Своя сторона (джен)

Психологам хорошо известен удивительный и во многом парадоксальный эффект «случайного попутчика». Казалось бы, о чём можно говорить с человеком, с которым ты встретился впервые в жизни и спустя несколько часов расстанешься, чтобы больше никогда не увидеться? Однако именно им люди порой склонны рассказывать самые тягостые, опасные и постыдные свои тайны — тайны, которые никогда не решились бы поведать никому, с кем есть хотя бы мельчайший шанс столкнуться вновь. Сколько секретов слышат за своё длительное существование кожаные диваны поездов, мягкие сиденья междугородних автобусов, исцарапанные столики придорожных кафе — и не сосчитать! Рассказать случайному попутчику что-то, что гнетёт твою душу — всё равно что доверить секрет реке или перелётной птице. Миг — и вот она исчезла из твоей жизни навсегда, улетела в дальние края, унесла с собой тянущий ко дну груз. Унесла — и никогда не вернёт. А ты отныне свободен — как птица, как ветер… разумеется, до тех пор, пока не приобретёшь очередную тайну, которую не осмелишься открыть ни матери, ни другу, ни любимой.

…Удивительно, но Азирафаэль в этом плане был и подтверждением общего правила, и редкостным исключением из него. Встреченный меньше суток назад пастор маленькой англиканской церкви был, по сути, чужаком, случайным попутчиком в их общей с Кроули шеститысячелетней истории. И, как и любой чужак, сколь угодно доброжелательный, он не мог рассчитывать на что-либо сверх минимального, «официального» пакета информации, предназначенного для постороннего собеседника. К несчастью (или, наоборот, счастью) друзей, отец Уильям ухитрился сделать то, что редко кому удавалось за прошедшие с момента их знакомства шесть тысяч лет: спас жизнь двоим беглецам, тем самым поставив себя самого на линию удара. И уходить с этой линии, судя по всему, не намеревался. Уильям видел крылья своих гостей, знал об их статусе и о том, от кого они искали убежища. И скрывать от него что-то ещё было бы, пожалуй, не только неразумным, но и бесчестным.

…Примерно именно так рассуждал Азирафаэль, когда обречённо уселся обратно за стол с остывающим чаем и покорно принялся пересказывать старому священнику историю их злоключений. С самого начала — в смысле, конечно, не совсем с _самого_ начала (всё-таки, Азирафаэль умел фильтровать информацию, что бы его друг-демон не думал на этот счёт). Поэтому ангел почти полностью опустил всю историю своего знакомства с Кроули… насколько он это понимал. Ведь не мог же он оставить их спасителя в неведении относительно их ролей в судьбе совсем малочисленного тогда человечества?

«Ах да, Змей-Искуситель, Гавриил упоминал об этом…» — отреагировал на его рассказ пастор, и покивал

головой, с удивительным для человека спокойствием поднимая к губам чашку. И Азирафаэль, увы, не настолько постиг глубины человеческой психологии, чтобы в полной мере оценить столь необычную реакцию на подобное откровение.

Он упомянул об их Соглашении (разумеется, лишь в общих словах, в конце концов, это была не только его тайна!). Коснулся причин пожара святой инквизиции, охватившего Европу в четырнадцатом веке — или, точнее, об отсутствии этой причины, о чём — тссс! — ни в коем случае не должен узнать ни Ад, ни Рай. Он рассказал о том, как они пытались воспитать Антихриста и как этот удивительно человечный мальчик сумел предотвратить Апокалипсис, выстояв в противостоянии с сами Князем Бездны.

«Это его вы ждёте завтра днём, не так ли?» — проницательно уточнил отец Уильям, и Азирафаэль лишь согласно кивнул, полностью захваченный собственным повествованием и спеша дойти до событий, которые привели их с Кроули в этот маленький домик рядом с со старинной англиканской церковью.

…О путешествии через Ад ему пришлось рассказать особенно подробно. Старый пастор хотел знать всё: внешний вид темницы, в которой он был заточён, его собственные ощущения от пребывания в аду, длительность их пути через каждый из Кругов:

«- Точнее?.. Субъективно, я думаю, около полутора часов… Да, уверен, что не больше, адское пламя действует быстро, и… Нет, ну конечно, я пропустил часть событий, но вряд ли это было слишком долго, и…»

…Внешний вид демонов, заступавших им дорогу на каждом Круге, количество встреченных ими препятствий и точную последовательность происходящих с ними событий.

