Своя сторона (джен)

Почти каждый человек, ангел или демон хотя бы раз в жизни испытывал ощущение, что время вокруг него начинает бежать с огромной скоростью, словно подстёгнутое безумным возничим. Как правило, это происходит в не самые приятные моменты жизни — и порой становится последним, что успевает ощутить разумное существо. Если бы Азирафаэля спросили, на что это похоже, он бы сказал, что это похоже на смолу. Липкую, тягучую смогу, охватывающую тебя со всех сторон, сковывающую члены, лишающую возможности двигаться. Он сказал бы, что это страшно, очень страшно: когда ты видишь, как твой друг делает то, что может унести его жизнь, видишь каждый его жест, каждое движение застывшего в злой, бесшабашно-опасной улыбки лица — видишь, но не можешь даже протянуть руку, чтобы удержать его над краем пропасти. Можешь только смотреть, скованный внезапно загустевшим временем и собственным ледяным ужасом.

Кроули шагнул вперёд. Левой ногой — прямо в мелкую лужицу возле порога. Шагнул — и трое демонов слитным движением отшатнулись назад, в одинаковом священном ужасе глядя на безумно усмехающегося бывшего товарища. И оцепеневший Азирафаэль задохнулся умершим в горле воплем, уже почти видя, как спотыкается поражённый смертоносной жидкостью Кроули, как корчится в невыносимой муке, проливая на себя то, что так беспечно поднял в открытой фляжке вверх, почти к самому лицу…

Кроули шагнул. Широким, слегка вихляющимся шагом, напоминающим одновременно танцевальное па и ломкое движение уже падающего под ударом топора дерева. И правая нога, не задев святой воды, уверенно опёрлась на сухой порог. А миг спустя к ней присоединилась вторая, левая — живая, целая нога, и Азирафаэль понял, что снова может дышать.

На целую секунду.

А потом Кроули сделал выпад.

И Азирафаэль, так и не успев закричать, вспомнил, что напомнили ему танцующие движения друга.

Змею.

* * *

Утверждение, что пути Бога неисповедимы, не вполне точно. Вернее, они, разумеется, абсолютно непредсказуемы и непознаваемы — как и его планы, впрочем. Но это отнюдь не означает, что Бог пользуется исключительно метафизическими методами, когда речь касается исполнения Неизъяснимого плана. Если уж даже ангелы и демоны, при своей чудовищной консервативности, в конце концов осознали все (ну, или почти все) прелести цивилизации и начали использовать для своих нужд хотя бы некоторые из них, то было бы странно и неуважительно считать, что Всевышняя может оказаться менее прогрессивной, чем её творения.

Разумеется, ни о чём из этого не думал отец Уильям, взволнованно расхаживая по осквернённому демонической силой склепу и мысленно молясь о ниспослании ему совета (или хотя бы просветления мыслей). Собственно, в тот момент он не думал ни о чём, кроме невероятных и ужасающих событий, невольным участником которых он стал. И если что его и волновало, так это то, не нарушил ли он принесённой пред ликом Бога клятвы служения, позволив уйти живым исчадию ада, более того — став, по сути, его соучастником в делах, за которые пару сотен лет назад его без раздумий сожгли бы на костре, как пособника Дьявола.

В тот момент, когда всё случилось, он в очередной раз дошёл до взломанной демоном двери и, сокрушённо покачав головой, принялся бормотать молитву, прося Господа направить его по верному пути. И именно поэтому он услышал, как хрустит мелкий гравий дорожки под чьими-то шагами.

Вот так и получилось, что судьбоносная встреча состоялась не внутри склепа сэра Джона Эмсгрея, где была назначена три с лишним сотни лет назад, а в нескольких шагах от её разрушенных врат. Два человека — престарелый невысокий священник и тощий мужчина в одежде почтальона, остановились друг напротив друга, пытаясь разглядеть друг друга в перекрещивающихся лучах двух фонариков.

— Ээээ… добрый день? — неуверенно заговорил почтальон, первым прервав молчание. — Отец Уильям?

