Тридцать полных оборотов (джен)

Тишина. Это первое, что вы услышали бы, заглянув в покои профессора Томпсона.

После, возможно, вы начали бы различать тонкий голосок магии, исходящий от некоторых оберегов, капель зельевой установки, шуршание свитков, дышащих на столе и в полках.

Привыкнув к полумраку, в углах комнаты и под удобным широким креслом можно было разглядеть разбросанные носки; стол в кабинете, казалось, удерживал на себе критическую массу исписанных убористым почерком свитков, фолиантов, заложенных закладками — и предметами, выступающих в роли закладок.

Оставалось впечатление обычных покоев, оказавшихся в руках молодого мага, который ненадолго вышел из своего обиталища.

Но директор Хогвартса, стоявший посреди комнаты, был не из тех, кого можно обмануть напускной обыденностью.

— Гарри.

Спокойный голос прорезал тишину.

Ничего не последовало — только маленький лунный камушек, необработанный, но вставленный в ободок магической стали, с коротким звоном упал с полки шкафа. Тот был массивным, с широкими полками, и тянулся через всю стену. В нём нашли прибежище книги, небольшие артефакты, кристаллы, пузатые склянки из-под зелий, черепа магических существ и даже несколько таинственно мерцающих перьев.

Дамблдор вздохнул, размеренным шагом пересек комнату и сел в широкое кресло как раз напротив шкафа. Он долго устраивался, расправлял мантию, бороду, словно готовился быть запечатленным колдографом.

— Гарри, — проговорил он, поправляя особо настырные складки на своем одеянии. — Даже несмотря на путешествие в океане времени, я старше тебя, мудрее и, скорее всего, видел горестей чуть больше, чем ты. Да, я не терял свой мир, и вместе с тем я терял смысл оставаться в нём далее. Время — бушующий океан. Ты попал в жуткое цунами, мой мальчик… Сейчас ты у новых берегов. Скажи, что, кроме личного горя, заставляет тебя пытаться отринуть их?..

С полки упал ещё один амулет, очерчивая последовавшую за ним тишь.

Дамблдор нахмурился и вздохнул.

— Гарри, я не могу быть уверенным до конца, и всё же из твоих воспоминаний у меня сложилось мнение, что ты не из тех людей, кто жалеет себя, — директор остановил взгляд на одной из полок шкафа. — Я думаю, тебе стоит дать себе и этому миру шанс.

Массивный шкаф из тёмного дерева задрожал. Книги и свитки повалились в беспорядке на пол, амулеты, кристаллы, зачарованные части фактотумов со звоном вылетали со своих мест; некоторые полки пошли глубокими трещинами, некоторые — кривились или обугливались, словно от огня. Когда верхний ряд тяжелых фолиантов с громким треском провалился вниз, всё вдруг замерло.

Дамблдор сидел неподвижно.

— Гарри…

Шкаф медленно, с протяжным воем покосился. Было удивительно наблюдать, как такая махина против всех законов маггловской физики держится на одном из своих углов. Но ещё удивительнее было видеть, как древесина начинает осыпаться чуть светящейся пыльцой. Беззвучно и чинно, закручиваясь в спирали и создавая узоры в воздухе, пылинки отделялись от шкафа — тот таял и таял.

Первая пылинка, коснувшаяся поля, очертила в воздухе проход. Сквозь него был виден целый шкаф, яркий солнечный свет — и содрогающаяся от рыданий спина Гарри.

— Это очень красивое волшебство, Гарри. — Дамблдор подошёл к проходу и положил руку на плечо будущего бывшего подопечного. — Никакое горе не будет вечным.

Поттер-Томпсон чувствовал себя невероятно. Обычно такой эпитет использовался, чтобы подчеркнуть волшебство момента или что-то ещё — из хорошего. Но Гарри ощущал всю невероятную глубину момента крушения своего мира. Опять. Его артефакт не восстановить. Теперь мир Б — это его дом. А прошлого — нет.

— Я останусь здесь. Но я ничего не буду обещать.

