Право на поражение (гет)

Идеальный волшебник новой системы обязан быть счастлив.

Не важно, что у него проблемы на работе или плохое настроение, что он заболел или вчера на двенадцатом году жизни скончался его любимый мопс — человек всегда оставался счастливым. Это иррациональное счастье было видно в широких улыбках и в послушном следовании правилам, в желании быть полезным и не задавать лишних вопросов.

Зачем принимать решение и делать выбор, если кто-то другой знает, как поступить лучше? Абсолютное послушание и вера в то, что всё идёт своим чередом, что всё правильно — стало девизом нового времени.

За первую неделю от нашего изобретения погибло сорок два волшебника, в основном старики и маленькие дети. Были и исключения: им стала Молли Уизли. Её палата находилась в конце коридора, поэтому о случившемся я узнала поздно, когда уже ничего нельзя было сделать. Тело, накрытое белой простынью, вывозили на каталке в коридор, за ним следовала Джинни.

Она улыбалась и всё повторяла целителю:

— Конечно, это трагедия. Но мама бы не хотела, чтобы мы грустили. Я уверена, что она счастлива.

Я подошла к Джинни и ободряюще сжала её руку. Нужно было сказать что-то утешающее, но в голове крутилось только банальное: "Мне жаль!"

Джинни посмотрела на меня, и я увидела, что она плачет. И улыбается. Где-то глубоко внутри она понимала, что всё совсем не хорошо, что случилось нечто ужасное и непоправимое, но дурман зелья нашёптывал ей другое и заставлял улыбаться.

— Всё хорошо, Гермиона, — сказала она, а затем вдруг спросила, неуверенно и ломко: — Я счастлива?

— Ты счастлива, — соврала я, криво улыбнувшись.

Одной ложью больше — одной меньше, какая разница? В правду сейчас всё равно никто не поверил бы. Правда не делала людей счастливыми.

* * *

— Поздравляю, Грейнджер!

Лестрейндж, под маской миссис О'Нил, сидел в кресле и читал Пророк. Охранник из него получился своеобразный: он не ходил за мной по пятам, но всегда знал, где я находилась и с кем встречалась. Сначала я думала, что он навесил на меня следящее заклинание, но так и не смогла его обнаружить. Когда же спросила — Рабастан лишь посмеялся и посоветовал почитать учебник по защите от Тёмных искусств за пятый курс.

— Меня выписывают?

— Нет. Лучше. — Он протянул мне газету.

Первую полосу занимала статья о лихорадке, унёсшей десятки жизней и с которой отважно боролись колдомедики в Мунго. Ниже было напечатано интервью с Кингсли и Гарри Поттером. Последнего же поздравляли с помолвкой и желали, чтобы его невеста, мисс Грейнджер, поскорее поправлялась.

— Он всё же это сделал, — сказала я, смяв газету и бросив её на кровать.

— А ты думала, что он тебя послушает и изменит свои планы?

— О, только не говорите, что полностью поддерживаете его, мистер Лестрейндж.

— Не скажу. Риддл после возрождения стал более рассудительным и осторожным. Его решениям можно доверять. По крайней мере большинству.

— Звучит так, словно вы хотите убедить в этом себя, а не меня.

Лестрейндж хрипло рассмеялся и сказал:

— Я хочу убедить тебя в том, что если мы вляпаемся в дерьмо, то не оттого, что наш шеф — псих.

— Это обнадёживает.

— То-то же, маггла. Ладно, пойду за маффинами. Сегодня обещали испечь шоколадные. Эти магглы в кафе знают толк в домашней выпечке.

Я невольно улыбнулась: большой и страшный Пожиратель смерти был тем ещё сладкоежкой.

* * *

После обеда пришёл Риддл и принёс букет гиацинтов. Я кивнула и предложила прогуляться. Конечно, коридоры больницы не самое приятное место для прогулок, но на улицу нас не выпускали — ноябрь выдался холодным и снежным.

В холле соорудили что-то вроде миниатюрного зимнего сада в вазонах и кадках: петунии соседствовали с карликовыми пальмами и орхидеями, а лимонное дерево — с гибискусом и подсолнухами. Благодаря магии все цветы цвели круглый год и сладко пахли весной. За зеленью было удобно прятаться от любопытных глаз, в то же время имея возможность наблюдать за снующими туда-сюда целителями в лимонных мантиях.

— На днях от лихорадки умер один из преторов. Мне предложили занять его место.

— Поздравляю, — сказала я, наблюдая за молодой семьёй.