И Азирафаэль говорил. Говорил, почти не задумываясь о том, что вываливает на обычного, впервые встреченного человека больше информации о себе и Кроули, чем получили за шесть тысяч лет все смертные, с которыми сводила их судьба. Вместе взятые. Если бы его спросили о причинах этой откровенности, вряд ли он смог дать внятный ответ. Было ли дело в благодарности за спасение? Играло ли роль то, что он находился в доме Божьем и, соответственно, не в праве был осквернять свои уста даже малейшей ложью? Повлияло ли на степень его откровенности решение пастора взять их под свою защиту (что и на них самих возлагало определённую ответственность — хотя бы в плане честного рассказа о событиях, что вынудили их искать спасения в святом месте)? Азирафаэль не слишком задумывался об этом. Всё, возможно, было намного проще и намного сложнее: он просто доверился человеку, протянувшему им руку помощи в момент, когда они уже перестали надеяться на спасение. И поверить в его злонамеренность мог бы, пожалуй, лишь в случае явного предательства. И то, пожалуй, задумался бы.

Ночь плескалась вокруг маленькой жилой пристройки, заглядывала в окна, шелестела мелким тоскливым дождём по черепице, и так легко было поверить, что здесь, в этом крошечном островке тепла и света, они двое в полной безопасности, и никто не придёт, чтобы потребовать от них уплаты обманом погашенного долга…

Спустя полчаса после начала разговора Азирафаэль прервался и, извинившись, ушёл в соседнюю комнату. Кроули спал — спокойно и безмятежно, ничем не напоминая то измученное едва живое существо, каким был всего час назад. И ангел, посидев рядом с ним несколько минут (и, разумеется, влив ещё немного сил в неподвижное тело змея) со вздохом встал и, аккуратно притворив за собой дверь, вновь сел напротив отца Уильяма.

Разговор продолжался. Ещё два раза Азирафаэль прерывал их беседу, чтобы убедиться в том, что сон Кроули остаётся спокойным и безболезненным. Ещё два раза старый священник с готовностью замолкал на полуслове, с улыбкой кивая на немного виноватый взгляд ангела, и демонстративно принимался листать свою записную книжку, то ли ища успевшиеся стереться из ослабевшей с возрастом памяти, то ли лишь изображая это.

На самом деле, конечно, десяток имён и названий уж точно не могли оказаться сложностью для человека, которые много десятилетий подряд вёл богослужения, не нуждаясь ни в каких записях, и даже обязательную для англиканского священника Книгу Общих Молитв использовал, скорее, как символ своего предназначения, нежели как необходимый источник информации. Но любому разумному существу — и это отец Уильям знал лучше многих психологов — порой нужно зримое подтверждение тому, что его душевные порывы не создают лишних неудобств для окружающих. И кто он был такой, чтобы лишать ангела Господня столь необходимого ему душевного спокойствия?..

Когда Азирафаэль в очередной раз вернулся в гостиную, отец Уильям кивнул ему со странным выражением, которое с равной вероятностью могло быть и приветствием, и просьбой подождать несколько минут. По его лицу скользило задумчивое, обманчиво рассеянное выражение. И внимание, с которым он перечитывал свои записи, на этот раз было совершенно непритворным.

Ангел, не спеша отвлекать его, потянулся к чайнику и молча наполнил чашку пастора. Тот лишь едва заметно кивнул, молча благодаря за заботу, и вновь углубился в чтение.

Молчание затягивалось. Расслабленное, необременительное — оно лениво ластилось к ногам, как разнежившийся домашний кот, довольно мурлыкало едва слышным тиканием настенных часов, сонно урчало шипением закипающего чайника. Казалось бы, его не могло и не должно было быть между двумя собеседниками, разделённых самими глубокими на свете безднами — временем и властью. И тем драгоценнее были эти минуты взаимного уважения и принятия чужого права на свои секреты и свои заботы. Ангел сидел лицом к лицу с человеком, беглый преступник — со своим защитником, и казалось, не может быть на свете ничего естественнее.

Пауза затягивалась.

