Орнейские хроники (джен)

Лару тронуло великодушие сьера Оденара, но особенно она была благодарна ему за несколько дней отсрочки. На следующий день в апартаменты доставили ее приданое. На удивление, злоключения пути не сказались на дорогих тканях, и Ларе пришло в голову, что иногда жизнь человеческая оказывается более уязвимой, чем тонкий шелк. В этот же день ей прислали подарок — украшения с изумрудами. Она залюбовалась искусной работой, к тому же мастер неведомо как угадал ее любимые цвета. Однако, ожидая записку от нареченного, в футляре она обнаружила лишь карточку с вытесненными золотом надписью — «Несравненной». Лара тихонько вздохнула. Она пыталась представить, что сьер Раймон, которому также суждено увидеть будущую жену только в храме, может чувствовать. Что побудило его дать согласие?

На Талассу опустилась влажная духота, как часто бывало перед началом осенних бурь равноденствия. Мгновения текли вязкой патокой, и Лара почти сожалела, что просила отложить свадьбу: не лучше ли было, если бы все уже свершилось? Оставившая за спиной Джинеру и прежнюю жизнь, она казалась себе древней стрекозой, застывшей в куске окаменелой смолы. В мыслях теснились воспоминания о событиях последних дней, и Лара была вынуждена признать себе, что в них немало места отводилось капитану Фальго. И в то же время она понимала, насколько беспочвенны и даже вредны неясные мечты. Что проку терзать себя? Ей следует думать о том, как стать достойной супругой сьеру Раймону, а не о синеглазом либеросе. Она подолгу расхаживала по отведенным им покоям или сидела на мраморной скамье в лоджии, затененной разросшейся старой глицинией. Из лоджии открывался вид на город и далекие холмы меж которых петляла полноводная Роана; желто-бурые полоски убранных полей перемежались с виноградниками и серебристыми пятачками оливковых рощ. Промаявшись весь день, Лара обнаруживала, что наступил вечер, и солнце уже растворилось в оранжевой дымке, застилающей горизонт на западе. Отец напротив, был спокоен и умиротворен, и предпочитал не замечать ее настроения, а она не заговаривала с ним ни о чем, что напрямую бы не касалась подготовке к церемонии.

За все время она лишь однажды вышла из гостевых апартаментов — ее пригласила сьера Магдала на малый прием, где собирались придворные дамы. Супруга принчепса не утратила статность и все еще оставалась красивой женщиной, несмотря на то, что ее возраст приближался к пятидесяти годам. Она ласково приняла Лару, и с искренним участием расспросила ее о драматическом путешествии. Выяснив, что новая горничная устраивают Ларе, она предложила оставить Вивьен в услужении, и на прощание сказала:

«Полковник Оденар — достойный человек, но вы здесь вдали от родных. Помните, вы всегда можете обратиться ко мне, если возникнут затруднения, дона Лара...»

Из присутствующих на приме Ларе запомнилась графиня Жизель Оверне, жена маршала Востока — кареглазая шатенка, которая располагала к себе сердечностью и веселым нравом. Молодую графиню интересовала жизнь Джинеры, а по остроумным ремаркам, Лара поняла, что их взгляды во многом совпадают. Что касается других дам, то они показались Ларе чопорными и холодными, хотя никто, разумеется, не позволил проявить хоть малейшую неучтивость в присуствии супруги принчепса.

Ночь перед свадьбой Лара провела без сна. На рассвете Вивьен пришла в спальню и озабоченно охнула, обнаружила госпожу — бледную, с залегшими под глазами тенями, — сидящей перед зеркалом. Однако краски для губ и век и крема, подаренные сьерой Магдалой, стерли все следы утомления и непростых раздумий.

Процесс одевания занял порядочно времени. Платье цвета молодой листвы, расшитой золотыми нитями, было великолепным, но Лара отстраненно отметила красивый узор и нежность ткани. Наконец горничная закончила одевать ее, после чего застегнула колье на ее шее и вдела в уши серьги. Наряд довершила длинная вуаль. Сквозь белый шелк вуали Лара смотрела на свое отражение, и видела незнакомку. Ей казалось, что все проходит с кем-то другим.

Скрипнула дверь. Вздрогнув, Лара обернулась: на пороге стоял отец.

— Ты готова, Лара? — с легкой тревогой спросил он.

