Своя сторона (джен)

— Ещё чаю? — вежливо спросил Азирафаэль, дождавшись, пока пастор усядется за стол и раскроет свою записную книжку. Он уже заварил новую порцию чая, и теперь стоял с чайником в руке, неуверенно поглядывая на своего гостя.

Пастор рассеяно кивнул. Вытащив из кармана очки, он привычно поправил их на переносице и склонился над наполовину исписанной страницей, мысленно обдумывая, о чём нужно будет спросить в первую очередь, а что может и подождать.

— Да, пожалуй... — он поколебался секунду, глядя поверх стёкол на потянувшегося за электрочайником Азирафаэля. Ему показалось, что ангел выглядит сейчас даже более растерянным и подавленным, чем десять минут назад. Но первый порыв — спросить о состоянии Кроули — Уильям смог подавить. Опыт ли, интуиция? В любом случае, он сейчас отчетливо ощущал: стоит задать действительно личный вопрос, и Азирафаэль замкнется. Улыбнется этой своей сияющей, насквозь фальшивой улыбкой — и заверит его, что все просто чудесно, не стоит беспокойства... И разговорить его второй раз будет на порядок сложнее. Ангел уже доверился ему — не было у него выбора. Но до настоящего доверия, того, что дает право спрашивать о том, что рвет душу собеседника на куски — до него еще было далеко.

Так что Уильям подавил тревогу. И, наблюдая за тем, как ангел разливает по чашкам крепкий эрл грей, задумчиво проговорил:

— Азирафаэль, не сочти за назойливость... Про ваши отношения с Адом я в целом понял. А как относятся к тебе... "наверху"?

Ангел замер.

— Я... не совсем понимаю, что вы имеете в виду... — с заметной опаской в голосе отозвался он спустя красноречиво длинную паузу. Уильям с сочувствием отметил, как дрогнул чайник в его руке и как ангел, словно опомнившись, поспешно наклонил его над чашкой. Уильям вздохнул. Если он еще и не был уверен до конца в намерениях архангела Гавриила, то теперь все сомнения окончательно растаяли.

И, в любом случае, он собирался получить ответы на свои вопросы, разве нет?

Он осторожно прикрыл блокнот, заложив ручку между страницами. Поймал взгляд ангела. Очень встревоженный, вынужден был он отметить... и даже, пожалуй, испуганный взгляд.

— Несколько минут назад ко мне явился ангел, — со спокойствием, которого и близко не ощущал, негромко сообщил он. И поймал вдруг себя на мысли, что высокопарное "явился" звучит, с учетом последних событий, звучит даже более грубо, нежели честное "приперся", так и вертевшееся у него на языке.

Он смотрел прямо на Азирафаэля, и поэтому смертельную бледность вмиг выцветшего лица и метнувшийся в глазах ужас разглядел совершенно отчётливо. Хотя ангел почти тут же взял себя в руки и, опустив голову, с преувеличенной осторожностью поставил исходящий паром чайник на стол. Нервно сцепил руки.

— Я... — деревянным голосом начал он, и пастор против воли передернулся от глухой, обреченной какой-то безнадёжности в его голосе,- Я понимаю, Уильям. Мы и так вам стольким обязаны… У нас есть время, чтобы уйти? Или?..

Он беспомощно запнулся, буквально задохнувшись словами. А старый пастор с трудом сдержался, чтобы не сказать крепкое словцо.

…Которое этому и без того настрадавшемуся существу сейчас было совсем не нужно. Или, возможно, наоборот… но не из его уст. Не было у него ещё права наорать на своего волшебного гостя, не понял бы он его, не понял и только замкнулся бы в своей настороженной вежливости ещё сильнее.

Уильям неторопливо стянул с носа очки и, аккуратно уложив их на стол стёклами вниз, посмотрел прямо на ангела. Несколько секунд спустя старательно отводящий глаза Азирафаэль всё-таки поймал его взгляд — и замер на середине движения. На почти сравнявшемся цветом с волосами лице медленно начало появляться виноватое понимание. По крайней мере, Уильям очень надеялся, что это именно оно, а не очередная бредовая мысль, которым, по идее, в голове у небесного создания вообще не место.

