому сказала только:

— В чем именно ты его разочаровал?

— Ну, у всех были связаны со мной другие надежды.

— Мисс де Бэр?

Он моргнул.

— Нет, ее он никогда не одобрял. Он не думал, что я буду с ней счастлив или безмятежен.

Она вздрогнула, вспомнив опасения собственного отца.

— Он хотел бы, чтобы я нашел себе подходящую невесту из родни. Или пусть даже не родню, если она принесет связи и состояние, и если я смогу к ней привязаться и ее уважать.

— Тебе двадцать восемь лет, Фицуильям. Неужели ты никогда не встречал леди, достойной твоего уважения?

— Мои родители сначала тоже друг друга уважали, — откровенно сказал он, — и думали, что друг к другу привязаны. Я не хотел повторить их ошибку. Я так и не встретил никого, о ком мог бы судить с уверенностью.

«Подходящая невеста из родни».

Элизабет никогда не думала, что у нее может быть хотя бы воображаемая соперница. Когда он делал ей предложение в Розингсе, он явно не чувствовал себя связанным с мисс де Бэр, а к мисс Бингли всегда относился со снисходительностью, в которой частенько проскальзывало презрение.

—Никого? Даже среди полудюжины женщин, истинно блещущих своими дарованиями, с которыми ты знаком?

— Нет. Кроме того, две из них – моя бабушка и сестра, а еще две – мои кузины, на которых я не могу смотреть… иначе.

— Почему нет? — настойчиво поинтересовалась она, крепко сжимая его руку.

— Между мной и Эллой только три дня разницы. Матушка считала ее своей дочерью. Она часто повторяла, что мы были единственной радостью, какая выпала на ее долю в том году.

— Это был такой ужасный год?

— Восемьдесят четвертый [4].

Он явно счел это достаточным объяснением, и продолжил:

— Сьюзен много старше меня и наш образ жизни… очень разнится. Кроме того, она знает меня с пеленок. Это было бы невыносимо — мы с ней слишком несхожи.

— Мы с тобой тоже не очень-то похожи, — отметила Элизабет.

— Во всяком случае, у нас одинаковые принципы.

Он потряс головой.

— Элла и Сьюзен мне как сестры, Элизабет.

Она подумала о случайном замечании Бингли, которое мучительно вспоминала и переживала гораздо сильнее, чем готова была признать.

— Когда ты рассказывал о своей матери, о том, как она разбила сердца половине Лондона, Бингли упомянул «леди Элинор»…

— Да, Эллу, — ответил он, как мог бы ответить гордый брат.

Элизабет подавила чувство легкой тревоги и прислонилась головой к его плечу.

— Если они и вправду тебя любят, — сказала она, — они смирятся с твоим выбором.

— Полагаю, что да.

Он помолчал, потом решительно добавил:

— Но довольно о моей родне. Ты хотела поговорить со мной о… письме.

В его голосе явственно прозвучало отвращение, и от того высказать то, что она собиралась, стало еще страшнее.

Утешало то, что пальцы Дарси у нее на талии продолжали описывать крохотные круги, хотя он, похоже, этого не сознавал. Она решила его не просвещать, а наслаждаться теплом, которое излучала его рука.

— Да, хотела. Фицуильям, я обещала тебе его сжечь, и действительно намеревалась это сделать, но это оказалось мне не по силам. Я не хочу его сжигать!

— Почему? — Он был искренне удивлен. — Это ужасное письмо.

— Да. То есть нет. Ну да, там есть такие места… полные высокомерия и обиды. Но само письмо… Ты ведь не только рассказал мне про Джорджиану, и про вмешательство между Бингли и Джейн… Там как будто весь ты, за подписью и печатью. — Под его пристальным взглядом она залилась краской. — И благодаря нему я поняла не только тебя, но и себя, и сумела исправиться. Я вспоминаю о прошлом с не большим удовольствием, чем ты… хотя наверняка делаю это реже.

Она улыбнулась ему, и получила в ответ сухую улыбку.

— Если бы не это письмо, я бы так и упорствовала в своих наклонностях, и страшно подумать, куда бы это меня завело. Понимаешь?

Она не знала, почему ей так важно, чтобы он ее понял. Он свел брови с выражением, напомнившим ей лицо Маргарет, когда та боролась со спряжением неправильных французских глаголов.

— Элизабет, — начал он осторожно, и она почувствовала, что в груди что-то сжалось. — Я… я не вполне понимаю…

Она совершено правильно истолковала «понимаю» как вежливую замену «согласен».

— Но, — он пожал плечами, — если для тебя это так важно, я, конечно, не буду вынуждать тебя сдержать слово.

Элизабет с трудом удержалась от смеха, такое нежданно глубокое облегчение она почувствовала.

— У меня есть и менее основательные причины сохранить его, — призналась она. — Когда после побега Лидии я его перечитывала, то видела совсем по-иному, особенно самый конец. Ты любил меня, когда его писал. Ты желал мне счастья, с тобой или без тебя — не важно. Сначала было легче верить, что ты не питал ко мне истинного чувства, но потом… каким утешением было знать, что ты любил меня. — Она взглянула на него, приподняв брови. — Ты бы поразился, узнай, сколько сентиментальных глупостей я подумала и натворила в то время. И, кроме того, — она улыбнулась, — это первое письмо, какое ты мне написал. Леди ценят и хранят такие письма, Фицуильям.

— Вот как? Почему?

— Чтобы помнить, конечно.

Они посмотрели друг на друга в полном недоумении, и Дарси потряс головой.

— Такое может понять только женщина, полагаю. Это твое письмо, Элизабет, делай с ним, что пожелаешь.

Примечания:

1. На всякий случай напомню, что состоять в переписке могла только официально помолвленная пара. Тайная переписка – вопиющее нарушение приличий (что прекрасно показано в «Эмме»).

2. Чтобы оценить это замечание, напомним, что в английских частных школах практически официально процветала дедовщина со всеми ее прелестями (лорда Байрона в Итоне изнасиловали, и это не было чем-то из ряда вон выходящим).

3. Смеяться на улице – верх неприличия даже для джентльмена, а уж для леди!

4. 15 апреля 1784 года тори во главе с премьер-министром Уильямом Питтом-младшим после ожесточенной борьбы выиграли парламентские выборы. Началось почти тридцатилетнее правление тори. Для вигского клана Фицуильямов это была катастрофа.

Чтобы стало совсем понятно, следует учесть, что партийные предпочтения в георгианской Англии (и в викторианской тоже) переходили по наследству: были знатные торийские роды, и знатные вигские роды, которые заправляли в Парламенте и пожинали плоды победы в виде титулов, должностей, пенсий и т.п. Как это выглядело на практике, можно почитать у Троллопа, где герцог Омниум из знатнейшего вигского рода определяет политику графства и решает, кто будет депутатом. И кто будет епископом. Для клана Дарси — Фицуильямов эту политическую роль, скорее всего, выполнял герцог Девонширский. Кстати, именно Чатсуорт-хаус в дербиширском поместье Девонширов исполнял роль Пемберли в сериале 1995 года.