— Да, отец, — ответила она и, несмотря на холод в груди, ее голос звучал твердо,.

* * *

Оденар, стоя перед большим зеркалом, разглядывал себя со смешанными чувствами, среди которых превалировали скепсис и легкая растерянность, заставляющая его с досадой хмурить брови. Камзол из серебристого атласа, украшенный широким позументом, сидел безупречно, но Оденар ощущал себя скованно. Вокруг него суетился Маниго, поправляя то кружевное жабо, то складки алого офицерского шарфа. Косые лучи утреннего солнца проникали сквозь наборные стекла, рождали блики на золоченым эфесе парадной шпаги и вставленных в рукоять красных турмалинах. День обещал быть погожим.

Сегодня, если судьба не выкинет еще какого фортеля, он обручиться с доной Ларой. И наконец-то увидит ее лицо, — хмыкнул он про себя.

Месьер Эрнан достаточно подробно описал девушку, однако у Оденара, как он ни пытался вообразить ее, ничего не получалось, и в конце концов он оставил это бессмысленное занятие, находя даже своеобразное удовольствие в неизвестности.

Прежде тихий дом полнился топотом ног и голосами, среди который выделялся пронзительный тенор мейстера Журбена. Раймон решил предоставить западную половину дома в распоряжение супруги. Видимо, так было заведено и у прежних владельцев, и привести комнаты в порядок не составило большого труда. На первом этаже была гостиная, на втором — просторная, выходящая окнами в сад спальня, к которой примыкали будуар и еще одна небольшая комната, могущая служить детской. Если, конечно, Странник пошлет им детей. Он усмехнулся: ему все еще было сложно в полной мере принять грядущие изменения в жизни, хотя определенные шаги уже сделаны.

Ему передали, что сьера Магдала отпустила одну из своих горничных прислуживать доне Ларе. Заботой меньше. Помимо прежних слуг, Маниго нанял садовника, который спешно привел дикие заросли в некое подобие сада, кучера, двух лакеев и рослую крепкую девушку по имени Мариза, призванную помогать Каролине. На кухне также командовал теперь мэтр Грассе, повергая бедную Каролину в священный трепет строгостью, но еще больше — кулинарными талантами.

Со двора донеслось ржание и стук колес: карета, запряженная четверкой белых болонэ — свадебный подарок месьера Эрнана, уже ожидала его.

— Пора, — Оденар, резко развернувшись, как будто был на плацу, вышел из спальни.

Главный храм Талассы представлял из себя равносторонний крест, ориентированный по сторонам света и с увенчанным шпилем куполом на перекрестье. Внутрь вели четыре двустворчатых двери, обитых бронзой; нефы сходились в центре круглой площадки, где высилась статуя Странника в его милостивой ипостаси: длиннобородый мудрец держал в руках чашу, в коей собралась вся скорбь мира, собираясь испить ее. У подножия статуи в треножнике горел негасимый Священный огонь. Храм возносился в небо на полсотню туазов, и до сих пор не дозволялось строить ничего выше. Он был воздвигнут на заре Эры Странника, древние стены, сложенные из белого мрамора Восточного Рубежа, были свидетелями взлетов и падений Альби, и уже пять веков как храм изображался на гербе принчипата.

Карета въехала на Звездную площадь, гудевшую от голосов. Занавеска была отдернута, и Оденар мог видеть не меньше десятка экипажей и несколько портшезов; жители окружающих домов выглядывали из окон, за цепью гвардейцев, предусмотрительно расставленных по периметру площади, толпились простолюдины: распространившаяся по Талассе история с пленением и чудесным спасением невесты придала событию романтический флер и привлекла немало любопытствующих. Оденар велел править к западным дверям. Карета остановилась возле высокого крыльца, на котором собрались приглашенные. Его взгляд сразу нашел принчепса с супругой и графа Оверне, почтивших свадьбу своим присутствием, чуть поодаль стояли граф Риардо и его сын. Оденар усмехнулся, заметив кислое выражение лица сьера Бодуэна — кажется, женитьба северного выскочки на дочери дука, пусть и от морганатического брака, воспринималась им как очередной незаслуженный подарок высших сил.

Он распахнул дверцу и спрыгнул на мощенную плитами площадь. Толпа разразилась приветственными криками. Оденар поднял руку, вызвав еще большее воодушевление, и легко взбежал по ступеням.

