Канон (гет)

Стоит ли говорить, что следующие две недели были лучшими в моей жизни. Нет, началось всё, естественно, с рутины, но эта рутина перемежалась незабываемым удовольствием от общения со всеми теми, кто меня любит.

Пару дней мы с Сириусом провели, создавая стационарную септаграмму в нашем секретном убежище. Я частенько видел гордость в глазах крёстного, когда я объяснял ему некоторые тонкости процесса, а сам при этом восторгался той чёткостью и дисциплиной, с которой Сириус проводил необходимые работы. Во всех его действиях ощущалась выучка и практика.

В одном из подвальных помещений дома, предназначенном как раз для занятий магией, мы сначала очистили, а потом выровняли и зашлифовали участок пола, представлявший собой гранитную плиту четыре на четыре метра. Потом специальным мелком нанесли рисунок, и крёстный прочитал заклинание. Там, где до этого были частички мелка, в полу осталась канавка глубиной в миллиметр. Мы заполнили канавку мелком, и Сириус углубил рисунок ещё на миллиметр. Повторив несколько раз, он заявил, что пяти миллиметров хватит. После этого настала очередь вязкого материала, сильно похожего на расплавленный янтарь, которым мы заполнили получившийся шаблон, предварительно надев на руки толстенные перчатки из драконьей кожи. Заполнив канавку на пару миллиметров, Бродяга достал нечто, напоминающее медный провод, только светящийся, и начал укладывать по центру выемки.

— Это магический проводник из тела дракона. У людей они тоже есть, но такие тонкие, что даже не заметишь, а у старых драконов иногда достигают даже сантиметра в толщину! — прокомментировал крёстный, заметив любопытство на моём лице. — Смола ядовитой тентакулы служит одновременно изолятором для проводника, снижая потери, и позволяет осуществить равномерное наполнение объёма рисунка магией, увеличивая эффективность портала. За счёт только этих двух материалов количество магии, необходимое для активации, снижается, по самым скромным прикидкам, в десять раз по сравнению с рисунком мелком на деревянном полу.

Для меня эти откровения звучали, практически, как открытие. Ничему подобному нас в Хогвартсе не учили и, судя по всему, не собираются! Уложенный проводник сверху залили смолой до самого края углубления, и Сириус полил рисунок сверху каким-то составом, отчего смола затвердела до консистенции камня и засветилась тусклым светом, став совсем похожей на янтарь. Мне не хотелось делать септаграмму в расчёте на одного лишь демона, а Сириусу не хотелось, чтобы в ней были хоть какие-нибудь детали, которые нам бы пришлось рисовать мелком. Компромисс стоил нам ещё одного дня рабского труда.

В тех местах, где должны были располагаться руны для выбора демона, мы выбрали аккуратные круглые углубления диаметром десять сантиметром и глубиной — два. Потом из магического обсидиана мы нарезали таких же кругов, уже на которых вытравили канавки и залили их волшебным композитом. Кругов, которые плотно входили в приготовленные для них углубления, сделали пятьдесят два — по числу рун. Когда мы с ними закончили, то приступили к изготовлению схемы питания и пульта управления. Это только звучит заковыристо, а на самом деле оказалось достаточно простой операцией.

От сплошного внешнего круга мы сделали канавку, которая была шире и глубже, чем сам рисунок. Туда Сириус уложил сразу несколько проводников, поскольку имевшиеся не могли пропустить достаточно магической энергии, а за толстым нужно было лететь куда-то не то в Истамбул, не то в Константинополь, где на крупнейшем магическом Базаре можно было найти самые диковинные материалы и ингредиенты. Канавка отходила к стене, на которой Сириус разместил накопители магии и большой рубин, который должен был хранить заклинание. После того, как накопители зарядились от стен, и я ввёл заклинание в рубин, всё, что оставалось сделать — лишь прикоснуться палочкой к камню, чтобы инициировать портал.

На всё это ушло добрых пять дней. Я так и остался жить во дворце у родителей, свободное время проводя с семьёй и с расширенной семьёй. Вставал я рано, быстро съедал завтрак и отправлялся в нашу лабораторию с Сириусом, который с утра пораньше приходил за мной, никогда не отказываясь от завтрака. Сначала отец пытался было поселить его в домике для гостей, но я спросил папу, хорошо ли тот знал Сириуса в молодости, намекая на удалую ночную жизнь крёстного. Родитель усмехнулся и оставил свои попытки.