Наконец, пастор кивнул каким-то своим мыслям. Не глядя, потянулся к чашке и сделал глубокий глоток, не отрываясь от испещрённой убористым текстом страницы.

— Азирафаэль, ты замечаешь эту любопытную последовательность? — задумчиво проговорил он. И поднял на ангела глаза: светлые, выцветшие от возраста… необыкновенно взволнованные и одновременно умиротворённые.

Ангел непонимающе нахмурился.

— Последовательность?

— Череда неудач и почти чудесных спасений, которая сопровождала вас в Аду… и, я полагаю, и сейчас продолжает сопровождать.

— О! — догадался Азирафаэль. Пастор не спешил больше ничего добавлять. А ангел, открывший уже было рот для ответа, замер, обдумывая сказанное. Пастор не торопил его, задумчиво листал свои заметки, хмурясь и время от времени записывая что-то на полях тетради.

Наконец ангел неуверенно, осторожно подбирая слова, предположил:

— Вы имеете в виду это удивительное совпадение, благодаря которому вы, мой дорогой, вернули нас на Землю живыми?

— Не только… — согласно кивнул старик. Задумчиво постучал ручкой по столу и, решившись, пояснил свою мысль. — Возможно, я слишком привык к церковной схоластике и ищу знамения даже там, где их нет, но… Тебе не кажется странным то, что для того, чтобы спасти тебя, Кроули раз за разом приходилось проявлять качества, совершенно чуждые демонам?

Азирафаэль неуверенно улыбнулся.

— Ох, но в этом нет ничего удивительного! Кроули никогда не был злым… Я имею в виду, по-настоящему злым. И потом, боюсь, от меня и впрямь было немного толку… там, Внизу.

Он невольно передёрнулся, явно вспоминая собственное заточение, и зябко повёл плечами. Пастор неторопливо качнул головой.

— Я не об этом, Азирафаэль. Не сомневаюсь, что Кроули даже в древности имел искру света внутри, иначе вы, уверен, не смогли бы стать друзьями. И не то чтобы меня удивляло то, что вы столкнулись с множеством препятствий в Преисподней. Скорее, я не могу не обратить внимание на характер этих проблем и одну любопытную закономерность.

Он покосился на озадаченно глядящего на него ангела и виновато улыбнулся.

— Я объясню, если позволишь. Насколько я понимаю, вы в целом прошли четыре Круга?

— Ох, нет, боюсь, что шесть… — на миг задумавшись, с огорчением поправил его Азирафаэль. — Седьмой, Шестой, Пятый, Четвёртый, Третий и Девятый.

Пастор согласно кивнул. И тут же что-то пометил у себя в тетради.

— Да, конечно… Как я мог забыть. Тем более! Заметь, на каждом круге вы попадали в опасную ситуацию, и, прости мне это уточнение, каждый раз вас обоих спасал Кроули. Не сочти, что я не придаю значения твоему сражению с демоном… — он перелистнул страницу, ища имя, — Хастуром, но это, скорее, было твоё собственное испытание. И, я так понимаю, это разовый случай.

Азирафаэль с лёгким недоумением улыбнулся.

— Не уверен, что этому сражению вообще стоит придавать значение… — смущённо проговорил он, неловко опуская взгляд. — Не думаю, что я смог бы справиться с ним, если бы Кроули не напугал и не отвлекал его…

Он прерывисто вздохнул и зажмурился.

— Не отвлекал… так долго, — почти неслышно закончил он, и губы его задрожали. Пастор вновь кивнул.

— Думаю, это тоже важно, — мягко проговорил он. — Даже если я ошибаюсь и никакой системы в ваших злоключениях нет. И всё же, я попробую разложить свою теорию. Возможно, я всего лишь выдаю желаемое за действительное, но… Итак, вы вырываетесь из темницы и поднимаетесь… скажем, служебным лифтом — на следующий Круг. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что само ваше спасение в тот момент стало возможным благодаря этой дерзкой выходке твоего друга со святой водой. Впрочем, возможно, были и другие пути освобождения. Меня больше интересуют следующие Круги Ада. Итак, Шестой Круг. Скажи мне, Азирафаэль, я правильно понимаю, что для демонов не совсем… типично летать таким образом?

Азирафаэль невольно поёжился. Опустив глаза на сцепленные на коленях руки, он тяжело вздохнул и кивнул, соглашаясь.

