Орёл и Кошка (гет)

Прошло уже более двух лет, как я тихо и скромно отметил свой десятилетий юбилей за профессорской кафедрой, а в этом году я собирался отпраздновать пятилетие в качестве декана.

За эти годы я несколько подуспокоился, посерьёзнел (по крайней мере, со слов Асклепиуса), и почти полностью излечился от болезненных воспоминаний, связанных с бывшей студенткой. Позапрошлогодние терзания я принял и смирился с ними, как с ещё одной немаловажной частью своего прошлого.

Известие о том, что «Мими всё-таки поступила по-своему, удрала в Министерство, а старина Дугал остался с носом, и поделом ему, зануде» я воспринял совершенно спокойно, вежливо поблагодарил Роберта Макгонагалла за новость и более не питал никаких надежд и иллюзий.

Я даже не слишком волновался из-за слухов, долетавших до меня уже с министерской стороны, дескать, молодая сотрудница понравилась начальнику, некоему Элфинстону Урхарту, и он что-то чересчур внимательно прислушивается к мнению новенькой. Насколько я знал Минерву, она всегда великолепно держала дистанцию и была вполне способна за себя постоять.

Я по-прежнему тратил достаточно сил на поддержание ровных, добрых отношений и со студентами, и с коллегами, и по-прежнему придерживался мнения, что благополучие студентов намного важнее.

Директор в последнее время сделал меня кем-то вроде доверенного лица, и я даже немного опасался неудовольствия со стороны Альбуса (поладить с которым до конца мне так и не удалось), однако просьбы директора выполнял с радостью.

— Филиус, у меня есть к тебе поручение деликатного свойства, — сообщил мне профессор Диппет.

— Я вас внимательно слушаю, сэр.

— Дело в том, что обе госпожи Бёрк собираются покинуть нас по окончании этого учебного года. Им, видишь ли, в наследство достался домик в йоркширской пустоши, и теперь они хотят переселиться туда. А мы, я имею в виду — школа, допустить этого никак не можем. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Не совсем, директор.

— Мне бы очень не хотелось в ближайшее время заниматься подбором подходящих кандидатур. Хватило с меня и бедняжки Глэдис… В общем, мне стало известно, что они собираются просить тебя помочь им осмотреть дом. Я хочу, чтобы ты им помог во всём, что касается чар, но… переубедил их переселяться туда немедленно. А потом — пускай Альбус с ними разбирается.

Я понимающе кивнул. Что ж, в позиции директора есть рациональное зерно. Тем более, что последние полгода он был так плох, что даже не спускался в Большой зал, а бо́льшую часть времени проводил в своих покоях. Что до «бедняжки Глэдис», то я мог бы и поспорить, но молчал просто из жалости к старику. Ему, видите ли, настолько не хотелось что-то менять, что предыдущая преподавательница травологии, некогда пообещавшая, что не уволится, пока он жив, была отправлена на заслуженный отдых в середине прошлого года с явными признаками старческой деменции. К счастью, замена нашлась прямо тут же, в Хогсмиде — наша недавняя выпускница, Помона Спраут, была разумной, доброжелательной и, похоже, действительно хотела преподавать. Впрочем, такого рода везение не может повторяться слишком часто.

В общем-то, поскольку сёстры Бёрк были ещё не стары и способны приносить пользу школе, то нежелание Диппета отпускать их было объяснимо, но их стремление уйти и жить так, как захочется, я тоже не мог не понять. Действительно, может быть, стоило бы позволить им просто уйти и наслаждаться жизнью, свободой и собственным домом, стоящим на отшибе, в безлюдном месте? Как, должно быть, утомила их школьная суета…

А мнение директора, что всё старое — это проверенное временем и надёжное, а всё новое — хлипко и шатко, я воспринимал как стариковское упрямство.

— Профессор, я постараюсь, но вот давить и настаивать не буду.

— Филиус, ну что ты! Конечно, я не прошу тебя на них давить. Просто, когда у тебя спросят совета, постарайся…

— Я понимаю, господин директор. Но не гарантирую результатов.

У меня были все основания сомневаться в успехе предприятия. Конечно, в последние два года мнение сестёр Бёрк обо мне переменилось в лучшую сторону, и больше мне не досаждали ни сплетнями, ни хитро завуалированными обвинениями, однако вряд ли это означало что-то большее, чем перемирие. Да и маловероятно, чтобы они вдруг начали прислушиваться к моим советам, ведь ещё недавно ими поднимался вопрос о моей компетентности даже в той сфере, в которой они сами мало смыслят.

Но Диппет оказался прав: Эльфрида Бёрк действительно обратилась ко мне с просьбой помочь с осмотром дома, и я, разумеется, согласился. Как оказалось, в планах у сестёр было перестроить домик под обсерваторию.

Решено было лететь на мётлах, так как аппарировать пожилые дамы решительно отказались: их смутило, что тамошний камин не подключен к сети, а это значит, что, возможно, дом защищён антиаппарационным барьером. Конечно, можно было и не указывать точных координат, однако местность была им незнакома, а учитывая особенности ландшафта, то вполне вероятно было застрять где-нибудь посередине болота.

Я начал было настаивать на совместной аппарации куда-нибудь в ближайший населенный пункт, чтобы потом пересесть на мётлы, однако судя по смущению, которое испытывали пожилые дамы, они просто разучились аппарировать. Что же касается маггловских транспортных средств, то я не рискнул бы даже предлагать подобное: слишком хорошо мне было известно, с какой брезгливостью они всегда относились к любым магловским изобретениям, придуманным после введения Статута.

Ну что ж, значит, придётся тратить время ещё и на дорогу.

Здание оказалось настолько непригодным для жизни, насколько это возможно, и крыльцо с прогнившими ступенями стало первой ловушкой. Едва я встал на ступень, как тут же под крыльцом что-то зашуршало, заскрипело и — р-раз! — доска проломилась, нога моя по колено ушла в дыру, где уже караулила какая-то кусачая мерзопакость. Я взвыл и приложил её Ступефаем, но освободить ногу это не помогло, меня защемило между досками, вдобавок ко всему, укушенная конечность стремительно распухала и боль становилась всё нестерпимее, мешая соображать. Со злости я раскурочил крыльцо Бомбардой (чудом не оставшись вообще без ноги).

Когда клубы пыли, смешанной с трухой, немного улеглись, нашему взору предстала аккуратная воронка, образовавшаяся на месте крыльца.

— Филиус, там под крыльцом что-то сидело, — с опаской проговорила Эльфрида. — И, вероятно, оно укусило вас. Как вы думаете, что это было?

— Боюсь, этого мы уже не узнаем, мэм, — ответил я с самым серьезным видом. — Во всяком случае, кем бы оно ни являлось, вероятно, сейчас оно чувствует себя не слишком хорошо. Однако же, дорогие леди, если мы собираемся попасть внутрь, то наша задача усложняется, — я кивнул в сторону двери. — Если, конечно, вы по-прежнему хотите зайти туда…

Теперь, когда крыльца больше не существовало, попасть на порог стало проблематично даже для моих достаточно высоких спутниц.