— К твоим услугам, сын мой, — немного настороженно откликнулся пастор. Он, разумеется, знал, что почтальоны обычно не ходят в полтретьего ночи по кладбищам (хотя, в принципе, вполне могут и имеют право это делать). И, что важнее, прекрасно понимал, что о месте его нахождения в эту ночь не мог знать никто. Исключая, разумеется, странного демона, которого он сам проводил до этой усыпальницы. Поэтому никакого доверия к странному посетителю он не испытывал. И всерьёз подумывал перекрестить его — на всякий случай.

Почтальон, даже не догадываясь о его сомнениях, с явным облегчением вздохнул.

— О, отлично! Знаете, святой отец, я уже было начал опасаться… Полгода назад было несколько настолько странных посылок. Мне стало немного не по себе, когда пришёл этот заказ. Ну, сами понимаете — церковь, кладбище…

Продолжая говорить, он вытащил из большой сумки плоскую картонную коробку и протянул её пастору вместе с накладной.

— Подпишите, пожалуйста, вот здесь. Давайте я подсвечу.

— Что это? — удивлённо опустил взгляд на странный предмет отец Уильям.

Почтальон только плечами пожал.

— Не знаю, сэр.

Ульям нахмурился ещё больше.

— Но хотя бы от кого?

— Сейчас, — почтальон перевернул коробку, подслеповато прищурился, шаря пальцем по аккуратным буквам. — Вот!

Он поднёс фонарик поближе, и пастор с недоумением прочитал несколько коротких слов:

— Дональд Грейвз, нотариальная контора «Браун и сыновья».

— Ничего не понимаю, — признался отец Уильям.

Почтальон тяжело вздохнул.

— Знаете, отче, — задумчиво пробормотал он, — Наверное, это неплохо. В прошлый раз, когда были странные посылки, адресаты понимали, что это и от кого. Кому рассказать, не поверят.

Поймал недоумённый взгляд священника и с виноватой улыбкой пожал плечами.

— Простите, не уверен, что мне стоит об этом говорить. Вы откроете при мне, или я могу идти? Ну, я имею в виду, некоторые требуют, чтобы почтальон присутствовал…

— А вам самому, значит, не интересно, что в посылке? — остро взглянул на него священник. Почтальон замялся.

— Очень интересно, — признался он после недолгого колебания. — Но знаете, я столько видел… Мне кажется, что любопытство не стоит риска — если, конечно, это что-то такое, чего мне видеть не стоит.

— Что ж, это разумно… — пробормотал себе под нос отец Уильям, задумчиво разглядывая коробку в своих руках. Как истинный сын церкви, он не мог не вспомнить о том, что почтальон появился в тот самый миг, когда он молил Всевышнего послать ему знак. Но, как человек разумный и умудрённый жизнь, не мог не понимать, что странные события нередко равнозначны событиям опасным. Почтальон, пожалуй, был бы изрядно удивлён, узнав, что именно последнее соображение избавило его от длительного и осторожного разворачивания трёх слоёв обёртки и не менее длительного, но неразрешимого недоумения от раскрытия тайны загадочной посылки. Впрочем, возможно, он просто выпил бы за здоровье пастора лишний бокал вина, вернувшись к любимой жене раньше, чем та успеет проснуться и огорчиться его задержкой на работе. Как бы то ни было, но отец Уильям принял решение. И это решение (как и давешнее согласие отпустить демона на свободу) должно было изменить судьбу сразу множества разумных существ.

— Не буду задерживать тебя, сын мой, — слабо улыбнулся он, принимая у почтальон ручку и расписываясь в графе «получатель». Поколебался секунду и, подняв руку, благословил собеседника. (Не то чтобы он ожидал, что тот завопит и расточится серным дымом, но осторожность, особенно если за вашей спиной светится открытый портал в Ад, не бывает излишней). Дождался, когда благодарно улыбающийся человек достигнет ворот церкви. И, тяжело вздохнув, вернулся обратно в склеп.

