Осколки чужого прошлого (гет)

В конце ноября погода испортилась. Почти постоянно лил сильный дождь, в замке пахло сыростью. Приближался квиддичный матч Гриффиндор против Слизерина, и Гарри уже просто не мог находиться в компании Рона, который только и говорил о квиддиче.

В день матча Гарри очень мечтал заболеть, чтобы на нем не присутствовать. Больничное крыло уже казалось таким родным местом... Если профессор МакГонагалл говорила, что факультет станет для них семьей, то домом для Гарри стала больничная палата.

Мальчик любил летать на метле, там, в воздухе ощущалась свобода. Можно почувствовать себя птицей, парящей в небе, самим воздухом, частью магии пространства, всем и ничем. Гарри даже как-то попробовал колдовать в воздухе, и получалось у него гораздо лучше, чем на земле, в материальном мире, существующим по материальным законам. Но квиддич мальчику не понравился. Должно быть, на это повлияло мнение Матроскина об этой прекрасной игре.

Гарри ушел с завтрака в Большом зале раньше других, сославшись на плохое самочувствие. Рон хлопнул мальчика по плечу и сказал, что будет ожидать его на гриффиндорских трибунах. Пусть ждет, если ему это нужно.

Мальчик направился не в спальню или Больничное крыло, а в библиотеку. Прошелся вдоль книжных полок... На глаза ему попался старый фолиант с названием "Темные искусства и способы себя обезопасить".

В библиотеке было тихо, все школьники собрались на трибунах стадиона. Но что-то здесь было не так, Гарри не мог понять что именно. Ощущение, что за ним следят, в последние дни часто преследовало мальчика. Хоть Матроскин и проверил его сознание — постороннего вмешательства кот не заметил. Но... девятая ступень просвещения. Магу девятой ступени может быть доступна некоторая магия до одиннадцатой ступени, а представить этот уровень Гарри не мог. Ступень — примерный уровень, он может варьироваться в пределах двух, обычно все же в большую сторону. К примеру, маг пятой ступени может быть способен вызывать Патронуса, хоть это заклинание и относится к седьмой ступени. Просто он долго тренируется, пока не выйдет результат, день за днем представляет своего заступника, и со временем, может достичь необходимого уровня понимания для его создания. Непростительные — грань седьмой и восьмой ступени, обычно маги пятой ступени к ним уже не способны, но маги шестой ступени — могут их использовать при большом желании и долгих тренировках.

Ступень просвещения — преимущественная степень чувств. Но один маг может плохо разбираться в зельеварении, так как не смог почувствовать его сути, и в этом разделе он дотянет лишь до четвертой ступени, но при этом, он может хорошо применять чары — на уровне шестой или седьмой ступени. Его преимущественной ступенью будет пятая. Все относительно...

— Мадам Пинс, можно я возьму книгу с собой? Я ее сегодня же верну, — спросил Гарри.

— Не забудь вернуть, иначе я тебе не выдам больше ни одной книги! — строго ответила библиотекарь.

Гарри клятвенно пообещал вернуть учебник, и направился во двор. Там было холодно и сыро — самая нужная атмосфера для восприятия способов обезопасить себя от темной магии.

"Далеко собрался?" — Матроскин встретил "хозяина" у выхода из Хогвартса.

"Книгу почитать. Мне кажется, что за мной постоянно следят... Не могу находиться в замке".

"Я проверял твое сознание, там все чисто", — кот побрел рядом с мальчиком.

"Знаю. А есть другие способы следить? Не проникая в сознание?"

"Есть. Карты, как пример".

"Какие карты?"

"У близнецов Уизли есть. Понятия не имею, где они ее откопали. Полагаю, у Дамблдора может быть вещь и покруче".

"У Фреда и Джорджа? Мать твоя рыжая блохастая кошка! Если даже третьекурсники способны за мной следить, то, что говорить о маге девятой ступени?"

"Мать мою не трогай! Она хоть и была блохастой, но жизнь мне все же подарила! Я на карте близнецов не отображаюсь. Проверял".

"Почему?"

"А меня не существует! Я нематериальное достояние магии в материальном облике, — усмехнулся кот, — Вон Грейнджер сидит, что-то читает. Идем к ней. Она мне напоминает одну знакомую..."

Гермиона сидела во дворе Хогвартса на мшистом камне, у ног ее стояла баночка с синеньким огоньком.

— Привет, можно я сяду рядом? — мальчик приметил мшистый камень и для себя.

— Садись, — пожала плечами Гермиона, — А почему ты не на матче?

— А ты почему? — ответил вопросом на вопрос Гарри.

— Не интересно...

— И мне не интересно, — усмехнулся Гарри, — Игра в квиддич не поможет понять суть.

— Суть чего? — нахмурилась первокурсница.

— Мироздания, чего же еще, — пожал плечами мальчик.