— Эрми, может быть, не стоит сегодня? — просительным тоном начала младшая мисс Бёрк. — Ведь я предупреждала: Марс в оппозиции к Сатурну не внушает мне доверия, а ещё и Луна пробудет без курса до завтрашнего утра…

— Нет, Фрида! — старшая сестра вздернула подбородок. — Дом наш, и мы обязаны его осмотреть. В конце концов, не отступать же теперь, когда… — она осеклась на полуслове: невесть откуда взявшийся вихрь едва не сшиб её с ног, а затем закружил вокруг нас, постепенно разрастаясь заново поднимая клубы пыли и древесной трухи. Потянуло холодом.

— Что ж, если вы настаиваете, я, пожалуй, продолжу, — пожал плечами я. — Но учтите, мадам: похоже, этот дом ещё не вполне осознаёт, что он — ваш.

Дверь я открыл шутя — Алохоморы оказалось достаточно. Затем мы вновь оседлали метлы и аккуратно, стараясь не набирать высоту, чтобы не зацепиться за косяк, влетели в прихожую.

Не успели мы оглядеться, как с чердака нас атаковала стая пикси, и немаленькая — рыл примерно пятьдесят. Разумеется, мне не составило труда их обездвижить, но с каждой минутой я тревожился всё сильнее. Оглянувшись, я аккуратно запер дверь, попутно обратив внимание на то, что непогода и не думала утихать; над нами собирались тучи и гроза обещалась нешуточная. В небе мелькнула молния, затем другая, потом оглушительно громыхнуло совсем рядом с домиком, и тотчас же полил дождь. Я быстро установил защитный купол над домом — если вспомнить, в каком состоянии было крыльцо, то крыша у этой развалюхи непременно окажется дырявой.

Надо отдать должное обеим моим спутницам: они не лезли под руку и не мешались с идиотским советами, они даже отошли от меня подальше в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, вполголоса беседуя о каких-то родственниках. Вот и славно. В прихожей было тесно даже для меня.

Наконец, с защитой от «внешнего врага» — непогоды и прочего — было покончено. Ну-с, что касается врагов внутренних, то я не ждал встретить здесь никого, кроме самых типичных обитателей обезлюдевшего дома — а их тут, похоже, полный набор: от докси и садовых гномов до банальных клопов с мышами. Ещё я мысленно присовокупил к предполагаемым «врагам» какие-нибудь мелочи вроде заговоренной мебели и пакостных артефактов в самых неподходящих местах. Впрочем, как видно, настоящей тёмной магией прежние хозяева не увлекались.

Между тем, на часах было начало седьмого, а мы ещё даже не приступили к осмотру. Что ж; пока всё тихо. Пикси обезврежены, но кто знает, чем ещё порадует нас эта гнилая хибарка…

— Филиус, большое спасибо, — дрожащим голосом проговорила Эльфрида. — Мне кажется, до утра лучше переждать здесь.

— При всём уважении, мисс Бёрк, я не вполне согласен с вами, — осторожно заметил я. — Лично я предпочел бы вернуться в замок засветло.

— Фрида, не глупи, — произнесла Эрменгарда. — Мы прекрасно всё успеем, — она шагнула в сторону гостиной.

— Я бы начал осмотр со второго этажа, — сказал я твёрдо. Если не ошибаюсь, именно в спальнях часто хранят наиболее ценное имущество.

«И наименее приятные сюрпризы», — но это я прибавил уже про себя.

— Вот и прекрасно; значит, мы разделимся: вы с Фридой ступайте наверх, а я осмотрю гостиную.

«А есть ещё кухня, кладовая и погреб, — с отчаянием подумал я. — Ох, директор Диппет, только ради вас!..»

В доме было всего три спальни. В первой я не обнаружил ничего примечательного, кроме кровати с балдахином, зачарованным на удушение незваных гостей. Простенькая штука. Я с лёгкостью справился со зловредной тряпкой, скрутил её и подал хозяйке. Инсендио было бы куда проще и уместнее, однако совесть не позволяла мне уничтожать имущество в отсутствие хотя бы одной из хозяек.

Вторая спальня порадовала туалетным столиком с эффектом внезапного исчезновения одной из ножек, да зеркалом, в котором навеки застряло отражение какой-то неопрятной ведьмы с испитым лицом. Увидев нас, она затопала ногами, разевая рот в беззвучном крике и тряся головой в папильотках. Ведьмы Эльфрида не испугалась; мне она позже объяснила шёпотом, что это была тётка её деда.

В третьей спальне, по всей видимости — хозяйской, из примечательного был сейф, спрятанный за картиной, и платяной шкаф. Сейф было решено открыть не раньше, чем поднимется Эрменгарда, а в шкафу что-то ворчало и грюкало.

Боггарт. Давненько я не имел с ними дела. Даже интересно, не изменился ли облик моего самого большого страха.

Между тем, Эрменгарда откликнулась на зов младшей сестры, и уже поднималась по лестнице. Я решил подождать, пока они обыщут сейф и выйдут, и уже потом разбираться с боггартом. Всё-таки мой страх — он только мой, и я не был уверен, что могу себе позволить продемонстрировать его перед двумя главными сплетницами Хогвартса.

Но вышло по-другому. На сейф были наложены хитрые и мощные чары, и мне пришлось изрядно попотеть, чтобы их разрушить. Наконец, я открыл дверцу и отступил на шаг, давая хозяйкам подойти. Увы, Эрменгарда некстати выставила ногу в проход, я полетел спиной в сторону шкафа и пребольно стукнулся затылком. Мисс Бёрк тут же протянула мне руку, извиняясь за свою неловкость. Руки я, конечно, не принял (ещё недоставало!), но, поднявшись, заверил её, что я в порядке.

И только тут, взглянув в её перекошенное лицо, я заметил, что при моём падении двери шкафа растворились, и мисс Бёрк, надо полагать, видит нечто очень страшное.

Из шкафа медленно выползала огромная змея. На страшной чешуйчатой голове красовался гребень вроде петушиного.

Я ринулся вперёд, к шкафу, оттеснив её — по правде говоря, я просто отшвырнул несчастную мисс Бёрк на кровать — и заслонил собой, надеясь, что в глаза она ему посмотреть не успела.

Змея была достаточно страшной, чтобы у меня мелькнула мысль, что, в принципе, боггарту видоизменяться уже необязательно, однако метаморфоза уже произошла.

Передо мной лежал труп шестнадцатилетней Мередит Спаркс.

— Ридикулус! — я взмахнул палочкой, и вместо крови и ошмётков мозга она оказалась перемазана томатным соусом и тестом для блинчиков. Так-то лучше. Хотя мне всё равно было очень не по себе. Стиснув нервы в кулак, я прогнал боггарта обратно в шкаф и накрепко запер.