— …О, мой Бог… — потерянно пробормотал старик, когда в неверном свете фонарика, воткнутого на место давным-давно исчезнувшего факела, открыл коробку и развернул сперва слой плотной почтовой обёртки, потом вощёной парусины и следом — плотной промасленной бумаги. Он перечитал записку — старинную, написанную на грубой, пожелтевшей от времени бумаге, с чудовищно архаичной грамматикой записку — три раза, но так до конца и не смог понять, было ли написанное в ней чьей-то изощрённой шуткой или чем-то, куда более серьёзным. Поэтому он отложил бумажку и взялся за книгу, обернутую в ещё один слой бумаги. Недоумённо пробежался глазами по названию, поняв меньше, чем ничего. И с осторожностью, свойственной только служителям церкви и практикующим некромантам, открыл древний фолиант.

— О мой Бог… — обессиленно простонал он, прочитав первое предложение.

Без сил садясь прямо в пыль, он потрясённо подумал, что всё-таки не стоило ему просить у Господа знака свыше — без которого он, как он теперь понимал, с удовольствием обошёлся бы. Но уже, разумеется, было поздно. Отцу Уильяму было семьдесят три, и большую часть своей жизни он посвятил служению Богу. И не собирался отрекаться от своих обетов сейчас, когда Всевышний так недвусмысленно потребовал от него Веры.

Хотя, Бог свидетель, он был бы рад, если бы этой ночью он остался в своём маленьком домике при церкви, вместо того чтобы, повинуясь неясному наитию, идти в зал богослужений. Но пути Господа поистине неизъяснимы, и отец Уильям ещё не знал, что только что сделал очередной выбор, способный обернуться гибелью или спасением для двоих существ, искренне считающих себя нарушителями Великого Плана.

* * *

Потом, вспоминая этот безумный бой, Азирафаэль признавался себе, что их спасла только невероятная наглость Кроули, выбившая демонов из колеи и заставившая их замешкаться на мгновение. Она, да ещё, пожалуй, яростная, почти самоубийственная ненависть, с которой его друг кинулся вдруг на ближайшего демона, в диком вопле выбрасывая вперёд руку с флягой. Даже сейчас Азирафаэль не мог вспоминать без содрогания сорванного хриплого крика Кроули, не мог престать сотрясаться в ознобе, представляя, что случилось бы, если бы хоть капля, всего капля из выплеснувшейся струи попала на обнажённые руки или лицо Кроули.

…Не мог — тем более теперь, когда он воочию видел, что происходит с демоном, которого облили святой водой. Дикий, почти тут же, впрочем, затихший вопль демона, казалось, до сих пор стоял у него в ушах. И тем страшнее было думать, что на месте оседающего, подобно груде тающего снега, уродца с мечом мог быть сам Кроули.

Азирафаэль плохо помнил, что делал дальше. Ему казалось, что, выбегая из своей камеры, он снёс кого-то плечом, почти не заметив этого. Всё его внимание было приковано к Кроули, который застыл, словно налетев на стену. Стоял, оцепенев с вытянутой вперёд рукой и остановившимся взглядом глядя то ли на горстку дымящейся одежды в двух шагах, то ли на смертоносную бутылочку в его руках.

Следующее, что Азирафаэль запомнил — ощущение нагретого его собственным телом металла в ладони, когда он трясущимися руками завинчивал крышку фляжки. Это — и холодный, пробирающий до костей, заставляющий подламываться колени ужас: от мокрого горлышка вниз стекало несколько неторопливых капель. Если бы он опоздал хотя бы на секунду… На полсекунды…

А дальше всё опять смешалось. Он услышал предостерегающий крик Кроули и успел испуганно повернуться, выставляя перед собой, словно щит, уже совершенно безопасную флягу. Увидел, как с перекошенным лицом шарахнулся в сторону Хастур, опуская занесённый меч и закрывая рукой лицо. Помнил собственную, неожиданно хладнокровную мысль: «сейчас он поймёт, что фляжка закрыта, и…»

Не понял. Не успел понять. Сзади раздался звон сталкивающихся мечей, злое шипение Кроули, чужой торжествующий смешок, и тут же — короткий болезненный вопль. Лицо Хастура исказилось ещё сильнее — на этот раз, запоздало понял Азирафаэль, от ненависти. И он, прыжком развернувшись, бросился бежать.