— Ты пытаешься понять суть мироздания? Это до тебя делали сотни поколений магов и маглов!

— Значит, я буду в числе сто первого поколения.

"А ей бы пошел синий цвет волос..." — задумчиво произнес Матроскин.

— Странная книга у тебя в руках.

— Обычная, даже не из Запретной секции.

— Я пролистала ее. Там говорится, в основном, о темной магии — хоть и очень туманно, и лишь потом — о способах защиты.

— Тем лучше, — Гарри посмотрел на серое небо, а Гермиона внимательно посмотрела на Гарри. Даже глаза сощурила.

Матч закончился не особо удачно для Гриффиндора, поэтому вместо празднования победы, студенты алознаменного факультета оплакивали поражение. Но, разницы не ощущалось. Наверно, они так же праздновали бы победу. Старшекурсники достали где-то огневиски и сливочное пиво, Фред и Джордж пробрались на кухню и принесли еду.

"Интересно, если я выпью огневиски, как на это отреагирует мой кошачий организм?" — Матроскин устроился на спинке кресла, в котором сидел Гарри.

"Давай проверим?" — усмехнулся Гарри, которому хотелось сделать что-то... неправильное. А почему, он и сам не знал. То ли из-за Дамблдора с его запретным коридором, то ли из-за однообразности людей... А может, просто так, безо всякой причины.

"А, неси..."

Гарри спокойно поднялся, сказав Матроскину посторожить место (когда в гостиной собирался весь факультет — места были в дефиците), подошел к столу, где стояли напитки с едой, и спокойно налил в бокал огневиски, не обращая внимания на удивленный взгляд Гермионы.

Взгляд Гермионы стал еще более удивленным, когда мальчик, вернувшись в свое кресло, взял кота на колени, и наклонил бокал так, чтобы кот смог выпить его содержимое. Выпить все Матроскин не смог, он чихал, морщился... Кошачий организм был не готов к употреблению крепких спиртных напитков. Остатки выпил сам Гарри, тоже поморщившись от обжигающей жидкости.

Теперь Гермиона, итак уже один раз усомнившаяся в нормальности психического состояния Гарри, была уверена, что с мальчиком что-то явно не так. Близнецы Уизли же, напротив, посчитали идею напоить кота забавной, и даже попытались напоить Коросту. Но тут пришел Перси, и разогнал всю веселую вечеринку в честь проигрыша матча.

Гарри поплелся в спальню, взяв кота на руки. Идти самостоятельно Матроскин не мог, он то и дело, под аплодисменты Фреда и Джорджа, врезался в кресла и другие предметы обстановки гостиной. Мальчик переоделся в пижаму, решив последовать примеру Рона и не чистить зубы. Положил Матроскина на кровать, забрался туда сам и задвинул полог.

"Знаешь, малыш. Идея с огневиски была не очень хорошей..."

"Я заметил".

"А когда-то я любил этот напиток... Мы сидели в мрачном пабе, пили огневиски, смеялись, обсуждали наши планы и чувствовали себя... особенными. А потом я потерял все это, абсолютно все. Я многое терял и до этого... "

"Ты ведь был человеком, я знаю... — уже не вопрос — утверждение, — Как тебя звали?"

"Никак. У меня не было имени. Я сам так захотел. А теперь я живу. Я кот, обычный черно-белый кот. Знаешь, почему я не умер?"

"Нет..."

"Человек умирает тогда, когда теряет основу жизни. А у меня она осталась. Это ненависть. Ненависть ко всему миру! — тут Матроскин, который хоть и был не в самом адекватном состоянии, понял, что говорит много лишнего, — Надо спать, малыш".

Гарри лег на спину, положил кота себе на грудь. Тот, в свою очередь, удобно устроил мордочку где-то на шее, и уснул. А мальчик еще какое-то время думал... о ненависти, способной заставить жить.

* * *

Приближалось Рождество. В одно декабрьское утро Гарри, выглянув в окно, обнаружил, что земля укрыта толстым слоем снега. С каждым днем в замке становилось все холоднее, и серый растянутый свитер Дадли очень даже пригодился. И если согреть свою кровать чарами было возможно (обычно это делал теплолюбивый кот), то на уроках было просто невыносимо холодно. У многих студентов, при произнесении заклинаний, стучали зубы и, в результе, получалось не совсем то, что было нужно. У Симуса, обычно, что-то взрывалось. Но когда у него взорвалась подопытная крыса на уроке Трансфигурации, Матроскин от души повеселился. В отличие от Рона, который крепче прижал к себе Коросту.

— Поверить не могу, что кто-то остается в школе, потому что дома его никто не ждет, — довольно громко говорил Драко Малфой на уроке Зельеварения, — Бедные ребята, мне их жаль.

"А мне жаль этого идиота, столько сил и ненависти тратить впустую..." — Матроскина не было рядом, но за сознанием Гарри он следил. Хоть профессор Снейп и не рисковал больше использовать легилименцию.