Пауза затягивалась. Азирафаэль испуганно смотрел на него, то ли не решаясь задать вопроса, то ли просто не зная, о чём спрашивать. И Уильям, мысленно помянув недобрым словом и архангела Гавриила, и всю эту безумную историю, тяжело вздохнул. А потом, не сдержавшись, покачал головой, чувствуя, как шевелится, трогает сердце загнанный в глубины души страх:

— Уходить — плохая идея, Азирафаэль. Я не поручусь за жизнь твоего друга, если он сделает хоть шаг за пределы церкви… За твою, пожалуй, тоже. Дослушай меня, пожалуйста. Ко мне приходил ангел. Точнее, архангел. Гавриил.

Азирафаэль отчётливо вздрогнул и со страхом бросил взгляд на плотно закрытую дверь спальни.

— Да, он требовал сказать ему, где Кроули, — кивнул Уильям, отвечая на это непроизвольное движение. И поспешно уточнил, не желая видеть, как в глазах ангела появляется очередное ужасное подозрение. — Мне удалось убедить его оставить вас в покое… Пока. К счастью, его величество король английский — не Папа Римский, и отменить указ Феодосия II о церковном убежище не в его власти.

Он поймал полный изумления взгляд серых глаз и скупо улыбнулся, мысленно укорив себя за всколыхнувшееся внутри неуместное торжество.

— По крайней мере, я надеюсь, что этот гневный архангел поверил в это, — мягко поправился он.

…И вдруг подумал, что ради этой вот улыбки — изумлённой, неверящей, бесконечно благодарной улыбки, что медленно расцветала сейчас на бледном лице его удивительного гостя — ради неё стоило рискнуть и вступить в спор с самим архангелом господним.

— Ох, дорогой мой, неужели вы… — растроганно выдохнул Азирафаэль, и пастор со слабой улыбкой кивнул.

— Вряд ли это решит вашу проблему надолго… Но на какое-то время, я думаю, вы в безопасности.

Он замолчал, потому что ангел вновь неуверенно покосился через плечо на дверь. А потом, тяжко вздохнув, виновато опустил голову, так, что Уильяму осталась видна только льняная макушка.

— Вы… вы удивительный человек, Уильям… — пробормотал он так тихо, что пастор с трудом разобрал его слова. Разобрал — и невесело усмехнулся.

— Я — много повидавший человек, Азирафаэль. Только и всего. Мне уже не нужны поводыри и священные книги, чтобы видеть, что есть добро, а что зло.

Азирафаэль поднял голову, бросая на него несколько растерянный взгляд, и Уильям невесело усмехнулся.

— Не могу сказать, что встреча с твоим… собратом оставила положительные впечатления. Всегда думал, что ангелы господни благи, справедливы и добры. Не ожидал встретить… — он заколебался, но всё-таки закончил, как собирался, видя, что Азирафаэль не спешит оскорблённо вскидываться, — Не ожидал встретить равнодушного, слепого в своём преклонении перед буквой закона клерка.

— Я… Я тоже не ожидал, — горько согласился Азирафаэль. И Уильям вдруг безошибочно понял, что горечь эта, сочащаяся из каждого слова ангела, появилась не сегодня.

Он тяжело прикрыл глаза. И, когда к перехваченному горечью горлу вновь вернулась способность издавать членораздельные звуки, спросил совсем не то, о чём собирался говорить сначала:

— Как давно ты и твой друг прячетесь от гнева Рая и Ада?

Азирафаэль помолчал. Даже не изменился в лице, печально разглядывая что-то на безукоризненно-белой скатерти. Только дёрнулся на горле кадык, выдавая его истинное состояние.

— Полгода, — едва слышно откликнулся он спустя долгую, очень долгую паузу. — Не то чтобы мы прятались… В смысле, мы не скрывались, мы думали, что нас оставят в покое. Но…

Ещё один непроизвольный взгляд через плечо. Уильяму не нужно было пояснять, что произошло дальше. Не похож был тот высокомерный белокрылый чиновник на того, кто может оставить в покое кого-то, кого счёл предателем. И можно было не сомневаться, что Внизу великодушие было ещё более редкой добродетелью.

…В конце концов, он хорошо помнил перекошенное мукой и отчаянием лицо демона и его безнадёжный хриплый шёпот: «Я должен спасти друга, его забрали в Ад…»

— Боюсь, в покое вас и сейчас не оставят… — невольно пробормотал он, прогоняя от мысленного взора образ сверлящего его ледяным взглядом Гавриила. — Но отсрочка, надеюсь, будет.

