Стигийские собаки (гет)

* * *

...своеобразен гений.

И собственным величием велик.

Е.А. Баратынский

Малфой молча наблюдал за поведением профессора. Тот, насмеявшись вдоволь, принялся расхаживать по залу неестественно быстрой походкой, потирая руки. Его глаза перебегали от одного предмета на другой и ни на одном не фокусировались. Если бы Малфой не знал Снегга достаточно, он бы точно определил в нём все признаки сумасшедшего. На операционный стол парень старался не смотреть: слишком жуткая картина.

Внезапно профессор остановился посреди комнаты. Его глаза заблестели от какой-то, казалось бы, эйфории.

— Я придумал, — тихо сказал он. Малфой не повёл и бровью, но в сердце закрались не слишком приятные подозрения. Он сел в кресло глубже и продолжил свои наблюдения.

Снегг подлетел к одному из низеньких железных столиков и встал перед ним на колени. Внимательно изучив этикетки баночек, он выбрал одну и, встав, перенёс её на свободный стол. Затем он открыл один из стеклянных шкафчиков у стены и выудил маленькую колбу, запечатанную грязной деревянной пробкой. В колбе был какой-то тёмный порошок, всего несколько десятков грамм, не больше. Она тоже оказалась на столе рядом с баночкой. Снегг надел белые перчатки, которые лежали рядом с трупом. Они все были в крови, но профессора это, похоже, не особо волновало. Он зачем-то наложил на них отталкивающее заклятье и поднёс баночку к одной из свеч, затем сильно взболтал: в баночке образовалась жидкая пена. Он виртуозно откупорил крышку и вылил пену в пустой сосуд из толстого желтоватого стекла. Драко присмотрелся: пена подозрительно кипела, пузырилась, поднималась и опускалась с уровня на уровень. Его слегка передёрнуло: в комнату ворвался стойкий запах разложения. Снегг долго пытался открыть колбу, но та не поддавалась. Он зажёг спиртовку и нагрел колбу в верхней части огня, после чего крышка откупорилась. Профессор подошёл к сосуду и аккуратно стряхнул несколько миллиграмм порошка в пену. Та мгновенно вспыхнула, и также моментально погасла, кристаллизуясь и покрываясь тонким слоем льда, который растопился очень быстро – после всех метаморфоз жидкость стала однородной и приобрела общий оттенок ярко-голубого цвета. Профессор быстро перелил немного этой массы в красивую фигурную колбу, напоминающую по форме миниатюрный графинчик, и закрыл её плотно такой же фигурной стеклянной крышкой.

Снегг полюбовался на своё творение и сел напротив Малфоя.

— Этот яд лучше предыдущих, — пояснил он Драко, хотя тот не спросил ни слова, — он уничтожает сначала желудок, а потом уже въедается в сердечные мышцы…

— Откуда вы знаете, профессор, — нахмурился Малфой. Снегг вместо ответа кивнул на операционный стол.

— Много же она мне причинила неприятностей… Сука как будто предчувствовала смерть в мучениях, но ведь она должна была доверять мне! Я вырастил её своими руками! – воскликнул Снегг в сторону мёртвого тела, — она убежала отсюда и подняла такой лай, что я не знал, как её успокоить…

— Откуда вы её взяли? — Драко старался говорить как можно более осторожно. Снегг перевёл на него чёрный проницательный взгляд…безумца.

— Я принёс её сюда ещё щенком… Как вы понимаете, мистер Малфой, мои решения и действия не спонтанны…

— Вы хотите придумать такой яд, который будет причинять как можно больше боли?

— Я его уже придумал! – оскалился Снегг, — Я придумал феерию! Такого не видел и не знал ни один человек! Он мгновенен, безвкусен, он подлежит любым заклятиям, любым метаморфозам, он незаметен! Конкретно этот состав, — он потряс колбу, — причинит такую боль, какую не принесёт никакое Круцио!!!

— А вы не боитесь, что вас поймают? Ваши метки…

Снегг рассмеялся.

— Я? Я в отряде Дамблдора, я же не стану убивать «наших»! Тем более – Уизли чистокровный, — и он снова рассмеялся.

— Профессор! – воскликнул Драко, – авроры догадываются об отравлении!

— Молчи, щенок! — оледенел Снегг, – Никто не узнает. Причину смерти установить невозможно.

— Но в замке…

— Заткнись! – прорычал профессор, — это будет балл! Никто никогда не узнает, а если ты хоть что-нибудь сделаешь неправильно, — Снегг опять потряс голубой колбой, — ты умрёшь вслед за ним, — и он демонически оскалился, глядя чёрными углями исподлобья.

— Да профессор… — и Драко опустил глаза. Ему отрезали пути отступления. «Дурак, сам же впутался…Впутался, всё равно как жалкий Поттер! Сидел бы смирно! Нет, хочется ему власти! Смотри, вот она – власть…»

* * *

Так дети, в синеве простынь,

Всматриваются в память.