— Пусть все свершится по милости Странника, сьер Раймон, — тепло сказал принчепс.

Сьера Магдала благосклонно улыбнулась. Оденар поклонился в ответ и решительно вошел внутрь храма.

Высокие стрельчатые окна были завешаны тяжелыми драпировками, и глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полумраку после залитой солнцем площади. Магистр Вальен в белой хламиде уже стоял возле треножника, где горел Огонь, еще пятеро жрецов выстроились полукругом позади изваяния Странника. Вальен милостиво кивнул. Не выказывая ни спешки, ни неуверенности, Оденар подошел к нему и встал слева от треножника. Он посмотрел на мраморный лик Посланца Звезд, обращенный к югу. Всполохи пламени делали его живым. Храм постепенно заполнялся гостями. Жениху и невесте положено было заходить с противоположных сторон и встречаться у подножия статуи. Как ни старался Оденар убедить себя, что предстоявший брак — ничто иное, как выгодный политический союз, ему потребовалось усилие, чтобы справиться с неожиданным волнением.

* * *

На Звездной площади и в прилегающих улочках толпились люди. Лара слышала голоса, и даже короткие канцоны, исполняемые под гитару и воспевающие красоту невесты, и это контрастировало с царящим в карете молчанием. Впрочем, путь был недолог, и вот уже отец повел ее по проходу погруженного в полумрак храма к негасимому огню Стоявший возле треножника высокий широкоплечий мужчина в серебристом камзоле обернулся к ним.

...Суровое лицо, твердо сжатый рот. В прищуренных глазах — настороженность. Темно-серое предгрозовое море...

...Дук Конти шел по проходу, а рядом, опираясь на его руку, будто плыла невысокая стройная девушка в золотисто-зеленом платье. На ее голову была накинута длинная белая вуаль, спускавшаяся на грудь. Подведя дочь к треножнику справа, дон Винченцо остановился. Оденар невольно подобрался как перед решающим сражением, и внутренне усмехнулся: какие странные сравнения приходят ему в голову.

— Мы собрались, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину, — начал магистр Вальен, — для доли лучшей и худшей. И помните, что не тела, но души соединяются, чтобы вместе идти земными дорогами, а когда закончится отпущенный срок — дождаться друг друга на Звездном мосту. Возьмитесь за руки.

Раймон шагнул навстречу нареченной, и дон Винченцо торжественно откинул белый шелк с лица дочери.

... Он взглянул ей в лицо и замер, будто налетел на невидимую стену. На миг ему показалось, что перед ним стоит Ивэн. Сердце споткнулось, потом зачастило. Оденар сморгнул, чувствуя, как на висках выступает пот: да нет же, дона Лара совсем на нее не похожа. Точеные черты лица, большие глаза, оттененные длинными ресницами, смуглый тон кожи и четко очерченные губы... Дочь дука и вправду была красива — необычной, приковывающей взгляд красотой. Морок, порожденный то ли неверными отсветами пламени, то ли его воображением, взявшимся шутить дурные шутки, рассеялся, лишь в сердце остался отголосок тягучей тоски.

— Примите мою руку, дона Лара, — глухо проговорил он, протягивая руку ладонью кверху, — в знак того, что отныне моя жизнь — одно с вашей.

Дон Винченцо, держа руку дочери за запястье, вложил ее в руку жениха и отступил.

— Примите мою руку, сьер Оденар, в знак того...

Лара запнулась и уставилась в пол, ее пальцы дрогнули, затем ее лицо стало отрешенным и она твердо договорила: — Что отныне моя жизнь — одно с вашей.

— Да будет Священный Огонь свидетелем ваших клятв, — продолжил магистр.

Раймон, слегка сжав тонкие пальцы девушки, медленно повел их соединенными руками над треножником. Багряное пламя внезапно рванулось вверх, на мгновение жгучей болью опалило кисть. По тому, как вздрогнула Лара, он понял, что огонь коснулся и ее. Однако боль тут же стихла, а покосившись на кисть, Раймон не увидел даже покраснения.

Собравшиеся в храме ахнули, на лице магистра Вальена тоже мелькнуло изумление.

— Давно не случалось подобного знамения, — севшим голосом сказал он и прокашлялся: — Однако истинно говорю вам, что сей знак — благой.

