Соловей и брусничная фея (джен)

Три месяца спустя.

Родителей девочки поджидали в ставшей уже привычной гостиной. Джорджи еле сдерживала смех, заранее предвкушая возвращение в родной город. Ханна точно провалится, узнав, что Джорджи наградили за успехи в математике! Грамота и как-то по-особому приготовленный петух. Про остальное Ханне, во-первых, знать необязательно, во-вторых, им с Брюсом было весело. Да и Карен не жаловалась.

Клара, ходившая по комнате, принялась что-то напевать под нос.

— Прекрати! — тут же взвилась Лиза. — Раздражает, как ты бубнишь. Будто муха жужжит.

— Точно, Клэр, — подмигнула Джорджи. — Пой громче. Мисс Эрдли тебя хвалила, чего тебе стесняться?

— Я не это имела в виду, — огрызнулась Лиза.

— А мы — именно это, — вмешалась Карен. — Пой громче, Клара, а мы послушаем. Все равно надо чем-то развлечься, а лично мне читать уже надоело.

Ободренная Клара куда громче запела про Дженн, невесту моряка. Ее высокий, чистый и мягкий голос слушать было приятно, и надо было быть Офелией или Лизой, чтобы морщиться, или Альфонсиной, чтобы сохранять кислое личико. Зато остальные хлопали от души. Фредди не сидела вместе со всеми: родители забрали ее рано утром.

Вдруг Летиция вскочила, ахнула и кинулась к двери. На пороге, протягивая руки, стояла ее мать, тетя Ассунта. Джорджи, взвизгнув от радости, бросилась следом. Тетя Ассунта, рослая и пышная, одной рукой обхватила дочь, другой — Джорджи и принялась целовать их в щеки и макушки.

— О, как я соскучилась! Как вы выросли! Как хорошели! Но вы похудели, кажется — неужели вам в самом деле не дают перекусывать? Это слишком жестоко, вы еще дети и должны питаться достаточно! Джорджи, тебя хвалили за математику, какая ты умная! Я не представляю, как в ней можно что-то понимать. Летиция, моя красавица, моя розочка, птичка, папа и братья нас ждут! Тебя тоже хвалили, я тобой горжусь! Меня спросили, кто тебя научил так шить. И отметили, как хорошо ты составляешь меню для семьи на домоводстве. Знакомь меня с новыми подругами. Джорджи, падре Эдуардо немного задержался, он, наверное, сейчас в коридоре.

Джорджи выскочила в коридор, чтобы попасть в объятия человека, которого она ждала все утро. Она, пожалуй, даже матери обрадовалась бы меньше: с ней так не поболтаешь.

Дядя немного похудел за это время, смуглое лицо, как всегда зимой, стало бледней. Но все такой же красавец — кудри как смоль, блестящие черные глаза. И одет как-то зябко.

Дядя поцеловал Джорджи в лоб и благословил. Он очень старался нахмуриться, потому что, пожалуй, ее на собрании не только хвалили. Но получалось плохо, и в конце концов он просто широко улыбнулся.

— До поезда полчаса. Если ты не хочешь чаю, мы прогуляемся пешком.

— Чай будет в поезде, — заявила Джорджи. — Спускайся, я сейчас.

Она вернулась в комнату нарочно, чтобы посмотреть на родителей Карен. Предварительно пришлось обогнуть тетю Ассунту, которая случайно обняла вместе с прочими одноклассницами дочери еще и Лизу, прошмыгнуть мимо надменной матери Офелии и матери Клары, похожей на перетянутый посередине небольшой шарик. Но увы! Рядом с Карен стояла только невзрачная девица лет двадцати.

— Мамина племянница, — представила ее Карен. — Джинджер. Проводит меня. Я не забыла, Джо, что обещала привезти тебе зарисовки наших гор. Прощай. Веселого праздника.

Ну что ж, Джорджи не стала врать, что будет скучать. То есть, конечно, в школе с Карен было весело, ну а дома будет весело с другими. К чему грустить, если мир везде хорош?

Мерзлый тротуар весело блестел на утреннем солнце. Джорджи прыгала и присвистывала.

— Поскользнешься,— предупредил ее дядя. — Я очень рад, что тебе так хорошо дается математика.

Еще бы! Ведь он сам и объяснял ее Джорджи когда-то. До того, как стать священником, дядя Эдвард учился на математическом факультете столичного университета. У него были интересные статьи о преподавании математики в школах. Он говорил, что это не меньшее творчество, чем музыка или живопись, и Джорджи привыкла видеть в задачах и примерах то, что может приносить не меньшее удовольствие, чем пение или поиск приключений.

— Однако, — продолжил дядя более строгим голосом. — Поведение твое меня огорчает. Мне пришлось из-за тебя изрядно покраснеть.

Джорджи не утерпела и задала давно мучивший вопрос:

— А как у людей вообще это получается? Ну, чтобы кровь к лицу приливала? Ты просто командуешь себе или как-то напрягаешься?

