Эликсир памяти (гет)

Лондон, ноябрь 1999 г

Драко Малфой вошел в кабинет министерства под конвоем. Холодный взгляд знакомых с детства глаз скользнул по ее лицу. Если Малфой и удивился, увидев ее, то никак это не показал.

Сколько раз она доказала ему и всем остальным, что кровь не имеет значения. Но он... он действительно был сильным волшебником. Это ощущалось даже сейчас, когда в его руках не было палочки. Это ощущалось всегда. Его магическая сила. Даже сейчас, когда он стоял, скованный Инкарцеро и бессильный помешать исполнению приговора, вокруг него витала аура магии и силы. Знает ли он о своем могуществе? Он никогда не узнает об этом от нее.

Малфой смотрел на нее с таким выражением на бледном лице, словно происходящее его никак не касалось. Но Гермиона, бросая на него быстрые взгляды, могла заметить, что он похудел. Он всегда был очень худым, но сейчас рубашка, казалось, стала ему велика. Лицо его осунулось, а взгляд стал пронзительнее и жестче. Поймав его раз, Гермиона отвернулась.

Ей не нравилось то, что министерство вынуждало ее сделать. И он все еще вызывал в ней чувства. Чувства, которые она не имела права испытывать никогда. Ведь они не были взаимны. Ведь он был чистокровным и ненавидел таких, как она. Он был Пожирателем Смерти во время войны. Он смотрел, как ее пытают, и ничего не сделал, чтобы ей помочь. Отправляя его в изгнание, она отправляла с ним свой страх, свою ненависть, свою детскую злую влюбленность.

— Ты будешь жить в мире маглов, — заговорила она, нервно вертя палочку в пальцах, — тебе сотрут память о магическом мире…

Малфой прищурился и посмотрел ей в лицо.

— Грейнджер, я не глухой и слышал приговор.

Она подняла палочку, но затем опустила ее. Она все равно оттягивала то, что должна была сделать.

— Ты будешь сослан в Буэнос-Айрес, Аргентина.

“Туда, куда сбегали нацистские преступники”, — подумалось вдруг.

— Грейнджер, я готов, — сказал Малфой сухо.

Гермиона подняла палочку снова.

Министерство не могло лишить Драко Малфоя магии — сконцентрированной веками сильнейшей магии, но оно могло лишить его памяти. Что в конечном итоге давало тот же результат. Он больше не будет волшебником. Он станет никем.

В глубине души Гермиона понимала, что Малфой не был темным волшебником и не заслужил подобное, но в Министерстве уже приняли решение и остановить их она не могла.

Она встретилась с глазами Драко — серыми, в них плескалось штормовое море. Его спокойствие было только снаружи, внутри бушевала буря. Ведь он все терял.

— Обливиэйт!

Его глаза успокоились, когда она стерла все, что была должна стереть. Тысячи людей уезжают и забывают родителей и жизнь, которой жили до этого. Она сама жила примерно так же. Пусть и Драко думает, что он просто оставил семью и Англию ради взрослой жизни.

Когда его увели, она выглянула в окно и увидела, что на улице стоят Малфои. Министерство отнимало не только их деньги. Оно забирало самое дорогое, что было у них, — сына.

Люциус, судя по его виду, так и не оправился после войны. Он щурил опухшие глаза на ноябрьском ветру. Его длинные неухоженные волосы хлопали по спине. Нарцисса выглядела получше; она была похожа на фарфоровую статуэтку, бледную, изящную и очень хрупкую. Казалось, если порыв ветра станет сильнее, она упадет и разобьется. Она держалась за руку мужа. Он за ее.

Гермиона отвернулась. Ей нужно собрать вещи; вечером она переместится в Австралию. Контрзаклинание для ее родителей готово. Завтра-послезавтра она вернёт им память, и у нее снова будет семья.

* * *

Буэнос-Айрес, декабрь 1999г

Драко Малфой сидел на полу маленькой съемной квартиры в Сан Тельмо, окна которой выходили на улицу и старые дома напротив. Давно, во время желтой лихорадки, эти дома были покинуты, а потом захвачены и разделены на квартиры. Между домами шла стройка — на месте снесенного особняка строилась новая многоэтажка. Было Рождество и в этот день, как в любой другой праздник, не проезжал мусоровоз. А это значило, что завтра в нагретом воздухе начнет подниматься вонь от вываленных на улицу мешков с мусором, которые открывают бездомные.

Было Рождество. Но Драко в этот раз праздновал один. Он разругался с отцом и уехал в Аргентину.

Его прошлое было незатейливым: школа, ссоры с отцом. Но все это осталось в Лондоне, куда, он знал, что не может вернуться.

Денег, которые он привез с собой, хватило только, чтобы снять квартиру в старом районе и протянуть месяц на самой простой еде.

Драко разогрел томатный сок и слил воду с серых склизких спагетти. Переложил пасту в дешевую тарелку из супермаркета и полил горячим соком. Таков был его праздничный ужин.

Он поставил тарелку на стол — единственный предмет мебели в квартире, помимо старого кухонного гарнитура и ветхой плиты. Бывшие жильцы предпочли оставить этот стол вместе с парой стульев, а не везти в новое жилище. Драко пододвинул стул и осторожно сел за стол. Стол был резным, из дорогой породы дерева и, вероятно, когда-то хорошо отполированным. Драко провел ладонью по краю столешницы. Резьба почти стерлась. Это завораживало и удручало.

Драко аккуратно, чтобы стол не качался, положил руки на стол и взял вилку. На развалинах чьего-то процветания и богатства он ел в одиночестве дешевую пасту. Он ровно держал спину и тщательно пережевывал пищу, как будто она была действительно вкусной.

Надо было искать работу, и Драко тянуло в один из тех маленьких магазинчиков неподалеку от дома, в витрины которых он часто заглядывал, чтобы посмотреть на старинные вещи.

Было Рождество, и с улицы не доносились ругань пьяных, беседы туристов и шум со стройки. Тихо перекликались птицы, а вместо запахов травки и мусора Драко чувствовал аромат жасмина, который растет у соседей в горшке. Рождество — время теплеющего воздуха, время семейных встреч и время чудес.

Разве на Рождество не случаются чудеса?

Три года спустя

Впервые Драко увидел эту девушку зимой, в июле.

В тот день в магазин пришел старинный английский сервиз: синий рисунок на тонком белом фарфоре. Драко протирал каждую чашку и ставил ее на витрину к изящным аптечным весам и мутным стеклянным флаконам.

Драко работал в антикварном магазине уже три года. Увядание и тлен производили в нем самые горькие чувства, но он не мог бросить эту работу. Она пробуждала в нем смутные воспоминания, возможно, даже не из этой жизни. Его собственная жизнь была слишком обычной. В ней не было места волшебству.

Вместе с сервизом пришло тусклое столовое серебро. Ножи были такие тонкие и зазубренные у режущего края, что можно было только догадываться, сколько поколений использовали их. Когда-то у него были такие же — подумалось вдруг, и Драко улыбнулся глупой мысли.

Стеклянная дверь в металлической раме хлопала при каждом порыве ветра. Драко старался не обращать внимания на раздражающий звук и на холодный воздух, который продувал помещение. Дверь громыхнула в очередной раз, и Драко бросил на нее взгляд. Через мутное стекло он увидел на улице девушку. У нее были темные волнистые волосы, бледная кожа и огромные карие глаза, которые смотрели прямо на него. И вся она показалась ему смутно знакомой. Их взгляды встретились, и девушка тут же исчезла. Только что стояла за дверью — и улица снова была безлюдной. Никого. В такие холодные дни даже туристы не выходят на прогулки.

Драко вспомнил, где видел ее раньше. Она жила в недавно построенной многоэтажке напротив его дома.

* * *

Недавно Гермиона была частью семьи. И вот — бывшая девушка. Как много может изменить одна приставка “бывшая”. Даже на день рождения Джинни ее пригласили только из-за Гарри. Как будто из-за того, что она больше не встречается с Роном, она стала каким-то другим человеком!

— Гермиона…

— Что?

— Ты слушаешь?

— Да, Гарри.

— Малфои опять лезут в Хогвартс, — услышала Гермиона голос Джорджа. — В этом году устраивают рождественский прием. Все должны прийти в маскарадных костюмах...

— Пусть идут к черту, — проговорил Рон.

— Идиоты, — процедил Джордж, — лучше бы вернули святочный бал!

— Они там совсем рехнулись, — Рон жевал печенье. — Хотят умаслить министерство, чтобы вернуть хорька.

— Будет фуршет, — перебила Лаванда, смахивая крошки с его футболки. Гермиона отметила, что та стала полнее со школы, а ее волосы короче.

— Кому он нужен в магическом мире без магии? ...хуже сквиба, — негодовал Рон. — Вон Герми три года пыталась вернуть родителям память, и ничего не вышло!

— Рон все сказал, — Гарри поправил очки. — Драко Малфой без магии…

Как будто она сама это не знает! Но у нее не было выхода. Слизнорт от старости стал забывать простейшие рецепты и не мог ей помочь. Она обращалась к другим зельеварам. Все говорили, что существовало зелье, которое возвращает память, но сварить его мог только его создатель — Северус Снейп. После него осталась формула, но никому не удалось приготовить по ней работающее зелье.

Зельевары пробовали варить собственные зелья. Их старания ни к чему не привели. Она пыталась сварить зелье по формуле Снейпа сама. Память ее родителям так и не вернулась. Почему она верила, что это мог быть Малфой? В школе он был вторым после нее, он был учеником Снейпа во время войны, он умел читать руны и он был последним, кого она ещё не просила.

— Я все равно хочу попробовать. Драко учился у Снейпа во время войны.

— Что это меняет?

— Ничего. Кроме того, что он должен знать, как использовать эту формулу.

— Но он же ничего не помнит...

— Я верну ему память, — сказала она твердо.

Министерство было готово разрешить Малфою вернуться в магический мир, если у него снова будут знания, которые им нужны. Она купит зелье для своих родителей за его возвращение.

— Как?

— Контрзаклинание. Зелье, которое я использовала на родителях на прошлой неделе, — то, что прислали из Франции.

— Твоим родителям не помогло, — настаивал Гарри.

— Им не помогло! Но они и не маги!

— Ты думаешь, что им не помогло, но поможет ему?

— Он маг, Гарри…

— Гермиона…

— Я все равно попробую, — сказала она упрямо.

Рон обнял Лаванду, и они рассмеялись над чем-то. Гермиона встала, чтобы уйти. Гарри тоже поднялся с дивана. Как ни странно, Молли кивнула ей, то же сделал и Джордж. Но проводить ее на улицу вышел только Гарри. Он удивленно смотрел на пальто в ее руках.

— Я сняла квартиру в Буэнос Айресе, — призналась она.

— Рон и Лаванда... — начал Гарри, отводя взгляд.

— Давай не будем об этом.

Гермиона не страдала по Рону. Откровенно говоря, Лаванда ему подходила намного больше, чем она. Нет, она страдала не по Рону. Она отчаянно тосковала по этому дому, по тому, что раньше могла прийти сюда без приглашения, словно это был ее собственный дом.

— Ты ведь не расстраиваешься из-за них?

— Нет, конечно, — соврала она.

Гермиона попрощалась с Гарри, достала из сумочки порт-ключ и переместилась в Буэнос Айрес. Из лета северного полушария она попала во влажную аргентинскую зиму. Накрапывал холодный дождь, и ветер был таким сильным, что тут же растрепал ее тщательно уложенные волосы. Гермиона собрала их в пучок на затылке и заколола волшебной палочкой.

Ей надо было что-то выпить. Она не пила никогда. Но разве не это делают люди, когда все рушится и идет ко дну? Разве не этим заливают боль предательства? Самая умная ведьма столетия! Как она бегала за Роном на шестом курсе! Но почему нигде в книжках не пишут, что не надо добиваться того, кому ты не нравишься?

Гермиона зашла в кафе на углу квартала, где снимала квартиру, села за столик и заказала виски. Пусть все идет к черту! Сердце оборвалось, а потом пошло вскачь — в дальнем углу у окна сидел Драко Малфой.

Драко сидел в кафе у окна и рассеянно смотрел, как дождь падает на старые здания через дорогу и брусчатку на мостовой. В том углу не парковались машины, и Драко казалось, что из современного города он перенесся в какое-то другое место: туда, где время застыло, туда, где он и должен был находиться.

Он смотрел на струи дождя и ему хотелось, чтобы пошел снег. Желание было нестерпимым, почти осязаемым.

Откуда у него такие странные желания? Загадка, как и его татуировка на предплечье в виде выползающей из черепа змеи. Драко был готов закатать рукав свитера, чтобы посмотреть на татуировку и попытаться вспомнить, откуда она у него, но затем заметил, что к нему идет девушка. Та самая девушка, которую он видел пару недель назад. Дождь сотворил с ее волосами магию. Прежде у нее были аккуратные локоны, теперь же ее волосы пушились и торчали в разные стороны. Почему-то это нравилось ему больше.

Она села к нему за столик и качнула растрепанной головой.

— Ты меня помнишь? — сказала она на английском с британским акцентом.

Его охватило сильное предчувствие — до мурашек. Он ее помнил. Он ее знал. Но не понимал откуда. И поэтому он ответил:

— Конечно.

— Тогда ты сможешь мне помочь?

Он размышлял, он вглядывался в пустоту своей памяти, но ничего не видел.

— Откуда ты меня знаешь?

— Драко…

Его снова окатило мурашками по коже, на ладонях, когда она произнесла его имя.

— Ты не помнишь, — произнесла она, вглядываясь в него. — Ты не он.

Незнакомка встала и пошла, задевая столики, к выходу. Драко чувствовал, что нельзя ее упускать. Она была ответом на многие вопросы, которые мучили его. Вопросы, которые он постоянно себе задавал.

Он оставил деньги и бросился за ней.

На улице хлестал жесткий ветер с дождем. Девушка прикрыла уши ладонями.

— Куда тебя проводить? — прокричал Драко, приближаясь к ней. Казалось, что если он сделает что-то, то сможет прочитать ее мысли.

— Драко…

Девушка протянула к нему руки, ухватилась за ворот пальто и притянула к себе.

Ее щеки были красными и мокрыми от слез. Драко инстинктивно обнял ее. Она подняла к нему заплаканное лицо. Он не знал, что на него нашло, — пьяные девушки вызывали у него только чувство брезгливости — но он несколько секунд всматривался в ее лицо, она подалась к нему, и он ее поцеловал. Ее губы были холодными, влажными и солеными. Она ощущалась такой знакомой, такой близкой, такой желанной.

Стоя посреди безлюдной улицы, так похожей на мир, по которому он тосковал, Драко целовал незнакомую девушку, а ветер бросал ее волосы ему на лицо. Он оторвался от ее губ и вгляделся в нее — до чего же она казалась знакомой. Он был даже готов поверить в такую глупость, как прошлые жизни, столь ярким было ощущение узнавания.

Затем он запустил ладони в ее растрепанные кудри, чтобы притянуть ближе, и пальцы коснулись палочки, которая держала ее волосы. Палочка скользнула ему в руку. Драко глотнул холодный воздух.

— Сейчас пойдет снег, — сказал он, сжимая палочку и точно зная, что именно так и будет.

— Если ты хочешь, — пробормотала она и поцеловала его сама. А когда Драко смог, наконец, отстраниться от нее, то увидел, что на ее волосах, на пальто лежат снежинки. И все кругом было размытым и белым. В Буэнос-Айресе, где никогда не бывает снега, кружилась метель. Окна домов открывались — и слышались радостные крики детей и удивленные возгласы взрослых.

Это было волшебство, и Драко почему-то казалось, что его сотворил он. Странные мысли и чувства. Он всегда чувствовал в себе какую-то силу, которой не мог найти применение. В его лишенном смысла существовании, которое он пытался заполнить работой, друзьями, сексом, всегда было что-то, что он даже не мог назвать своим именем. Он чувствовал себя ужасно потерянным, зная, что способен на что-то большее.

Драко обнял девушку. Она обняла его в ответ и вздохнула. А вокруг них порхали снежинки.

* * *

Гермиона смогла пошевелиться. Что творилось с ее головой… Она вспомнила, что заказала виски, и, кажется, потом еще, а затем вспомнила, что села за столик к Малфою, а после стояла где-то на улице. Было темно, хлестал дождь, и она не понимала, где находится. А потом она увидела Драко. Кажется, он что-то сказал. Кажется, мир снова раскалывался на куски. Кажется, пошел снег, но ей было все равно, потому что Драко Малфой ее целовал. А потом все исчезло. Она пыталась спать, но у нее не получалось. Во сне она куда-то падала и видела Драко, который говорил, что сварит зелье памяти для нее; а потом он исчезал, и ее выталкивало наружу, и она вспоминала Рона с Лавандой, а голова начинала раскалываться. И снова сон и Драко по новой. И опять Лаванда и Рон. Пока она не проснулась окончательно.

