Дни ухаживания (гет)

Элизабет волновалась, отправляясь на чай с четырьмя дамами из семейства Фицуильям, но это было ничто по сравнению с тем, что она испытывала теперь. Ее должны были официально представить всем членам семьи, бывшим в Лондоне, и, само собой, приглашение включало всех ее родственников. Миссис Беннет с утра до вечера пребывала в восторженной истерике, и собиралась из почтения к богатству и знатности хранить молчание, кроме тех случаев, когда могла выразить полное согласие с чужим мнением. Но Элизабет все равно опасалась, что она скажет какую-нибудь глупость. Она в жизни не была так благодарна Гардинерам и Джейн!

Семейство Дарси-Фицуильямов было звано на «скромный обед в узком кругу». Под узким кругом понимались только самые близкие родственники. Дарси небрежно заметил, что главное, чтобы они, припомнив старые обиды, не переругались вдрызг. Но Элизабет ни минуты не сомневалась, что недоверие и неприязнь к ней всех сплотит. За исключением Сесилии, конечно. Она еще раз встретилась с Сесилией и охотно приняла горячие извинения своей будущей родственницы за поведение невестки и собственное слабодушие. Ее радовало, что хотя бы один член семейства испытывает к ней симпатию, но не переставало удивлять, почему Дарси не хочет, чтобы Джорджиана тесно общалась с Сесилией: тут была какая-то тайна.

Они отдали накидки и предстали перед леди Анкастер. На мгновение резкий контраст между простотой собственного убора и роскошным одеянием будущей свекрови ее смутил, но тут она вспомнила советы мистера Коллинза, развеселилась, и ей сразу полегчало. Особняк отличался меньшей элегантностью, чем Дарси-хаус, где она побывала, нанося визит мисс Дарси и налаживая с ней отношения к величайшему удовлетворению всех заинтересованных сторон. Но он был куда величественнее. Дарси, немного забавляясь, объяснил ей, что Фицуильямы так и не смогли забыть о своем сравнительно скромном ирландском происхождении [1], и поэтому приложили все усилия, чтобы остальные о нем забыли.

— Мой дядя, мистер Гардинер, и моя матушка, миссис Беннет, — сказала Элизабет.

Вдовствующая графиня приветствовала их любезно (миссис Беннет была так ошеломлена, что с трудом пролепетала несколько слов в ответ), но с гораздо меньшей теплотой, чем саму Элизабет. Остальные гости, пояснила она, уже прибыли и собрались в голубой гостиной, потому что лорд Анкастер хочет преподнести мистеру Дарси совсем особый подарок, и все семейство — даже Дарси и Мередиты — предвкушает, как тот будет потрясен. Элизабет слегка расслабилась: как бы они не относились к ней, в их привязанности к Дарси усомниться было невозможно. Если они увидят, как он с ней счастлив, возможно, они легче примирятся с их браком?

Лакей объявил их имена, и перед ними предстал джентльмен лет пятидесяти или шестидесяти, все еще сохраняющий замечательную красоту, с седеющими темными волосами и пронизывающими синими глазами. Он был высок и строен: первый мужчина, который ей встретился, который был высок, как Дарси, и шире в плечах и талии. Примерно так, по ее мнению, должен был бы выглядеть Дарси в пожилые годы. Его сопровождали сам Дарси и еще один джентльмен лет тридцати пяти, немного пониже ростом, и с менее выраженными фамильными чертами.

— Дядя, — сказал Дарси с угрюмым и решительным видом, — разрешите представить вам мою невесту, мисс Элизабет Беннет.

Как она и полагала, пожилой джентльмен оказался лордом Анкастером. Элизабет улыбнулась, и пока Дарси представлял остальных ее родственников, разглядывала из-под ресниц. Тот был очень похож на Дарси — так же сильно, как леди Элинор. Так похож, что мог бы быть его отцом.

Во внезапном озарении она поняла, что именно чувствовал Дарси, возможно, даже лучше, чем сознавал он сам. Она прекрасно помнила, как терзала ее мысль, что она ранит любимого отца своим выбором. Почему ей никогда не приходило на ум, что ее жених может чувствовать в точности то же самое, что его семья — мисс Дарси, лорд Анкастер, полковник Фицуильям — значит для него так же много, как для нее?