И всё закончилось. Он потерянно опустил руку, запоздало понимая, что они, кажется, сумели-таки спастись — по крайней мере, покинуть их темницу. Непонимающе моргая, он обернулся к другу, уже догадываясь, что произошло. И почувствовал, как его затапливает облегчение пополам с лёгким чувством вины. Второго демона тоже больше не было. На том месте, где ангел последний раз его видел, догорала куча чего-то, что при некотором усилии можно было бы принять за человеческое тело. Кроули стоял рядом, с шипением ощупывая глубокую оплавленную царапину поперёк груди. И, кажется, это была единственная полученная им рана. В его опущенной руке слабо рдел алым короткий прямой меч. Азирафаэль помнил, как зацепился взглядом за него, и почти полминуты стоял, тупо разглядывая пробегающие по лезвию языки пламени, не в силах даже радоваться удивительному спасению.

А потом демон поднял голову, и он смог наконец разглядеть его лицо.

— Ох, дорогой мой… — слабо выдохнул он, неосознанно делая шаг вперёд. В груди что-то болезненно сжалось.

— Ты не ранен, ангел? — хрипло пробормотал Кроули. На его измученном, пугающе опустошённом лице мелькнула тревога; почти тут же, впрочем, исчезнув, когда Азирафаэль взволнованно замотал головой, с поспешностью пряча в карман фляжку со святой водой. Он чувствовал, что должен что-то сказать. Чувствовал, что Кроули нужна помощь, нужно… нужно… Он не знал, что именно ему нужно. Только тонко дребезжащий внутри звоночек тревоги становился всё настойчивее.

— Кроули, дорогой, с тобой всё хорошо? — беспомощно пробормотал он, мысленно ужасаясь банальности этой фразы.

Кроули в ответ только криво ухмыльнулся — дёрнулись в болезненном оскале бледные губы, ещё сильнее перекосив лицо:

— О, просто чудесно! За исключением того, что теперь меня даже судить не будут, просто сразу растворят в целой цистерне святой воды!

Он издал нервный, сдавленный смешок. Опустил голову, с недоумением разглядывая меч в своей руке. Поморщился, кривя лицо в болезненной гримасе, и с трудом разжал пальцы — Азирафаэль невольно вздрогнул от грохота задребезжавшего по камню металла.

— Кроули?.. — осторожно окликнул он. Демон только плечами передёрнул. Прерывисто вздохнул, жалко кривя губы в попытке улыбнуться:

— Надо же, повезло…

И вдруг, коротко всхлипнув, зажмурился, пошатнулся обморочно.

— Кроули!

Больше не раздумывая, Азирафаэль поспешно качнулся вперёд, хватая демона за плечи. На миг его захлестнула волна ужаса: он в Аду, полностью лишён всех сил, он даже не сможет помочь, если… Но Кроули не падал, нет. Почти не падал. Просто вцепился трясущимися руками в лацканы его жилета и измученно обвис в его руках, позволяя перепуганному ангелу обнимать его, в панике пытаясь понять, что он будет делать, если… если…

— Никогда больше не буду так делать… — с нервным всхлипом сообщил Кроули, словно отвечая на его мысли.

Азирафаэль прерывисто вздохнул. Его самого колотила мелкая противная дрожь, а руки слабели от одной мысли, что было бы, если…

Он сглотнул, мысленно сказав себе, что это, пожалуй, не самая лучшая тема для размышлений. Всё обошлось. И лучше не задумываться об этом больше.

— Тише, тише, дорогой мой, всё не так плохо… — с острой жалостью пробормотал он, чувствуя, как крупно дрожит всё тощее тело демона.

— Ох, ради Бо… ради хоть кого-нибудь, ангел — заткнись… — сдавленно простонал тот, не спеша высвобождаться из объятий. — Ты видел их лица? Они же боялись меня, они меня боялись больше, чем святой воды! Лучше бы я Хастура убил, он, по крайней мере, заслужил это. Мерзкая подлая тварь…

Азирафаэль вздрогнул. Неожиданно болезненный укол острой жалости кольнул сердце, и он сглотнул, не зная, как ему реагировать на этот приступ откровенности.

— Ты… из-за этих демонов расстроен? — тихо спросил он, не придумав ничего умнее.

Кроули долго прерывисто вздохнул.