Было светло. Гермиона повернула голову. Щека скользнула по мягкой шершавой поверхности, а потом она увидела серых змей на зеленом фоне. Перед глазами плыло. Наконец, она смогла сесть и поняла, что серые змеи были серебристой нитью на зеленой обивке дивана. Она сидела на чужом диване, а перед ней стоял Драко Малфой.

Гермиона спрятала лицо в ладонях, вспоминая, как они целовались вчера. И она не помнила, что было потом. Ей было так стыдно, так стыдно, что она была готова заплакать. Если она еще когда-нибудь притронется к алкоголю! Все ее тело протестовало, когда она вставала, а в голове гудело так, словно ее голова превратилась в колокол и кто-то изнутри пинал по нему ногой. Гермиона подхватила свое пальто, которое лежало тут же, на диване. Распущенные волосы лезли в лицо. Голова продолжала раскалываться и гудеть. И тут ей стало совсем плохо: она потеряла свою палочку. Гермиона трогала волосы, пыталась вспомнить.

— Ищешь это?

Малфой протягивал ей ее палочку. Она выхватила ее у него из рук. Драко что-то ей говорил; она не слышала — ей было так стыдно, так плохо, так мерзко…

— Я ненавижу тебя, Драко Малфой, ты это знаешь?

— Обычно девушки говорят мне это в конце отношений, а не до, — ответил он.

— Так вот, со мной все будет наоборот, чем с твоими девушками! — пробормотала она скорее себе, чем ему. Но он услышал.

— То есть ты сообщаешь, — Драко закашлялся, — что скоро мне предстоит услышать от тебя признание в любви?

— О… — Гермиона отвернулась, желая провалиться от стыда сквозь землю; открыла входную дверь и вышла в коридор.

Ей захотелось воспользоваться порт-ключом и оказаться далеко-далеко отсюда. Но если от Малфоя она могла убежать, то ее стыд последует за ней и на другой конец земли.

Подъездная дверь зажужжала, когда Малфой открыл ее из своей квартиры. Гермиона вышла на улицу и сначала не поняла, где находится. Но чем больше она вдыхала чистый влажный воздух, тем легче ей становилось. Ей становилось легче, но вокруг ничего не менялось: в Буэнос-Айресе светило солнце и снег таял у нее на глазах.

_______________________________________

У это главы есть пропущенная сцена https://fanfics.me/fic183183

Монтегю потерялся в шкафу.

В тот день пришло много коробок. Драко нравилось разбирать чужие воспоминания — наверное, потому что своих у него было не так много. В одной коробке нашлись книги. Драко любил книги и собирался иметь большой дом и в нем отдельную комнату для библиотеки. Откуда у него такие странные мечты? В его собственной квартире едва помещался стеллаж.

Он сидел на полу и перебирал книги, старые с желтыми страницами и приятным запахом, напоминавшим ему запах шоколада. Ничего интересного — ни магии, ни истории, только книги о войне, Драко отбросил их сразу же; третьесортные любовные романы и порнушка, которая его тоже не интересовала. Драко снова вспомнил ту девушку. Он упустил ее в тот день и с тех пор постоянно думал о той странной ночи.

Во второй коробке была одежда. Не самая приятная часть его работы — возиться в вещах того, кто сейчас мертвец.

Драко всегда среди хлама мог увидеть дорогие вещи — тонкую шерсть и натуральный шелк, пуговицы из рога или из перламутра. В коробку явно напихали всякого хлама без разбора, но сегодня среди прочего старья нашлись рубашки, сшитые вручную, а на дне лежала по-настоящему дорогая вещь: ручные швы, шерстяная ткань глубокого зеленого цвета, вышитая серебристой нитью змея на груди, имя на изнанке — Монтегю. Это была накидка. Возможно, детская.

Монтегю потерялся в шкафу...

Грудь сдавило. Драко пытался ухватить какую-то мысль, которая возникла в сознании, но та ускользала. Он пытался вспомнить что-то. Драко помнил свое прошлое довольно смутно: все те моменты детства и юности, которые делали его тем, кто он есть. Откуда-то он точно знал, что рожден для чего-то большего. И вот он где.

Почему эта накидка вызвала в нем такие чувства? Драко бережно сложил одежду. Он решил, что накидку не стоит выставлять на витрине.

Ему захотелось встать с пола и выпрямить спину, что он и сделал.

Драко встал в фехтовальную позицию и выбросил руку перед собой. Бессознательно повернулся. Сделал рукою круг. Да! По телу бежали мурашки.

В этот момент дверь лязгнула, и в магазин вошла покупательница. Он, наверное, выглядел глупо, стоя вот так — широко расставив ноги и высоко подняв голову, в грязной лавке в мире, где он никто. Гермиона, так ее, кажется, звали, застыла напротив, глаза широко раскрыты. Драко почувствовал себя неловко. Он не имел права стоять и чувствовать себя так, словно весь мир принадлежит ему. Но он стоял, расправив спину, и смотрел на нее спокойным взглядом, потому что что-то внутри его знало, что мир действительно принадлежит ему.

* * *

Гермиона потопталась у входа в магазин, где работал Малфой, а потом собрала всю свою гриффиндорскую смелость и вошла. Она увидела Драко, и рука сразу же метнулась к палочке в волосах.

Он стоял перед ней в боевой стойке — Гермиона узнала ее тут же. У него не было палочки, но все равно что-то внутри нее взорвалось.

— Малфой! — воскликнула она.

Она ждала, что он ответит. Ответит, как прежний Драко Малфой. Но он просто смотрел на нее своим спокойным и пристальным взглядом, а потом отошел к коробкам посреди лавки. Она медленно опустила руку.

— Если бы я не знала, в каком районе ты живешь, я бы решила, что передо мной какой-нибудь лорд, — вырвалось у нее.

— Кто знает? — ответил он.

— Твоей уверенностью в себе можно только восхищаться… — Гермиона смутилась и отвела взгляд. — У меня есть старинная книга, я бы хотела, чтобы ты ее посмотрел.

Ей было неприятно находиться с ним рядом после того, что случилось. Сожаление и стыд терзали ее до сих пор. До чего она докатилась: напилась и, возможно, переспала с Малфоем! Рон не стоил того, чтобы она так над собой издевалась. Никто этого не стоил.

Ей было стыдно и гадко. Она не могла смотреть на алкоголь, и на Драко Малфоя тоже. Она даже не помнила, о чем они говорили, не помнила, что именно ему рассказала. И только одна сцена была яркой в памяти — то, как они целовались. Она мысленно пересматривала эту сцену снова и снова. Снова и снова, как он целует ее, а вокруг них кружится снег.

В старом зеркале напротив отражалась светлая голова бывшего одноклассника. Гермиона украдкой смотрела на его отражение. Он был одет в черный свитер и темные джинсы. Его движения плавные и уверенные, когда он складывал в коробку какие-то вещи и закрывал ее. Тот самый и одновременно другой Драко Малфой.

И ей нужна его память.

Гермиона вынула палочку из пучка в волосах и тихо произнесла контрзаклинание. Драко вздрогнул и посмотрел на нее.

— Ты что-то сказала?

Он смотрел на нее недоуменно, затем перевел взгляд на палочку, нацеленную на него. А она ждала. Ждала, когда его взгляд похолодеет, станет морозным и злым, холодным, как в тот день, когда она так же направляла на него палочку в министерстве, прежде чем произнести: “Обливиэйт!”

— Что это? — он указал на палочку.

Гермиона медленно опустила ее, отмечая не без ужаса, что он смотрит на нее слишком внимательно.

— Заколка для волос, — сказала она, убирая кудри в пучок. Руки дрожали, и заколоть волосы получилось не сразу.

Драко все еще смотрел на нее с интересом. Только бы он ничего не сказал о ней! О них. О том позорном вечере.

— Тебе идут распущенные волосы, — произнес он. — Так что там с твоей книгой?

Гермиона достала из сумочки книгу. Драко удивился, как в ее небольшую сумку поместилась такая большая книга. Но девушки вообще часто были для него загадкой. И он не стал думать об этом.

Книга на вид была старой и какой-то очень знакомой. Драко не успел открыть ее — в магазин зашли покупатели. И он предложил девушке встретиться и посмотреть книгу во время обеда в старомодном кафе напротив лавки, где он работал.

Там подавали сэндвичи с индейкой, а кофе всегда был пережарен. Столик трясся каждый раз, когда Драко клал на него руки. От бутылки с водой осталось влажное пятно на бумаге, которую тут использовали вместо скатерти. Гермиона положила книгу перед ним, и, чтобы не испачкать ее, постелила на стол еще один лист, который попросила у официанта.

Она смотрела на Драко насупленным взглядом. В ту ночь, когда они целовались, он привел ее к себе домой и уложил спать на своем диване. Судя по ее взгляду, она решила, что он воспользовался ей тогда. Драко почувствовал дискомфорт: он не сказал ей правду.

Он и не знал, что у него была совесть.

Драко придвинул к себе книгу. Гермиона отодвинула его чашку кофе, которую принесли, когда они закончили обедать. Такая дотошная. И если на него она косилась с недоверием, то на книгу смотрела с теплотой. Драко готов был поспорить, что в школе она была главной ботаничкой класса, и учись он с ней вместе, он бы ее возненавидел.

— Осторожнее, — сказала она, когда он раскрыл книгу.

Или он возненавидит ее прямо сейчас.

Она выдохнула, видимо, поняв, что он не собирался лапать книгу грязными руками и рвать страницы.

— Я знаю, что ты любишь книги, — добавила Гермиона, — но она очень старая и редкая.

Драко усмехнулся. А она снова одарила его угрюмым взглядом. У него была совесть. И просыпалась она в самые неподходящие моменты. А может, наоборот, подходящие. Жаль, он не помнит.

— Я бы хотела узнать, откуда она и что тут написано.

— Ты хочешь ее продать?

— Хочу узнать, что это такое.

Книга казалась очень знакомой, как будто Драко видел ее не раз. Может быть, во сне. В том самом сне, в котором у него был огромный дом и такая же огромная библиотека. Драко и забыл этот сон. И хорошо, что он не помнил его. Потому что, кроме библиотеки, в том доме всегда был подвал. И в нем мучили людей. Он сам мучил людей. Он сам в этом сне был не таким, каким он себя знал. Что-то темное, что-то страшное, что-то чужое. И он ничего не мог поделать. Его тоже мучили. Его собственная совесть. Драко захлопнул книгу.

— Ничего не было, — сказал он. — Между нами ничего не было.

— Только поцелуй?

— Только поцелуй.

Она покраснела и резко откинулась на стуле. Это оказалось плохой идеей. Стул опасно качнулся, и Драко пришлось выбросить руку и схватить его за спинку, чтобы Гермиона не опрокинулась назад.

— В следующий раз я сама выберу, где мы будем обедать, — проворчала она, восстанавливая равновесие.

Драко убрал руку, все еще ощущая прикосновение к ее спине и вспоминая, как целовал ее и какие чувства она в нем вызывала.

Затем он вернулся к книге. Она была испещрена причудливыми знаками, написанными от руки и казавшимися смутно-знакомыми. В ней что-то было, чувствовал он, — какие-то очень важные знания. Но он не понимал язык.

Драко долго рассматривал манускрипт. С удовольствием перебирал хрупкие шершавые страницы. От прикосновения к страницам все внутри трепетало. Он бы продолжил рассматривать рукопись и дальше, но ему нужно возвращаться на работу.

— Это руны? — спросил он, закрыв книгу.

У него не было ответов на ее вопросы. Он не знал, откуда эта книга, и понятия не имел, что в ней написано.

— Да, это древние руны. — Гермиона вспыхнула и посмотрела на него внимательно. — Ты понимаешь, что тут написано?

Драко отпил из чашки. Кофе уже остыл, и вкус в этот раз был даже хуже, чем обычно. Кофе был не только кислым, но и еще с каким-то затхлым травяным привкусом.

— Это похоже на иностранный язык, — сказал Драко, отодвигая чашку, — пить это было невозможно, — который я знал, но забыл.

* * *

В Буэнос Айрес пришла весна, хоть это и сложно назвать весною — все здесь происходило слишком незаметно. Незаметно распускались цветы, незаметно все становилось зеленым, а в некоторые дни по-прежнему бывало холодно, как зимой. В парках уже зацвел и резко пах жасмин, а на деревьях появились листья. Гермиона продолжала носить Драко книги и артефакты, надеясь, что это сможет пробудить его память.

В тот день они сидели на траве в парке в Пуэрто Мадеро — дорогом районе, куда они обычно ходили пить мате, когда у Драко были выходные. Он насыпал сухую траву, которую тут называли щербой, в сосуд — калабасу. Это движение всегда вызывало в памяти картинки, как на уроках зельеварения он сыпал компоненты в котел. Драко не помнил, но его тело помнило. Что-то внутри его помнило. Гермиона видела это хорошо.

— Как ты научился испанскому, Драко? — спросила она, наблюдая, как он встряхивает калабасу, зажав горловину ладонью.

— Никак.

— То есть, никак?

— Я ему не учился, — ответил он, — я просто жил тут, общался с людьми и однажды начал понимать, что они говорят.

Гермиона вспомнила его квартиру. Стены были обшарпаны, но диван, на котором она проснулась, был в старинном стиле и явно дорогим. Окна были такие же высокие, как в Малфой Мэноре, и по подоконнику полз жасмин. Наверное, сейчас он уже распустился и благоухает, а тогда на нем лежал снег. Драко одевался очень просто, но все равно выглядел как-то… утонченно. Как прежде. Он тяготел к черному, зеленому и серому цветам. Хотя ему бы больше подошел небесно-голубой. Тогда его стального цвета глаза, красивые глаза, выглядели бы почти голубыми.

Драко стряхнул с ладони пыль, залил щербу водой и вставил в калабасу металлическую трубочку — бомбищу.

Медленно плыли облака.

Драко пил первым. Потом он снова залил щербу водой и передал ей калабасу. Жидкость была обжигающе горячей и горькой. Очень горькой. Гермиона поморщилась, но выпила.

— Как ты это пьешь?

Он улыбнулся.

— Привык.

Драко пил, а она смотрела на его губы. Голова немного плыла, как от выкуренной сигареты. Драко протянул ей калабасу. Она снова пила. Это было странно и необычно. Необычно и странно. Пить непонятную жидкость с Драко Малфоем. Пить мате с Драко Малфоем. Касаться губами металлической трубочки, которая только что была у него во рту. Немного пьянеть. Находиться так близко. Смотреть в его глаза, которые глядели на нее не свысока, а с интересом.

А когда он ушел купить печенье к мате, Гермиона налила в его термос зелье для восстановления памяти. Это была вторая попытка. На самом деле, третья и, вероятно, последняя. В первый раз в кафе, в тот день, когда Гермиона принесла ему старинную книгу, он не стал пить кофе, в которое она тайком добавила зелье. На выходных они встретились снова, и она подлила то же самое зелье в его травяной чай. И оно не сработало.

Сегодняшнее зелье было новым, и других у нее не осталось.

Драко вернулся с печеньем. Залил щербу водой из термоса и продолжил пить мате. А Гермиона не пила. Ее сердце стучало, как бешеное.

Это стало привычным — встречаться с Гермионой в парках Буэнос-Айреса, пить мате и разговаривать.

Драко достал из сумки щербу и калабасу и опустился на траву. Гермиона села рядом. Она нетерпеливо, не дожидаясь, пока он приготовит мате, достала из бумажного пакета медиалуну, тряхнула головой — и палочка, которая держала ее волосы, соскользнула вниз. Драко подхватил ее. По субботам он играл в футбол, и иногда ему казалось, что в прошлом он тоже занимался каким-то спортом, такая быстрая была у него реакция. Он собирался протянуть Гермионе палочку, но прежде чем успел сделать это, она вцепилась в нее и прошипела сквозь зубы:

— Отдай, Малфой!

Это, кажется, была их первая ссора. По крайней мере, по ее лицу было понятно, что она чем-то очень недовольна, и в этом виноват он. Драко отдал ей палочку. Гермиона положила ее себе на колени и отвернулась. Но не стала закручивать волосы обратно в пучок. Некоторое время она тяжело дышала, потом повернулась к нему вся красная и пробормотала:

— Извини.

— За что? — иногда он ее не понимал. И дело не в ее увлеченности старинными магическими книгами и предметами, это интересовало и его. Нет. Дело было в ней… вообще.

Драко заметил, что теребит безымянный палец, как если бы крутил невидимое кольцо. Он делал это автоматически, когда нервничал или задумывался. А сейчас было и то и другое.

— Драко, — она протянула ему палочку, — ты видел когда-нибудь такую?

— Да, — ответил он.

Глаза Гермионы вспыхнули.