Его надтреснутый голос развеял остатки волшебства. Пылинки обратились в стружку, а шкаф в полной тишине осел древней рухлядью в углу. Поттер, не замечая ничего, сел на эту груду.

— Дайте мне времени до начала недели. Пусть меня подменят или вовсе отменят уроки до понедельника. Мне надо… просто побыть здесь.

* * *

— Куда это ты собрался, Снейп?

Гостиная Слизерина в вечернее время суток была особенно торжественна. Факелы разгорались ярче, тени от древних каменных барельефов становились глубже, резче. Тяжёлые зелёные, почти чёрные, гобелены закрывали каменные стены; тонкие серебряные нити сверкали в свете вечерних огней. Смарагд и слёзы серебра.

— Это не твоё дело, Блэк. Лучше следи за своим старшим братом. Хотя он уже вряд ли поддастся дрессуре.

Эти комнаты словно были созданы для надменных гримас, в которую превратилось лицо Регулуса. Такие, как он, были здесь, как дома. Такие, как Снейп, чувствовали, что они в гостях — и в этом был смысл.

Ты можешь сломаться, и иногда это кажется самым лучшим выходом; но противостояние превратит тебя в самую ядовитую гадюку в садке. И Северус выбрал второй путь.

Не оправдываться. Не открываться. Не пропускать удар. Никому не верить. Жалить первым. Всё отрицать.

Конечно, существовали и другие правила, и дополнения к ним, и исключения: менее лаконичные и более гибкие, о том, что стоит также оглядываться в тёмных коридорах, не принимать еду из чьих-то рук и, в общем-то, не обострять ситуаций с теми, до кого не можешь даже допрыгнуть. Блэк, конечно, был исключением из последнего — с таким старшим братцем тот и сам понимал, сколь невыгодно и слабо выглядит его персона. Хотя и тут тоже стоило выдерживать меру… Всё это было похоже на сложный танец, который ты вынужден исполнять с нуля, сразу же на сцене и без предварительной подготовки — и, возможно, голым.

Это было бы сложным делом — но Северус знал, что у него нет выбора. Он должен пробиться — дальше и выше, чем остальные, и не только от того, что он был в самом низу социальной лестницы. Его гнало вперёд и честолюбие. На своём курсе Снейп не видел никого, кто мог бы с ним сравниться — на равных, а не в стиле Бью-Из-За-Угла-С-Компанией-Друзей-Поттер. Но ему нужно было быть ещё лучше — только так, Северус был уверен, он сможет преодолеть нищету и получить своё место под солнцем. Ничуть не худшее, чем у Поттера, к примеру.

Поэтому любой свободный момент Северус посвящал или зельям, или боевым заклятиям, или…

Сидя в пустой брошенной аудитории где-то на отшибе, он представлял себе, что Лили рядом — и занимается вместе с ним, перешучивается и переглядывается, слушает его или наоборот что-то рассказывает.

Не то чтобы это помогало ему достичь цели, но так он чувствовал себя ещё и живым. Сегодня ему хотелось побыть с Лили — хотя бы в мыслях.

Он находил это куда более полезным, чем отработка у Томпсона — было удачей, что профессор перенёс её на новую неделю. Это значило, что у Северуса было ещё три свободных вечера.

Томпсон был не самым плохим учителем, чувствовалось, что предмет он знает со всех сторон. Но одно дело быть на его лекциях, а другое — терять время на отработках. Тот факт, что просиживание в пустых классах с воображаемой бывшей подружкой, это нечто худшее, чем потеря времени, Северус старался не думать.

* * *

— Вы слышали, занятия по ЗОТИ отменили!

— Да ладно?

— Круто! Я как раз не брался за свитки!

Отмена любых занятий и по любым причинам в гостиной Гриффиндора всегда встречалась бурей эмоций. В основном, положительных.

— Ну что ты так расстроилась, Лил? Неужели ты и правда втюрилась в препода? — Алиса так долго ждала, чтобы её подруга Эванс в кого-нибудь влюбилась, что не могла удерживать вопросы при себе. И даже злой прищур подруги не мог унять довольного хихиканья, которое так и рвалось из груди. — Ой я не могу, ты серьёзно?!

