Significant Digits - Значащие цифры (джен)

Из-под покрова тьмы ночной,

Из чёрной ямы страшных мук,

Благодарю я всех богов

За мой непокорённый дух.

≡≡≡Ω≡≡≡

История войн волшебного мира наполнена драмами и героизмом, на её основе ставят яркие представления, и всё это совершенно не похоже на реальность.

Рассказывается, как мерзкие гоблины, подлые маглы или злодеи-военачальники, с ног до головы залитые кровью и утопающие в своих грехах, заполоняют поле боя, а потом приходит доблестный Изумрудный Лорд, совершает древний ритуал, поднимает свой Посох Семи Слов и сметает врага единственным очищающим жестом. Или, если это история другого сорта, то какой-нибудь добродушный барон, от которого зависит исход битвы, теряется в самый ответственный момент, но благодаря смекалке умного мажордома ему удаётся обмануть врага-злодея. С помощью магического обета — точнее, с помощью двусмысленности в этом обете он в конце концов побеждает злобного врага. Бывает и так, что борьба между героями и злодеями происходит в неясной тени какой-то далёкой древней силы, которая в последний момент вмешивается в ход событий с роковым раскатом грома и решает конфликт в пользу Добра.

Нельзя сказать, что авторы этих историй были наивны и ничего не знали о битвах. Просто в мире, где знания и могущество так тесно сплетены, истории о войнах обычно пишут победители, которые в своих рассказах выдают желаемое за действительное.

Но настоящая война — это ужас.

≡≡≡Ω≡≡≡

Все, кто мог, отступили внутрь замка и забаррикадировали входы, поливая врага градом заклинаний из бойниц, окон и балконов. А те немногие из бойцов, кто остался снаружи, сражались с нарастающим отчаянием.

Как ни странно, Хогвартс не был идеально приспособлен для сражений. Школа была древним храмом магических знаний, и хотя она была создана в те времена, когда мир был более диким, а магия — более могущественной, ей редко бросали вызов. Вопреки всем вероятностям и несмотря на разрушительную природу магии, со времен Мерлина в Британии не было насильственной смены режимов. После того, как был создан Совет Волшебников — революционное правительство, предшествовавшее Визенгамоту и Всемирной Конфедерации, лишь два злодея осмелились атаковать школу, и каждого ждал быстрый и неизбежный конец. Внешний наблюдатель мог бы даже сказать, что в целом магическая история была подозрительно спокойной.

Однако, несмотря на свою неприспособленность к активному бою, замок представлял из себя серьёзное укрепление. Так что после отступления под защиту древних стен бойцы направили все свои силы на то, чтобы те устояли. Было совершенно очевидно, что если Хогвартс падёт, продолжать оборону будет невозможно. Здесь не было ни мотта, куда можно было бы отступить, ни внутренней защитной системы, — лишь ненадежная воля самого замка. Это был последний бастион, и он не должен был пасть.

Использовались все имеющиеся в распоряжении силы, любые возможные хитрости, к защите привлекли всех, кого можно было перебросить из других сражений.

Для переброски использовались запасные портключи из разных тайников. Портключи в Хогсмид, в Приёмную комнату, в Хогвартс и в Запретный лес. Большинство из них были нелегальными, но использовалось всё, что можно было найти. Тем не менее рассчитывать на большое подкрепление не приходилось, ведь шли и другие сражения. В Министерстве магии держала оборону героическая горстка людей. В Годриковой лощине отряд гоблинов отважно сражался с толпой монстров. В некоторых местах на просьбу о помощи уже было некому ответить.

Результаты сражений по всему миру сложно было назвать победами. Там, где врагов удавалось уничтожить или отбросить назад, успех достигался ценой разрушительных потерь. А ведь не каждое сражение было успешным: Приливная зона была теперь пуста и безжизненна, Рубиновый Суд — залит кровью и мёртв.

Но те, у кого были силы и средства перемещения, пришли на защиту Хогвартса и Тауэра — места, в котором сосредоточились война и помыслы и надежды всего мира. Помощь приходила из Америки и России, Кореи и Китая. Из ЮАР, Савада, Кипра, Каппадокии и Скандинавии. Из Франции, Германии, Венгрии, Чили и Новой Зеландии. Отовсюду.

По мере того как день сменялся сумерками, а чудовищные орды всё ближе продвигались к крепостной стене, знающие люди постепенно приходили к пониманию, что здесь может быть только два исхода:

Либо Хогвартс и волшебники переживут эту ночь.

Либо нет.

≡≡≡Ω≡≡≡

Гермиона слышала, как кричал Эдгар Эразмус. В какой-то момент этого напыщенного волшебника, участвовавшего в воздушном бою высоко в небе, порывом ветра сбросило с метлы. Когда он упал, гоблин, не упуская момента, метнулся вперед и вонзил копьё в его живот. Копье перед этим унесло жизнь василиска, и теперь кислотный яд разъедал рану Эразмуса. Он завыл нечеловеческим голосом, его глаза широко раскрылись, а лицо стало пунцовым. Он скорчился, схватившись за живот, и увяз в луже жидкого камня. Большая часть холма с восточной стороны замка превратилась в месиво из обломков камней и заколдованной почвы. Маглов здесь почти не осталось, а те, что были, с трудом пробирались вперёд по разрушенной местности... большинство из них погибало от беспорядочных атак гигантских змей и неживых каменных тварей, не делающих различий между другом и врагом.

Эдгар Эразмус оказался совершенно не в том месте, и крики его агонии были ярким тому доказательством. Здесь было не место для людей, на этом поле битвы против древних ужасов.

Услышав его крик, Гермиона Грейнджер подумала: "На милосердие нет времени", — и, к своему стыду, даже не поняла, что подразумевала этой мыслью.