Крёстный же неплохо выступил на Гриммо, очень быстро убедив остатки своих гостей, что соседство с озабоченным маньяком, иногда приводящим на одноразовую ночёвку до полудюжины дам, впоследствии легко дающих своими воплями фору самой Вальбурге Блэк, не совсем положительно сказывается не только на неокрепшей детской психике, но и вносит неожиданное смятение в жизнь других взрослых. По крайней мере, Снейп, притиснутый Молли к стенке в одном из тёмных коридорчиков, внезапно обнаружил в себе способности к стихийной телепортации и позже дал торжественное обещание Дамблодору, что ноги его на Гриммо больше не будет, а Артуру — привожу точный пересказ слов Сириусом, поскольку детей рядом, естественно, не было, — посоветовал “научиться, наконец, удовлетворять эту самку громамонта во время гона!”. Самому Артуру, сверкавшему сальными глазками в сторону Тонкс, Римус тактично объяснил, что главная задача того — исполнять именно супружеский долг, и никакой другой. В общем, Уизли теперь перестали шастать к Сириусу, как к себе домой, а крёстный, который, наконец, примирился с собой и своим наследием, куролесил вовсю.

Работа над септаграммой сблизила нас сильнее, чем всё совместно проведённое время до этого. Рассказы о Джеймсе и Лили, о моих родителях и крёстных, сменяющиеся обсуждением деталей того, что нам предстоит сделать не только в работе над этим конкретным проектом, но и в целом с нашими жизнями... Я чувствовал, как он буквально напитывает меня своей силой и уверенностью, делая в чём-то совершенно другим человеком.

К вечернему чаепитию он возвращал меня в объятья родителей и садился с нами за стол. По окончании девушки утаскивали меня играть в сад, где мы либо бегали друг за дружкой, либо гоняли на мётлах, либо просто сидели на качелях, делясь историями своей жизни. Как-то во время того, как я в который раз описывал теперь казавшиеся почти забавными подробности Первого Тура Турнира, Панси почти незаметно скрылась в вечернем саду. Ещё через пару минут Дафна, не поднимая своей хорошенькой головки с моего плеча, поинтересовалась, заметил ли я, что мы остались одни.

— Да, мисс Гринграсс, внезапный уход Панси не ускользнул от моих глаз! — подтвердил я.

— Мисс Гринграсс? — она подняла на меня свои голубые глаза. — Ну что ж, мистер Парсинсон, если вы настаиваете... — она не договорила, что именно будет, если я настаиваю.

— Панси хочет, чтобы мы поговорили... — вставил я в многозначительную паузу.

— О чём, Алекс? — спросила она.

— Об этой ситуации, в которой мы оказались. О двух перстнях у меня на руке. О нас, Дафна!

Ещё минут через пять она провела пальчиками по моей руке, которую держала в своих:

— Очень содержательный у нас разговор получается, мистер Паркинсон.

— Мне нравится, мисс Гринграсс, — согласился я.

Ещё минуты через три она, немного повозившись, чтобы удобнее устроиться, снова напомнила:

— Так что там о нас?

Опыта разговора с девушками у меня не было совсем, и я откладывал начало, как только мог, при этом лихорадочно пытаясь сообразить, что ей сказать. Ничего говорить не пришлось, она сама начала:

— Я намедни читала книжку... В семи томах... Такая... Средней паршивости сказочка. Ни литературной ценности, ни назидательного эффекта... Однако несколько моментов меня не то, чтобы заинтересовали... Разочаровали!

Дафна опять на меня посмотрела, но уже не совсем ласково. Имя ещё не сорвалось с её языка, а я уже знал, что она сейчас скажет.

— Чо Чанг, Алекс? Серьёзно? А потом ещё и Уизли? И почему нигде в этих... книжках не говорится о предшествующей этому контузии с полной потерей памяти и разума?

Я было развеселился, а потом у меня перед глазами встал оригинал, контуженный и потерявший всё, а не только разум.

— Прошу тебя, Дафна, не шути на эту тему никогда, хорошо? — сглотнув, выдавил я. Она замолчала, отвернувшись. Я ободряюще сжал её пальчики.

— И всё равно, целоваться с Чо... — её лицо вдруг оказалось совсем рядом, и она не то говорила, не то мурлыкала: — Получше, что ли, никого нет?

Я вдруг понял, что она подставляет мне свои губы, и осторожно прилепился к ним своими. Дафна, до этого плотно зажмурившаяся, приоткрыла глаза и прошептала:

— Да не стискивай ты так губы! Мягче! — и снова закрыла глаза. Тогда я вытянул губы трубочкой и сделал “чмок!” Моя невеста хихикнула и отстранилась, весело глядя на меня:

— Ну кто так целуется! — с улыбкой упрекнула она.

— Можно подумать, у меня было много практики! — буркнул я.

— А у меня? — она лукаво склонила голову. Я, насколько мог, пожал плечами.

— Хочешь, расскажу, как я в прошлый раз целовалась?

Внезапно я почувствовал, как меня что-то укололо. Мне была неприятной мысль о том, что Дафна с кем-то целовалась, причём, я не понимал, отчего — до сего момента я, конечно, понимал, что она мне очень нравится, но каких-то совсем уж романтических чувств не испытывал. Как мне казалось ровно до этого момента.

— Нет уж, избавь меня от подобных откровений! — насупился я. Дафна тихонько рассмеялась:

— Видишь вон то дерево? Мы с Алексом за ним прятались от Панси, когда играли в прятки, а она нас долго не могла найти. Вот мы и решили поэкспериментировать.