Теперь стоило заняться Эрменгардой, без чувств лежащей поперёк кровати. Впрочем, Эльфрида уже хлопотала около сестры. Судя по всему, мисс Бёрк не успела взглянуть василиску в глаза. Ну, или ненастоящий василиск не может убить взглядом.

Однако же, какой редкий боггарт. Никому из моих знакомых в голову не приходило его бояться — тварь слишком редкая, видимо. Но что же это, выходит, Эрменгарде Бёрк доводилось сталкиваться с тем, чего не видали даже мои друзья из Отдела Тайн?..

Тем временем, сёстры вернулись к сейфу. Там оказалось несколько ветхих бумаг — долговые расписки и ещё какая-то мелочь.

Старшая мисс Бёрк снова поблагодарила меня — на этот раз за своевременное вмешательство.

Мы спустились в гостиную. Как я и предполагал, осмотр, произведённый мисс Бёрк, был крайне беглым. Она упустила многое, например, каминные щипцы, явно зачарованные на какую-то жуткую каверзу. Несколько диагностирующих заклинаний — и секрет разгадан: если притронуться к ним, ручка становится раскалённой. Странное колдовство: обычно подобные чары накладываются с оговоркой, чтобы они активизировались исключительно от прикосновения чужаков. Что это, выходит, хозяева вообще не должны трогать щипцы?

Я не успел обмозговать это, как меня ждало ещё одно странное открытие. Большие напольные часы, отстающие почти на полчаса, шли сами, хотя мисс Бёрк заверила меня, что не подтягивала гири.

Когда часовая стрелка дошла до семи часов, механизм издал ржавый скрежет, похожий на хриплое карканье, а затем — собственно бой, весьма фальшивый, и пробило не семь раз, а двенадцать.

Ни кухня с кладовой, ни погреб не таили в себе никакого волшебства сверх обычного, и я предложил дамам возвращаться в школу, тем более, путь неблизкий. Однако сёстры Бёрк, едва выглянув в окно, протестующие замахали руками.

Ветер превратился в шторм, а из-за туч и хлещущего ливня не было видно ни зги.

Мисс Бёрк ссылалась на плохое самочувствие после стычки с лже-василиском, а мисс Эльфрида умоляла меня подождать до окончания периода «Луны без курса». Нога моя по-прежнему болела, и опухоль не уменьшалась даже после применения обезболивающих заклинаний и растирания уксусом, который Эльфрида принесла из кухни.

Итак, мы разошлись по спальням. Мне досталась та, в которой был сейф (теперь уже пустой) и шкаф с василиском… то есть, с боггартом, но это не суть важно.

И всё-таки, где она, скромная преподавательница, могла видеть этакую жуть? В каком веке встречается последнее упоминание об удачном эксперименте по выведению василиска? В шестнадцатом… А теперь такие опыты запрещены, да если бы и нет — кто отважится на подобное, кроме змееуста небывалой магической силы?..

Я ворочался на чужой постели, не в силах заснуть из-за дёргающей боли в укушенной ноге. Ко всему, у меня, кажется, начался жар, и пить хотелось неимоверно.

Вода, наколдованная мною, не помогала.

Поздравляю, Филиус. Вот ты и столкнулся с по-настоящему опасным делом. Правильно ты поступил, что ушёл из экспертов. Очевидно же, что предел твоих возможностей — пикси с боггартами гонять. А заклинание Агуаменти для тебя уже сложновато…

Около полуночи я, не выдержав мучений, сполз с постели и, пошатываясь, направился вниз.

В кухне воды не было. Я вздохнул, взял чашку и направился к двери, чтобы набрать хотя бы дождевой — и тут очередной бой часов оглушил меня скрежетом и кашлем. Что-то мне очень не нравилось в этих часах, но вот что? Тёмной магии в них было достаточно, но мне недоставало сил разобраться и понять принцип действия этих чар.

В голове шумело. Казалось, отзвуки боя гуляют по дому, впиваются в мозг ржавой пружиной, гнусят мерзкую песенку:

«Часовик-маховик, он идёт за тобой,

За тобой, за тобой,

Бой, бой, бой!..

Не отдам этот дом ни теперь, ни потом,

Этот дом будет мой,

Мой, мой, мой!..»

Я знал, почему мне страшно. Именно способность соображать, понимать причину страха помогала мне всегда оставаться храбрым, но не сейчас.

Потому что в этот миг часы открылись, и из них вышел Пружинный Человек.

…Отдел Тайн потому и называется Отделом Тайн, что слишком многое в магическом мире до сих пор остаётся непостижимой загадкой. Можно быть трижды Мастером Чар, четырежды опытным артефактологом и уметь обезвредить тысячу разных каверзные проклятий, но в тысячу первый раз изобретательность злых сил окажется хитрее твоей — и перевес будет уже на их стороне.

Возможно, появление Пружинного Человека было вызвано ошибкой мастера-артефактора, или, может быть, над магловскими часами поколдовал какой-нибудь тёмный маг-неумейка, а скорее всего — механизм сам собой взбесился от переизбытка волшебства повсюду, вот и родилось чудище, наделённое злой волей и зачатками разума, чтобы пугать, свести с ума, а если повезёт — то и убить.

В общем-то, Пружинного Человека не стоило бояться: я почти полностью был уверен, что для меня он не опасен.

Палочку я с собой, естественно, взял. Бомбарды у меня хватило бы на десяток таких, как он. Но меня интересовало (и пуга́ло) другое: как магия могла породить подобие сознания у машины? И, если уж магия имеет в маггловском мире сводную сестру — науку, то, получается, наука тоже может изловчиться и изобрести некий «разумный» механизм?

Я стоял перед существом, которое собрало самого себя из шестерёнок и пружин, и понимал, что уничтожить его мне не даст любопытство учёного.

Однако, похоже, существо, стоявшее напротив, моего миролюбия не разделяло.

Циферблат, служивший ему лицом, был неисправен — очевидно, отделяясь от часов, он по неосторожности разбил стекло, и теперь глумливо ухмылялся, щерясь осколками и трещинками.

— Кто ты? — чётко выговаривая слова, спросил я.

— Дзынь-бом-бац, блямс-и-вдрызг! — отозвалось чудовище.

Так, понятно. Связной речью оно не наделено — пока. Однако, кое-чему обучить его можно.

Я провёл палочкой вдоль тела Часовика, очерчивая контуры фигуры.

Очень, очень сильная магия. Стихия, природа которой не поддаётся точному осмыслению. Магия сродни магии полтергейста; то есть, он практически родной братец Пивза, если можно так выразиться. Сгусток энергии. Но если у Пивза это энергия хаоса и разрушения, а также — творчества и игры, то этот забавный феномен — не что иное, как олицетворение Духа Времени и Порядка.

Хронос.

Сатурн, который в оппозиции к Марсу. И Луна без курса… и он ожил!

Из неживого — живое.