Прошли месяцы со дня их знакомства, прежде чем она начала думать о нем как о реальном человеке, а не как об образе, который сотворила, и который всегда был при ней. Только в Пемберли она с изумлением осознала, что понятия не имеет, что происходит у него в голове, и что он — человек с собственными интересами. Но, похоже, она так и не избавилась от привычки думать о нем лишь как о «мистере Дарси», который существует исключительно для нее и сводится к тому, что она в нем видит. А ведь она знала, что Дарси был любимцем графа!

Он прилагал все усилия, чтобы угодить ее семье. Она может сделать не меньше, и особенно — для человека, который так сильно напоминал ее нареченного, того Фицуильяма, с которым она решила связать свою жизнь.

— Мисс Элизабет, — сказал граф, беря ее за руку, — позвольте мне приветствовать вас от имени всей семьи.

— И позвольте выразить надежду, что мы всей семьей не запугаем вас до смерти, — сказал полковник Фицуильям. Она его заметила, и так обрадовалась знакомому дружескому лицу, что улыбнулась ему улыбкой почти столь же сияющей, какой улыбалась Дарси. Граф вскинул брови.

— Полковник Фицуильям!

— Мисс Элизабет.

Он поклонился.

— Мисс Беннет, миссис Беннет, мистер Гардинер, миссис Гардинер. Я имел удовольствие познакомиться с мисс Элизабет, когда она прошлой весной гостила в Хансфорде.

Он улыбнулся с привычным теплом, однако в глазах его сквозила настороженность. Элизабет от души образовалась, когда Дарси выступил вперед, решительно встал рядом с ней, легким защитным жестом положил руку ей на талию, и сердечно приветствовал ее родственников, бросив на остальных многозначительный взгляд. Намека оказалось достаточно. На нее обрушился целый водопад имен. Джентльмен, стоявший рядом с графом, оказался его старшим сыном лордом Мильтоном. Суровый, старомодно одетый джентльмен, десятью годами старше лорда Анкастера, был представлен ей как сэр Джеймс Дарси, двоюродный дед-судья, а столь же пожилая леди рядом с ним — как его жена, леди Дарси. Подошел любезный господин лет шестидесяти — кузен Дарси с отцовской стороны лорд Вестхемптон. Его сопровождала светловолосая пара — его сын, лорд Беркхэм, и племянница, леди Сьюзен Элфретон. Остальные — леди Элинор, полковник Фицуильям, Сесили и прочие — были ей уже знакомы.

Для церемонии вручения подарка ее посадили между леди Дианой и леди Элинор. Те старательно игнорировали друг друга, пока лорд Анкастер обращался к Дарси.

— Я всегда намеревался преподнести тебе этот дар, — говорил тот холодно и жестко.

Элизабет подняла голову, и на мгновение встретилась с ним взглядом. В глазах графа отражалось все, что напрочь отсутствовало на лице: боль, смирение, и какое-то странное облегчение.

— Мне давно следовало это сделать, но я счел, что сейчас — самый подходящий случай.

Он откашлялся, и вполголоса распорядился о чем-то слугам, которые деликатно расположились неподалеку. Через несколько минут в гостиную внесли что-то плоское, завернутое в холст – по всей видимости, картину.

Все присутствующие замерли в предвкушении, а Дарси, подчиняясь желанию графа, поднялся на ноги, с любопытством вглядываясь в холст. Она не ожидала, что у него может быть такое незащищенное лицо: похоже, он тоже догадывался, что это может быть. Холст сняли, и на свет появился великолепный портрет молодой женщины. В гостиной воцарилось молчание. Элизабет услышала, как леди Элинор резко втянула воздух. По щекам леди Анкастер катились слезы. Беннеты и Гардинеры, недоумевая, молча рассматривали портрет.

В ушах дамы сверкали изумительной красоты жемчужные серьги. Жемчужное ожерелье обвивало стройную шею. Напудренные, высоко взбитые волосы спадали до плеч, а на пышных кудрях под косым углом едва держалась черная шляпка [2]. Она была на редкость хороша, но какой-то холодной, неприступной красотой, несмотря на сверкающую улыбку и ясный, прямой взгляд. Элизабет поняла, что перед ней леди Энн Дарси едва ли не сразу, как ее увидела. Она провела слишком много времени, изучая лицо Дарси, чтобы не узнать на портрете эти же черты. Если он был похож на дядю, то только потому, что очень походил на мать.