Теперь у меня появился личный враг! Осталось только его найти и сделать с ним что-нибудь ужасное!

— Что это за Алекс? — как можно более небрежно спросил я, сам при этом навострив ушки. Дафна захохотала в голос.

— Что? — обиженно спросил я. Она перестала смеяться и сказала серьёзным голосом:

— Алекс Паркинсон!

— Что? — повторил я.

— Не “что”, а “что за Алекс”. Алекс Паркинсон!

Вот иногда мне непонятно: я такой тормоз с рождения или меня пересадка мозгов Поттера таким сделала? А эта змея ещё и веселится.

— Мы с тобой целовались? — переспросил я. Она радостно кивнула. — Когда нам было по десять? А можно ещё попробовать?

Дафна с коленями забралась на скамейку рядом со мной так, что её лицо теперь оказалось выше, одной рукой упёрлась мне в грудь, а другой убрала свои локоны в сторону. Она сосредоточенно облизнула губы, и меня вдруг охватила какая-то непонятная дрожь. Такого я ещё никогда не испытывал. Склонившись ко мне, она прикрыла глаза и наконец приникла к моим губами своими. Они были тёплыми и мягкими, а ещё — чуточку влажными. Она присосалась к моим губам, а потом, когда я слегка приоткрыл рот, захватила мою нижнюю губу, нежно сжав её. Я высвободился и сделал то же самое с её губой. Он оторвалась от меня, всё так же сосредоточенно глядя мне в глаза, и тут я осознал, что мы оба тяжело дышим, моё сердце колотится, как бешеное, и кровь прилила к лицу. А ещё мне казалось, что у меня вдруг выросли крылья. А ещё заходящее солнце сквозь её волосы...

— А, попались, голубчики! — услышав голос Панси, я в панике вздрогнул, а Дафна медленно, словно нехотя, развернулась и уселась на скамейку, снова пристраиваясь мне под бочок. Панси с хитрым выражением на лице протопала к нам и уселась с другого бока: — А я-то думаю, что это они тут затихли!

Это мне до этого только казалось, что я красный, как рак. Теперь же подумал, что от моего лица, наверное, прикуривать можно. Дафна, напротив, сама себе улыбаясь, спокойно смотрела вдаль.

— Панси, я хотел бы ещё Дафну спросить...

— Я только что дала тебе ответ, Алекс! — подала голос та, не поворачивая головы.

— Это был ответ? — переспросил я.

— И на мой вопрос тоже! — кивнула она.

— А у тебя был вопрос? — изумился я. Вот почему, как речь заходит о моих — а теперь мне было ясно, что они именно мои — змейках, так я становлюсь таким тупым? Неужели Бродяга был прав, когда потешался над гормонами, которые затопили мне мозг?

— Алекс, Дафна в этом тоже, хм, немного участвует. Не думай, что мир вокруг тебя одного вертится!

Ха! Что значит — не вокруг меня? Да я в нём, можно сказать, ключевая фигура! Лицо с обложки! Довольно откинувшись при этой мысли на спинку скамейки, я не заметил, что обе девушки выпрямились и пристально на меня смотрят.

— Панси! — сказала Дафна. — А тебе не кажется, что кто-то, не будем показывать пальцем, много о себе думает?

— И совершенно не подозревает, — отозвалась Паркинсон, — какую взбучку мы ему сейчас устроим!

Они дружно вскочили со скамьи и, схватив меня за руки, вытащили на траву, бросили на неё и с визгом и хохотом принялись прыгать по мне и мутузить. Издевательство продолжалось минут пять. В какой-то момент я понял, что от смеха уже не могу дышать, и из моего горла лишь вырывались редкие стоны. Девушки перестали по мне топтаться, взялись за руки и вприпрыжку поскакали к дому. Охая и ахая, я поднялся и позвал их:

— Вот сейчас вас догоню!

Они обернулись, посмотрели на меня, завизжали и бегом припустили к крыльцу. Я, прихрамывая, посеменил за ними. Когда они уже были у самого входа, я почти догнал их, но тут дверь открылась, и вышла мама, строго сложив руки впереди. Змеюки тут же остановились, выпрямились — причём Панси ещё и кашлянула в кулак, — и чинно проследовали вовнутрь. Мама дождалась меня, весело улыбнулась и взяла под руку:

— Что, достали тебя девки?

Я помотал головой:

— Они — хорошие!

Вечером ко мне, как всегда, пробралась Панси. Она повозилась, устраиваясь поудобнее, и замерла, уперевшись лбом мне в плечо.

— Поттер? — так, сейчас мне будут устраивать семейный скандал на супружеском ложе!

— Да, Паркинсон! — я тоже не лыком шит!

— Скажи мне, чем вы таким с Дафной занимались, пока меня не было?

— А-а-а... — сказал я. — Э-э-э...

— Понятно! — сказала Панси, и моё плечо внезапно обожгло болью.

— А-а-а!!! — шёпотом завопил я. — Ты что кусаешься?