…А вот меня, похоже, ждёт обратное превращение — если, конечно, я не брошу прямо сейчас эти сентиментальные научно-исследовательские благоглупости и не займусь спасением своей шкуры. Потому что бешено вращающиеся шестерни приближаются к моему лицу.

Я быстро махнул палочкой и произнёс формулу Разбирающего заклинания:

— Spargere lucidos!

Напоследок он угрожающе скрипнул и… рассыпался кучкой ржавого праха.

Я сидел над ним и едва не плакал.

… Разбудил меня робкий стук в дверь. Я открыл глаза и с удивлением обнаружил, что так и уснул на ковре в гостиной. Вскочив, я ощутил боль в ноге, ставшую почти привычной. Уже светало, дождь и ветер стихли, и мне удалось расслышать слова:

— Эй, хозяин, отвори!

Судя по голосу — молодая женщина. Судя по выговору — местная. Почему бы не открыть?

Но — осторожность превыше всего. И поэтому я подошёл не к двери, а к окну.

Внизу стояла женщина в плаще, державшая в руке большой фонарь.

— Отвори, хозяин!

— А ты-то кто?

— Заблудилась я, — сказала она, отойдя от двери и ища взглядом окно. Наконец, увидев меня, она подошла ближе.

— Что же ты не отворяешь, хозяин? — она откинула капюшон и заглянула мне в глаза.

— Я не хозяин, я гость, — осторожно ответил я.

— Впусти, впусти, хозяин, — не унималась женщина. — Заблудилась я, с болот иду мужа встречать.

— А что ты там забыла, на болотах?

— Сам догадайся, — улыбнулась она, поднося фонарь к своему лицу.

Зрачки. Клыки. Бледная, чуть зеленоватая кожа.

— Есть хочу, — доверительно сообщила гостья.

— А я здесь при чём? — стискиваю палочку покрепче, приготовившись ждать.

— Не уйдёшь от меня, хозяин! — тянет руку к окну, царапает стекло. — Лучше сам впусти!..

Надо сказать, что руку она при этом вытянула на целый ярд.

Никогда ещё я так не радовался рассвету и первым солнечным лучам, как в это утро!

Сёстры Бёрк спустились ко мне и ласково осведомились о моём самочувствии. Я ответил, что пока жив и рассказал подробно о ночных происшествиях. История про женщину с фонарём, царапавшуюся в окно, повергла их в ужас:

— Это же Пегги-с-фонарём!..

— Да что это за Пегги такая? — не скрою, личность навязчивой визитёрши меня заинтересовала.

— Пегги была когда-то дочерью фермера, — начала Эльфрида. — Заезжий молодец уговорил её выйти за него замуж, а потом оказалось, что он двоеженец. Увидев судебного пристава, бежал на болото, там утоп. А она до сих пор его ищет в каждом доме, стучится в окна по ночам, когда погода сырая. Говорят, встреча с нею — не к добру…

— Ерунда, — перебила её Эрменгарда. — Пегги — болотный огонёк. Заманивает мужчин на болота, топит и ест. Особенно любит распутников… — прибавила она, выразительно глядя на меня.

— Интересная дама, — хмыкнул я. — И клыки у неё что надо. Вот только обычно блуждающие огоньки выглядят совершенно иначе.

Вопреки моим ожиданиям, рассказ о Пружинном Человеке не произвёл на дам никакого впечатления. Часы, по их мнению, просто лопнули сами собой, потому что проржавели насквозь. А всё остальное — горячечный бред. Да я бы и сам не поверил, если бы мне ещё вчера кто-то сказал, будто в часовом механизме может самопроизвольно завестись подобие души или сознания.

На всякий случай, я взял на кухне склянку и аккуратно собрал туда всю ржавую пыль, которая так и лежала на полу гостиной. Надо будет исследовать эту труху в лабораторных условиях…

Мне действительно стало полегче, жар почти спал, однако дёргающая боль в ноге никуда не девалась. Признаться, у меня осталась только одна мысль: вернуться в школу и доползти до Асклепиуса. Учитывая, что я практически ночь не спал, сил было настолько мало, что я опасался, как бы не свалиться с метлы. Эльфрида, которая управлялась с метлой получше сестры, предложила мне лететь с нею вдвоём, и я был вынужден согласиться.

В дороге мне стало совсем скверно. Температура не поднималась, но слабость не позволяла мне сидеть ровно, так что я зажмурился и изо всех сил сжал черенок метлы.

…Асклепиус только глянул раз на меня и сразу же велел мне лечь на кушетку, а моим спутницам — выметаться вон. Осмотрев рану, он проворно метнулся к шкафу и загремел склянками, заставил меня немедленно выпить ложку какой-то тягучей субстанции, а потом влил в меня четыре стакана воды.

— Яд в тебе непростой. Судя по всему, это аспид-мутант, то есть, магическая мутация гадюки обыкновенной. Такое бывает, но редко: для подобных явлений необходимы условия, которые крайне сложно создать искусственно. Я одного не понимаю: как ты ночь пережил?

— Плохо пережил. Жар был сильный.

— Бёрк уверяет, что у тебя был бред с галлюцинациями. Вообще, я бы удивился, если бы их не было. А вообще, скажи спасибо прапрадеду за то, что он выбрал себе правильную жену. Потому что в любом другом случае ты не дожил бы до полуночи. А так ты даже сам долетел, хотя счёт уже шёл на минуты. Ну ничего, жить будешь. И ногу тоже, возможно, удастся сохранить…

— Что?!

— Что слышал. Ты сам хоть понимаешь, что с собой сотворил? Почему сразу в замок не вернулся?! Ладно. На́ вот, выпей, — он протянул мне стакан, и я послушно отхлебнул зелье. — А теперь спи.

— Легко сказать, — пробормотал я и тут же отключился.

Наутро, едва проснувшись, я первым делом отвернул одеяло и убедился, что нога при мне. Вид у неё всё ещё был страшный, но чернота уже начала уходить, да и опухлость чуть уменьшилась.

Вздохнув с облегчением, я снова откинулся на подушку. Тут же из-за ширмы выглянул Асклепиус:

— Ну что, герой, оклемался? Первую порцию зелья примешь прямо сейчас, вторую — после завтрака, Заодно расскажешь, как съездили, а то эти две умницы ничего не могут внятно объяснить, только ахают.

— Знаешь, кроме так называемого «аспида» и боггарта в шкафу, там ничего особенного и не было, — я сообразил, что ни в Часовика, ни в Пэгги-с-фонарём Асклепиус не поверит, тем более что, судя по всему, мои спутницы уже успели посвятить его в подробности нашей экспедиции, и теперь он хочет услышать мою версию событий.

— Кстати, о боггарте. Мне тут рассказали кое-что занятное: оказывается, тебя пугает вид трупа с раздробленным черепом?

— Всё верно, — кивнул я. — Но откровенность за откровенность: я расскажу свою историю, а ты поможешь мне установить истину в кое-каком другом интересном вопросе. Например, почему боггарт Эрменгарды Бёрк принимает вид василиска…

Асклепиус дёрнулся. М-да, а мне всегда казалось, что он непробиваем.