Она вспомнила их разговор на Оукхемском холме. «Она была красавица?» Теперь она понимала, почему она замялся: все, что можно было сказать о внешности его матери, в равной мере относилось и к нему самому, а его тщеславия недоставало, чтобы так себя аттестовать.

Дарси шагнул вперед, не сводя взгляда с совершенно таких же, как у него глаз, смотрящих на него с портрета. Для большинства людей в выражении его лица не было ничего необычного — даже самые близкие родственники могли ничего не заметить, но Элизабет увидела в его глазах глубокую, тщательно скрытую тоску. На ее глазах выступили слезы, и она взглянула на собственную мать.

Они никогда не были близки. Миссис Беннет открыто отдавала предпочтение самой старшей и самой младшей из своих дочерей, и частенько пренебрегала второй. Та была отцовской любимицей и слишком на него походила. Конечно, матушка билась бы за нее насмерть, как за всех прочих, но в семейном кругу она с трудом ее выносила. И Элизабет часто ловила себя на том, что с трудом выносит мать. Она не могла припомнить, когда бы не испытывала невыносимого стыда, появляясь с ней в обществе или будучи вынужденной признавать родство. Такими чувствами не приходилось гордиться, и тем меньше хотелось о них задумываться.

И уж подавно она не считала себя счастливицей. До этих пор. Горе Дарси отозвалось в ней, как свое собственное. Будь они одни, она бы подбежала, обвила его руками, прижалась щекой к спине, и сказала бы первую утешительную фразу, какая пришла бы в голову. Но она могла только смотреть и думать.

Миссис Беннет прониклась к дочери истинным расположением с момента помолвки с Дарси, и еще более — после приглашения на званый обед. С тех пор, как Джейн исполнилось пятнадцать, первейшей и единственной целью ее жизни стало выдать замуж дочерей. Дженни Гардинер слишком хорошо знала, что такое бедность. Она и вообразить не могла, что однажды увидит, как ее собственная дочь станет невестой графского внука, род которого напрямую, от отца к сыну, восходит к временам Вильгельма Завоевателя, если не еще ранее. Все прочие его качества были для нее непостижимы; но он оказал предпочтение ее дочери, и тем заслужил ее бесконечную преданность. Мысли миссис Беннет не отличались сложностью.

Элизабет перевела взгляд со своей молчаливо ликующей матери на Дарси, который говорил: «Благодарю вас, милорд» голосом, звенящим от счастья при мысли, что у него будет портрет своей.

Она никогда не испытывала должной благодарности. Она даже не подозревала, что ей есть за что быть благодарной. Ее мать была жива.

Дарси протянул руку, и слегка провел пальцами по нарисованной щеке. Тишину внезапно разорвал поток поздравлений и восклицаний. Несколько минут Элизабет видела только макушку Дарси, окруженного многочисленными высокими родичами.

— Это мать мистера Дарси? — прошептала миссис Беннет.

— Да, мэм, — ответила Элизабет и пригляделась к ней.

Миссис Беннет молчала не только из почтения – она была сильно напугана.

— Та, что умерла, когда он был ребенком.

Как это странно – не знать, что сказать собственной матери!

Миссис Беннет обозрела портрет.

— Отец мистера Дарси вряд ли был доволен, — заявила она. — Джентльмены предпочитают, чтобы сыновья были похожи на них.

Элизабет вздохнула.

— Так что постарайся, чтобы твой сын выглядел как должно, — сурово добавила миссис Беннет. — Дочери отцам не нужны, но сыновья — другое дело. И, ради Бога, постарайся, чтобы у тебя были сыновья!

Элизабет проглотила напрашивающийся ответ и сказала сквозь стиснутые зубы:

— Сделаю, что смогу, маменька.

— Мне и думать не хочется, что тебе придется уступить свое место какому-нибудь противному кузену, — пояснила миссис Беннет более мягко.

Элизабет, смягчившись, ответила.

— Пемберли – не майорат, маменька. Если у нас не будет сыновей, поместье перейдет дочерям, или сыну мисс Дарси.

Она решила, ради спокойствия материнских нервов, не упоминать, что ее вдовья доля в два раза превышает доход мистера Беннета.

* * *

— Какой очаровательный подарок!

Все прошли в столовую и, по распоряжению леди Анкастер, расселись по местам. Элизабет оказалась между леди Дарси и миссис Гардинер, и улыбнулась в ответ на вежливое замечание первой. Та держала себя вполне естественно, и ее обращение можно было назвать почти что дружеским. Элизабет испытала глубокое облегчение от того, что хоть кто-то так себя ведет.