Вздрогнув, она в третий раз обрушила топор на голову тараска, и та отломилась от тела и упала. Из раскрытой пасти твари вырвалось облако зловонного пара, тяжелая туша с грохотом упала на землю, сбив с ног стоящих рядом маглов и придавив правую ногу Гермионы. Гермиона коротко вскрикнула и инстинктивно рванулась назад, оставив под тушей монстра палец, возможно даже не один. Несмотря на адскую боль, она устояла на ногах и повернулась в поисках новой цели, стараясь не поднимать взгляда.

Слева от неё другой тараск терзал кого-то — то ли магла, то ли волшебника, то ли гоблина. Тварь методично разрывала тело на куски челюстями, придавив его к земле одной из шести лап, периодически опуская и поднимая свою мерзкую безглазую голову из чёрного камня.

Вдруг Гермиона увидела или скорее даже почувствовала, как на неё бросился василиск. Она сделала выпад в сторону и неловко рубанула топором. Гоблинское серебро прошло вскользь, стесав лишь небольшой участок змеиной кожи. Прежде чем она успела пошевелиться, что-то — то ли тело этого василиска, то ли ещё один василиск — с силой товарного поезда ударило её в спину.

На мгновение Гермиона отключилась.

Когда она открыла глаза, то обнаружила, что сидит, привалившись спиной к чему-то твёрдому. Она быстро опустила взгляд. Гигантские чудовища — это слишком просто, давайте им ещё нельзя будет смотреть в глаза, подумала она, словно в тумане. Эразмус всё ещё кричал.

Гермиона услышала лязг металлических сапог — похоже, это были те три гоблина, которые только что присоединились к битве. Те самые, что дали ей топор. Она осторожно бросила взгляд в ту сторону, откуда доносился звук.

Один из гоблинов был в полных латных доспехах, похожих на средневековые, а остальные двое носили только нагрудники и шлемы. Доспехи сияли серебром, золотом и латунью; некоторые детали были украшены гравировкой на скошенных гранях, другие же отличались лаконичностью и простотой линий. У гоблинов были щиты. По какой-то причине, которой Гермиона не понимала, все гоблины теперь носили щиты, даже если это затрудняло использование оружия.

У неё было такое ощущение, как будто должна была понять, почему, но так и не смогла.

От бойца, который стоял над Гермионой на зубчатой стене, пронеслась куда-то вниз зеленая вспышка. Гермиона была рада, что кто-то на их стороне всё ещё мог произнести заклинание; она надеялась, что попали в василиска. Её собственная палочка лежала в кобуре. Топор оказался эффективнее.

Гермиона прикоснулась к камню за спиной — это была стена замка, повреждённая ударом её собственного тела. Если бы это был обычный камень, она бы проломила его насквозь, но на стене Хогвартса лишь появились едва заметные трещины. Гермиона ухватилась за край камня и поднялась на ноги.

Она посмотрела в том направлении, куда ринулись гоблины, осторожно скользнула взглядом по разорванной дымящейся земле, пока не увидела периферийным зрением гигантское извивающееся тело василиска. Тогда она бросилась вперёд, следом за гоблинами. Двое из них подняли мечи, а третий упёр в локтевой сгиб обух копья. Все трое выкрикивали гортанные возгласы, которых она не могла понять.

Что-то блеснуло серебром — топор. Гермиона на бегу схватила его своей золотой перчаткой. Она услышала шипение, что-то метнулось в стороне: василиск бросился в атаку. Мимо неё пролетело то, что осталось от одного из гоблинов.

Двое других продолжали героически наступать, их крики не смолкали. Гермиона тоже закричала и бросилась за ними.

≡≡≡Ω≡≡≡

Драко не мог пошевелить правой рукой. Большая её часть была обглодана, растерзана похожей на собаку тварью, одной из тех, что носились вокруг, разрывая на куски своих жертв. Он не мог их толком разглядеть — на них невозможно было сфокусировать взгляд, они казались просто пятнами концентрированного безумия. Грубые вспышки в голове: Широкая пасть. Диски зубов. Блёклые глаза с голубыми катарактами. Узловатые мышцы.

То, что осталось от его руки, безвольно свисало с плеча, словно никогда и не было его частью. Но зелье, по крайней мере, остановило кровотечение. Сохранило ему жизнь. Зелье дал тот уродливый коротышка, американец Хиг. Он был в конце коридора с Грегори Гойлом. У другого окна. Другая защита.

Им удалось убить трёх или четырёх тварей. Смертельное проклятие работало, а может и не только оно, Драко не был уверен. Твари двигались так быстро, быстрее, чем что-либо могло двигаться, быстрее, чем это физически возможно, и каждое их прикосновение отрывало от жертв кровавые ошметки. Защитные чары работали, но даже такие надежные заклинания как Призматический щит рассыпались от их атак, словно от удара дракона. Драко поднял защитный барьер, чтобы не дать очередной человекоподобной твари залететь в окно, которое он охранял. Что-то ударило по заклинанию с такой силой, что Драко опустился на колени. Он не упал, но это был вопрос времени: он чувствовал, как магия безвозвратно покидает его.

Драко перевёл палочку из нижнего квадрата в боевую позицию. Внизу были маглы, но совсем мало. На фоне остальных существ они казались странными со своими крикетными битами и ножами. Ни у кого из них не было огнестрельного оружия или взрывчатки, поэтому они не стоили внимания.

Солнце садилось, делая всё красным. Скоро наступит ночь.

За окном что-то промелькнуло, послышался крик.

Драко прислонился к изогнутому оконному проёму. Ему хотелось упасть на землю. Хотелось плакать. Хотелось заснуть.

