Ворон ворону глаз не выклюет (джен)

— Смотри-ка, вон там, в рогозе, ещё тело.

Влажная рубашка холодно липла к телу. По руке ползало что-то мелкое и кусачее. Плеск воды. Жалобы на илистое дно. Влажное чавканье грязи. Затухающий разум цеплялся за все эти мелочи, но с трудом складывал их в единую картинку. Едва уловимо пахло хвоей и речной водой. Вскоре завоняло рыбой и застарелым потом.

— А этот пока живой, — послышался юношеский голос. — Может, поможем?

— Ещё чего! Наши предки головы сложили, очищая Тормандалл от таких мелких паразитов. Своей «помощью» ты оскорбишь их память, — рявкнул старший. В бок Хейда прилетел ощутимый пинок, отозвавшийся жгучей болью в рёбрах.

— Как скажете, дядя.

Воротник камзола впился в горло, когда Хейда за шкирку потащили по траве. Наглые руки ощупывали карманы, выгребая из них всё мало-мальски ценное. Даже захоти Хейд побороться за своё добро — он бы не смог. Лучше так и лежать бессознательной тушей, глядишь, эти стервятники оставят его в живых и улетят прочь.

— Смотрите, что нашёл, — удивился молодой, опустошив подсумки. — Баллон какой-то.

— Я похожий у своей бабы видел, только поменьше, да покрасивше, но что-то от паразита не пахнет розами.

— Даже не знаю, кому такое продать. Берём или нет? — парень начал трясти баллончик, пытаясь узнать, полный ли он. Раздалось отчётливое громкое «пшик».

— Криворукий ты кретин! Что за вонючая дрянь?! Молись, чтобы это не оказалось отравой, иначе я скручу тебе шею!

— Так что с баллоном-то делать?

— Выброси ты его уже к чёртовой матери! Такую гадость и за бесплатно никто не возьмёт.

«Бултых». Прощай, дорогущий сонный газ.

Мародёры так и собачились между собой, пока Хейд терпеливо отсчитывал секунды. Раз они почувствовали запах — что-то да должно было попасть в лёгкие. Первым неладное заподозрил старший. Всё началось с ворчливых жалоб то на головокружение, то на слабость. Когда к недугам добавилась одышка, мародёр сложил одно к другому и взревел: «Всё-таки траванул меня, скотина!» Хейда пробила дрожь: помнится, родной дядя орал с такой же злобой, угрожая притопить его с Айрой, как котят.

Прошло две минуты, за которые старший успел надавать племяннику оплеух, прежде чем потерять сознание. Крепкий молодой организм сопротивлялся дольше: парень заплакал от ужаса, уверенный, что тоже вот-вот умрёт. Десять секунд, двадцать, тридцать — и всхлипы затихли.

Пора.

Сцепив зубы, Хейд приподнялся на локте — и лучше бы он этого не делал. Больно, больно, больно, как же, Кэйшес всех прокляни, больно! Ткань камзола потемнела от впитавшейся воды и крови. Между рёбер чернело пятно — там, куда попала пуля. Раз Хейд ещё дышал — лёгкие целы, а вот насчёт костей такой уверенности не было. Когда его подстрелили, казалось, что всё содержимое грудной клетки перекрутило всмятку. Не сказать, что теперь стало лучше. Сколько ещё мародёры будут валяться в отключке? Одну минуту? Пять? Десять? Газ и в больших дозах действовал недолго, а теперь и вовсе невозможно угадать, сколько времени в запасе. Лучше поторопиться.

На дне мародёрской лодки валялось пара хранительских револьверов, несколько палашей и окровавленный мундир. Неплохо же они успели поживиться. Хейд дёрнул мундир за рукава — и облегчённо выдохнул, убедившись, что его стянули не с Виктора. Осталось плёвое дело: столкнуть судно в воду и уплыть, но оно казалось неподъёмным, словно вылитым из железа. Пришлось выкинуть на берег всё собранное мародёрами добро, — бесполезно, всё равно слишком тяжело. Нужен рычаг, и ничего подходящего, кроме весла, под рукой не оказалось. Сцепив зубы, Хейд всем телом навалился на ручку. Ценой прокушенной губы удалось подавить болезненный вой. Лодка поддалась и скользнула по грязи, оставив Хейда без опоры — и тот рухнул в мелководье, распугав лягушек.

«Грёбаный мёртвый ублюдок, — Хейд не привык себя жалеть, зато любил вымещать на ком-нибудь свою злость. Лучшей кандидатуры, чем Молчащий, для этого не нашлось. — Я же из принципа выживу и запихну тебя в погребальный костёр. Верну сторицей всё то дерьмо, которого мне пришлось нахлебаться из-за твоих людей».

Гнев прибавил сил, а весло помогло Хейду выбраться из вязкого ила. Послышался стон: парень беспокойно задёргался, приходя в себя. Время, время! Топлива в баке оказалось даже больше, чем нужно: не иначе как мародёры готовились целый день искать мёртвых по берегам. Рык мотора заглушил крики, летевшие в спину стремительно уплывающего Хейда. Выровняв лодку по центру реки, он на полной скорости направился навстречу Дарнеллу.

Под сидением гребца нашлась сумка, а в ней припасы: завёрнутые в бумагу сырные лепёшки и фляга с водой. Жаль, что не со спиртом. Дрожащими пальцами Хейд расстегнул камзол и рубашку; внутри все сжалось, когда он увидел на воспалённой коже пятно из грязи, прилипших нитей и кровяной корки. Нервно глотнув из фляги, оставшуюся воду он потихоньку вылил на рану, надеясь смыть хоть часть налипшей дряни. Зажмурившись, он замотал себя бинтом, оставшимся после лечения Виктора. Хоть сдерживать крики уже смысла не было, Хейд мог лишь тихо выть и повторять себе: «Терпи, терпи, терпи!» Как только Виктор умудрялся ходить с каменным лицом, будучи простреленным насквозь? Зверь, не иначе.