— Это было ужасно! Я был почти уверен, что мы упадём. Демоны… Боюсь, они не слишком хорошо летают. После… ну, вы понимаете, после _того_ Падения они стали слишком тяжёлыми. Груз грехов, и…

Он запнулся. Судорожно стиснул ладони на коленях и тихо исправился:

— Кроули никогда не совершал по-настоящему демонических поступков. Я… ох, боюсь, это не слишком правильно так говорить, но… Думаю, порой он был намного гуманнее, чем… Ну…

Он поднял голову, одними глазами указывая наверх. На лице его мелькнула виноватая, беспомощная полуулыбка. Но Уильям, казалось, даже обрадовался этому признанию.

— Что же, пока что не вижу никакого противоречия. Скорее наоборот. Взгляни, вот ваш путь, я позволил себе кратко собрать его в упрощённую схему.

Он протянул ангелу раскрытый блокнот, где была изображена грубо нарисованная пирамида с торопливыми пометками. Азирафаэль склонился над страницей, с интересом вчитываясь в написанное. С лёгким удивлением покосился на Уильяма.

— О, мой друг, у вас великолепные задатки хрониста! Да… да, и впрямь, я не обратил на это внимания…

Он, нахмурившись, проследил глазами ряд вертикальных стрелок с краткими пометками возле каждой.

— Мне кажется, здесь немного неверно, — палец его неуверенно прикоснулся к третьей снизу стрелке, — Видите ли, наши крылья… Это отражение нашей внутренней сущности, некий… субстрат, если вы позволите мне такие термины. Я не задумывался над этим раньше, но очевидно, что сам полёт не мог быть тем испытанием, которое помогло Кроули поднять нас с Шестого круга. Я бы скорее сказал, что сама его возможность связана с неким поступком, который…

Он заколебался, явно не зная, как выразиться понятнее. Закончил неуверенно:

— Который сделал его сущность более… лёгкой по сравнению с общей материей Преисподней.

Пастор с интересом склонил голову.

— И такой поступок был?

Азирафаэль резко кивнул. И, закусив губу, с болью отвернулся.

— Он… — едва слышно выдохнул он дрожащим голосом, — Он напоил меня святой водой. Из собственных рук. После того как я… Адский огонь, ну, вы понимаете? Это было безумие. Я лежал на его руках, а он… О, Боже, я боюсь даже представить, что мог просто толкнуть его! Просто… не знаю, поперхнуться!

Пастор с лёгким удивлением поднял брови. На лице его мелькнуло что-то, что больше всего походило на уважительное одобрение.

— Ты не рассказывал об этом… Да, это и впрямь вполне тянет на искупление, — пробормотал он себе под нос, вновь подтягивая к себе тетрадь и исправляя несколько слов.

— Искуп…

Азирафаэль подавился и, вскинув голову, потрясённо уставился на священника. На лице его медленно расцветало изумление, недоверие, почти священный ужас…

Надежда. Робкая, исступлённая…

— Вы… Ох, Уильям, дорогой мой, вы считаете, что Кроули… Что он и впрямь может быть… прощён?

Священник со вздохом пожал плечами.

— Раз уж даже ты, один из ангелов второго Хора, не уверен в этом, то что могу знать я? Но да — я допускаю, что это так. Когда-то я особо интересовался концепцией греха и грехопадения. И, разумеется, искупления. И если в наших священных книгах есть хотя бы крупица истины, то для настоящего искупления нужно не просто раскаяние, но раскаяние деятельное. Возможно, жертва… Нет-нет, я не имею в виду, что Кроули должен пожертвовать собой! — поспешно поправился он, увидев, как в ужасе отшатнулся ангел. — Но некое… самоотречение… Да, это вполне можно допустить.

Азирафаэль открыл было рот, чтобы сказать что-то. Зябко передёрнулся и поспешно сцепил зубы. Но даже так вдруг затрясший его озноб был виден невооружённым взглядом.

Уильям сочувственно посмотрел на него. Тяжело вздохнул и, покачав головой, тихо проговорил:

— Сомневаюсь, чтобы сменить… цвет можно было лишь из-за одного душевного порыва или даже нескольких поступков. Пусть даже искренних и самоотверженных… Или, наоборот, полных гордыни и гнева. Иначе… Я надеюсь, не обижу тебя, Азирафаэль, но в противном случае архангел Гавриил Пал бы прямо у меня на глазах.