Девочку лет пяти нёс на руках отец, а мать счастливо улыбалась и то и дело поправляла бантики на золотых кудряшках.

— Ты злишься.

— С чего бы?

— Злишься и ставишь чувства выше дела. Мне нужен доступ к информации, а он есть только у преторов.

— О! Так дело только в этом? Не во власти, которую даст тебе эта должность?

— Эта должность принесёт мне больше проблем, чем пользы. — Том поморщился. — Чем больше ты на виду — тем тщательнее за тобой следят. У меня больше нет армии Пожирателей и влияния древнейших семей волшебников. У меня есть только ты и Рабастан, поэтому будь добра: перестань капризничать и займись делом. Через неделю тебя выпишут, и ты пойдёшь работать хранителем вместо Нотта.

— Что с ним?

— Он жив. Пока что. Его забрали, как и Макмилана, и поместили под домашний арест. Поняли, что он сумел не поддаться влиянию инфекции, и теперь хотят выяснить, как ему это удалось и можно ли с этим что-то сделать.

Я вздохнула: Теодор был чертовски везучем засранцем, и я надеялась, что он сможет уцелеть.

— Каковой моя цель?

— Найти Невилла.

— Он не у Синих?

Риддл покачал головой и сказал:

— Он исчез, его ищут. Преторы точно знают, что ему удалось сварить антидот к зелью подчинения. Для них Лонгботтом опаснее любого из нас. Вот только он родился в семье волшебников и никогда полностью не отказывался от магии. Попросту не сумеет сдержаться и рано или поздно чем-то выдаст себя.

— И мне нужно будет первой его найти. — Помолчав, я спросила: — Не понимаю, Риддл. Какая для тебя в этом всём выгода?

Том молчал. Девочка на руках отца беспокойно вертела головой, с интересом расматривая всё вокруг. Она казалась нормальной, не превращённой в счастливо улыбающего болванчика с отсутствием воли.

— Диктаторов рано или поздно свергают, герои же правят долго. В роли диктатора я был дважды и оба раза проиграл, — произнёс он, поворачивая меня к себе.

— Ты не сможешь стать героем. Ты не Гарри.

— Верно — я не Поттер. Я гораздо лучше и умнее его.

Риддл склонился и поцеловал меня, легко прихватив зубами нижнюю губу. Я удивлённо распахнула глаза, а потом зажмурилась — его лицо оказалось слишком близко, и это было невыносимо смущающее.

Я упёрлась руками ему в грудь, отталкивая, на что он лишь сильнее прижал меня к себе, углубляя поцелуй.

Это не было неприятно.

Это было неправильно.

Он украл жизнь Гарри, а теперь хотел украсть и мою.

— Ах, как же это мило! — воскликнул кто-то рядом.

Вспышка колдокамеры заставила Риддла отстраниться. Он нахмурился и сердито посмотрел на Скитер, блестяще отыгрывая роль незадачливого влюблённого, пойманного на горячем.

— Скитер, — процедил он, крепче прижимая меня к себе.

Я уткнулась лицом в его мантию, чтобы не видеть весь этот фарс. Он знал, что Рита была где-то рядом, что наблюдала. Кого-кого, а Риддла застать врасплох было почти невозможно.

— Мистер Поттер, вы дадите интервью читателям Пророка?

— Нет.

— Но...

— Я сказал — нет, — перебил он её, поднимаясь на ноги и увлекая меня за собой.

Никто не стал нас останавливать, но я слышала за спиной вспышки колдокамеры и скрип прыткопышущего пера.

От Скитер не стоило ждать ничего хорошего.

* * *

В свежем выпуске Пророка красовалась наша с Риддлом колдография. На ней мы выглядели влюблёнными и счастливыми. Скитер не пожалела слов и сочинила потрясающе-приторную статью о чувствах, долге и героизме — бульварные романы ей и в подмётки не годились.

Лестрейндж хохотал, читая статью, а после, видя моё перекошенное лицо, поделился банановым маффином и сказал:

— Съешь и перестань корчить такие зверские рожи — тебе не идёт.

Я усмехнулась: порой иметь Пожирателя в няньках совсем неплохо.

Риддл продолжал приходить ко мне каждый день с гиацинтами и новостями, в которых правды было больше, чем в тех, которые печатали в Пророке.

В последнее время его в моей жизни стало так много, что можно было утонуть. Том не был навязчив или неприятен. Порой с ним было так же легко и спокойно, как с Гарри, порой хотелось треснуть чем-то тяжёлым по голове. Риддл мог уступить в мелочах. Например, избавить Кормака от роли моего телохранителя.