— Так что, по рукам? — чуть погодя, спросил я.

Старик пожевал губами, явно что-то прикидывая.

— Я дал Непреложный обет, о неразглашении, — осторожно проговорил он. — Но, полагаю, я уже сказал достаточно для того, чтобы ты кое о чём догадался.

Я кивнул. Мои давние подозрения подтверждались.

— Ты тоже видел василиска? — спросил я.

Асклепиус молчал. Лицо его ничего не выражало.

— Ты не видел василиска, но видел того, кто видел его, — я не спрашивал, а утверждал. — И ты выписал поддельное свидетельство о смерти… Ох, бедняга! Конечно, уж ты-то не мог не знать, что это на самом деле было… Не подумай, что я тебя обвиняю, конечно, нет! Но, я так понимаю, того, кто заставил тебя принести Обет, ты не сдашь?

Асклепиус покачал головой.

— Жаль. Теперь ясно, почему Эрменгарда отказалась от деканства при первой же возможности. Небось, и её тоже заставили дать Обет… Ой, а парня-то, парня за что?

— Не лезь в это дело, — сухо произнёс старик. — Я тебя как друга прошу.

— Но должен же кто-то во всём разобраться! А то вдруг снова начнётся…

Лицо Асклепиуса вновь застыло непроницаемой маской.

— Я снова не угадал? Есть гарантия, что это прекратилось навсегда? Откуда такая уверенность? Разве что тот, кто сделал это, мёртв…

Каменное лицо. Снова мимо.

— Ладно, понял. Я упёрся в стену и больше не лезу в это дело… пока. Но буду ждать и держать руку на пульсе, — и я снова внимательно посмотрел на старика.

На лице его проступила едва заметная улыбка.

К началу учебного года я был уже как новенький, и, по правде говоря, сил у меня теперь было с избытком. Недавние приключения дали мне не только пищу для размышлений, но и неиссякаемый источник энергии для новых свершений. Я держал слово и не любопытствовал относительно василиска — отчасти из-за Асклепиуса, который боялся за меня больше, чем за себя, отчасти потому, что все мысли мои занял Часовик.

Склянку с его прахом я припрятал в своей комнате, оборудовав для этой цели специальный тайник. Вопреки моим первоначальным заключениям, магия, заставившая ожить Пружинного Человека, была не тьмой, а стихией, поэтому я не испытывал никаких угрызений совести, храня его останки на территории школы.

Сейчас, по прошествии некоторого времени, меня даже радовал тот факт, что о существовании Часовика не знает никто, кроме меня и сестёр Бёрк, причём, последние, не приняв на веру мой рассказ об оживших напольных часах, оказали мне большую услугу: отныне всё, что произошло со мной во время ночёвки в их домике, было объяснено бредом и галлюцинациями.

Признаю, меньше всего я хотел огласки. Больше всего боялся, что Альбус что-то прознает о моих исследованиях, пожелает принять участие и, в итоге, воплотит мои теории в жизнь, а моя роль сведётся к простому ассистированию. Этого нельзя было допустить. Потому что чуть ли не впервые в жизни я занёсся в своих мечтах в заоблачные выси. Ведь, если всё пойдёт, как надо, то у меня есть шанс стать повелителем Времени!..

Что ж, радуйся, папа: у твоего сына к тридцати шести годам проснулись амбиции. И методику свою я как раз только закончил и готовился издать. В Британии меня решительно отказались печатать, и я вовремя вспомнил о втором своём родном языке. Мама согласилась помочь с редакцией моего самоперевода, и французское издательство, специализировавшиеся на научно-популярной литературе, охотно приняло рукопись.

Так что у моего приподнятого настроения отныне было логичное, удобное объяснение, которое устраивало всех.

Однако помимо того, чтобы носиться по замку в припадке эйфории, были у меня и другие дела. Например, разыскать Миртл Элизабет Уоррен и поговорить с ней о том, что́ есть «эрос» и «танатос», выслушать сетования на достойное всяческого порицания поведение бывшей равенкловки Оливии Хорнби, а также фантастический, завораживающий рассказ об умывальниках и огромных глазах жёлтого цвета… И попутно доходчиво разъяснить, каким должно быть поведение образцового призрака из «самой лучшей магической школы в мире» (где, похоже, всем и на всех плевать — но это я уже не сказал, а подумал).

Был ещё один человек, которого мне стало даже жальче, чем саму девочку.

Я наведался в его хижину, воспользовавшись первым подходящим случаем.

Хагрид был изрядно напуган моим визитом. Очевидно, за эти несколько лет почти полного одиночества, остракизма со стороны магической общественности и неверия в себя, он отвык доверять кому-либо, кроме Дамблдора, а его личная преданность последнему приобрела вид фанатической, рабской зависимости.

Я знал, что со стороны наши с Хагридом взаимоотношения воспринимались как образец трогательной дружбы двоих отверженных по расовому признаку — мол, несчастье сближает. Меня удивляла наивность этой идеи. О чём, скажите на милость, мог я «дружить» с ним? Смешно и грустно. Ведь те, кто лишили его возможности получить образование, сами отняли у него шансы встроиться в магическое сообщество и говорить на равных с кем угодно, в том числе и со мной.

Особенно сложно мне было понять, каково истинное отношение Альбуса к его обездоленному протеже. С одной стороны, он дал Рубеусу работу с проживанием, с другой — похоже, его мало волновал тот факт, что Хагрид не завершит обучение. И тем не менее, Хагрид его боготворил, и Дамблдора это устраивало. По крайней мере, когда мы с ним столкнулись в который раз возле дома лесничего, Альбус явно забеспокоился, что тот подпадёт под моё влияние.

Не могу сказать, что беспокойство это было безосновательно.

Ну, на золотое место в сердце полувеликана-недоучки я претендовать не собирался, но улучшению его магических навыков — поспособствовал.

Обломки его палочки, отданные ему после оглашения приговора и бережно завёрнутые в не самый чистый носовой платок, лежали у него в сундуке мёртвым грузом.

— Ой, профессор, так-таки и почините? — с благоговейным трепетом в голосе спросил он.

— Постараюсь, — уклончиво-честно ответил я. Всё-таки нехорошо было бы обмануть его доверие. Артефактором (а уж тем более — изготовителем волшебных палочек) я никогда не был. Моя стихия — артефактология и заклинания. «Паганини не делал скрипок, а Гварнери на них не играл», — так всегда говорил мой папа, если его донимали просьбами что-нибудь починить или смастерить. И дело тут не в лени.

Нас с отцом часто подозревали в умении искусно мастерить разные магические предметы. Я предполагал, что дело в нашем происхождении и связанных с ним стереотипах. Ещё нам точно так же по инерции приписывали жадность к деньгам и материальным ценностям, а также какую-то особую вредность характера.