Но он не мог этого сделать. Некоторые вещи сильнее сна, слабости, смерти. Он будет бороться.

Послышалось уханье. Драко поднял щит. Слишком медленно. Прежде чем он понял, что именно произошло, он оказался на полу перед окном, и что-то придавило его сверху. Палочки не было, видимо он её выронил. Он ничего не мог сделать.

Это был один из летающих, он был на его плече и на одной стороне груди.

и

он почувствовал

разрывающую боль

и

он услышал

влажный звук

разрываемой плоти

и хруст

костей

больно

невыносимо больно

он кричал

он кричал

он кричал

он кричал

он отключился на мгновение

и вспомнил

— Драко, — сказал Гарри. — Спасибо, что пришел. Я... ну, спасибо.

— Что тебе нужно, Поттер? — спросил Драко, глядя на него в упор. Лицо у Поттера было перекошенное, брови нахмурены — обычное его выражение, когда он собирался быть невыносимо серьезным. При взгляде на него Драко почувствовал тошноту — глубокое отвращение с привкусом горечи во рту.

Поттер закрыл глаза.

— Я хочу дать тебе обещание. Обещание насчёт твоего отца. Я хочу...

— Гарри Поттер, — угрожающе прошипел Драко, — Будь очень осторожен в том, что собираешься сказать.

Он чувствовал желчь на языке, но еще больше она жгла его вены изнутри. Ярость и ненависть. То, что заставляло его по ночам плакать навзрыд, уткнувшись лицом в подушку. То, что делало присутствие матери жестоким, ведь они были почти чужими, а отца он только что похоронил. То, из-за чего ему так хотелось причинить кому-нибудь боль.

— Будь очень осторожен, — повторил он.

Поттер поднял на Драко глаза. Свои зелёные, полные сострадания глаза. Драко хотелось в них плюнуть.

— Послушай, — наконец сказал Поттер. — Я много думал о том, что я должен... о том, как всё есть на самом деле, и о том, насколько я навредил другим своей самонадеянностью и слепотой. Думаю, скоро ты сможешь лучше меня понять, но… — Он замолчал и опустил глаза. — Драко, я хочу дать тебе обещание. Обещание изо всех сил постараться исправить, что я сделал. И мне ничего не нужно от тебя взамен, даже твоей дружбы. Мне ничего от тебя не нужно. Дело не в тебе. Дело в... терминальных ценностях. — Мальчик снова остановился, похоже, обдумывая, как звучат его слова. — О вещах, которые для меня важнее всего на свете.

Драко мог бы его убить. Они были одни, и никто не знал, что он здесь. У него был нож, и Поттер бы этого не ожидал.

— Драко, — сказал Поттер, — мне жаль, что твой отец умер. Искренне и абсолютно. От всего сердца. — На лице мальчика промелькнуло что-то вроде сожаления. — Но я видел невозможные вещи. Магия — это невозможно, или, скорее, это когда возможно всё, что, по сути, одно и то же. Она вернула... Гермиона вернулась. Магия превратила пространство между жизнью и смертью, и без того не очень широкое, в нечто, что кажется совсем маленьким. Магия… — Поттер закрыл рот и покачал головой. — Прости, я говорю не то, что имею в виду. Получается совсем не то.

Поттер скрестил руки на груди, обнимая себя. Драко неотрывно смотрел на него.

— Я... Не знаю, как сказать, Драко. — снова начал он. — Вдруг это покажется оскорбительным, безумным или ещё каким. Поэтому я просто скажу как есть, и буду надеяться, что ты поймешь, что я говорю искренне. — Он поднял глаза и встретил взгляд Драко.

— Я намерен, — сказал Гарри Поттер, — всю оставшуюся жизнь работать над тем, чтобы больше никто не умирал — ни чей-либо отец, ни мать, ни сын, ни дочь. И я намерен вернуть тех, кто уже умер, какой бы ритуал или заклинание не пришлось изобрести, чтобы преодолеть эту последнюю брешь во времени.

— Драко, — сказал Гарри, — я обещаю, что до конца своих дней буду изо всех сил стараться, чтобы вернуть твоего отца.

В тот момент лорд Малфой едва не убил лорда Поттера за то, что тот играл с его сердцем. Но Драко остановил себя и заглянул в глаза Гарри, которые не отрывались от его собственных.

И он увидел там что-то. Он увидел сталь и нечто более твердое, чем сталь. Он увидел волю, не терпящую никаких препятствий и преград. Он увидел твердую, как алмаз, волю, которая вернула Гермиону Грейнджер, и хотя Драко не знал, как, он знал, что это сделал Поттер. Он увидел честь, которая связывала этого мальчика с его путём. Он увидел обещание, которое было сильнее сна, слабости или смерти.

— Ты поможешь?

Палочка Драко была в его руке. Она всё ещё была в руке.

Он был там, и он был жив. Что-то набросилось на него. Одна из этих тварей его терзала. Убивала его. Он не хотел умирать. Он не умрёт. Он не может умереть. Потому что…

Потому что он хочет когда-нибудь снова увидеть своего отца.

А некоторые вещи были сильнее сна или слабости. Или смерти.

— Авада Кедавра! — произнес он. Тварь на его плече исчезла, растворившись во вспышке зеленого света, остановившей смутное беспамятство смерти.

Он снова лёг на камень, задыхаясь.

Мир заволакивали туман и темнота. Драко быстро моргнул.

— Сэр! — раздался голос. — Держитесь, сэр, я здесь!

≡≡≡Ω≡≡≡

Пип увидел, что по грубой черепице крыши на него летит проклятие Кровавых ног. Он подпрыгнул, но приземлился неудачно, одна нога соскользнула, и он лишь чудом смог ухватиться рукой. Беллатриса Блэк рассмеялась.

