Поверь в чудо, оно совсем близко (гет)

Снег кружится, срываясь с бурого неба, обжигая горло, заставляя поднять воротник пальто. Драко засовывает руки в карманы как можно глубже, спеша поскорее войти в дом. Дорожки мэнора покрыты тонким белым покрывалом, домовики ещё не успели расчистить его, да и смысла нет — всё равно нападает до утра. Уже на крыльце, остановившись на последней ступеньке, Драко поднимает голову вверх, чувствуя, как колкие снежинки оседают на лице. Скоро Новый год. Не то, чтобы когда-либо его это волновало. Скоро Новый год, а ему до сих пор стыдно за старый. За невыполненные обещания. За несбывшиеся надежды. За непривычное, изматывающее одиночество, к которому сам себя приговорил.

Гораздо позже, оказавшись в гостиной, сидя перед пылающим камином, Драко понимает, что пытается подвести итог этим трём ста шестидесяти пяти дням. Только прошлое странным образом отказывается собираться в единое целое, затмеваясь коротким прикосновением к её щеке несколько дней назад. Она исчезла тогда, а Драко всё смотрел вслед, чувствуя, как пульсируют губы. Так глупо.

Она всегда уходила. Держала дистанцию, стыдилась их связи. Она всегда держала его на расстоянии вытянутой руки, не подпуская к себе за очень, очень редкими исключениями. И поначалу его это устраивало. Он тоже не планировал развивать их связь в нечто большее, чем простая попытка забыться среди ужасов войны. Сделать вид, что ты кому-то нужен и что этот кто-то так же нужен тебе. Попытаться не сойти с ума после того, как убил того, с кем учился, с кем смеялся, с кем жил. Драко тянулся к ней, видя в её глазах ту же пустоту, так отчаянно прикрытую бравадой.

Полтора года назад

В тот день погиб Невилл. Не то, чтобы Драко слишком сильно любил его, нет. Но уважать Лонгботтома за эти годы точно стал гораздо больше. Он нашёл Гермиону на кухне, одну. Она так отчаянно стискивала листок со списком павших, будто в нём заключалась вся её жизнь. И эта жизнь в один миг рухнула. Гермиона подняла на него глаза, лишь когда Драко опустился на стул напротив. Попыталась улыбнуться, но губы даже не дрогнули, скривились в жутком, дрожащем оскале.

— Я никогда не смогу к этому привыкнуть, — прошептала она, разглаживая листок. Судя по всему, Гермиона делала это не раз — бумага была так измочалена, что некоторые буквы успели стереться.

— Было бы странно, если бы смогла, — тихо ответил Драко. Он смотрел на неё, съёжившуюся, казавшуюся такой маленькой, и в голове вдруг мелькнула мысль: он бы забрал её отсюда, спрятал так же далеко, как спрятали её родных. И никогда бы не позволил даже говорить при ней о войне, не то, что участвовать в ней.

Они были вместе уже… два месяца? Три? Были вместе — громкое слово, скорее, поддерживали друг друга в тяжёлые моменты. И эта близость порой была так же необходима, как глоток воздуха, как возможность вновь почувствовать себя живым. Настоящим. Не воином. Не аврором. Не винтиком в огромном механизме войны. Не убийцей.

Гермиона вновь зашуршала письмом, комкая его в руках, когда Драко потянулся и накрыл её ладонь. Слегка сжал, заставляя поднять на себя глаза.

— Я… — Гермиона замолчала, поднимая на него взгляд, полный отчаяния. Ему не надо было ничего объяснять, не надо было ни о чём просить. Он и так знал обо всём, что вихрем проносилось в её голове. Знал и разделял. А может, и нет — ни Драко, ни Гермиона никогда об этом не разговаривали. Просто были рядом. Для таких вот минут.

В ту ночь она впервые осталась до утра. Хрипло стонала, выгибаясь в его руках, отвечая с жаром, отчаянным, иссушающим. Словно каждым движением губ хотела стереть из памяти всё, что произошло сегодня. Всё, что уже произошло. И Драко вторил ей, забывая и забываясь, лаская губами, языком, руками, двигаясь на ней, под ней, позволяя себе на короткий миг не думать ни о чём за пределами этой кровати.

А в рассветной дымке она ушла. Как всегда: спешно собирая одежду, разбросанную по полу, путаясь в штанинах пижамы, словно не хотела представлять, каково это — проснуться с ним рядом. Наверное, стоило с этим смириться. Смириться и принять, как данность, ведь если Гермионе Грейнджер не всё равно, что скажут о том, что она спит с Драко Малфоем, ему плевать. Плевать на чужое мнение, но если это важно для неё…

Она всегда уходила, но Драко надеялся, что это изменится. Хотя сейчас, оглядываясь назад, он видит с отчётливой ясностью — он ни разу не дал понять, что хочет, чтобы она осталась. Подчиняясь её желаниям, никогда не озвучил свои. А если?.. Что, если она отчаянно ждала, что он попросит? Что, если ждала весь год, в очередной раз уйдя в пустоту без него, а он цеплялся за гордость, которая никому не нужна?

Драко откидывается в кресле, не глядя тянется к бокалу — стол давно накрыт. Бутылка вина, тарелка с сыром и бокал. Один. Праздничный ужин Малфоев — что может быть лучше?

Он морщится, глядя, как свет камина преломляется бордовыми бликами в его руках. Хочется верить в чудо, верить, что Гермиона ушла, чтобы остаться. Только год, ускользающий сквозь пальцы, напоминает о каждом потерянном дне, о тех днях, что разделяли их и продолжают разделять. Драко горько усмехается, склоняя голову, бездумно глядя на руки, лежащие на коленях, на вино в бокале — поздно. Что теперь говорить, что не так понял? А если понял именно так?

Она всегда уходила. И он не попросил её остаться. Возможно, ему должно быть стыдно за этот год, но гордость не даёт погрузиться в пучину самобичеваний. Прошлое надо оставлять в прошлом, и может, пришло время избавиться от сожалений и надежд, вступая в Новый год?

— Хозяин?

Драко не оборачивается на голос домовика, ожидая продолжения.

— К вам пришла мисс. Она говорит, что дело очень срочное.

— Мисс? — Драко хмурится, оборачиваясь, наконец.

— Она не представилась, и Кирби решил прово…

— Это я, — тихо говорит Гермиона, выступая из полумрака коридора. — Мы можем поговорить?