Эликсир памяти (гет)

Что она знала о Драко Малфое, кроме того, что в школе, когда ей было одиннадцать-тринадцать лет, она была в него немножко… влюблена? Кроме того, что он чистокровен, богат, умен и имеет не самое хорошее воспитание, раз так легко вступил в войну на стороне темных сил. Но что-то же его удержало от убийства? Что-то же удержало его от того, чтобы сдать Гарри своей бешеной тетке, когда их поймали и привели в Малфой Мэнор? Неважно.

В магловском Лондоне она встретилась с Гарри и рассказала ему свой план: привести Драко Малфоя на Рождественский прием в Хогвартсе. Гарри был настроен скептически и только спросил:

— Когда ты успела в него влюбиться?

— В кого?

— В этого: белые волосы, тощий, чистокровный и всегда одет, как на похороны.

— Так ты поможешь?

— А куда я денусь? Сделаю Обливиэйт каждому, кто узнает его, — Гарри покрутил палочку в руках, — Рону сразу придется делать Ступефай. Или что похуже.

После разговора с Гарри она отправилась в торговый центр и выбрала вечернее платье, а после зашла в парфюмерный отдел и купила Драко подарок на Рождество. И, наконец, воспользовавшись порт-ключом, вернулась в Буэнос-Айрес.

Ей нужно было многое рассказать Драко: о Хогвартсе, о приеме, который устраивали его родители. Рассказать так, чтобы он согласился с ней пойти. Но ее гриффиндорская смелость ей отказывала. Драко не помнит магию. Ей придется что-нибудь ему солгать.

Драко готовил мате, когда она пришла к нему. Именно тогда она и уснула, пока он возился на кухне. Уснула, разморенная жарой, сменой часовых поясов, странным уютом его холостяцкой квартиры. Уснула на его зеленом диване с резными лакированными ножками, которым он очень гордился, — островок роскоши в его крохотной квартире, которой не хватало ремонта.

А когда проснулась, в комнате уже было темно, но это была не ночная тьма, а вечерний тягучий сумрак. Было жарко и томно, а в воздухе стоял аромат гардении. Гермиона полулежала, навалившись на Драко. Он тоже спал. И она могла бы лежать так целую вечность, пока солнце садилось и наполняло комнату золотым светом. Гермиона дотронулась губами до его губ, зная, что он спит и никогда не узнает, что она целовала его. Он вздрогнул от ее прикосновения. Она осознала, какой холодной была его кожа, затем заметила каплю пота на его виске.

— Драко, — позвала она, беря его руку в свою. Его ладонь была холодной и застывшей, и сам он лежал совершенно неподвижно, как будто онемел. Такое бывало с ней, когда она видела кошмары.

— Драко, — продолжала звать она, поглаживая его руку, — Драко, проснись. Проснись.

Он наконец открыл глаза. Некоторое время он смотрел на нее так, словно знал, что перед ним Гермиона Грейнджер — маглорожденная одноклассница, которую он ненавидел. Она была готова выпустить его руку из своей, но он притянул ее к себе. Их пальцы переплелись, и она ощутила телом, что он расслабился.

— Страшный сон, Драко?

Он молчал.

— Ты что-то видел?

Он не ответил и поцеловал ее в лоб. Гермиона поглаживала его пальцы, и вдруг осознала, что ищет его слизеринский перстень. Она прижалась к нему, как если бы она не была Гермионой Грейнджер, а он Драко Малфоем. Он посмотрел на нее, затем скользнул губами на ее губы. Она ощутила горячее прикосновение.

В детстве он нравился ей наперекор всему. Наперекор собственному мнению о нем, как о трусливом, наглом и самовлюбленном человеке, наперекор тому, что он обращал на нее внимание, только когда она была с Гарри и Роном, наперекор тому, что он обзывал ее грязнокровкой и доставал ее друзей. Он нравился ей настолько, что иногда она хотела, чтобы их ссоры заканчивались как-нибудь по-другому. Она не знала, как именно. Но, может быть… Может быть, они могли бы остаться одни, без Гарри и Рона… и, может быть, он бы ее поцеловал.

Влажная внутренняя часть его губ скользнула между ее пересохшими во сне губами. Драко толкнулся к ней, и кончик ее языка мазнул его губы.

Их пальцы переплетались, и она ощутила его дыхание, когда он раскрыл ее губы и медленно провел языком по ее языку. Она ответила, не задумываясь, — к этому все шло. Она целовалась с Драко Малфоем. Его ладонь выскользнула из ее. Ее окатило истомой, когда его ладони прошлись по коже, под футболкой. Она продолжала целовать его, чувствуя его руки всюду, понимая, куда все идет, но не желая останавливаться. Ладони обдало жаром, когда она подхватила край его футболки и провела руками по его обнаженной спине.

Но он был Драко Малфоем. А она Гермионой Грейнджер. И он до сих пор ничего не вспомнил.

— Драко, — пробормотала она, высвобождаясь из его объятий, — какие у тебя планы на следующие выходные?

Она бросилась в омут с головой, лишь бы отвлечься от того, что сейчас почти произошло.

— Пока никаких, — ответил он, всматриваясь в нее.

Она старалась не смотреть на него: растрепанного, раскрасневшегося, такого… Драко Малфоя.

