Поверь в чудо, оно совсем близко (гет)

Гермиона не из тех, кто пасует перед трудностями, но во всём, что касается Драко, трудностей слишком много. Все дни, оставшиеся до Нового года, она бездумно ходит по дому, в мельчайших деталях вспоминая их последнюю встречу и мимолётное касание его губ. Она сбежала тогда, но зачем? Почему было не остаться, не попытаться поговорить? Узнать, чем он сейчас живёт. Узнать, встречается ли он с кем-то?.. Даже мимолётная мысль об этом отдаётся острой болью в груди. Был ли у них шанс стать по-настоящему счастливыми? И кто теперь даст ответ?

Хочется сказать себе, что пора идти дальше, но Драко слишком глубоко проник в её душу, живёт в её снах, заставляя просыпаться посреди ночи с бешено колотящимся сердцем. Они столько пережили вместе, через столько прошли, но так и не научились главному: говорить о чувствах. И эта стена, которую они воздвигали сами, кирпичик по кирпичику, в конце концов разделила навсегда.

К вечеру тридцатого декабря снег ложится на деревья и крыши домов, падает с неба пушистыми хлопьями, и всё вокруг становится девственно белым. Гермиона смотрит в окно, прикусив губу, пытаясь призвать на помощь всю свою храбрость, только бы не передумать в последний момент. Лишь одно желание бьётся в груди, и сопротивляться ему больше нет сил: она хочет быть с ним. Быть с ним ночью и днём. И новый год ничего для неё не изменит. Решительно вздохнув, Гермиона выходит из дома, делает несколько шагов и аппарирует к знакомым воротам.

Наверное, никогда Гермиона не сможет спокойно смотреть на Малфой мэнор. В памяти врезано навсегда — безумное лицо, визгливый смех, боль на предплечье… Гермиона вздыхает и выпрямляет плечи, упрямо вздёргивая подбородок. У них с Драко хватает других воспоминаний, гораздо хуже.

Небо полыхало кроваво-красным, пламя гудело, и огромное поместье стонало от прикосновений его языков. Лопались стёкла, крыша грозилась вот-вот провалиться, но Гермиона не уходила, с трудом удерживая щит, разгонявший пламя. Там, наверху, оставались члены Ордена, там был Драко. Наверху что-то загрохотало, послышались крики, и вскоре на лестнице показались трое авроров. Перескакивая через ступеньки, они неслись вниз, держа под руки тело четвёртого, в котором Гермиона с тревогой узнала Рона. Стоило всем оказаться на улице, и пламя взметнулось в небо тысячей искр.

Гермиона тяжело дышала, руки дрожали, ноги не держали — она упала на колени, наблюдая за тем, как оттаскивают Рона, щёку которого пересекал большой багровый рубец. Вот Уизли закашлялся, громко, надсадно, и открыл глаза.

— Ты в порядке? — Голос Драко звучал где-то сверху, и Гермиона с трудом подняла глаза, осматривая его, отыскивая ранения. Пот стекал по его лицу, оставляя светлые дорожки, губа была разбита. Он протянул ей руку, рывком поднимая на ноги, и Гермиона вцепилась в его рубашку, рассеянно наблюдая, как из-за деревьев появились фигуры целителей в белом. А следом — уцелевшие авроры. Вскоре их окружала чёрно-белая толпа, все что-то говорили, кто-то смеялся, кто-то кричал, но все звуки заглушал стук сердца. Драко нашёл её пальцы, сплёл со своими и обнял, крепко прижимая к себе.

На следующий день газеты взорвались новостью: «Война закончена!». Эту новость Гермиона встретила в палате Рона, и вдвоём они смеялись и плакали, передавая друг другу «Ежедневного пророка». Это был конец, это было начало. Но на смену счастью пришло опустошение — оценить, осознать потери только предстояло.

Драко постоянно пропадал в Министерстве, и Гермиона чувствовала, как он ускользает от неё, словно часть её самой отрывают на живую. И тогда она ушла. Чтобы сейчас вернуться.