Грёбаное дежавю.

Казалось, бой шёл уже несколько часов. Часть защитников переместилась на крышу — была идея попытаться уничтожить самых безумных чудовищ массированными залпами Смертельных проклятий, — и в начале даже получалось, но все три ровные тактические формации защитников хаотично рассеялись, как только в бой вступили новые враги. Из какого-то невозможного измерения вырвалась пылающая колесница, запряженная огненными лошадьми, и она принесла безумие:

Десять ведьм и волшебников со знаками на мантиях в виде кулаков и мечей.

Та тощая угрюмая американская ведьма из Вестфальского совета, похожая на паука.

И кровожадная и безумная Беллатриса Блэк.

Пип почувствовал то, что должно быть, чувствуют гриффиндорцы в библиотеке: растерянность и огорчение. У Беллатрисы не было руки и глаза, а она все равно сражалась лучше.

Слева от него мадам Боунс билась с американкой. Это должно было закончиться быстро, но вестфалийке каким-то образом удавалось сдерживать Верховного Чародея, она использовала странные невиданные заклинания и была мрачнее тучи. Мистер Диггори уже был на земле — ему прямо в лицо прилетело заклинание Гниющих Лёгких, и он закашлялся до потери сознания.

Справа от него Шизоглаз Хмури и ещё три аврора сражались с приспешниками Гриндевальда. Стоп, разве у них не было собственного названия? Что-то венгерское и непроизносимое? Неважно. И хотя хороших парней было в два раза меньше, они побеждали. Пип не мог даже уследить за некоторыми действиями Хмури. Он мог бы поклясться, что видел, как в какой-то момент одно из оглушающих проклятий Хмури повернулось в воздухе, прежде чем попасть в цель.

Таким образом Пип и Кваннон остались один на один с Беллатрисой Блэк. Безумие, учитывая, как всё закончилось в прошлый раз. Но делать было нечего, и они приняли бой, а Беллатриса снова смеялась.

Возможно, поможет кто-нибудь из тех, кто в воздухе. Пип знал, что на мётлах оставался один отряд авроров из Америки, а также Шичинин. Конечно, у них были свои враги, но это ведь Беллатриса Блэк.

Кваннон подняла щит, чтобы выиграть им немного времени, но Пип хорошо помнил прошлый бой, и тоже поднял щит. Когда заклинание Пронзающего бура уничтожило барьер Кваннон, летящее следом проклятие, выпущенное неимоверно быстро, разбило щит Пипа, который оказался не таким уж и избыточным. Оба аврора успели броситься в сторону, чтобы избежать Смертельного проклятия, которое обрушилось на них через мгновение.

— Ещё лучше! — со смехом воскликнула Беллатриса, — Куколки танцуют!

— Лаганн! Ступефай! — выкрикнул Пип почти одновременно с криком Кваннон: «Ступефай! Лаганн!».

Беллатриса хихикнула и крутанулась на месте, уклонившись от части заклинаний, а часть приняв на свой щит и позволив ему раствориться. Пип не успел моргнуть, как она уже подняла новый, а затем сделала палочкой какое-то незнакомое движение. Из ниоткуда хлынул поток жёлтой жидкости.

Не имея ни малейшего представления о том, как действует проклятие и какой щит уместен, Пип поступил так, как его учили: он снова уклонился. Кваннон, обученная тем же человеком (который сейчас казался метающим проклятия миражом за их спинами), сделала то же самое.

И Беллатриса это предвидела. Когда Кваннон метнулась в сторону, её уже ждал Тихий Клинок Необычайно Специфичного Разрушения. С неистовой силой он взорвался.

Кваннон бросило в сторону, она упала с крыши и исчезла.

И именно в тот момент Пипу захотелось оказаться другим человеком. Кем-то важным. Наследником великого дома, или блестящим исследователем, или провидцем. Или даже просто кем-то по-настоящему особенным. Потому что он знал, что по-настоящему особенные люди не умирают. Не так, не после всего произошедшего. Не в тот момент, когда это имеет наибольшее значение, когда неудача означает смерть Аластора Хмури, Амелии Боунс и многих других.

Он видел спектакли. Да чёрт, работа в Тауэре и была похожа на пьесу. Невероятные вещи происходили, именно когда это было необходимо, и так постоянно. Когда поистине особенные люди оказывались в опасности, даже когда их поражало Смертельное проклятие... ну, всё как-то разрешалось.

Но Филип Пиррип просто был сыном своей матери. Он был неплохим аврором и трудолюбивым человеком, в этом он не сомневался. Но в момент, когда он приземлился на ноги и попытался придумать, что делать дальше, зная, что он уже один раз сражался в этой битве и проиграл, причём проиграл без вариантов, словно был малышом из Пуффендуя... что ж, он просто хотел бы быть кем-то другим. Кем-то особенным.

≡≡≡Ω≡≡≡

И я, попав в тиски беды,

Не дрогнул и не застонал.

И под ударами судьбы

Я ранен был, но не упал.

≡≡≡Ω≡≡≡

Гермиона снова увидела её. Ведьму в зелёном. Ту, что была с монстрами, шла среди них, управляла ими.

Гермиона высвободила топор из головы василиска. Он дымился от яда. Как и золотая перчатка на правой руке Гермионы. Теперь оба металла приобрели зеленоватый оттенок. Гермиона резким движением стряхнула с топора кровь, и там, куда она упала, земля начала пузыриться и дымиться.

