Чудовище (джен)

Несмотря на то, что Крыса в августе так в Литтл-Уингинге или в Хинчли и не появился, я не считала наше поспешное бегство ошибочным. Черная метка в небе над палаточным лагерем болельщиков только подтвердила, что Англия перестала для нас быть безопасной. Что Воробей, что я — мы оба были в группе риска: мелкий — потому что Гарри Поттер, а я... Вряд ли Темный Лорд будет рад обнаружить вместо своей верной последовательницы и одного из лучших командиров своих ударных групп какую-то левую маглу. Я не считала, что смогу ему противопоставить хоть что-нибудь стоящее в любом его и моем состоянии, не та у нас весовая категория. Так оно, кстати, и вышло.

Так что, пока шкет просаливал в средиземноморской водичке свою щуплую тушку, я обживала свой новый дом. Кажется, у меня появился обычай жить в тех домах, чьих хозяев я собственноручно отправила к предкам... Чудненько.

У мелкого на Крите все было хорошо. Протеевы чары не подвели даже на таком расстоянии, так что я периодически имела удовольствие наблюдать его счастливую загорелую мордаху: как же, Воробей впервые увидел море. Какой же он иногда ребенок, несмотря на всю ту пакость, что ему пришлось пережить! И Слава Богу, ведь там, на далеком греческом острове, он был похож на того солнечного птаха, что я однажды встретила на пустыре между Лиитл-Уингингом и Хинчли, гораздо сильнее, чем в хмурой Англии.

Судя по рассказам, с Дурслями он жил душа в душу, в-основном потому, что виделись они дай Боже чтоб раз в сутки. Пока Петунья таскала своего ненаглядного сыночка и обожаемого мужа по массажам и прочим обертываниям, шкет облазил магический квартал Ираклиона и ряд магловских достопримечательностей. Откуда у Поттера на все это были деньги, его опекуны благоразумно не спрашивали. Оно и правильно, тем более что денег тех сначала было... Ну, то, что осталось от полусотни галеонов после блестящего исполнения плана по обезвреживанию наблюдателей долькоеда и покупки учебников, новой одежды и всего прочего к школе. Обращаться в местное отделение Гринготтса ребенок поначалу не желал, опасаясь, что тогда бы магический опекун — в смысле, Дамблдор за него — узнал бы, где ж шляется блудный Поттер, а чем позже это произойдет, тем лучше. Поскольку поисковые заклятия и артефакты на больших расстояниях работают откровенно дерьмово, то, по мнению Воробышка, было грех этим не воспользоваться.

Если честно, у меня было большое искушение ничего мелкому не говорить и посмотреть, как он будет выкручиваться на те несчастные три галеона, но это было не слишком честно по отношению к шкету. Так что ребенку было популярно разъяснено, что узнать, где он сейчас находится — раз плюнуть, достаточно послать сову. И нет, Добби перехватывать почту Поттера не будет, ведь птах поехал со своими опекунами на вполне законных основаниях. И если Воробей боится и не знает, как отстоять свое право находиться там, где он находится, перед Дамблдором, Уизли или Блэком, то это проблема мелкого, потому как я ничем — кроме совета — помочь не смогу в любом случае, а Гарри, здоровому лбу четырнадцати лет, пора бы уже не бояться отстаивать свое мнение, не он ли месяц назад клялся и божился быть самостоятельным?

Воробышек на мою отповедь отреагировал как и ожидалось: надулся, нахохлился, но призадумался. На большее я и не надеялась. Мелкий упрямец в жизни бы не признал вслух, что я права. Переходный период во всей своей красе, что тут поделать?

Известие о происшествии на финале Чемпионата моей паранойи не понравилось до крайности. Если б пьяные молодчики в черных плащах и масках просто покуражились после матча, было бы понятнее: спортивные фанаты что у магов, что у маглов одинаковы, стукнула блажь в голову после бутылки-другой огневиски, и все, пошли веселиться. Но с учетом черепа и змеи в небе и путешествия Петтигрю это все очень плохо начинало пахнуть. Тогда получалось, что и не просто моча в башку стукнула, а подсказал кто. И я благодарила Святого Патрика за упертость Воробышка: в противном случае он бы отправился туда, и кто знает, чьей была бы та палочка, которой наколдовали Морсмордре, уж не Поттера бы? Сперли же у того невезучего первачка палочку, могли и у шкета спереть, несмотря на всю его обычную бдительность. Тогда б скандал вышел еще громче, хотя писаки в газетах и так старались изо всех сил, особенно некая Рита Скиттер. Не того ли добивался тот, кто весь этот переполох устроил?