Когда-то, боясь разочаровать друзей, папа поддался на уговоры и предпринял попытку смастерить магический сундучок с действием по принципу «исчезательного шкафа». Уж не знаю, в чём было дело — в том ли, что отец такой уж мастер-неумейка, или в том, что к работам он привлёк меня, но результат был плачевным: порча ценной волшебной древесины, многочисленные порезы, ушибы пальцев и занозы, лёгкое отравление испарениями заговоренного лака…

С деньгами — та же история. Оба моих родителя — просто невероятные транжиры, и если бы мама не нашла в себе силы обуздать свою расточительность, мы бы давно по миру пошли. Единственное, во что мы вкладывались, — книги — едва удалось спасти из огня при том самом пожаре (и то, некоторая часть манускриптов, увы, сгорела).

…Итак, я собрал волю в кулак и, абстрагировавшись от предыдущего негативного опыта, предпринял попытку починить палочку Хагрида. Как ни странно, дело пошло́. Оставалось только замаскировать оружие таким хитрым образом, чтобы никто не заподозрил, что оно вообще есть у Хагрида в наличии. И тут мы сыграли на нелепости: действительно, кто удивится, что здоровенный, полуграмотный и не блещущий умом парень, который к тому же и без того выглядит нелепо, таскается повсюду с идиотским зонтиком розового цвета?..

Дело было сделано. Осталось только помочь новому ученику заново освоить технику и вспомнить прежние навыки. Естественно, начать я предполагал с теории магии, однако вскоре нам пришлось отказаться от этой идеи: Хагриду настолько претила сама мысль засесть за книги, что и мозг сопротивлялся, и руки не слушались. Я не настаивал: он всё же взрослый человек, вполне может выбирать, какого рода помощь ему нужна. Вот я и преподал ему некоторый минимум, необходимый для жизни, но не требующий углубления в теорию.

Конечно, я был готов к тому, что Хагрид поставит Дамблдора в известность о наших занятиях, и даже примерно составил план ответов на неизбежные в этом случае вопросы; однако со стороны Альбуса ни выражения неудовольствия, ни уточняющий беседы не воспоследовало. Из этого я заключил, что, в принципе, мои действия не были оценены как посягательство на Альбусову сферу влияния.

Сёстры Бёрк после всего, пережитого нами, решили стать мне лучшими подругами. От идеи переселиться в собственный дом они отказались давно, добровольно и безо всякого моего участия (но директор всё же видел в их решении мою заслугу).

Асклепиус, наоборот, начал меня сторониться: его насторожило моё сближение с Хагридом, перед которым старик всё же чувствовал вину. Я даже сам караулил возле лазарета, чтобы застать старого друга врасплох и объяснить, что не виню и не сужу его, а моя помощь Хагриду — это просто жест доброй воли (а вовсе не попытка самостоятельного расследования, как мог подумать Асклепиус).

Всё было без толку, пока однажды он сам не пригласил меня на чашку чая. Его, как выяснилось, очень заинтересовала история Мередит Спаркс, причём, заинтересовала настолько, что он самостоятельно навёл справки. Информации, которую выдали ему, оказалось недостаточно, и он решил уточнить детали, а я согласился дать ответы, просто ради того, чтобы возобновить дружбу…

История была старая и очень неприятная: когда я был ещё очень юн, один из моих сокурсников-обливиаторов тайком нарушил Статут секретности, связавшись с молоденькой девушкой-магглой из очень религиозной семьи, задурил ей голову магическими трюками, а когда обнаружились последствия — стёр ей память и удрал. Всплыла правда случайно: кое-кто из наших, как оказалось, что-то знал и забил тревогу. И не зря. Родители-фанатики выгнали девчонку из дома, она случайно попалась на глаза кому-то из Комиссии по отмене случайного колдовства… В общем, её приютили, объяснили ей всё, пообещали всяческую поддержку ей и будущему ребёнку,

дали слово наказать обидчика… а она шагнула с крыши Министерства и умерла на месте.

Весь наш курс тогда допрашивали: привели на место её гибели, задавали вопросы. Негодяя удалось поймать довольно быстро, и в итоге он получил своё — сгнил за полгода в Азкабане.

— А ты, значит, учёбу бросил? — прищурился Асклепиус.

— Значит, бросил. Не смог продолжать.

— Впечатлительный, значит… — медленно проговорил он.

Я промолчал. Всегда терпеть не мог эту его манеру цедить по паре слов в минуту, да ещё с нечитаемым выражением лица. Совершенно непонятно было, хвалят меня или бранят, — а может быть, просто констатируют факт. Неприятно. Тем более, что впечатлительности своей я всегда стеснялся.

Мы немного помолчали.

— Ох и дуралей же ты, Филиус, — сказал он наконец. — Пугаешься всякой ерунды. Вот поработаешь в школе с моё, навидаешься разбитых судеб, да сам как-нибудь поломаешь чью-то жизнь — глядишь, и у тебя боггарт изменится…

— Ни за что на свете, — невозмутимо ответил я. — Не стану я никому ломать жизни. И мириться с тем, как кто-то другой их ломает, тоже не буду.

— Тогда тебя самого станут ломать, и очень жестоко.

— Знаю, — вздохнул я. — Уже пытались.

— Э, голубчик, боюсь, что это была только лёгкая разминка, — покачал головой старик.

Увы, эта беседа стала для нас последней. В начале декабря Асклепиуса не стало.

Это известие потрясло всех. Конечно, мы давно знали, что здоровье директора с каждым годом всё ухудшается, и эта мысль, хотя и очень грустная, стала привычной; но к смерти колдомедика, всегда бодрого, несмотря на возраст, мы оказались не готовы. И тяжелее всех утрату переносили двое — я и директор Диппет… Вернее, перенёс-то как раз только я, а директор скончался спустя две недели после похорон доктора Сметвика.

Дамблдор принял на себя обязанности директора и первым делом нашёл для временной замены колдомедсестру — нельзя было оставлять лазарет пустым, а найти полноценного врача со стажем и опытом в короткий срок практически невозможно.

Совет попечителей мгновенно утвердил Альбуса в новой должности; заодно на постоянную работу наняли и медсестру, рассудив, что с незначительными болезнями она справится и сама, а для более серьёзных случаев существует клиника св. Мунго. Мне это решение показалось странным, однако с попечителями спорить бесполезно, особенно учитывая, что их дети и внуки также учатся в Хогвартсе, а значит, родители взвесили все риски и знают, на что идут.

Спустя несколько дней после утверждения в должности Дамблдор пригласил меня к себе.

Вышел я от него в полном замешательстве.

Я ждал от этой беседы чего угодно. Ясно было, что новый директор захочет убедиться в моей лояльности, а заодно — поквитаться со мной за дружбу с мисс МакГонагалл, за участие в судьбе Хагрида, и, так или иначе, указать мне на моё место. Но Альбус просто сообщил, что новый профессор трансфигурации, а также декан Гриффиндора и его, Альбуса, заместитель, прибудет через час, воспользовавшись порталом. Естественно, выхода на территорию Хогвартса у портала нет и не может быть, а значит, его надо встретить в условленном месте и сопроводить в замок. Вот об этом-то одолжении он и хотел попросить меня, ради чего и вызвал в кабинет.