Его ладонь легла на палочку ровно и твердо, и ему захотелось выбросить руку перед собой. Ему захотелось сделать что-то, что перевернет все его представления о мире, о Гермионе, обо всем.

— Заколка, которой вы, женщины, собираете волосы, — сказал он, возвращая ей палочку.

— Понятно, — выдохнула Гермиона.

— Где ты собираешься справлять Рождество? — Драко вспомнил про мате и залил щербу водой.

Монтегю потерялся в шкафу. Монтегю потерялся в шкафу…

— Не знаю, — ответила она.

— С родителями?

— О нет… — ее обычно счастливые глаза погрустнели.

— Почему?

— Они не помнят меня, Драко, — сказала она, смотря в сторону, туда, откуда доносился такой знакомый запах роз.

— Мне жаль, — произнес он. — И нет никакого способа?

— Я все перепробовала… Даже то, что не была должна, — она впилась в него взглядом, — чем дальше, тем меньше надежды. Такой странный мир, ты не находишь? — проговорила она. — Мир, в котором по иронии судьбы мой самый близкий человек этой зимой… или летом — это Драко Малфой, — она улыбнулась.

— Тебя это напрягает? — он передал ей мате.

— Совсем нет! — она задумалась. — Представь… представь, что когда-то в моей школе был мальчик…

— Твоя первая любовь?

— Если бы…

— Вы все так говорите, а потом выясняется, что он переспал с тобой на школьном балу, а потом бросил тебя ради твоей лучшей подруги. И за это ты превратила его в лягушку?

— Я превратила его в лягушку по другой причине, — ответила она, смотря в сторону.

— Ну так поцелуй его, чтобы расколдовать, — сказал он, принимая из ее рук калабасу, — ты же до сих пор в него влюблена.

Этот рассказ ни о чем ему не говорил, но у него снова появилось неприятное чувство, как когда он хотел вспомнить что-то, но не мог. Памяти не было, но чувство осталось.

— А ты? Где будешь справлять Рождество ты? — спросила она.

— Точно не с родителями, — ответил он.

Гермиона стала рассматривать розы сбоку от них.

— Ты бы хотел к ним вернуться?

Драко плохо помнил свою семью. Но знал, что был очень зол на своего отца. Он знал, что каким-то образом оказался здесь благодаря ему.

— У меня напряженные отношения с отцом, — ответил он помедлив.

Повисла тишина. Только чирикали птицы и откуда-то доносилась визгливая музыка.

— Но они любят тебя, — Гермиона улыбнулась.

Почему это так странно — видеть, что она улыбается ему? Что она вообще сидит с ним рядом? Почему, когда она бросилась за палочкой, он был уверен, он ждал, что она ударит его, либо толкнет в грудь, либо скажет что-то оскорбительное, ядовитое. Это было бы нормальным, естественным, привычным. А сидеть вот так вдвоем на траве в парке между кустами роз, пить мате с медиалунас, говорить о семье, о Рождестве — это было странно, ненормально, неестественно. И это единственное, что остановило его от поцелуя, когда она перегнулась через него, чтобы взять еще одну булочку.

У него снова возникло то самое чувство, что они знакомы очень давно.

Драко протянул руку и коснулся уголка ее губ, чтобы снять налипшую крошку.

* * *

В магазине было пыльно и душно. Старый, как и все остальное в лавке, вентилятор только разгонял пыль и жару. Драко расставлял у стены картины. Его лицо раскраснелось от жары, но почему-то его это не портило. Гермионе было любопытно рассматривать картины, которым, может быть, лет сто и их рисовал такой же обычный человек, как она. Детские рисунки — их рисовали люди, которые уже выросли, умерли, а теперь их рисунки попали сюда.

— Это гардения, — сказала она.

— Где?

— Рисунок карандашом за картиной, которую ты держишь.

Драко бросил взгляд на рисунок.

— Я люблю гардению… вчера купила букетик у уличного торговца. Хотела, чтобы дома вкусно пахло.

Зачем она тут сидит? Что ждет?

Драко закончил расставлять картины и подошел к ней. Его лицо раскраснелось, а на черной футболке остались серые следы. Гермиона автоматически протянула руку и отряхнула пыль с его футболки. Она не заметила, точнее, заметила, но очень поздно, что слишком долго задержалась рукой на его груди. И он это тоже заметил. Теперь покраснела она.

— Почему ты не распускаешь волосы? — спросил он, отворачиваясь к старым вещам.

Гермиона дотронулась до пучка на голове и почувствовала древко волшебной палочки.

— Это граммофон, — сказал он, поставив на стол старинный музыкальный аппарат, который до сих пор используют в магическом мире.

— Я знаю, — ответила она.

— Интересно, он работает? Какие пластинки тут есть? Так что там с твоими волосами, Гермиона?

Он спрашивает это из-за волшебной палочки, которую она постоянно носит в пучке, или его на самом деле волнуют ее волосы? Здесь жарко, чтобы носить волосы распущенными, хотела было сказать она. И это было правдой. Но в это время Драко достал пластинку. Он открыл крышку и положил пластинку на диск. Затем поставил на пластинку иглу и покрутил ручку. Граммофон закряхтел, застонал; шипение было такое, как будто аппарат наглотался пыли. А потом послышалась музыка.

— Драко… — это было не так плохо, к тому же на улице забарабанил дождь, перекрывая тихие звуки музыки.

— Ты знаешь, как увеличить звук?

— Нет, — призналась она.

— Но он все-таки работает.

— Интересно, в Хогвартсе есть граммофон?

— Где? — спросил Драко.

— В школе, где я училась.

Нет, он не помнит ни граммофон, который звучал, когда факультеты готовились к Святочному балу, ни Хогвартс. А ее палочка для него — не более чем заколка для волос. И зря она навоображала себе, что он начал что-то вспоминать. Тогда в парке, когда он случайно поймал ее палочку, его глаза горели, его рука лежала на палочке уверенно и твердо и Гермиона видела в нем того самого волшебника, которому стерла память когда-то.

Но Гарри прав, Драко не вернется память. И ей надо возвращаться в Лондон к своим обычным обязанностям. Надо купить платье для рождественского приема в Хогвартсе. Надо купить маску и туфли. Но музыка продолжала литься, перекрываемая шумом летней грозы. А Гермиона смотрела на Драко и ничего не могла поделать с собой — она им любовалась.

В магазин вошел покупатель. Драко о чем-то заговорил с ним на испанском.

— Как ты научился испанскому, Драко?

— Я ему не учился. Я просто жил тут, общался с людьми и однажды начал понимать, что они говорят.

Если бы она могла вернуть его ненадолго в магический мир в среду волшебников — туда, где все пропитано волшебством! Может, сработает, как сработало с изучением испанского?

Что она знала о Драко Малфое, кроме того, что в школе, когда ей было одиннадцать-тринадцать лет, она была в него немножко… влюблена? Кроме того, что он чистокровен, богат, умен и имеет не самое хорошее воспитание, раз так легко вступил в войну на стороне темных сил. Но что-то же его удержало от убийства? Что-то же удержало его от того, чтобы сдать Гарри своей бешеной тетке, когда их поймали и привели в Малфой Мэнор? Неважно.

В магловском Лондоне она встретилась с Гарри и рассказала ему свой план: привести Драко Малфоя на Рождественский прием в Хогвартсе. Гарри был настроен скептически и только спросил:

— Когда ты успела в него влюбиться?

— В кого?

— В этого: белые волосы, тощий, чистокровный и всегда одет, как на похороны.

— Так ты поможешь?

— А куда я денусь? Сделаю Обливиэйт каждому, кто узнает его, — Гарри покрутил палочку в руках, — Рону сразу придется делать Ступефай. Или что похуже.

После разговора с Гарри она отправилась в торговый центр и выбрала вечернее платье, а после зашла в парфюмерный отдел и купила Драко подарок на Рождество. И, наконец, воспользовавшись порт-ключом, вернулась в Буэнос-Айрес.

Ей нужно было многое рассказать Драко: о Хогвартсе, о приеме, который устраивали его родители. Рассказать так, чтобы он согласился с ней пойти. Но ее гриффиндорская смелость ей отказывала. Драко не помнит магию. Ей придется что-нибудь ему солгать.

Драко готовил мате, когда она пришла к нему. Именно тогда она и уснула, пока он возился на кухне. Уснула, разморенная жарой, сменой часовых поясов, странным уютом его холостяцкой квартиры. Уснула на его зеленом диване с резными лакированными ножками, которым он очень гордился, — островок роскоши в его крохотной квартире, которой не хватало ремонта.

А когда проснулась, в комнате уже было темно, но это была не ночная тьма, а вечерний тягучий сумрак. Было жарко и томно, а в воздухе стоял аромат гардении. Гермиона полулежала, навалившись на Драко. Он тоже спал. И она могла бы лежать так целую вечность, пока солнце садилось и наполняло комнату золотым светом. Гермиона дотронулась губами до его губ, зная, что он спит и никогда не узнает, что она целовала его. Он вздрогнул от ее прикосновения. Она осознала, какой холодной была его кожа, затем заметила каплю пота на его виске.

— Драко, — позвала она, беря его руку в свою. Его ладонь была холодной и застывшей, и сам он лежал совершенно неподвижно, как будто онемел. Такое бывало с ней, когда она видела кошмары.

— Драко, — продолжала звать она, поглаживая его руку, — Драко, проснись. Проснись.

Он наконец открыл глаза. Некоторое время он смотрел на нее так, словно знал, что перед ним Гермиона Грейнджер — маглорожденная одноклассница, которую он ненавидел. Она была готова выпустить его руку из своей, но он притянул ее к себе. Их пальцы переплелись, и она ощутила телом, что он расслабился.

— Страшный сон, Драко?

Он молчал.

— Ты что-то видел?

Он не ответил и поцеловал ее в лоб. Гермиона поглаживала его пальцы, и вдруг осознала, что ищет его слизеринский перстень. Она прижалась к нему, как если бы она не была Гермионой Грейнджер, а он Драко Малфоем. Он посмотрел на нее, затем скользнул губами на ее губы. Она ощутила горячее прикосновение.

В детстве он нравился ей наперекор всему. Наперекор собственному мнению о нем, как о трусливом, наглом и самовлюбленном человеке, наперекор тому, что он обращал на нее внимание, только когда она была с Гарри и Роном, наперекор тому, что он обзывал ее грязнокровкой и доставал ее друзей. Он нравился ей настолько, что иногда она хотела, чтобы их ссоры заканчивались как-нибудь по-другому. Она не знала, как именно. Но, может быть… Может быть, они могли бы остаться одни, без Гарри и Рона… и, может быть, он бы ее поцеловал.

Влажная внутренняя часть его губ скользнула между ее пересохшими во сне губами. Драко толкнулся к ней, и кончик ее языка мазнул его губы.

Их пальцы переплетались, и она ощутила его дыхание, когда он раскрыл ее губы и медленно провел языком по ее языку. Она ответила, не задумываясь, — к этому все шло. Она целовалась с Драко Малфоем. Его ладонь выскользнула из ее. Ее окатило истомой, когда его ладони прошлись по коже, под футболкой. Она продолжала целовать его, чувствуя его руки всюду, понимая, куда все идет, но не желая останавливаться. Ладони обдало жаром, когда она подхватила край его футболки и провела руками по его обнаженной спине.

Но он был Драко Малфоем. А она Гермионой Грейнджер. И он до сих пор ничего не вспомнил.

— Драко, — пробормотала она, высвобождаясь из его объятий, — какие у тебя планы на следующие выходные?

Она бросилась в омут с головой, лишь бы отвлечься от того, что сейчас почти произошло.

— Пока никаких, — ответил он, всматриваясь в нее.

Она старалась не смотреть на него: растрепанного, раскрасневшегося, такого… Драко Малфоя.

— Меня пригласили на бал маскарад. Ты бы хотел пойти со мной?

А если он не захочет, ей придется наложить на него Империус. Она уже делала это однажды. Что ж… Лишь бы он согласился. Лишь бы сказал «да».

Драко встал и ушел на кухню. Она прикрыла глаза, все еще чувствуя его вкус на языке, ощущая кожей его прикосновения.

— Мате остыло, — услышала она, — надо заваривать снова.

А когда он вернулся в гостиную, в его руках был небольшой букет белых цветов, обернутый в пластик. Драко Малфой подарил ей цветы…

— Спасибо, Драко.

Она поднесла букет к носу. Цветы пахли влажно и ярко. Белые цветы гардении, которые преподнес ей Драко Малфой.

Потом он потер лоб и сказал:

— Я видел во сне, что тебя пытали.

* * *

До Рождества оставалось две недели. Это чувствовалось по тому, что стало жарче, а в магазинах появились новогодние украшения и рождественский кулич — пан дульсе в ярких упаковках. Гермиона иногда пропадала, вот и в этот раз она улетела в Лондон, но вернулась очень скоро. Они собирались в парк пить вечернее мате, но пока он грел воду, она уснула на его диване. Это напомнило Драко то, как она спала в ту ночь, когда он встретил ее. И его также переполняли чувства, в которых он не мог разобраться.

Ее кудри, как всегда, собраны в пучок на затылке, но сейчас палочка зацепилась за обивку дивана и выскользнула. Драко вынул ее, чтобы Гермиона не поранилась острым концом. Он снова испытал целый клубок эмоций, и сколько бы ни крутил его, не мог найти ниточку, чтобы его распутать. Как будто он всю жизнь только и делал, что держал такую палочку в руках.

Волшебная палочка — появилась неожиданная мысль. Драко отложил палочку и налил воду в калабасу. Он выпил одно мате, а потом увидел в окне, что на углу квартала стоит уличный торговец с корзиной гардении, которую в Аргентине почему-то называют жасмином. Он вышел на улицу и вернулся с букетом.

Вдыхая аромат цветов, он мысленно перенесся куда-то далеко-далеко отсюда в огромный сказочно-красивый парк, где цвели розы и гардении и по дорожкам бродил белый павлин. И в том саду была женщина, такая красивая, с нежными руками, — женщина, которая жила только ради него. В глазах собрались слезы. Драко сморгнул их и отнес цветы на кухню, чтобы больше не слышать тревожащий аромат.

Он вернулся в гостиную и сел рядом с Гермионой. Провел рукой по распущенным волосам. Она повернулась во сне и прижалась к нему. Драко подвинулся, чтобы она могла устроиться на нем удобнее. Он гладил ее волосы, вдыхал их аромат, а потом увидел на ее обнаженном плече тонкий, едва заметный шрам. Линии шрама образовывали буквы, буквы складывались в слово.

Грязнокровка лежала на полу его подвала. Над нею нависла какая-то очень знакомая женщина с палочкой в руке.

— Круцио, — произнесла женщина.

Тело Гермионы подбросило вверх и выгнуло. Раздался вопль. Затем ее тело грохнулось на каменный пол. Это повторялось снова и снова, и звук ее криков гулко отдавался в помещении.

Драко увидел себя. Он стоял там же, во всем черном, застыв, бледный и неподвижный. Он не мог пошевелиться. Он ничего не мог сделать. Наконец он услышал голос Гермионы.

— Драко, — звала она, — Драко…

А когда она взяла его за руку, он сумел вынырнуть.

На ее лице не было ни ссадин, ни синяков. Ее волосы были в порядке, только слегка растрепаны после сна. Она была напугана, но не за себя, за него — понял он.

— Страшный сон, Драко? Ты что-то видел?

Она прижалась к нему. И Драко поцеловал ее в лоб. Но ей этого, кажется, было мало. Он опустился губами к ее губам и поцеловал ее. Она ответила тут же. Ее тело размякло под ним, когда он провел ладонями по ее животу, по груди, по затвердевшим соскам. Она выгнулась ему навстречу, целуя его, и обхватила его бедрами. Он ласкал ее бедра, ее ягодицы, всюду, чувствуя, как ее тело отвечает. Ласкал ее, сам желая того же, что хотела она. Она начала стягивать с него футболку, а потом выскользнула из-под него. И начала нести что-то о каком-то рождественском приеме, о масках, костюмах.

Драко вспомнил, что купил ей цветы, и принес ей их с кухни.

— Спасибо, Драко. — Она поднесла букет к носу и улыбнулась.

Он вспомнил, что когда скользил ладонями по ее рукам, край рукава ее футболки задрался — и перед глазами снова мелькнул шрам.

Драко всё еще находился в состоянии между явью и сном. Он так и видел перед глазами, как Гермиону выкручивает на каменном полу, видел женщину в черном, которая мучила ее и что-то вырезала на ее предплечье. Он хотел было спросить Гермиону о шраме, но что-то его остановило.

— Ты пойдешь со мной, Драко? — продолжала она. — На Рождественский прием. Там будет бал маскарад. И шоколадные лягушки... и...

Драко ненавидел всякие переодевания и особенно он ненавидел маски, но он ответил:

— Да.