Дядя уставился на нее:

— Честно говоря, я не задумывался об этом. Мне кажется, ты можешь попросить у доктора Руперта анатомический справочник или расспросить его самого. Джорджиана, речь не об этом, а о твоем поведении. Например, осенью твоя одноклассница оказалась наказанной, и вы с подругами стали ее травить. Втроем! Не ожидал от тебя такого.

Джорджи запыхтела с досады: неужели дядя будет еще сердиться из-за Фредди?

— Во-первых, дружу я только с Карен. А с Лизой мы вообще-то всегда ругаемся, просто она тоже ненавидит Фредди, вот и помогла нам немножко. Во-вторых, дядя, Фредди же наказали не зря. Она та еще хрюшка.

— Джорджиана, не заставляй меня вспоминать о сучке и бревне.

Джорджи закатила глаза.

— Ну а что? Как бы ты меня назвал, если бы я кидалась в людей кашей и орала, как резаная?

— Должен заметить, ты много раз поступала не лучше. Как и на сей раз.

— Ой, ну всего-то пара писем от призрака этой школы! Она могла бы и не поверить. Она вообще всем письмам верит.

— В том числе и тем, в которых ее просят выйти из школы ночью? А ты не понимала, что это опасно? А толкать ее на то, чтобы украсть сладкое, которое ей запретили?

— Мы всего-то обсуждали, где оно лежит. Мы не виноваты, что Фредди подслушала и полезла его искать.

— Ты искусительница, Джорджи.

— А ты несправедливый! — Джорджи остановилась, надула губы и отвернулась.— Мадам Айсви сама с нами разобралась, а ты опять все это вспоминаешь. Да еще перед праздником. Так нечестно!

— Потому что не вижу, чтобы ты раскаивалась. Ты слишком много хулиганишь, Джорджи. Ты слишком отчаянная. А ведь ты девочка.

— Ну мне же просто скучно, дядя Эдвард!

— Почему твоим одноклассницам не скучно? Или Летиции? Или Ханне с Айрис?

— Я у них не спрашивала.

— А ты попробуй.

— Хорошо, — Джорджи кротко взглянула на дядю. — Обещаю. Честно. Только не у Ханны, она врушка.

Он тяжело вздохнул, но снова улыбнулся.

— Мадам Айсви сообщила мне, что у тебя появился новый друг, и вы предположительно не можете обойтись один без другого. В связи с чем я дал согласие, чтобы ты раз в неделю ходила к ему в гости. Конечно, под мою ответственность.

Джози не смогла сдержать удивленного восклицания.

— Я всегда знала, что у меня лучший дядя на свете!

— А я знаю, что если ты пойдешь по дурной дорожке, это будет моя вина, потому что я избаловал тебя. Имей в виду: мадам Айсви может временно отменить это решение, если ты провинишься. И согласилась она с тем условием, что вы не будете никому вредить. Например, брату этого мальчика.

Джорджи фыркнула. Так этот неженка посчитал за вред острый соус вместо повидла в пирожном, жабу в портфеле и склеенные страницы дневника?

— Дядя, ему шестнадцать. И мы не будем ему вредить, если только он не будет больше обижать Брюса. А то он постоянно говорит, какой Брюс глупый и что он не хочет его знать. Брюс иногда не то, чтобы умница, но вообще догадливый. Только, как правило, поздно.

— Маленькие тоже могут обижать больших, слабые — сильных, — серьезно ответил дядя. — Может быть, брат твоего друга — скверный мальчик. Но и это не значит, что вы должны до него опускаться. Ведите себя лучше, чем он. Он устыдится и исправится.

Джорджи хитро на него взглянула.

— Ты уверен, дядя?

— Да, по тебе и Ханне этого не скажешь. Но этот мальчик старше и умнее тебя, надеюсь. В любом случае, я высказал, что думаю по этому поводу.

У Летиции и тети Ассунты, с которыми Джорджи с дядей встретились на вокзале, билеты оказались в другой вагон. Что ж, стоит слегка отдохнуть от подруги. Та, конечно, навязываться вроде бы давно прекратила, но интересней с ней от этого не стало.

В поезде Джорджи выпила чаю с лимоном и всю дорогу выспрашивала дядю о новостях. Среди них, правда, интересных оказалось мало: только что бабушка выгнала своих квартирантов, студентов-медиков, за дебош. На праздники, кроме бабушки и тети Реджины с семьей, обещала также явиться тетя Микаэла, которая вообще-то жила с мужем и детьми на севере. Джорджи была этому рада, потому что тетя Микаэла, в отличие от бабушки и тети Реджины, была доброй и веселой, хоть иногда и становилась зануднее дяди и Летиции вместе взятых. Дядя Эдвард попытался расспросить про Карен, неудачно попробовал угадать, кто из девочек пел, пока он поднимался по лестнице, а потом вместе с Джорджи занялся кроссвордом.