Важные же решения он примал сам, будь это становление претором или наша нелепая помолвка, которую вдруг все стали воспринимать слишком серьёзно. Даже Лестрейндж, который ко всему относился как к игре, занимательной, но всё же не стоящей внимания.

Риддл приручал меня, привязывал к себе вниманием, сдержанностью и заботой, едва заметной и на первый взгляд незначительной. Ему нравилось играть роль влюблённого, нравилось делать вид, что я — его слабость. Он был игроком, азартным до полной самоотдачи, готовым поставить на кон всё, и это в нём завораживало.

Риддл играл в любовь, я ему подыгрывала, в глубине души боясь заиграться. Боясь, что в один день игра станет реальностью.

Однажды меня пришёл навестить мистер Моран. Ищейка Синих ни капли не изменился с последней нашей встречи в изоляторе, когда он день за днём допрашивал меня. Вся та же строгая мантия, всё тот же шрам, пересекающий бровь, и цепкий взгляд.

Он остался собой в то время, когда все изменились.

Мистер Моран не выглядел счастливым и не улыбался глупой послушной улыбкой болванчика, который с радостью выполнит любой приказ.

Лестрейндж отвлёк его внимание на пару минут. Этого времени хватило, чтобы собраться и, широко улыбнувшись, пролепетать:

— Какая приятная неожиданность! Мистер Моран, я так счастлива вас видеть!

Он окинул меня взглядом, кивком поприветствовал и спросил:

— Как вы себя чувствуете, мисс Грейнджер?

— Замечательно. Конечно, эта ужасная лихорадка совсем меня измучила, но знаете, я так... счастлива! Вы скорее всего читали, что мы с Гарри обручены и скоро поженимся! Мы планируем отпраздновать это событие в маленьком семейном кругу человек на сто и...

Я говорила, говорила и говорила, делая паузы только для того, чтобы набрать побольше воздуха и продолжить нести чушь. И не давать вставить ищейке ни слова. Эта была проверка. Раз Нотт сумел найти способ не поддаться действию зелья, то его могла найти и я. Нельзя было давать ни шанса усомниться в том, что со мной что-то не так, что я сохранила себя, сохранила способность думать и принимать решения, а не слепо действовать приказам.

Мистер Моран хмуро смотрел на меня, время от времени кивая. Его взгляд стал рассеяным, поза в кресле — расслабленной, и я поняла, что он перестал вслушиваться в мою болтовню. Право же, я бы сама на себя наложила Силенцио, только чтобы перестать слышать бесмысленный лепет восторженной дурочки, но нужно было продолжать.

Дверь палаты снова открылась, и внутрь зашёл Риддл. Он удивился, увидев мистера Морана. Я же, продолжая играть, радостно воскликнула:

— Гарри!

Встала с кровати и в два шага подошла к нему, обнимая так крепко, словно пыталась этим объятием защитить и его, и себя. Том обнял меня в ответ, утыкаясь лицом в мои растрёпанные волосы и щекоча дыханием кожу.

Ищейка с мгновение рассматривал нас, а затем, извинившись, попрощался и ушёл. Мы сумели убедить его если не в своей благонадёжности, то хотя бы в том, что дорожим друг другом.

В нашей уязвимости.

* * *

В ночь перед визитом к Луне мне приснился сон. Я снова была в изоляторе Синих, в своей камере с белыми стенами и ярким до рези в глазах светом. Одну из стен заменили на стекло, сквозь которое было видно часть лаборатории.

Подойдя ближе, я смогла рассмотреть стол, на котором лежал Эрни. Он был обездвиженным и очень бледным, словно человек, который долгое время не видел солнца. Его руки были утыканы маггловскими прозрачными трубками от капельниц, по которым в организм поступали зелья.

Вокруг Макмилана, словно огромные насекомые, сновали учёные и целители. Вычерчивали волшебными палочками заклинания и формулы над телом, отчего Эрни то и дело вздрагивал и мычал. Казалось, что если бы он мог — кричал бы, но даже этой малости его лишили.

Вдруг после очередной формулы Эрни выгнулся дугой, а затем обмяк. Я застучала кулаками о стекло, сбивая руки в кровь и крича, чтобы ему помогли, но казалось, что меня никто не слышал.

Люди-насекомые выходили из лаборатории молча, не спеша, словно оставляли после себя на разделочном столе крысу, а не человека.

Словно его жизнь ничего для них не значила.

Удар, ещё один и ещё.