Драко был уже в костюме: белая рубашка, черный жилет и пиджак, и атласный темный плащ. Он был так сильно похож на себя в Хогвартсе, что Гермиона пожалела, что выбрала для него костюм призрака оперы. Но маска закрывала его лицо полностью, и это ее немного успокаивало.

— Надеюсь, там, куда мы идем, будут кондиционеры, — ворчал он, завязывая галстук.

Гермиона подумала обо всем: о костюме и маске, но не о его светлых волосах. Хотя мало ли блондинов в магическом Лондоне?

— У меня есть кое-что для тебя… — сказала она, доставая из сумочки подарок.

— Тебе не хватает, что я одет в жилет, и пиджак в тридцать пять градусов жары… только не говори…

— Это подарок на Рождество.

— Сегодня еще не Рождество, — перебил он, — разве ты не знаешь, что подарки не дарят заранее?

Гермиона протянула ему завернутую в серебристую бумагу коробочку. Драко развернул упаковку. На его лице не проскользнуло узнавание, хотя это точно был тот парфюм, которым он пользовался в школе. Она очень хорошо помнила этот аромат.

Драко снял слюду, вынул флакон из коробки и брызнул духи на себя.

— Знакомый запах, — сказал он, нахмурившись.

Видеть Драко Малфоя перед собой, пахнущего тем самым парфюмом…

Его идеальные светлые волосы, его черное одеяние, его парфюм.

— Я его где-то уже слышал. Наверное, был у кого-то из друзей. Мне нравится. Спасибо.

Гермиона встала с дивана, на ходу ища в сумочке порт-ключ. Их странное перемещение она как-нибудь объяснит ему потом.

Драко ушел в спальню и вернулся с красивым бумажным пакетом.

— С Рождеством, Гермиона Грейнджер.

Она достала из пакета белую коробку с надписью Mandragore. Внутри оказался очаровательный девичий флакон бордового цвета с золотистой ленточкой у пульверизатора. Гермиона брызнула духи на запястье. Когда первые чарующие ноты ушли, она явно услышала запах скошенной травы и мяты. Она заметила, что улыбается, — таким чудесным, таким знакомым и радостным был аромат.

Гермиона посмотрела на Драко, пытаясь найти в его лице следы того, что не увидела, не учла прежде. Но он смотрел прямо, с любопытством. Он не помнил. Он не знал… Котелок и аромат ее амортенции. Шестой курс. Малфой стоит на слизеринской стороне. Она не обращает на него внимание, хотя и знает, что он там. Она вдыхает запахи любовного зелья: скошенная трава, мятная зубная паста, новый пергамент. Гермиона не удивится, если духи усядутся запахом новых книг.

Он между тем опустил маску на лицо.

— Спасибо, Драко, это… это чудесный подарок, — она сжала его руку одной рукой, второй дотрагиваясь до порт-ключа.

* * *

Драко почувствовал знакомое ощущение, что его засасывает и куда-то несет. Он откуда-то знал, что уже делал это. Он использовал это и другое волшебство много раз.

Когда легкое головокружение прошло, перед глазами сверкал снег. Вдали заснеженные пики гор. Сиреневое небо. Величественные скалы. И снова снег всюду и у входа в старинный замок с беспорядочно раскиданными башенками, в котором Драко когда-то бывал.

Драко на мгновение закрыл глаза, надеясь, что замок и горы вокруг исчезнут. Но этого не случилось. А на подъездной дорожке появлялись люди — некоторые буквально из ниоткуда! Двери замка были приветливо открыты, но Драко охватил ужас. Он уже бывал в этом замке. Драко бывал тут в своих снах. В том, самом жутком, в котором он открывал старинный шкаф, а оттуда клубами вырывался черный дым. Кровь была на его руках. Он пытался оттереть ее о рубашку. И не мог.

Он огляделся по сторонам. Мимо шли люди в маскарадных костюмах. Они приветствовали Гермиону и с любопытством смотрели на него. Где бы они ни были, ещё можно уйти. Еще можно повернуть назад. Гермиона надевала маску, которую до этого где-то прятала. От нее пахло летом: травой, и мятой, и какими-то цветами. Она не ежилась, хотя поднималась метель, и он сам не чувствовал холод.

Он трус, он всегда боялся — он это знал.

Гермиона посмотрела на него. Она уже была в маске, и Драко видел только ее глаза. Зря она так смотрит на него: он слабый и никчемный человек. Он даже хуже, чем его отец. Его отец был подонком, но он никогда не боялся и он делал то, что считал нужным.

— Драко... — сказала Гермиона. Он не мог видеть ее лицо, но читал ее взгляд. Откуда-то она знала о нем больше, чем он сам о себе. — Ты проходил и не через такое.

Драко знал, что она говорит правду. Он сталкивался с трудностями. Бывал на грани. Жизнь однажды дала ему затрещину, и за дело. Жизнь распластала его на грязном полу туалета. Но он встал и продолжил идти. Он продолжал идти, даже когда был сломлен. Драко знал это. Откуда-то знал, хоть и не помнил.

Гермиона протянула ему руку. Драко сжал ее. Сломаться либо победить, но идти.

Их подхватила толпа. Много незнакомых лиц, если, конечно, маски можно назвать лицами. Гермиону знали здесь все. Все эти люди в масках безошибочно узнавали за маской ее. И его, если уж на то пошло. Может, это и был тот потерянный кусок, недостающий пазл, недостающая деталь, да что там деталь — огромное полотно памяти, которое он потерял.

Белокурая девушка в костюме единорога остановилась перед ними, когда они вошли в замок.

— Привет, Гермиона, — сказала она мягким приятным голосом. — Привет, Др…

— Привет, Луна, — оборвала ее Гермиона, — это мой друг, он магл.

— Для магла у него слишком мощная магическая энергия, — произнесла девушка, — но я никому не открою ваш секрет.

Драко понял, что на его ладони в этот раз останутся отметины, так сильно впилась в нее ногтями Гермиона.

— С возвращением, — сказала блондинка и отошла.

Блондинка шла впереди, а за ней семенил высокий тощий парень. Драко его знал, хоть и не видел его лица. Они оказались в холле, освещенном факелами на стенах, но у Драко не было времени разглядеть его — Гермиона потянула его за собой вправо, туда, куда шли приглашённые.

Они ступили в большой, украшенный к Рождеству зал, где вместо крыши было ночное небо — фиолетовое, с падающим снегом. Ветер гонял снежинки и медленно кружил веточки омелы над головами гостей. Драко поднял руку, чтобы поймать снежинку, но они не долетали до него.

Было тепло, но Драко мог поклясться, что снег, лежащий на пушистых лапах, настоящий. У дальней стены был накрыт фуршетный стол, богато украшенный еловыми ветками. Над столом парили свечи. Вдруг зал дернулся перед глазами. В грудь ударил ледяной ветер — свечи погасли, и Драко едва удержался на ногах.

— Ты в порядке? — донесся голос Гермионы.

Драко моргнул: свечи были на месте и также освещали праздничный стол. Гермиона также стояла рядом. И также медленно падал снег над их головами. Это все сон.

— Все хорошо, — солгал он.

— Хочешь шампанское? — Гермиона потащила его к столу.

Дорогу им перешел большой рыжий парень. Он не побеспокоился о том, чтобы маска сидела ровно на лице. Он даже не побеспокоился о маскарадном костюме. На нем была рубашка в клетку и джинсы. Рубашка была явно не новой, и на ней стояло жирное пятно. Впрочем, что он хотел от Уизли. Рыжий встал перед Гермионой, но смотрел на него.

Кто такой Уизли?

Захотелось дать рыжему под дых.

— С кем это ты, Гермиона?

— Это мой друг, — ответила она. — он магл.

— Магл? — переспросил тот, оглядывая Драко нестерпимо нахальным взглядом. Рыжий опустил взгляд на их с Гермионой соединенные руки и стал пунцовым.

— Да, Рон, это мой друг, — повторила Гермиона, пытаясь обогнуть его.

— С каких это пор ты встречаешься с маглами?

— С тех пор как мои родители маглы, — ответила она.

Драко с трудом сдерживался, чтобы не ответить рыжему. Кругом были люди, Гермиона держала его за руку, и он сделал то, что мог в тот момент — прижал ее к себе. Он не проявлял к ней прежде заботы такого рода. Этот жест показал ему самому, что он готов защищать ее и бороться за нее, если понадобится. Он выступил вперед — навстречу рыжему нахалу, заслонив собой Гермиону. Это выбесило рыжего окончательно.

— Сукин сын, — заорал тот, — ублюдочный хорек! Почему ты не сидишь в своей помойке, как должен? Герми, зачем ты его притащила?!

Рыжий сжал кулаки и бросился к нему. Драко никогда не чувствовал прежде такого ясного, едва контролируемого желания кого-то ударить. Но Гермиона вцепилась в его руку, и это на секунду остановило Драко от того, чтобы врезать по нахальной веснушчатой роже. Этой секунды хватило, чтобы откуда ни возьмись появился невысокий темноволосый парень в маске. Он схватил рыжего и оттащил его в сторону.

— Рон, — процедила Гермиона, — нам надо поговорить. — Я сейчас вернусь, — она кивнула Драко.

Троица быстро отошла. Драко позволил ей уйти, но только потому, что в тот момент увидел шрам на лбу темноволосого парня. Это оглушило его на мгновение. Он плохо соображал. Его атаковали мысли, эмоции, картинки в голове. Вот он и шрамоголовый парень в поезде, и Драко протягивает ему руку. А потом он протягивает ему руку снова, но в этот раз шрамоголовый протягивает ее в ответ. И они летят, летят, летят, а позади них расползается пламя.

Его сон снова перерастал в кошмар.

Он не выдержит. Ему надо срочно проснуться. Но невозможно это сделать, когда ты во сне. Драко вспомнил, что собирался выпить шампанское и направился к столу.

Акцио! — слышал он несколько раз. В руках большинства были палочки — такие же, как у Гермионы. Это еще раз убедило его в том, что он спит. Два бутерброда с соседней тарелки поднялись в воздух и направились в сторону парней, которые стояли неподалеку. Драко поднял бокал с шампанским. В этом сне что-то было не так. Чего-то не хватало. Он рассматривал свою бледную руку с тонкими пальцами. На нем не было кольца. На нем не было его слизеринского перстня.

Напротив, со стола с десертами, попрыгало на пол несколько лягушек из шоколада. За ними под стол полезли дети; они визжали, пытаясь поймать лягушек.

Драко обвел взглядом зал, людей, некоторые из которых смотрели на него. Все эти маски, которые кружили вокруг. Та сила, которую Драко постоянно чувствовал в себе, сейчас готова была взорваться. Ему ужасно не хватало чего-то. Он не понимал, чего именно. Может быть, такой же палочки, как у остальных?

Люди смотрели на него, и он чувствовал, что в его голову лезли. Это начинало раздражать. Драко не знал, как это сделал, но он закрылся: он запер все двери своего разума одну за другой. Затем сделал большой глоток шампанского. Оно было отвратительным.

Где-то тут должна быть башня, которая так пугала его. А комнаты со старинным шкафом уже нет; она сгорела в огне. Драко чуть сам не погиб в том огне — его вытащил оттуда тот шрамоголовый. Где же Гермиона?

Взгляд остановился на девушке в светлом зеленом платье и серебристой маске. Она бегло взглянула на него и отвернулась к своим друзьям. Драко продолжал смотреть на нее, гадая, почему она кажется ему такой знакомой. Девушка не смотрела на него больше, и Драко снова стал рассматривать зал. Этот зал, и свечи в воздухе, и шоколадные лягушки, и зачарованный потолок — все это что-то ему напоминало. И Гермиона, которая появилась в дверях, тоже напомнила что-то. Ощущение дежавю. Как будто он видел ее уже в этом зале, в праздничном платье, с красиво убранными волосами и улыбкой на лице. Только теперь эта улыбка предназначалась ему. И тогда на ней не было маски. Тогда он и представить не мог, что она сама подойдет к нему и возьмёт его за руку.

— Пойдем отсюда, Драко, — сказала она.

Они вышли в коридор и остановились под веткой омелы. Доспехи у стен чуть слышно распевали рождественские гимны, и весь обычно темный коридор по-праздничному сверкал. Гермиона все еще отходила от ссоры с Роном в большом зале и ей было нужно, чтобы Драко обнял ее снова.

Она ждала, что Драко начнет спрашивать про Рона, про Гарри, почему она ушла с ними, но он молчал.

— Это был твой бывший? — спросил он наконец. — Рон?

Обычно Драко называл Рона Роналдо или Роналдиньо.

— Да, это был он, — ответила она.

— Недоволен, что ты не с ним больше?

Недоволен, что она с Драко Малфоем.

— Ты все еще влюблена в него?

— Нет, давно нет. Я рада за него и Лаванду.

— Ты же рассказывала, что он обманывал тебя с ней и бросил тебя, — сказал Драко мягко, но ей не понравился его тон.

— Я его простила.

— Простила? — в голосе Драко послышался сарказм.

Гермиона посмотрела на него внимательно.

— Да, — ответила она, продолжая задаваться вопросом, почему эта история так задела его, — простила.

— Сказала себе, что ты сама виновата?

— Возможно, в чем-то и винов…

— Брось, Гермиона. Брось оправдывать его, — сказал он со злостью. — Иногда люди делают нам больно не потому, что мы в чем-то виноваты, а потому что они такие сами по себе.

— Он такой сам по себе, поэтому не вижу причины, чтобы вообще думать о нем.

— Во сне ничего не имеет значения, — проговорил Драко, устало откидываясь на стену.

Он думает, что это сон?

Драко снял маску и теперь пронзительно смотрел ей в глаза. Омела медленно кружилась над ними, освещенная прозрачным белым светом.

— Ты знаешь, что если враги встречаются под веткой омелы, они должны перестать сражаться? — выдохнула она, снимая маску.

— Значит, сложим оружие, Гермиона. Разве мы когда-нибудь были врагами?

— Возможно, в прошлой жизни.

— Моей жизнью управляют кошмары из прошлого. Я так больше не могу. Я хочу проснуться. Я хочу снова управлять своей силой. Я не знаю как, но я это сделаю. Даже если мне придется опять забраться на ту башню и встретиться с тем стариком, — он оттолкнулся от стены и выпрямил спину.

— Я отведу тебя туда, — сказала она, понимая, что это его шанс всё вспомнить. — Я отведу тебя на Астрономическую башню.

Гермиона протянула Драко руку, но он покачал головой:

— Я помню, как туда добраться.

Они дошли до лестниц. И когда подъехала нужная, Драко встал на ступеньки, весь бледный. Гермиона подобрала подол платья и двинулась за ним.

Всю дорогу они молчали.

Войдя на башню, Драко осмотрелся. Закутался в плащ.

Здесь было холодно. Холоднее, чем в коридоре. Гермиона наложила на них согревающие чары. Драко вышел на галерею. Оперся руками о перила и смотрел вдаль. За пеленой снега едва-едва видно реку и башни замка.

— Что здесь произошло? — спросил он, обернувшись к ней.

Он не помнит, а значит, для него она не грязнокровка, не волшебница, которая стерла его память, не девушка, с которой он учился шесть лет, и все эти годы он ее ненавидел. На одной чаше весов стояли их нынешние отношения, не омраченные прошлым. А на другой — память ее родителей, его родители и его будущее. Не может же человек всю жизнь быть одиноким, не помнить свое прошлое и близких, не иметь возможности использовать магическую силу, которая ему дана. У Драко были недостатки, но он не был темным волшебником даже во время войны. Иначе она бы не стала пытаться вернуть его в Магический мир. Поэтому Гермиона сказала:

— Здесь погиб директор школы.

— Кто его убил?

— Профессор Северус Снейп.

— Значит, я его не убивал?

— Нет, Драко.

— Значит, этот сон закончится хорошо? — спросил он, подходя к ней.

— Это не сон, Драко, — ответила она. — Драко, послушай, всё, что ты видишь...

— Идем домой, — он дал ей руку.

Гермиона замолчала.

Они спустились в коридор. Из Большого зала доносилась медленная музыка. У выхода из замка Драко остановился под веткой омелы. Из открытых входных дверей тянуло холодным ветром. Листики омелы трепетали на ветру. Снежинки, которые кружились вокруг, были колючие и ледяные, их надувало с улицы. Согревающие чары уже закончились, и Гермиона озябла в открытом платье.

Драко посмотрел на омелу, на нее, закрыл глаза. Она не знала, о чем он думал и что решал для себя. Она вдруг почувствовала, как устала быть сильной. Ей просто хотелось, чтобы Драко обнял ее.

— Омела опасна, если ее съесть, — сказал он, когда, наконец, посмотрел на нее снова.