...Слова магистра ордена Пастыря, широкая ладонь сьера Раймона... Словно со стороны она услышала свою брачную клятву, и вдруг — взметнувшееся пламя. Боли не было, Лара лишь на миг испугалась — неужели это ее проклятье напомнило о себе? Но миновало...

Один из жрецов приблизился, держа перед собой поднос с двумя золотыми обручальными браслетами.

Оденар, взяв женский — тонкий, с замысловатым узором, пристально вгляделся в лицо теперь уже не невесты, а жены, и негромко спросил, надевая браслет ей на правую руку:

— Вы обожглись, дона Лара?

Глуховатый голос мужа вывел ее из странного оцепенения.

Она вскинула глаза и так же тихо ответила, беря мужской браслет — гладкий и массивный:

— Нет... сьер Раймон.

Прохладный метал обхватил запястье Оденара.

— И да благословят звезды этот союз! — возвестил Вальен.

С окон одновременно упали портьеры, и солнечный свет, преломляясь в витражах, хлынул в храм. Возбужденно заговорили, засмеялись гости. Сьер Раймон продолжал пристально смотреть на нее, и в холодном северном море его глаз играли золотистые блики.

— Аве! — слышалось то тут, то там. — Аве, сьер Раймон! Аве, сьера Лара!

— Благослови тебя Странник, Лара, — растроганно сказал отец, — и вас, сьер Раймон.

К ним с улыбками на лицах подошли сьер Эрнан и сьера Магдала, и Лара присела в реверансе.

— Мои поздравления, Раймон!

— Надеюсь, Странник пошлет вам счастье, — чуть растягивая слова добавила Магдала и обратилась к Ларе. — Моя дорогая, на днях я жду вас у себя.

Рука об руку они вышли на крыльцо храма. Площадь буквально взорвалась криками. Лара, оглушенная, растерянно оглянулась на мужа. Тот чуть улыбнулся уголком рта и указал ей на запряженную четверкой белых лошадей карету.

— Прошу вас, сьера Лара.

* * *

В карете Лара откинулась на стенку, обитую мягким голубым велюром, и вздохнула, борясь с волнением.

— Вам нравится Таласса? — светским тоном спросил сьер Раймон, усаживаясь на сидение напротив нее.

— Я надеюсь... полюбить ее. Но пока у меня не было возможности узнать... — она смущенно замолчала.

— В самом ближайшем время, думаю, такая возможность у вас появится. Альбийцы — открыты и горячи сердцем.

— Да пошлет Странник ненасытность жене и неутомимость мужу! — завопил кто-то.

— А вот и подтверждение, — усмехнулся сьер Раймон.

От выкрика Лару бросило в жар и она потупилась: в Джинере шутник мог за дерзость поплатиться ударом кнута. Однако казалось, что мужа это только забавляет. Карета тронулась с места и, сопровождаемая здравицами в честь новобрачных разной степени фривольности, покатилась по улице.

— Празднества Урожая и Плодородия прошли, но уже в следующем месяце, чтобы умилостивить бурное море, состоится Жертвоприношение роз — когда в морские волны кидают цветы. Это... красиво. Есть предание, связанное с ритуалом. Полагаю, что сьера Магдала поведает его лучше, чем я. Двор месьра Эрнана любит увеселения, так что скучать вам не придется.

В карете повисло молчание, и, чтобы развеять его, Лара спросила:

— А вам... бывает скучно в Талассе?

— Я провожу недостаточно много времени в столице, сьера Лара, чтобы начать скучать. Но покровительство сьеры Магдалы сделает вашу жизнь яркой и насыщенной событиями.

«Не хочет ли сьер Раймон сказать, что оставит меня в столице одну?»

Удивленная, она отважилась вновь поднять глаза на мужа:

— Но разве не должно жене следовать за мужем и разделять его земные дороги?

Рамйон изогнул бровь, изучающе рассматривая ее.

— Но и мужу должно оберегать жену от тягот и бед, — помолчав, ответил он. — Мы обсудим все позже, сьера Лара.

Карета свернула, мимо окна проплыли столбы и кованные ворота, увитые лентами и гирляндами цветов, затем копыта зацокали по плитам двора, и у Лары забилось сердце: они подъехали к дому сьера Раймона, который теперь станет и ее домом.