Азирафаэль неуютно повёл плечами. Уильям его очень хорошо понимал. Сам он не представлял даже, что может защитить этих двоих от гнева Небес и Преисподней. И его мучило нехорошее подозрение, что ни у ангела, ни у отсыпающегося после вечернего богослужения Кроули тоже нет никаких идей.

Резкий, дребезжащий звук прозвучал в тишине, словно выстрел, заставив их обоих вздрогнуть и буквально подпрыгнуть на стульях. Уильям неосознанно схватился рукой за грудь, чувствуя, как сердце дёрнулось вверх и часто заколотилось прямо в горле. Перед глазами на миг потемнело. Лишь миг спустя он, с трудом переведя дыхание, сообразил, что это был всего лишь телефон. Старый стационарный телефон, что достался ему в наследство от предыдущего пастора, вместе с домом и мебелью, и который у него никак не доходили руки вынести на помойку.

…Телефон, много лет стоящий в углу на тумбочке и даже не подключенный к телефонной линии.

Озирающийся Азирафаэль, тоже растерявшийся было, проследил за его взглядом и просветлел.

— О, ну конечно! Одну минуту, Уильям, я думаю, это ко мне!

Пастор промолчал. Он вообще сильно сомневался, что смог бы сейчас ответить хоть что-нибудь. Впрочем, а почему, после нагретого прикосновением пальца чайника, его ещё что-то должно удивлять?!

— Да, моя дорогая, — тем временем отвечал в трубку Азирафаэль взволнованным голосом. — Нет, нет, конечно же, вы не помешали! Да, всё ещё спит… В смысле нет, он просыпался, что вы! Просто… ну, вы понимаете, девочка моя, церковь, месса… Да? О, это чудесно! Да, конечно, мы будем ждать вас с Адамом! В одиннадцать будет отлично, да. Спасибо, моя дорогая!

Уильям проследил, как ангел опустил трубку на рычажки, и дождавшись, пока тот обернётся, посоветовал:

— Не хочу встревать, но завтра среда. После заутрени будет литания, примерно до одиннадцати часов. Мне показалось, что твой друг не слишком хорошо себя чувствует после вечерней службы…

Он не был уверен, что ему стоит давать советы. Но Азирафаэль вздрогнул, словно от удара, вскинул глаза на закрытую дверь спальни. На лице его, сменяя друг друга, мелькнул испуг, жалость, вина… Потом ангел отвернулся, пряча от него глаза, но Уильям успел увидеть, как подозрительно задрожали светлые ресницы.

А Азирафаэль, прерывисто вздохнув, тяжело опёрся обеими руками на тумбочку. Помедлил несколько секунд, а потом вновь снял трубку и принялся крутить диск.

— Анафема, мои извинения, я совсем забыл… Вы не могли бы подъехать немного позже? Да, в четыре пополудни будет хорошо. Нет-нет, что вы, дорогая моя! Всё хорошо, просто… Да, именно.

Азирафаэль так горько вздохнул в трубку, что Уильям почти услышал, как невидимая женщина спрашивает о самочувствии запертого в церкви демона. И, судя по всему, не ошибся.

— Будем ждать! Да, моя дорогая, и вам с Ньютоном доброй ночи!

Трубка с негромким щелчком легла на рычажки телефона, и в гостиной повисла тишина. Азирафаэль не спешил возвращаться к столу. Наоборот, так и застыл, стоя спиной к пастору и, как ему показалось, не желая показывать своих глаз. Уильям мог его понять. Разговоры редко когда действительно помогали _забыть_ о том, что терзало душу. Разве что — отвлечь.

И он, поколебавшись, тихо спросил, обращаясь к этой удручённо ссутуленной спине, затянутой в бежевый пиджак:

— Кроули тяжело перенёс вечерню, я правильно понял?

Поникшие плечи зябко передёрнулись. Пастор не особенно ждал ответа. Но тот всё-таки пришёл:

— Это… сильное преуменьшение, дорогой мой Уильям… — и в голосе ангела звучала такая боль, что священник непроизвольно задержал дыхание, чувствуя, как чужая тоска и чужое отчаяние сжимает горло тугой удавкой.

Он медленно прикрыл глаза. Пальцы его, почти непроизвольно, нащупали обложку блокнота, и он привычно стиснул его в руках, как привык стискивать в тяжёлые моменты жизни Книгу Общих Молитв. Помогало слабо.

— Я могу чем-то помочь, сын мо… Азирафаэль?