Азирафаэль непонимающе взглянул на пастора. Казалось, он не сразу полностью осознал смысл слов священника. Когда же осознал…

Глаза ангела изумлённо распахнулись, и он, отшатнувшись назад так, что стул под ним жалобно взвизгнул и не рассыпался, должно быть, только благодаря ангельскому чуду, потрясённо уставился на собеседника.

— Гавриил — что?!. — не веря себе, выдохнул он. Уильям вздохнул. Пожал плечами, с выражением лёгкой неловкости, словно во внезапной порочности небесного существа был виноват он сам.

— Скажем так… Я не могу назвать являвшееся ко мне существо образцом милосердия и благости.

Потом он слабо улыбнулся — глаза лукаво сощурились, разбежались по лицу лучики тонких морщин.

— Как и не могу назвать Кроули исчадием Ада, — мягко добавил он, с сочувствием глядя на Азирафаэля.

— Я… — Азирафаэль задохнулся. Прикрыл глаза, переводя дыхание. Казалось, что-то мешает ему дышать. Пастор не торопил его. Смотрел, щурясь и улыбаясь странной, покровительственной и совсем чуть-чуть грустной, улыбкой.

Азирафаэль, наконец, справился с собой. Поднял ресницы, встречая очень серьёзный взгляд отца Уильяма. И, помолчав, с благодарностью улыбнулся в ответ.

— Ни в коем случае… — дрогнувшим голосом прошептал он. — Вы правы, дорогой мой Уильям. Возможно, Кроули, наоборот…

Он запнулся на миг, но, переведя дыхание, добавил с неожиданной твёрдостью:

— Возможно, он — самое благородное создание из всех, с кем мне когда-либо доводилось встречаться.

Уильям едва заметно пожал плечами. Ничего не ответил. Только склонился вновь над своим блокнотом, обдумывая что-то. Азирафаэль следил за ним с волнением, и даже сам, должно быть, не замечал, насколько сюрреалистична сцена, творящаяся сейчас в гостиной небольшого церковного домика: ангел, посланник Небес, сидит, с трепетом слушая откровения простого смертного, и боится шевельнуться, чтобы не пропустить ни единого слова.

…Не замечал этого и Уильям. Впрочем, как раз он, возможно, и не был бы шокирован происходящим. После того, как на его голову свалился сперва настоящий демон, потом — не менее настоящий (хотя первое время слегка мёртвый) ангел, а ещё совсем немного времени спустя — непохожий на свой евангельский образ, совершенно не благостный архангел Гавриил, вряд ли что-то могло ещё всерьёз удивить его.

— Жертва… — пробормотал он себе под нос, не обращая внимания на то, как вздрогнул прислушивающийся к нему Азирафаэль. — Да, это похоже на правду…

Он поднял голову и, поправив очки, кивнул на исписанную страницу:

— Смотри, как любопытно получается, Азирафаэль. Кроули не хватило сил, чтобы прорваться через… хм… пусть будет потолок Пятого Круга. Почему?

Ангел растерянно оглянулся через плечо, на плотно закрытую дверь спальни.

— По… Потому что демоны его уровня не способны проходить через стены?.. — неуверенно предположил он.

Отец Уильям покачал головой.

— Нелогично. Если бы это было так, с Четвёртого на Третий Круг вы бы тем более не прорвались. Я уже не говорю о том, что на Четвёртом уровне Кроули был ещё более измучен, нежели на Пятом. Если бы всё упиралось в личную силу, то Кроули ни за что не смог бы одолеть границу более высокого, а значит, более неподатливого для демонов Круга. Однако с вами всё произошло наоборот.

Азирафаэль задумался. Несколько секунд напряжённого погружения в себя — а потом в его глазах мелькнуло понимание… и что-то, больше всего напоминающее священный ужас.

— О, мой Бог… Вы хотите сказать… Он смог справиться с Четвёртым кругом, потому что… потому что только что сознательно пожертвовал собой, чтобы спрятать от демонов меня?!.

Он задохнулся, невольно прижав ладонь к губам, словно отдающие настоящим святотатством слова обожгли его рот. Но Уильям только кивнул. И облегчённо улыбнулся.