* * *

Опираясь на руку мужа, Лара вошла в пиршественный зал и и даже растерялась от великолепия убранства и роскошных нарядов гостей. Стены украшали драпировки из кремового атласа, собранные в складки; алые и бордовые розы в напольных вазах наполняли воздух благоуханием. Столы располагались «вратами» — два длинных вдоль стен, и один, короткий, — под прямым углом к ним, на возвышении. Разнообразные и изысканные кушания порадовали бы самого искушенного в мирских утехах и смутили сделавшего своей стезей воздержание. Музыканты же, размещенные на балкончике, призваны были услаждать душу гитарными переборами и нежными звуками флейты и виолины.

У самого входа ее ждал отец. Он на миг обнял ее и тихо сказал:

— Ступай, дочь. И помни мои слова. Впрочем, я уверен, ты справишься со всем, что будет ниспослано тебе...

В горле встал ком, она хотела что-то ответить, но ее уже обступили другие приглашенные, и она почувствовала себя в центре пестрого вихря: незнакомые лица, поздравления, сыплющиеся со всех сторон, на которые она отвечала односложно и, как ей казалось, невпопад. Она обрадовалась, заметив Жизель Оверне, графиня тоже искренне улыбнулась ей.

— Дорогая Лара, я так рада за вас! Будьте счастливы.

Сьер Раймон обменялся рукопожатием со стоящий рядом мужчиной в фиолетовом атласном камзоле и сказал:

— Граф Оверне, позвольте представить вам сьеру Лару, мою жену.

У Оверне было удлиненное лицо с тонкими губами под изящными усиками. Темные волосы волнами падали на кружевной воротник, голубые глаза с дружелюбным любопытством смотрели на Лару.

— Почту за честь знакомство с вами, — поклонился он и сверкнул белозубой улыбкой. — Моя супруга рассказала мне о вас, но только теперь я понимаю, как повезло сьеру Оденару. Уверен, вы с Жизель быстро найдете общий язык.

— О, разумеется, Шарль! — графиня бросила на мужа лукавый взгляд. — Мы создадим союз — оборонительный и наступательный, против суровых мужей.

— Для меня не только честь, но и большая радость дружба сьеры Жизель, — Лара окончательно смутилась.

— Мои поздравления, сьер Оденар, — протянул низкий голос. — Ваша супруга станет украшением двора.

Перед ними стоял еще один из гостей — важный, несколько полноватый мужчина с холодным взглядом.

— Благодарю, сьер Риардо.

Голос мужа прозвучал сухо, и у Лары возникло ощущение, что он не слишком жалует разряженного вельможу.

Сьер Раймон подвел ее к возвышению, лакей в темно-серой ливрее отодвинул обитый бордовым бархатом стул с резной спинкой. Она села, и множество взглядов — любопытных, оценивающих и даже скептических устремились на нее. Муж занял стул слева от нее, места для ее отца и принчепса Эрнану с супругой также были отведены за этим столом. Она поймала ободряющий взгляд сьеры Магдалы; та подняла руку со скрещенными указательным и средним пальцем — этррурский древний знак оберега от всяческого зла.

Лара была приятно удивлена расположением как супруги принчепса, так и графини Оверне. Однако оброненные мужем слова про то, что он редкий гость в столице, несколько озадачили ее.

«Разве у месьера полковника не может быть других забот, кроме как развлекать жену, навязанную ему по политическим соображениям? — размышляла она, украдкой поглядывая на его резко очерченный профиль. — И разве это не то, чего я в глубине души хотела бы?»

Перемена блюд следовала одна за другой, однако она лишь сьела кусочек паштета с телячьим сердцем, по альбийской традиции обязательно подаваемого к столу новобрачных. Тесто так и таяло во рту, а в начинку добавили пряностей, «дабы разжечь страсть».

«Жена да покорится желаниям мужа...», — слова жрицы вдруг всплыли в памяти, и внутри свернулся колючий еж. Брак не исчерпывается клятвами у негасимого огня, и ей весьма скоро предстоит испытать силу этого мужчины на ложе...

— Вы почти ничего не едите, — вдруг сказал сьер Раймон. — Мэтр Грассе будет в отчаянии, его старания пропали зря.

Она виновато ответила:

— Блюда мэтра Грассе изумительны, но у меня нет аппетита.