Она подняла голову, и в лунном свете, пробивающемся сквозь шторы, мне было видно, как поблёскивают её глаза:

— У тебя нет тайн от меня, ты понял?

Я чувствовал, что она очень сильно разозлилась. Не могу же я ей сказать, что целовался с другой девушкой!

— Ты сама видела!

— Я ничего не видела!

Я притянул её голову к себе и коснулся губ. Панси тут же вырвалась, вскакивая с кровати и рассерженно шипя:

— А вот этого делать я совсем не просила!

— Чёрта с два! — сказал я, тоже вскакивая и наклоняясь вперёд, чтобы наши лица оказались на одном уровне. — Если я целуюсь с Дафной, то с тобой тоже целуюсь!

— Чёрта с два! — ответила она мне, упирая руки в боки. — С чего бы это?

— А с того, — ляпнул я первое, что пришло на ум, — что сегодня я понял, что она мне нужна.

— А я-то тут при чём? — прошипела Панси.

— А при том, что я понял, что она мне тоже нужна!

— Ты это уже сказал!

— Тоже, Панси, тоже!

Она замолкла на несколько секунд, а потом подошла и обхватила мою шею. Я почувствовал её горячие губы и постарался применить то, чему научился с Дафной, ощущая, как бьёт в набат сердце. Моё и её, совсем рядом, напротив.

— Гарри! — раздался тихий стук. — Гарри, ты не спишь?

Дверь распахнулась быстрее, чем мы с Панси успели оторваться друг от друга. Сириус, увидев происходящее, тактично прикрыл глаза ладонью, кашлянул, отвернулся и закрыл дверь. Панси с силой оттолкнула меня:

— А это что такое? — спросила она, показывая на меня пальцем. Сириус, который за один беглый взгляд успел разглядеть все детали происходящего, сдавленно хихикнул за дверью. Я попытался прикрыть проблемное место верхом пижамы. Ну что я могу поделать, когда ко мне так прижимаются и так целуются? Крёстный кашлянул:

— Панси, прости, что прерываю, но Алекс мне нужен по делу, которое не требует отлагательств! — тихим голосом сказал он.

— Минуту, Сириус! — я шагнул к Панси, начавшей было пятиться и, стараясь не сильно прижиматься, обнял её:

— Я сейчас, только узнаю, что ему надо!

Оставив её, я вышел к Сириусу:

— Что случилось, крёстный?

— Сегодня мне прислал письмо мой старинный приятель. Он в Лондоне по делам и взял с собой дочь. Четыре часа назад её похитили.

— Как её...

— Флёр, — перебил он меня.

Я зашел в спальню. Не знаю, что именно ей двигало, любопытство или беспокойство, но Панси стояла там, где я её оставил.

— Ложись спать, мне нужно уйти! — я было направился к своей одежде, но она схватила меня за руку. Я притянул её к себе и прошептал на ухо: — Не волнуйся. Ты же знаешь, до окончания седьмого курса со мной ничего не может случиться! Я до утра вернусь!

Она порывисто сжала меня, а потом отпустила и пошла к кровати. Забравшись под одеяло, она пристально наблюдала, как я в темпе переодеваюсь в походную одежду. Застегивая последние пуговицы, подошёл к ней, поцеловал в щёку и вышел.

Пока мы тёмными коридорами шли к ближайшему камину, я чувствовал, как Сириус время от времени бросает на меня взгляд.

— Что? — не выдержал я.

— Надеюсь, я ничему не помешал? — я почувствовал, как он в темноте прячет улыбку в усы.

— Панси уже пять лет, как может заснуть только в этой комнате, — пояснил я.

— И? — настаивал крёстный.

— И мы повздорили оттого, что я вечером в саду целовался с Дафной.

— Понятно, — сказал крёстный.

— Перестань так улыбаться, как будто...

— Мне приятно наблюдать, как ты взрослеешь, Гарри! — он потрепал мои волосы и полез в камин.

— Что там с Флёр?

— Здрёвствуй, Гёрри! — раздался мужской голос, едва я очутился в гостиной дома на Гриммо. — Я дявнё мючтал с тюбёй встрётится! — подошедший мужчина в обычном маггловском костюме-тройке протянул мне руку: — Мёня зовют Анри, я отец Флёр.

— Очень приятно, мистер Делакур! — я с поклоном пожал руку. — Как поживаете?

— Как пёживаешь, Гарри?

— Так, к делу! — прервал Сириус. — Я так думаю, что время утекает непозволительно быстро!

— Ах, дё! — согласился Делакур. — Вёт, посмётри!

Он протянул мне записку, в происхождении которой не было никаких сомнений.

“Привет!

Мне тебя нужно срочно увидеть! Буду ждать снаружи!

Гарри”.

Я поднял на него глаза. Я точно знаю, когда я писал эту записку и кому я её писал.

— Флёр срязю, как полючила этё, улибнулясь и вёбежаля нарюжу. — прокомментировал Анри.

Я повернулся к Сириусу:

— Я писал эту записку Гермионе. Давно уже. Видать, она её зачем-то сохранила!