Драко снял плащ и накинул ей на плечи. Гермиона почувствовала его дыхание у своего лица, когда он положил руки ей на талию и притянул к себе. Какие-то секунды они стояли так близко, что она купалась в его тепле, в то время как морозный ветер осыпал их снегом. А потом она зарылась руками в его волосы, и Драко ее поцеловал.

Его губы были мягкими и сухими, его вкус был вкусом игристого — легкие пузырьки на ее языке, дурманящие разум и чувства. Их поцелуй был, как глоток праздничного шампанского, желанный, одурманивающий, опьяняющий. И болезненный, когда опьянение пройдет. Ядовитый, как ягоды омелы, когда Драко вспомнит, кем она ему была. Но музыка продолжала играть, снежинки падать на лицо, и Гермиона отвечала на поцелуй. Разве на Рождество не случаются чудеса?

* * *

По телу прокатилась волна мурашек от резкой смены температуры. Сквозняк и мороз из сна сменились жаром декабрьской ночи. Драко сидел на диване в своей квартире. Гермиона рядом. Сон плавно перетекал в реальность. Реальность ее теплой руки в его, ее горячего дыхания близко, ее карих глаз, которые смотрели на него. Он хотел спросить, что с ними было — хотел спросить о своем сне, таком пугающе ярком. Но его пронзило холодное чувство, что сейчас не место. И не время.

Плащ лежал на полу у их ног. Драко провел ладонью по обнаженным плечам Гермионы. Они были холодными. Холодными, как в его сне. Драко провел большим пальцем по ее шее. Вынул палочку из волос. Запутался пальцами в рассыпавшихся кудрях. Он целовал ее во сне под веткой омелы. Страшный сон в этот раз закончился хорошо. Драко опустил большой палец на ее губы и почувствовал, как теплая волна прошлась по коже, когда она выдохнула его имя.

— Драко, — она скользнула по его плечам руками, прижалась к нему щекой, — Драко…

— Здесь жарко, — сказал он.

Они спали в одежде. Скоро утро, значит они никуда не пошли и проспали всю ночь. Но Драко чувствовал себя так, словно только что проделал длинное путешествие. И его не оставляло ощущение дежавю. Словно то, что он видел во сне, с ним уже было когда-то.

— Я сейчас, — сказал он и ушел в спальню.

Драко оставил пиджак и жилет на кровати. Его начинала охватывать усталость, как будто он всю ночь не спал.

Когда он вернулся, Гермиона ждала его в гостиной. Она казалась такой хрупкой в полутьме.

Она качнулась к нему сама, едва он сел на диван с ней рядом.

— Драко, — прохрипела она, прижимаясь к нему щека к щеке.

Он ждал, что Гермиона скажет ему, но она только вздохнула. А затем поцеловала его. Это не был ласковый поцелуй под омелой во сне, это не был исступленный поцелуй под снегом, когда она была пьяна. В этом поцелуе было что-то глубокое и нежное. Как признание, на которое он ещё не решился.

— Ты самая красивая, — сказал он то, что давно хотел сказать, — самая красивая. Только моя.

Она отодвинулась от него. Некоторое время смотрела на него в упор, словно ее тревожило что-то. А затем положила голову ему на грудь и несколько секунд, которые он отсчитал по собственному участившемуся сердцебиению, слушала стук его сердца.

Ненавидеть проще, чем любить. Сказать «я тебя ненавижу» было легко, сказать «я люблю тебя» — слова застревают в горле. Но любовь созидает, а ненависть разрушает. И ненависть однажды разрушила его жизнь и их отношения. И может, сейчас был именно тот момент, чтобы сказать, что он к ней чувствует. Но когда Драко решился, Гермиона уже спала. Драко поцеловал ее. И она прижалась щекой к его щеке.

Драко наклонился, чтобы поцеловать ее обнаженное плечо, и взгляд зацепился за еле заметную линию на руке. Шрам действительно был там. Напрягая зрение, Драко проследил за искривлениями линии.

Грязнокровка.

Драко дернулся от внезапного воспоминания. Сон! Его сон! Крики Гермионы. Женщина в черном! Беллатриса.

От его движения сумка Гермионы упала на пол. Драко наклонился, усталый и в полусне, чтобы поднять вещи, которые вывалились оттуда. Салфетки, гигиеническая помада, записная книжка, которая раскрылась при падении. Драко захлопнул ее и бросил было в сумку. Спросонья ему показалось, что он увидел на странице свое имя. И еще одно. Он вынул книжку из сумки. Та послушно раскрылась в месте, где переплет расшатался так, словно на этой странице ее открывали снова и снова.

Драко Малфой и его адрес. Рядом несколько незнакомых имен и адресов, и одно имя, которое он уже видел однажды «Грэхем Монтегю». И дата: декабрь, девяносто девятый год.

Когда он познакомился с Грейнджер? Полгода назад? Она села за его столик в баре и назвала его имя и знала, где он работает. Но девяносто девятый год? Он тогда только снял квартиру, не знал испанского, у него не было работы.

Драко посмотрел на спящую девушку, но теперь, глядя на нее, он точно знал, что они были знакомы прежде. Разве мы когда-нибудь были врагами? По телу побежали мурашки. Он почувствовал, как ладони сжимаются и потеют, а дышать становится тяжело.

Он уснет, обняв ее, и все пройдет. Завтра утром он снова все забудет и будет жить как ни в чем не бывало, в счастливом неведении.

Драко подобрал палочку с пола, а затем бросил ее.

Драко Малфой и Грэхэм Монтегю. Монтегю, Монтегю, Монтегю. Изумрудная накидка. Палочка! Плывущие по воздуху бутерброды. Палочка в ее волосах. Его собственная палочка… Бузинная палочка! Боль в голове эхом отдавалась в груди, становилась невыносимой. Его бы спас телевизор или какая-нибудь глупая книга, лишь бы забыться. Лишь бы забыть.

Монтегю потерялся в шкафу. Его засунули туда близнецы Уизли, когда он делал обход замка и поймал их. Он долго пытался найти выход и чуть не сошел с ума. Монтегю застрял в шкафу. Монтегю застрял в шкафу. Я не хочу это помнить. Я не хочу!

Драко снова поднял палочку с пола.

— Акцио.

Ничего не случилось. Он потряс палочку и мысленно вложил в нее всю свою силу.

— Акцио, стакан!

Стакан, стоящий на столе, немедленно поднялся в воздух и полетел в него. Драко не успел схватить его. Он врезался в руку и упал на стол. Подпрыгнул. Драко выставил руку, чтобы поймать его, но стакан снова упал и в этот раз разлетелся на куски. Ладонь скользнула по острому осколку. Полилась кровь.

В ванной Драко пустил воду, чтобы промыть рану. Кровь стекала по пальцам, смешивалась с водой и лилась в старую раковину. Рана болела. Кровь продолжала литься. Драко смотрел. Он не мог отвести взгляд. Физическая боль, кровь, смешанная с водой, летящий в него стакан.

В аптечке был спирт для дезинфекции, но что-то потянуло Драко брызнуть на рану подаренный Гермионой одеколон. Ванную наполнил аромат. Тот, что был ему знаком, тот, что не особо-то ему и нравился. Тот, что был на его рубашке, когда он плакал в туалете. Тот, что был на нем, когда он лежал на полу и чувствовал ту же боль, что пульсировала в его ладони сейчас, но умноженную на десятки ран.

Драко поднял взгляд, зная, кого увидит за спиной в зеркале. Но увидел только себя и стену со старым кафелем.

Акцио.

Сектумсемпра.

Шрамоголовый.

Рыжий нахал.

Дамблдор.

Волдеморт.

Беллатриса.

Грейнджер.

Шатаясь, Драко вышел из туалета.

Рассветало. Лицо Гермионы было освещено мягким розовым светом. Она продолжала спать на диване, где Драко ее оставил. Он кусал губу, до боли в суставах сжимая палочку, а перед глазами мелькали образы из прошлого.

Исчезательный шкаф — кровь на его руках не была сном. Подвал и пытки в нем тоже. Он был мерзким человеком: завистливым, эгоистичным и высокомерным. Он был таким же, как его отец, — все шесть лет, которые проучился с ней в школе. И все эти годы она его ненавидела.

* * *

Проснувшись на следующий день, Гермиона пошла на кухню. Длинный подол волочился по обшарпанному паркету, и ей было неудобно в вечернем наряде кипятить воду и заваривать чай. Был полдень, но есть не хотелось.

Гермиона села с чашкой чая у окна в гостиной. Драко уже встал. Она видела его в спальне. Он мелькнул перед ней в дверном проеме и через несколько долгих минут вышел, одетый в футболку и шорты, и эти дешевые тапочки, которые тут называют альпаргатас. Она посмотрела на его метку, которую он сам считал татуировкой и хотел свести. Драко поймал ее взгляд на своем предплечье.

— Грейнджер, — произнес он, развернув руку так, что она не могла больше видеть метку, — ты еще тут?

Затем ушел на кухню и вернулся с чашкой кофе.

Он смотрел в сторону, лениво прихлебывал кофе, а когда все-таки взглянул на нее, то выражение его лица и изгиб губ напомнили ей Драко Малфоя из прошлого. Было что-то в его взгляде, что она больше не сомневалась — вернулся тот самый Малфой.

Он сидел за столом, она у окна — и это расстояние в один шаг ощущалось так, словно Драко был тут, а она в Хогвартсе.

Гермиона подняла с пола палочку и сумку. Она вспомнила, что сумка вчера упала на пол и, кажется, из нее выпало что-то.

Драко продолжал смотреть в сторону, развалившись на стуле. Это он собрал ее вещи?

— Я пойду, — сообщила она, беря в руки туфли на каблуке, в которых намучилась вчера.

Драко кивнул, все так же не смотря на нее. Гермиона открыла дверь, но она не могла так уйти. Если он что-то вспомнил о своем прошлом, она должна это узнать. Она здесь только ради этого.

Его лицо было повернуто к ней вполоборота — положение, в котором оно всегда выглядело особенно красивым. Его губы были плотно сжаты, и все его лицо казалось холодным, застывшим, так напоминавшем ей шестой курс. Драко скользнул по ней глазами. Они казались очень светлыми и безжизненными в дневном свете.

— Расскажи мне про Хогвартс, — сказал он. Его губы изогнулись в такой знакомой со школы усмешке.

— Ты помнишь? — вырвалось у нее.

— Я помню, как ты целовала меня вчера, — ответил он. — Оружие сложено, но перемирие временное. Или мы уже не враги, Грейнджер?

— Я тебе не враг.

— Разве, Грейнджер? А как же мое «добровольное» заточение в жопе мира, без денег, без магии, без… памяти? Разве ты не была одной из тех, кто участвовал во всем этом? — его голос звучал равнодушно-спокойно.

Гермиона почувствовала, как к щекам приливает кровь. Она ждала этот вопрос, но ответить ей было нечего.

— Зачем ты пришла сюда?

— Министерство хочет вернуть тебя.

— Зачем?

— Им нужен зельевар…

— И тебе тоже…

— Откуда ты знаешь?

Драко поморщился, как от головной боли:

— Читаю твои мысли.

— Без палочки?

Он весь побледнел. Она не знала, как много он вспомнил, и что… что он чувствует.

— Я сам не знаю, как я это делаю, — он откинулся на спинку стула с болезненным выражением на лице. — Но я не могу тебе помочь.

— Драко… — начала она.

— У меня нет того, что ты ищешь, — отрезал он. Его лицо снова было холодным.

Гермиона успела узнать его за эти полгода. Когда он в таком состоянии, спорить с ним бесполезно. Эта малфоевская принципиальность иногда ужасно раздражала. В таком состоянии он не примет ее помощь. Он никогда не принимал помощь, когда думал, что это может унизить его. Даже на шестом курсе, когда Снейп хотел ему помочь с заданием Волдеморта, — она это знала, потому что просматривала его память во время судебного процесса. Гермиона вздрогнула. Он теперь помнит о шестом курсе, о войне, о Гарри, о ней.

Она вздернула голову, чтобы не показать ему, как сильно расстроена. Ноги подкашивались. Ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть, вытолкала себя в коридор и, как была босиком, пошла к выходу. Нагретый к полудню асфальт обжег стопы. Гермиона стояла посреди грязной улицы в своем неуместно-красивом платье, а по щекам катились слезы.

Гермиона аппарировала в квартиру Драко. Он сидел у стены на полу — там, где планки паркета уже отходили от старости.

— Святые гриффиндорцы, — протянул он, растягивая гласные, как делал это в школе, — святые гриффиндорцы, которые святы настолько, что частная собственность и чужая приватность для них — пустой звук.

— Я принесла твои документы, — сказала Гермиона, кладя бумаги на стол. — Ты можешь вернуться в магическую Англию.

— С чего ты взяла, что я собираюсь туда возвращаться?

Он прикрыл глаза, и Гермиона заметила, что его веки были красными, а сам он был бледнее обычного. Не спасал даже аргентинский загар.

— Ты должен вернуться, Драко, — сказала она тихо.

— Кому я должен?

Правда, кому?

— Себе, Драко.

— Брось, Грейнджер, я знаю, что ты тут только ради зелья, но не думай, что все будет так просто…

— Я знаю, что это непросто…

— Ты ничего не знаешь, Грейнджер, — отрезал он. Его глаза были сужены и он смотрел куда-то перед собой, куда она не могла заглянуть.

— Др…

— …а может, было бы лучше, если бы я продолжал не помнить? — он усмехнулся. — Здесь меня никто не знает. Здесь никто не считает меня уродом. Здесь смотрят на меня, а не судят меня по моим прошлым поступкам.

— Люди всегда будут судить тебя, меня или кого-то другого. Даже если ты святой, они будут тебя судить…

Она села с ним рядом.

— Я не сужу, Драко, — выдохнула она. — Я не сужу тебя.

Разве этого недостаточно?

Драко впервые, с тех пор как Гермиона аппарировала в его квартире, посмотрел на нее. Вперил в нее затуманенный взгляд красных воспаленных глаз и отвел взгляд.

— Ты не можешь так все бросить, — начала она горячо, — это бессмысленно! Драко! У тебя есть знания, у тебя есть возможности… возможности помочь многим людям. Ты не можешь вот так сидеть тут и не использовать то, что тебе дано. Ты могущественный волшебник!

Он беззвучно рассмеялся.

— … который впустил Пожирателей в Хогвартс, — докончил он ее фразу.

— Ну и что? — воскликнула она. — Это был ужасный поступок. Но ты… Ты хороший человек.

Кто бы мог подумать, что она однажды скажет ему это?

Он скривился.

— Ты прекрасно знаешь, какой я человек, — ответил он холодно.

— Все совершают ошибки, Драко, — продолжала она. — Ошибки для того и даны, чтобы мы чему-то научились и не повторяли их снова.

— Грейнджер, выключи заучку.

— Я знаю одного мальчика, которому пришлось защищать свою семью, когда ему было всего шестнадцать. Я знаю мальчика, который не сдал своего школьного врага, когда у него была такая возможность. Я знаю мужчину, который остался один, без ничего, и он не сломался.

— Ты слишком хорошего мнения обо мне… — ответил он с горькой усмешкой.

Неужели он вот так собирается все потерять?

Гермиона встала и открыла окно. Драко не возражал. Аромат жасмина наполнил комнату, а с ним зашел жар с улицы.

— Ты приготовишь мате? — спросила она.

Но Драко продолжил сидеть на полу, будто не слышал ее, и ей пришлось пойти на кухню заваривать мате самой. Ей передавалось его мрачное безнадежное состояние, поэтому всё валилось из рук. Она просыпала щербу на стол, когда попыталась встряхнуть калабасу, бросила это дело и вернулась в гостиную. Драко сидел там же, прикрыв глаза.

— Драко, твои родители, — она вспомнила Люциуса и Нарциссу у дверей министерства в тот день, когда стерла ему память. — Они… они… — но она не могла подобрать слов. У него были родители, они ждали его, они боролись за него, а он не собирался возвращаться. — Они у тебя есть.

Драко открыл глаза и покосился на нее. В груди шевельнулась надежда, что наконец-то она нашла правильные слова.

— Я была бы так счастлива, если бы мои родители вспомнили меня, — сказала она. — Это как… как вернуться домой.

— Прекрати, Грейнджер.

— Когда я возвращалась из Хогвартса домой на каникулы и мама меня обнимала… — ее голос дрогнул, когда она вспомнила маму.

— Грейнджер, прекрати… просто прекрати. Ты зря стараешься, ты просто зря стараешься, — Драко теперь смотрел на нее в упор. — Эта формула нерабочая. Не трать свое время.

Гермиона не удивилась. Она догадывалась об этом, но почему-то верила, что Драко мог ей помочь.

— Твои документы, — она указала на стол, уходя.

Она уже никогда не обнимет маму, а Драко мог.