М. Цветаева

Джинни наблюдала за Снеггом исподлобья. Во всей этой ночной истории было слишком много неясных моментов, а с первого печального курса Джинни ненавидела, когда с ней происходило что-то неясное.

Снегг не удивил её ни чем. В нём не было беспокойства, взгляд был полон прежнего чёрного злого холода, под глазами – ни тени, как будто он спит целыми днями и ни капельки не устаёт. «Зелье, — скучно сказала себе Джинни, — эта задница заботиться о своей внешности, — она усмехнулась, — может, ещё брови по воскресеньям выщипывает?»

— Вас что-то, очевидно, смешит, мисс Уизли? – проницательный взгляд и загробный голос.

Джинни покачала головой и уставилась в конспект. «Очевидно, ещё и по средам и по четвергам… и ноги бреет» — стало ещё смешнее, но девушка спрятала улыбку, так как профессор продолжил диктовать лекцию об истории возникновения какого-то зелья. Джинни не слушала: так, записывала машинально и параллельно рисовала на полях злых человечков, под каждым подписывая красивые «S.S.» Она не испытывала к профессору этой глупой ненависти, о которой говорили брат и Гарри, просто неприязнь. Правда, после вчерашней ночи… Ей казалось, что она знает какую-то тайну, что она стала случайным свидетелем чего-то страшного, во что лучше не впутываться… Она убеждала себя, что это всего лишь больное воображение шестнадцатилетней девушки, глупые предрассудки, следствие бессонницы, но какое-то внутреннее беспокойство мучило её. И этот чёрный взгляд, который, казалось, знал всё, о чём она думала. Но он не мог знать, он не видел её этой ночью, этот факт был очевиден.

— … затем французский учёный Ришар де Карьен применил южно-американскую амброзию серебристую, относящуюся к классификации карантинных сорняков. Как известно, пыльца амброзии вызывает сенную лихорадку, а редкий вид амброзии серебристой вызывает мгновенный летальный исход, — Джинни исподлобья посмотрела на профессора при его последних словах: тот сидел с непроницаемым выражением лица, уставившись в свою тетрадь, с которой и читал, собственно, лекцию.

Последовала пауза. Ученики судорожно конспектировали. Джинни мысленно отправила себя в отпуск, искренне пообещав потом всё списать у Беты Миллер.

— …после длительного и весьма дорогостоящего эксперимента, зелье дало желаемый результат, и сразу же было объявлено секретным. В 1738 году Карьена арестовали и приговорили к поцелую дементора за изобретение «Le virus de la mort» — «вируса смерти», которому даже не дано было научного названия. Все, кто знал о нём и видел его, умерли в течение нескольких дней.

Джинни нахмурилась: профессор едва заметно ухмыльнулся. Она наблюдала за ним с такой непосредственностью, которая присуща только детям, которые знают, что им ничего никто не сделает дурного, так что можно садиться на шею кому угодно.

Он чувствовал на себе взгляд, но не мог понять, чей. Списав всё на нервное напряжение, он снова задумался над «Le virus de la mort». Его зелье мощнее, чем «вирус» Карьена? Безусловно! «Вирус» глуп: он действует сам, убивает, как саранча, всех на своём пути. ЕГО же зелье подвластно только ему. Оно может убить, может изувечить, покалечить – сделать так, как ОН ему прикажет. И он прикажет…

Джинни всё больше опускала брови: Снегг улыбался. Она могла поклясться, что Снегг улыбался! Демонически, и как-то…безумно… Джинни тряхнула головой – и видение испарилось. Снегг продолжил читать лекцию. «Надо больше спать!» — сделала вывод девушка и нарисовала рядом с человечком другого человечка с длинными кудрявыми волосами, пририсовав к нему реплику «Z-Z-Z»

Через несколько минут прозвенел звонок. Джинни, не удосужившись даже засунуть книги в сумку, вывалилась из кабинета с протяжным воем «Неужели!» и направилась к Большому Залу.

Возле дверей караулил Гарри. Джинни поспешила принять человеческое выражение лица. Гарри был взволнован, взъерошен и, похоже, расстроен. Джинни вздохнула – ей нравился этот парень! Давно? Да. Но она пережила влюблённость, пережила любовь, пережила вину – и что осталось? Какие-то неясные очертания, полутона чувств. Но всё-таки Чувств, и всё-таки остались. Да и кто осмелится по-другому назвать состояние, когда девушке «ну вот нравится этот парень, и хоть ты с дементором в засос целуйся»?

Гарри подошёл к Джинни очень близко.

— Джинни, мне нужно срочно уехать. Прости, но наш совместный поход на бал отменяется… Понимаешь, просто…