Гарри спокойно отмерил на весах толченый позвоночник морского льва и сделал вид, что слов Малфоя не слышит. В крайнем случае, слизеринец будет каждое утро просыпаться с дохлой крысой в обнимку — это ему Матроскин может устроить.

На Тисовой улице Гарри делать нечего. Он, действительно, оставался в школе. И даже надеялся, что это будет лучшее Рождество в его жизни. Огорчало лишь то, что Рон с братьями тоже оставался в Хогвартсе.

По окончанию урока, когда первокурсники вышли из кабинета, путь им преградила огромная пихта. Судя по выглядывающим ступням и пыхтению, ее принес сюда Хагрид. И что пихта делает в подземельях? Снейп готовится к празднику?

— Привет, Хагрид. Помощь не нужна? — спросил Рон, просовывая голову между веток.

— Нее... я в порядке, Рон. Но все равно спасибо...

— Может быть, вы будете столь любезны и дадите мне пройти, — донесся сзади знакомый голос, растягивающий слова, — А ты, Уизли, пытаешься немного подработать? Полагаю, после окончания школы ты планируешь остаться здесь в качестве лесника? Ведь хижина Хагрида по сравнению с твоим домом — настоящий дворец.

Рон набросился на Малфоя как раз в тот момент, когда из кабинета вышел профессор Снейп.

— Уизли!

— Его спровоцировали, профессор Снейп. Малфой оскорбил его, — попытался заступиться Хагрид.

— Может быть, но все же драки, в отличие от словесных баталий, правилами Хогвартса запрещены. Минус пять баллов с Гриффиндора! Проходите вперед, нечего толпиться у моего кабинета.

Каникулы стали для Гарри настоящим раем! В спальне первокурсников остался только Уизли, да и в общей гостиной было куда меньше народа, чем во время учебы. Мальчик, наконец, нашел способ временного избавления от Рона. Достаточно было сказать, что он не любит шахматы и играть в них не собирается. Приходилось рыжему играть с другим рыжим, то есть с собственным братом Перси. А Гарри это время проводил в библиотеке. Он листал разные книги, но чувствовал, что понять суть они ему не помогут. Нужны другие книги... или другой уровень понимания.

В канун Рождества Гарри спокойно уснул, не ощущая какой-либо таинственной атмосферы праздника. Поэтому он немало удивился, обнаружив утром у своей кровати свертки и коробочки. На то, что его кто-либо поздравит с Рождеством, мальчик не рассчитывал, поэтому очень обрадовался подаркам.

* * *

Снова этот белый потолок и календарь... Я уже не могу их видеть. Я не могу бездействовать, но и действовать не в состоянии. Пустота и безысходность — мои постоянные спутники. Пытаюсь что-то понять, но каждый раз передо мной глухая стена. Тоже белая, как и этот потолок. Я ненавижу белый цвет! Уже почти так же сильно, как небесно-голубой!

Пока я не в состоянии действовать, я вспоминаю. Вернее пытаюсь. Мне кажется важным собрать осколки прошлого, но практической пользы от этого я не вижу. Порой, легче не помнить. Но раз уж я помню свою смерть, то просто обязан помнить и жизнь! Я смотрю в потолок, сощуриваю глаза, и вот в голове всплывает образ...

Мы поднимаемся в гору по камням. Где-то вдали — шум морского прибоя. Нас пятеро и мы на задании. Чьем? Нашем. Мы — единая сплоченная команда, мы хорошо знаем друг друга. Я даже помню все лица, могу назвать имена. Нет, прозвища. У нас нет имен!

Высокий стройный светловолосый мужчина идет впереди меня. Он в черной рубашке и брюках, несмотря на тридцатиградусную жару. Я вижу лишь спину, но по цвету волос сразу могу сказать, что это — Крув. Сзади меня еще три человека. Двое мужчин и одна женщина. Эксторис и Ибер одеты одинаково — в простых белых рубашках и черных брюках. Женщину зовут Амбра... Я оглядываюсь, и она мне улыбается.

Я помню ее серые большие глаза и темно-синие волосы. Зачем она их красила в такой цвет? Она — самая обычная женщина, и самая лучшая! На ней светло-голубое платье в горошек с белым воротничком, и белые туфли без каблука. Она бы обула свои туфли-лодочки, но нам нужно идти по этим камням.

Наконец, мы пришли к нужному нам месту. Обычный магловский порт, ничего особенного. Но зашли мы с другой стороны, чтобы не привлекать внимание. Еще рано, у нас много времени... Мы становимся каждый на свое место — примерно в пятидесяти метрах друг от друга. Каждый достает палочку, и по сигналу — снопу красных искр, выпущенных мной, мы начинаем. Каждый произносит свою часть — объединяем магию пятерых в одном ритуале. Так мы приблизимся к десятой ступени, хотя каждый из нас — самый обычный маг. Если ритуал не подействует... Нельзя допустить подобного! То, что мы делаем — неправильно, подло. Но у нас нет выбора! Не все можно купить, но все можно отнять. Тогда я еще не до конца осознавал смысл этой фразы. Но она была популярна — это я помню.