* * *

Гермиона давно ушла, но Драко казалось, что он всё еще чувствует ее запах. Аромат ее духов, которые он ей подарил, и которыми, как ему казалось, она пользовалась всегда. Но к вечеру ее запах вытеснили запахи с улицы: вонь от проезжающих мимо окон машин и открытых мусорных мешков.

Самая умная ведьма столетия, а слабости, как у всех людей. Обманывает себя, как и все остальные. Почему она не поняла сразу? Почему не догадалась, отчего никто не смог сварить это зелье? Снейп, который просчитывал каждый свой шаг, который всегда знал, что делает… Неужели она думала, что Снейп записал эту формулу правильно, зная, что она может попасть в руки к Волдеморту?

Почему она решила, что он, Драко, сможет сварить это зелье, когда намного более опытные зельевары не смогли?

В то время, когда Снейп экспериментировал с зельями, в том числе с зельем, которое возвращает память, Драко занимался тем, что резал компоненты и подавал их профессору. Домовые эльфы не допускались в комнату, где они работали, поэтому Драко убирал, мыл котелки и колбы и подметал пол. Руками.

Сначала это казалось ему ужасно унизительным. Не таким он представлял свое будущее. Но потом он втянулся, наблюдая, как работает профессор, и пытаясь что-то сварить сам. Это отвлекало от того, что творилось в его доме, от собраний Волдеморта и от пыток в подвале, в которых ему самому приходилось участвовать.

Драко ненавидел Волдеморта за то, что тот сделал с его домом и его семьей. Это было несправедливо, ведь отец был так предан ему! Это было несправедливо, как и то, что на первом курсе Поттера взяли в команду по квиддичу, а его, наоборот, наказали, хотя они оба были в воздухе на метле. Это было так же несправедливо, как то, что «золотая» троица вечно нарушала правила, и все об этом знали, и им никогда ничего за это не было. Зато когда нарушал он… Это было так же несправедливо, как то, что Поттер издевался над его матерью, когда посадили его отца: «…может, для вас подберут двухместную камеру в Азкабане, будете сидеть вместе со своим бездарным мужем!»

Но он ненавидел Волдеморта даже больше, чем Поттера. И этого было достаточно, чтобы желать победы стороны, которая называет себя светлой.

Снейп никогда не хвалил его. Но Нарцисса всегда считала его очень талантливым. И Драко однажды смог самостоятельно приготовить зелье, которое заставило маму сиять и смеяться весь день. Весь день, когда у отца уже не было палочки, а его самого и его родителей в любой момент могли лишить жизни.

Он смешал для этого зелья компоненты, которые вызывали приятные воспоминания, и именно воспоминания, почти забытые, но все ещё волнующие душу, заставили маму быть счастливой в тот день.

Драко улыбнулся. Мама… Он не мог оставить маму — Гермиона права.

Драко шел по улицам магического Лондона, узнавая мощеные мостовые, старые здания и уголки, где никогда не парковались машины. Прогулялся по Косому переулку, перебарывая страх встретиться с собственной совестью и стыдом, когда в памяти возник исчезательный шкаф в «Горбин и Бэркес».

Люди не смотрели на него. Только проходя мимо магазина мистера Олливандера, он увидел в окне старого мастера, которого держали в подвалах его дома. Тот кивнул ему, и Драко кивнул ему в ответ.

Он чувствовал себя непривычно в мантии. Он чувствовал себя непривычно в этом городе, который, как ему казалось, знал хорошо. Но то, что рисует память, и то, что существует на самом деле, может сильно отличаться.

Наконец, он нашел трактир, где договорился встретиться с Поттером. Тот уже ждал его. Поттер смотрел на него как-то странно, расспрашивал про его планы. Драко никогда не делился своими планами. Особенно когда перед ним стояла какая-то сложная задача. Рассказать о своих планах значило никогда не приступить к ним.

Поэтому он ответил то, что и так было всем известно:

— Собираюсь работать зельеваром.

— Как Снейп?

В министерстве все ждали, что он начнет разбирать записи Снейпа. Это было хорошей идеей, но у Драко были другие планы. Он слишком много времени провел, запертый среди старых вещей, принадлежавщих другим людям. Он слишком долго прятался от жизни.

Он не стал говорить, что собирается купить дом в Аргентине. Мир магических растений и существ Южной Америки разнообразен и плохо изучен.

Драко не мог прочитать мысли Поттера без палочки. Тогда в Буэнос-Айресе с Гермионой это было что-то другое. Не легилименция.

Драко хотел поговорить с ней. Он искал ее в министерстве, но ее не было на рабочем месте.

— Как Гермиона? — спросил он наконец.

Поттер до этого вопроса был как на иголках, и наконец он расслабился.

— Недавно вернулась в Англию.

— Эта формула нерабочая, — сказал Драко честно, понимая, зачем Поттер с ним встретился, — и я ее предупредил.

Драко один раз совершил поступок — стал Пожирателем Смерти — и последствия разгребал до сих пор.

В глубине души он знал, что может это сделать. Да, не сразу, но он может восстановить формулу зелья памяти. Но его останавливал страх — страх снова совершить ошибку.

— Она в тебя всегда верила, — сказал Поттер, вставая. — Она всегда была о тебе лучшего мнения, чем мы все. Даже на шестом курсе она не верила, что ты принял метку.

Даже лучшего мнения, чем я сам о себе.

— Эта формула нерабочая, — повторил Драко. Ещё можно уйти. Еще можно повернуть назад. Но он произнес, зная, что ни Поттер, ни он сам теперь не забудет эти слова: — У меня уйдет время, чтобы ее восстановить.

— Я ей передам. — Поттер протянул ему руку, и Драко пожал ее в ответ.

Когда Поттер ушел, Драко призвал к себе с помощью Акцио стакан сливочного пива. Ему давно уже хотелось остаться одному и попробовать палочку, которую ему вернули в министерстве. Но ему хотелось большего. И он знал, что способен на большее. И если кто-то и смотрел на него, узнавая в нем Драко Малфоя — бывшего Пожирателя Смерти и сына Люциуса Малфоя, он этого не замечал. Его мысли были заняты другим.

Он снова думал о Гермионе. Он никогда не любил никого прежде. Прежде у него не было потребности делать кого-то счастливым. Он приготовит это зелье. Возможно, ему и не удастся воссоздать формулу Снейпа, но он может создать свою собственную. Для нее. Потому что она была единственным человеком, кто в него верил, хоть она и не любила его никогда.

Но лучше бы не было этих дней в Буэнос-Айресе, когда он не помнил, что она его ненавидела. Лучше бы не было этих дней, когда они сидели в парке, когда она приходила к нему в лавку и помогала разбирать старые вещи. Лучше бы не было того вечера, когда она лежала на нем и их пальцы сплетались. Лучше бы он никогда не целовал ее. Потому что с чувствами не так-то легко справиться. Ненавидеть ее было просто. Любить ее гораздо сложнее.

Драко оставил деньги, которые снял со своего счета в Гринготтсе, и вышел на улицу. На сегодня у него была назначена еще одна встреча.

Вечером они ужинали с Асторией Гринграсс в ресторане дорогого магловского отеля. Драко положил белоснежную салфетку на колени, разломил теплую булочку и намазал маслом, пока Астория выбирала с сомелье вино. Астория выглядела совершенно потрясающе в простом бежевом платье. Он вспомнил, что много раз видел ее без платья, вообще без ничего. Астория красивая, очень красивая, полностью в его вкусе. Но когда Драко встречался время от времени с ней глазами, он замечал, что ее взгляд был недовольным и злым, совсем не похожим на взгляд другой девушки, о которой он всё еще думал.

Наконец, принесли первое блюдо.

Драко медленно ел креветки в хрустящей панировке, запивая их прохладным шардоне, и пытался угнаться за мыслями Астории. Она что-то говорила о своем отце, о его связях, о том, что Драко мог бы…

— Ты предлагаешь мне пойти в политику? — спросил он наконец.

— Конечно, как твой отец…

Мясо во второй перемене блюд было плохо прожарено, не так, как он просил. Драко оставил его и пригубил вино. Стать как отец. У него всегда был интерес к власти, еще со школы. И это был куда более легкий путь, чем создавать зелье, которое не мог создать никто.

— Я должен работать зельеваром.

— Всё можно обойти…

— Я не против работы зельевара, мне всегда нрави…

— Драко, — перебила его Астория, — сколько ты собираешься зарабатывать на этом? Вы потеряли много денег после войны.

— Мы растеряли всю нашу человечность еще раньше, — ответил он.

Астория подняла на него взгляд, но ничего не сказала.

— Ты порвала со мной, когда мне вынесли приговор.

Под куском мяса разливалась лужица крови.

— Я не думала, что ты когда-нибудь вернёшься.

— А если бы я не вернулся?

Официант унес тарелки и поставил перед ними десерт. Тирамису, посыпанное шоколадом.

— Какие глупые вопросы, Драко. — Астория погрузила ложку в десерт.

Она снова о чем-то щебетала. Драко кивал, думая о том, что завтра ему предстоит встреча с отцом. Он отказался от кофе, расплатился и помог Астории надеть пальто.

— Мы не останемся? — Она посмотрела на стойку регистрации.

— Нет, Астория. Я завтра утром возвращаюсь в мэнор.

— Но у нас есть целая ночь…

Она положила руку ему на талию так, как это делала прежде. Ее прикосновение не было отталкивающим, наоборот. Он мог бы с ней остаться. Мог бы подумать над ее предложением.

— Мне надо отдохнуть, завтра утром в мэнор, — сказал он.

* * *

В министерстве Гермиона узнала, что ее искал Малфой. После работы она аппарировала в гостиницу, где он остановился. Она надеялась, что он уже остыл и выслушает ее. Даже если он больше не захочет ее видеть, он хотя бы будет знать, что она встречалась с ним не ради зелья.

Гермиона поднялась по лестнице, но замерла, когда услышала приглушенный звук голосов. Голос Драко она узнала сразу же. Второй — женский — был ей незнаком. Они о чем-то спорили. Драко явно был раздражен. Гермиона развернулась, чтобы уйти и вернуться позже.

— Драко, но мы помолвлены… — услышала она.

— Ты не думала об этом, когда уходила.

— А что я должна была сделать?

— А ты сама не понимаешь?

— Нет, не понимаю!

— Тогда о чем мы говорим?

— Мы говорим о нашем будущем…

— Нет никакого наш…

— Я люблю тебя.

— Если бы ты меня любила…

Было неприятно стоять там и слушать, как разворачивается чья-то личная трагедия. И отчасти ее собственная. Ведь она ничего не знала об этой части жизни Драко. Нет, она, конечно, знала, что у него была чистокровная богатая невеста, но она никогда не думала, что у него с этой девушкой могли быть чувства. Она не думала, что у Малфоя были чувства к кому-то еще, как были в прошлом у нее с Роном. Но то, как звучал его голос…

— Нет, так нельзя, Драко! — продолжала девушка. — Это жестоко! Я не могла пойти туда за тобой!

— Асти…

— Мне тебя не хватало все это время… Я знаю, ты меня не помнил. Но я тебя помнила. Нам же было так хорошо. Давай вспомним. Давай попробуем все сначала.

Драко выругался.

А потом воцарилась тишина, в которой Гермиона почувствовала себя совершенно лишней. Этот разговор не предназначался для ее ушей, а то, что происходило сейчас, тем более. И она теперь не знала, как уйти, чтобы не выдать себя звуком шагов. А слушать и знать, что происходило в коридоре в шаге от нее, она тоже не могла. Она стояла, застыв, испытывая стыд и ещё одно чувство. В тишине прозвучал приглушенный вздох Драко.

Снова раздался голос девушки. И тогда Гермиона побежала по лестнице вниз. Она вышла из гостиницы, но никто не заметил ее.

Она стояла на улице, и шел снег с дождем.

Невидимая броня, которой обросло сердце после предательства Рона, была снята рукою Малфоя так же легко, как он снял с нее маску. Он не знал, не думал, что обнажал ее душу и пробуждал ее чувства все это время, пока они были вместе. Как бы она ни сопротивлялась, чувства были, и они делали эти дни в Буэнос-Айресе такими сладкими, такими теплыми и наполненными светом. И они стоили того, чтобы она за них поблагодарила.

Ей не оставалось ничего другого, как признать — она есть, она живая и она любит. Но тут же другой голос напоминал ей, что сейчас он целует другую девушку. И тогда все ее чувства замирали, тело сковывало холодом и снежинки на щеках ощущались болезненнее и злее.

Она любит. Она любит. Она любит. Она просто любит. И пусть он тоже любит и будет счастлив.

— Я благодарна тебе за чувства, — сказала она вслух. И слезы, которые Гермиона подавляла в себе с того самого дня, когда стояла на раскаленном асфальте, беспомощно оглядывалась и всматривалась в равнодушные лица идущих мимо людей, полились из глаз. И перешли в рыдания. Все равно улица была пустынна, и никто не мог увидеть, как она плачет. Она повторяла снова и снова, пока ей не стало легче: — Я благодарна тебе за чувства. И за то, что ты был в моей жизни.

Слезы все еще текли, но боль отпустила. Когда ничего не остается, человек возвращается домой. И у нее были родители, которые не помнили ее, но они у нее были.

Ей надо отдохнуть от борьбы и боли, от масок и доспехов, от ненависти и лжи. Ей просто нужна передышка. В Буэнос-Айресе светило солнце, здесь падает снег. Но Гермиона продолжала чувствовать к Драко любовь, а значит, желала ему только хорошее: с ней или с другой женщиной, которая сможет сделать его счастливым.

Драко еще перед ссылкой, когда Астория бросила его, принял внутреннее решение, что ее в его жизни не будет. Еще когда она что-то значила для него и каждый день, каждую минуту, ему ее не хватало, он помнил, что она его предала. Даже тогда — в те месяцы, что у них оставались до ссылки, — он ни разу не послал ей сову, ни разу не сделал попытки увидеться. Она уже с кем-то встречалась, с каким-то богатым маглом из королевской семьи.

Теперь, спустя почти четыре года, Астория поцеловала его в коридоре гостиницы. Его тело все еще реагировало на нее, и она не могла не почувствовать его возбуждение. Но он оттолкнул ее, а потом послышались шаги на лестнице, и он сумел выпроводить ее.

Гермиона так и не пришла. А ему надо было решить еще один вопрос. Вернуть еще один кусок своей жизни.

Его первая после потери памяти аппарация далась легко. Драко почувствовал подъем оттого, что смог переместиться. Но когда он оказался у ворот Малфой Мэнора, всё его воодушевление сменилось страхом.

Он думал, что сможет войти сюда спокойно-равнодушно. Он так привык скрывать свои эмоции и боль, начиная с шестого курса, когда всё, во что он верил, начало разваливаться на куски.

Теперь он понимал, что даже не помня своего прошлого и магию, в Буэнос-Айресе он автоматически использовал окклюменцию.

Когда ворота поместья, где он вырос, отворились, Драко ступил на мощеную подъездную дорожку и почувствовал аромат вечнозеленых тисов. По телу прошла дрожь. У него не было в руках ничего, на что он мог бы перенести свое волнение, а палочка была под мантией. Поэтому он просто шел. Он просто шел, стараясь выглядеть спокойным.

У входа его встречали домовые эльфы и двое: его отец и мать. Мама постарела — отметил он с грустью, а отец… Он был таким же, каким Драко его помнил, постаревшим раньше матери и потерявшим весь свой лоск. На него он был зол столько лет.

Драко подошел к ним, и никто не говорил ни слова. Драко кинулся к матери и обнял ее, чувствуя, как внутри ломается стена.

— Драко, — прозвучал в тишине голос Люциуса.

Он вспомнил, как тот же голос звал его во время финальной битвы.

— Драко, — прохрипел тот снова.

Он продолжал обнимать мать. А отец…

Самое горькое, что как бы он ни был обижен на отца, как бы ни винил его во всех своих бедах, где-то в глубине души к нему была любовь, в которой Драко не желал признаваться самому себе. Отец стоял рядом, и, может быть, Драко устал ненавидеть. В конце концов, у него снова было его прошлое, его палочка и это зимнее утро.

Он отошел от матери.

Люциус был гладко выбрит. Драко помнил, что после войны отец стал забывать бриться; от него не пахло алкоголем, и он ждал.

— Папа, — проговорил Драко, — я вернулся.

Он обнял отца.

* * *

Волны набегали одна за другой. Было раннее утро, и пляж наполнял влажный туман, который обещал рассеяться к полудню. В Австралии в декабре жарко. На пляже в этот час никого. Поэтому Гермиона очень удивилась, когда в двух метрах от нее материализовалась фигура в черной мантии. В одной руке человек держал остроконечную шляпу, в другой саквояж.

— Гермиона Грейнджер?

— Это я.

— Посылка от министерства.

Человек вынул из саквояжа коробку с сургучной печатью министерства и вручил Гермионе.