Я вздохнул с облегчением. Разумеется, я понял, что таким образом директор хочет одновременно подчеркнуть значимость нового сотрудника и щёлкнуть по носу меня (вот она, проверка лояльности!).

С одной стороны, у покойного директора Диппета были все основания обращаться ко мне с личными поручениями, которые я рад был выполнить, потому что видел в нём не только и не столько начальство, сколько близкого человека и друга моего отца.

Что касается Альбуса, то от него я ждал подвоха, вот потому и закралась мне в голову мысль о том, что он пытается сделать из меня мальчика на посылках. Неужели ему больше некого послать в Хогсмид, кроме одного из деканов?

Не говоря уже о том, что ему совершенно необязательно было разводить эту возню с порталами, если он в любую минуту мог просто открыть для нового сотрудника директорский камин!

А его фраза, брошенная мне на прощание: «только, пожалуйста, Филиус, постарайся ждать на месте ровно в восемь: мой новый заместитель не терпит опозданий»?

В прежние времена я бы взорвался. Сейчас же — задумался.

Если целью было меня унизить, то почему Альбус, говоря всё это, глядел на меня так хитро и, как мне показалось, добродушно?..

Обо всём этом я передумал уже по пути в Хогсмид. В конце концов, его нынешний заместитель — человек новый, и будет несправедливым оставить его одного в Хогсмиде зимним вечером. Впрочем, зимой там не так уж и плохо: есть множество чудных мест, где можно посидеть за кружечкой эля и послушать деревенских сплетников. Но это только если ты — свой и знаешь эти места и людей вокруг. А ведь я даже не знаю, кто этот человек и где учился, да что там — имени не знаю. Альбус только сообщил, что прибывший будет в клетчатом пальто.

Интриган несчастный.

«Да и я хорош! — сердито подумал я, шагая по тропинке, ведущей к условленному месту. — Развёл тут, понимаете ли, рефлексии с обидами на почве ущемленного самолюбия… Сию же секунду взять себя в руки, придать лицу дружелюбное выражение и постараться найти общий язык с будущим коллегой. И… кажется, вот и он!»

Действительно, сквозь тьму и снежную порошу мне удалось разглядеть стоящую чуть поодаль высокую фигуру. «Жаль, узор на пальто при таких обстоятельствах не очень-то и разглядишь… Ох, батюшки! Да это же…»

— Мисс Макгонагалл, какими судьбами? — спросил я, подойдя вплотную.

— Профессор Флитвик! — ахнула она, бросаясь ко мне. — Я так рада вас видеть!

— А уж как я рад, — заметил я, оглядывая её. Повзрослела, похорошела. Черты лица стали немного резче. Но главное, что она на меня не в обиде и, судя по всему, не забыла обо мне.

— Простите великодушно, мисс Макгонагалл, но я здесь по делу: мне необходимо встретить нового заместителя директора. Если вы не возражаете, то я попрошу вас составить мне компанию и…

— Охотно, профессор. Только… боюсь, что это я, сэр.

— Простите?

— Это я — новый заместитель директора, — смущённо проговорила Мими. — Профессор Дамблдор пригласил меня… а я так хотела вернуться… — сбивчиво объясняла она, избегая встречаться со мной взглядом.

Я почувствовал, что краснею. Нет, каков идиот! Теперь она решит, будто я не верю в неё, раз даже мысли не допускал, что её взяли на такую должность. И каков хитрец Альбус! Выходит, нарочно всё подстроил, и с порталом, и со мной… Что же это, выходит, он не против?

А она? Зачем она согласилась? Неужели ей настолько это нужно — и школа, и я?..

Мысли путались. Либо я с возрастом глупею, либо плохо знаю жизнь. Никогда раньше Минерва не изъявляла желания преподавать; по крайней мере, вслух. Но я прекрасно помнил, как я сам круто поменял свою жизнь, возвратившись в Хогвартс. Конечно, у меня были на то свои причины, и я их не афишировал, однако, возможно, какие-то свои мотивы наверняка могли быть и у Мими. А учитывая её характер, очень закрытый и не располагающий к излишней откровенности, будет непросто понять, что́ движет ею.

Как бы мне ни хотелось думать, что дело во мне, нельзя сходу отметать другие, куда более прозаические, варианты. Например, что она решила таким образом избежать внимания со стороны начальника, теперь уже бывшего. Да, Минерва Макгонагалл умела держать дистанцию; однако мужчины чуть за сорок, занимающие важные посты в Министерстве, часто позволяют себе некоторую бесцеремонность в отношении своих подчинённых, особенно если те молоды и красивы. В таком случае, «дистанцию» следует устанавливать в самом буквальном смысле слова. И лучше всего, если эта дистанция измеряется в милях…

— Профессор Флитвик! — окликнула меня Мими. — А почему вы меня ни о чём не спрашиваете?

— Мисс Макгонагалл, я просто боюсь показаться нетерпеливым и излишне любопытным, — заметил я. — И, честно говоря, я предпочёл бы беседовать с вами в тепле. Что-то подсказывает мне, что вы неспроста закутались в плед поверх пальто.

— И то верно, — кивнула она. — Значит, я могу рассчитывать на чашку чая?

— Разумеется! — тряхнул головой я.

Когда я привёл мисс Макгонагалл к Дамблдору, он поприветствовал её тепло и душевно, пожал ей руку, успев между делом бросить на меня испытующий взгляд поверх очков. Я не знал, как мне держаться с ним теперь, поэтому лишь слегка улыбнулся и кивнул.

Тем не менее у директора не было времени на долгие разговоры, так что вскоре мне выпала честь показать Минерве её личные комнаты и помочь обустроиться, что я и сделал с огромным удовольствием. Оставив вещи в её кабинете, мы отправились ко мне, как и договаривались.

Чаепитие, как я и предполагал, ничуть не приблизило меня к разгадке, и в общем-то ничего особенно примечательного в нём не было, кроме того факта, что это было наше первое совместное чаепитие спустя три года перерыва.

Признаться, я опасался, что трудности министерской службы отразятся на её характере, и она либо окончательно замкнётся, либо в ней, как это часто бывает с сильными, несгибаемыми личностями, произойдет внутренний надлом. Но, к счастью, Минерва Макгонагалл была всё та же… Или это просто потому, что она снова в Хогвартсе?

«Или потому, что она со мной…» — подумал я, страшась своих мыслей.

Видимо, наши вечерние посиделки чересчур затянулись, потому что на следующее утро Минерва чуть не проспала завтрак.