Муж понимающе кивнул:

— Не смущайтесь, сьера Лара, это многим из здесь присутствующих должно смущаться вашей красотой. Вы бледны. Выпейте вина, оно вернет вам румянец и аппетит, — он указал на позолоченный кубок, — «Роза Альби», у него тонкий вкус. И нет риска, что с непривычки... — он запнулся подбирая слово, затем с легкой усмешкой договорил: — У вас закружится голова. И отведайте утиную грудку в гранатовом соусе.

Прямолинейность высказываний мужа была непривычной, но парадоксальным образом успокоила ее. Лара решила последовать совету и осторожно отпила из кубка. Ароматное розовое вино понравилось ей, и она поняла, что голодна. А необычный изысканный вкус тонко порезанного мяса, залитого рубиновым соусом, и в правду говорил о немалых стараниях мэтра Грассе.

Незаметно стемнело, слуги зажгли свечи в канделябрах. Музыка стала громче, однако голоса раскрасневшихся от обильных возлияний гостей почти заглушали ее. Раздался хлопок, фонтаном взметнулись разноцветные бумажные шарики, и в пространство между столами колесом выкатились акробаты в пестром трико.

— Чем мне нравятся обычаи альбийцев, — так это тем, что женщина вольна покинуть любое собрание, не оправдываясь и не объясняя причин, — тихо сказал сьер Раймон. — Если вас утомляет шум, Вивьен ожидает у выхода. Она проводит вас в ваши покои.

Лара с благодарностью посмотрела на него и ответила, вставая:

— Вы очень добры, сьер Раймон...

* * *

Темнота осенней ночи затопила город, лишь на башнях Фортеса горели сигнальные огни, да главные улицы подсвечивались тускло-оранжевым пламенем факелов. Стих стук колес и цокот копыт, последние из захмелевших гостей разъехались, и воцарилась тишина, изредка прерываемая окликами ночной стражи.

Раймон, сменивший камзол на черный шелковый баньан*, стоял на балконе, вдыхая прохладный воздух.

Что дук Конти, что месьер Эрнан сегодня выглядели довольными — все разрешилось к их вящей радости, и, как успел понять Раймон, дук собирается вложить средства в строительство новых кораблей. А им с Ларой еще предстояло выстроить путь друг к другу. Если он подспудно ожидал увидеть жеманную размалеванную куклу, то его опасения были напрасны. Красота нареченной не оставила его равнодушным. Во время пира он наблюдал за Ларой. Она выглядела растерянной, но не напуганной, и глубокой скорби на ее лице он также не заметил. Хороший знак, и поскольку он не собирается слишком докучать ей своим обществом, то к определенной гармонии их союз придет. Скорее всего. И пусть его потрясло явление тени той, что светлой печалью все еще звенела в душе, но... Чего еще ему желать? Милость принчепса и красавица жена с богатым приданым. Сегодня зависть мелькала в глазах некоторых приглашенных. А кое у кого — и откровенная неприязнь.

Он пригласил отца и сына Риардо не столько стремясь следовать приличиям, но и с целью понаблюдать за теми, кого имел основания считать врагами. И не удивился бы отказу, однако приглашение было принято. Сьер Бодуэн, впрочем, ограничился присутствием на церемонии в храме, зато его сын Филип одним из последних покинул пиршество, и Раймон не раз перехватывал мрачный цепкий взгляд, устремленный на него и Лару. Что же, можно считать, что позиция обозначена. По возвращению в Карду он прикажет усилить бдительность часовых, и с особым вниманием относиться к новым в крепости людям. Ну а пока... Раймон поднял голову, подставляя лицо под скупой свет серпика юной луны, повисшего над островерхими крышами Талассы. Благое время для начинаний, будь то новое дело или зарождение новой жизни. Альбийцы называют первый месяц супружества Лунным, ведь Ночная гостья подобна людям — рождается и растет, достигая расцвета, а затем умирает. Улыбнувшись, он вернулся в дом.

Перед дверями спальни жены Раймона охватила странная нерешительность. Он было взялся за дверную ручку, но отдернул руку. Что не так? С этим следовало разобраться. Вместо того, чтобы просто открыть дверь, он постучал.

— Войдите, — послышался тихий голос.