Мне было видно, что Бродяга начинает закипать:

— Я это всё и без тебя понимаю. Идеи есть?

— Конечно, — пожал плечами я. — Билл.

Глаза моих собеседников загорелись.

— Ты думаешь, именно так оно всё и произошло? — спросил крёстный. Я кивнул. — Где мы его можем найти?

Я стал вспоминать, что мне ещё докладывали “Пикси” про Билла.

— У него есть каморка в Скунторпе, — выпалил я. — Это порядка двухсот километров отсюда.

— Тём ёсть камин? — спросил Делакур. Я помотал головой. — Он умёет оппарирёвять?

— Билл? — ухмыльнулся я. — Это вряд ли!

— Сирюс! — взмолился Анри и затараторил, мешая английские и французские слова — Силь ву пле! Я знёю, чтё я и тяк дёльжен тёбе до грёбовёй дёски, мон ами... — я так и не понял, что он попытался сделать, то ли хлопнуться в обморок, то ли упасть на колени, но крёстный резко подхватил его под локти и держал чуть ли не на весу.

— Перестань, Анри, это — не мужской разговор! — он своим спокойным тоном говорил, словно успокаивая маленького ребёнка. — Ты же знаешь, как я люблю Жанин и девочек! — убедившись, что Делакур уже твёрдо стоит на ногах и не собирается падать, Бродяга вопросительно поглядел на меня:

— Готов, Щеночек? — он взял меня за руку.

— Погоди! — остановил его я. — Ты хоть знаешь, где этот Скунторп?

Сириус помотал головой:

— Я лишь знаю, что это где-то к морю от Шеффилда, но точнее...

Я подошёл к кладовке и достал четыре метлы. Крёстный опять покачал головой:

— Анри не может идти с нами. Я слишком устал сегодня, когда мы с тобой работали, и на такое расстояние я могу взять только одного человека. Ты же нужен, чтобы найти нужный дом.

— Постой, — спохватился я, — почему мы не можем воспользоваться каминной сетью?

— Потому, что за пределами Лондона у меня нет знакомых каминов, — с сожалением сказал Бродяга.

Я, конечно, знаю один — в Норе, но от него до этого Скунторпа ещё дальше пилить.

— Где мои очки, крёстный? — спросил я. — Мои другие очки?

Сириус достал из кармана очки и с мрачным лицом протянул мне. Я понимал причину его тревоги. С форой в четыре с половиной часа у Билла было достаточно времени, чтобы... приступить к выполнению своего плана. Если я ещё ни с кем не целовался до сегодняшнего дня, это ещё не означает, что не знаю, откуда дети берутся, и что такое изнасилование. Странно, конечно. Отчего-то мне показалось, что взгляды, которые бросала Флёр на Билла, когда тот вместе с Молли навестил меня в Хогвартсе, были вполне доброжелательными. Да и Сценарий, вроде как, описывал большую любовь. Хотя, Сценарию, как я уже по себе понял, в этих вопросах верить не стоит. А в сухом остатке — утащить у Герми мою записку мог только кто-то из Уизлей. И в результате Флёр окажется с Биллом. По любви? Или из-за того, что будет обесчещена? Едва я произнёс про себя это слово, моё сердце сжалось от безысходности. У меня, чужого, в общем-то человека. Как же она себя будет чувствовать?

— Что стоим? — немного более резко, чем следовало, спросил я Сириуса. Тот ничего не сказал на это, поскольку все чувства явно отображались на моём лице, а лишь молча взял меня за плечо, произнося заклинание, и мы оказались на какой-то тёмной узкой улочке, выложенной булыжником, мусором и экскрементами. У полуразвалившейся двери под красной неоновый вывеской с надписью “Отвязные звёздочки” кучковалась, обильно дымя тонкими сигаретами, стайка женщин, размалёванных и разодетых так, что я их поначалу принял за трансвеститов на гей-параде. Одна из них, заметив нас, приветливо помахала ручкой:

— Ой, смотрите, девчонки, это же Чёрный Клык с каким-то дохлятиком! Эй, Чёрный Клык, иди скорее к нам! Мы по тебе соскучились!

Я в ступоре разинул рот. Никогда не подумал бы, что Сириус настолько известен, что его знают даже дворовые шлюхи Шеффилда! Жрицы тем временем наперебой загалдели, а крёстный, взяв меня за плечо, повёл к выходу из переулка.

— Эй, Чёрный Клык, ты что, теперь по мальчикам ходишь?

Сириус обернулся к девкам и изобразил на лице что-то настолько доброе и человеколюбивое, что те сразу заткнулись и даже перестали дышать. Мы вышли на такую же тёмную улочку с редкими тусклыми фонарями, добрели до небольшого скверика, где достали мётлы и стрелой взмыли в воздух.