— Да, очаровательный, — ответила она с теплой улыбкой.

— Мне не следовало бы этого говорить, но… — леди Дарси понизила голос, — от Фицуильямов я такого не ожидала. О, я никогда не сомневалась в их привязанности, особенно в привязанности лорда Анкастера, но….

И она печально покачала головой.

Гостей начали обносить едой.

— Мистер Дарси, думаю, был очень рад, — настойчиво продолжала Элизабет.

Леди Дарси глубоко вздохнула.

— Бедняжка Энн. Не думаю, что она сумела оправиться после смерти Александры, она стала такая… суетливая.

— Александры? — недоуменно переспросила Элизабет.

— Старшая сестра Фициульяма. Умерла еще до рождения.

Элизабет попыталась разобраться в этой фразе.

— Александра умерла до рождения мистера Дарси?

— Да. Ей было лет пять-шесть. Знаете, одна из тех болезней, которые просто случаются. Лишиться ребенка – это всегда тяжело, но подросшего ребенка…

Леди Дарси снова покачала головой.

— Они так и не смогли это пережить. Энн цеплялась за Фицуильяма, а он за нее, хотя, конечно, не понимал, в чем дело. Он был совсем не похож на Александру, поэтому ей было легче. А его отцу, наоборот, тяжелее — он любил Александру почти также сильно, как Энн — Фицуильяма. Я частенько думала, что… и леди Александра тоже… что это не совсем правильно… Фицуильям был такой болезненный, и… Но вдвоем они смотрелись очаровательно. Мистер Дарси и леди Энн были душой общества, не пропускали ни одного бала или вечера, и, помню, она всегда брала к себе Фицуильяма, пока ее одевали. Они смеялись вместе, и ему всегда принадлежало последнее слово, когда она решала, что надеть, и если он просил, она оставалась дома. Она могла протанцевать ночь напролет, но потом сразу слечь, и ей снились ужасные сны. Бедняжка, она была такая чувствительная, и просто не могла обойтись без сына. Порой я думаю, что он заботился о ней не меньше, чем она о нем.

— Да, это очень на него похоже, — задумчиво сказала Элизабет.

Портрет, нарисованный леди Дарси, ее огорчил, и одновременно утешил, потому что она поняла: ей не придется состязаться с совершенством, как она опасалась.

Леди Дарси улыбнулась и отпила глоток вина.

— Вы, милочка, кажется, хорошо его понимаете.

— Не сказала бы, — печально призналась Элизабет. — Каждый раз, когда я думаю, что наконец-то разобралась в нем, он поворачивается новой стороной и снова меня поражает.

Миссис Гардинер тихо рассмеялась.

— Лиззи, дорогая, так будет до конца твоей жизни. Джентльмены любят ставить в тупик.

— И леди тоже, — подхватила миссис Дарси. — Любой сложный характер разгадать не просто, а уж такой замысловатый, как у Фицуильяма? Тут приходится заниматься толкованиями и предположениями, потому что наверняка сказать ничего нельзя. Но не сомневайтесь, вы для него такая же загадка. Что говорить — мы с сэром Джеймсом прожили вместе больше сорока лет, но он до сих пор не перестает меня удивлять.

Элизабет улыбнулась. Она видела, с какой заботой сэр Джеймс относится к своей жене. Каковы бы не были обстоятельства их брака, у нее не было сомнений, что они друг друга любят. Наблюдая за ними, трудно было удержаться от улыбки — в них было что-то бесконечно располагающее.

— Думаю, вы правы. Ф… мистер Дарси настаивает, что он — самый скучный и предсказуемый человек.

