Когда б имел златые горы... (гет)

Ратгар и Годлаф гостили дома уже восьмой день, и с их помощью мы успевали до обеда переделать все важные и большие дела, а после оставалось время на конные прогулки, праздную болтовню и даже помощь соседям.

Братьев в округе все помнили. Более того, все знали, кто они, кем стали, и потому относились как к важным персонам. Но их это, кажется, ничуть не взволновало. В один из дней мы втроем, взяв лошадей, отправились к соседям, тем, что держали овец, и до вечера помогали стричь целую отару. Меня, конечно, до самих овец не допустили, но собирать руно и выстригать из него непригодные куски я вполне могла. Братья расправлялись с овцами как заправские стригали, и я только диву давалась, как они за столько лет не растеряли своих навыков. На мои удивленные восторги они лишь посмеивались.

Наградой нам были туша барана и два тюка выбранной шерсти, которыми мы нагрузили наших лошадей и теперь неспешно вели в поводу.

— Ты правда думаешь, что в столице кроме безделья и караулов нечем больше заниматься? — пожурил меня Годлаф, и я впервые задумалась о буднях Эдораса, о котором раньше думала почти как о сказке.

Конечно же, там жила не только королевская семья, охрана дворца и дружина, но и простые люди, которые так же трудились, вставая с зарей, и так же уставали к первым звездам, как мы. Но с того момента я стала все больше и больше думать о столице, порой докучая братьям расспросами так, что только мать могла меня остановить.

Я даже допустила мысль, что там может жить кто-нибудь, кто знает что-то о таких как я, кто сможет помочь хоть чем-нибудь, кто поверит тому, что я расскажу. Здесь мне никто не верил, когда я поначалу пыталась рассказать о своей прошлой жизни, они даже не слушали, считали, что я натерпелась страху в своей сожженной деревне и все придумала, не нарочно, но лучше бы «забыла глупости и продолжала жить нормально». И я перестала упоминать об этом. Конечно, они простые люди и уж точно не врали, говоря, что не понимают, о чем я толкую.

Так может быть, в Эдорасе…

* * *

— Отец, отпусти ее с нами, пусть посмотрит город… — услышала я голос из кухни, проснувшись и собираясь выскочить на задний двор. Природа сразу перестала меня звать, и я застыла возле двери, боясь даже вдохнуть.

— Мала она еще и неразумна, чтобы вам доверить, — несмотря на произнесенные слова, тон отца выдавал его желание скорее услышать доводы, нежели запретить. Мое сердце замерло. Я ведь даже ни о чем не просила, только мечтала про себя, боясь лишний раз представлять что-то подобное.

— Поживет до зимы, посмотрит — да и отправим назад, когда двинемся в Альдбург, — отвечал ему один из сыновей. — Не вечно же ей здесь сидеть да на степь глядеть.

— С нашим надзором никто ее не обидит, даже не взглянет недобро! — так горячо мог говорить только Ратгар, и я невольно улыбнулась его теплому обещанию. Я не сомневалась, что буду с ними под надежной защитой, и как же мне хотелось, чтобы отец почувствовал то же самое!

Но дальнейший разговор пошел уже тише, и я не могла разобрать, что же они говорят. Пытаясь вслушаться, я высунула голову в проем и увидела, что мать тоже сидит с ними, но она до сих пор не произнесла ни слова.

— Добро, — расслышала я решение отца, — пусть собирается.

Отпустив, наконец, сердце в дикую пляску, я покинула убежище и бросилась ему на шею, хотя ни разу еще не позволяла себе подобного. Я даже не успела подумать, что делаю, как отец в ответ прижал меня к груди:

— Вот же мышка тихая… Братьев там слушайся, будут тебе вместо отца и матери. Да не реви — взрослая уже для слез-то!