Ведьма в зелёном остановилась у стены замка и погрузила руку в камень. Рядом с ней неподвижно стоял тараск, послушный, словно огромный каменный пёс. Она провела рукой вниз, и камень поддался, словно масло под ножом. Она сделала разрез до самого низа, для этого ей пришлось опуститься на колени, а затем освободила руку и выпрямилась.

Должно быть, она одна из них. Одна из Тройки. Одна из лидеров. Враг.

Гермиона достала пузырефон. Его задняя стенка была помята, декоративная крышка болталась, но он всё ещё работал.

— Мальчики? — позвала она.

— Мы здесь, — послышался голос одного из близнецов Уизли.

— “Мальчики”, — передразнила русская ведьма, которая была с ними.

— Будьте готовы, ждите сигнала, — сказала Гермиона.

— Принято, — ответил второй близнец.

Гермиона убрала пузырефон и приготовилась. И атаковала.

Без вызова, без предупреждения. Просто изо всех сил метнула топор в ведьму, он со свистом пронёсся по воздуху.

Тараск закрыл собой хозяйку, топор отскочил от его грубого красного панциря.

Ведьма повернулась к Гермионе. Её лицо было серьёзным, глаза горели. Тараск неуклюже отодвинулся в сторону, освобождая путь.

— Привет, — сказала ведьма с лёгкой хрипотцой в голосе. — Ты — Гермиона Грейнджер, преисполненная магии и невероятно сильная. — Она подняла руку. — Но думаю, твоё время вышло.

Гермиона выхватила Бузинную палочку и ринулась в атаку.

≡≡≡Ω≡≡≡

По коридорам Хогвартса, никем не замеченная, шла фигура в простой серой мантии. Она двигалась как-то неуверенно, словно знала место назначения, но не знала точного пути. Тем не менее, вскоре она добралась до библиотеки.

Гарри Поттер её не заметил. Он давал срочные указания по пузырефону.

— Нет, недостаточно просто произнести слово. Ты должна... должна найти что-то внутри себя. Нужно почувствовать в себе осознанную волю, как если бы ты использовала беспалочковую магию.

Гарри Поттер стоял у окна библиотеки, рядом со странным магловским устройством — трубой на треноге, которая была направлена на звёзды. По обе стороны от устройства стояло по аврору, они прикрывали окно магическими щитами. Пол был исписан мелом, пометки несколько раз стирали и наносили заново.

Это не был архонт Ираклий Храбрый, идеально преобразованный в факсимиле. Это было очевидно. Как странно. Гарри Поттер каким-то образом победил. Невозможно поверить, но это было так.

Перед фигурой стояла Угроза во плоти, беззащитная и уязвимая, и фигура её изучала. Всего лишь мальчик. Их цель — всего лишь ребенок. Извечная угроза жизни, несущая опасность для всего и вся, сфокусированная линзой времени в этого единственного человека, и это был всего лишь мальчик.

Фигура позволила себе улыбнуться.

≡≡≡Ω≡≡≡

Тропа лежит средь зла и слёз,

Дальнейший путь не ясен пусть,

Но всё же трудности и бед

Я, как и прежде, не боюсь.

≡≡≡Ω≡≡≡

За западными стенами плотным кольцом собрались существа земли тёмных фей. Они разрывали кого-то на части, и этот кто-то кричал. Чёрные глаза и широкие влажные рты двигались аккуратно и целенаправленно, причиняя боль, словно это было искусством.

Это было ужасно, но это давало защитникам передышку.

Нет, не передышку, подумал Драко. Возможность.

Где Хмури? Нельзя её упустить.

Он оттолкнулся от стены, на которую опирался, и взмахнул палочкой:

— Экспекто патронум.

На камне перед ним возник серебряный крайт.

— Отправляйся к каждой ведьме и волшебнику в этой части замка и на крепостных стенах, — приказал Драко, усилием воли превращая это в мысль о мире и счастье. — Скажи им, встречаемся у входа в башню Гриффиндора. Будем атаковать.

Змея ещё не успела скрыться из виду, как Драко вытащил из мантии пузырефон и начал звонить всем, кого видел, и кто ещё отвечал.

Крик снаружи не прекращался.

≡≡≡Ω≡≡≡

Когда Грегор Нимуэ и Гарри Мадагаскар словно подкошенные рухнули на пол, Гарри понял, что время пришло.

Он обернулся и увидел мужчину средних лет в простой серой мантии. Он был немного не в форме, с животиком. Ростом выше среднего, но сутулый. На лице, покрытом морщинами от забот, выделялись зелёные глаза. Древние, древние зелёные глаза.

— Вы — он? — спросил Гарри.

Мужчина слегка улыбнулся. У него было доброе лицо.

— Да, Гарри Поттер, — сказал он мягким голосом, который оказался ниже, чем Гарри ожидал.

≡≡≡Ω≡≡≡

Пип продержался ещё несколько минут, хотя он подозревал, что это произошло лишь благодаря жестокости Беллатрисы Блэк.

— Глупенький мальчишка, — пропела безумная ведьма, — теперь повеселимся!

Она как бы мимоходом связала его, бросив Инкарцерус среди шквала других заклинаний.

Он упал, и мог лишь беспомощно лежать.

Ему пришлось смотреть, как она переключилась на Хмури, который пятился назад, пытаясь выгадать пространство для маневра. Рядом с ним остался лишь один аврор против пяти венгров, а проклятия и щиты появлялись и исчезали, перетекали и рассыпались с такой скоростью, что это больше походило на волшебный танец, чем на бой, который можно осознать разумом. Но отступать было некуда, и не было возможности освободить пространство или сбежать. И теперь Пипу придётся смотреть. Снова.