Если что-то и может сравниться по остроте ощущений с полётом на метле, так это полёт на метле в сельской местности в безлунную ночь. Мы не успели ещё отлететь от Шеффилда, как крёстный с размаху врезался в сову. От бедной пташки лишь ошмётки полетели, а крёстный, с трудом удержавшийся на метле, вспоминал её птичьих родственников до седьмого колена. Мы попытались было лететь чуть выше, так выше оказался весьма чувствительный боковой ветер, который не только проморозил тех из нас, кто в душе был собакой, до самого основания хвоста, но и успел отнести к югу, сбив с пути. Когда мы попытались лететь ниже, то сначала лицо Сириуса превратилось в зелёную маску от крутящейся там мошкары, потом он влетел в крону дерева, на этот раз выпустив-таки метлу беспорядочно кувыркаться к земле в то время, как сам пытался высвободить мантию из веток, а на третий раз в него влетела летучая мышь. Бродяга был уже настолько взбешен, что, откусив несчастному животному голову и смачно выплюнув её, тушку затолкал в рот и принялся жевать.

Я с удивлением обнаружил, что мои очки не только “видят” в темноте, но также и помогают с предупреждением неподвижных и движущихся препятствий. В частности, от той летучей мыши, что досталась на завтрак крёстному, я как раз успел увернуться, крутанув в воздухе “бочку” прямо перед летящим сразу за мной Сириусом. На радостях по поводу моего возвращения отец купил мне новейшую модель итальянской метлы, которых в мире было всего-то двести штук, Фулмине Марк 5, способной разгоняться до трехсот километров в час. Крёстный два дня выпрашивал у меня её покататься, взамен предлагая свой старый мотоцикл с пробитым глушителем, а потом, когда я, вдоволь накувыркавшись в воздухе, сжалился и дал её ему, он на следующий день после обкатки притащил такую же, новенькую и в заводской полироли, не глядя выкинув вполне себе неплохую кучку золота на своё мальчишество. В общем, злосчастный Скунторп, до которого от Шеффилда было лететь около пятидесяти километров, появился на экранах наших радаров буквально через десять минут, переливаясь огоньками уличных фонарей и красными маячками сталелитейного завода.

Глядя на отвалы шлака и горы угля, Сириус прокричал мне:

— И какой идиот в здравом уме поселится в такой дыре?

Ты его знаешь, крёстный! И я надеюсь, что мы встретим его именно здесь и, самое главное, успеем спасти Флёр. Если, конечно, ей действительно угрожает опасность, и она не сама сбежала от папочки к пафосному длинноволосому носителю серёжек.

Очки, заряженные информацией, выданной мне “Пикси и Голиафом”, начали выдавать целеуказание, как только я достаточно приблизился к заводским трубам, чтобы их можно было опознать. Подлетали мы с юго-запада, поэтому я заложил вираж с тремя “бочками”, отворачивая на восток, перевернулся вверх ногами и отвесно, как “лапотник”, ушел в пике к нарисованной мне очками маленькой избушке в пятистах метрах подо мною. Сзади, как оглашенный, орал Сириус, в точности повторивший мой манёвр и заметивший, наконец, что на него со страшной скоростью несётся земля. Надеюсь, он и последующий мой манёвр повторит, иначе придётся ему жрать землю так же, как он только что жрал ни в чём не повинную летучую мышь.

В двадцати метрах от земли я ударил по тормозам, одновременно задирая черенок метлы на себя с таким расчётом, чтобы, затормозив, как раз оказаться ногами на твёрдой почве. Сириус, конечно, зазевался. Хорошо, хоть метлу с ценником “сто девяносто пять тысяч” не сломал, зато копчиком приложился знатно. Я подал ему руку, и мы, убирая мётлы, направились ко входу в этот домик дюймовочки.

Вот отказываюсь дать этому хоть какое-нибудь разумное объяснение. Насколько я понял из разговоров с отцом и с Гринграссом, даже скверный волшебник в нашем мире мог жить вполне неплохо. Десяток галлеонов мог легко прокормить, причём не на грани выживания, а с лучшими продуктами из дорогих магазинов. Трансфигурация же предметов могла обеспечить даже совершенно лишённого средств к существованию мага всем необходимым для создания вполне фешенебельной обстановки и отделки дома. Да что там, и сам дом можно было построить быстро и легко. Министерство магии всем желающим бесплатно устанавливало на дома противомаггловскую защиту. Казалось бы — живи и радуйся.

Именно поэтому я не мог понять, отчего Уизли так старательно закапываются в дерьме. Нет, раньше, пока я видел только дом Дурслей и Хогвартс, обстановка в Норе мне казалась впечатляющей и романтичной. Покосившиеся оконные рамы, залатанные фанерой стены, хаотичное нагромождение объёмов, пузырящаяся краска, наконец, скрипучие кровати и паутина по углам — всё это мне казалось таким трогательным и романтичным, что, даже начав навещать Сириуса на Гриммо, я не задался вопросом, а всё ли так у Уизлей. Оказалось, что — совсем всё не так. Артур со своим неосознанным протестом против всего волшебного, и оттого старательно собирающий досочки для ремонта по окрестным свалкам, уже не производил впечатления весёлого чудака, нет! Молли, которая могла часами пилить мужа и понукать детей, спокойно при этом проходя мимо паутины и грязи в доме, уже не казалась слегка эксцентричной строгой волшебницей. Чёрта с два! Даже моя мама, несмотря на наличие слуг и домовых, каждое утро проводила, минимум, пару часов, с мокрой тряпкой обходя отнюдь не маленький дворец, вытирая пыль!