Лили чувствовала себя очень смущённо. Конечно же она ни в кого не влюблялась, но Томпсон и правда был хорош… Но нет! Нет, конечно же нет. Как никогда она была рада галдежу в гостиной — только невероятный шум позволил любым фразам остаться незамеченными. Она терпеть не могла слухи, а уж когда они касались её или подруги, то готова была убивать — или быть убитой.

— Алиса, пожалуйста. У меня и так от шума раскалывается голова. Пойдем в спальни, а?

Поднимаясь к себе, ни одна из подруг не видели Питера Петтигрю, который жадно ловил каждое словцо из их диалога.

Спальня девочек седьмого курса пока была пустой. Их соседки Елена и Диана либо затерялись в общей куче внизу, либо где-то гуляли со своими парнями. Поэтому Алиса решила попытать удачу вновь.

— А если серьёзно, Лил, ты и правда того?..

Алиса собрала темные волосы в хвост, скинула с себя мантию и, оставшись в блузе и юбке, начала уборку в комнате с помощью невербальной магии. Она решила не смущать подругу пристальным и любопытным взглядом, и вообще решила оставить ей время подумать.

Разбросанные вещи поднялись в воздух и начали плавное движение по кругу. Как только вещь оказывалась над своим местом, она аккуратно вылетала из круговорота и «приземлялась» туда, где ей и надо было быть.

— Лис, нет, я думаю, что нет, — Лили зачарованно следила за хороводом вещей под сводом башни. — Он классный, кажется классным, но он учитель, а я не настолько наивна. И вообще… — Лили внутренне приготовилась к отповеди подруги. — Я тут решила с Северусом помириться.

Розовая туфелька Дианы приземлилась гриффиндорской старосте прямо на макушку.

— Что?!

В комнате начался настоящий вещепад. И Алиса не планировала его останавливать.

Лили ещё очень долго говорила ей о том, что она не видит ничего удивительного в своём решении. Терять друга детства не хотелось, причина разрыва уже давно казалась ей глупой, и она искренне тосковала по Северусу и их отношениям. Алиса вздыхала, закатывала глаза, качала головой, кривилась, снова вздыхала, периодически говорила «Мерлин, за что мне всё это» — но в итоге пообещала не отговаривать и поддерживать свою рыжулю Лили в этом сомнительном, но начинании.

Устроившись под опущенным пологом кровати Лили, они ещё долго перешептывались на разные темы — и только об одном та отказалась говорить.

— Прости, Лис, но тему Джеймса Поттера я затрагивать не хочу. Он может делать вид, что страдает по мне и всё такое, но за столько времени даже такое полено могло понять, как можно было бы меня привлечь или хотя бы не бесить. Все его ужимки — это часть шоу, и я не хочу становиться одним из его номеров. Перебесится. Это точно не любовь.

* * *

— …Перебесится. Это точно не любовь. Слышь, Джим?

В спальне Мародёров опять успокаивали своего Оленя.

В гостиной Питер услышал вопрос Алисы к Лили. Решив опять немного приврать, он передал Джеймсу разговор девушек о том, как Лили переживает за Томпсона, и что она «кажется, влюбляется в него».

Сириус, сидевший на полу у своей кровати, неотрывно следил за метаниями взъерошенного друга. Тот то стоял, то сидел на кровати, то вновь ходил, то снова сидел; его ловкие пальцы то оказывались в темных тяжелых волосах, то ловили снитч, то теребили галстук. Бродяга не мог за этим наблюдать слишком долго — но и не мог оторвать глаз от своего друга. Всё вдруг стало невероятно сложным для него в этот год. Пёс внутри тоскливо выл.

— Сириус говорит верно, — вступил в разговор Лунатик. — Да и Питер мог услышать не всё. Или услышать не так, там такой гам стоял.

Джеймс со стоном свалился на свою кровать, закрывая лицо руками.

Бродяга встал со своего места и пересел на кровать к другу.

— Может, лучше попробуем вернуть Карту назад?