Беллатриса Блэк разразилась безумным хохотом и разбила щит Хмури. Затем еще раз, когда он поднял новый. Как бы отчаянно он ни сражался, ему приходилось ещё и давать отпор солдатам Гриндельвальда, которые стали атаковать интенсивнее. Наконец, Хмури достиг края крыши — отступать стало некуда.

Беллатриса остановилась, сделала глубокий, счастливый вдох, и снова захихикала. Она подняла свою палочку.

— Беллатриса! — раздался сверху крик. — Беллатриса Блэк! — крик словно раздавался из другого мира. — Беллатриса Блэк! — в нём слышалась ярость, — Беллатриса Блэк! — и величественность, — БЕЛЛАТРИСА БЛЭК! — это был Невилл Лонгботтом.

Он спустился с неба. Точнее сказать, не спустился, а упал в таком крутом пике, что казалось, он просто проломит черепицу крыши. Но в последний, идеально точный момент он остановил метлу, спешился и пошёл по крыше, и всё это одним непрерывным движением. Метла не успела упасть за его спиной, как он уже метал проклятия, одно, второе, третье, как будто гравитация, время и все законы и вероятности были лишь формальностями, которые он решил отбросить. Высокий и грозный, Лорд Лонгботтом двигался словно ветер.

Он бросился на Беллатрису, и было в этом нечто прекрасное и великолепное — его движения напоминали танец, который он отрабатывал каждый день на протяжении многих лет. Призывая щит, он сделал ложный выпад вверх, который оставил его в универсальном положении для множества различных атак, и который, в свою очередь, плавно перетёк в три светящиеся молнии. Цепочка, которую знает каждый аврор... но вместо двух-трёх последовательных заклинаний Лонгботтом атаковал без перерыва, ритмично и чётко, разнообразно и страстно. Он переходил от низких атак к широким, ставил защитные заслоны, а затем сам разрушал их новыми неожиданными атаками, ураганом ударов срывая защиту Беллатрисы.

В реальности, которая казалось вот-вот переполнится невероятным, Пип всё ещё находил место для изумления.

Беллатриса разразилась высоким, безумным хохотом.

— Глупая маленькая кук... — начала она, но шквал ударов прервал её, заставив защищаться. — Глупе…- снова попыталась она, и опять была вынуждена выкрикнуть заклинание кристаллического щита. — Ты…

— Глупе…

Никто не смог бы устоять на ногах, атакуя бесконечно, неустанно, безостановочно, но Невилл Лонгботтом не сбился с шага, не нарушил последовательности. Одно заклинание следовало за другим, одна атака — за другой, один щит — за другим. Никаких уязвимостей, никаких слабых мест, никаких возможностей, никакой передышки.

Смех Беллатрисы Блэк прервался. Она отражала атаки, поднимала щиты и метала проклятия, но сражалась она не с волшебником. Она сражалась со стихией.

Каждая её насмешка, каждая шутка, каждый безумый возглас обрывались новой атакой. Каждое слово обрывалось нападением. Каждое мгновение она была в блокаде.

— Это…

Не замедляясь, Лонгботтом двинулся вперед. Он отказался от своей человечности, хотя из глаз его текли слёзы.

— Нет… Ты…

Безумная улыбка наконец ушла с лица Беллатрисы, когда та, отчаянно уворачиваясь от сотой атаки, закричала полным ужаса голосом:

— Стой!

И в ответ Невилл Лонгботтом, словно разъярённый бог высотой в тысячу футов, извергающий серное пламя, прорычал:

— Они тоже тебя просили! Авада Кедавра!

≡≡≡Ω≡≡≡

Дуэль Гермионы с ведьмой в зелёном платье была странной.

Богиня подняла палочку и бросилась вперёд, на ходу читая заклинание. Противница усмехнулась и вскинула руки, между ладонями сверкнула молния.

Бузинная палочка разрядила её на себя.

Заклинания Гермионы разбивались о щиты ведьмы, которые реагировали лишь мягким серебряным свечением, поглощая одно проклятие за другим. Атаки же ведьмы не достигали цели, поскольку Бузинная палочка, двигаясь сама по себе, помогала своему истинному владельцу и рассеивала враждебную магию так просто, словно это были заклинания первокурсницы.

Гермиона сократила дистанцию, и они снова обменялись проклятиями. Заклинания увязали в щитах, отражались защитными чарами, наложенными на палочки. Поединок был похож на бурю без ветра.

Как бы между делом Богиня проломила голову тараска, выпустив из золотой перчатки прожигающий всё на своём пути сгусток яда василиска. Но у неё никак не получалось нанести урон ведьме в зелёном платье, которая казалась совершенно спокойной.

— Глупая обезьяна, — процедила ведьма, делая пассы рукой, от которых в сторону Гермионы летели вспышки зелёного света, сгустки пламени и острые кристаллы, тут же разрушаемые Бузинной палочкой, — разве ты не знала, что здесь возможен только один исход?

— Знала, — задыхаясь, ответила Гермиона, — И сейчас самое время, господа.

Гермиона атаковала, вложив в проклятия всю свою веру, всю силу своих убеждений и горя, и вражеские щиты ярко засветились под её напором. Без промедления она ударила другой рукой с такой силой, словно это был молот титана.

В тот же миг послышалось два резких хлопка, почти одновременно. Два выстрела сверху.

Первый выстрел разбил щит ведьмы. Второй прошёл сквозь её живот.

Перенель Дю Маре закричала, громко и протяжно.

≡≡≡Ω≡≡≡

Драко оглядел своих солдат. Около сотни ведьм и волшебников. Изможденные, потрепанные, израненные, они теснились на небольшом пространстве, где гриффиндорская лестница соединялась с главным коридором. Трое сторожили окна, за которыми ужасные твари разрывали на части своих жертв. Драко схватился здоровой рукой за искалеченную, чтобы она не раскачивалась — но оказалось, что это качался он сам. Проклятье. Нет, так не пойдет.