Итак, я читаю нужный отрывок, я помню весь текст наизусть. Стою в нарисованном круге, я его не чертил, это сделал тот, кто стоит далеко от меня — Иберу досталась первая фраза ритуала. Амбра читает по книге. Она никогда не была сильной волшебницей, и в школе ей многое давалось с трудом. Но она старается, много читает...

Спустя пятнадцать минут, показавшихся вечностью, круг исчезает — завершающий текст читает Эксторис. Он для нас и достал древнюю книгу с описаниями ритуалов, что сейчас в руках у Амбры. Интересно, откуда он берет книги? Иногда мне кажется, что он знает все, но так не бывает. Эксторис — низкорослый человек не самой приятной, на мой взгляд, наружности. Он самый старший из нас, в черных волосах уже видна проседь, вокруг глаз — мелкие морщины. Эксторис — циник и прагматик. Он знает многое, но никогда не сделает что-либо просто так. Мне ничего неизвестно о его прошлом, мы познакомились с ним, когда ему было тридцать три. Эксторис любил повторять, что всему есть своя цена, которая варьируется от обстоятельств, и иногда эта цена — жизнь. Порой, и не одна. Этот урок я усвоил еще в восемь лет.

Я чувствую слабость и головокружение — ритуал отнял много сил. Ибер поддерживает Амбру — ей сложнее всех. Но она все равно улыбается, а синие волосы развеваются на ветру...

— Теперь нужно ждать. Мы отойдем в сторону, чтобы нас не задело остаточной магией, — говорит Крув.

Мы идем к скалам, снова поднимаемся... На это уходят почти все мои силы, я в прямом смысле падаю от усталости. Рядом со мной так же падают Амбра и Ибер, по другую сторону Крув и Эксторис. Только сейчас замечаю, что у Ибера такой смешной галстук — со снитчами... На нем, крупном темноволосом мужчине, который, как мне кажется и улыбаться-то по-человечески не умеет, этот галстук смотрится особенно нелепо.

Я ложусь на камни — сил сидеть уже не осталось. Шум прибоя успокаивает... Ясное голубое небо... Ненавижу! Небесный цвет — цвет смерти! Закрываю глаза, вспоминаю...

Все вокруг горит. Страшно. Но это я осознаю позже, а пока я бегу. В сторону горящего дома.

— Стой! Пожалуйста...

Я оборачиваюсь. Это кричит девочка лет тринадцати в сером закрытом платье и в белой косынке. Она бежала за мной, она вся в слезах. Алина... Я остановился всего на мгновение, посмотрел в ее глаза. Там — лишь отчаяние. Но меня оно не остановит! Я снова бегу.

Огонь расступается передо мной, открывает дорогу, но я не обращаю на это внимания. В доме никто не кричит — уже поздно. В большой комнате лежит обгоревшее тело женщины. Жуткое зрелище! Но лишь живот ее не пострадал. Там, в теле маглы, до последнего борется за свою жизнь будущий волшебник. Вернее, как я потом узнаю, — волшебница.

Я не знаю, что делать. Выбегаю из комнаты, возвращаюсь снова. Потом бегу на кухню. Огонь все так же расступается передо мной, но подобная мелочь меня не интересует. И неважно, что это самый мощный выброс магии, который у меня только был. На кухне я роюсь в старом серванте. Нахожу, что искал — нож. Возвращаюсь в комнату.

Лишь на секунду закрываю глаза. Глубокий вздох, и я вспарываю живот мертвой женщине. Родной матери. Я весь в крови, но это мелочи, как и расступающийся передо мной огонь. А вот длинная штуковина, тянущаяся от маленького тельца, которое помещается в двух моих детских ладошках — уже не мелочь. Я задумываюсь на пару секунд, а потом режу эту штуковину ножом. Забираю кукольное тельце и выбегаю из дома.

Вовремя. Прогоревший потолок рушится, я и на десять метров не успел отбежать. Крепко прижимаю ребенка. Ребенка? Это миниатюрное тельце можно назвать ребенком?

У Алины истерика. Она упала на колени и рыдает в голос. Я опускаюсь рядом с ней. Отчаяние в ее глазах сменяется ужасом. Да, сейчас я могу представить свой внешний вид — восьмилетний мальчик, весь в крови и саже, с ножом и недоношенным ребенком на руках. А эта длинная странная штуковина так и болтается. Сейчас я, конечно, знаю, что это пуповина, и ее нужно было завязать. Только вот как?