— Распишитесь тут.

Он достал свиток, который раскрылся сам. Гермиона увидела в конце длинного списка свое имя. Человек протянул ей перо, и она расписалась. Едва она поставила подпись, и свиток, и перо, и сам курьер исчезли. Она стояла на пляже в Австралии, а в ее руке была таинственная посылка. Гермиона осмотрела ее и увидела сбоку монограмму «ДМ».

Она не видела Драко почти год, но знала от друзей, что он работает зельеваром. Сердце заколотилось тревожно. В этой посылке должно находиться оно. И если это именно то, о чем она думает… Если она не выдумывает… Если…

Гермиона сломала печать, открыла коробку и увидела в ней пузырек с зельем.

Она побежала в дом, где жили ее родители. Они знали ее как свою соседку. Но теперь…

После стольких неудач она уже не ждала, что у нее что-то выйдет. Но зелье сработало, и у Гермионы был тяжелый и одновременно волнительный день. Ей столько надо было рассказать им. Столько надо было вернуть. В тот момент, когда мама посмотрела на нее, а затем без слов обняла, Гермиона разревелась. Она была так счастлива. Эмоции все еще переполняли ее и она решила, что обязательно поговорит с Малфоем, когда вернется в Англию. Прошлой зимой она сбежала в Австралию так стремительно, что никогда не поговорила с ним.

Была уже ночь. Родители спали. А Гермиона не могла уснуть. Она ворочалась в своей постели, думала о Драко. Ей надо было успокоиться. Она переоделась в платье и аппарировала на берег океана. Это было место, где Гермиона всегда чувствовала душевный подъем. Здесь как-то особенно ложились краски, и даже ранним утром, когда небо было затянуто тучами, здесь всегда просвечивал клочок голубого неба.

Она даже забыла надеть резиновые шлепки и не захватила толстовку. Песок был холодным, и поднимался ветер. Но Гермиона не хотела уходить. Ей надо было успокоиться, перевести дух. Она еще в Аргентине привыкла к неспешному течению времени, мягкому спокойному движению жизни. Она стояла на берегу, слушая, как шумят волны, грохочут и распластываются у берега; ощущая пальцами ног пену, когда волна подходила слишком близко.

Забрезжил рассвет. Гермиона чувствовала, что может всё. Чувствовала себя так, как когда они с Гарри и Роном бросались в приключения и у них всё получалось. Чувствовала себя снова, как девочка. И эти волны, и выходящее солнце, и ее любовь к Драко, которая в эту ночь распространялась на весь мир. И казалось, что все обязательно будет хорошо.

Она еще чувствовала на руках прикосновение к бумаге с инициалами «ДМ», которые выводил своей рукой он. Она еще помнила его пальцы, как бы ни пыталась забыть. Она хотела поблагодарить его за то, что он сделал для нее. И, может быть, снова хотела увидеть его глаза и смотреть, как идет первый снег.

Гермиона закрыла веки, растворяясь в шуршании волн и представляя их встречу, когда услышала хлопок аппарации. Может быть, это Невилл? Или это Гарри узнал, что ей пришло зелье? Она открыла глаза и обернулась.

В полутьме ей показалось, что она ошиблась. Это не мог быть он. Он не мог идти к ней в своей темной мантии, которую развевал внезапно усилившийся ветер.

Он приближался, идя по влажному песку в своих остроносых черных туфлях. А она стояла босиком в летнем платье и ежилась от утренней прохлады и ветра.

— Спасибо, — сказала она, когда Драко подошел.

— Оно сработало?

— Да, — Гермиона подавила в себе желание обнять его.

Она могла обнять Гарри, и это бы ничего не значило. Но обнять Драко Малфоя — означает самой развалиться на части. Она была счастлива, видит Бог, весь этот год, живя тут, она была счастлива! Но когда Драко стоит так близко…

— Я рад, — он улыбнулся.

— Спасибо, — повторила Гермиона, сдерживая слезы.

Драко снял мантию в то время, как она обхватила себя руками, чтобы согреться. Он накинул на нее мантию и при этом стоял так близко, что это казалось сном.

— Я возвращаюсь в Англию, — сказала она.

В полутьме глаза Драко были такого же цвета, как океан за его спиной.

— Мои родители снова устраивают рождественский прием в Хогвартсе, — сказал он. — В этот раз никаких масок. Ты будешь?

Гермиона весь год убеждала себя, что все забыла и ничего к нему не чувствовала. Но не сейчас, когда небо понемногу светлело и Драко смотрел на нее так… так, как смотрел на нее в Буэнос-Айресе. Она не знала, что делать, не знала, что сказать ему. Она только смотрела на него, и ее переполняли чувства.

— Мне жаль, Драко, — сказала она наконец, — что я стерла тебе память, жаль, что ты оказался там, без магии, жаль, что я тебе лгала, — она вздохнула, бросаясь как в ледяную воду. — Но я не жалею о том, что тогда была с тобой.

— Не жалеешь?

— Я рада, что ты вернулся. Рада, что ты вернул свою семью, свою магию, свои знания, свои возможности. Рада, что ты всё вернул.

— Не всё.

Он отошел и исчез. Должно быть, воспользовался порт-ключом. И если бы не его мантия, то Гермиона бы решила, что задремала и ей всё это приснилось. Она закуталась в ткань, хранящую его тепло, прикосновение к его телу, его запах. Подняла плечо и провела по нему щекой, а затем коснулась ткани губами.

Драко сам не знал, зачем это сделал. Зачем запросил в министерстве порт-ключ в Австралию и зачем все-таки воспользовался им. Конечно, ему было любопытно узнать, подействовало ли на маглах зелье для восстановления памяти. Драко выбросил мысль, что об этом ему мог сообщить и Гарри, и Невилл, с которым они стали приятелями, и убедил себя, что все дело в его исследовательской работе.

Весь год он был занят разработкой зелья, и это помогало не думать о Гермионе. Может, если бы она жила в Лондоне, он бы куда-нибудь ее пригласил. И может, у них бы получилось поговорить и он бы поблагодарил ее. В конце концов, именно она вернула ему память. Но Гермиона жила в Австралии.

Родители всё чаще напоминали ему, что пора уже жениться и продолжить род Малфоев. И несколько раз мама говорила о Гермионе. Неужели мама думает, что Гермиона захочет стать его женой? Она и встречалась-то с ним только ради зелья для своих родителей.

Было раннее утро. Ветер поднимал песок, волны набегали на берег, почти касаясь его ботинок, а вдали дрожала серая дымка тумана. Драко не учел разницу во времени с Лондоном, когда решил переместиться; Гермиона еще спит, и он не успеет увидеть ее. И когда забрезжил рассвет и туман стал реже, Драко решил аппарировать в то место, о котором рассказал ему Невилл. Куда Гермиона обычно приходила с термосом горячего чая, чтобы заниматься переводами старинных магических трактатов. Он знал, что это место было особым. Только волшебник мог увидеть его. Там время останавливается и даже в пасмурный день над головой светит солнце. Драко представил берег моря, залитый светом, и аппарировал туда.

Едва вихрь аппарации перенес его, как туман рассеялся, — и Драко увидел девушку вдали.

Девушка стояла на берегу, босиком, в легком платье, а ветер трепал ее распущенные волосы. И когда Драко сделал к ней шаг, он понял, что это Гермиона. В груди болезненно сжалось — розовый свет ложился на ее открытые плечи совсем как в то утро, когда Драко обнимал ее в последний раз.

Гермиона обернулась. Увидела его и замерла. Драко продолжал идти.

Песок скрипел под ботинками. Ветер становился сильнее, словно отвечая его внутреннему состоянию. Гермиона смотрела на него.

— Спасибо, — она первой нарушила тишину, когда он наконец подошел к ней.

— Оно сработало?

— Да.

Драко подавил в себе желание обнять ее. Прижать к себе, словно между ними не было много лет непонимания и злости. Словно между ними не было войны, которая оставила на ее руке тот шрам. Словно она никогда не стирала ему память и не обманывала его. Словно единственное, что было между ними, — то лето в Буэнос-айресе, которое он пытался и не мог забыть.

— Я рад. — Драко улыбнулся.

— Спасибо, — в ее голосе прозвучала радость, а в глазах блеснули слезы. Драко понял, что именно он является причиной ее счастья, и на душе стало тепло.

Драко заметил, что она обхватила себя руками, пытаясь согреться. Снял мантию и набросил ей на плечи. Он почти коснулся ее руки, и теперь стоял так близко, что это казалось сном.

— Я возвращаюсь в Англию, — сказала Гермиона.

Драко вспомнил, как год назад хотел с ней встретиться. Но в городе ее не было; в министерстве она не появлялась; ему отвечали, что она ушла в отпуск. Лишь позже от Поттера Драко узнал, что она в Австралии. И не в отпуске. Она там живет.

— Мои родители снова устраивают рождественский прием в Хогвартсе, — ответил он. — В этот раз никаких масок. Ты будешь?

Он рассматривал ее лицо, понимая, что весь этот год трудился только из-за нее. Отчасти от злости и обиды, что был нужен ей только ради зелья, отчасти чтобы доказать ей, что может справиться с такой сложной задачей. Но истинная причина была в том, что она поверила в него — в то, что он способен создать это зелье. И он поверил в себя тоже.

А может, всё дело в том, что он до сих пор испытывает к ней чувства.

— Мне жаль, Драко, — заговорила Гермиона, и Драко замер, потому что совсем не ожидал услышать от нее это, — что я стерла тебе память, жаль, что ты оказался там, без магии, жаль, что я тебе лгала, — она замолчала и добавила: — Но я не жалею о том, что тогда была с тобой.

— Не жалеешь?

— Я рада, что ты вернулся. Рада, что ты вернул свою семью, свою магию, свои знания, свои возможности. Рада, что ты все вернул.

Ему пора было переместиться обратно в Лондон. Сегодня решалось, продолжит ли министерство с ним сотрудничество. Но прежде чем коснуться порт-ключа, Драко понял, что отправился в Австралию только ради того, чтобы увидеть ее.

— Не все, — сказал он, понимая, что ее он еще не вернул.

У Гермионы были насыщенные дни перед Рождеством: она вернулась в Англию с родителями. Но, как бы занята она ни была, Драко не шел из головы. И в последний момент она решила пойти на Рождественский прием в Хогвартсе. Она даже не успела купить платье и надела то же, что в прошлом году. Оно так же было слишком длинным и требовало каблуков, а верх был так же открыт.

Перед выходом она брызнула на себя парфюм — тот самый, что Драко подарил ей на прошлое Рождество. Аромат ее амортенции. Но теперь запах ее амортенции плотно связался с образом Драко, ведь она носила этот парфюм в ту ночь, когда они появились на рождественском приеме вместе.

Гермиона зашла в Большой зал. Он снова выглядел потрясающе, украшенный красным, зелёным и золотым. В ночном небе кружились снежинки, а все кругом сияло и искрилось. Драко ещё не пришел. Гермиона уже видела своих друзей, но его не было.

Когда со сцены полилась медленная музыка, ее окликнули.

— Потанцуем? — на нее смотрел высокий молодой человек.

— Хорошо.

Гермиона ожидала, что Невилл будет таким же неуклюжим, как в школе, но он неплохо танцевал.

У них было несколько свиданий — если, конечно, их встречи можно назвать свиданием. Она замечала, что постоянно ждет, когда он упомянет Драко, ведь они стали приятелями. Нет, это никак нельзя было назвать свиданием.

— Я знаю, что твоим родителям вернулась память, — сказал он. — Драко мне рассказал. Надеюсь, ты не обиделась, что я сказал ему, где тебя можно найти в Австралии?

Взгляд блуждал по толпе, потому что, когда Невилл взял ее за руку, Гермиона почувствовала, что ей неприятно находиться к нему так близко. Он похорошел после школы, вырос и похудел. Он, наверное, был даже выше Драко, но он не был Драко, как ни крути.

— Вы с ним встречались в прошлом году? — спросил Невилл.

— Это тоже он рассказал?

— Нет. Я видел вас тут в масках.

Глаза выцепили в толпе фигуру в черном костюме. Внутри разлилась волна тепла. Гермиона вторила взглядом движениям Драко, медленным, плавным и уверенным, когда он шел через зал, а затем остановился рядом с Блейзом, Дафной и еще какой-то девушкой.

А потом Драко заслонила танцующая пара и Гермиона не видела его больше. Поворот, еще поворот — сердце отчаянно колотилось, а перед глазами стояла их встреча на берегу океана. Знакомые люди кружились вокруг, но она не могла разглядеть их лиц, как ни пыталась. И когда ее сердце немного успокоилось, она снова увидела его. Драко смотрел прямо на нее. И пока ее ослабевшее тело поворачивалось в такт музыке, их взгляды долгие две секунды были прикованы друг к другу.

— Он самый упертый человек, которого я знаю, — продолжал рассказывать Невилл. — В формуле Снейпа была заложена серьезная ошибка. Малфою пришлось буквально создавать формулу заново. Он всё бился над ней. Оставался после работы. Пробовал снова. И добил-таки…

Она всё еще видела перед внутренним взором взгляд Драко. Казалось, в те секунды, когда они смотрели друг другу в глаза, они вернулись в прошлое и снова были вместе. Не в физическом мире, а где-то там, где человек не может забыть. Где-то внутри, где он еще помнит, сколько бы времени ни прошло и как бы сильно он ни старался забыть. Воспоминания были сладкие и болезненные одновременно.

— Гермиона?

— Что?

— Он смотрит на тебя.

Сердце выпрыгивало из груди.

— Не знаю, из-за чего вы разошлись, — сказал Невилл, — он бывает упертым, вспыльчивым, иногда он не выбирает слов, когда злится, но он давно не тот мальчик, который травил нас в школе.

— Я знаю, Невилл.

Танец, наконец-то, закончился, и она отпустила его руку.

— Ты не против, если я потанцую с Луной?

— Нет, конечно.

Гермиона подошла к фуршетному столу и взяла бокал с шампанским. Она все еще пыталась справиться с чувствами, когда ощутила знакомый аромат одеколона. Обернулась и увидела руку с тем самым слизеринским перстнем. Ноги подкосились, а в животе повисла пустота. Ей вспомнилось, что таким же движением, каким Драко поглаживал сейчас стол, он гладил исчезательный шкаф много лет назад. А после — столовое серебро в антикварной лавке. Мягко, едва касаясь, чувственно. Гермиона поставила бокал на место и подняла взгляд.

Весь этот год она старалась не думать о нем и не вспоминать их дни в Буэнос-Айресе. Но тающий снег поутру, треск граммофона и летней грозы, ароматы жасмина и роз, его лицо под маской, которое ей удалось увидеть. Всё это было, было, было в ее жизни, и от этого не убежать. Воспоминания клоками, большими кусками оживали перед глазами.

Музыка запела о том, что однажды слезы высохнут и выйдет солнце, Гермиона уловила только эти слова и больше не слушала. Она не поняла, как так получилось, что она положила голову Драко на грудь, а он прижал ее к себе. Музыка уносила их, как волны, в медленный танец, где не было никого, кроме них двоих.

Гермиона видела сквозь туман, что люди оборачиваются. Кажется, где-то мелькнуло красное лицо Рона. Но она перевела глаза на Драко и потянулась к его губам. А может, это он потянулся к ее. Поцелуй в губы, короткий и невинный, почти бессознательный. А затем она прижалась щекой к его щеке и, подняв взгляд, увидела над ними веточку омелы. Я люблю тебя — звучало внутри, и Гермиона знала, что это чувство было их общим.

Снег падал с зачарованного потолка, но, как всегда, не долетал до пола. Омела медленно кружилась между зажженых свечей. Рождество — время семейных встреч и время чудес. Разве на Рождество не случаются чудеса?

События, произошедшие накануне приема в Хогвартсе. Драко еще не вспомнил.

Когда сеньора Лорена Ольвидада вернулась домой, она поднялась в свою комнату, но не уснула, как думали все, а села в кресло у балкона. В этот час в доме спали все, даже прислуга. Сеньора упала в благодатную тишину, наполняющую дом. В этой тишине, горячей как декабрьский воздух, перед глазами встала утренняя прогулка в Сан Тельмо.

Она ходила в антикварный магазин, где на стене висело, но не продавалось то самое зеркало — зеркало, в котором сеньора Ольвидада видела себя шестнадцатилетней девушкой, а не сорокалетней женщиной с коронками, варикозом, закрашенной сединой и постоянными мыслями о прошлом.

Она ходила туда каждый декабрь, перед Рождеством.

Последние три года в магазине работал высокий молодой человек с удивительно светлыми волосами. У него было очень странное имя — Драко Малфой. Он говорил на превосходном британском английском, так же как она сама. Они беседовали о погоде, о Буэнос-Айресе, о книгах и старинных вещах. Единственное, о чем они никогда не говорили, — о том, как он попал в Аргентину и о его прошлом. Возможно, он не помнил его, как она не помнила свое.