Нерушимая честь.

Лорд Малфой заставил себя выпрямиться. Перед глазами заплясали чёрные пятна, и на миг всё вокруг померкло и стало каким-то далёким, но он удержался на ногах, как истинный Малфой.

Драко овладел собой, придал лицу выражение холодной уверенности. Его тело было лишь инструментом.

Голос. Он хотел заговорить, но ощутил в горле комок из крови и желчи. Не пойдёт. Он сглотнул, очистил свой инструмент.

— Мы ударим, — сказал он. — Массированно. Враг собрался в кучу и не боится. А стоило бы.

— Мы умрем, — ответил Рэдж Хиг. Это было не возражение, а констатация факта.

— Возможно. Но мы уже мертвы. А так у нас будет шанс...

Нет, не так. Это... слабость. Отчаяние и глупость... Последние шансы никого никогда не убеждали. Будь ты проклят, Драко, сосредоточься на их слабости, а не на нашей. Где ты? Ты — нож. Так режь.

— Послушайте меня, все вы, — сказал Драко, наполнив свой голос сталью. — Я не буду притворяться, что верю во всё, что верит Тауэр. Я не буду рассказывать вам красивые истории о том, каким может быть мир. Но я скажу, что мы должны действовать прямо сейчас, чтобы защитить мир, каким мы его знаем. Я скажу, что магия существует, она бесценна, и мы должны её защитить.

— Я не из тех, кого называют хорошим человеком, — продолжил Драко, и теперь сталь появилась сама собой. Он выпрямился ещё сильнее, и услышал в своём голосе голос отца. — Я из тех, кто добивается результатов. Вопреки всему. Я выступил против всей страны, против всего мира, и добился результатов. Потому что есть кое-что важнее, чем вы и я, и даже чем эта чёртова школа. Важнее, чем наша кровь и наша эпоха. В каждой палочке и в каждой душе в нашем мире есть магия, и они уничтожат её, если мы позволим.

Он поднял палочку вверх, и она засияла огнём, который, как он знал, горел в его собственных глазах.

— Когда я говорю, что время пришло, и спрашиваю, пойдете ли вы за мной, знайте — это наша единственная надежда, и будьте уверены — мы победим. Ибо есть вещи более важные, чем добро, более важные, чем эта битва, и это — мы!

Ну и чушь, думал лорд Малфой, произнося эту сладкую ложь.

В ответ вверх взметнулась сотня палочек.

Вдруг откуда-то сверху послышался новый звук. Крик, состоящий из множества отдельных птичьих голосов.

≡≡≡Ω≡≡≡

— Кто вы? — спросил Гарри, опуская пузырефон. Он оставил его открытым, Луна слушала на другом конце.

— Мерлин, — просто ответил мужчина. Он смотрел на Гарри, держа руки свободно.

Несмотря ни на что, это имя заставило Гарри вздрогнуть. Он знал, что это вполне могла быть ложь — на месте этого человека он именно так бы и сказал, — но это могла быть и правда. Если руководствоваться законом экономии, это был самый вероятный вариант: Мерлин, который тайно корректирует историю, чтобы предотвратить предсказанную им катастрофу... Что ж, это не нарушает правил путешествия во времени и не требует введения дополнительных сущностей.

Конечно, Гарри рассматривал и другие возможности. Это мог быть Альбус Дамблдор, которого ловушка вне времени отправила в какую-то древнюю эпоху до создания Зеркала. Или Гаррик Олливандер, род которого до подозрительного неизменно присутствовал в истории Британии почти с самого начала. Или сам Гарри из будущего, в котором они овладели всеми знаниями, действующий, чтобы обеспечить реализацию этого будущего. Или какой-то случайный безымянный человек, полностью скрытый от глаз на протяжении всех времен и не попавший ни в одну легенду.

Но в конечном счёте, кто может подойти лучше, чем человек, который, как всем известно, изначально пытался ограничить магию и спасти тем самым мир?

— Вы здесь, чтобы уничтожить меня и спасти будущее мира, — сказал Гарри. Он старался говорить строго официально. — И за это, сэр, я вас уважаю. Возможно даже, что... — его голос дрогнул, когда он вспомнил окровавленное тело Джэй Си Крейм, смерть Гермионы и Гранвиля, вспомнил о сотнях тысяч погибших сегодня… Но он нашёл в себе силы продолжить. — Возможно даже, вы поступили правильно.

Мерлин торжественно кивнул, улыбка исчезла с его лица.

— Значит, ты понимаешь.

— Понимаю, — сказал Гарри. На мгновение он ощутил всю абсурдность происходящего. Это был момент, который определял, будет ли их мир миром магии и прогресса, миром, где смерть может быть побеждена и Дамблдор может быть возвращён, или... или другим миром. Более мрачной веткой реальности. И всё зависело от этого простого, неуклюжего разговора.

Мерлин поднял руку.

— Но, — продолжил Гарри, — ваша карта неверна.

Мерлин не опустил руку, а лишь слегка наклонил голову. Приглашение.

— Вы наверняка знаете об Альбусе Дамблдоре, возможно, вы даже были с ним знакомы, — сказал Гарри. — Иногда я задаюсь вопросом, был ли он самым мудрым человеком из всех, кого я знал, или просто самым храбрым. Он досконально изучил Зал пророчеств и использовал свои знания о будущем, чтобы определять его форму. Думаю, он не верил, что пророчества можно по-настоящему предотвратить, и, возможно, он был прав. В ретроспективе это кажется очевидным, но люди вроде Тома Риддла годами пытаются избежать того или иного пророчества, и всегда терпят неудачу. — Гарри пожал плечами. — Я никогда не слышал о пророчестве, которое было бы просто неверным. И если я правильно понимаю, вы с ним согласны. — Гарри сделал паузу, но не дождавшись ответа продолжил: — Значит, вам известно, что я, Гарри Поттер-Эванс-Веррес, разорву звезды на части.