Родной город встретил пронзительным влажным ветром, бьющим в лицо. Джорджи рассмеялась и тряхнула волосами. Ей представилось, как о пристань бьются серые волны, как пахнет солью и пробивается солнце сквозь туман по утрам. Десять дней она сможет, как раньше, наблюдать за этим: их дом стоял недалеко от моря. Они с дядей шли мимо деревьев, заваленных снегом. Джорджи досадовала, что еще не зажгли фонари: тогда снег озарился бы особым светом. Летом улицы кишели туристами, студентами, уличными музыкантами, матросами, но сейчас было удивительно тихо — только ветер свистел в проулках. Жаль, дядя не разрешил купить у разносчицы горячий шоколад, чтобы не перебивать аппетит — как будто не захочется есть снова, пока дойдут до дома!

Дома, к досаде Джорджи и дяди, их встретила только Ханна. За прошедшие месяцы, кажется, сестра стала выше: Джорджи не без злости подумала, что теперь едва дотянется той до плеча. На ней было аккуратное синее платье, пшеничные волосы уложены в дурацкий венчик на макушке. Узкие голубоватые глаза неприятно щурились, но на лице расплывалась улыбка — по мнению Ханны, надо полагать, лучезарная. «При виде ее лица любой крокодил удавился бы от зависти».

— А Мария… — начал дядя удивленно.

— Маму вызвали на работу, другая медсестра больна, — мягко сказала Ханна. — Она вернется часов в пять. Вы пообедаете с нами?

— Нет, я тоже должен скоро быть в другом месте, — вздохнул дядя. — Но я могу оставить вас одних?

— Айрис скоро придет. Она обещала помочь мне нарядить елку.

Это немного успокоило дядю, и он ушел.

Джорджи плюхнулась на диван в гостиной. Посредине в самом деле торчала маленькая, облезлая елка. Джорджи всегда казалось, что наряжают дерево скучновато, она предлагала разные идеи, но все они отвергались.

Ханна смотрела на нее, стоя рядом с елью, скрестив руки на груди.

— В этой школе тебя приучили, что обед приносят слуги?

— Это было бы неплохо, — потянулась Джорджи. Сестра хмыкнула.

— Школа считается лучшей, а ты вернулась после первого триместра и еще жива. Кругом обман.

— А с чего ты решила, что я живая? — Джорджи улыбнулась как можно шире. — Дождись ночи, а потом станешь такой же.

— Вампиров не существует, мысли рационально, — скривилась Ханна. — Да, будь любезна положить суп в тарелку, а не хлебать из кастрюли. Не хочется, чтобы к приходу Айрис кухня была похожа на хлев.

Джорджи сделала умоляющее лицо.

— Сестренка, но я так устала, что точно половину вылью на себя, а другую — на пол. Вот если бы ты положила мне тарелочку и принесла…

— Она была бы с мышьяком. И все подумали бы, что ты отравилась сама, потому что слишком далеко зашла в экспериментах.

— Я оставлю записку о том, что в моей смерти надо винить тебя, — пообещала Джорджи, вставая. — И спрячу ее там, где ты не найдешь.

— У тебя мозгов не хватит.

— Кто из нас математик?

— В том и дело. Математики, как правило, плохо знают людей и жизнь. Кстати, почему ты не спрашиваешь, обедала ли я?

— Потому что отравить тебя я пока не планирую.

Через полчаса стало легче, потому что действительно явилась Айрис — дочь соседа, доктора Руперта, одноклассница и ближайшая подруга Ханны. Та говорила, что Айрис неглупая и преданная, но Джорджи не представлялось случая это оценить. Хрупкая, с гладко зачесанными каштановыми волосами и красивыми зелеными глазами, Айрис была робкой и застенчивой, хотя, в общем, любила компанию. Не то, чтобы у нее и Джорджи было много общих тем, но Ханна при Айрис чуть ли не мед источала, прикидываясь образцовой сестрой и самым чутким и добрым человеком на свете. Джорджи, конечно, понимала, что это все ложь, и порой очень забавно было пытаться заставить Ханну показать истинный характер. Впрочем, этого еще ни разу не удалось сделать: сестра была крепким орешком. Айрис следила за их поединками с немалым удивлением: она принимала притворство сестры за чистую монету. Впрочем, с Джорджи Айрис хорошо обращалась. Сегодня, покуда украшали елку, она все расспрашивала, чему учат в школе мадам Айсви, правда ли, что они уже начали проходить физику и химию и изучают сразу три языка, и в самом ли деле их обязательно учат писать стихи. На последнем вопросе Джорджи вздрогнула и поморщилась, поймав на себе насмешливый взгляд Ханны. Сестра писала лучшие в классе сочинения, а Джорджи часто сдавала пустые работы, если книга ее совершенно не заинтересовала. Она и читала заданное не всегда.

А в пять в самом дел пришла мама.