Тогда он толкнул створку. Лара сидела на постели, натянув покрывало до горла, и в упор смотрела на него распахнувшимися на пол-лица глазами. Сказать по правде, он не относил себя к искушенным любовникам и хотя не подвергал сомнению права супруга, ему меньше всего хотелось бы видеть отвращение в глазах жены. Отвращения и не было, но ее взгляд удерживал его, подобно строгой руке.

Не показывая замешательства, Раймон огляделся. Спальню освещали свечи в вычурном канделябре, стоящем на прикроватном столике. Кроме канделябра на столике были два бокала и графин с рубиновым вином, мисочки с шишками артишока в меду, миндалем и финиками. Золотистые отсветы падали на постель и изящную, покрытую завитушками мебель, выдержанную в светлых тонах. Но идиллию нарушало напряжение в позе жены.

— Все ли у вас благополучно, сьера Лара? — как ни в чем ни бывало, осведомился Раймон.

— Да, — прошептала она.

— Вам нравятся отделка ваших покоев? — он обвел рукой спальню.

— Благодарю вас, сьер Раймон, она великолепна... — однако Лара продолжала упорно и жестко смотреть на него.

Он неторопливо приблизился и остановился в шаге от кровати. Подобное он переживал впервые, и не в его правилах было брать женщину, кем бы она ни была, пусть даже простой селянкой, против ее желания. И тем более, если это его жена. Но и отступать перед чем-то непонятным, тоже было не в его правилах.

— Не кажется ли вам, что наедине мы могли бы отбросить высокопарный стиль? Ведь если вы скажете — о, сьер Раймон, не соблаговолите ли вы обратить ваше внимание на сие насекомое, именуемое оса, которое угрожает вашей супруге — то оса успеет вас ужалить?

Ее губы дрогнули:

— Думаю, оса ужаснется и улетит прочь.

— Вот и отлично, тогда мне не придется лишать ее жизни.

— Оса жалит, потому что такова ее природа, ведь боги не дали ей разума.

— В отличии от неразумного насекомого, боги даровали людям свободу выбора, — проговорил он. — Пусть мы не всегда вольны следовать зову своего сердца, но можем выбрать, принимать ли испытания стойко или роптать.

— В испытаниях закаляется дух. Но... какую неожиданную тему вы избрали...

— Для беседы в брачную ночь?

Раймон посмотрел на заботливо приготовленные мэтром Грассе яства, предназначенные для поддержания любовного пыла. Лара также бросила взгляд на столик, и на ее щеках разлился румянец.

— Странник судил нам стать мужем и женой, однако мы впервые увидели друг друга лишь в храме. Но скажу так: иногда даже долгие годы, проведенные вместе, не позволяют узнать человека настолько хорошо, как короткий разговор.

В глазах Лары мелькнуло удивление, и Раймон вдруг осознал, что напряжение, которое было почти осязаемым, исчезло. Он шагнул вплотную к кровати и мягко спросил:

— Скажите, Лара, вы знаете, зачем я здесь?

— Знаю... — она опустила длинные ресницы.

— Возможно, я неприятен вам? Тогда я уйду и поклянусь никогда не переступать порог вашей спальни.

— Нет. Останьтесь... Раймон.

— Так значит, мы поладим?

— Я... надеюсь.

На ее губах появилась слабая улыбка, а у Раймона вдруг забилось сердце:

— Вы позволите?

Лара промолчала, тогда он скинул баньян и, оставшись в одной рубашке, опустился рядом с ней на постель.

...Полупрозрачная сорочка скорее будоражила, чем что-либо скрывала. Раймон различал полукружья грудей с темными сосками, крутую линию бедра. Он легко поцеловал жену в губы, затем, заметив, что она не противится, — уже с большей страстью. В теле нарастало напряжение, однако он не спешил, сдерживая желание и позволяя Ларе привыкнуть к его прикосновениям. И вот она несмело обвила его шею руками, тогда его ладони легли на ее бедра, скользнули вверх, сминая тонкую ткань сорочки...

...Он коротким движением толкнулся вперед, преодолевая сопротивление тесной жаркой плоти, и Лара, болезненно выдохнув, затрепетала в его объятиях.

— Тише... Все хорошо, — шепнул он, целуя опущенные веки. — Теперь будет все хорошо, ведь так?

* Баньян — домашняя просторная одежда мужчин и женщин в европейской моде на рубеже XVII—XVIII веков