Один из волшебников повернулся в мою сторону, а затем медленно, будто сомневаясь, приблизился к стеклу, и я увидела себя.

Тот же овал лица, тот же хмурый уставший взгляд и собранные в пучок непослушные волосы, вот только эта Гермиона пугала своим равнодушием. Она была абсолютно пуста внутри и послушна, без малейшего проблеска разума в карих глазах.

Другая я по ту сторону зеркала криво улыбнулась и легко стукнула пальцами о стекло. По нему тут же расползлась сетка трещин, и оно с громким звоном рассыпалось в пыль. Я отшатнулась, неловко взмахнула руками и упала, не сумев сохранить равновесие.

Проснулась я у себя в палате на скомканных и мокрых от пота простынях с бешено стучащим в груди сердцем.

И постыдным ощущением, что я, в отличие от Эрни, в безопасности.

* * *

Из Мунго меня выписали первого декабря. Миссис О'Нил и я аппарировали на площадь Гриммо двенадцать. Дом Блэков оставался таким же мрачным и неприветливым, как в последний мой визит сюда, но казался более обжитым.

Лестрейндж не терял времени даром и за время, проведённое на Гриммо в одиночестве, сумел привести в порядок гостиную, кухню и пару спален на втором этаже. В одной из них я нашла сумку со своими вещами; на столе стояла герань — Франческа, — и лениво шевелила листьями. Я вспомнила, что Невилл просил пересадить её в вазон побольше, и решила этим заняться.

Сперва трансфигурировала новый большой вазон из пары старых башмаков, которые вполне могли принадлежать отцу или дедушке Сириуса, затем набрала земли и прелых листьев из лужайки позади дома и принялась за самое тяжёлое: вынуть Фрэнси из горшка.

Фрэнси выниматься не хотела. Цеплялась корнями за глиняные края, оплетала мои руки и порывалась уцепиться за волосы. Хорошо, что я предусмотрительно убрала их в пучок на затылке!

То ли моё упорство было вознаграждено, то ли герани надоело вредничать... Всё же она позволила поместить её в новый вазон и аккуратно присыпать землёй и даже благосклонно приняла награду в виде пары кусочков ветчины.

Испачкавшись как трубочист, я устало утёрла пот со лба, ещё больше размазывая грязь по лицу, и решила для начала всё убрать, а потом уж принять ванну. Выбрасывая землю, я наткнулась внутри вазона на свёрток. В вощёную бумагу была завёрнута пара флаконов с зельями. Один из них подписали словом "до", другую — "после", а во вкладыше пара слов, написанных угловатым почерком Невилла:

"Каждой болезни своя панацея".

Я улыбнулась: мой друг оказался куда лучшим игроком, чем я. Он сумел предугадать события на пару ходов вперёд и спрятать зелье подчинения и антидот от него там, где никто не станет искать. В самом безопастном месте — под защитой Фрэнси.

В моих руках было оружие гораздо страшнее, чем то, которое использовали Синие, чтобы подчинить себе волшебников. Оно не убивало, не вызывало лихорадки, оно отнимало волю так же легко и буднично, как люди чистили зубы по утрам и выпивали чашку кофе.

Так же я владела и панацеей. Соблазн использовать её и прекратить весь этот фарс одним махом был велик. Настолько, что у меня зачесались руки немедленно аппарировать в министерство и провернуть тот же трюк, что и Синие, добавив в воду антидот от заразы.

Но я остановила себя — понимала, что этим не решу проблему. Если не сработает вариант с зельем подчинения, то Синие придумают что-нибудь другое, от которого вряд ли найдётся лекарство. Если что-то менять, то нужно начинать с причины. Уничтожить преторов и всех тех, кто одобрил наши исследования и создание зелья.

Я завернула флаконы в вощёную бумагу и вернулась в дом. Зелья нужно было спрятать, и я знала, где смогу это сделать.

Кто-кто, а Франческа нас с Невиллом никогда не подводила.

* * *

Риддл вернулся на площадь Гриммо поздно вечером. Снег таял на его мантии и волосах, а лицо непривычно покраснело и казалось как никогда раньше юным и мальчишеским. Не удержавшись, я стряхнула с его плеча капли воды, а он перехватил мою ладонь и прижал к своей щеке.

Кожа Риддла была холодной после прогулки по улице, моя же — горячей. Внезапно я поняла, что действительно скучала по нему. Это было смешно — я не виделась с Томом чуть меньше суток, но его было за эти три недели так много, что, когда этого много стало меньше, я стала чувствовать себя неуютно.