— Меня пригласили на бал маскарад. Ты бы хотел пойти со мной?

А если он не захочет, ей придется наложить на него Империус. Она уже делала это однажды. Что ж… Лишь бы он согласился. Лишь бы сказал «да».

Драко встал и ушел на кухню. Она прикрыла глаза, все еще чувствуя его вкус на языке, ощущая кожей его прикосновения.

— Мате остыло, — услышала она, — надо заваривать снова.

А когда он вернулся в гостиную, в его руках был небольшой букет белых цветов, обернутый в пластик. Драко Малфой подарил ей цветы…

— Спасибо, Драко.

Она поднесла букет к носу. Цветы пахли влажно и ярко. Белые цветы гардении, которые преподнес ей Драко Малфой.

Потом он потер лоб и сказал:

— Я видел во сне, что тебя пытали.

* * *

До Рождества оставалось две недели. Это чувствовалось по тому, что стало жарче, а в магазинах появились новогодние украшения и рождественский кулич — пан дульсе в ярких упаковках. Гермиона иногда пропадала, вот и в этот раз она улетела в Лондон, но вернулась очень скоро. Они собирались в парк пить вечернее мате, но пока он грел воду, она уснула на его диване. Это напомнило Драко то, как она спала в ту ночь, когда он встретил ее. И его также переполняли чувства, в которых он не мог разобраться.

Ее кудри, как всегда, собраны в пучок на затылке, но сейчас палочка зацепилась за обивку дивана и выскользнула. Драко вынул ее, чтобы Гермиона не поранилась острым концом. Он снова испытал целый клубок эмоций, и сколько бы ни крутил его, не мог найти ниточку, чтобы его распутать. Как будто он всю жизнь только и делал, что держал такую палочку в руках.

Волшебная палочка — появилась неожиданная мысль. Драко отложил палочку и налил воду в калабасу. Он выпил одно мате, а потом увидел в окне, что на углу квартала стоит уличный торговец с корзиной гардении, которую в Аргентине почему-то называют жасмином. Он вышел на улицу и вернулся с букетом.

Вдыхая аромат цветов, он мысленно перенесся куда-то далеко-далеко отсюда в огромный сказочно-красивый парк, где цвели розы и гардении и по дорожкам бродил белый павлин. И в том саду была женщина, такая красивая, с нежными руками, — женщина, которая жила только ради него. В глазах собрались слезы. Драко сморгнул их и отнес цветы на кухню, чтобы больше не слышать тревожащий аромат.

Он вернулся в гостиную и сел рядом с Гермионой. Провел рукой по распущенным волосам. Она повернулась во сне и прижалась к нему. Драко подвинулся, чтобы она могла устроиться на нем удобнее. Он гладил ее волосы, вдыхал их аромат, а потом увидел на ее обнаженном плече тонкий, едва заметный шрам. Линии шрама образовывали буквы, буквы складывались в слово.

Грязнокровка лежала на полу его подвала. Над нею нависла какая-то очень знакомая женщина с палочкой в руке.

— Круцио, — произнесла женщина.

Тело Гермионы подбросило вверх и выгнуло. Раздался вопль. Затем ее тело грохнулось на каменный пол. Это повторялось снова и снова, и звук ее криков гулко отдавался в помещении.

Драко увидел себя. Он стоял там же, во всем черном, застыв, бледный и неподвижный. Он не мог пошевелиться. Он ничего не мог сделать. Наконец он услышал голос Гермионы.

— Драко, — звала она, — Драко…

А когда она взяла его за руку, он сумел вынырнуть.

На ее лице не было ни ссадин, ни синяков. Ее волосы были в порядке, только слегка растрепаны после сна. Она была напугана, но не за себя, за него — понял он.

— Страшный сон, Драко? Ты что-то видел?

Она прижалась к нему. И Драко поцеловал ее в лоб. Но ей этого, кажется, было мало. Он опустился губами к ее губам и поцеловал ее. Она ответила тут же. Ее тело размякло под ним, когда он провел ладонями по ее животу, по груди, по затвердевшим соскам. Она выгнулась ему навстречу, целуя его, и обхватила его бедрами. Он ласкал ее бедра, ее ягодицы, всюду, чувствуя, как ее тело отвечает. Ласкал ее, сам желая того же, что хотела она. Она начала стягивать с него футболку, а потом выскользнула из-под него. И начала нести что-то о каком-то рождественском приеме, о масках, костюмах.

Драко вспомнил, что купил ей цветы, и принес ей их с кухни.

— Спасибо, Драко. — Она поднесла букет к носу и улыбнулась.

Он вспомнил, что когда скользил ладонями по ее рукам, край рукава ее футболки задрался — и перед глазами снова мелькнул шрам.

Драко всё еще находился в состоянии между явью и сном. Он так и видел перед глазами, как Гермиону выкручивает на каменном полу, видел женщину в черном, которая мучила ее и что-то вырезала на ее предплечье. Он хотел было спросить Гермиону о шраме, но что-то его остановило.

— Ты пойдешь со мной, Драко? — продолжала она. — На Рождественский прием. Там будет бал маскарад. И шоколадные лягушки... и...

Драко ненавидел всякие переодевания и особенно он ненавидел маски, но он ответил:

— Да.