Дети Уизли, похоже, это пренебрежение к собственному комфорту у родителей переняли. Вот я сейчас глядел на домик Билла, выстроенный на кусочке земли, бесплатно выделенной Министерством, и поражался тому, насколько яблоко недалеко падает от яблони; только Билл в своём стремлении превзойти родоначальника архитектурного стиля предателей крови, похоже, создал свой собственный. Ни одного прямого угла, ни одной пары параллельных линий. Да и прямых, надо заметить, тоже не очень много. Некоторые скажут — барокко, но я бы и декадансом это постеснялся назвать. Скорее, деграданс какой-то. Ну и, понятное дело, кричащая многообъёмность. Даже сегменты водосточной трубы были все, как один, разные. Специально, что ли?

Дом был тёмным и выглядел пустым. Сириус осторожно приоткрыл дверь, на которую я до этого наслал Алохомору, и, чуть не сорвав её с петель, вошёл. Тут же мои уши чуть не свернулись в трубочку от площадной брани, которая послышалась из дома.

— Тише ты! — сказал я ему. — На всю округу слышно!

Из дома раздавались какие-то шлёпающие и чавкающие звуки, сопровождающие скрип пола.

— Мерлин, ну и свинья! — донеслось до меня. Сириус, похоже, уже закончил осмотр первого этажа и подобрался к лестнице. Опять послышалась нецензурная ругань. Минут за пять он обошёл весь дом, который оказался совершенно пустым.

— Напомни мне, чтобы я закрыл Уизли доступ в дом, когда вернёмся! — попросил он меня, выйдя на улицу и делая глоток свежего воздуха. — В доме — никого! Ещё идеи есть?

Я подумал.

— Вряд ли он её потащит в Нору, там всё-таки сейчас Чарли и Джордж с Фредом. Уверен, что они-то Флёр в обиду не дадут! На гостиницу, даже на маггловскую, у него денег не хватит.

— Некоторые вещи можно и в кустах делать! — напомнил мне Сириус.

— Тогда мы попали, крёстный! — сказал я. — Потому что кустов в Англии значительно больше, чем обезьян в Бразилии.

— И что делать будем?

Я пожал плечами:

— Ждать будем!

Сириус уселся на крыльцо и поднял лицо к небу:

— Ты лети домой, а я здесь останусь!

— Чёрта с два я тебя здесь оставлю! — ответил я. — Я товарищей в беде не бросаю!

— А я не в беде! — улыбнулся своей жуткой зелёно-кровавой маской крёстный.

— А я не про тебя говорил! — возразил я. — И пошёл бы ты умылся, что ли?

Сириус пошёл искать раковину, а я остался на крыльце сторожить темноту, которая с уходом Бродяги сразу подобралась ко мне поближе и затаилась, терпеливо выжидая. Я показал темноте фигу и нагло откинулся назад, опершись на руки. Мне показалось, что темнота презрительно усмехнулась моей браваде.

Умытый Сириус вернулся, и после этого мы просидели на крыльце минут пятнадцать, как на дороге вдали показались огни автомобиля. Машина ехала ещё три-четыре минуты, а потом остановилась на обочине как раз напротив домика Билла. В свои очки я мог видеть грузовик, фургон, из которого, хлопнув дверьми, вышли водитель и пассажир. Пока они разговаривали, послышался звук открывающейся задней двери-шторки. Пассажир, вытащив из фургона большой тёмный свёрток, с видимым усилием взвалил его себе на плечо и зашагал по направлению к конуре. Я ткнул локтем в бок задремавшего было крёстного, который уже сделал попытку привалиться своей тушей мне на плечо. Закрылась одна дверь, хлопнула другая, и машина, мигнув напоследок стоп-сигналами, поехала дальше по своим делам.

— Вот, надень это! — шепнул мне Сириус, протягивая чёрный балахон и белую маску с нарисованным ртом, растянувшимся в гнусной улыбке до ушей. Я сразу понял, что он задумал, и последовал совету. Мы уже договорились, что, поскольку мы не знаем степени добровольности участия Флёр в происходящем, мы сначала послушаем с улицы, что будет происходит в доме, а потом будем действовать по обстоятельствам. Следуя этому плану, мы разошлись в разные стороны и спрятались, ожидая, пока грузчик придёт со своей ношей.