Что самое примечательное, блудный крестный так на Крит и не явился, вопреки всем опасениям шкета. Сей факт говорил в пользу того, что Блэк находился все же в Англии, а его необычный письмоносец, что прилетал пару раз на Тисовую, был лишь ширмой, чтоб крестник не изъявил желания навестить «лучшего друга отца». Если б Бродяга валялся на песочке где-нибудь на Виргинских островах и шалел от ничегонеделанья, он бы мигом примчался к Поттеру. А так, судя по всему, Блэк со товарищи рыскал по Британии в поисках Крысы и его Хозяина и о крестнике даже не вспоминал: за все десять дней не было ни одного письма. Да Бога ради, Воробей и так век бы не видел ни Псину, ни его карманного оборотня, у которого анимаг и жил на самом деле, ежели судить по письмам: было что-то такое в тех посланиях, что говорило о том, что Люпин сопел рядом, когда Блэк их писал.

Откуда я взяла Виргинские острова? А все просто: письма от Блэка приносил гуакамая — магический вид попугаев ара, у маглов, между прочим, считающийся вымершим. Нет, все же хорошо иметь знакомых контрабандистов: при определенной мере доверия они могут рассказать, что привозить в Лондон такую яркую птичку просто так, не по заказу — дело тухлое, а по заказу — стоящее не меньше двух сотен галеонов, потому как запрещены они для ввоза на продажу в Британии. Что конкретно этот сфотографированный на поляроид гуакамая, судя по насыщенности расцветки и полоскам у клюва, родом из магического заказника с труднозапоминаемым названием, что расположен близ острова Йост-ван-Дейк, и явно чей-то фамильяр. Чудненько!

Я, к слову, тоже не сидела просто так в Ирландии, а занималась тем, на что у меня вечно не хватало толком времени — переводила на понятный мне английский Бойлов манускрипт. Там ведь был не только рецепт, как вылечить человека, переобщавшегося с дементорами. Еще я чистила пещерку, небезосновательно полагая, что этот своеобразный бункер мне еще пригодится. Усиленно занималась ментальными практиками, пытаясь повторить парочку трюков, что так любил Воробей. Прикидывала, что делать дальше. И внимательно, очень внимательно следила за Меткой на левом предплечье. А она молчала, хоть и потемнела изрядно.

Тот, кто ее поставил, не спешил объявлять о своем возвращении. Никто из его меченых слуг, оставшихся на свободе, не получал от него приглашения — в этом Добби мог ручаться: домовики обожают сплетничать друг с другом. Дамблдор и его присные тоже были не в курсе, где, в какой норке спрятался Крыса. Как и я: несмотря на все свои усилия, Добби не смог его разыскать, равно как и Блэка, что говорило о том, что их серьезно прикрыли, и мне было интересно, как. Самой бы пригодилось: сидеть сиднем на Козуэе мне не нравилось категорически. Да и молчание Метки обнадеживало, тем самым подтверждая, что при должных мерах безопасности я могу не только наведаться к Фицсиммонсу или Ясме, но и взять очередной заказ на биоматериалы, пока меня еще не забыли в лондонских моргах.

Неудивительно, что тридцать первого августа я не вытерпела и вернулась в Хинчли. Воробышек тоже не вытерпел — и в результате на Хогвартс-экспресс он сел в полусонном состоянии: проговорили мы всю ночь. Его, кстати, было почти не узнать: за каких-то десять дней он не только загорел, что твой мулат, но и вытянулся еще где-то на дюйм. Так что я порадовалась, что он в июле обновил практически весь свой гардероб в Косом: магически сшитая одежда прекрасно подходила для росших не по дням, а по часам подростков, хоть и стоила соответствующе. Из магловской одежды у него были купленные на Крите рубашка и джинсы. Что-то мне подсказывало, что к следующему лету он в свои обожаемые кеды уже не влезет, а значит, где-то после Пасхи, если все будет спокойно, нам следует наведаться к маглам за новыми шмотками. Примерно с этими мыслями я проводила взглядом слегка выгоревшую на ярком солнышке встрепанную шевелюру мелкого (вот зараза! Как постригла его перед днем рождения, так он в парикмахерскую больше не заглядывал!) на вокзале Кингс-Кросс до барьера к платформе девять и три четверти утром первого сентября, прекрасно осознавая, что совсем скоро шмотки будут моей последней и самой легко решаемой проблемой.