Тот слабо качнул головой. Оговорки, похоже, и вовсе не заметил, а Уильям опять невольно задумался о том, как обращаться к своим странным гостям, и допустимо ли именовать их детьми Божьими, или же он совершает святотатство, смея ставить, хотя бы мысленно, на одну ступень творения Бога и сына Его?

…Впрочем, эти мысли были праздными, и об этом он мог подумать позже.

Он неторопливо, стараясь не делать резких движений, поднялся из-за стола и, поколебавшись, сделал несколько шагов к Азирафаэлю. Помедлил — и осторожно опустил ладонь на его плечо.

— Господь не посылает никому ношу тяжелее той, что мы способны вынести, — мягко проговорил он, чувствуя, как сжимается что-то внутри от ощущения подавленной дрожи, прокатывающейся по напряжённому телу ангела. — Я верю, что Он, дав вам двоим спасение из Ада, не обречёт твоего друга на гибель. Верь и ты, Азирафаэль.

На миг ему показалось, что ангел сейчас заплачет. Или засмеётся. Или обернётся и ударит его — так болезненно закаменело под его ладонью округлое плечо. Целый тягучий, мучительно-долгий миг. А потом Азирафаэль вдруг сник, расслабляя плечи, и долгий, усталый выдох прозвучал в тягостной тишине неожиданно громко.

— Я… Я уже не знаю, во что я верю, Уильям… — почти без звука пробормотал он, и пастор увидел, как пухлые пальцы почти судорожным жестом стиснули край тумбочки, так, что побелела кожа на напрягшихся суставах.

В груди что-то болезненно дёрнулось. Уильям тяжело прикрыл глаза, но перед глазами всё равно стоял погружённый в сумерки склеп, неподвижное безжизненное тело на полу, переполненные отчаянием янтарные глаза рыжеволосого демона… Тусклый золотой свет, струящийся от трясущихся худых рук в неподвижную грудь мёртвого ангела…

«Прости его, Господи», — мысленно попросил он с неожиданной горечью, не пробуя даже сформулировать безмолвную молитву во что-то, более подобающее случаю. — «Прости его, он ещё поймёт, я уверен…»

А потом, глубоко вздохнув, через силу улыбнулся и, стараясь не обращать внимания на тупо ноющую грудь, негромко откликнулся:

— Это бывает, Азирафаэль. Ты справишься. Главное, помни, что вы сумели выбраться из Ада. Живые.

Он помолчал и веско закончил:

— Оба.

Азирафаэль наконец шевельнулся. Поднял голову, непонимающе покосился на него через плечо. Потом глаза его изумлённо расширились.

— О, Боже…

Пастор почувствовал, как губы почти против воли растягиваются в усмешке.

— Уверен, что именно Он, — не удержавшись, он добавил в свой голос немного иронии, и с облегчением увидел, как дрожащие губы Азирафаэля тронула слабая ответная улыбка. — Ну, или же вам удивительно повезло, что я не задержался с вызовом ещё на минуту-две…

Азирафаэль приоткрыл было рот. Беспомощно поморгал. Сомкнул губы и, сглотнув, одарил его бледной, благодарной улыбкой.

А Уильям, отпустив его плечо, отступил на шаг. И, чувствуя, как щекотные крылья надежды на лучшее борются с тяжело ворочающеся внутри тревогой, кивнул ангелу на чашки с безнадёжно остывшим чаем.

— Ты ведь не против будешь рассказать мне подробнее о ваших… — он поколебался, — приключениях? Разумеется, после чая.

Азирафаэль вздохнул. И, глядя на то, как уже не выглядящий таким убитым ангел усаживается на стул, пастор отчётливо понял: на этот раз расскажет. Без утаек.

И он, торопливо сделав большой глоток, потянулся за своей записной книжкой.

— Итак, если я правильно помню, тебя заточили на…

* * *

— Милая моя, отправляйтесь спать, я постелила вам в своей комнате.

Сьюзан, сморгнув, подняла голову к мадам Трейси, участливо склонившейся над ней. Кажется, она и впрямь ухитрилась заснуть. Не помешало даже присутствие заключённого в круге из церковных свечей, но всё равно вызывающего нервную дрожь демона. Правда, тот не выглядел сейчас особо пугающим. Скорее наоборот. Пленник вёл себя на удивление смирно, говорил вежливо и доброжелательно и изо всех сил старался показать, какой он хороший и безобидный.