— Ну, он действительно человек привычки, — согласилась леди Дарси, — но скучный? Только для тех, кого не пугает до смерти. Мы всегда говорили, что любая леди, которая вздумает его заполучить, заслуживает того, на что напрашивается. Помню… как ее звали? Дочь лорд Уитэйкра. Премерзкая была особа пакостная и злобная, но умела это скрывать, в отличие от мисс Бинг… — она закашлялась. — Ну так вот, леди Корнелия… Точно, так ее и звали! Наконец-то я вспомнила. Леди Корнелия любила издеваться над молоденькими девушками, только что выехавшими в свет, а потом открыла охоту на Фицуильяма. Понятно, он не желал иметь с ней ничего общего. А когда увидел, как одна молодая леди, рыдая, убежала из зала из-за того, что та ей сказала... Увидел собственными глазами. Леди Корнелия всё старалась втянуть его в разговор. Рассуждала о том, насколько лондонское общество превосходит всё остальное, и он, конечно, сказал что-то резкое насчет того, что ему не вкусу лицемерие и притворство высшего света. Ну, леди Корнелия заявила, что только в Лондоне встретишь такое разнообразие развлечений. Тогда он бросил: «Не сомневаюсь, что это общество – как раз по вам», повернулся на каблуках и ушел. Но все, конечно, поняли, что он имел в виду, и несколько недель подряд ее те самые молодые леди, которых она запугивала, демонстрировали ей свое презрение, так что она нигде не смела появиться. Конечно, он поступил нехорошо, но все были рады, что ее наконец-то поставили на место.

— Кажется, припоминаю, — вмешалась Сесилия, которая сидела как раз напротив и на безопасном расстоянии от леди Дианы. — Какая она была противная! И сейчас есть, думаю, хотя я о ней с тех пор не слыхала.

— Она вышла замуж за ирландского баронета, — сказала леди Дарси. — Он богат, но чурается общества. Так что ей пришлось довольствоваться главной ролью в приходе Святой Катерины [3].

— Какая трагедия, — заметила Элинор, и вернулась к беседе с полковником.

Элизабет слегка улыбнулась. Ей не слишком понравилось поведение Дарси, но она утешила себя тем, что все это было в прошлом, а жертва заслужила наказание. Ее это даже позабавило, и она отлично понимала, что, присутствуй она при той сцене, у нее не нашлось бы никаких возражений.

Что поразило ее больше всего, это то, какие последствия возымела резкость Дарси. Ирония состояла в том, что в обществе, где он был не заезжим знатным гостем, а частью общего круга, одним из многих, его влияние ощущалось гораздо сильнее. Она думала об этом влиянии с точки зрения связей, интересов, зависимости, но никогда — под этим углом. В Меритоне его неодобрение не значило почти ничего, в Лондоне высказанное им осуждение, без сомнения, тут же подхваченное его родней, влекло за собой множество последствий. Здесь никто бы не осмелился над ним подшучивать, как это делала она: никто не мог себе такого позволить. И это касалось не только его самого, но и всех, кто был с ним связан. Мисс Дарси, будь у нее желание, могла бы поступать точно также, и, учитывая, что ее застенчивость часто принимали за надменную гордость, возможно, уже нечаянно кого-то задела. А когда она, Элизабет, станет миссис Дарси… Ей придется проявлять сугубую осторожность. Но у всего этого была и оборотная сторона, из которой Бингли неосознанно извлекал выгоду: одобрение Дарси значило не меньше. Она с предельной ясностью осознала, откуда взялось подобострастие мисс Бингли: отношение к ней в высшем свете, принадлежностью к которому она так гордилась, целиком зависело от расположения Дарси. Она не могла рисковать.

Элизабет улыбнулась леди Дарси, почти не прислушиваясь к разговору. На мгновение она помечтала, чтобы Дарси был простым сельским помещиком, таким же, как ее отец. Насколько все было бы легче! Но она же не хотела, чтобы было легко? Он был сложным человеком, и, если быть честной с самой собой, с ней тоже бывало непросто. Их счастье становилось только полнее от того, что досталось так трудно.

Примечания:

1. Ирландские титулы ценились заметно ниже английских и шотландских. Есть подозрение, что титул Фицуильямы получили после 1707 года (т.е. после принятия Акта об Унии), что дополнительно ставило их ниже всех графских родов, получивших такой титул до Акта. Добавим, что в английском обществе ходили шутки про нищих ирландских лордов, напоминающие те, что были популярны в Российской империи про грузинских князей.

2. Леди Энн одета и причесана по моде двадцатипятилетней давности: сильно взбитые напудренные локоны и пышное платье-рубашка с завышенной талией. Так было принято одеваться незадолго до Революции, которая, помимо прочего, освободила дам от пудры и ввела в моду короткие стрижки (правда, ненадолго).

3. Перифраз высказывания Джейн Остин о судьбе Мэри: вышла за клерка дядюшки Филлипса и удовольствовалась главной ролью в Меритоне.