Размазывая сопли от неожиданной отцовской ласки, я мельком глянула на остальных: братья сидели, улыбаясь, но мать смотрела на меня с тревогой. «Ничего, — успокаивала я свою совесть, — Фрит уже подросла, да и вернусь я через пару месяцев».

* * *

Оставалось всего несколько дней до нашего отправления в Эдорас. Сказать, что я томилась ожиданием, — ничего не сказать. Я изнывала от желания уже хотя бы просто пуститься в путь и увидеть что-то, кроме постылой пшеницы, которую уже вовсю начали косить. У нас больше не было свободного времени — мы все его проводили в полях, стремясь убрать до отъезда как можно больше и встречая первые звезды с бесконечными снопами в обессилевших руках.

Братья разговаривали мало, в основном по делу, и я понимала, что, в отличие от меня, они хотели бы остаться дома подольше. В глубине души я даже радовалась, что их зовет служба и мы не задержимся ни на день. Мать работала вместе с нами, и на хозяйстве оставалась одна Фрит. Теперь это она сидела на крыльце под звездами, ожидая нас всех.

В последний день отец не ушел в дозор. Накануне он отсмотрел коней, которых братья уведут в Эдорас на нужды войска. Из наших пятнадцати голов он выбрал трех шестилеток, которых уже можно было заезжать, и мы отделили их. Остальных Фрит утром увела на пастбище.

Мне предстояло путешествие на старом Троллейбусе, который мало уже годился для серьезных работ в поле. Троллейбусом называла его, конечно, я, потому что он был широкий и медленный, как те старые электрические машины в моем родном Томске. Нехитрая поклажа была собрана с вечера и лежала возле двери вместе с вещами братьев. Здесь же были их начищенные матерью доспехи и оружие.

Я простилась с родителями и отошла к лошадям. Мне предстояло вернуться довольно скоро, когда братья, которые переходили из городской дружины в свиту молодого правителя Истфолда, вместе с ним уехали бы из Эдораса в Альдбург. Именно об этом переходе беседовал Годлаф с отцом в тот первый день, когда они только приехали. Я не понимала, почему братья так хотели покинуть столицу, но не стала спрашивать, пока мы были дома. Наш путь до Эдораса должен был занять около трех дней, и мне показалось правильным поговорить об этом позже.

В начале зимы правитель отправлялся в свои родовые владения, и с ним уходили братья — еще дальше от родного дома. Перед своим отправлением домой им заглянуть бы уже не удалось, но меня они намеревались отправить с ближайшим отрядом, направляющимся в Хорнбург — в противоположную сторону. А уж несколько километров от тракта до деревни я была в силах преодолеть сама. Так что с родителями Годлаф и Ратгар прощались вновь на несколько лет.

Тихо вернулась Фрит, и мы обнялись, не говоря ни слова. Мне показалось, что сестра плачет, но когда она посторонилась, чтобы не мешать мне влезать на Троллейбуса, я увидела совершенно сухие глаза.

— Привези мне что-нибудь, — попросила моя сестренка, уже отходя к братьям и оглядываясь. Ратгар снова подхватил ее на руки, как-то особенно трепетно прижимая к себе, а Годлаф принимал последние наставления отца, которые услышали лишь они двое.

Братья легко вскочили в седла и первыми вышли за ворота, ведя молодняк в поводу. Я замыкала наш маленький отряд и, пока мы не добрались до поворота, постоянно оглядывалась назад и махала рукой. Я не видела ни ворот, ни дома, но знала, что оттуда — смотрят. Смотрят и ждут нас обратно, всех троих и когда-нибудь.

* * *

На первой же ночевке, за нехитрым ужином, я не выдержала и спросила, чем им так опостылел Эдорас, раз они уезжают оттуда.

Старший брат лишь ухмыльнулся, продолжая жевать свое мясо. Ратгар протянул ноги ближе к огню и переглянулся с братом:

— Отлично все в столице, и служба хороша, и почет в достатке. Да только как вошел в законные права правитель Истфолда, как стал дружину себе собирать — вся молодежь к нему и потянулась. Хоть и молод, но суров в бою племянник Короля, уже успел стяжать славу и отважного воина, и разумного командира. Многие надеются дослужиться в его эореде до высоких мест.