Сьюзен не обманывалась: она отлично помнила, кто чуть не довёл её до самоубийства и покалечил её кошку. Ненавидеть это жалкое и до смерти напуганное существо она не могла, как ни пыталась себя заставить. Но и доверять ему было бы верхом глупости.

— Разве я не помешаю вам? — неловко пробормотала она, выпутываясь из пледа. Голос прозвучал без должной решимости: глаза и впрямь слипались, а диванчик, на котором она так удобно устроилась, был коротковат для неё. Да и спать под немигающим взглядом демона было слишком уж неуютно.

— Ах, девочка моя, об этом даже не думайте! — суетливо взмахнув рукой, засмеялась пожилая дама. — Я и не собиралась пока спать, у нас с мистером Шедвеллом очень много дел! А вот вам обязательно нужно отдохнуть.

Она покосилась на настороженно прислушивающегося демона, и строго уточнила:

— И не здесь.

Сьюзан справилась наконец с пледом и встала с дивана. Голова тут же закружилась; правда, не сильно — скорее напоминание о чудовищном напряжении сегодняшнего утра, чем что-то стоящее внимания.

Уходя, она спиной чувствовала взгляд остающегося в одиночестве демона. Почему-то внутри кольнуло неожиданно острой жалостью. Она решительно отмахнулась от глупого чувства. И, пошатываясь от усталости, двинулась вслед за хозяйкой дома.

…Мадам Трейси помогла ей улечься — Сьюзан лишь сейчас поняла, насколько чудовищно её шатает. Заботливо накрыла пуховым одеялом, ужасающе вульгарного розового цвета, зато тёплым и восхитительно мягким.

— А про мистера Азирафаэля и Кро… мистера Кроули ничего не слышно? — запоздало вскинулась она, с трудом разлепляя неподъёмные веки.

Пожилая женщина на миг заколебалась. По лицу её скользнула тень, и у Сьюзан сердце сжалось от дурного предчувствия.

— Что?!

— Нет-нет, ну что вы, девочка моя! — всплеснула руками мадам Трейси. — Не волнуйтесь за них, мне только что звонили друзья. Азирафаэль и Кроули живы, они сейчас в безопасном месте. С ними всё будет хорошо, и…

Голос её был нарочито весёлым, и Сьюзан почувствовала, как где-то в горле образуется горький противный комок. Когда всё хорошо, не улыбаются — так. Не отводят глаза.

Она промолчала. Но вид её, должно быть, был достаточно красноречив. Мадам Трейси посмотрела на неё и осеклась, так и не договорив последней фразы. Тяжело вздохнула.

Повторила уже серьёзно, со сквозящей в каждом слове печалью.

— С ними всё будет хорошо, моя дорогая. Они… да, они попали в беду. Но сейчас они не одни, а это главное. И у них есть друзья, которые попытаются им помочь. Надо просто немного подождать. А вам, милая моя, сейчас нужно отдохнуть.

Сьюзан промолчала. В груди щемило от болезненного осознания, что добрый мистер Фелл, а быть может, и Кроули, которого она за прошедшие месяцы привыкла считать почти другом, страдают где-то от ран… А быть может, и вовсе умирают. Кровь в магазине ведь была, и изломанные белые перья… Есть ли в этом чёртовом мире хоть какое-то безопасное место, если даже на ангела способны напасть, искалечить его?..

Словно угадав её мысли, мадам Трейси вздохнула вновь, теперь с отчётливо укоризненной интонацией.

— Не волнуйтесь за них, они не так беспомощны, как выглядят, уж можете мне поверить! — строго проговорила она. Помолчала мгновение, и добавила уже мягче, с искренним сочувствием. Отдыхайте, моя дорогая, сон для вас сейчас — лучшее лекарство.

И ласково погладила её по голове. Так, как делала когда-то мама — когда-то давно, когда они с сестрой ещё верили, что всегда будут дружить, когда она ещё была гордостью и надеждой, а не позором семьи…

У Сьюзан болезненно защемила сердце. Не замечая, что делает, она поспешно втянула голову в плечи, пряча лицо под одеялом, и с разочарованием ощутила, как сухая ладонь поспешно отдёргивается.

— Спасибо … — с трудом борясь с прорывающимися всхлипами, прошептала она.

— Спите, спите, — шёпотом откликнулась мадам Трейси.

…И, уже почти проваливаясь в долгожданный сон, Сьюзан ощутила, как лёгкие руки заботливо подтыкают свисающий с дивана край одеяла и поправляют подушку под её головой.