The Secret Diary of Fleur Delacour, aged 16 34 (гет)

* * *

Oct. 31st, 1994

Сегодня суббота, и не было особого смысла вставать так рано, но мадам Максим предупредила вчера вечером, что мы все вместе пойдем в замок утром, и попросила заранее подготовить куски пергамента с именами.

Объявление вызвало некоторое волнение. Действительно, зачем это нужно? Я имею в виду, почему все не могут просто пойти туда сами?

Домашние эльфы приготовили завтрак прямо в карете; круассаны и кофе были определенно французскими. Ифигения сказала нам, что боится есть английские завтраки, и я искренне её поддерживаю. Бекон и яйца изо дня в день, больше двухсот суток, не говоря уже о печеных бобах и сосисках, просто ужас!

После завтрака мадам Максим рассказала нам о правилах, которым мы должны следовать во время нашего пребывания в Хогвартсе.

Мы завтракаем и обедаем в нашей карете, а вечером ужинаем в замке. В будние дни у нас регулярные занятия, преподаватели будут приходить прямо из Шармбатона через камин. («И не забывайте, что все, кроме Чемпиона, должны будут сдать экзамены в конце года».) Без разрешения нам запрещено покидать карету, еще одна глупая идея, — как же насчёт развития «международных отношений»? Однако директриса великодушно пообещала, что вскоре все изменится.

* * *

Сегодня утром воздух на улице чистый и свежий, и, хотя здесь гораздо холоднее, чем дома в это время года, погода совсем не похожа на вчерашнюю вечернюю; вероятно, мне так кажется потому, что мы все надели плащи, прежде чем выйти из кареты.

Кубок Огня стоял в вестибюле на постаменте; несколько студентов Хогвартса толпились вокруг него, но, очевидно, все желающие принять участие уже давно кинули свое имя в огонь. Среди собравшихся я снова заметила рыжеволосого мальчика, чьи глаза стали еще больше, как только он увидел меня. Я заметила, что его друг с ухмылкой указал ему на меня, и невольно покраснела. Молча ругая себя, я встала в очередь к остальным, следуя инструкциям мадам Максим. Я действительно не понимаю, почему она настаивает на всех этих бессмысленных идеях закона и порядка. На кого она хочет произвести впечатление? Я считаю, что ученики Хогвартса не должны рассматривать нас как незрелых беспомощных младенцев, неспособных самостоятельно сделать шаг, всегда нуждающихся в присмотре и руководстве… Сама не знаю, почему, но эта мысль меня сильно раздражает.

Друг за другом мы внесли свои имена в кубок, который каждый раз краснел и испускал искры. Покончив с этим, мы вышли из вестибюля и вернулись обратно в карету.

Вечером мы будем ужинать в замке, а после объявят чемпионов. Напряжение между нами снова растет, и это забавно: поначалу я ввязалась во все это только потому, что у меня не было другого выбора, родители все равно бы надавили на меня, но теперь я начинаю надеяться, что меня выберут чемпионом. Конечно, я понимаю, что это крайне маловероятно, учитывая, что другие претенденты на год старше меня, но это было бы действительно здорово… Ну, я узнаю об этом через пару часов.

* * *

Ведение дневника поздно вечером, похоже, вошло у меня в привычку! Я немного запуталась, и, честно говоря, сама не пойму, в чём. Давайте начнем с самого начала.

Когда мы вышли из кареты, было около половины шестого, к мадам Максим по пути присоединился тот самый огромный учитель, которого я видела вчера вечером за учительским столом. Они были примерно равны по росту, хотя он за счет волос казался все же немного выше. Оживленно разговаривая, они оба, казалось, забыли про нас и шли по направлению к замку такими большими шагами, что нам пришлось фактически бежать следом, чтобы не отстать от них. Несколько запыхавшись, мы, наконец, добрались до Большого зала и заняли свои места.

Зал был наполнен возбужденным гвалтом нескольких сотен студентов, размышлявших о выборе Кубка. Однако ропот достиг апогея, когда вошла группа людей в кроваво-красных одеяниях, — очевидно, делегация Дурмстранга. Возглавлял ее высокий, но худой человек с довольно нелепо завитой козлиной бородкой (Мерлин, разве Ришельё⁽¹⁾ не жил столетия назад?), который, очевидно, был директором, за ним сразу же следовал угрюмый парень, который, должно быть, был студентом Дурмстранга, хотя выглядел на несколько лет старше. Он мне сразу же не понравился: хотя я, конечно, знаю, что несправедливо судить человека по внешности, но его угрюмое выражение лица заставило меня невольно вздрогнуть.

Однако его появление вызвало немалый переполох среди студентов, многие из которых, казалось, хорошо его знали.

— А кто это? — Спросила я у своей соседки, хорошенькой азиатки с длинными темными волосами, которая возбужденно таращилась на юношу.

— Что? — Она резко вышла из задумчивости.

— Тот угрюмый парень, — сказала я ей, — что в нем такого особенного?

Она недоверчиво уставилась на меня.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь его?

— Нет, не знаю. Разве это преступление?