Её появление заметили не сразу: Гораций делился наисвежайшими великосветскими сплетнями с явно скучающим Катбертом, Помона оживлённо жестикулировала, демонстрируя Сильванусу длину листьев какого-то редкого растения, которое она давно мечтала посадить в школьной теплице, а я был атакован Эрменгардой и Эльфридой, которых интересовало, где, по моему мнению, лучше всего провести ближайшие выходные. Пожилые дамы по-прежнему считали, что я знаю толк в развлечениях, и просто поверить не могли, будто я впрямь собираюсь всё воскресенье просидеть в кабинете, разбирая мотеты Палестрины. В конце концов, я решился на отвлекающий манёвр — спросил, когда Венера перейдёт в знак Козерога и чем это мне угрожает. Отлично: дамы переключились друг на друга и яростно заспорили.

Мими прошла к своему месту и села справа от директора.

Меня смутило, что Альбус не представил её в новом качестве ни коллегам, ни тем из студентов, кто не уехал на каникулы; однако я рассудил, что так, наверное, будет лучше. Чем меньше шума вокруг неё, тем меньше шансов, что внезапное назначение молодой девушки на такой ответственный пост вызовет всплеск недоброжелательности.

…Следующие несколько дней профессор Макгонагалл провела в метаниях между библиотекой и моим кабинетом, составляя планы уроков и поминутно обращаясь ко мне за советом. Мне очень понравился её решительный настрой, равно как и обстоятельность, с которой она подошла к делу.

Тем временем близилось Рождество, а зал всё ещё не был украшен; не было даже ёлки. Из-за недавней двойной потери все как-то за хлопотами забыли о ней, а время шло.

Минерва неожиданно вызвалась помочь мне с украшением ёлки и Большого зала. Думаю, это должно было удивить многих коллег: раньше мне не требовалось никакой помощи.

Я проворочался полночи, прежде чем мне удалось заснуть. Что это, если не приглашение к действию?..

Поздним вечером, покончив со всеми прочими делами, мы, как и было между нами условлено, встретились в Большом зале около громадной ели.

Я отдавал себе отчёт, что вдвоём мы вполне управимся за час, а после можно будет поговорить о самом важном. У меня был один небольшой секрет: парой дней раньше я улучил время и съездил в Дублин к одному мастеру, которого мне посоветовал отец.

Мастер был не кем иным, как маггловским ювелиром, творившим самые настоящие чудеса, — и я в этом убедился, когда, изложив все факты, попросил совета и помощи в деликатном вопросе.

— Обычное золото не подойдёт, я полагаю. Но серебро для такого случая — это и вовсе нонсенс, — произнёс мастер.

— Итак, остановимся на белом золоте. Цветок чертополоха будет выполнен в гранатах красного и зелёного оттенков. Против гранатов у вас возражений нет? — он внимательно посмотрел на меня. Конечно, я не возражал — хотя бы просто потому, что сам в этом не разбираюсь, а просто доверился мнению профессионала.

Он тут же набросал примерный эскиз, чтобы я понял, как будет выглядеть изделие.

— Только, надеюсь, вас предупредили, что срочный индивидуальный заказ выполняется не менее полутора месяцев, — строго произнёс мастер.

— Да, конечно же, я в курсе.

— С такими вещами не торопятся, — он назидательно поднял вверх палец. — И в результате вы получите шедевр.

…И вот теперь мне предстояло сделать первый шаг к тому, чтобы вручить ей этот шедевр. Интересно, хватит ли полутора месяцев? И вообще, сколько времени должно пройти от первого свидания до официальной помолвки?

Легко представить, с каким нетерпением я ждал окончания ужина. Наконец, мы остались в Большом зале одни. Работы было часа на полтора — это если мне одному; но в этот раз что-то не клеилось. Мими явно нервничала, и я пока не решался заговорить ни о чём действительно важном — расспрашивал о недолгом лондонском периоде её жизни, интересовался, как ей нравится процесс обучения теперь, по другую сторону кафедры. Мими отвечала сперва очень коротко и сдержанно, затем, когда неловкость отступила, начала улыбаться и даже слегка разрумянилась.

Я как раз собирался взять небольшую паузу, перед тем как сменить тему, но Мими не выдержала первой:

— Профессор Флитвик, — её голос слегка дрогнул, и я понял, что момент настал.

— Филиус, если вы не возражаете, — мягко поправил я, накрывая её руку своей.

Не знаю, о чём я думал в тот миг и какой реакции ждал — действительность оказалась такова, что одним махом разбила все иллюзии.

В тот момент, когда я дотронулся до Мими, её передёрнуло.

Я ничего не успел понять, кроме того, что, похоже, допустил ошибку и напугал девушку; не имея понятия, что делать, я пробормотал извинения и поспешно вышел вон. Сил едва хватило, чтобы завернуть за угол и, прислонившись к стене, позаботиться о дезиллюминационных чарах. Вот, значит, как… Глупо было ожидать иного, но это до меня дошло только сейчас. Я слегка перевёл дыхание и задумался над тем, каково мне будет теперь, после этой крайне неловкой сцены, возвращаться в Большой зал и продолжать работу.

Из зала послышался печальный стеклянный звон, затем тихий вскрик, и, наконец, сама Минерва пробежала мимо меня, прижимая обе руки к груди, и опрометью бросилась в сторону лестницы. До меня доносились звуки её стремительно удаляющихся шагов, потом она как будто бы споткнулась, я услышал её голос — она сказала «извините», и другой голос — мужской — отозвался: «Ничего-ничего, я сам виноват». Видимо, впопыхах налетела на кого-то.

Ещё чуть помедлив, я вышел из укрытия, но, как оказалось, зря — Мими уже спускалась по лестнице, и я умудрился попасться ей на глаза.

— Профессор Флитвик! — всплеснув руками, закричала она и подбежала ко мне. — Я должна объяснить…

— Дорогая мисс Макгонагалл, — через силу выдавил я, стараясь говорить спокойно. — Ради нашей былой дружбы… Поверьте мне, чем меньше между нами будет сказано сейчас, тем лучше впоследствии станут наши отношения. И… мне надо сейчас побыть одному. Ступайте, а с залом я и сам всё закончу.

Она посмотрела на меня так, будто я её ударил. Затем отступила на шаг и медленно пошла к лестнице.

Перед тем, как взяться за перила, она обернулась:

 — Филиус… — тихим, севшим голосом позвала меня, впервые обратившись по имени.

Я покачал головой.

Случайно спутала дружбу с любовью — что поделаешь, бывает. Но выслушивать сбивчивые извинения пополам с оправданиями — последнее, чего бы мне хотелось.

…Поднявшись к себе на восьмой этаж, я едва не столкнулся с незнакомым мужчиной; тот, похоже, вовсе меня не заметил, полностью погружённый в свои мысли. Дойдя до своей комнаты, я увидел невдалеке Елену, подумал, что мог бы поговорить с ней, и даже хотел бы этого, но не решился — похоже, Елена была сильно не в духе.

«Отлично, вот всё и решилось, — подумал я, засыпая. — И, видимо, уже навсегда».