Мерлин медленно кивнул. Его глаза были веселыми и любопытными, но в них была какая-то фундаментальная пустота. Гарри не мог понять, что это было — утомление от столь долгой жизни, готовность игнорировать любые доводы или что-то за пределами его понимания, — но времени беспокоиться об этом не было. Он чувствовал, как мысли в его голове начинают проноситься со скоростью света.

Жил-был одинокий маленький мальчик, который попал в странную школу. Он проповедовал новые идеи и по-новому смотрел на вещи — был остриём копья, летящего из одной цивилизации в другую, сила накопленных тысячелетиями знаний концентрировалась в нём в точку, твёрдую из-за травмы как алмаз. Однако в конечном итоге всё это не имело ни малейшего значения. Так мало его способностей было использовано. Следовать убеждениям было сложно, и даже новаторы порой используют простые решения.

Лишь в конце мальчик осознал истинный смысл своих убеждений и достиг просветления. Рациональность побеждала.

Разум Гарри пылал лесным пожаром. Он поднял сжатую в кулак руку.

— Во-первых, — он разогнул большой палец, — Лишь два человека за всё время смогли подчинить себе мир ведьм и волшебников. Оба, полагаю, сделали это ради благой цели. Но учтите, что при всех ваших силе и опыту я сделал то же самое... причём без применения силы, а наоборот, даруя силу и жизнь, и сделал это всего за семь лет. В этом отношении я вам ровня, и если вы сейчас меня недооцениваете, то подумайте о судьбе всех прочих, кто так считал. Подумайте о своем союзнике, Ираклие Храбром.

— Во-вторых, — он разогнул указательный палец, — Уже идут приготовления, которые гарантируют сохранение магии и выживание человечества. Тауэра больше нет, а Зеркало, которое было дверью, теперь нашло новое место. — Высоко над нами, подумал Гарри, на высоте шестисот километров, так что в поле его зрения попадает вся планета. — Рядом с ним ждут мои друзья — ждут, выживу я или умру. Я не стану рассказывать вам их инструкции. Но знайте, что все мы сейчас отражаемся в зеркале.

— В-третьих, — он разогнул средний палец, — Вы уже несколько раз пытались мне помешать. Вы уничтожили мою первую базу, убив при этом моего друга. Буквально сегодня ваш союзник пытался подчинить меня своей воле. Однако я всё ещё здесь, а он повержен.

Гарри сжал губы и пристально посмотрел в глаза Мерлину, а затем соединил эти три пальца — большой с указательным и средним — готовясь сделать щелчок.

— Так что подумайте. Остановитесь и подумайте. У нас всех в голове есть мысленная карта реальности. Двигаясь по миру, мы можем проследить на ней свой путь. Если вы предполагаете, что какое-либо событие должно произойти, и оно действительно происходит, вы понимаете, что карта соответствует реальности. Если же вас что-то удивляет, это происходит не потому, что реальность неверна... а потому, что неверна ваша карта. Если вы это осознали, у вас есть два варианта: либо вы поменяете карту, либо заблудитесь.

Мерлин внимательно на него посмотрел, и в его глазах больше не было неопределённости и пустоты. Теперь это был хищный взгляд того, кто находился за гранью смерти и слабости, кто взвешивал человеческую жизнь и находил её ничтожной, если она мешала его воле.

— Подумайте, не удивило ли вас происходящее. Подумайте, не находитесь ли вы на незнакомой территории. Подумайте о своих павших союзниках, о всех сорванных планах, — тихо сказал Гарри. — Остановитесь, подумайте и решите: хотите ли вы продолжать двигаться в этом направлении или, может быть, на этом пути вас ждут и другие сюрпризы?

Я даю вам шанс, тот же, что был у лорда Волдеморта — Тома Риддла — прежде чем я лишил его жизни. Я даю вам тот же шанс, который был у Мельда, прежде чем я лишил жизни его. Остановитесь, и ступайте с миром.

Или я вас уничтожу.

Гарри не колебался и не боялся.

Не потому, что у него имелся какой-то последний аргумент или великий план.

Не потому, что он знал, что Гермиона спасёт положение, совершив какой-то невозможный подвиг.

Не потому, что он верил в нечто большее, чем он сам.

Гарри не дрогнул, потому что в этот момент обнажилась его сущность — раскалённая добела линия гуманизма в самом его центре, пронзающая чёрную дугу Тома Риддла и разрушающая все препятствия на своём пути. Гарри не дрогнул, потому что проверил все варианты и твёрдо держался лишь тех, что были истинны, и он направил эту истину на служение добру, во что бы то ни стало и изо всех сил.

И для Гарри Джеймса Поттера-Эванса-Верреса это было целью жизни.

— Так что? — спросил Гарри.

Снаружи раздался громкий протяжный крик. Крик умирающей женщины.

Через мгновение к первому крику присоединился другой: зов сотни фениксов, подобный рождению нового мира.

≡≡≡Ω≡≡≡

Не важно, что врата узки,

Меня опасность не страшит

Я — властелин своей судьбы.

Я — капитан свой души.

— Invictus, Непокорённый, Уильям Эрнест Хенли, пер. Михаил Шенгаут

≡≡≡Ω≡≡≡

Мерлин пристально посмотрел на Гарри.

А затем повернулся.

И ушел.