— Это же Крам, Виктор Крам! — И когда я тупо уставилась на нее, она продолжила — ловец болгарской национальной команды по квиддичу!

— Понятно, — пробормотала я, стараясь казаться впечатлённой. Я очень люблю летать, но я никогда не понимала очарования игры в квиддич. Я имею в виду, что такого восхитительного в бросании мячей? Честно говоря, все соревновательные виды спорта бессмысленны. Они выявляют худшие стороны как в игроках, так и в аудитории, и, по сути, являются «войной без применения оружия», как сказал один известный магловский писатель (он был англичанином, если я правильно помню).

Однако я не собиралась рассказывать все это соседке, так как она явно была одурманена идеей оказаться в одной комнате с парнем, который в свободное время уворачивается от бладжеров (и, вероятно, часто получает ими по голове).

После того, как учителя вошли, начался пир, и он был так же хорош, как и вчера, но казалось, что никому не было дела до еды. Все только и ждали, когда директор Хогвартса закончит свой ужин.

Наконец, все тарелки и блюда исчезли, и директор поднялся со своего места. Тут же воцарилась мертвая тишина.

После последних прозвучавших вдали слов, которые я не смогла уловить, он взмахнул палочкой, и часть свечей погасла, зал погрузился в полумрак.

Внезапно белое пламя в Кубке стало красным, полетели искры, и в воздух взлетел кусок пергамента.

— Чемпион Дурмстранга, — объявил директор, — Виктор Крам!

Все разразились аплодисментами; очевидно, большинство людей в зале знали его.

Виктор Крам, похоже, не слишком радовался тому, что стал чемпионом; судя по тому, как он, ссутулившись, подошел к учительскому столу, а затем исчез за дверью, можно было подумать, что он собирается заниматься смертельно скучными домашними делами, а не бороться за славу и богатство в захватывающем и опасном турнире.

Пока я все еще размышляла над этим странным отношением (Почему он вообще вписал свое имя?), следующий кусок пергамента вылетел из Кубка.

— Чемпион Шармбатона, — раздались слова, — Флер Делакур!

Я была ошеломлена, и, если бы Марго не толкнула меня локтем, я бы так и осталась сидеть на месте. Недоверчиво покачав головой, я, наконец, встала и последовала за Виктором Крамом в комнату за учительским столом.

Комната была довольно маленькой, но выглядела вполне уютной, увешанной портретами и с мягким диваном возле камина. Виктор Крам стоял, прислонившись к каминной полке, и хмуро смотрел на ковер у своих ног. Он коротко взглянул на меня, когда я вошла, но в остальном полностью проигнорировал меня. Смутившись, я подошла к камину с другой стороны и стала рассматривать портреты.

Через некоторое время дверь открылась, и вошел красивый мальчик, который, как я предположила, был чемпионом Хогвартса. Он улыбнулся мне, что немного ослабило мое напряжение, а затем подошел и встал рядом, глядя в огонь.

— Хорошо, — сказала я себе, — сейчас придут судьи и дадут нам указания.

Однако следующим вошел тот самый зеленоглазый мальчик, на которого я уже обращала внимание дважды. Когда он огляделся по сторонам, на его лице отразилось полное недоумение.

Чтобы облегчить его явное беспокойство, я, так как никто другой, казалось, не собирался ничего говорить, спросила, в чём дело. Я, конечно, подумала, что его послали с каким-то сообщением от персонала или жюри.

Мальчик ничего не ответил, и мне показалось, что его замешательство только усилилось.

Внезапно дверь снова распахнулась, и в комнату ворвался круглолицый мужчина средних лет в пестром одеянии, сидевший за учительским столом и, как я поняла, носивший фамилию Бэгмен и являвшийся членом жюри.

Впервые мне пришло в голову, что здесь что-то не так. И действительно, следующие слова Бэгмена подтвердили мои подозрения.

Взяв мальчика за руку и подведя его к камину, он обратился к нам:

— Могу я представить вам, хотя это и может показаться невероятным, четвертого Чемпиона Турнира Трех Волшебников?

Конечно, никто из нас не мог в это поверить, и я подумала, что это какая-то глупая шутка, и высказала эту мысль. Но Бэгмен настаивал, что это определенно не шутка, и даже когда я указала ему на то, что здесь, должно быть, произошла какая-то ошибка, — чего он не отрицал, — он подтвердил, что мальчик, которого, по-видимому, зовут Гарри, должен будет сделать все возможное, как он выразился. Очевидно, он не ожидал, что у кого-то настолько молодого будут реальные шансы на участие в турнире.

Вскоре вошли директор Дамблдор, мадам Максим, директор Дурмстранга и еще три человека, очевидно, профессора Хогвартса.

Я тут же подошла к мадам Максим и сказала ей, что «этот маленький мальчик» тоже будет участвовать в турнире. Возможно, мне не следовало так сильно подчеркивать «маленький», так как я отчетливо видела раздражение в его глазах, и это действительно было несколько бестактно с моей стороны. Но он был намного меньше других чемпионов и к тому же на три-четыре года моложе.