Маленькое тельце, все в крови, еще больше, чем я, открывает глаза и пытается дышать. А глаза — голубые, цвета чистого неба. Интересно, недоношенный пятимесячный ребенок может видеть? Наверно, нет. Но мне казалось, что она на меня смотрит. Девочка. Моя родная сестра. И в голубых глазах — отчаяние и обреченность, еще большие, чем в глазах Алины до этого. Может, я себе все это придумал? Вполне возможно.

Вздохи у голубоглазой, измазанной в крови, уродливой куклы не получаются. Я где-то слышал об искусственном дыхании. Не помню где, не знаю, как его нужно делать, но пытаюсь. Тщетно. Голубые глаза замирают. Наверно мне все это казалось, но в них навсегда застыла мольба, отчаяние и... благодарность. Пусть за неудачную, но все же попытку спасти.

Истерика начинается у меня. Я кричу. Громко. Где-то в лесу мне отвечает волк. Но это не страшно. Уже — нет. Видя мое состояние, Алина успокаивается. Должно быть, вспоминает, что она старшая. Она снимает свою косынку, теперь ее светлые волосы спадают на плечи. Разжимает мои руки, и забирает ребенка. Осторожно заворачивает в косынку.

— Нужно ее похоронить, — почти спокойно, по-взрослому, говорит Алина.

Спустя полчаса, в лесу, я безуспешно пытаюсь рыть землю руками. Дождя не было две недели, земля сухая, но я все же отчаянно, стирая пальцы в кровь, пытаюсь вырыть могилку для своей сестренки, которая прожила лишь минуту, которая хотела жить, пыталась выжить, еще не успев родиться.

— Давай отнесем ее к реке, — предлагает Алина.

Я поднимаю на нее свои глаза, полные безумия.

— Мы найдем сухое дерево, или сгоревшее, сейчас таких много. Положим ее на кору, и отправим в путешествие. Реки впадают в море, — спокойно говорит девочка, глядя куда-то в сторону, — Я никогда не видела море... Говорят, оно очень красивое.

Темно, но не страшно. Не знаю, как Алине, но мне — нет. В этот день я просто уже не мог бояться. Мы в лесу. Одни. К счастью, одни. Идем к реке, сухую кору мы уже нашли. Тихо, почти. Ведь в лесу есть своя ночная жизнь. Идем молча. Зачем говорить — каждый из нас уже все понял.

В реке красиво отражается луна. Полная. Спокойно, даже ветра нет. Алина кладет тельце, завернутое в белую косынку, на кору, которую я держу. Я спускаюсь к берегу и захожу в воду. Заодно и одежду промою, хоть кровь просто так не смыть. Я отмою лишь ощущение смерти и отчаяния на своей одежде. Опускаю импровизированный плот, и впервые за несколько часов произношу слова:

— Прости, что не смог помочь. Ни тебе, ни маме, ни тете, ни бабушке с дедушкой... — голос хриплый, какой и бывает у человека после долгого молчания, — Я обязательно выживу. Я никогда не умру. Обещаю.

Знал бы я тогда, какую глупость сказал...

Выхожу из воды, Алина молча провожает взглядом плот с тельцем. Она не плачет. Как и я. Девочка не сразу замечает, что я стою рядом, переводит на меня глаза, но, кажется, не понимает, где она, что происходит. А я... осознаю. Все. Обнимаю Алину, она обнимает меня. Тогда я заплакал. Впервые с того момента, как вытащил недоношенного ребенка из дома. И Алина заплакала.

Наверно, только тогда мы и поняли, что теперь одни. Совершенно одни на этом свете. Ей тринадцать, мне восемь. Нам некуда идти, нам нечего есть, нам негде спать.

— Я пообещал ей, что выживу...

— Эй, просыпайся, — нежный женский голос выбрасывает меня из воспоминаний.

Я открываю глаза — опять это ясное голубое небо. Ненавижу! Но рядом со мной Амбра. Ее синие волосы красиво переливаются в солнечном свете. Почему я встретил ее тогда, когда она уже была женой Ибера? Хотя, мы учились с ней вместе в школе, она — на два курса младше. Просто я был идиотом. Впрочем, какая разница? Ибер меня ненавидит, я его тоже не особо люблю, но дело у нас у всех — общее.

— Вон корабль, — говорит Эксторис.

— А я уже вижу встречающих, — усмехается Крув.

Мы ждали этот корабль, а ритуал — ловушка для встречающих. Нам нужно то, что везут из Греции. Встречают только люди, гоблинов с ними нет, хотя вся эта экспедиция — их дела. Гринготтса. Волшебники — работники банка, должны доставить редкий древний артефакт. Они — сильные маги, и снабжены всем необходимым. Других бы сюда не отправили. Мы пришли, чтобы им помешать. Если мы перестарались, или в ритуал прокралась малейшая ошибка — кто-то может погибнуть, хотя, разве это важно? Но я не люблю, когда люди умирают просто так. Всегда вспоминаю голубое небо...