Виктор. Дар остался у него. Сейчас Хейд жалел, что поддался панике, но там, в крепости, когда вокруг было столько безумия, смертей и огня, он и правда больше верил в Виктора, чем в себя. Лишь бы ведун не стал глупить и ждать всяких рассветов, а убрался в город сразу же, как им пришлось разминуться. О том, как быть, если очередного чуда Виктор не сотворил и сейчас гнил подле электростанции, Хейд не задумывался. Иначе он сам опустит руки. Следующая по важности проблема: стоило ли ползти в таком состоянии к Айре? Одно дело — лечить всякими травами порезы, совсем другое — вытащить пулю так, чтобы Хейд не помер. Лучше добраться до лечебницы, от адептов Мудрой судии наверняка будет больше толку. Палаты у них так точно чище, чем логово дорогого брата.

Время текло медленно. Гораздо медленнее, чем плыла лодка. Насколько Хейд далёк от Дарнелла? Казалось, он уже десятый раз проплывает мимо поваленного тополя, крутых склонов, зарослей рогоза и высоких кустов осоки — взгляду было абсолютно не за что зацепиться. Бесконечный цикличный кошмар, не позволяющий вернуться в Дарнелл. Вскоре лес затих, остались позади трели птиц и кваканье лягушек. Впереди засияли огни города: можно было разглядеть возвышающийся над домами маяк «Аиста», в стороне от него — холмы Горбов, а далеко-далеко различался величественный Губернаторский дворец. Дарнелл стал ближе, и всё живое отступило. Вместо дежурного на контрольно-пропускном пункте Хейда встретила толпа полицейских — что они тут забыли? В городе уже знают, что крепость была атакована?

— Разрешение? — глаза резанул свет лампы, пока констебль осматривал лодку. Позади него несколько человек с помощью канатов пытались что-то вытянуть из реки.

— На меня... напали, — прохрипел Хейд. После каждого слова — короткий вдох. — Я ранен. Прошу вас… сэр, мне... нужна помощь.

Безразличие на лице констебля просто убивало.

— Можете не стараться, мистер. Я уже насмотрелся за последние часы на сирых, убогих и очень страдающих. Законы едины для всех, — отмахнулся он, пока бегло заполнял прикреплённые к папке-планшету бумаги.

Полицейские с громким плеском вытянули свою находку из реки: на канатах повис труп пухлого мужчины с перерезанным горлом. Знакомое лицо — тот самый дежурный, который вчера днём принимал у Хейда поддельное разрешение. Его напарника тоже на месте не оказалось. Неужели Левиафаны успели и здесь пролить кровь? Кто-то из них пытался пробиться в Дарнелл?

— Умоляю. — Как же больно говорить. Больнее только дышать. — Помогите. Я умираю.

— Если у вас нет средств или времени на регистрацию, то придётся идти в город пешком. Вашу лодку сможете забрать после уплаты штрафа, — заученно проговорил констебль и указал на место, где следовало оставить судно.

Прикрыв глаза, Хейд опустил голову на ещё тёплый мотор. Ожидаемо, что правоохранительная система когда-нибудь его погубит, но он не думал, что это случится именно таким образом.

— Его рожа мне знакома, — послышался новый голос.

— Все айрхе на одно лицо, — фыркнул принципиальный констебль, пока чиркал пером в бумагах.

— Да нет же. Я про гончие листы, которые мы получили сегодня вечером. Здесь их расклеить не успели, присмотри за ним, я принесу.

Как-то нехорошо это прозвучало. Может, стоило бежать? Вместо этого Хейд так и лежал на остывающем моторе, и холод сковывал конечности. Констебль забавно хмурился, требовал что-то: кажется, назвать себя и вылезти из лодки. Заметив, что нарушитель глух к словам, констебль дёрнул его за плечо — и охнул, разглядев на грязном камзоле отверстие от пули.

— А ну-ка давай проверим, насколько хорошо я различаю айрхе, — к ним подошёл полицейский с развёрнутым листом в руках, с которого на Хейда смотрело его собственное лицо.

Тот, кто помогал художнику составить портрет, определённо знал Хейда очень хорошо: каждый из шрамов был передан с поразительной точностью, как и морщина между вечно нахмуренными бровями, и взъерошенные волосы, не поддающиеся укладке. Даже не забыли о треугольнике из родинок на виске! В этом рисунке было передано всё, чтобы безошибочно выделить его лицо из остальных айрхе. Сердце пропустило удар, когда Хейд вчитался в отпечатанные слова: «Разыскиваемый Хейд из рода Мортов, известный также как Фелис Харрисон, обвиняется в государственной измене и пособничестве Левиафанам. За поимку преступника либо за предъявление доказательства его смерти объявлена награда в 10 000 шиллетов».

— Я же говорил! — хмыкнул констебль и заломил опешившему Хейду руки. — Вот бы каждый день преступники сами к нам приходили.

Это ловушка. Очередные расставленные Левиафанами силки. Даже если и нет: с такими обвинениями не будет иного выхода, кроме как на эшафот. Хейд взбрыкнул из последних сил, пытаясь вырваться. На его совести слишком много обещаний: брату, Айлин, да даже Виктору — и совершенно нет времени на то, чтобы болтаться в петле!

Жёсткий удар под колени, и ладонь полицейского уже вжимала Хейда щекой в отсыревшие доски причала. Труп дежурного лежал неподалёку, ожидая, когда закончится бумажная волокита с протоколами. Его белёсые глаза с безразличием смотрели, как на запястьях Хейда защёлкивались наручники.