Она положила свою большую руку мне на плечо, что, вероятно, означало ободряющий жест. — У Хогвартса не может быть двух чемпионов, — сказала она очень сердитым голосом. — Это несправедливо.

Один из профессоров Хогвартса, которого Дамблдор называл Северусом, и чье выражение лица было таким же угрюмым, как у Крама, если не более, и чьи волосы не мешало бы хорошенько вымыть, обвинил мальчика в том, что он сам положил свое имя в Кубок, нарушив правила. Очевидно, преподаватель недолюбливает его. Из этого разговора я узнала, что полное имя мальчика — Гарри Поттер. Я слышала это имя раньше, но не могла вспомнить в тот момент, где.

Гарри Поттер горячо отрицал это обвинение, и Дамблдор, казалось, поверил ему. Профессора и другие члены жюри начали горячую дискуссию, которая была прервана, когда снова кто-то вошел.

Я никогда не видела человека настолько странного или, да, даже жуткого, как этот. Пожилой мужчина среднего роста, с длинными неопрятными седыми волосами, несколько сутулый, с деревянной ногой, которая при каждом шаге глухо стучала по полу. Его лицо выглядело так, словно его избили всеми мыслимыми предметами, оно представляло собой месиво шрамов и ожогов, а некоторые части, особенно нос, казалось, вообще отсутствовали. Но самым страшным в нем были его глаза: в то время как один был вполне нормальным, другой был почти вдвое больше и ярко-синего цвета. И, мало того, этот глаз мог двигаться совершенно независимо от другого, а иногда и вовсе исчезать, как бы заглядывая внутрь головы. Это действительно было жутковато.

Этот человек, которого другие называли Грюм, казалось, был абсолютно убежден, что Гарри не врет, и что кто-то другой положил его имя в Кубок. И он добавил, что если у кого и есть причина жаловаться, так это у самого мальчика.

В этот момент мое терпение лопнуло. Я действительно не понимала, на что можно жаловаться, если есть шанс заполучить славу и богатство.

— Это шанс, за который многие готовы умереть! — Почти прокричала я.

Ответ Грюма стал для меня полной неожиданностью:

— Может быть, кто-то надеется, что Поттер умрет во время турнира, — сказал он, и его голос напомнил мне рычание какого-то дикого существа.

И вот, наконец, что-то щёлкнуло. Конечно же, Поттер! Тот самый Гарри Поттер! Мальчик, Который Выжил! И вдруг идея Грюма перестала казаться такой уж абсурдной. Что, если действительно существовал какой-то тайный последователь Темного Лорда, который хотел воспользоваться шансом добраться до смертельного врага своего Хозяина? Это действительно была бы превосходная возможность. Я снова посмотрела на мальчика, но на этот раз с уважением.

Окружающие продолжали спорить еще некоторое время, хотя было и так ясно, что Поттеру придется принять участие из-за магического контракта. По прошествии нескольких часов чиновник Министерства Магии смог дать нам, наконец, информацию, которую мы все ждали.

Первое задание должно состояться двадцать четвертого ноября, и это будет испытание нашей «смелости». Поэтому нам не сказали ничего толком о предстоящем. Очевидно, что-то опасное, с дополнительным фактором неожиданности. Чиновник также подчеркнул, что нам не разрешается принимать какую-либо помощь от учителей. Однако я почти уверена, что мадам Максим сделает все, чтобы обеспечить победу Шармбатона в этом турнире, и будет пренебрегать ради этого правилами.

Все еще сердясь, мадам Максим положила свою тяжелую руку мне на плечо и повела меня из комнаты через опустевший зал к карете…

Я очень долго успокаивала Марго, которая получила личную травму, не будучи выбранной Чемпионом, но она, наконец, пришла в себя и даже предложила свою помощь. Мы были заинтригованы таинственным появлением Гарри Поттера в качестве четвертого Чемпиона.

Интересно, как он себя чувствует? В теории Грюма есть доля правды, ведь студент его возраста не смог бы обмануть кубок и возрастную линию сильнейшего волшебника современности. Не испугался ли он? Он действительно выглядел смущенным и, конечно же, отнюдь не счастливым. Учитывая все обстоятельства, произошедшее должно было сильно напугать его. Бедный мальчик, у него даже нет родителей, чтобы посоветоваться с ними о сложившейся ситуации. Он должен чувствовать себя очень одиноким.

Но разве есть такая большая разница в том, чтобы иметь таких родителей, как у меня, и совсем никаких? Это, конечно, подло говорить, но моя мать…

Это был еще один захватывающий и утомительный день, мне действительно нужно немного поспать.

1) Ришельё, Арман Жан дю Плесси — кардинал Римско-католической церкви, аристократ и государственный деятель Франции. Кардинал Ришельё занимал посты государственных секретарей по военным и иностранным делам с 1616 по 1617 год и был главой правительства с 1624 года до самой своей смерти. Ришельё часто изображают высоким и худощавым, с небольшой бородкой, а красная мантия — одно из главных наружных отличий кардинальского сана.

Вернуться к тексту