На его предплечье была татуировка, к которой сеньора Ольвидада так и не смогла привыкнуть. Всякий раз, глядя на нее, у нее возникало тревожное чувство.

И хотя она ни разу ничего не купила, продавец был всегда рад видеть ее. Он всегда вежливо отходил к прилавку, чтобы не беспокоить ее, когда она начинала всматриваться в зеркало.

В этот день, сеньора Ольвидада, войдя в магазин, увидела, что Драко Малфой был не один. С ним за прилавком стояла кудрявая девушка.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он.

— Я ищу, — сказала Лоре, — эликсир молодости.

Глаза девушки остановились на ней, а потом она закашлялась и стала смотреть что-то за спиной продавца.

— Конечно, — сказал он, — оно все так же ждет вас на стене.

— Однажды вы его кому-нибудь продадите, — пожаловалась в шутку сеньора Ольвидада.

— Не думаю. Мне сказано никому его не продавать, — ответил он.

Девушка за его спиной пожирала его глазами. Они вместе. Но не пара. Они влюблены, но не вместе.

Сеньора Ольвидада подошла к зеркалу. Долгие минуты всматривалась в свое отражение. Наконец, Драко и влюбленная в него девушка исчезли, и сеньора Ольвидада осталась в отражении одна. Она глядела на себя — и видела то самое, единственное воспоминание, которое осталось у нее из прошлого.

Сеньора Ольвидада покрутилась перед зеркалом. Она была в том самом розовом бальном платье, которое помнила так хорошо. И знала, что если в этот раз он будет ждать ее — ее таинственный спутник раз в году перед Рождеством — она также будет улыбаться от удовольствия, что он увидел ее такой красивой, как она улыбалась ему перед этим зеркалом, когда ей было шестнадцать.

Последние три года ее таинственный собеседник не приходил. В прошлый раз он сказал ей, что их встреча может быть последней. Но она ему не поверила.

Сеньора Ольвидада села на ступеньки напротив зеркала. И она ждала. Она ждала его, глядя на себя юную, а портреты на стенах переговаривались: они обсуждали рождественское меню, и наряды, в которых собирались встречать учеников, когда те появятся в холле перед балом. Доспехи у стен пели рождественские гимны.

Она вспомнила, что в тот, последний, раз не дождалась его в коридоре и пошла его искать. Все было так же, как в тот вечер много лет назад: он не пришел на рождественский бал, единственный ученик, который не пришел. Она ждала его весь вечер. Ждала его, танцуя с Джеймсом, ждала его, болтая с подругами.

Ждала его столько лет.

Конечно, она находит его в кабинете зельеварения. Там шипят зелья и поднимается дым. Она пугается, что зелье попадет на ее новые туфли и испортит их. И тогда все узнают, что она снова с ним встречалась. А об этом не должен знать никто — он запретил, чтобы она кому-то рассказывала об их встречах.

После стольких дней, когда она сидела в кресле у балкона с оглушающим чувством в груди, пытаясь вспомнить его и свое прошлое, — после всех этих чувств она снова оказалась здесь.

Среднего роста, во всем темном, он стоит в полутьме кабинета, затем медленно оборачивается. Лоре зажигается от удовольствия, что он видит ее такой красивой в бальном платье и новых туфельках. Она рдеет от волнения и не может погасить дрожь. Дрожь не оттого, что сбежала с бала, оставила Джеймса, дрожь оттого, что он тут и он ждет ее.

Они всегда встречаются в этом месте — и в этом времени. Он маг — она догадывается. Он заколдовал ее единственное воспоминание о прошлом, чтобы они могли в нем встречаться раз в году. Она не знает, как потеряла все свои воспоминания. Единственное, что она помнит из своей юности, — тот вечер, когда сбежала с рождественского бала в школе, а он на бал и вовсе не пришел. Сбежала, потому что хотела увидеть его и хотела, чтобы в этот вечер он не был так одинок.

Он с каждой встречей становился старше. Его волосы длиннее, а он сам молчаливее.

— Возможно, это наша последняя встреча, — говорит он.

— Почему?

— Здесь началась война, Лили, — он всегда называет ее не по имени, а цветком.

Лилия — красивый цветок с приятным ароматом, но тот, кто решится поставить его в спальню, рискует не проснуться утром.

— Как тебе живётся в Аргентине? — спрашивает он.

— У меня все хорошо. Соль, моя третья дочка, пошла в школу в этом году...

На его хмуром вытянутом лице никогда не бывает улыбки, вот и сейчас он не улыбается.

— Что это? — Она обращает внимание на пузырек в его руке.

— Ничего, — говорит он, — ничего... Зелье для восстановления памяти... которое слишком поздно использовать.

— Ты расскажешь, что произошло со мной? Почему я знаю тебя, но не помню?

— В следующий раз, — отвечает он.

— Ты всегда говоришь, что расскажешь мне в следующий раз.

В этот раз он улыбается. И его темные глаза тоже улыбаются. Она улыбается ему в ответ. Их что-то связывает: какие-то слова, какие-то ошибки и чувство вины.

Она чувствует себя такой красивой, такой молодой в его глазах. И она смотрит в зеркало и видит себя совсем юной. Северус — так его зовут — исчезает за ее спиной. И в отражении остаётся она одна: у нее зеленые глаза и рыжие волосы, которым больше не нужна краска.

Она продолжала сидеть на ступеньках. В этом году Северус снова не пришел.

Сеньора Ольвидада все еще ощущала себя шестнадцатилетней девушкой, влюбленной, счастливой, и все ее тело откликалось. И пахло жасмином — аромат ее первой любви. В отражении зеркала она увидела, что Драко Малфой смотрит на девушку, а та делает вид, что рассматривает картину — гардению, нарисованную карандашом. Они вместе, но делают вид, что это не так.

Ей хотелось сказать эти двоим, что надо прощать близких людей, что надо думать об их чувствах, но вряд ли ее будут слушать.

— Я бы хотела пригласить вас к себе на Рождество, — сказала сеньора Ольвидада.

— Как ты на это смотришь, Гермиона?

— Хорошо.

— Тогда мы будем.

— Вы мне кого-то напоминаете, — сказала девушка.

— Наверное, кого-то из прошлой жизни, — сеньора Ольвидада улыбнулась, чувствуя, что в этом году они не придут.

Уходя, она снова взглянула в старое зеркало на стене — оттуда на нее смотрела молодая женщина.

Гермиона сразу же догадалась, куда перенес их Драко. Это был странный выбор места, чтобы отпраздновать первую годовщину свадьбы. К тому же в канун рождественских праздников тут собралось огромное количество людей, и все они переговаривались, смеялись и стучали бокалами. Гвалт стоял ужасный. Никакой романтики.

Драко оставил ее за столиком одну. Уже успели принести пикаду: нарезку из сыра и колбасы. Гермиона сделала себе бутерброд и продолжила бросать взгляды на дверь, ожидая, когда он вернется. Наконец, он появился с тем самым маленьким букетом гардении, которые тут продавались в это время года.

Она подавила в себе желание отругать его за долгое отсутствие. Это был особый вечер, и она не хотела тратить его на ссоры.

— С годовщиной, Гермиона, — сказал он, целуя ее в щеку и вручая букет, — как тебе место? — Он взял с доски кусок колбасы. — Выглядит съедобно.

— Очень милое, — ответила она, — это очень мило, что ты решил вспомнить, что именно тут мы встретились в первый раз.

Она не стала говорить, что предпочла бы пойти в какое-нибудь другое место. Например, туда, где предлагают пошаговое меню и на столе лежат белые скатерти, и официант наливает воду, когда она заканчивается в бокале… а не в баре с заветренной нарезкой. Впрочем, колбаса была вкусной. Особенно копченая с цельным черным перцем, зато в вареной с фисташками съедобными были только фисташки.

— В этот раз никакого снега, — Драко усмехнулся. — Или? Ты хочешь, чтобы пошел снег?

— Я не могу вернуться в прошлое…

Она поднесла букет к носу, вспоминая, как тот же аромат разливался в ее съемной квартире два года назад.

— Значит, ты хочешь снег?

— Почему ты вспомнил о снеге? Ты нашел в мэноре маховик времени?

— Маховики так далеко в прошлое не отправляют…

Он достал из портфеля темный бутылек без какой-либо этикетки.

— С годовщиной, Гермиона, — сказал он, пододвигая к ней зелье.

Бутылек был очень легким, почти пустым, лишь на дне плескалось немного жидкости.

— Что это, Драко?

— Билет в воспоминание, — он взял бутылек, — это зелье, точнее его остатки. Оно может перенести в любое воспоминание, которое ты выберешь, и ты можешь затащить туда кого-то другого.

— А зачем ты решил сделать это тут, в Сан Тельмо?

— Скоро узнаешь.

— Это зелье Снейпа? — догадалась она, даже через много лет узнав почерк профессора, который попортил ей много крови в школе.

Драко кивнул.

— Как оно работает?

— Надо выпить зелье, а потом ты можешь затащить второго человека в ваше общее воспоминание, если у него с собой есть вещь, которая там присутствовала. Когда мы экспериментировали с этим зельем, я пригласил Поттера и попросил его принести снитч, — на лице Драко появилась его такая мальчишеская усмешка, которая сразу же переросла в широкую улыбку.

— Что?

— Мы с ним снова играли в квиддич, в воспоминании…

— И?

— В этот раз я его поймал.

— И ты принес это зелье, чтобы мы…

— Отправились, куда захотим.

Гермиона отставила зелье и посмотрела Драко в глаза.

— Я и так там, где хочу быть, — сказала она.

— Тогда я первым выберу воспоминание. — Он притянул себе бутылек, но прежде чем успел открыть его, Гермиона положила ладонь ему на руку.

— Драко, — сказала она, — я именно там, где я хочу быть. С тобой. Здесь или в другом месте. Я счастлива, здесь и с тобой.

— Получается, я зря старался и искал ее в той квартире? — Драко достал из портфеля маску. Ту самую, которую она купила ему для рождественского приема.

Перед глазами вспыхнул рождественский бал в Хогвартсе, когда Драко еще не помнил свое прошлое. Гермиона много раз говорила ему, как ей жаль, что они тогда даже не потанцевали. И кто бы мог подумать, что он нашел способ вернуть их туда.

— Нет, не зря… — ответила она.

— Я тоже тебя люблю, Гермиона.

Он открыл бутылек, плеснул зелье в один бокал, затем — остатки во второй.

— Что я должна делать?

— Просто смотри на маску и вспоминай тот вечер.

Он выпил зелье.

Люди продолжали переговариваться, стучать приборами, звенели бокалы. Драко уже не было рядом. Он стоял у стола с закусками, а на его лице была та самая маска. Разговоры вокруг стали явственнее и громче и Гермиона поняла, что слышит английскую речь. Над ними раскинулось ночное небо — зачарованный потолок Большого зала. Кружился снег в вышине.

Гермиона перевела взгляд на Драко. Сейчас она подойдет к нему, и они выйдут в коридор. Они будут говорить о Роне и об Астории. Но она тогда еще ничего не знала об Астории, и для нее это был просто раздражающий разговор, ведь все, что ей хотелось в тот момент, чтобы Драко обнял ее.

Идти к нему или подождать того, что произойдет дальше? Повторяет ли воспоминание в точности то, что происходило с ними в прошлом, или они имеют полную свободу сделать то, что не смогли сделать тогда? Ведь в воспоминании с Гарри Драко поймал снитч…

Сколько всего она не помнила уже. Не помнила, что на елках лежит зачарованный снег — он не тает, хотя в Большом зале совсем не холодно. Не помнила, что в это время заиграла песня, которая ей очень нравится.

Драко снимает маску и оставляет ее на столе. Гермиона снимает свою.

Он идет к ней через толпу, которая не смотрит на него, занятая своими делами.

— Они нас не видят? — Гермиона боится, что их услышат, и поэтому говорит шепотом.

Драко подходит и берет ее за руку.

— Это не их воспоминание, а наше, — отвечает Драко, кладет ладонь ей на талию и они делают поворот в такт музыке.

— Здесь все выглядит реальным, — Гермиона проводит ладонью по его спине. Чувствует складки плаща.

Драко поворачивает ее снова.

Она не думает о ссоре с Роном. Не беспокоится о том, что Драко будет узнан и не успеет провести в магическом мире достаточно времени. Не боится того, что произойдет, когда он всё вспомнит. Она танцует — танцует с ним. Как и хотела тогда.

Они огибают какую-то парочку. Делают ещё один поворот. Драко убирает руку с талии, отступает назад, снова притягивает ее к себе — и целует ее.

— Мы так не договаривались, — шепчет Гермиона.

— Нас никто не может увидеть. Они реальны только для нас, — и Драко наклоняется к ней снова.

А когда Гермиона открывает глаза, Большой зал начинает исчезать. Музыка становится громче и развязнее. Явственно слышен шум столовых приборов и испанская речь.

Драко с ухмылкой смотрел на нее.

— Твоя очередь выбирать воспоминание, — сказал он, кивая на ее бокал.

— Дай мне отдышаться. — У нее столько воспоминаний, связанных с Драко, которые она бы хотела пережить снова, столько всего, что бы ей хотелось повторить с ним. — Подожди, тебе же нужна какая-то вещь, которая была в общем воспоминании.

Он открыл портфель, и Гермиона, перегнувшись через стол, увидела его мантию под уменьшающим заклятием. Его рабочая мантия! Еще один момент, который она часто вспоминала: когда ее родителям вернулась память, она пошла на берег океана смотреть рассвет, а потом там появился Драко. Именно такие моменты, не похожие на рутинные события, запоминаются лучше всего. Гермиона с трудом могла вспомнить, что делала в тот год, но то утро запомнилось в подробностях.

— Обалдеть, — выдохнула она, пригубила бокал и выпила зелье.

Шум разговоров и музыка сливаются в одно — в рев океана перед нею. Ей кажется, что она уснула, но она знает, что это ветреное утро не сон. И Драко, который идет к ней по песку, не сон. И ей так же холодно, как тогда. Но если в воспоминании, где они только что побывали, она просто хотела, чтобы Драко ее обнял, то в этом чувств столько, что на миг она жалеет, что выбрала именно его.

Драко подходит к ней. Кажется, она что-то сказала ему тогда. Что-то очень, очень важное. Но у нее опять не находится слов. И когда он приближается и обнимает ее, она просто обнимает его в ответ, чтобы развалиться на части в этот раз.

— Я тебя люблю, Драко Малфой, ты это знаешь?

Его губы скользят по ее.

— Я же говорил, что мне предстоит услышать от тебя признание в любви…

Она толкает его и пытается подавить смех. Драко снимает мантию и кидает ее на песок. Хватает Гермиону за талию — она охает и мягко приземляется на мантию.

— Спасибо, — шепчет она, когда он склоняется над нею, — это чудесный подарок.

Они женаты уже год, и иногда она забывает, что когда-то его не было рядом. Иногда их поцелуи механичны, иногда она обижается на него без причины. Но сейчас она помнит, как хотела тогда, чтобы он остался с ней. Она помнит, как в то утро на берегу океана ей его не хватало.

Гермиона привлекает его к себе, что-то шепчет ему и слышит в ответ:

— Я люблю тебя.

И они целуются на песке, пока солнце не начинает печь кожу. И тогда они возвращаются в реальность.

Они вышли из бара, не говоря ни слова. Был вечер.

— Где мы? — Гермиона прижалась к Драко. Она всё еще была потеряна в том воспоминании. Ее тело всё еще горело. Она всё еще чувствовала солнечные лучи на лице.

— В Буэнос-Айресе.

— Мы снова в воспоминании? — Гермиона заметила, что держит в руках букет гардений. Цветы благоухали в жарком воздухе, ароматом унося ее в прошлое.

— Нет, мы уже в реальности, — ответил Драко. — Я говорил, что мы тут не просто так. Сегодня нас пригласили на праздничный ужин.

— Кто?

— Помнишь, нас однажды пригласила к себе на Рождество одна покупательница?

— У нее очень знакомое лицо, ты не находишь? — спросила Гермиона, вспоминая рыжеволосую женщину в антикварном магазине, которая однажды пришла посмотреть на старинное зеркало.

Драко пожал плечами. А Гермиона подумала про путешествие в воспоминания, которое они только что совершили, и не могла не спросить его:

— Как ты думаешь, зачем Снейпу понадобилось это зелье? Зачем ему надо было возвращаться в воспоминание и с кем-то там встречаться? Ведь пузырек был почти пуст… значит…

— Не знаю, — ответил Драко. — Кстати, та сеньора, Лоре. Не помню, чтобы мы с ней встречались где-то, кроме Буэнос-Айреса, но мне не дают покоя ее глаза. Где-то я их уже видел.