— Я боялся, что притягиваю факты за уши, пытаясь выдать желаемое за действительное, — признался он со слабым смешком. — Но раз и ты увидел эту разницу…

— Ох, дорогой мой Уильям… Я молюсь за то, чтобы ваши слова оказались правдой…

Уильям в ответ только плечами пожал. И продолжил, словно и не было перерыва в беседе, задумчиво постукивая ручкой по блокноту.

— Чем-то это похоже на квесты, как считаешь? — посмотрел на непонимающе хлопающего глазами Азирафаэля. — Игры. Компьютерные. Мой старший внук… Я имею в виду, внучатый племянник… очень уж любит эти игрушки.

— Ах да… квесты, ну конечно!

Уильям приподнял бровь, ожидая продолжения. Деревянно улыбающийся Азирафаэль ответил ему беспомощным взглядом. Секунда, вторая, третья… Потом ангел с шумом выдохнул и уронил плечи.

— Честно говоря, я… не слишком разбираюсь во всём этом, — смущённо признался он. — Это Кроули специалист во всей этой новой технике.

Он умолк, с лёгкой укоризной глядя на вдруг побагровевшего и закашлявшегося священника.

— Не думаю, что это слишком смешно… — пробормотал он с неловкостью. Уильям мотнул головой и рассмеялся уже в открытую.

— Надо же… — задыхаясь, выдохнул он, — А я думал, это лишь я чувствую себя пещерным человеком рядом с этими современными ЭВМ… Не обижайся, Азирафаэль. Что ещё остаётся нам делать? Или злиться на спешащую жить молодёжь, или смеяться… Первое нам не подходит, не так ли?

Потом он вдруг посерьёзнел. Решительно отложил в сторону блокнот и, опершись локтями на стол, решительно наклонился к только-только собравшемуся было ответить что-то Азирафаэлю:

— Я могу ошибаться, Азирафаэль. Я не специалист в… демонической физиологии. Я даже не богослов. Но я много прожил и видел больше, чем хотел бы вспоминать. Я привык доверять своей интуиции — или, если хочешь, божественному наитию. И сейчас я уверен, что это, действительно, важно. Кроули застрял не потому, что ему не хватило сил. Не потому, что испугался или решил пойти на попятную. Но он, как мне кажется, нарушил один важный закон: идя по лестнице, ведущей от обезьяны с гранатой к человеку разумному — или от демона к ангелу — нельзя пытаться перепрыгивать через ступени. Каждое изменение статуса должно быть подготовлено изменением внутренним. Он справился с небом Шестого Круга — потому что, ты был прав, внутренне был готов пожертвовать собой, чтобы исцелить тебя от ран. Один шаг от демона к ангелу — а может быть, просто к человеку. Один уровень Ада. Вы проскочили Стигийское болото, не задержавшись — и лёгкости не хватило, чтобы всплыть ещё выше. Возможно, я не прав, Азирафаэль. Но все-таки, если в моих предположениях есть хотя бы капля истины… Вам нужно быть очень осторожными. Власть и удачливость кружат голову. Если Кроули попытается сделать что-то, к чему не готов ещё — я боюсь, он не просто ничего не добьётся. Я боюсь, что в этом случае он может… может сорваться вновь. Вниз.

Ангел молчал, потрясённо глядя на него и немо открывая рот, как рыба, брошенная рыбаком на дно лодки. И в глазах его стыл не испуг даже — оглушающий, лишающий разума ужас. Возможно, старый пастор ошибался. Возможно, в словах его не было и крупицы истины. Сейчас это было неважно. Азирафаэль поверил ему — поверил, как верил прежде очень немногим.

Поверил — и испугался.

А отец Уильям перевёл дыхание. И, устало потерев глаза, откинулся вновь на спинку стула. На лице его мелькнуло лёгкое чувство вины пополам с сочувствием. Казалось, он почти готов сказать, что он наверняка сгущает краски и не нужно так волноваться…

Но мерцающий, яростный отсвет священного озарения ещё не ушёл до конца из его глаз. Ещё не сменился рассудочным знанием и привычкой сомневаться во всём, что не требовало веры и только веры.