Дойдя до двери, Билл со стуком опустил свой свёрток на крыльцо и начал искать в карманах ключи. Я так и не понял, отчего он ещё и не пнул свою ношу, чтобы сразу обозначить, кто в доме хозяин. Он распахнул дверь, зажёг свет внутри, взялся за свёрток одной рукой и волоком затащил вовнутрь. Дверь закрылась и послышался звук запираемого замка. Я тут же подбежал к двери, направляя свою палочку:

— Алохомора! — шепотом сказал я. Из дома слышались те же самые чавкающие звуки и скрип половиц, а потом что-то со скрежетом пружин было помещено на диван

— Ну, снова здравствуй, любимая! — раздался хриплый бас Билла, за которым последовал гнусный опереточный смех. — Теперь нам с тобой точно никто не помешает!

Я услышал яростное мычание в ответ и вопросительно посмотрел на крёстного. Тот отрицательно покачал головой.

— Ну что ты дёргаешься, дура? — ласково сказал Билл, и послышался треск разрываемой ткани. — Сейчас тебе будет немножко больно, зато потом — приятно! — и снова мычание. — Ты что, хочешь поорать? Ори, я даже кляп достану!

— На пёмош! — раздавшийся вопль, переходящий в ультразвук, резанул по ушам. Сириус моментально пнул дверь так, что она влетела внутрь, и сам заскочил следом, вытаскивая палочку.

— Стоять, маггловский выродок! — заорал он. Билл, который уже спустил штаны до колен, но ещё был в трусах, попытался было вскочить, но крёстный мощно лягнул его ногой в грудь так, что Уизли отлетел к стене. На Флер, кроме верёвок на запястьях и лодыжках и обрывков одежды, больше ничего не было. Я вдруг понял, что совершенно не в состоянии сосредоточиться на том, что происходит с Биллом и что орёт крёстный. Ноги стали ватными, а в штанах появилось вполне объяснимое давление.

— Что вам от меня нужно? — захрипел Билл, пытаясь подняться.

— Твоя никчемная жизнь и твоя сучка! — крикнул крёстный, подходя к нему.

— Забирайте её, только не убивайте, прошу вас! — заныл сквозь хрипы старший из детей Уизли, и струйка, текущая по его ноге на пол, моментально вывела меня из состояния эйфории, в которое меня повергло лицезрение многочисленных ничем не прикрытых достоинств Флёр.

— Какая гадость! — сказал Бродяга и апперкотом отправил Билла в нокаут. — Петрификус Тоталус!

Только я двинулся к девушке, как она сразу завизжала. Поняв, что в маске Пожирателя, ну, точнее, маске Весёлого Пожирателя, вряд ли я смогу её к себе расположить, я сорвал и маску и мантию, сразу набросив мантию на Флёр.

— Флёр, успокойся, это я, Гарри! — крикнул я, пытаясь перекричать её. — Флёр!

Она наконец меня услышала и перестала биться в истерике, но по-прежнему пыталась отползти от Сириуса.

— Не бойся, это мой крёстный Сириус Блэк. Твой отец сказал нам, что ты попала в беду! — я подходил к ней, протягивая пустые руки, чтобы она видела, что никакой угрозы я не представляю. Сириус тем временем тоже избавился от нашей маскировки и тихим, почти нежным голосом произнёс:

— Флёр, малышка, я здесь! Я никому тебя не дам в обиду!

— Онкл Сирю! — прошептала бедняжка и протянула руку, достав её из-под мантии. — Силь ву пле!

Сириус осторожно сел на краешек дивана, кутая Флёр ещё и в свою мантию, и подтянул её к себе, обнимая и гладя по головке:

— Не бойся, теперь всё будет хорошо, не волнуйся!

— Ки а эте терибль! — жаловалась Флёр. — Жаве теймен пёр!

— Я рядом, Гарри тоже рядом, не бойся! — он нежно поцеловал её в лоб, утешая. Флёр постепенно успокаивалась, и её всхлипы становились всё реже. Сириус взял её на руки и, переступая через островки плесени, полуразложившейся пищи и ещё неизвестно чего, чем был покрыт пол, вышел наружу.

— Ты можешь аппарировать? — спросил я его. Крёстный прислушался к своим ощущениям и кивнул. — Тогда я на метле рвану домой, а ты аппарируй на Гриммо, хорошо?

— Хотелось бы мне, чтобы ты и Гриммо называл домом! — буркнул Бродяга, легко перекладывая свою ношу на одну руку, чтобы другой достать палочку, и скосил глаза на девушку, которая, закрыв глаза, уткнулась мокрым носиком ему в шею: — Что-то у меня нехорошее предчувствие! — он повёл головой, будто ему верёвку на шею накинули.

— Ничего страшного! — ответил ему я. — Стерпится. Слюбится, — я шагнул вперёд и провёл рукой по волосам француженки: — Флёр, ты меня слышишь? — она едва заметно кивнула, не открывая глаз. — Сириус — совсем не дядя, помни это! Он — добрый, сильный и смелый и умеет любить, как никто другой! Ты меня понимаешь, Флёр?

— Ах ты, паршивец! — заревел крёстный, попытавшись достать меня своим ботинком, но я... Я уже ввинчивался навстречу звёздам, любуясь тонкой полоской рассвета на востоке.