— И вы тоже? — улыбнулась я, представляя себе, каков же должен быть юноша, о котором столь лестного мнения мои могучие братья.

— И мы тоже, — согласился Годлаф. — Какой же воин не хочет стать офицером?

Я улыбнулась еще шире: похоже, эта поговорка одна на все народы и страны.

— А что отец-то на это сказал?

— Любопытная ты больно стала, Ольга, — посмеялся Ратгар, — Смотри, как бы не попала куда не следует. В столице мы не сможем всюду за тобой ходить, будь осторожнее.

Я промолчала и обняла руками коленки. Ратгар был прав — ни к чему такие расспросы, захотели бы — сами бы рассказали. А нет так нет, не мое это дело.

Наутро, едва мы позавтракали, собрали вещи и оседлали лошадей, пошел ливень и не успокоился до самого вечера. Самым обидным было протрястись весь день в седле под ледяными осенними потоками и, разбив палатку на мокрой земле, понять, что как раз к этому моменту все закончилось и небо просияло яркими звездами. Но зато в этом контрасте я разглядела, что по правую руку от нас высится темная гряда и путь наш дальше лежит почти у подножья гор. «Белые горы», — вспомнила я. Фрит рассказывала, что именно с Белых гор приходят «злые люди» и орки, но уроков местной географии мне, конечно же, никто не давал, и я совсем не представляла, насколько они близко или далеко. Быть может, их вершины можно было разглядеть прямо с нашей крыши, но кто бы мне об этом сказал, если я не спрашивала?

На третий день пути моя спина начала жаловаться и ныть, но я старалась не подавать вида. Я знала, что мы и так тащимся медленнее некуда и без меня бывалые конники преодолели бы это расстояние в разы быстрее, но подо мной был старый Троллейбус, а значит, было на кого спихнуть всю усталость. И когда мне становилось совсем невмоготу, я кричала в спины своим названым братьям, что Троллейбус вот-вот падет и ему нужно отдохнуть.

— Загнали совсем старика, никакого почета на пенсии, — ворчала я, сползая с седла, — Но ничего, Троллейбусик, сейчас мы с тобой отдохнем и дальше пойдем…

Мои верные рыцари кружили вокруг нас и, наверное, посмеивались себе в бороды, а Троллейбус тянул усатую морду к моим ладоням — и иногда находил там какой-нибудь сухарик. Его, похоже, все устраивало.

Через пару часов после полудня братья заметно оживились. Они то и дело порывались ускориться, но вовремя вспоминали обо мне и осаживали коней. И вскоре я поняла, что было тому причиной — впереди замаячила темная громадина, и, надо полагать, конец нашего пути. Что Эдорас располагался на здоровенном холме, я уже знала.

Дорога вела нас к огромным воротам, огромным по меркам тех, что я видела здесь, и за высокими городскими стенами я могла уже разглядеть ряды темных крыш, что теснились на склонах холма. Мы приблизились к закрытым створам, и Ратгар сделал мне знак остановиться, старший брат в одиночку подъехал к заставе и о чем-то переговорил со стражей: ворота раскрылись, и мы двинулись дальше.

Наш путь лежал почти до самой верхней площадки, где высился Королевский чертог. Всю дорогу я могла любоваться, как в проблесках солнца меж туч время от времени сияет золото его крыши и резьбы опор. Наверное, так и было задумано — чтобы обитель Короля была видна из любой точки города. Не доехав до площади перед самим дворцом сотню метров, мы свернули в сторону и, как я поняла, направились к казармам. Я проводила взглядом уходящий мне за спину Медусельд, уже зная, куда направлюсь первым делом, как обустроюсь в столице.