И он промолчал. Вместо этого вновь подтянул к себе блокнот и, низко склонил голову, принялся что-то молча записывать на пустой странице.

…Если бы Азирафаэль заглянул сейчас в его заметки, он увидел бы, что из-под едва заметно дрожащей ручки выходят лишь бессвязные каракули, замысловатые узоры, не имеющие никакого смысла. Им обоим нужна была минута передышки.

Азирафаэль молчал долго. Так долго, что кто-нибудь, менее терпеливый, мог бы решить, что разговор и вовсе закончен. Кто-нибудь — но не пастор, уже более сорока лет исповедающий прихожан. Далеко не каждый из которых, к слову, был настроен на откровенность. Уильям ждал. Не торопил ангела. Не смотрел на него, бездумно водя ручкой по бумаге, и взгляд его был задумчив… задумчив и печален.

Наконец, Азирафаэль сумел справиться с собой. Глубоко вздохнув, он поднял голову — и, словно угадав его движение, с готовностью оторвался от своего художества старый священник. Губы ангела вздрогнули. Беззвучно, словно он вдруг забыл, как извлекать из несовершенных голосовых связок человеческого тела звуки. Сморгнул упрямо. И наконец, тихо, с едва заметной дрожью, чудовищно контрастирующей с непривычно твёрдым голосом, проговорил:

— Если демоны и впрямь способны Подняться… Если Кроули вступил на этот путь… Я сделаю всё, чтобы он вновь обрёл белые крылья.

И прозвучало это не ответом, а настоящим обещанием. Или даже, скорее, священной клятвой.

Уильям странно взглянул на него.

— Возможно… возможно ему это и впрямь потребуется, Азирафаэль. Но… не забывай, что забота может не только вознести, но и задушить.

Азирафаэль непонимающе посмотрел на него. А пастор, тяжело вздохнув, пояснил:

— Это путь Кроули, Азирафаэль. Не думаю, что ты можешь пройти его вместо него.

Азирафаэль передёрнулся. Руки его нервно потянулись к бабочке — то ли поправить её, то ли ослабить…

— Тогда, — почти неслышно отрезал он, — Я пройду его _вместе с ним_.

И вдруг, сгорбившись, зажмурился, прижимая руки к лицу. Лишь на миг — но и этого хватило, чтобы Уильям, встревоженно приподнявшись на стуле, с тревогой потянулся к нему. А потом, на секунду опередив поспешно взявшего себя в руки ангела, стиснул зубы и откинулся на спинку, прикрывая глаза, словно от внезапной боли. Когда Азирафаэль, выпрямившись, смущённо взглянул на старого священника, тот уже безмятежно сидел на своём месте. Лишь правая рука его нервно теребила страницы записной книжки, да в выцветших глазах мелькало что-то, похожее на острое, понимающее сочувствие.

Ангел медленно, с трудом беря под контроль сбившееся дыхание, набрал в грудь воздух. Улыбнулся — беспомощно, горько. Открыл было рот; подавился уже почти родившимися словами и умолк, так и не справившись собственным горлом.

Сглотнул.

— Я… — запинаясь, пробормотал он наконец, — Я был уверен, что после всего, что он сделал… Что он вновь станет ангелом. Что он… я не уверен, что это можно назвать так… Поднимется.

— Но этого не случилось, — понимающе откликнулся пастор. В глазах его мелькала жалость; только в глазах, и лишь толика спокойного сочувствия — в негромком голосе.

Азирафаэль беспомощно кивнул. Хотя смысла в этом, пожалуй, не было никакого — старый священник и сам прекрасно видел чёрные крылья демона, видел, как корчился он от случайного прикосновения освящённой земли.

— Я не понимаю… — с отчаянием выдохнул ангел, глядя мимо собеседника, куда-то то ли на входную дверь, то ли на неброский узор выцветших обоев. — Да, я знаю, демоны совершили грех, непрощаемый грех… И я знаю, Бог покарала… покарал их за это. И никто… никогда ещё… не Возносился вновь. Я понимаю, почему — демоны так жестоки, так… так порочны. Но ведь Кроули не такой! Нет, наверное, он тоже… в чём-то… Я понимаю…

Он говорил всё быстрее, всё неразборчивее, словно пытался то ли убедить себя в чём-то, то ли оправдываясь перед кем-то.