Он улыбнулся, эдак понимающе, словно знал, о чём я думаю, и легко поцеловал мою ладонь. В тот вечер мы с ним почти не разговаривали, но, казалось, слова нам были не нужны. Хватило чая, тишины, заполненной потрескиванием пламени в камине, тиканьем часов и хрустом крекеров.

Тогда мне почти удалось не думать о том, что Риддл мой враг.

* * *

Работа хранителя в отделе по контролю за использованием магии была чем-то похожа на работу статиста. Вся соль состояла в том, что нужно было наловчиться отслеживать заклинания, входящие в специальный список. Под запрет подпадали не только непростительные, но и ряд других, которые можно отнести к атакующим или вредительским, будь это Бомбарда или Петрификус Тоталус. Всего заклинаний было больше шестидесяти, а закреплённых за каждым хранителем магов — сто сорок восемь.

Моя задача осложнялась ещё и тем, что нужно было найти Невилла. Он был умным и скорее всего сумел раздобыть список заклинаний, с которыми работали хранители. Поэтому нужно искать иначе, по другому заклинанию, от которого человек, родившийся в семье волшебников, никогда не смог бы отказаться. Заклинание, с которым бы Невилл настолько свыкся, что ему бы и в голову не пришло перестать его использовать.

Дни тянулись длинной чередой, а я так и не могла подобрать ключ к разгадке. Казалось, что каждое заклинание было по-своему важным и особенным, но я смотрела на проблему глазами магглорожденной, до сих пор воспринимающей магию как дар, а не нечто само собой разумеющееся. Надо было смотреть глазами волшебницы.

Вместе со мной в отделе работала Астория Гринграсс. Нельзя сказать, что мы с ней подружились — скорее стали хорошими знакомыми, которые предпочитали мирно сосуществовать и не усложнять жизнь ни себе, ни другим.

Как-то раз я её спросила:

— Если бы у тебя был выбор отказаться от всех заклинаний кроме одного — какое бы ты оставила?

— Аллохомора, — ответила она, не раздумывая.

— Почему?

— На маггловеденье нам рассказывали, что магглы часто теряют ключи или где-то их забывают. Это ужасно неудобно.

Я улыбнулась. Всё верно: волшебники пользуются замками, но не ключами. Они им попросту не нужны.

* * *

Зная заклинание, найти Невилла не составило труда. Просмотрев отчёты по использованию чар за последнюю неделю, я нашла лишь двух волшебников, которые пользовались Аллохоморой чаще, чем другими заклинаниями. Одним из них оказался некий Джим Фитцджеральд, который держал в Косом переулке лавку по изготовлению "Волшебных замков на все случаи жизни". Второго же волшебника оказалось найти сложнее. Каждые несколько дней он менял место жительства, оставляя после себя только старые выпуски Пророка да пустые коробки из-под пончиков.

Я не унывала и продолжала искать. Мне столько всего нужно было рассказать Невиллу, о стольком спросить!

Я безумно соскучилась по старому другу.

Риддл понял, что я напала на след, но сам ни о чём не спрашивал. Возможно, ждал, что я всё сама ему расскажу, а может быть, повесил на меня заклинание слежения, которое и так держало его в курсе всех моих перемещений и встреч.

Я не могла ему полностью доверять.

Он не был ни Гарри, ни Невиллом.

Поэтому, когда я наконец-то нашла последнее место пребывания Лонгботтома, то, никому ничего не сказав, в одиночку отправилась к нему.

Это оказалось ошибкой.

Мои руки были заняты коробкой с пончиками, движения сковывала тяжёлая зимняя мантия, поэтому я не сумела вовремя уклониться от атакующего заклинания. Петрификус сковал моё тело, и я замерла на месте, беспомощно глядя на приближающегося волшебника.

Им оказался мистер Моран.

Он окинул меня холодным, ничего не выражающим взглядом, забрал коробку с пончиками из рук и сказал:

— Здравствуйте, мисс Грейнджер. Вы полны сюрпризов, но я разочарован. Вас называли самой умной ведьмой, выпускавшейся из Хогвартса за последние пятьдесят лет, а на деле вы оказались глупее гусыни.

Он был прав: я оказалась глупой и самоуверенной. Мало того, что в одиночку сунулась в ловушку, так и посчитала себя сообразительнее других. Посчитала, что только я одна сумею найти Невилла, потому что знаю его лучше всех.

Я ошиблась, и за ошибку нужно было платить.

Мистер Моран не спеша откусил от одного из пончиков, которые я принесла Невиллу, а затем взмахнул волшебной палочкой и прошипел:

— Круцио!