Если все сделано правильно, то они лишатся возможности использовать магию, ощущения времени, пространства, жизни на двенадцать часов. Ритуал — изменение мира под себя, теперь та часть пространства подчиняется нашим законам, в том числе, законам жизни и смерти. Там — Смертельным проклятием может стать Протего, а щитом — хоть Вингардиум Левиоса. Нам нужно забрать артефакт... Надеюсь, ошибки в ритуале не было.

* * *

"Матроскин! Ты только посмотри! Это же — подарки!" — Гарри широко улыбается.

«А я все думаю, какой идиот скинул всякий хлам на твою кровать», — язвительно комментирует Матроскин.

Хагрид подарил Гарри деревянную флейту. Мальчик поднес ее к губам и извлек из нее звук, похожий на уханье совы.

"Отличный подарок! Теперь все совы станут твоими страстными поклонницами!" — сделал свои выводы Матроскин.

Дурсли подарили Гарри монету, мальчик, в свою очередь, передарил ее Рону — тот рассказывал, что его отец очень любит маглов. Пусть отцу и передаст.

На кровати оставалось еще два свертка, и если подарки от Хагрида и Дурслей еще можно было ожидать, то кто подарил остальные — мальчик даже предположить не мог.

— Кажется, я знаю от кого это, — Рон слегка покраснел, тыча пальцем в объемный сверток, — Я написал маме, что некому будет сделать тебе подарок...

"Прибедняешься, малыш?"

Гарри захотелось выкинуть этот сверток куда подальше, подарки из жалости ему не нужны! И если бы Рона не было рядом, возможно, он бы так и сделал. Но пришлось улыбнуться и развернуть сверток.

Внутри обнаружился изумрудно-зеленый свитер ручной вязки и шоколадка.

"О, это намек?"

"Какой?" — не понял Гарри.

"Свитер-то слизеринский! Давай Малфою отправим, а?"

— Она каждый год вяжет нам к рождеству свитер, — простонал Рон, — И мне всегда достается темно-бордовый, — рыжий не мог упустить возможности пожаловаться на свою семью.

— Она молодец, — просто произнес Гарри, и натянул на себя свитер. Как ни крути, а с учетом погоды, подарок был весьма кстати.

Оставался еще один сверток. Гарри поднял его, и отметил, что он был очень легким. Почти невесомым. Гарри неторопливо развернул его.

Нечто воздушное, серебристое выпало из свертка и мягко опустилось на колени Гарри. Матроскин осторожно подполз к странной вещи.

"Осталось найти меч Бальмунг и клад, малыш!" — весело сказал кот.

"Ээ... что это? И зачем нам нужно это искать?"

"Для коллекции!"

— Я слышал о таком... — с трепетом произнес Рон, роняя на пол коробку с леденцами, — Это очень редкая и ценная вещь...

— А что это?

— Это мантия-невидимка, — с благоговейным восторгом прошептал рыжий, — Сам попробуй.

Гарри накинул на себя невесомую ткань.

— Это она! Посмотри вниз! — завопил Рон.

Гарри последовал совету и не увидел собственных ног. Он тут же подбежал к зеркалу.

"Матроскин! Смотри, меня не видно!"

"Поздравляю, теперь ты можешь делать пакости и оставаться незамеченным!"

— Смотри, тут записка! Из нее выпала! — прокричал Рон, поднимая записку, предназначенную не для него.

Гарри выхватил из его рук бумажку. Надпись на ней была сделана мелким почерком с завитушками.

"Незадолго до своей смерти твой отец оставил эту вещь мне. Пришло время вернуть ее его сыну. Используй ее с умом. Счастливого Рождества", — прочитал Гарри.

"Не подписана?" — спросил Матроскин.

"Нет".

"Положи записку рядом со мной, чтобы я смог прочитать".

Гарри небрежно бросил записку на кровать, но так, чтобы она оказалось рядом с Матроскиным.

"Вот жук! Это Дамблдор! Я его почерк знаю... Десять лет держать родовую вещь при себе — это ж сколько наглости нужно иметь!" — хвост кота махал из стороны в сторону — Матроскин разозлился.

"В смысле, родовую вещь?"

"Ими часто становятся бессмысленные артефакты, передающиеся из поколения в поколение и обладающие ценностью, лишь ввиду своей древности. Но среди родовых вещиц порой встречаются и бесценные сокровища магии! Предметы, неизвестно кем и когда созданные, и созданные ли в этом мире вообще! Помнишь, тебе предлагали сделать гарантией сделки зеркало Тескатлипока? Вот это зеркало — бесценный артефакт. Оно — вне этого мира магии".

"Это как?"