Гермиона смотрит на ворота, делает глубокий вдох — пришло время начинать всё с чистого листа. С чистого листа рядом с ним. Год после войны называют золотым — но разве не золото причина всех войн? И ей не нужно золота, не нужно славы — только чтобы Драко был рядом. Решительно толкнув ворота, Гермиона ступает на дорожку, укрытую снегом. Идёт к дому, мрачной громадой возвышающемуся впереди. Горит только несколько окон первого этажа, и поместье тонет в темноте и одиночестве, от которого сердце сжимается, и каждый вздох даётся тяжелее предыдущего.

Дверь распахивается после первого же стука. Домовый эльф смотрит с интересом, кивая большой головой, слушая её сбивчивое объяснение о том, что дело срочное и не терпит отлагательств. С каждой секундой Гермионе кажется, будто её время утекает сквозь пальцы. Словно промедление вот-вот обернётся необратимым, пугающим. Полумрак коридоров, шепоток портретов за спиной — Гермиона не чувствует ног, перед глазами темнеет, а язык, кажется, навечно прилип к нёбу.

Голос домовика, докладывающего о её приходе, звучит словно сквозь вату, и приходится сделать несколько глубоких вдохов, выходя на свет. Бутылка вина, одинокий бокал, замерший в руке — Гермиона не видит Драко, он скрыт спинкой кресла, но, услышав её голос, оборачивается, поднимается резко, хмурит брови. И смотрит, так смотрит, словно хочет выжечь душу.

— Неожиданно, — криво улыбается. — Проходи.

Несколько шагов к нему даются с неимоверным трудом. Гермионе кажется, что она потеряет сознание, прямо сейчас упадёт к его ногам.

— Я не помешала? — Она сама знает, как жалко звучит вопрос — видно же, что гостей Драко не ждал. И это открытие одновременно вызывает облегчение и боль. За него, за одиночество — своё и его.

— Что-то случилось? — Он уже успел взять себя в руки, смотрит в сторону, поверх её плеча.

— Случилось. — Гермиона вскидывает голову, пытаясь поймать его взгляд, но Драко упорно этого избегает. — Нам надо поговорить.

— Это я уже слышал. — В голосе Драко отчётливо звучит раздражение. — Я жду.

— Я знаю, что может быть поздно, и… — начинает Гермиона, но Драко перебивает:

— Одиннадцать вечера — всегда поздно для неожиданного визита.

Гермиона нервно кивает, соглашаясь, вздыхает и говорит тихо:

— Я имела в виду не время суток. Я думаю… я уверена: нам надо поговорить. О нас.

— О нас? — бровь Драко приподнимается. — Нас уже давно нет, это было твоим решением. Так к чему теперь возвращаться к этому?

— Я знаю, что ушла тогда, ничего не объяснив, — она делает крохотный шажок навстречу, — но ты мог бы найти меня, я не пряталась, и…

— Ты бросила меня! — голос Драко звенит от злости и былого отчаяния. — Ты ждала, что я прибегу и буду умолять не уходить?

— Нет, Драко, всё не так! — Гермиона подходит ближе, складывает руки на груди. — Я думала, что не нужна тебе, что ты будешь стыдиться связи со мной, что ты…

— Какая ирония! — саркастично говорит Драко, перекатываясь с носка на пятку. Делает глоток вина и отставляет бокал в сторону, засовывая руки в карманы брюк. — Я думал точно так же, но ведь спросить меня было бы слишком сложно, не так ли?

— Я растерялась, — шепчет Гермиона, с отчаянием наблюдая, как старательно он пытается отдалиться, на её глазах возводя новую стену, пробиться сквозь которую она точно никогда не сможет.

— Ты всё решила за нас, — качает головой Драко. — И ты права — для этого разговора уже слишком поздно.

Он и сам не знает, почему говорит это — потому ли, что обида вновь жжёт в груди, или же потому, что больше не хочет ей верить, потому, что боится ей поверить?..

— Для любви никогда не бывает поздно, — твёрдо говорит Гермиона и вдруг тянется к нему, вцепляясь в воротник рубашки, и прижимается к губам с отчаянной решимостью. Она просто хочет быть с ним, быть ночью и днём. В этот новый год. И в последующие тоже.