— Ты же знаешь, не люблю марать руки, — уже более привычным, всё ещё дрожащим, но уж почти насмешливым голосом пробормотал тот. А Азирафаэль вновь ощутил, как что-то мучительно сжалось в груди.

— Я понимаю, дорогой.

И он действительно понимал. Да, понимал. Он не любил вспоминать их охоту за антихристом, и всё-таки…

Если бы это можно было забыть.

— Ты ни в чём не виноват… — мягко, сам чувствуя, как лживо звучат его слова, прошептал он. Кроули раздражённо хмыкнул. Ещё миг слабости (Азирафаэль уже начал прикидывать, стоит ли напоминать Кроули об их непростом положении, или дать ему ещё несколько минут), а потом Кроули отстранился, с болезненной гримасой отступая назад и кривя губы, как будто пол жёг ему ноги.

— За что люблю ваш-ш-шу братию, Азирафаэль, — с хмурым сарказмом прошипел он, напряжённо оглядываясь, — Так вот за этот ваш-ш-ш талант оправдывать что угодно, когда это выгодно ваш-ш-шей стороне.

— Кроули! — обиженно вскинулся ангел… и умолк. Внезапно вспомнился Гавриил, и все его слова, и то, как они радовались начавшемуся Армагеддону…

Кроули тем временем, морщась, чуть прихрамывая, подошёл к обгорелому пятну на полу. Болезненно покривился, разглядывая то, что осталось от демона, с, как показалось Азирафаэлю, с искренним сожалением. Пробормотал себе под нос что-то нецензурное. Наклонился было за слабо дымящимся клинком… замер, вовремя заметив всё ещё слабо дымящуюся рукоять. Азирафаэль только вздрогнул, мигом представил, что будет, если хотя бы капля святой воды сохранилась на оружии погибшего демона. Потом сообразил, что это — не тот демон. Кроули взял тот меч. Меч, на котором могла бы — о Господи! — остаться святая вода…

Азирафаэль почувствовал, как его начинает мутить. Кроули на него внимания не обращал — полностью погружённый в свои мысли, мрачно обдумывал что-то, глядя куда-то в пустоту. Тяжело вздохнул и, слабо прихрамывая, вернулся к брошенному им же мечу. С сарказмом посмотрел на ангела:

— С-с-смотри, ангел, тоже горит, совс-с-сем как твой — жалко, что мы твою железку отдали тогда, а?

И, поморщившись, неохотно поднял сейчас кажущийся совершенно обычным меч. С тяжёлым вздохом взвесив его на руке, скривился:

— Лааадно, всё равно он им больш-ш-ше не понадобится. И потом, я же демон, мне положено мародёрс-с-ствовать!

И судорожно, болезненно засмеялся. Азирафаэль только дёрнулся бессильно, с тянущим ощущением в груди слыша, как дребезжит надорванная струна во всегда таком насмешливом и самоуверенном голосе друга. Сейчас он отдал бы всё, что осталось от крыльев, за то, чтобы Кроули замолчал, не рвал себе душу, не смеялся так — зло, горько, отчаянно.

— Кроули, дорогой мой… — беспомощно прошептал он, не зная, чем помочь, и ненавидя себя за эту слабость. Тот только коротко дёрнул плечами. Нетерпеливо оглянулся через плечо.

— Ты идёш-ш-шь, ангел? Или так и будешь торчать здесь, пока кто-нибудь ещё не припрётся? Не хочу казаться навязчивым, но у нас-с-с впереди четыре Круга. И спорю, желающих запечь нас на барбекю после моих сегодняш-ш-шних шуток стало ещё больш-ш-ше.

Азирафаэль безнадёжно подумал, что, пожалуй, Кроули немного преуменьшает проблему. Наверное, охотиться за ними теперь будет весь Ад… А не только обиженный на Кроули Хастур. Но это были неприятные мысли, и ему самому не хотелось на них задерживаться. Он и не стал. Только с подавленной дрожью оглянулся назад, на камеру, которая почти стала его могилой. И, стараясь не смотреть на оставшиеся от двоих демонов дымящиеся пятна гари, заспешил за не ставшим дожидаться ответа Кроули.