"Откуда я знаю? Оно не поддается никакому воздействию, через него можно следить за судьбами людей. Зеркало — тринадцатая ступень. Магия вне магии в нашем понимании. Помнишь мои размышления насчет Бога? Возможно, такие вещи, ради шутки создаются им — магом тринадцатой ступени, и подбрасываются в наш материальный мир... Хотя, маловероятно. Я не знаю, но сила зеркала — недоступна ни одному магу. Возможно оно — путь в другой мир, портал. Возможно — книга судеб. Возможно — что-то еще. С подобными вещами лучше не экспериментировать".

"А эта мантия?"

"Тоже магия вне магии. Можешь сам проверить, накинь ее на рыжего и брось в него Риктусемпру. Заклинание не подействует. Слушай... а, может, это и был способ выжить после Авады Кедавры? Хотя нет, не сходится... Тогда бы и шрама на твой голове не осталось..." — размышлял кот, принюхиваясь к серебристой невесомой вещи.

"Мантия способна защитить от Смертельного проклятия?"

"Не уверен... Смотря, что устойчивее. Но от магии до седьмой ступени — точно способна защитить".

"Круто!"

"Наверно... Пойдем ночью со мной по коридорам гулять?"

"Зачем?"

"Нам нужно просмотреть Запретную секцию библиотеки... Хочу найти одну книгу, описывающую легенду".

"Ну, раз теперь у меня есть мантия-невидимка, то идем".

* * *

Гарри пробирался по ночному коридору Хогвартса. Он сейчас всем своим сознанием, душой, ощущал, что Хогвартс — живой. Днем, когда в коридорах шумят школьники, а сами коридоры — освещены, почувствовать это не получалось. Но замок действительно жил своей жизнью. Он — не часть этого материального мира, а часть магии. Эта магия чувствовалась в каждом камне, каждой двери...

К сожалению, нужной книги в Запретной секции не обнаружилось, но Матроскин своими словами пересказал легенду. Согласно ей, наш мир сотворили боги. Они создали реки, озера, пустыни, людей, солнце, луну и звезды. У каждого бога была своя роль в создании мира. И трое из них — самые главные и самые сильные, были ответственны за создание света. Но они не смогли прийти к единому мнению о том, как должно выглядеть главное светило. Хепри решил, что оно должно быть не сильно ярким, не палящим, а согревающим. Бог Ра же, напротив, полагал, что чем ярче будет свет, тем ярче будет этот мир и существа, которым этот мир будет населен. Атум считал, что свет должно привносить что-то иное, сокровенное и таинственное... Он понимал свет не в буквальном смысле.

"Их спор продолжается и по сей день, поэтому мы видим, как солнце возвращается из мира теней, то есть мира Атума, каждое утро, затем становится ярким и палящим, как и хотел Ра, и снова уходит в мир Атума..." — закончил свой рассказ Матроскин.

"Интересная легенда... Только к чему она? И почему книгу с этой легендой изъяли из Запретной секции?»

"Иногда в легендах больше тайн и опасностей, чем в сборнике наитемнейших заклинаний. У меня для тебя есть подарок — кольцо Хепри. Символ возвращения и вечной жизни. Только сейчас я не могу тебе его подарить..."

"Почему?"

"Потому что я аппарировать из Хогвартса не могу. А кольцо нужно еще и достать... из могилы. Согласен на такой подарок?"

Гарри поежился. Доставать что-либо из могилы ему не хотелось.

"А что дает это кольцо?"

"Тоже — магия вне этого мира магии, тринадцатая ступень, полагаю. В отличие от твоей мантии-невидимки, кольцо не делает тебя просто невидимым. Оно временно вырывает тебя из этого материального мира. Ты, согласно легенде, перемещаешься в сокровенный мир теней — мир Атума, чтобы после воскреснуть вновь. На практике — понятия не имею, куда ты перемещаешься. Но куда-то — точно... В мир, где все вокруг — твои мысли. Чистая магия, без материальной сущности. Там страшно... и красиво".

"И я буду должен достать кольцо из могилы?"

"Ага".

"Чьей?"

"Одного идиота, гонявшегося за всякой ерундой и считавшего себя — достойнейшим представителем хомосапиенс".

"Не скажешь чьей, значит?"

"На надгробии увидишь, зачем говорить. Ночь, тишина. Мальчик пробирается по старому кладбищу... Но его никто не видит, так как он — необычный мальчик, он — волшебник. Светит полная луна, где-то воет оборотень, но мальчика это не интересует. Он знает, зачем пришел... Ну как, согласен?"

Гарри отчего-то рассмеялся, хоть описанная Матроскиным картина не была забавной. Но, как и многих людей, мальчика привлекало все таинственное...

"Согласен".

"А теперь идем отсюда".

И вот Гарри снова идет по темному коридору замка. Вот из стены просочился Кровавый барон и снова вошел в стену. Вот Снейп патрулирует коридоры... Может, у него просто бессонница? Что-то уж очень часто он их патрулирует, а это вообще — обязанность старост, а не преподавателей. Можно пошутить, скинуть на лестницу доспехи и убежать. Все равно все свалят на Пивза.