— Но ведь то, что случилось Внизу… Что это, если не самопожертвование? Даже если вы правы — почему всё именно так?! Ведь он не остановился на Пятом Круге, потому что боялся за меня, я знаю, я уверен — он бы не стал так надрываться, будь он один… И потом, все эти разы… Я видел — он готов умереть, лишь бы дать мне шанс спастись. Я действительно видел это. Почему же тогда всё было бесполезно?! Мы всегда верили, что готовность отдать свою жизнь — это высшее проявление святости. Что демоны не Поднимаются обратно потому, что слишком… слишком эгоистичны.

Он прерывисто вздохнул и, виновато взглянув блестящими от слёз глазами на пастора, уронил лицо в ладони.

Пастор помолчал. Взгляд его с сочувствием скользил ангелу, казавшемуся сейчас зримым воплощением горя. Ожившей статуей плакальщиц с древнего надгробия. Лицо его было почти спокойным. Казалось, такое явное несоответствие увиденного (и услышанного) всему, что он знал, не слишком пошатнуло его веру.

— Что ж, мы столкнулись с... хм… можно сказать, с апорией, — безрадостно улыбнувшись, вздохнул он наконец. — Бог милосерден и обещает спасение раскаявшимся грешникам. Но Кроули совершил то, за что любой смертный обрёл бы спасение души, однако прощения он не получил. Выходит, или Кроули был неискренен, или Бог — не так милосерден, как мы думаем.

Ангел потрясённо вскинул голову. И старый пастор, виновато улыбаясь, поднял руки, защищаясь от вспыхнувшего обидой и возмущением голубых глаз.

— Нет-нет, прошу, не пойми меня неправильно. Я вовсе не утверждаю этого. Я лишь говорю, что налицо явное противоречие. Мы знаем, что Бог милосерден. И мы знаем, что твой друг совершил настоящий подвиг духа, не раз и не два рискуя своей жизнью ради твоего спасения. И, тем не менее, по-прежнему остаётся демоном. Я вижу этому лишь одно объяснение.

Азирафаэль беспомощно заморгал. Кажется, ему уже самому было неловко за его вспышку гнева.

— Ка… какое?..

Пастор задумчиво покивал. И осторожно, не спеша ничего утверждать, предложил:

— Возможно, наши представления о сущности ангелов — и наши, человеческие, и ваши — не вполне верны? Разве обещание вернуть белые крылья тем, кто откроет в себе духовные добродетели, было дано вам из уст самого Всевышнего?

Азирафаэль потерянно посмотрел на него. Потом, медленно начиная понимать, что имеет в виду пастор, без слов покачал головой. И пастор, кивнув, согласно ответил на его невысказанный вопрос:

— Значит, на самом деле — возможно, только возможно — для возвращения к Благодати нужно нечто совсем иное…

— Но… Но что? — беспомощно выдохнул Азирафаэль. Сейчас он выглядел даже больше человеком, чем обычно. Просто немолодой, усталый, измученный невзгодами и волнением за друга мужчина — возможно, поздний прихожанин, зашедший ради исповеди, или вовсе случайный гость в доме старого пастора, которому давно пора уже лежать в постели и отдыхать перед тяжелым днём…

Ангел сидел напротив человека. Вечность — против тленности. И разобрать, кто где, было уже почти невозможно.

— Откуда мне знать, что нужно, чтобы Подняться, если даже на Небесах, судя по всему, ошиблись в своих предположениях? — мягко возразил пастор спустя долгую, очень долгую паузу, сочувственно улыбаясь отчаянно глядящему на него ангелу. — Должно быть, что-то, что по-прежнему есть у тебя… И чего всё ещё нет у Кроули. И очевидно, что сейчас мы говорим не о любви, не о мужестве и не о способности жертвовать собой. Нисколько не сомневаюсь, что как раз это твой друг обрёл в полной мере.

Ангел помолчал; то ли обдумывал его слова, то ли просто собирался с силами, чтобы продолжать становящийся всё более тяжёлым разговор.

Потом через силу улыбнулся дрожащими губами. И, покачав головой, тихо возразил:

— Не обрёл… — и, сглотнув, взглянул прямо в глаза озадаченно вскинувшему брови пастора. И повторил твёрдо, — не обрёл. Никогда не терял.