"Давай дадим ему пинка и убежим?"

"Он спас меня, если ты помнишь".

"Ну и что? Жизнь, смерть — почти одно и то же, малыш. Филч с кошкой прямо по курсу, сворачиваем отсюда!"

Мальчик и кот забежали в первый попавшийся кабинет. Если мимо Снейпа пройти труда не составляло, то вот миссис Норрис вполне могла учуять запах.

Гарри обвел глазами комнату. Она была похожа на обычный класс, которым давно не пользовались. У одной стены громоздились поставленные одна на другую парты, на подоконнике стоял обычный магловский глобус. К другой стене был прислонен предмет, казавшийся чужеродным в этом кабинете. Это было красивое зеркало высотой до потолка, в золотой раме, украшенной орнаментам.

"Не подходи... не люблю зеркала!" — сказал Матроскин, однако сам направился к этому зеркалу, — А, можешь подходить. Обычный артефакт".

Гарри, все же с некоторой опаской, подошел к зеркалу. Посмотрел на свое отражение. Вначале он увидел просто себя, но потом картинка изменилась.

Высокая скала, море, закат... На вершине скалы стоит юноша лет семнадцати. Волосы аккуратно лежат, но они не длинные, глаза — изумрудно-зеленые. На нем белая рубашка, черный галстук, коричневый жилет и брюки со стрелками. Он смотрит вдаль. Потом ухмыляется чему-то своему и, внезапно, прыгает со скалы... Но когда вода уже совсем близко, картинка меняется. Лес, волшебный... Не таинственный, как Запретный лес, а по-настоящему волшебный, добрый. Наверно, Гарри представлял такой лес в сказках, и там непременно должны быть феи. Юноша направляется к маленькому деревянному домику на поляне. Вокруг домика — маленький заборчик. Рядом — кусты роз и каких-то неизвестных цветов желтого цвета. Юноша открывает маленькую дверцу домика, наклоняется, чтобы пройти внутрь, и шагает в пустоту. Вокруг — облака, но в них — ряды книжных полок. Человек берет одну из них, удобно устраивается на облаке, открывает книгу. Внимательно присматривается к первой странице магловской книги по истории и, внезапно, оказывается в большом зале убранства начала девятнадцатого века. Сам юноша тоже одет по моде того времени — белые узкие брюки, черный смокинг, перчатки. Навстречу ему выходит девушка в красивом пышном голубом платье с декольте.

— Приветствую вас, мсье, — она делает реверанс.

Юноша берет тонкую ручку девушки, целует и улыбается ей. Навстречу идет низкорослый мужчина, так же в белых узких брюках, только сюртук его — военный, с погонами. На груди — Орден Почетного легиона....

Гарри отбегает от зеркала.

"Матроскин, ты видел? Что это было?" — в мыслях — испуг.

"Зеркало показывает самые сокровенные желания. Поздравляю, малыш, ты мечтаешь познакомиться с Наполеоном!"

"Но я не мечтаю с ним познакомиться!" — у Гарри сейчас было забавное выражение лица, на нем отобразились одновременно непонимание и несогласие.

"Ага, теперь я все о тебе знаю! — отвечает Матроскин, — А на самом деле — красиво..."

"Что красиво?"

"Магия тринадцатой ступени. Зашел в дом, оказался в облаках с библиотекой, открыл книгу — и ты в начале девятнадцатого века... Но для сокровенных желаний — странно. Хотя все мы хотим почувствовать себя самыми особенными из всех, и ты, малыш, не исключение. Красивая созидательная высочайшая магия".

"А что ты видишь в зеркале?" — спросил Гарри, рассчитывая на ответ, вроде: "неважно". Но, к удивлению, мальчика Матроскин подошел к зеркалу.

"Стой в стороне, чтобы не видеть свое отражение в зеркале".

Гарри остановился сбоку от зеркала, но так, чтобы было видно отражение Матроскина.

И вот в зеркале — маленький мальчик лет восьми-девяти, в шортах и гольфах, как одевали детей раньше. Его за руку держит светловолосая девочка-подросток в воздушном белом платье. У нее большие светло голубые глаза, тонкий нос и тонкие губы. Девочка садится на траву, машет кому-то рукой. В зеркале появляется темноволосый кудрявый мальчик с черными глазами, уголки которых опущены вниз, отчего кажется, будто он грустный. Но он широко улыбается. Передние зубы сильно выдвинуты вперед, этого мальчика нельзя назвать красивым. Он ведет за собой совсем маленькую девочку, в розовом коротком платье. Шаги еще даются ей с трудом. Малышка заливисто смеется и падает на траву. Она поворачивает голову так, что можно разглядеть ее лицо. Глаза маленькой девочки такие завораживающие, небесно-голубого цвета...

"Мои сокровенные желания проще твоих, в них нет Наполеонов, малыш", — кот направляется к выходу из комнаты.